Людей набилась полная хата, некоторым пришлось стоять в сенях. Василинка с Ниной забрались на печь. Василий рассказывал по порядку, как ехал, что слышал в дороге, что видел на Выставке, а потом отовсюду посыпались вопросы.
— Ты расскажи, Василий, как в других местах помогают семьям красноармейцев, сиротам и вдовам? — спросила Агата.
— Комитеты взаимопомощи заботятся о них так же, как и у нас, в Березовой Роще. Тебе, тетя Агата, государство бесплатно дало лес на хату и семена отпустило. И по всей стране Советская власть помогает осиротевшим семьям стать на ноги.
— Ну, конечно, только успевай все давать таким лентяям, а про себя забудь, — встряла в разговор Халимониха. — Ты скажи лучше, Василька, отчего ситец и спички не дешевеют?
— О школах расскажи, что знаешь, — попросила Василинка.
— Государство строит школы, и люди ему помогают. В нашей делегации был крестьянин из деревни Сенница, что под Минском, так он рассказывал: лес бесплатно отпустило государство, а срубили и вывезли крестьяне своими силами. И площадку для школы подготовили, и учителя на свое содержание взяли.
— Неужто никто и слова против не сказал? — послышался удивленный голос.
— Говорил, что решили полюбовно. Ведь их же дети постигают грамоту.
— Вот и нам нужно школу построить да еще избу-читальню заиметь, чтобы было где газету почитать. А что, не осилим разве? — горячо произнес Петр.
— А ты, Петрок, и без того уже образованный — вон стишки сочиняешь. На что тебе школа! — крикнул Лаврен.
Ему не дали договорить. Зашумели все разом.
— Тише, тише, — успокаивал Василий. — Надо все хорошенько обдумать, как и где строить. Есть у нас с вами работящие руки, есть желание, Советская власть поможет. Вот соберемся в скором времени и все обсудим. А сейчас послушайте, как нас, всех участников Выставки, встречали рабочие Красной Пресни…
Вместе со всеми Василинка слушала рассказ отчима о большом митинге в одном из московских театров, как живую, видела перед собой крестьянку со Случчины, пожилую женщину в вышитом кафтане и домотканой полосатой паневе.
— Она не преминула вспомнить, — рассказывал Василий, — как прежде отдавали богатеям половину урожая за взятый в долг плуг, за лошадь, за зерно, а нынче бедняки и середняки в их деревне объединились в артель и постепенно налаживают жизнь, вызволяются от кулацкой зависимости, заменяют сохи стальными плугами. А напоследок она сказала: «Дай бог здоровья Ленину тому, кто все это сделал для бедного человека», — низко поклонилась и неторопливо сошла с трибуны.
— Вот так женщина! — не вытерпела Агата. — А что, если и нам так сделать, как в их селе?
— Помолчи ты, не мешай, — словно заступаясь за Василия, сказала Халимониха.
— А что ты на выставке увидел? — спросил Семен.
Василий рассказал, как они целый день ходили по Выставке, удивлялись могучим племенным совхозным быкам, любовались трактором на высоких с шипами колесах с шеренгой прицепленных к нему новеньких плугов. Скоро по ленинскому плану построит наша страна могучие заводы, и крестьяне, объединившись в коллективы, будут на этих стальных конях пахать широкие поля.
— И когда оно все это будет? Да и будет ли? — раздался голос Халимонихи.
Вокруг шумно заговорили. Перекрывая голос, Василий сказал:
— Будет, тетя Минадора, обязательно будет!
От радости Василинка захлопала в ладоши.
Когда стало тише, Василий рассказал о самом, пожалуй, интересном: делегацию белорусов пригласил к себе Всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин.
Прежде всего спросил, как мы восстанавливаем то, что разрушили белополяки. А потом растолковал, что пути к улучшению крестьянской жизни лежат в крепкой кооперации, использовании агрономической науки. Советовал заменить трехполье многопольем, улучшить сенокосы. Обещал, что вскоре наша республика получит в кредит сельскохозяйственные машины.
— А как быть с теми, у кого земли много десятин? — вновь полюбопытствовал Семен.
Василий полистал свою тетрадь:
— Погодите, здесь у меня записано, вот. «У кулаков землю надо отбирать и передавать бедноте. Бедняцкие и середняцкие хозяйства должны объединяться и искать помощи в кооперативах, товариществах, а не у кулака-живоглота. Это ленинские слова», — сказал Михаил Иванович.
Лаврен, все время молча простоявший у дверей, выплюнул изо рта цигарку и растер ее по полу сапогом.
— Хватит, мать, болтовню слушать! Мало ли чего Василий нагородит. Пошли домой.
И он подался к выходу. Евсей потопал за ним следом. Но старуха не послушалась сына и протиснулась поближе к Василию.
— А вот ты растолкуй народу, — и она приложила ладонь к уху, — отчего это рабочие в городе работают по восемь часов, а мы гнем спины от темна до темна?
— Шла и о том речь, — спокойно ответил Василий. — Михаил Иванович вспомнил, как тяжело во время войны и разрухи жилось рабочим. Крестьяне такого голода не испытали. Однажды у него спросили: «Кто для республики более важен — рабочий или крестьянин?» Вот что ответил Калинин: «Какая человеку нога более необходима — правая или левая? Если деревня нужна городу, то и город с его промышленностью также необходим деревне. Рабочий класс и класс крестьянский — равноценны, на них держится страна». Вы не думайте, — заметил Василий, — будто Михаил Иванович не знает, что живем мы пока бедно. Он сказал, что задача Советской власти — жизнь улучшить. Это в наших силах — в тесном союзе рабочих и крестьян добиться, чтобы всем трудящимся жилось светло и радостно. Что прежде всего надо ликвидировать безработицу, поднять промышленность и сельское хозяйство. И учиться, учиться.
Василинка радовалась, слушая отчима. Вот он какой!
Еще долго говорил Василий — и про Выставку, и про беседу с товарищем Калининым, и о том, как он их на своем автомобиле возил в Кремль.
— А Ленина не удалось увидеть, — вздохнул Василий. — Болеет, и врачи не разрешают его беспокоить.
На темном небе высыпали звезды, когда крестьяне расходились из дома Василия. Завтра люди встретят новый день, и он будет такой же, как всегда, и чем-то непохожий на другие. Непохожий потому, что они решили помочь друг другу посеять озимые.
По очереди сушили снопы в овине у дяди Николая, старательно молотили рожь, не оставили незасеянным ни одного клина. Это была пусть себе и небольшая, но победа над старым укладом деревенской жизни.