Глава 1

Холодный, пронизывающий до костей ветер завывал подобно стае одичавших собак, скребся ледяными когтями по палаточному брезенту, стучал дождливыми плевками в узкие оконца матерчатых домиков. Ветер он хоть и бродяга, но как законный хозяин каменистых равнин галлиполийского полуострова, от всей души возмущался вторжением незваных гостей, нарушивших столь привычную размеренность жизни. Не дано людишкам создать нечто подобное причудливым нагромождениям камней, отшлифованных за многие тысячелетия, так изысканно скрутить деревья, превратив их в немых свидетелей разгула сыновей Борея. Люди, пришедшие сюда, напоминали вырванные с корнем деревья, которые не хотели становиться просоленным плавником, но Судьба одним лихим росчерком пера подписала приговор и решительно крутанула свое знаменитое колесо. Не только галлиполийский ветер, но и местное население было враждебно врангелевцам, которые, несмотря на все запреты, грабили окрестные селения без зазрения совести и турецкие власти все чаще намекали, что пора бы, господа хорошие, и честь знать.

В насквозь промокшей палатке, на лежаке, укрывшись английской шинелью, отдыхал капитан Морозов, как всегда гладко выбритый и дымил турецкой папироской. Сизые клубящиеся круги поднимались к потолку и окутывали едкой дымкой почерневшие от воды матерчатые швы крыши. Всю ночь и утро лил дождь, и сырой воздух обволакивал тело, вытаскивая из него остатки тепла, сковывал железной хваткой мышцы, забираясь под старую шинель. Морозов ругнулся, не хуже питерского извозчика, и выбросил отсыревший бычок в угол. Уголек секунду подымил и погас, пустив едва заметную струйку дыма.

— Чего разоряешься, капитан? — послышался голос подполковника Дроздова, — Упал и отжался для сугреву тела!

— Чистишь винтовку? Вот и чисти! — раздраженно ответил Морозов, — Даст осечку… С кем тогда заклинать змия зеленого? Сам знаешь, что этот аспид зело своенравен!

— Заклинания это хорошо! Не могу сказать, что во фляге у меня сидит змий, скорее его дыхание, но… Надо бы разбавить сие дыхание по методу бородатого химика! — миролюбиво предложил подполковник, подражая священнику, — В юнкерском училище этому не учат, а зря! Солдат без спирту, что девка без… Мда! Разбавишь или так скушаем?

— Ладно! — вздохнул Морозов, нехотя вставая, — Не умрешь своей смертью!

Капитан поколдовал немного над флягой, достал из-под лежака котелок с травяным отваром, разбавил спирт и принялся отсчитывать сто взбалтываний, ни больше и не меньше.

— Я всегда говорил, что господа алхимики с придурью! — сквозь смех говорил Дроздов, — Вы бы еще, господа, на аптекарских весах взвешивали сахар!

— Девяносто пять!

— Быстрее, быстрее! Авось согреешься! Тебе бы дамочку вместо фляги…

— Разбавлено! — прервал друга Морозов, — Разливай! Как тогда на Перекопе!

— Чего здесь разливать? И с горла пойдет! — хмыкнул Дроздов и достал несколько сухарей, — Вы не в «Метрополе», господин Морозов!

Обжигающая жидкость огнем провалилась вниз, и стало теплее. От этого тепла даже вечная серость заиграла пусть и тусклыми, но красками. Капитан улыбнулся, достал очередную папиросу и прикурил. Она горела также гадко, как и предыдущая, но после глотка другого такая мелочь раздражала меньше. Со стороны плаца донеслись выстрелы и офицеры, от неожиданности, вздрогнули.

— Ну, успокой Господи души рабов твоих! — перекрестился Дроздов, — Станичное быдло! В Большевизию захотелось им! Надо было их повесить, чтобы другим неповадно было.

— Кому суждено быть расстрелянным — повешен не будет! — заметил Морозов и снова прикурил погасшую папиросину.

Палаточный полог откинулся и в расположение ввалился субъект, в грязной шинели, опухший от беспробудного пьянства с мордобоем. Это, скажем так, тело, пошатываясь, прошло мимо, едва не задев Дроздова прикладом трехлинейки. К тяжелому духу вонючих портянок и аромату потных мужских тел добавился неповторимый букет благовоний, присущих воину, поверженному гигантским удавом, а не маленьким червячком из фляги.

— Господа! — заявил змееборец, — Вы представляете-с! Эта гнусь решила бежать в Россию! Щелкнули их, прохвостов и всего делов! Тра-та-там! С барабанным боем-с! А они упали, дрыгнули пару раз ручонками и затихли! А еще…

— Курбыко, хватит! — огрызнулся Дроздов, — Тошно!

— Вот как? Господину Дроздову не нравится, что шлепнули предателей? Лежат на плацу, еще тепленькие…

Взгляд Дроздова стал колючим, и на удивление добрым. Два «вольнопера», поспешили отползти за спину Морозова, зная, что подполковник по доброте душевной мог и штыком пырануть.

— Мда-а! Надо было сильнее спирт разводить, — буркнул капитан и решил как-то унять назревавший скандал, — Господин штабс-капитан, Вы пьяны! Извинитесь и немедленно спать!

— И ты сюда, хамское бы…, - подавился Курбыко собственными словами и полетел на земляной пол.

Бутылка жалобно ойкнула, и второсортный виски сначала пропитал шинель, а затем растекся маленькой лужицей у края палатки. Дроздова остановили в тот момент, когда примкнутый к винтовке штык уже нацелился в сердце обидчика.

— Зря ты так, Саша! — покачал головой Морозов и облегченно вздохнул, увидев, что оружие не заряжено, — Не тронь, оно и того, вонять не будет!

Курбыко очнулся на удивление быстро, выплюнул окровавленный зуб, прорычал что-то невразумительное и прокашлялся.

— Стреляться будем! — заявил штабс-капитан, как можно громче и попытался встать.

— Сегодня вечером за плацем, после штабс-капитана Каширского, я Вас с удовольствием пристрелю. Секунданта пришлите к господину Морозову, а у Вас еще есть время для беседы со священником и облегчения нужника измученной души!

Курбыко взревел от ярости. Два поручика удержали его от драки и без особых церемоний повалили на пол. Штабс-капитан витиевато ругался, требовал водки, а потом заснул в очередном пьяном кошмаре. Дроздов и даже, подзаборная, пьянь Курбыко казались персонажами сказки, очень мрачной и до безобразия реалистичной. Окружающее внезапно остановилось, застыло и капитан Морозов с удивлением отметил, что сослуживцы стали плоскими неживыми картонками в неумелых детских руках или впавшего в детство старого маразматика. Пространство приобрело перспективу, и плоские картонки превратились в забавных марионеток, которые двигались по воле невидимого кукловода, разыгрывая кровавую пьесу в трех частях: «Перекоп», «Севастополь», «Галлиполи». Этот самый кукловод на мгновение перестал дергать за невидимые нити, как бы задумался перед началом второго акта «Галлиполи» и беззвучно засмеялся. Ты смотри, как развеселился, Шекспир призрачный, видно присматривает подходящих марионеток, принимающих чужие мысли за свои.

Смех усилился, и перед глазами все поплыло. Чем язвительнее было это веселье, тем сильнее танцевали марионетки, расплываясь в густом тумане. На мгновение в дымке мелькнул женский силуэт, живой и реальный, в отличии от кукольного театра Галлиполийского полуострова. Хотелось окунуться в туман, однако женщина исчезла, оставив едва слышный аромат незнакомых благовоний. Казарма опять стала реальностью и утонченность запаха, словно по волшебству, превратилась в портяночную вонь, смех перешел в грубоватые шутки Дроздова, которые «тройным петровским загибом» послали в далекие страны призрак женщины, смешливого кукловода и размышления о бренности бытия.

— Морозов! Твою дивизию! Пора на плац!

— Черт! — вздохнул капитан, — Зачем?

— Какого тебя с университета понесло в армию? Химики все такие или ты нечто особенное? Думаете, как бы блоху погонять под микроскопом или сделать из дерьма конфетку, а потом конфетку перегнать на спирт? — выдал Александр, — Скоро развод! Дневальный того и гляди осипнет!

Трудно найти более монотонную, лишенную каких-либо неожиданностей жизнь, чем жизнь, предусмотренную уставом. Занудство конечно, но без него солдатам лезли в голову дурные мысли, а отсюда и полное разложение нижних и верхних чинов. Нет лучше солдата, чем тот у которого в голове настолько темно, что даже Конфуцию нипочем не отыскать пресловутую черную кошку. Причем тут китайский философ? Философствовать в армии тоже не положено, ибо наука наук уставом совершенно не предусмотрена, однако от вольтерианства и прочей гадости не убереглись.

— Пошли стреляться! Развод окончился! — толкнул философствующего капитана Дроздов, — Вот сиди, командир и думай: то ли Родину с такими защищать, то ли с сумой идти по миру, распевая «Лазаря»!

— Видишь ли, Саша! Эта шваль Курбыко требует сатисфакции с десяти шагов, — зевнул Морозов.

— Да он кроме бутылки никуда попасть не может! — насмешливо заметил Дроздов, — А что господин Каширский?

Морозов покачал головой, удивляясь оптимизму друга, прикурил и с наслаждением затянулся дымом.

— Каширский решил не искушать судьбу. Он предложил подергать сию даму за хвост шагов с пятидесяти.

— Умный человек, Андрюша, умный даже в отхожем месте, куда нас занесла нелегкая, — вздохнул Дроздов, — Уладим наши разногласия без урона для чести, а то Фельдфебеля огорчать нельзя, обидится, запретит стреляться.

— А что в этом плохого? — удивился Морозов, — Так, от армии одни могилы останутся!

— Чего взять с приват-доцента? — улыбнулся подполковник, — В карты играть надоело. За девкой идти верст десять. Водка за душу не берет. На дуэли хотя бы нервишки пощекочешь и, если очень повезет, насладишься райским пением.

Дуэлянты уже были на стрельбище. Каширский прогуливался возле обрыва, нервно курил, а заметив соперника, выбросил окурок и направился к секунданту. Курбыко неторопливо беседовал с пузатой бутылкой виски, и был доволен оставшимися минутами жизни, по крайней мере, на первый взгляд.

