Широко распахнув двери, Ананий неподвижно застыл на пороге и не мог произнести ни слова.
— Холода напустишь в дом! Закрой двери! — прикрикнула мать.
— Ленин умер! — с трудом разжал непослушные губы Ананий и заплакал.
— Неправда! — бросилась к нему Василинка. — Откуда ты знаешь?
— В газете написано. Учитель нам читал…
Между высоких сугробов была протоптана тропинка: не она одна, Василинка, торопилась в школу, чтобы узнать обо всем.
Сжав за спиной руки, учитель взволнованно ходил по классу.
Заходили один за другим люди. На столе лежала развернутая газета. Знакомый портрет вождя в черной траурной рамке.
Значит, правда…
Словно издалека доносятся слова учителя:
— Пойдем, товарищи, завтра все вместе в местечко на траурный митинг…
Если бы кто мог тогда глянуть сверху на дороги, которые сходились со всех сторон в местечко, так подумал бы, — стремительно текут невидимые реки. Из Заболотья и Задвинья, из Криниц и Равченок, из Березовой Рощи — отовсюду шли люди. Шли взрослые и старики, молодежь и подростки. Шли сосредоточенные, молчаливые, — спешили. Несли в своих сердцах маленькую искорку надежды: а может, неправда, а может, сейчас скажут, что Ильич живой…
Небольшой клуб не мог вместить такой огромной толпы. Траурный митинг начался под открытым небом. Мужчины в армяках, кожушках и свитках, закутанные в теплые платки женщины, подростки в отцовских шапках стояли на морозе, который леденил руки и ноги, серебрил ресницы и брови.
С портрета смотрел, как живой, Владимир Ильич. Тяжелыми складками падал с древка красный флаг с черной полосой, неподвижный в сизом морозном воздухе. На мгновение показалось, будто огромная черная тень укрыла занесенные снегом окрестности. Василинка невольно закрыла глаза, а когда открыла, то увидела себя в самой середине толпы, тесно обступившей ее со всех сторон. Рядом с ней в шинели и буденовке стоял отчим.
Громкий голос прорезал морозный воздух.
— Товарищи! — сказал секретарь волостной партячейки, входя на крыльцо.
Все затихло, люди замерли на месте.
— Товарищи! — повторил секретарь, — сегодня вся наша страна провожает в последний путь вождя мировой пролетарской революции — Владимира Ильича Ленина…
Василинка не замечала, как по ее щекам катились слезы и застывали на морозе. А с крыльца-трибуны доносились слова о ленинской мечте дать деревне сто тысяч тракторов. И это обязательно совершит рабочий класс. Так думал Ильич, и так оно будет. Только не опускать руки, надо всеми силами укреплять союз серпа и молота, рабочего и крестьянина. Настанет время, и по всей стране поднимутся фабрики, заводы, электростанции, и в каждой хате загорится лампочка Ильича…
От этих слов светлело в глазах, теплее становилось на душе. Люди стояли плечом к плечу, сердца полнились великой скорбью и горячей любовью. Каждый думал о Ленине. А Василинка вспомнила о том, как Василий рассказывал о прочитанной в газете речи Ленина на третьем Всесоюзном комсомольском съезде. Ильич горячо призывал юношей и девушек учиться. Здесь, на траурном митинге, Василинка шепотом клялась Владимиру Ильичу свято исполнить его заветы.
Внезапно в глубокую тишину ворвался протяжный гудок паровоза на железнодорожной станции. Пять минут звучал он, оповещая о похоронах Ленина на Красной площади в Москве. Не стыдясь слез, люди плакали.
Гудок затих. Митинг продолжался.
— Успокойтесь, товарищи! — сказал секретарь партячейки. — Не надо плакать! Пусть всегда каждый носит в сердце своем образ Владимира Ильича и чувствует большую ответственность за дело, которому отдал свою жизнь Ленин. Ленинская партия поведет нас вперед, к светлой жизни. А сейчас беритесь, товарищи, за работу. Товарищи комсомольцы, идите по деревням, создавайте комсомольские ячейки. Коммунисты, рассказывайте на собраниях об Ильиче, о жизни и делах его, о борьбе за народное счастье. Сознательные крестьяне, вступайте в ряды ленинской партии!
Василинка видела, как после этих слов Василий стал решительно протискиваться к крыльцу.
— Пиши меня! — сказал он секретарю. — Пиши… в партию!
— Пиши и меня!
— И меня! — повторяли за ним люди.