– Присядь, Лёня, и давай поговорим спокойно… – медленно, будто взвешивая на ладони каждое слово, начал Марлен. – Постарайся отнестись серьёзно к тому, что я тебе скажу… Я согласен: Таня – хорошая девушка, может быть, даже очень хорошая…
– Именно поэтому я на ней женюсь! Тем более, если и ты согласен…
– Опять ты со своими шуточками! – поморщился Марлен. – Мне сейчас не до них! Повторяю: Таня – замечательная девушка. Но речь сейчас не о ней.
– А о ком?
– О её папаше.
– Ну причём тут её папаша?! Я и сам его не сильно люблю, но ведь женюсь я не на нём!
– А про то, что яблочко от яблони недалеко падает, слышал? Вот сейчас она, допустим, хорошая, а пройдёт лет пять, или десять, вдруг у неё отцовские гены начнут проявляться! Что тогда? Развод? А у вас, к примеру, дети…
– Нет! – набычился Лёня.- Не могу я в это поверить…
– Не веришь, потому что любишь! А любовь, как известно, слепа. Ты глаза шире открой и посмотри! Вон братец её Колька – подонок отпетый! Не успел школу окончить – сразу в тюрьму! Вот тебе и гены отцовские…
– Ну, ты сравнил!… Колька, наверное, и родился таким. Неизвестно, чьи гены ему достались. А если человек изначально нормальный, подонком он уже не станет никогда. А насчёт папаши я не знаю… Ну, неприятный он тип, но ведь не преступник какой-нибудь, не бандит! Обыкновенный, как все…
– Ошибаешься, сынок… Что ж, делать нечего: придётся тебе рассказать всю правду. Рано или поздно этот момент должен был наступить…
– А что, я ещё не всю правду знаю?
– Не всю… О том, что я сидел и был реабилитирован, ты знаешь. Я рассказал тебе об этом, как только посчитал, что ты стал взрослым. Откуда все мои болячки, ты тоже теперь понимаешь… Но есть ещё одна любопытная деталь, о которой я пока молчал. Думал, может быть, ни к чему… Теперь, вижу, к чему…
– Что за деталь?
– Интересная деталь… В лагере, где я сидел, работал охранником твой будущий тесть. Так что лес я валил под дулом его автомата. Как тебе такое милое совпадение?
Лёня сидел, уставившись в пол. Переварить все это сразу он не мог. Прошла минута, другая… Наконец Лёня разлепил пересохшие губы:
– Ну, служил он… Молодой был… Многие тогда служили… Там… и не все ведь были сволочами…
Не все. А этот – был. Если бы я тебе стал перечислять все эпизоды, когда он над людьми издевался, куражился, зло своё звериное на них срывал, нам бы дня не хватило! Ублюдок он законченный! Так что Кольке было в кого удаться!… Я его, гада, сразу узнал, стоило мне раз прийти в школу на родительское собрание. Почти не изменился, только ещё противней стал. И его часто в школу вызывали из-за сыночка… Ты пойми, Лёня, это – не человек, а пёс цепной, который умеет только рычать и гавкать! Пёс, натасканный на людей, какие у немцев были в концлагерях! Из него, кстати, вышел бы отличный полицай, если бы судьба по-другому сложилась. Ему ведь всё равно кому служить, лишь бы ни хрена не делать и над людьми издеваться. Такая порода! И не будет он жить по-другому! Вот смотри! После Сталина, в конце 50-х, лагеря стали закрываться, всю эту собачью свору стали сокращать. Ну, и куда он пошёл работать?! На завод? На стройку? Дудки! Устроился в охрану. И не куда-нибудь, а на мясокомбинат. Губа не дура! Никогда ничего полезного он людям не сделал и не сделает, только паразитировать может…
– Сын за отца, между прочим, не в ответе, как говорил великий Сталин…
– И сам же «великий» Сталин этому принципу не следовал, ты это прекрасно знаешь… Хотя, по сути, утверждение правильное… Ты пойми! Я не собираюсь тебе закатывать душераздирающие сцены типа «или я, или она». Я также не буду тебе говорить всякие банальности, вроде того, что надо сначала окончить институт, а потом уже… Всё в жизни человека наступает тогда, когда ему положено наступить и вмешиваться в этот процесс никто не вправе. Что бы ты ни решил, это – твоё решение, и я его уважаю. Я просто дал тебе объективную информацию, а выводы делай сам. Только знай заранее, что поддерживать родственные отношения с таким гадом, как Серёга Ромахин, я не собираюсь. И пусть Таня твоя это знает… А в остальном – делайте, что хотите!
