Дни становились длиннее. Скоро прилетят из теплых краев скворцы. Но лица у сельчан хмурые: в хлевах ревели голодные коровы, блеяли овцы. Из каждого двора по очереди резали на соломорезке Халимона кули соломы. Потом запаривали сечку кипятком, смешивали с мякиной и понемножку давали скотине. В бедняцких хатах давно не пекли хлеба, обходились коржами и картошкой. Лаврен глумливо ухмылялся:

— Хлеб всему голова! Придет весна — на коленях будете просить горсточку зерна.

И он не ошибся. Один за другим шли с торбами сельчане, просили Лаврена одолжить или дать в отработку в страду зерна. Не приходил один Василий.

— Ишь, какой гонорливый, — подтрунивал Лаврен. — Ну что ж, поживем, увидим. Голод не тетка. Прижмет так, что про гонор забудешь, а я напомню, как собирал хлеб по двором для голодающих, когда была засуха на Поволжье.

Семья Василия страдала от нужды, но он ни за что не соглашался идти к Халимону, чтобы взять в долг зерно. Батрачила Василинка, вслед за ней пошел в люди Митька.

— Не могу я, мать, снимать шапку перед кровопийцей. Не могу смотреть, как на людской беде кулак наживается. Ты же знаешь, что в страду все, кто взял у него в долг, и зерно сожнут, и сено скосят, и в гумно при хорошей погоде свезут. Сперва к этому скряге на отработку придут и лишь потом за свои полоски возьмутся.

На минутку забежав домой, Василинка слышала этот разговор. Видела, мама показала, — что всего две горстки муки осталось на затирку. Василий молча подошел к верстаку и взялся за фуганок. Две гладко оструганные, ослепительно белые рамы стояли готовые у стены. Осталось еще сделать четыре и получить от хозяина условленную плату, тогда можно кое-как и дотянуть до нового урожая. Сощурив глаза, Василий зорко оглядывал оструганные планки со всех сторон. А мама лишь качала головой, удивляясь непрактичности мужа.

— И чего ты так вылизываешь эти рамы? — не вытерпела она. — Можно же побыстрей сделать. А еще твой комитет взаимопомощи: как назначили председателем, совсем житья не стало. Все время чужими делами занят: то лесу на хату одинокой вдове добиваешься, то ситца просишь для бедноты. А о своей семье и не заботишься.

— Хватит, мать, хватит, — остановил ее Василий.

Василинка не соглашалась с мамой. Она помнила, как благодарны были крестьяне Василию, когда каждая бедняцкая семья получила по лоскуту ситца. Давно не видели материи фабричного изготовления, совсем отвыкли.

Лаврен чуть не лопнул от злости. Нынче, весною, когда обращались к нему, допытывался:

— Будешь теперь Василия слушать? Это ж он обобрал вас по осени.

И лишь настроив как следует беднягу, замученного бесхлебицей, неторопливо брал связку ключей и шел к клети.

— За это будешь день косить или жена день рожь жать, — говорил он, высыпая в подставленный мешок неполное ведро зерна. И открывал тетрадь, где значилось, кто сколько взял в долг. Подсчитывал с удовлетворением: хватит на все полевые работы. Так лучше, чем держать несколько батраков.

В такие минуты Василинка еще сильнее ненавидела своих хозяев.

Болью отдавалось в сердце издевательское унижение и ее и Федора. Иначе как крапивником, ублюдком парня не называли.

— Эй ты, крапивник, чего стоишь, как ворона? Веди лошадей на пастбище!

Федор молча выходил из хаты. Он не обращал внимания на прозвища и насмешки, но, услышав слово «крапивник», так сверкнул глазами, что старая Халимониха невольно подалась назад.

Смысла этого слова Василинка не понимала, хотя догадывалась, что за ним кроется что-то оскорбительное.

— Мама, а почему Федора так дразнят? — спросила она однажды.

Мама смутилась, не зная, что ответить.

— Ты же слышала, доченька, что детей аисты в калитку приносят, а Федора под забором в крапиву положили.

Василинка поняла, что мама не хочет ей говорить правды. В тот же день, идя по воду, она столкнулась с бабушкой Анетой. Вот у кого надо спросить!

— Да как тебе сказать? — смутилась и бабушка. — Мать Федора круглой сиротой осталась, у чужих людей служила. Встретился парень пригожий, кудрявый, и приняла она медный пятак за золотую монету…

Немного помолчав, бабушка продолжала:

— Доверилась она ему, и случилось то, что с Анной Николаевой. Вот и все. А теперь недобрые, злые люди смеются над Федором, вспоминают беду его матери.

Что случилось с Николаевой Анной, Василинка знала. Разговоров тогда хватило на все лето, пока та не ушла из отцовского дома и не нанялась к нэпману в уездный город километров за двадцать от деревни…