— Мое почтение, господа! — угрюмо поздоровался штабс-капитан.

— Вам так же, господин Каширский! — ответил Дроздов и взглянул на Курбыко, который пытался выколоть глаз бородатому мужику в килте, изображенному на этикетке.

— Возможны ли взаимные извинения? — поинтересовался Морозов, уже зная ответ.

— Исключено, — буркнул Каширский, увидев отрицательный жест Дроздова.

Прав подполковник и еще как прав! Примирение без дуэли означало насмешки всех дроздовцев, косые взгляды друзей, откровенное издевательство Курбыко и ему подобных сволочей.

— В таком случае к барьеру, господа! — заявил Морозов и нервно закурил, разломав перед этим две папиросины.

Если костлявая упорно не приходила на свидание, то это не значило, что Фортуна до бесконечности будет охранять идиотов. Надоест переменчивой богине заниматься столь неблагодарным делом и глупец умрет от счастья во время столь долгожданного свидания. Два выстрела слились в один. Пули ушли куда-то вверх, не причинив вреда ни подполковнику, ни штабс-капитану и Морозов облегченно вздохнул.

— Андрей! Завтра господин Каширский приглашает скоротать вечерок и дегустировать настоящего зеленого змия, — объявил Дроздов, подходя к секундантам, — Я лично, не против этого!

— У тебя еще одна дуэль! С десяти шагов, между прочим! — огрызнулся Морозов.

— Стр-реляться гс-пда! — крикнул Курбыко, становясь на четвереньки, — Др-здов трус!

Опираясь на винтовку, штабс-капитан попытался принять вертикальное положение, но снова и снова падал на колени. Невероятная борьба с земным притяжением продолжалась минут десять. Дуэлянт пытался стоять прямо, хотя шторм в голове заставлял выписывать такие «па», которые даже не снились примадоннам императорских театров. Дроздов, с трудом сдерживая смех, наблюдал, как штабус, хищно раздувая ноздри, принял боевую стойку. Не дожидаясь сигнала секундантов, Курбыко выстрелил и, почти не промахнулся. Пуля сбила подполковничью фуражку, отбросив ее на несколько шагов в сторону. Дроздов хитро усмехнулся, извлек патрон из винтовки и презрительно сплюнул под ноги. Каждый испытывает наслаждение по-своему. Дроздов просто отказался от своего выстрела и, право, в этой ситуации девять грамм свинца выглядели куда предпочтительнее.

— Протрезвеет — сам застрелится! — криво усмехнулся подполковник, — Мне пора! Честь имею!

— Сволочь! — очнулся Курбыко, — Стр-реляй!

Штабс-капитан, собрав остатки сил, бросился к обидчику, получил ногой в живот, хрюкнул и отключился. А весть о пикантной дуэли на стрельбище понеслась не только в лагерь дроздовцев, а достигла ушей генерала Кутепова, изучавшего карту севастопольских укреплений. Выслушав адьютанта, «Фельдфебель» устало махнул рукой и задумался. Радоваться прикажете, господа любезные, когда герой «Ледового» похода утратил остатки здравого смысла и не разжалован в рядовые благодаря старым заслугам. Все тут ненормальные: Курбыко спивается, Дроздов ищет приключений на свою голову, Морозов хандрит, а господа штабисты тешат себя мыслями о реванше под стенами Первопрестольной.

 

Глава 2

Разгневался Посейдон и сотни водяных молотов столетие за столетием, и не без успеха, крушили серо-желтые скалы таврийских берегов. Огромные монолиты содрогались, словно живые и падали на дно Карантинной бухты, поверженные божественной силой. Древние боги никуда не исчезли, а живут, превратившись в Луну и звезды, в море и ветер, в огонь и камень. И Дева по-прежнему царствует, но лишь над скелетом города и душами былых героев, печальных, словно осколки камней сиявших в лунном свете. Мир теней всегда жил особой жизнью, холодной, словно воды адских рек. Здесь остается лишь память, которая словно крепкое вино пьянит до тех пор, пока сам не станешь тенью, бродящей в призрачных садах призрачного города. Хлебни из кратера, наполненного, хмельной памятью и окунись с головой в хвастливые строки Сириска, сражайся в одном строю с Диофантом, устраивай боспоритам погребальный костер имени Гикии! Пьянящий дурман наполнил тело необычайной легкостью, толкнул в лунный водоворот и потащил во дворец из чистого серебра на берегу светового моря, сотканного из осколков радуг. Царица теней никогда не была тенью, но даже боги со временем дряхлеют, становятся для живых пустым звуком и растворяются в начальном Хаосе.

Холодные серебристые зайчики лениво танцевали по мраморной фигуре, возлегавшей на резном ложе под сенью дорийского портика, так словно боялись разбудить каменное совершенство призрачного Херсонеса. Розовый, с прожилками, мрамор излучал собственный свет, который растекался по всей фигуре тонкими струйками, делая каменную плоть почти живой. Малейшее прикосновение и упругое тело оживет, насытит окружающее терпким ароматом благовоний Стигийского болота. В портик неуверенно прокралась тень, и лунное сияние померкло, испугавшись непроглядной черноты кракена, выползшего из глубин радужного моря. Черное пятно, приблизившись к мраморной фигуре уже было не морским исчадием, а скорее получеловеческим гротеском из фантазий Иеронима Босха. Темное нечто превратилось в симпатичную молодую женщину в хитоне под цвет роскошных черных волос. Вздохнула и розовая фигура, уже не каменная, а вполне живая богиня, возвращенная к жизни магией, древней уже во времена юности Херсонеса.

— Мудрейшая! — обратилась женщина в черном хитоне к ожившей статуе, — Царица желала меня видеть?

— Гикия! Готова ли купель с асфоделом? — капризно произнесла богиня, рассматривая свое изображение в серебряной колонне.

— Все исполнено, Могущественная! — ответила рабыня и низко поклонилась.

Строгая дорийская колоннада расплылась подобно туману в низине и превратилась в термы из полупрозрачного камня, недоступного взглядам смертных. Дева медленно вошла в бассейн, тело сверкнуло золотом в темной воде, и растворилось в непроглядной черноте. Лучше быть бесплотной тенью, чем ощущать видимость тела, страдать от давней боли, истошных воплей боспоритов, сгоревших заживо в доме уважаемого архонта. Предав Херсонес, Гикия могла стать царицей, одеваться в пурпур и носить венец, но…

— Гикия! — рассмеялась царица, выходя из бассейна уже не солидной матроной, а призрачной охотницей и серебряной чародейкой, — Приведи ко мне Диофанта! Я желаю пировать!

— Как всегда в мраморном атрии, божественная? — спросила Гикия и посмотрела на Деву с чувством легкой зависти.

Царица была великолепна в любой из трех своих ипостасей; внушая по мере надобности почтение, любовь или страх. Если Дева была не в настроении, то принимала облик Гекаты, и тогда души разлетались по всему Састеру, от одного только воя стигийских собак. Магия превращала Гикию в злобную псину и тогда душа бывшего мужа убегала от колдовской своры куда-нибудь подальше, если ему удавалось, конечно.

— В атрии? Надоело! — томно проворковала царица, облачаясь с помощью бесплотных сущностей в пурпур, — Ротонда на берегу моря мне нравится больше!

Гикия поспешила на поля мертвых, чтобы вдохнуть дурманящий аромат бледных цветов и услышать шелестящий, словно жухлая листва, разговор ушедших в небытие херсонеситов. Стоило только подумать о прославленном стратеге, как одно из полупрозрачных облаков обрело человеческие очертания, а затем и саму плоть.

Царица пила нектар и думала о прошлом, когда смертные приносили пышные гекатомбы, в обмен на высочайшее покровительство. Однако Палладий уничтожен и давнему кумиру оставлено в удел жалко существование и холод безвременья.

Оставив Диофанта наедине с царицей, Гикия поспешила на берег моря и мелкой рыбешкой исчезла в разноцветных волнах. Царица всегда видела в Диофанте воплощение древних героев, уверенных в себе, несгибаемых воинов, вершащих подвиги во славу богов. Диофант прибыл в Херсонес, чтобы спасти его от скифов, осенью четвертого года, двести двадцать четвертой олимпиады и спас, не без помощи богини-царицы.

— Хайре, базилисса! — полусонно пробормотал таксиарх и, повинуясь жесту царицы, опустился на ложе возле изящного столика.

— Хайре и тебе, герой! — прошептала царица, — Выпей из кратера и разум прояснится после вод Леты!

Диофант медленно, нарочито медленно даже для призрачного мира, протянул руку к чаше и стал пить, наслаждаясь каждым глотком ароматного напитка. Двухтысячелетний сон отступил, и полководец вновь обрел себя: мысленно командовал гоплитами Митридата, разгадывал знамения в храме Девы и гнал Палака к стенам его столицы. Перед глазами опять рушились стены Керкинитиды, а скифы и ревксиналы просили пощады у эллинов. Рад бы тогда пощадить врагов, но черная ипостась богини требовала кровавых жертв и получала их сполна.

Диофант мысленно усмехнулся по поводу онемевшего сознания и вздрогнул, ощутив огонь в пустых глазницах.

— насмешливо произнесла богиня, принимая облик пышнотелой матроны средних лет.

 

Глава 3

Весна наступила как-то сразу и лихим кавалерийским наскоком отбросила холод к северу, обласкала запоздалым теплом, высушила отсыревшие палатки, осветила ярким солнцем камни, превратив их в сверкающие драгоценности. Чужая весна издевалась над врангелевцами и они лишь крепче сжимали зубы, когда северный ветер прилетал из Таврики и бил в лицо соленым шлепками. Как же хотелось вернуться в Россию и одним ударом освободить Первопрестольную от краснопузого быдла, утопить мерзавцев в их собственной крови под звуки «Интернационала».

Дроздов развалился на постели и предавался блаженному ничегонеделанию, изучая стежки палаточной крыши так, словно искал в них некий таинственный смысл. Линии почему-то напомнили голову коня, глаз которого ярко сверкал, а затем погас и рисунок распался на множество бессвязных полос.