– Ну и замечательно! Тогда я отправляюсь делать, что хочу! – сказал Лёня, поднимаясь с дивана.
Серёга метался по комнате, как раненый зверь, теряя остатки терпения. Ну, наградил бог дочечкой! Он готов был разорвать её на части и в то же время невольно любовался ею. Вылитая мать! И такое же типичное хох-ляцкое упрямство! Если что в башку втемяшилось – тут уж хоть убей!… Таня, Танечка, его единственная надежда и отрада в этой жизни!… Не то, что Колька-дурачёк! Вырос балбесом и встрял по глупости. Нахлебались «бормотухи» с дружками и придумалось им поздно вечером взломать киоск «Союзпечати». Что они такого могли там взять? Карандаши с ручками? Газеты с журналами? Выручку? Так её там не было! Поругать бы пацанов да отпустить по домам, да куда там! Прокурор был заядлый, судья – принципиальный, а процесс – показательный! Вот и впаяли ребятам сроки. Хоть небольшие, но клеймо на всю жизнь… И вот теперь его Танечка, – умница, отличница, красавица, – губит свою жизнь собственными руками, а он, отец, должен это спокойно проглотить?! Никогда!… Но что ты ей сделаешь?! Сидит, закусив губы, глаза горят, как у кошки…
– Да пойми же ты!… – выходил из себя Серёга. -
крест ты ставишь на себе и на своих будущих детях!…
Робко заглянула из кухни Наталья. Попыталась как-то разрядить обстановку:
– Ну, почему сразу крест?! Лёня – хороший парень…
– Молчи хоть ты, дура! Что ты понимаешь?! Пусть он даже золотой будет, но он – еврей! А это – не просто графа в паспорте! Это – приговор! Окончательный и обжалованию не подлежит! Посмотри, что делается вокруг! Начинается новая волна, как тогда, после войны… Была одно время передышка, но сейчас она закончилась. Отовсюду их убирают, даже из торговли, медицины! Ни на одну приличную должность теперь не назначат еврея! Скоро и в институты их перестанут принимать, а кого уже приняли – кем они станут в этой жизни?! Рядовой инженеришка, или учителишка – вот их предел! И твоего Лёню такая судьба ждёт, и ты с ним проживёшь задрипанкой! И, детям твоим будущим ничего не светит!
– А дети тут причём?! – вскинулась Таня. – Они сами себе смогут выбрать национальность…
– Ну, дурочка наивная! – ядовито захохотал Серёга. – Знаешь анекдот: «Бьют не по паспорту, бьют по морде…»!? Сейчас, доченька, ещё цветочки, а ягодки могут наступить в любой момент! И тогда ты никак не замаскируешься! Наши доблестные органы каждого до третьего колена вычислят! И будь ты по паспорту русский, украинец, белорус, – всё равно клеймо на тебе будет до самой смерти!…
– Что ты говоришь, папа?! – в ужасе крикнула Таня.- Как у нас такое может быть?! Это ведь настоящий фашизм?!
– А ты ещё не поняла разницы?! И не поймёшь! Потому что один чёрт!…- Серёга осёкся, увидев побледневшее лицо Тани и её глаза, полные отчаянья.- В общем, поверь мне. Я больше тебя жил на свете, больше видел… А ты ещё совсем ребёнок! Тебе учиться надо, институт окончить! А потом ты ещё встретишь хорошего парня…
Танины щёки приобрели прежний румянец, а глаза снова смотрели пристально и упрямо:
– Я уже встретила! И другого мне не нужно!
– Ну и пошла ты в задницу!…- не помня себя, заорал Серёга.- Не хочешь слушать – не надо! Только знай: я твоего жидёнка в свою квартиру не пущу! И жиденя-та твои мне тут не нужны! Мне эта квартира дорогой ценой досталась, и я не намерен тут разводить жидовское кодло!… Иди к ним в коммуналку и становись там перед ними раком!…
Таня вскочила. Гордая, неприступная, как Наталья в молодости. Такая, но не совсем. Никогда в жизни Наталья не смотрела на него с такой ненавистью и презрением. Она заговорила, и с каждым её словом он всё больше понимал, что теряет свою дочь навсегда.
– В коммуналку! На квартиру! В общагу! В сарай! Куда угодно, только подальше отсюда! Можешь подавиться своей квартирой!
Когда захлопнулась входная дверь, Серёга действительно подавился, но не квартирой, а слезами. Однако быстро вытер слёзы рукавом в туалете, а Наталью, которая подвернулась под руку, послал матом.
