Удивительно солнечным и теплым выдался этот день. Управившись с хозяйством, девушки пошли собирать цветы.

Сенокосы стояли неубранными — до Петрова дня их не трогали. Собирать тут цветы не разрешалось, чтобы не помять траву. И девчата разбрелись по лесу. Ликута заводила:

Купала, Купала, Не говори, что ночка мала-а!..

Далеко по лесу разносило эхо песню. С охапками цветов девчата вышли из леса и остановились на маленькой полянке.

— Хорошо вы пели! — послышался веселый голос. — Здорово, девчата!

— Аркадий!

Он тоже работал с лесоустроителями, только в другой бригаде.

У Василинки екнуло сердце. А он подошел прямо к ней:

— Дай цветочек, Василинка!

— Выбирай какой хочешь…

Под его пристальным взглядом у Василинки зарумянились щеки.

— Сегодня на Старице гулянье, — сказал парень. — Так вы приходите. И ты, Василинка, приходи непременно.

Она молчала. Не знала, отпустит ли ее мама.

В тот вечер Василинка каждое мамино распоряжение исполняла с особенной старательностью. А сама все приглядывалась, не идет ли на гулянье молодежь. Наконец осмелилась попроситься у мамы.

— Лучше бы ты дома посидела, доченька…

Но тут же мама отменила свой запрет. Разве ж она сама не была молодой, не помнит, как трудно усидеть дома, когда все идут на гулянье?

К Старице (так называлось место подле ручья) подходили в сумерках. Парни, подоспевшие первыми, облюбовали зеленую полянку на пригорке и натаскали хвороста из леса. Кто-то вскарабкался на самую высокую елку, прикрепил к ее вершине кадушку с дегтем, которым смазывают колеса, и зажег. Пламя поднималось вверх, клонилось на ветру в сторону. На его свет собирались парни и девушки из соседних деревень. Пришли и студенты-практиканты.

Ярко пылал разложенный на земле костер, смех и шутки неслись со всех сторон. Вскоре все взялись за руки и принялись водить хоровод вокруг костра, а потом побежали гурьбой к ручью. Девчата снимали с головы венки и бросали в воду, зорко следили, чей уплывет дальше всех. Венки медленно удалялись вниз по течению, но некоторые из них быстро прибивало к берегу.

А тем временем костер успел догореть и осесть, лишь обдавало жаром от красных угольев. Кто-то из парней решился перепрыгнуть через костер, за ним устремились и другие. Не удержалась и Василинка, прыгнула, но не очень удачно: уголек обжег босую ногу. Она едва не плакала от боли, а парни весело хохотали. Им только палец покажи — сразу же засмеются. А Василинке было не до смеха, хотя острая боль постепенно затихала, становилось легче, когда ступала по росной холодной траве.

Не заметила, как очутился рядом Аркадий и участливо спросил:

— Что, очень болит?

Василинка покачала головой и улыбнулась.

— Давай провожу тебя домой, — предложил Аркадий. — А если идти не сможешь, то на руках донесу.

Василинке было смешно и радостно от этих слов. Аркадий всю дорогу шутил и смеялся. Он говорил самые обычные слова, а Василинке казалось, что они наполнены огромным особенным смыслом. На прощание парень крепко пожал руку Василинке:

— Прощай, золотая фея!

— Еще чего выдумаешь! Будто в сказке живешь.

— Да в какой еще чудесной! Оглянись вокруг, какая красота!

Василинка лишь теперь заметила, что край леса пламенеет ярким заревом и вот-вот из-за вершин белых берез выкатится золотистое солнце.

Аркадий еще раз на прощание пожал ей руку. Как завороженная стояла Василинка на месте и глядела ему вслед, пока он не исчез из глаз. Так сладко щемило в груди, так хорошо было на душе, как не было еще никогда до сих пор…

Короткий, как и купальская ночь, сон прервался словами матери:

— Вставай, доченька, вон как высоко поднялось солнце. Скоро девчата в церковь пойдут.

— Пусть себе идут, — сонно протянула Василинка и сильней зажмурила глаза. — Я лучше к Тоне сбегаю.

Тоня теперь нигде не бывает: как вышла замуж, словно за стеной очутилась. Малыш привязал ее, с места не сдвинешься. Свекровь отпускает Тоню только на работу, а так куда, в праздничный день — и не думай. Попросится к своим съездить — в ответ услышит: «Нечего понапрасну мучить коня. Пусть лучше от работы отдохнет».

Тоня жалеет маму, жалеет Василинку. Не все им рассказывает о жизни за богатым мужем. В доме есть хлеб и к хлебу, но так наработаешься, что еда в горло не лезет. А еще…

— С немилым мужем жить, — со страданием в голосе говорила Тоня, — все равно что несоленый суп хлебать!..