Морозов играл в карты с соседями по нарам и был в неплохом выигрыше, хотя и меньше чем обычно. Это вам, господа не Монте-Карло, где собиралась карточная элита, хотя накал в игре был преизрядным, но игроки не те. Игра — это не просто шлепанье разноцветными картонками, а своеобразная дуэль нервов и разума, тонкий расчет и психология. Капитан лениво взял карты после сдачи, и посмотрел на изображения двух королев, которые явно были из другой колоды. Плоские рисунки приобрели перспективу, стали объемными и подмигнули офицеру. Морозов тоскливо посмотрел на початую бутылку второсортного бренди, пожал плечами и опять уставился в карты. И померещится же всякое!

— Господин Морозов! Больше часа не думать! — шутливо сказал Каширский, сидевший на прикупе.

— И, правда! Чего это я? — хмыкнул Морозов и посмотрел в карты, — Пас!

Два подпоручика переглянулись и, брызгая слюной, принялись торговаться, словно маклеры на бирже. Игра пошла в открытую, и молодые офицеры, увидев капитанские карты, встали из-за стола и угрюмо откланялись.

— Не по чину пасуете, господин Морозов! — рассмеялся Каширский и выставил бутылку французкого коньяка, — Мон шер, Дроздов! Присоединяйтесь к нам!

— Что, Андрей, наказал юнцов? — зевнул подполковник, — Зачем ты так? Они теперь по линейке мотней чешут и ревут крокодилом, расставив хлеборезку на ширину приклада. Наливай!

Морозов покачал головой, и одним движением разлил спиртное на пятерых. Поручики хотели вспылить, но предпочли залить досаду благородным напитком с юга Франции.

— Всякое бывает! — ободряюще заметил Дроздов, — Вот сидите за столом и думаете! А что же вы такое думаете? Сидит со стаканом пойла старый кретин в подполковничьих погонах и трепется бог весть о чем! А на улице весна, коты балдеют от удовольствия и вам хочется туда же! Правильно говорю?

— Все шутите, господин подполковник! — улыбнулся один из проигравших.

— Значит правильно, — резюмировал Дроздов и залпом выпил напиток, — Всю жизнь мечтал поохотиться на страусов!

— А чем большевики не страусы? — поинтересовался Каширский.

— Падаль они, штабус! Падаль, которую надо жечь на кострах, чтобы не заразиться! — вздохнул Морозов, — Волки, как и мы, сбиваются в стаю и не пожирают разложившуюся скотину!

— Философ ты наш! Гейдельберг — не юнкерское училище! — резюмировал Дроздов и разлил по-новой.

На пороге появился, удивительно трезвый, Курбыко. Штабс-капитан наслаждался толстой сигарой и самодовольно окидывал взглядом расположение так, словно это была Государственная Дума, а он Пуришкевич, собственной персоной.

— Господа! — отчетливо проговорил Курбыко, — К нам-с приехал ревизор, именно ревизор-с с яхты «Лукулл».

— Ну и черт с ним! — буркнул Дроздов, — Пусть, на здоровье, копается в нашем дерьме!

Курбыко выдержал многозначительную паузу, но увы, не достаточно красноречиво.

— Господа! У нас завелся большевичок-с, — прервал паузу Курбыко, — Именно-с! Натурально красного цвета, как помидор-с!

— Да ну?! — воскликнул сосед Морозова по нарам, — Допились до чертиков!

— Отставить! — взбеленился Курбыко, — Мы кровь проливали за Россию-матушку, а красножопые пробрались сюда и мнят себя офицерами! Думаете, шучу-с?

— Заткнись! — послышался голос из угла палатки, — Дам в рыло!

— Паскудная большевицкая писанина попала сюда! — продолжал Курбыко, — Ну не сама же она сюда прибежала? И не сорока на хвосте принесла! Тогда откуда?

— Балаган! — возмутился дневальный, — Проваливай отсюда!

— Лучше бы ты его пристрелил! — вздохнул Морозов, — Качалов доморощенный!

— Господа! Дроздов и есть троцкистский ублюдок! — чеканя каждое слово, заявил Курбыко.

В ответ послышались сдавленные смешки, которые казалось, поддержала хлюпающая грязь. Курбыко побагровел и дрожащими пальцами никак не мог расстегнуть кобуру. Штабс-капитан бросился к нарам, зацепился и с грохотом свалился под ноги Морозова.

— Не ушиблись, батенька? Нельзя так быстро бросать пить! Шею свернете! — посоветовал Морозов тоном умудренного опытом профессора медицины, — Берите, батенька флягу и «кабанчиком» в ближайшую деревню за местным пойлом! По дороге оно и протрезвеете!

— Вы шут! — вскипел Курбыко, — Да-с, гороховый-с шут!

— Это все старая контузия под Ростовом! — констатировал Каширский, — Господа! Пригласите врача!

Курбыко, пошатываясь встал; откинул матрац Дроздова и торжествующе достал брошюру Ленина «О продовольственном налоге».

— Прекрасный напиток! Велик мастер, что его сотворил, — мечтательно произнес Дроздов, — Похмелись, сволочь!

Остатки коньяка коричневыми каплями вонзились в удивленную физиономию штабс-капитана, стекли струйками по подбородку и окрасили пятнами не первой свежести подворотничок. Два молодых прапорщика схватили табуреты, но остановились, увидев револьверы в руках Морозова и Каширского. Магия оружия — это самая древняя магия, которая заставляет любого думать о жизни и замирать при резком звуке.

— Господа! Еще одно движение и…! — процедил сквозь зубы Каширский, и посмотрел на Дроздова.

Подполковник мутным взглядом осмотрел бутылку и ударил ее о край табурета. Стекло жалобно ойкнуло и разлетелось, образовав на сколе хитроумный цветок. В палатке стало тихо и эта самая тишина, казалась чем-то липким, обволакивающим и до предела тяжелым, словно дорогой текинский ковер.

— Господа! — рявкнул Каширский, — Умом тронулись? Дроздов и большевичок? Да он это быдло голыми руками душил под Харьковом!

— Вот-вот! А сам тайно изучал жидовский бред! — запинаясь, сказал кто-то из толпы, — Сорвать погоны и к стенке!

— Ну-ну! — ухмыльнулся Дроздов, — Кто первый?

— Господа! Давайте спокойно…,- попытался вмешаться Морозов, но слова капитана утонули в недовольном шуме голосов.

Рычащий человеческий клубок вырвал из рук оружие и, опрокидывая топчаны, выкатился из палатки на линейку. Даже дневальный бросился в общую кучу и растворился в ней, словно сахар в кипятке. Появления генерала Туркула никто не заметил, и командир сводного полка угрюмо наблюдал за потасовкой, постукивая по бедру стеком.

— И это цвет русского воинства? — бормотал Антон Васильевич, — Голубчик! Приведите сиих господ в чувство, а то совсем непорядок!

Адьютант поднял винтовку, брошенную дневальным, передернул затвор и выстрелил вверх. Это подействовало отрезвляюще и куча-мала распалась на отдельных людей. Антон Васильевич остановился у тела Каширского и перекрестился, а затем хмуро посмотрел на Дроздова и Морозова.

— И как это понимать? — раздраженно поинтересовался Туркул, — Значит дуэлей уже мало? Решили по-мужицки, на кулаках!

— Да мы это…! — запинаясь, начал Курбыко.

— Отставить! Доложить по всей форме, а пока пять суток ареста! — оборвал бессвязное лепетание генерал-майор.

— Ваше превосходительство! — исправился говоривший, — Разрешите доложить! Штабс-капитан Курбыко!

Туркул согласно кивнул головой и раздраженно ударил стеком по сапогу.

— Мы тут обнаружили троцкистских шпионов! Ну и, сами понимаете, накипело! Не сдержались!

— Да ну?! Кто это, позвольте полюбопытствовать?

— Подполковник Дроздов и капитан Морозов! — с готовностью сообщил Курбыко, — И доказательства имеются!

Туркул брезгливо, двумя пальцами, взял измятую книжонку и удивленно посмотрел на Дроздова.

— Как мудро заметил покойный государь Александр, закусывать надо! Где была найдена сия писанина?

— Под матрацем господина Дроздова! — заискивающе глядя в глаза начальства, сообщил Курбыко, — По ночам, гад, почитывал!

— Отставить комментарии! — прервал штабс-капитана Антон Васильевич, — А что это у Вас за вид? Как стоите перед старшим по званию! Еще пять суток ареста!

— Есть десять суток ареста! — кисло отрапортовал Курбыко.

— Господин Каширский тоже был большевиком? — ехидно поинтересовался Туркул и обернулся к адьютанту, — Любезный пошлите к отцу Герасиму, вызовите похоронную команду и комендантский взвод. Полковник Кабаров!

— Я! — вышел из строя командир роты.

— Объявляю Вам взыскание! Отправить на гауптвахту господина Курбыко, а господ Дроздова и Морозова посадить под арест до выяснения всех обстоятельств дела! Личный состав на плац, для просветления мозгов!

Генерал поломал стек, бросил обломки возле грибка дневального и торопливо направился к палатке Кутепова.

 

Глава 4

Черный смерч, возникший безлунной ночью в самом сердце развалин Херсонеса, был черен настолько, что даже темнота не растворяла в себе это странное порождение древнего города. Он лихо прогулялся по еще теплым камням, расшатал кладку на развалинах усадьбы архонтессы Гикии, шаловливо потоптался в монастырском баптистерии и застыл на площадке перед храмом, раскопанным графом Уваровым лет сорок тому назад. Темный столб удивительно долго стоял неподвижно, словно фантастическая кобра перед незримым факиром, а затем огненной молнией растворился над морем. Тяжелые серо-свинцовые волны с рассветом заиграли дневными красками и пенным приветствием встречали черную змейку, летевшую среди облаков. Это нечто удивительным образом повторяло маршрут врангелевцев, бежавших из Севастополя: миновало Мраморное море, покружило над мачтами яхты «Лукулл» и, в конце концов, рассыпалась у стен приземистого здания Галлиполийской тюрьмы.