За Борей Гуревичем давно закрепилось прозвище «поручик Голицын». Эту незатейливую песню неизвестного происхождения Боря не мог ни петь, ни слушать спокойно. К концу третьего куплета дыхание его становилось прерывистым, а глаза были на мокром месте. Хотя по натуре Боря был весельчак, всюду таскал за собой гитару и веселил любую компанию песенками фривольного содержания. Но в какой-то момент обязательно наступала очередь «поручика Голицына», и Боря преображался. Он пел с надрывом, со слезой, а когда смолкал последний аккорд, обязательно ударял кулаком по столу, или по чём попало и произносил куда-то в пространство: «Подонки!…» Октябрьскую революцию он считал самым трагическим событием в истории человечества и часто, обхватив руками голову, задавал риторический вопрос в никуда: «Как это можно было допустить?!…» Роман Булгакова «Белая гвардия» был его настольной книгой. Неизвестно какими путями к нему попал цветной календарь на 1914-й год, где был сфотографирован Николай II со всем семейством. Боря с гордостью всем его демонстрировал.
Вот и сейчас, после исполнения «поручика Голицына», отложив гитару, Боря сидел бледный и печальный. Со своими изящно подстриженными чёрными усиками он действительно напоминал какого-нибудь флигель-адъютанта или штабс-капитана из кинофильма.
– Поручик, вы в меланхолии?! – весело крикнул хозяин квартиры Игорь Жуковский, чей день рождения сегодня отмечали.- Полноте, батенька! Извольте откушать водочки-с!
Тяжело вздохнув, Боря подошёл к столу. Махнул рюмку по-гусарски. Игорь ободряюще похлопал его по плечу, и подмигнул всем остальным. Борина ностальгия по царскому времени его ужасно забавляла. Игорь Жуковский очень гордился своей звучной фамилией и любил прихвастнуть перед девчонками своим якобы дворянским происхождением, вскользь упоминая о родстве с великим поэтом. Хотя на самом деле и отец, и мать Игоря происходили из простых колхозников. Как бы там ни было, слышать подобные речи от человека по фамилии Гуревич ему было смешно. Но вслух он это высказать не решался, боясь окончательно обидеть Борю.
Зато Лёня не боялся. Как соплеменник, он имел полное право дружески поддеть Гуревича.
– Боренька, ну если бы тебя на машине времени отправить туда, в начало века, неужели ты думаешь, что ты и вправду мог бы стать офицером царской армии?! А как же пятая графа?
– Какая пятая графа?! – взвился Боря. – Пятую графу придумали советские бюрократы! Нигде и никогда такого не было за всю историю человечества! И не будет! Это – наше изобретение!
Все бросились успокаивать Борю. Таня, которая боялась теперь любых разговоров на национальную тему, крепко сжала под столом Лёнину руку. Но Борю остановить уже было невозможно.
– Возьмём историю! – кричал он, размахивая руками. – С самого раннего средневековья! Ведь как было? Если ты ходишь в синагогу, носишь иудейское имя, говоришь по-еврейски, – значит, ты – еврей! Если же ты принял крещение, получил христианское имя, – всё: ты уже – не еврей, а такой же немец, англичанин, француз, русский, как и все остальные в той стране, где ты живёшь! И в России так было до семнадцатого года! Но встала новая зоря, и началось такое, чего и в Средние века не додумались! Правда, ещё у гитлеровцев был свой метод определения национальности: они черепа измеряли! Но этот метод тоже ненадёжный – вдруг у тебя череп окажется такой формы и размера, как у истинного арийца! Да ещё впридачу глаза голубые и волосы светлые, вон как у Лёни! Что тогда?! А вот советская бюрократия поняла: бумага – великая сила! Она никогда не даст осечки! Ты – еврей, потому что у тебя в бумажке так написано! А написано так потому, что у твоих папы с мамой тоже так в бумажках написано. И всё! И будешь ты евреем, пока не сдохнешь, хочешь ты этого, или нет! Вот так: просто и гениально!
