Солнечным праздничным днем, когда вся улица зеленела молодыми березками, а каждый дом полнился ароматом душистого аира, Василинка пригнала стадо с поля. Она так давно не была дома, не видела маму и Тоню с Митькой. Торопливо сбросила лапти, надела сухую посконную юбку, завязала ловко на голове лоскут от старой хозяйской рубашки и босиком побежала к хате Анеты, на другой конец длинной, в одну улицу, деревни.

Подумалось: «А что, если б встал папа и встретил ее в таком наряде? Узнал бы свою дочь? Наверное, не узнал бы, прошел мимо».

Василинка не сразу заметила, что навстречу шли двое — женщина и мужчина. Она присмотрелась и, узнав маму, бросилась вприпрыжку вперед. Подбежала, обняла за шею и расцеловала. А та тихо произнесла:

— Это моя младшенькая дочка, Василинка.

— Здравствуй, Василинка! — сказал мужчина. — А я Василий. Василий Павлович…

Мужчина взял руку Василинки в свою и крепко пожал. Василинка глянула на него, и что-то кольнуло в сердце, она задрожала.

— Ты беги, доченька, домой, — велела мама. — А я скоро вернусь, схожу только на десятину, посмотрю, как там пшеница наша…

Василинке совсем расхотелось идти домой. Она свернула в переулок, в конце которого начиналось кладбище, взбежала на пригорок и замерла у почерневшего креста. За зиму песчаный холмик осел. А сосенка, росшая возле самой могилы, тянулась вверх, подставляя солнцу молодые побеги-свечки.

— Папа, папочка, слышишь ли ты меня? — шептала Василинка.

Вокруг стояла безмолвная тишина.

— Ты слышишь, папа, я буду к тебе приходить, — шептала девочка, — и цветы приносить.

Василинка оглянулась — вокруг не видно было цветов. Она быстро сбежала с пригорка, отломала на березке ветку, сделала в песке ямку и воткнула ветку в могилку у самого креста. А сама прильнула к сосенке и долго еще стояла в глубокой задумчивости.

А тем временем новость облетела всю деревню. Выгоняя после обеда стадо, Василинка слышала оживленные пересуды.

— К Анисье, сказывают, Василий в сваты приходил! — трещала охочая до новостей Халимониха. Хоть и жили Халимоны на отшибе, жили богато, за высоким забором, но старуха не пропускала случая почесать языком. Уж очень она любила перед людьми похвалиться своим богатством и умом.

— Только вернулся из армии, не осмотрелся толком — и сразу же к ней. Все фронты прошел, а не видел краше Анисьи, будто нету у нас своих девок и молодиц пригожих! На чужих детей пойти не побоялся! Надо же, как приворожила человека эта нищенка — чудеса, да и только!

Весь вечер Василинка ходила молчаливая, словно в оцепенении.

Назавтра вечером прибежала Тоня.

— Мама просила, чтобы ты пришла, — запыхавшись, произнесла она.

— Иди, иди, моя девочка, — с тихой жалостью сказала хозяйка. — Я без тебя управлюсь.

Мама встретила Василинку на пороге и ласково взяла за руку.

— Ты почему, доченька, вчера убежала от нас? Давай сядем, поговорим.

Василинка робко присела, будто чужая, не прижалась, как прежде, к матери. Словно между ними выросла стена.

— Знаешь, Василинка, — запинаясь, сказала мама, — у вас скоро будет второй отец…

— Не надо, не надо! — закричала вдруг Василинка. — Наш папа был добрым, ласковым, а он… — девочка вздрагивала всем телом.

— Ну, тише, тише, не плачь, — мама прижала к груди дочку. — Подумай, как мы жить будем? У нас же нет своего дома. Нельзя нам всю жизнь — у бабушки Анеты. А Василий — хороший человек, — мама слегка смутилась, хозяин… Он обещал построить нам на десятине хату.

Девочка плакала, а мама целовала ее, гладила белокурые волосы. Нет! Василинка не могла согласиться с тем, что вместо папы придет в их семью чужой незнакомый дядя.

После того она долго не навещала своих. Несколько раз прибегала за ней Тоня, но Василинка упорно стояла на своем.

Хотя и работы было — невпроворот. То она в полдень бежала с детьми в лес за ягодами, то ходила драть лозу на лапти. На веревочке, привязанной к пуговице, болтался самодельный ножик с толстым, неоструганным черенком и узеньким, как шило, лезвием.

— Какая же ты пастушка без своего ножика, — сказала ей однажды бабушка Анета.