Казалось, что прошла вечность с момента смерти Каширского, потасовки в расположении и более чем нелепых обвинений в большевизме. Скорее бы уже разобрались со всей этой нелепицей, а там уж не миновать Курбыко дуэли на штыках, чтобы мучался подольше, мерзавец. Дроздов лишь улыбался в ответ на замечания друга, ободряюще похлопывал по плечу и матерился по поводу отсутствия если не папирос, то махорки.

— И где эта сволочь раскопала книжонку Ленина? — прошипел Морозов и с ненавистью посмотрел на вход землянки.

— Дальше что? — буркнул подполковник, — Прикажешь реветь крокодилом?

— Еще поревем, дружище! Такой концерт устроим у врат Рая, что старика «кондратий» хватит! — отмахнулся капитан, — Писанину нашли у тебя и это нелогично!

— Опять философствуешь? — хихикнул Дроздов, — Подлец, он и есть подлец!

У бревенчатой стены послышался легкий шелестящий звук, словно скреблось нечто полутелесное, шаркающее по камням и дышащее приторным ароматом гниющих трав.

— Слышишь? — встревожился Морозов, — Это запах смерти! Я это слышал в Севастополе, когда беседовал с профессором Лепером за день до его смерти! Значит, и нам осталось недолго!

— Прочти «Отче наш» и ложись спать! — зевнул Дроздов, — То часовой фигней страдает и курит в рукав, прохвост этакий!

— Бежать отсюда! К чертовой матери бежать! — вспылил капитан и плюхнулся на грубо сколоченные нары.

— По мне так пуля благороднее, я бы даже сказал, эстетичнее! Предлагаю выспаться напоследок!

Подполковник повернулся к стене и вскоре заснул сном праведника. Морозов пожал плечами, тяжело вздохнул, посмотрел на оконце и перекрестился, увидев нечто вовсе неожиданное. И что прикажете делать, если нечто стекло на пол черными струями, образовав клубящуюся паром лужицу. Вот тебе и прагматичный ум приват-доцента, посаженный в лужу мистической чертовщиной, колдунами, ведьмами и рассказами Гоголя. Теплая тропическая сырость окутала тело, мешала двигаться, делала жесты картинными, и до безобразия медленными. Морозов снял с кителя Георгиевский крест и до боли сжал его в ладони.

Смердящая лужа неожиданно вскипела и плеснула фонтаном в приземистый потолок. Через мгновение в землянке стоял мужчина в темном плаще, сверкающих доспехах и мечом на поясе.

— Сгинь! Сгинь, нечистая сила! — процедил капитан, обливаясь потом, — Свят! Свят! Свят, Саваоф! Аминь! Рассыпься!

Призрак исчез не по воле Господа, а благодаря торопливым шагам за дверью. В камеру вошел начальник караула с двумя конвоирами.

— Господа! Вас ждут! — сообщил дежурный офицер.

Дроздов сладко потянулся, зевнул от души и вскочил с нар. Конвоиры не спешили, нарочито медленно пересекли плац и, не доходя до стрельбища, повернули в сторону штаба. На линейке топтались юнкера с оружием, и на мгновение стало неуютно.

Начальник караула торопливо скрылся за пологом палатки, оставив арестованных на попечение нижних чинов. Ждали недолго, но даже за столь короткое время Дроздов умудрился довести командира юнкеров почти до белого каления солеными окопными шуточками, от которых шарахались даже питерские извозчики. Приятное общение с молодым офицером прервало появление адьютанта генерала Туркула, капитана Елецкого. Антон Васильевич сидел на лежаке и торопливо писал на небольшом колченогом столике. Его превосходительство скомкал бумагу, бросил ее под ноги, а затем посмотрел на вошедших офицеров.

— Антон Васильевич! Я могу идти? — обратился адьютант.

— Да, конечно! — миролюбиво согласился Туркул, — Прикажите нам чаю и чего-нибудь к чаю, хлеба что ли.

Дроздов озадаченно посмотрел на товарища, а затем на командующего, не ожидая столь необычного поворота событий.

— Присаживайтесь, господа! — указал Туркул на опрокинутые снарядные ящики, — Курите! За чаем и побеседуем.

Денщик принес бледный чай без сахара или сахарина и, получив от начальства кое-какие указания, исчез, словно по мановению волшебной палочки.

— Теперь нам никто не помешает, — начал генерал, — Прежде всего, господа, прошу извинения за инцидент с большевистской писулькой, но так надо для нашей армии!

— Ничего себе…! — начал Морозов, но запнулся, увидев генеральский жест.

— Я еще не окончил, господин капитан! Так вот: Курбыко свою задачу выполнил, царствие ему небесное! Не смог достать выпивки, и пол часа назад повесился на помочах! Ясно?

— Так точно! — в один голос ответили друзья и понимающе переглянулись.

— Продолжим! — Туркул сделал небольшую паузу, как бы собираясь с мыслями, — Как вы относитесь к поездке в Россию?

— Шутить изволите? — усмехнулся Дроздов, — Нас на первом суку вздернут!

— Все серьезнее, чем вы думаете! Готовится десант в Севастополь и разведка есть разведка! Полковник Колтышев даст адреса явок и фамилии верных людей, однако… М-да! Вы должны любой ценой добыть одну вещь!

Морозов пожал плечами и посмотрел на Дроздова, который нервно курил, обдумывая поставленную задачу.

— И что это за вещь? — подавляя зевоту, сказал Морозов, — Где она находится?

— Пока не знаю! — развел руками генерал, — В подробности меня не посвятили!

— Гениально! — возмутился Дроздов, — Иди туда — не знаю куда! Принеси то — не знаю что!

— Не юродствуйте! — отрезал Антон Васильевич, — Сегодня вам дадут указания!

Офицеры встали, попрощались и вышли из палатки, возле которой ожидал адьютант. Туркул улыбнулся, услышав разговоры друзей о вечерних посиделках, достал потертую папку и углубился в изучение ее содержимого. Плохо, совсем плохо! Явка возле караимского кладбища провалена, и ее хозяин бесследно исчез в недрах Чека. Теперь вся надежда на отца Викентия! Посмотрел на часы и недовольно покачал головой. Ничто так не раздражает, как необязательность. Посланец барона явно не спешил, тянул время, показывая свою значительность. Повеяло холодом, пронизывающим и колючим. Антон Васильевич торопливо захлопнул папку и удивленно посмотрел на человека, закутанного с головы до ног в черный плащ, напоминавший погребальный саван.

— С кем имею честь, сударь? — холодно поинтересовался Туркул, — Прошу, присаживайтесь!

Фигура поклонилась и ответила на языке, от которого повеяло чем-то давним, почти гимназическим. И по-каковски же ты лепечешь, друг сердечный? В ответ пришлось развести руками, показывая, что мертвые языки не оставили в памяти четкого следа. Попытался вспомнить чего-нибудь латинских фраз, но в голову лезла всякая чушь типа: «Ultima ratio regum!» Невидимые глаза посланника сверкнули гневом. И где же такое выкопали? Чашка с недопитым чаем скользнула в руку и был там, ох, не чай, а какое-то, прости Господи, мерзопакостное пойло.

— Это пить? Увольте батенька! Может, и договорчик сообразим кровавенький?

Иная воля без особого труда подавила сопротивление, заставила тело одеревенеть, взглянуть на себя изнутри и таки выпить колдовское пойло.

— звучали слова черного человека, 

— Господин Гнедич не Ваш родственник? — усмехнулся генерал и достал початую бутылку разведенного спирта, — Не Ваше зелье, но помогает! Офицеров, весьма опытных в своем деле, я выделил, но… Мы люди военные и выполняем приказы, поставленные четко и без двусмысленностей! С кем все-таки имею честь?

Антон Васильевич сделал глоток, поморщился и вопросительно посмотрел на собеседника, зыбкую тень вместо лица, похожую на кляксу в тетради нерадивого ученика. Посланец узкой черной лентой исчез под потолком, оставив после себя аромат горелой конопли. Генеральские руки потянулись к колокольчику, и денщик появился, словно чертик из табакерки. Чертик чертиком, но от этого хотя бы знаешь чего ожидать.

— Чего пожелаете, Ваше превосходительство? Вас ни для кого нет?

— Именно! Принеси морфию, а то плохо мне! — глотая от нетерпения слова, произнес Туркул и стукнул кулаком по столу.

Денщик поспешно ретировался и вскоре вернулся со всем необходимым. Порция дурмана притупила душевную боль, и стало легче, легче ли? Туркул посмотрел на шприц и усмехнулся, вспомнив давнюю историю с полковником Петерсом. Эх, Евгений Борисович! В Крыму все мы напоминали комок нервов и боялись посмотреть друг другу в глаза. Бред! Мы просто не хотели разделять чужую боль, своей хватало. Палаточный сумрак постепенно превращался в густой разноцветный туман, и сознание погрузилось пушистое безвременье. Заботы свалились в пропасть, а человек стал богом, повелителем своих желаний и рабом мелочных страстишек. Генерал любил и умел побеждать до тех пор, пока очертания Графской пристани не растаяли за кормой транспорта «Херсон».

Призрачный туман собрался в яйцо размером с человеческую голову, и это самое яйцо плавно опустилось на генеральские колени. Туркул удивленно постучал указательным пальцем по твердой золотой скорлупе. В ответ послышался задорный смех, перешедший в рычание монстра, обитателя кошмарных сновидений.

Из глубины шара смотрел совершенно другой Туркул, упоенный убийствами комиссаров, вздергивавший чекистов на виселице Николаевской площади Харькова, прошедший снежные бураны Ледового похода. Зверь жаждал крови, пьянел от мести, упивался самим процессом убийства. И зверь побеждал воющих шакалов, триумфально шествовал по красной площади мимо виселиц с тушками Ленина и Троцкого. Принимал парад генерал Врангель, а рядом с верховным главнокомандующим стоял Михаил Гордеевич Дроздовский!