Что-то не верится мне, что всё так гладко было в твоей царской России! – не удержался всё-таки Лёня.- Так вот прямо пошёл к попу, покрестился и сразу стал настоящим русским! И чистокровные русские на тебя не косятся, считают тебя своим…
– Какие ещё «чистокровные русские»?! – аж закашлялся Боря.- Если хочешь знать, чистокровных русских вообще нет! Это – миф! Мы вот утверждаем, что американцы – это не нация. Что это – винегрет, конгломерат разных народов. А русские – это такой же винегрет, только более тщательно перемешанный! Если мы попытаемся отделить обрусевших инородцев от истинно русских, то русских вообще не останется!… Чего ты смеёшься?! Возьмём великих русских писателей. Вслушайся в корни этих старинных дворянских фамилий: «салтык», «аксак», «турген»! От каких татарских мурз пошли эти почтенные роды? А Пушкин со своей африканской физиономией?! А Лермонтов – потомок пленного шотландца, который, в свою очередь, был потомком испанских герцогов?! А сколько немцев осело и обрусело?! Одна царская семья чего стоит! А если уж о евреях зашла речь, то от какого Менделя пошёл славный род Менделеевых?! А кто лучше и задушевней изображал русскую природу, чем Исаак Левитан?! Это – классика! Даже любимую в народе «бормотуху» назвали «Золотая осень»!… Это что касается дворянства, интеллигенции. А если взять простой народ, то он, грубо говоря, состоит наполовину из крещённых угро-финских племён, а на вторую половину – из обрусевших украинцев…
– Ну, ты загнул!…- покачал головой Игорь.
– Ничего я не загнул! Точно так же, как Британия осваивала Северную Америку, населенную индейскими племенами, и положила начало новому, более могучему, государству и новому, более многочисленному, народу, лишь отдалённо напоминающему британцев, и то лишь по языку. Так же в своё время Киевская Русь осваивала новые земли на Северо-востоке, населёнными дикими угро-финскими племенами, и тем самым положила начало России и русскому народу…
Борю уже почти не слушали,- многие потихоньку стали снова выпивать и закусывать. Да и сам Боря порядком устал от дискуссии. Он сел за стол рядом с Лёней, налил себе водки и сказал со вздохом:
– Молодец ты, Лёня! Я даже завидую тебе по-хорошему. И не тому завидую, что у тебя будет жена-красавица, а тому, что детей своих ты сумеешь вырвать из этого замкнутого круга… Они будут твоими детьми, будут носить твою фамилию, – а она у тебя вполне подходящая,- но у них будет бумажка, где будет написано, что они – русские. А бумажка в нашей стране – это главное. Это – лучшая страховка от какого-нибудь нового Дробицкого яра…
По склонам Дробицкого яра прошёл тёплый летний ветерок, всколыхнув, как водную гладь, седую полынь и сон-траву. Лёня положил букет густо-красных пионов к подножию скромного обелиска. Стояли молча. Таня прижималась к его плечу. Потом тихо спросила:
– Здесь не только евреи?
– Не только. Ещё многих здесь потом расстреливали… Например, люботинских железнодорожников.
Больше ста человек. За что, не могу сказать… По-моему, какую-то подпольную организацию раскрыли там, в Люботине… Вечная память, конечно, всем, кто здесь погиб… ещё… Но их количество исчисляется сотнями, а евреев – десятками тысяч! Это обязательно надо было подчеркнуть, и я верю, что когда-нибудь это сделают.
– Знаешь, – сказала Таня – у меня странное чувство… Будто я каким-то образом виновата в этом. Хочется просить прощения у тебя, у тех, кто лежит в этой земле…
– Действительно, странное чувство. Ты-то здесь причём? Просто место здесь такое: давит на нервную систему. Пойдём, наверное.
Когда до шоссе оставались последние метры, они увидели группу молодых людей, которая двигалась им навстречу. Характерная внешность большинства из них не оставляла сомнений в их национальной принадлежности. Вид у них был решительный, глаза горели. Двое из них на ходу разворачивали какой-то транспарант. Лёня и Таня посторонились, пропуская их. Неожиданно от группы отделился Боря Гуревич.
– Ребята! Давайте с нами! – закричал он сходу. – Лёня, тут нечего раздумывать! Поворачивай назад! Твоё место – среди нас! Мы должны показать и доказать всем, что нашу память невозможно стереть, как магнитофонную запись! Потому что это – не память отдельного человека, или даже группы людей. Это – память целого народа! А то у нас слово «еврей» произносят стыдливо, как нецензурное…
– Постой, Боря! – удивлённо поднял брови Лёня.- Ты что, в сионисты подался? А как же великая Россия?!
– Какая там великая Россия?! – махнул рукою Боря.- Ехать надо отсюда, рвать когти, и чем скорее, тем лучше!
Затем, призадумавшись, многозначительно произнёс:
– А что? Ведь практически всё русское дворянство, цвет русской интеллигенции в своё время оказались в эмиграции… История повторяется!