Бабушкин подарок и вправду был очень кстати. Василинка наклоняла ветку, обрезала сучки, разрезала прут пополам и сдирала влажную ленту коры. Пастушки говорили, что надо спешить, потому что лоза перестанет драться, пройдет ее пора. И Василинка торопилась, радовалась, что не будет больше ходить босиком, хватит обувки на всю зиму. Под навесом висели на гвозде сплетенные ею лапти и завитушки подготовленной лозы.

Выпадали минуты, когда нестерпимо хотелось побежать домой, повидать своих. Но как она зайдет в дом — там был он, чужой. Не в силах девочке было видеть его, слышать его голос.

Тайком Василинка наблюдала за тем, что делается на десятине. Туда привезли бревна от старого дома. Потом вырос один венец, второй, спустя некоторое время появились проемы дверей и окон. Ее новый отец сидел на срубе и стучал топором с такой силой, что гул стоял вокруг. Вскоре поднялись стропила, к ним прикрепили слеги. Василинка не подходила близко, но видела, как мама подавала кули соломы, а отчим ровными рядочками расстилал ее по слегам, прижимая решетником, связывая скрученными березовыми прутьями…

Дом рос под пристальными взорами сельчан. Мимо него ходили всей деревней по воду к Медведеву колодцу. Одни радовались, что скоро семейство переберется в свою хату. Другие завидовали, говорили, что зря Василий надрывается, совсем из сил выбился, бедняга.

Однажды праздничным днем тетя Агафья навестила золовку в Березовой Роще. Приехала на гнедом коне, привязала вожжи к забору и зашла в дом. Матери с Василием дома не было. Огорченная тетя велела Тоне собрать детей. Та прибежала за Василинкой, нашла на выгоне Митьку: там часто собирались деревенские мальчишки — раздолье, делай что хочешь, никто не ругает. Тетя нежно погладила младшеньких по головкам, развязала узелки ситцевого платочка и вручила каждому по сваренному яйцу и по кусочку блина.

Бабушка Анета понимала тетю Агафью, догадывалась, что Агафью так и подмывает узнать про Василия, каков он человек и не обидит ли сироток. Василинка делала вид, что ее этот разговор вовсе не касается, и глядела в окно на пустую в полдень деревенскую улицу. А сама очень внимательно прислушивалась…

— Василий объявился в деревне после гражданской, — рассказывала бабушка. — Никого из родни у него тут не осталось, а полоски земли кто хотел, тот и засевал. Земля совсем истощилась, ведь никому и в голову не приходило ее унавозить. Нынче что ни посей, урожая не будет.

Еще до японской войны, когда умерла мать, Василий батрачил на чужих людей, а потом ему посчастливилось работать несколько лет с известным на всю округу плотником Иваном. Пока не забрали в солдаты, перенял у него все секреты мастерства.

А после гражданской потянуло в родные места. Ведь и птицы возвращаются на старые гнездовья. Вот тут Анисья и приглянулась ему.

— А как же он, бабушка, к детям Анисьиным относится? — не выдержала тетя Агафья.

Василинка не захотела слушать бабушкиного ответа.

— Прощайте, тетя Агафья! — сказала она, отвернувшись от окна. Хозяйка, должно быть, заждалась.

После бабушкиного рассказа Василинка немного изменила свое мнение об отчиме, но все равно он оставался ей чужим. Пусть бы лучше его вовсе не было.

Глубокой осенью, когда опустели поля, холодным дождливым днем Василинка пасла овец. Дождь сеял и сеял, как из мелкого сита. Грубый посконный мешок, одетый на голову, давно намок. Но и гнать стадо домой тоже нельзя было. Не стоять же ему голодным.

Подогнав овец поближе к усадьбе родных, Василинка заметила, что из черной, закопченной трубы, вставленной в окно, идет дым. И ей так захотелось зайти погреться! Ее тянуло к матери, Тоне и Митьке. И Василинка после долгих колебаний отворила дверь.

Посреди хаты, в которой еще не было пола, на нескольких кирпичинах стояла пузатая железная печка, от которой несло жаром. Опустив голову, Василинка подперла острым плечом косяк. Первой к ней бросилась мать, схватила за посиневшие руки и принялась на них дышать. Отчим стащил у нее с головы мокрый мешок и мягко, дружелюбно произнес:

— Раздевайся, девочка, садись поближе к печке, — а сам кругляком открыл дверцы «буржуйки» и подбросил сухих щепок. Печка загудела еще веселее. — А ты, мать, угости дочку яичницей.

Нескольких ласковых слов хватило, чтобы поколебать Василинкин зарок никогда с отчимом не встречаться. Мама торопливо поставила на печку сковороду, разбила два яйца. По дому разнесся не сказать чтобы приятный запах, но это была яичница, которую Василинка давным-давно не ела…

— После службы у Семена будешь жить с нами? — не то спросила, не то велела мать.

— Буду, — шепнула Василинка.