Бред сивой кобылы! Дроздовский мертв, мертв, мертв… «Мертв!» — выбивали призрачные шаги по камням Первопрестольной. Шар пульсировал, разрастаясь на глазах, а вкрадчивый голос шептал из глубин сознания: «Безумный Туркул! Туркул — чудовище! Туркул - демон!» Демон? Ангелы в белом, черном и красном Россию не спасли, свалились на самое дно Преисподней и стали демонами во плоти, а демон демону глаз не высосет. Яйцо вытянулось в бесформенную колбаску, танцующей гадюкой запрыгало по лежаку, превращаясь в жуткое подобие человека. Еще мгновение и перед Туркулом появился давешний посетитель.

— Из какой же ты преисподней вылез? — пробормотал Антон Васильевич, — Кто ты, черт возьми?

— Что тебе имя мое, таксиарх неразумный? — ответил гость слегка каркающим голосом, 

— Он поможет в борьбе с Большевизией? — прервал собеседника Антон Васильевич, — Если Врангель в такое поверил, то значит, и сам свихнулся!

Ответом был презрительный смех и не успел он умолкнуть, как нечто сжало горло холодными пальцами. Шутки с покойниками дело неблагодарное, тем более с давно умершими покойниками.

— Сволочь! — хрипел Туркул, — Завтра после заката в харчевне Анастаса!

Хватка ослабла, а затем исчезло ощущение холода. Черная тень превратилась в пустоту, и наступило забытье, сладостное забытье морфиниста.

 

Глава 5

Дроздов и Морозов уже около трех часов ожидали полковника Колтышева, ушедшего по делам к генералу Скоблину. Дроздов, чтобы убить томительное безделье рассматривал хитроумное пресс-папье в виде чугунного пса так, словно хотел его загипнотизировать.

— Андрей! Помнишь Пальму? Героическая была псина, — грустно вздохнул Дроздов и закурил, — Погибла под Федоровкой, как настоящий боец!

— Чего это тебя на сентименты потянуло? — зевнул Морозов, — Скоро будем в России, поохотимся за большевичками!

— Кто за кем? — буркнул Дроздов, — Они хоть и шакалы, но пару волков-одиночек загонят. Тебе никогда не хотелось повыть на Луну?

— Вот оно как? — хихикнул Морозов, — Дичаем-с! А грызануть кого-нибудь за теплую ляжку не возникало желания?

— Нет, но это мысль! — улыбнулся Дроздов, — Представляешь заголовки троцкистских листовок: «Белая контра отгрызла товарищу Троцкому…! Дроздовские волколаки в пролетарском Севастополе!» Хотя все будет иначе! Шлепнут во дворе Константиновского равеллина и все тут!

— Что за пессимизм, господа? — громко сказал Колтышев, входя в палатку.

Друзья поднялись, козырнули и с интересом посмотрели на главные глаза и уши дроздовцев.

— Присаживайтесь, господа! — устало сказал полковник, — У нас не так много времени.

— Его превосходительство, генерал Туркул, говорил весьма туманно, и хотелось узнать подробности, — начал Дроздов и закурил с молчаливого согласия хозяина палатки.

Начальник разведки кивнул, достал видавшую виды папку и принялся перебирать бумаги не в поисках чего-то нужного, а лишь, чтобы упорядочить мысли.

— Я далеко не кладезь знаний, скорее наоборот, — растерялся Колтышев, — Тем не менее приказ получен и его следует выполнять! Во-первых: вы отправляетесь в Севастополь не через Болгарию, как предполагалось, а через Зонгулдак! Туда попадете с помощью проводника, который будет ждать в харчевне Анастаса завтра вечером. В Зонгулдаке, выполнив миссию, садитесь на греческую шхуну «Святой Никола», которая доставит вас в Балаклаву. Что не ясно?

— Все! — резюмировал Дроздов, — Причем здесь Зонгулдак? Зачем делать такой крюк? Мы собираемся воевать с Турцией? На чьей стороне?

— Приказы не обсуждаются! — оборвал Колтышев, — Из Балаклавы прямо в Севастополь под видом демобилизованных по ранению красноармейцев. В городе остановитесь у бывшего шофера Туркула. Он хотя и большевичок, но в обиду не даст, ибо верен Антону Васильевичу, как пес. И этот песик сейчас при власти. В Крыму свирепствует Чека, идут повальные аресты, расстрелы, пытки. Опасайтесь старой ведьмы Розалии Землячки, ибо Кун и Пятаков, по сравнению, с ней сущие ягнята! Господин Дроздов! Не вздумайте демонстрировать на Большой Морской офицерскую выправку!

— Буду хромать, как подстреленный за Власть Советов заяц! Вот помню…

— Не юродствуйте! — прервал Колтышев начинавшийся поток соленых окопных шуточек, — В первую же ночь новолуния пойдете на кладбище. Возле могилы Дроздовского и Туцевича встретитесь с человеком лет сорока. Пароль: «Дрозды улетели на юг!» Отзыв: «Еще не осень!»

— Осиновые колья брать или выдадут серебряные пули? — съязвил Морозов, но был прерван.

— Запомните пароль и отзыв! — назидательно заметил полковник, — Господин Дроздов знает место встречи, а наш агент только ориентиры! Никаких имен! Проверить: готовность горных баз, запасы оружия и продовольствия, связь с подпольем. Если встреча на кладбище не состоится, то обратитесь к отцу Викентию, игумну Херсонесского монастыря. Пароль и отзыв те же! Связь через шкипера шхуны «Святой Никола», которая приходит в Балаклаву десятого и двадцатого числа каждого месяца. Теперь прошу задавать вопросы!

— В чем, все-таки, смысл крюка через Зонгулдак? — устало поинтересовался Морозов, — Как это связано с боеприпасами, продовольствием, игумном монастыря и Севастопольским подпольем?

— Точно не знаю, но речь шла о какой-то реликвии, — развел руками Колтышев, — Темное это дело, но говорят верное, в борьбе с краснопузыми. Все? Получите у моего заместителя документы, деньги и адреса запасных явок. Свободны!

Колтышев остался один, хлебнул остывшего чая и хитро усмехнулся. Святая наивность! «Белое» движение захлебнулось, вымерзло в Галлиполи, а тем кто остался «не до жиру, быть бы живу». С этим согласился не только Скоблин, но и многие другие, разве что Врангель, Кутепов и Туркул мечтали о былом блеске Первопрестольной.

— Михаил! Мишка, черт бы тебя побрал! — требовательно позвал полковник, — Сгною в карауле!

В палатку просунулась наглая рыжая физиономия, выражавшая то самое незримое превосходство, которое присуще всем, кто близок к командирской кормушке. Михаил напоминал огромного вальяжного кота, живущего рядом с хозяином по привычке.

— Чего кричите-то, Ваше Высокобродь? — проворчал бывший лавочник, — Я Николай Николаевич, тут ужин сообразил! С утра маковой росинки во рту не было! На одном зелье и живете, прости Господи!

Колтышев в ответ усмехнулся и закурил. Они прекрасно понимали друг друга, и даже известная вольность в отношениях не выходила за рамки приличия.

— Ужин это хорошо! — ответил Колтышев, — Перекусим, а потом сходишь в ближайшую деревню и в местной гостинице найдешь поручика Селезнева и передашь ему записочку. Он тебе передаст бутыль виноградной водки, для отвода глаз. Будет, кто спрашивать, скажи, за провизией послали. Сам знаешь!

— Не впервой! А пока ужин! Твою мать! Подгорело! — всполошился денщик и выбежал из палатки.

— Михаил! — раздраженно крикнул полковник.

Брань прекратилась, а через минуту другую появился денщик, раскрасневшийся, с бланшем под левым глазом, но довольный собой. Михаил поставил перед начальством полную миску ухи, тарелку с ломтиками мяса и пол кружки водки.

— Опять конина? — улыбнулся Николай Николаевич, — Или собачатинка? То-то ни одной шавки в округе не видно!

— Обижаете! — наигранно испугался служивый, — Лучшая в этой дыре говядина!

— И где ты ее украл? — удивился полковник, — Должен я знать, как оправдываться перед Туркулом?

— Помилуйте! Вот Вам крест святой истинный, что достал у грека торговца! Мы тут с Ванькой, малость, рыбки наловили, продали и купили мяса, хлеба…

— Мерзавец! То-то я смотрю, что пяти динамитных шашек не хватает! — возмутился полковник и, едва сдерживая улыбку, пригрозил пальцем, — Смотри у меня!

— Так для благого дела! — погладил брюшко денщик.

— Иди ужинать! Ступай, ступай! — махнул рукой Колтышев и приступил к трапезе, одновременно размышляя о том, что мясо вполне стоит пропавшего динамита.

— Они кушают! Нельзя, Ваше бродь! — послышалось недовольное шипение Михаила, — Какие дела? Не пущу!

— Война войной, а обед по расписанию! — возмутился Колтышев и швырнул в палаточный проход пустую миску, — Если меня убедят, что на берегу прыгают большевики из Совдепии, то соглашусь ради этого прервать трапезу!

— Тут к вам по какой-то срочности его благородие поручик Мишрис от генерала Харжевского! — сообщил палаточный Аргус, — Примете или как?

— Входите, господин поручик! — смилостивился Колтышев, — Что-то экстренное?

Молодой офицер козырнул и вручил начальнику разведки незапечатанный конверт с письмом от генерала Врангеля.

— Присаживайтесь! Можете курить! — уже совсем доброжелательно предложил Колтышев, — Кофе?

— Спасибо, не откажусь, — ответил поручик с едва заметным прибалтийским акцентом, — Вы очень любезны!

— Миша! Принеси кофе! — приказал Николай Николаевич.

Денщик, с явным неудовольствием, принес кружку и поставил ее перед незваным гостем. Взглядом, Колтышев показал в сторону, где только внимательный человек мог заметить уголок конверта, лежавшего под фуражкой. Солдат все понял, усмехнулся, и торопливо вышел из палатки, как-бы случайно задев головной убор начальника. Послание Врангеля касалось разведывательной операции в Севастополе и содержало весьма пространные размышления о некоей коронованной особе, имевшей неоспоримые права на российский престол.

— Врангель спятил, определенно спятил! — размышлял полковник, Только очередных Лжедмитриев нам не хватало ко всем прочим неприятностям. О чем это он?«…и восстанет войско древних воинов, которые поднимут знамя Третьего Рима и коронуют императрицу более великую, чем Екатерина». А вот здесь точно попахивает желтым домом: «…доблестные офицеры, отправляющиеся с великой миссией должны быть не только рыцарями без страха и упрека, но и разбираться в древних мистериях, церемониальной магии, знать латынь и древнегреческий».

— Вас интересует, что я по этому поводу думаю? — вздохнул Колтышев, — Да ничего хорошего! Как я понимаю, его превосходительство, генерал Харжевский, уже ознакомился с письмом?

— Так точно, господин полковник! — подтвердил Мишрис.

— Кутепов и Туркул? — продолжил начальник разведки.

— Никак нет! Антон Васильевич болен. Все время бредит о какой-то чертовщине, а начальник лагерей срочно уехал на яхту «Лукулл», — растягивая слова, произнес Мишрис и отставил в сторону пустую кружку, — Я должен идти вместе с господами Морозовым и Дроздовым!

— Даже так? — удивился Колтышев, — Впрочем, после подобных писем трудно чему-либо удивляться.

Смущаясь, словно гимназист на первом балу, Мишрис протянул записку Харжевского.

— Если и здесь бредятина, то я застрелюсь, — съязвил Николай Николаевич, разворачивая бумагу, — Его превосходительство пишет, что Вы будете сопровождать указанных господ до Зонгулдака. Вы в совершенстве владеете латынью и древнегреческим?

— Я окончил университет, работал с профессором Латышевым и Христианом Лепером, — глотая от волнения слова, произнес поручик, — Рядом с Зонгулдаком, верстах в пятидесяти, находятся развалины Гераклеи Понтийской!

— Вряд ли, Ваши научные интересы разделит адмирал турецкого флота или господин Кемаль, но так и быть! Свободны!

— Честь имею, господин полковник! — козырнул Мишрис и, выходя, добавил, — Весьма признателен, Николай Николаевич!

Шаги поручика затихли, и Колтышев еще раз внимательно перечитал письмо Врангеля. Час от часу не легче! Где теперь искать штатного чернокнижника? По уставу в подобное верить не положено и если господа офицеры видят чертиков, то исключительно с перепоя. Морозов язвил по поводу кольев и пуль? Вот и будет штатным колдуном Белой Гвардии!

— Ванька! — позвал писаря Колтышев, — Ванька! Пропащая твоя душа!

— Звать изволили, Ваше высокоблагородие? — ответил писарь, понуро входя в палатку.

Было от чего расстроиться. Кулаки денщика расписали рожу Ивана живописными фиолетово-желтыми узорами, и теперь виртуоз пера выглядел сущим пугалом.

— Эка тебя, братец, угораздило! — посочувствовал Колтышев, — По камням надо ходить, а не целоваться с ними.

— Конь о четырех ногах и тот спотыкается, — ответил Иван, улыбаясь опухшими губами.

— Беги к секретарю Антона Васильевича и принеси личное дело капитана Морозова! — приказал полковник.

Писарь почесал затылок, нарочито медленно вышел из палатки, а потом припустил в сторону плаца. Николай Николаевич устроился на площадке возле кухни и блаженно подставил лицо под смеющееся весеннее солнце. Хорошо то как! Блаженство было прервано топотом ног запыхавшегося Ивана, показавшего чудеса скорости в пределах отдельно взятого лагеря.

— Выполнено! — едва отдышавшись, крикнул писарь и вручил начальству папку с документами.

— Чего орешь, как раненый олень? — простонал Колтышев, — Сиди здесь и ни кого не пускай! Не вздумай петь, пристрелю!

Дело Морозова заслуживало внимания: кляуза покойного Курбыко на имя отца Герасима о дьяволопоклонничестве поручика Морозова и ответ святого отца, написанный неразборчивыми каракулями, перешедшими в волнистую линию. Видать здорово батюшка причастился. Прошение к генералу Витковскому об эвакуации херсонесских древностей! Не то! Повинуясь лишь смутному чутью, Колтышев перебирал бумаги. И это самое чутье подсказывало направление поисков до тех пор, пока память услужливо не напомнила о давнем случае. Вспомнилась знаменитая таврийская Сечь, в которой сдерживали красных не один месяц. Он тогда вернулся из Севастопольского госпиталя и навещал старых знакомых, ветеранов Ледового похода. Забрел на огонек, возле которого расположилась лихая компания и Морозов, весьма эмоционально рассказывал о высочайшей аудиенции данной Жерару Энкоссу в царском селе. Знаменитый французкий мистик приезжал в Санкт-Петербург, к своему другу и соратнику Чеславу фон Чинскому.

Мало кому известный мартинист Морозов был приглашен в Царское Село, как редактор мистико-философского журнала, издававшегося в Харькове. Короче, чтобы там ни было, а условия бредового письма выполнены, и можно отдохнуть пару часов!

 

Глава 6

Холодный дождь, словно запоздалый привет ушедшей зимы, пробивал ледяными укусами одежду и толкал под крышу, где тепло и уютно. Предвечерний сумрак остался за порогом духана, где подавали прекрасное вино со специями, и потчевали вполне сносной мясной пищей. Хозяин заведения угрюмо возвышался за стойкой и, поигрывая дубинкой, лениво рассматривал посетителей. Суров был Анастас и скор на расправу, однако в делах исправен, за что и ценили. Дроздовцы присели за столиком возле камина и пировали почти по-настоящему, впервые за три года. Это, конечно, не столичный ресторан, скорее дешевый придорожный трактир, но после лагерной жизни даже он казался верхом изысканности.

— Господин Фауст! Сколько будет длиться Ваш отпуск из Преисподней? — хихикнул Дроздов, — Как поживает Мефистофель? К Вам приставили кого-нибудь солиднее, или сами на посылках у Вельзевула?

— Саша, прекрати! — улыбнулся Морозов, — Колтышев просто по-дурацки пошутил, не правда ли, господин поручик?

— Андрэ! — махнул рукой подполковник, — Наш друг из маленькой, но гордой и уже независимой Литвы, совершенно поглощен черноволосой ланью, дочерью Анастаса. Берегитесь, мой друг! В каждой гречанке есть что-то от Медеи!

Мишрис только тяжело вздыхал, глядя на увесистые кулаки Анастаса, и продолжал пожирать взглядом дочь духанщика. Девушка ощутила на себе голодный взгляд офицера, улыбнулась и, показав язык, убежала на кухню. Литовец одернул видавший виды пиджак, расчесался пятерней и мечтательно закрыл глаза в ожидании чуда.

И это самое чудо материализовалось в виде крепкого парня, передавшего записку на клочке бумаги. Грек заговорщицки подмигнул и неторопливо направился к столику, за которым шумно веселилась большая компания. Поручик с, замиранием сердца, развернул послание, прочитал и мечтательно усмехнулся.

— Какая стойка закоренелого сердцееда! — подшучивал Дроздов, — Будут бить — стреляй в воздух, хотя можно и не в воздух.

— Перестань Саша! — улыбнулся Морозов, — Это тебе не за Буденным гоняться по Таврике, здесь нужен талант полководца.

— Господа, мне тут на часок…,- смущенно произнес Мишрис.

— Вот как? — добродушно возмутился подполковник, — Сорок минут, не больше! Арвидас, даже тридцать!

В дверях поручик едва не столкнулся с французами, пришедшими явно за стаканчиком вина со специями, а может и не только вина. Анастас торопливо выбежал из-за стойки и, подобострастно кланяясь, указал на столик для почетных гостей. Духанщик склонился еще ниже, когда увидел кошелек, туго набитый хрустящими франками.

— Вино сейчас будет! — сообщил Анастас, — А с мясом надо подождать, совсем малость.

— Неси что есть! — потребовал один из французов, — У нас нет времени! Остальные подождут!

Анастас уже собирался идти на кухню, но Дроздов поднялся из-за стола и направился к стойке. Подполковник мрачно взглянул на духанщика, затем на французов и потребовал виноградной водки. Анастас озадаченно посмотрел на офицеров, затем на ненормального русского и почесал бороду.

— Уважаемый! Я буду долго ждать? — произнес Дроздов довольно сносно по-гречески, — Если мне сейчас не принесут пожрать, то достанется всем: и лягушатникам и торговцам!

— Мсье, Вы невежа! — возмутился француз, судя по нашивкам, капитан.

Дроздов удовлетворенно крякнул и принялся разминать пальцы. Медленно, со знанием дела перебирая суставы, врангелевец по-отечески усмехался, с отеческой же нежностью смотрел в глаза обидчика.

— Шарль! Обойдемся без дуэлей! — послышался голос Морозова, — Мой друг немного нервничает и может не сдержаться.

— Андрэ? — изумился офицер, — Мы, кажется, действительно погорячились.

Дроздов обиженно посмотрел на духанщика, брезгливо махнул рукой и вернулся на свое место. Анастас показал верх распорядительности и подал жареное мясо сразу к двум столикам, причем сделал это весьма виртуозно, можно сказать артистически.

— Так каким ветром тебя занесло к туркам? — поинтересовался Шарль, — Бежал с бароном Врангелем?

— Какой из меня вояка? Уехал из России сразу после октябрьского переворота, — помедлил с ответом Морозов, — А ты подался в армию?

Помнится, профессор Траубе расхваливал тебя перед всем Гейдельбергом за блестящую диссертацию.

— Были времена! Химией, сыт не будешь, а после Ипра воротит при одном виде пробирок или колбы, — вздохнул Шарль и пригубил брэнди, — Пойло! На что граб отрава, но по сравнению с этим…

— В Зонгулдаке, лет десять назад, приходилось пивать вполне приличный напиток. Говорят там теперь ваши? — перевел Морозов разговор в нужное русло, — Предложили работу на побережье.

— Не соглашайся! — махнул рукой француз, — Дыра редкая: бунтующие шахтеры, фанатичные партизаны, шпионы Кемаля и наемные убийцы султана. Это тебе не фиалки Монмартра, а заросли Чертополоха. Что за работа, если не секрет?

— Пока секрет, — улыбнулся Морозов, — До встречи в кабачке на набережной Сены!

— Хорошо бы! — улыбнулся Шарль, — Нам пора!

Морозов вернулся к столику возле очага, взглянул на хмурую физиономию друга и едва сдержался от смеха.

— Алхимики и штатные колдуны Антанты? — язвительно поинтересовался подполковник, — Не люблю лягушатников. Скользкие они какие-то, совсем как милые квакающие зверушки. Тьфу, мерзость бородавчатая!

— Кому поп, кому попадья, кому попова дочка, а кому приход! — отшутился Андрей, — Тебе не надоело ждать?

— Пожалуй! Наш литовский друг слишком долго получает по любовному векселю, — буркнул подполковник, — За сорок минут можно поять половину Эджеабада!

— Я не об этом! Скоро ночь, проводника все нет!

— Я, признаться, удивлен как еж голой пяткой, но бредовость, граничащая с идиотизмом…,- зевнул Дроздов.

Далеко не первой молодости служанка поставила кувшин вина и миску маслин, протерла стол и собрала грязную посуду.

— Откуда вино? — удивился Дроздов, — А впрочем!

— Господа французы заказали для вас, — ответила женщина, хотела отойти, но замешкалась.

— Уважаемая! Куда это убежала дочь почтенного Анастаса? — как бы невзначай поинтересовался Морозов, — Говорят она прекрасно поет.

Служанка отшатнулась, посмотрела на русских, торопливо осенила себя крестным знамением и осуждающе покачала головой.

— Господа шутят? У Анастаса нет дочери! А еще говорят, что русские умеют пить!

Офицеры переглянулись и взволнованно выпили по стакану густого, слегка терпкого на вкус, красного вина.

— Как это нет! — растерялся Дроздов, — За каким же тогда дьяволом убежал наш Арвидас? Передали записку…

Подполковник осекся, не найдя таинственного почтальона среди посетителей.

— Мой друг желает узнать, куда делась высокая черноволосая девушка, лет двадцати? — продолжил Морозов, — Она очень учтиво приняла заказ, и мы хотели отблагодарить. У нее заколка в виде дикого тюльпана!

Совершенно сбитая с толку, женщина пожала плечами и не спешно отправилась на кухню.

— Мистика, да и только! — пробормотал Морозов.

— Мистика! Колдовство! Шаманы, твою мать! — передразнил подполковник, — Старая ведьма выгораживает вертихвостку перед Анастасом!

Дождь прекратился, и завсегдатаи стали расходиться, прощались с духанщиком, делали шаг за дверь и растворялись в непроницаемой черноте.

— Андрей! — прохрипел Дроздов и вооружился массивной кочергой, забыв о револьвере в кармане пиджака, — Чертова задница! Прохвост, охреневший от… от… Скотина!

Морозов обернулся и увидел поручика Мишриса, который материализовался в дверном проеме, словно творение безумного художника: сначала голова, затем руки и плечи, туловище, ноги. Арвидас сделал шаг через порог и стал обычным человеком, разве что несколько возбужденным после пикантного общения с черноволосой ведьмой.

— Арвидас! Где Вас носили черти? Были в гостях у греческой королевы? — прошипел Дроздов, — Что скажете в свое оправдание?

Литовец глупо улыбнулся, схватил кувшин с вином, залпом его осушил и тяжело плюхнулся на лавку.

— Да Вы, батенька, пьяны! — покачал головой Морозов, — Талант — не рубль, его пропить нельзя! Умудрились нажраться, и одновременно, утешить прекрасное видение! Как ее хоть зовут?

Арвидас никак не прореагировал на вопросы, лишь бормотал о сатисфакции Агамемнону укравшему прекрасную Хризеиду у покойного капитана Туцевича.

— Да он спятил! — взревел Дроздов, — По стенке размажу!

Арвидас медленно, словно марионетка, встал и уставился невидящим взглядом на сослуживцев. Литовец пару раз неестественно дернулся, рывком повернулся к очагу, и железная палка в руках Дроздова свернулась в хитроумную пружину.

Подполковник ругнулся и отбросил теперь уже бесполезную железяку в сторону. Свет в заведении погас, повеяло пронизывающим холодом и только пламя загудело в очаге. От поручика остались смутные контуры и голос, бесцветный и глухой, словно из-под земли:

Некто или нечто окончило говорить, и опять вспыхнул свет, необычайно яркий после кромешной тьмы. Анастас суетился возле двух пьяных клиентов и на чем свет стоит, перемывал кости служанки, не подлившей керосин в лампы. Арвидас мирно спал, лишь бормотал по-древнегречески какую-то галиматью. Дроздов, без малейшего сочувствия, хотел растолкать потомка жемайтов, но остановился, увидев предостерегающий жест друга, пожал плечами. В самом деле, спешить не куда, да и Эвксинский Понт с мудрыми навклирами никуда не денутся, как собственно и горы.

— Пусть наш чревовещательный друг отдохнет, а мы взбодримся стаканчиком местного пойла, и обговорим дела наши бренные, — предложил подполковник, — Анастас!

Духанщик угрюмо подошел к русским, выслушал заказ и молча удалился на кухню.

— Выходим через пару часов, — начал Морозов, разворачивая карту Восточной Фракии, — Из Эджеабада идем к Гелиболу, вдоль берега к Текирдагу, стамбульская дорога и Босфор!

— И долго так будешь тащиться? — хихикнул Дроздов, — Учишь тебя, а толку как с козла молока! Думаешь, не помню, как заблудились на Ай-Петринской яйле?

— Предлагаешь метаться кабанчиком по Мраморному морю? — зевнул Морозов.

— Кабанчики плавать не умеют, а вот крокодилы…! — многозначительно поднял палец подполковник и высыпал на карту изрядное количество винных пробок.

— Гениально! — рассмеялся капитан и закурил, — Откуда столько добра?

— Память о веселых застольях. Посмотришь на кусочек коры дуба и сразу на душе теплее, — отшутился Дроздов, — Вот этот ряд пробок изображает турок и греков, которые вспарывают животы друг другу под Измитом. Коньячные корки имитируют союзников, сцепившихся с армией Мустафы Кемаля. Мы переправимся в Чаннакале, оттуда на Бандырму, Бурсу, Ялову, Измит, Адалазар, устье Сакарья. Среди воюющих легче затеряться, а в мясорубке под Измитом перейдем на территорию союзников.

— Ксенофонт доморощенный, — прокомментировал Морозов план, — Александр Македонский, язви его! Анастас!

Духанщик, поигрывая дубинкой, подошел к столику, и несколько турецких лир сразу вернули спокойствие этому достойному человеку.

— Любезный! — продолжил капитан, — Где можно раздобыть фелуку или нечто вроде этого?

Грек вытер жирные руки о фартук, разгладил бороду и подозрительно посмотрел на Дроздова, переставлявшего пробки по карте.

— У господ есть разрешение комендатуры? — хитро поинтересовался духанщик, — Если Спиридон согласится, то подкинет до Яловы, а там Измит, совсем рядом.

— И как найти этого Спиридона? — устало спросил Морозов, — По-моему, это выход!

— Договаривайся уже, морской кабанчик, — улыбнулся подполковник, складывая карту.

— А чего искать? Отдыхайте! — заявил духанщик, — Пока не протрезвеет, никуда не поплывет, хотя ему надо доставить припасы для армии короля Константина.

— Сколько? — отрезал Дроздов, — Нас трое!

— Я думаю, что скромная сумма в двадцать английских фунтов не покажется чрезмерной, — торопливо, словно на базаре, говорил Анастас, — Ну и пол сотни лир Спиридону!

— Уже показалось! — возмутился подполковник, — Да одесские жиды, по сравнению с тобой, просто ангелы!

— Вот пусть жиды Вас и возят, — отрезал духанщик, — Для лучшего шкипера Геллеспонта им жалко такой мелочи.

— Пять фунтов и двадцать лир! — предложил Морозов.

Анастас подумал, почесал лысину, цокнул языком и тоскливо посмотрел в потолок. Глаза почтенного торговца, казалось, выражали всю мировую скорбь, но с паршивых овец хоть шерсти клок. Причем клочок преизрядный, ибо не родился еще тот, кто оставит в накладе грека, армянина или еврея.

 

Глава 7

Словно наглый воришка, убегавший от городового с краденым, старая греческая шхуна пробиралась вдоль берегов Мраморного моря. Шкипер вел свою посудину так, чтобы не напороться на патрули союзников, не дававшие вздохнуть честным контрабандистам и не менее честным рыбакам. Дроздов стоял возле фальшборта и с интересом наблюдал за дельфинами, которые дурачились на волнах почти у самого корпуса судна. Припекало. Александр позавидовал беззаботным тварям и представил стаю крокодилов, идущих в штыковую атаку, разгружавших ящики со снарядами и удовлетворенно крякнул. Много, до безобразия много не доработала матушка-природа, даже устав жизни толком не придумала, а это форменное безобразие. Дельфины даже у берегов Африки остаются дельфинами, а вот большевики никак не угомонятся, кричат о мировой революции и просто жаждут вместо устава жизни подсунуть сказку об ошалевшем призраке, сбежавшим в Европу. К стати о призраках…

— Арвидас! — громко позвал Дроздов, — Не мешайте мсье чернокнижнику точить осиновые колья и полировать серебряные пули!

Поручик не торопливо подошел к подполковнику и стал по стойке «смирно».

— Оставьте, дружище! Вы не в казарме и не на яхте у командующего! Что случилось в кабаке у Анастаса? Жутковато, но с кочергой получилось лихо, более чем лихо!

В ответ молодой человек улыбнулся и растерянно пожал плечами. Расскажешь тут, если был свято уверен, что просто перепил и отключился прямо за столиком. Какие тут женщины, телесные или призрачные, да еще и любовные утехи с ними!

— Пьян я был, Александр Михайлович! — в сердцах произнес Арвидас, — Мне тут наговорили такого, что впору заказывать койку в желтом доме!

- У Вас оракулов, гадалок, колдунов в роду не водилось? — участливо заметил Дроздов, — Вот помню, в юнкерском училище был один орел, фазан, беркут ощипанный, как там его? Павлинский! Этот прохвост повадился следить за нами, записывал все в книжечку, а потом ночью при свечах, заунывным голосом павиана, прищемившего уды, вещал о наших маленьких грешках. Никак не могли этого чревовещателя, застать на горячем, но Бог шельму метит и как метит, скажу я Вам. Взяли мы как-то в ближайшем трактире кварту «Ерофеича» и решили ее приговорить в тезоименитство Государя Императора. Выбрались тайком в городской парк и таки порядком натрескались. Показалось мало, и пока бегали за новой бутылью, я возьми и выбрось пустышку в ближайшие кусты. Звон разбитого стекла, отборнейший мат, треск веток и все затихло. Вернулись в казарму, вернее приползли и легли спать, благо вечерней поверки по праздникам не проводили, а вот утром… Стоит наш красавчик, ну что тебе турок после Шипки и глазенками лупает, заплывшими…

— И что с ним стало? — поинтересовался поручик, — Ведь его шутки были достаточно безобидными.

— Дошутился! Ревел павлином на тумбочке до самого выпуска, а в 1917-м его шлепнули солдаты, — вздохнул Дроздов, — К чему вся эта болтовня? А вот к чему, котик ты наш мартовский!

— Уже апрель! — буркнул Мишрис, — Я…

— Значит апрельский! Попрошу меня не перебивать, а то вышвырну за борт, на корм крокодилам, — мягко прервал Александр Михайлович.

— Крокодилы в Мраморном море? Тут и с акулами проблемы! — хихикнул Морозов, оторвавшись на минуту от литературных изысков.

— Еще один умник! — хмыкнул Дроздов, — Продолжу, с Вашего позволения! Отправить бы Вас обратно в лагерь и вещайте господину Колтышеву на сон грядущий! Железяки будете гнуть в цирке, а не при выполнении боевой задачи!

Спиридон разразился отборнейшей бранью в адрес сторожевого корабля под английским флагом, выплывшего из утреннего тумана, словно чертик из табакерки.

— Только этого нам не хватало для полного счастья! — махнул рукой Дроздов и плюхнулся на палубу возле Морозова.

Англичане неторопливо поднялись на борт шхуны, презрительно посмотрели на похмельного шкипера, разбойного вида матросов и на трех пассажиров, игравших в карты. Союзники не долго присматривались к грузу, а вот троицей картежников заинтересовались, несмотря на заверения Спиридона об уважаемых торговых партнерах. Английский офицер постоял за спиной Морозова, посмотрел на расклад и пожал плечами.

— Ваши документы, джентльмены! — поинтересовался лейтенант, — Вы находитесь в демилитаризованной зоне! Русские из Галлиполи?

Морозов внимательно посмотрел на англичанина, отметил аристократическое высокомерие и улыбнулся при виде золотого перстня на безымянном пальце левой руки.

— Во-славу Ешуа, Великого Архитектора Вселенной! — быстро, намеренно глотая окончания слов, произнес Морозов по-французки и добавил, — И обновишь лицо Земли!

Лейтенант застыл от неожиданности и поспешно повернул кольцо чашкой внутрь, хотя в этом уже не было надобности.

— Пожалуйста, сэр! — протянул бумагу из канцелярии султана и заверенную представителем Антанты в Стамбуле.

Лейтенант, удостоверившись в подлинности печатей и подписей, согласно кивнул и, жестом, попросил Морозова отойти в сторону. Дроздов, проклиная в душе свое знание арифметики, углубился в подсчеты и пришел к выводу, что проигрался в пух и прах. Арвидас неожиданно побледнел, глаза затуманились, и Александр Михайлович понял, что откровения свыше сейчас не к месту, совсем не к месту. Короткий, почти без замаха, удар кулаком и Арвидас оказался в глубоком нокауте. Английские вояки восторженно захлопали в ладони, выкрикивая одобрение по поводу столь высокого умения по части мордобоя. Для этих потомков Джона Буля русские находились чуть выше людоедов племени мумба-юмба, хотя слава о кулачных боях достигла даже пригородов Лондона. Это сочли оригинальной платой за проигрыш. Морозов понимающе кивнул другу и вопросительно посмотрел на лейтенанта, явно смущенного столь неожиданной встречей с собратом по духу.

— Сэр! Мне очень приятно встретить единомышленника, — негромко сказал англичанин, — Лорд Арнольд Генри Холланд, член Великой Ложи Англии.

— Андрей Васильевич Морозов! Состою в ордене мартинистов России, — представился капитан, — У нас миссия в этих краях и я попросил бы содействия у своего собрата с Альбиона.

— Сэр! Сочту за честь, и это одобрил бы сам герцог Кентский, — полушепотом продолжил сэр Арнольд, — Куда лежит Ваш путь? Через наших собратьев я обеспечу помощь. Измит советую обойти стороной, там опасно.

— Нам нужно попасть в устье Сакарьи, а затем чуть восточнее Зонгулдака, — совсем тихо ответил Морозов и удовлетворенно отметил, что бравый подполковник нашел общий язык с английским сержантом и с упоением обсуждал особенности вооружения армий Антанты.

— По этому знаку Вас узнают, — сообщил Арнольд, передавая перстень с символикой Великого Востока Англии, — Чем я могу помочь в данный момент?

Морозов еще раз посмотрел на Арвидаса и нахмурился. Сэр Арнольд все понял, закурил сигару и поморщился, когда Андрей Васильевич достал из мятой пачки крепкую египетскую папиросину.

— С Вашим другом что-то серьезное?

— Видите ли, сэр! Есть вещи, находящиеся несколько выше обычного понимания! — ответил Морозов, — Необходимо провести одну церемонию, но…

— Экзорцизм? — улыбнулся англичанин.

— Вроде этого! Вы достигли степеней тайного посвящения?

— Розенкрейцерской! — с гордостью ответил Арнольд, — Не на шхуне же проводить обряд? Моряки народ суеверный и нас не поймут, вздернут на рее или привяжут к якорю. Вы переходите на наш корабль, и мы проведем церемонию на одном из принцевых островов. После этого доставим в Стамбул, а там, на почтовом катере в Зонгулдак или куда угодно еще, вплоть до Трабзона.

— Спасибо за участие, но я должен посоветоваться с друзьями, — почти согласившись со столь заманчивым предложением, ответил Морозов и направился к Дроздову, который таки переспорил сержанта и с наслаждением дегустировал отменный шотландский виски.

— Саша! Ты не вышиб дух из нашего друга? — поинтересовался капитан.

— Нет! Просто поставил мозги на место, а то они у него набекрень! — весело ответил Дроздов, — Вот Джонни предлагает провести встречу по боксу! Как тебе мысль?

Морозов пересказывал суть предложений сэра Артура, а подполковник, не расставаясь с флягой виски, согласно кивал, посматривая в сторону англичанина.

— А этот жидяра нас не продаст? — засомневался Александр Михайлович, — Чего оскалился? Все масоны — жиды и ты вместе с ними, только не признаешься в этом!

— А вот за жида ответишь! — вспыхнул Морозов, — Что говорить сэру Арнольду?

— Переносим вещи и тело Арвидаса на английский корабль, а вечером устроим грандиозный бокс! — поигрывая флягой, сообщил Дроздов, обнимая сержанта своей лапищей, словно людоед жертву, — Джонни обещал мне показать бокс английских докеров!

Морозов махнул лейтенанту рукой, что все в порядке и принялся собирать скромные пожитки. Дроздов с помощью окончательно захмелевшего сержанта переместил литовца на носилки и презрительно посмотрел на золотой перстень на пальце друга.

 

Глава 8

Сильные волны с грохотом разбивались о скалистые берега, и камни стонали от ревевших потоков воды, моля Посейдона о пощаде. Небольшой скалистый островок Принцева архипелага помнил опальных ромейских императоров, хранил тепло ног аргонавтов и следы иных искателей приключений. У камней впереди вечность и они не обращали внимания на возню однодневок: властолюбивых язонов, страждущих принцев и белых эмигрантов.

Ринг устроили на небольшой ровной площадке с видневшимися остатками чего-то настолько древнего, что время давно стерло следы былого строения. Англичане весело шутили по поводу схватки, делали ставки и пили виски столько, сколько позволяла рыжая английская душа, а она позволяла таки многое. Вечно невозмутимые офицеры корабля стояли в стороне и обсуждали последние новости с греко-турецкого фронта.

— Интересно, сколько раундов продержится Ваш друг? — обратился сэр Арнольд к Морозову, который без особого восторга воспринял саму идею спортивного мордобоя.

— Зависит от крепости виски! — буркнул в ответ капитан, — Я попросил, чтобы сэр Алекс закончил этот балаган во втором, ну максимум в третьем раунде.

Англичанин усмехнулся и понимающе кивнул, взглянув на мускулистого, но оплывшего жирком здоровяка боцмана. Дроздов выглядел не впечатляюще и потому суетливый Джонни принимал ставки в пользу соотечественника, периодически косясь на сумасшедшего русского. Арвидас, словно на скамье амфитеатра, устроился на гладко отесанном камне и безразлично смотрел на разминавшихся боксеров.

— Как здоровье? — поинтересовался Морозов, — Кулаки господина подполковника весьма убедительны?

— Какие кулаки, Андрей Васильевич? — простонал Арвидас, — Совсем расклеился! Пора возвращаться в Вильнюс!

Соперники заняли места в углах ринга и рефери, коренастый шотландец, взмахнул рукой, давая сигнал к началу поединка.

— Билли, давай! — закричали матросы, видя, как боцман тяжело подходил к сопернику, закрыв лицо и живот кулаками.

Александр попытался обойти англичанина, но короткий правый сбоку прервал дыхание, и камни прыгнули навстречу. Публика взвыла от восторга, и в шапку Джонни посыпались фунты, а его помощник едва успевал записывать ставки.

— Я же говорил! — сочувственно комментировал сэр Арнольд, — Тем не менее! Джонни! Пятьдесят фунтов на мистера Алекса!

Пронырливый малый с готовностью принял ставку и виновато развел руками, показывая, что деньги по любому пропадут впустую. Едва рефери сосчитал до шести, Дроздов уже стоял на одном колене, готовясь на «девять» вскочить одним пружинистым движением, избегая клинча. Боцман был великолепен в ближнем бою, но в дальнем… Тяжеловат и годы твои не те, дружище англосакс! Дышишь тяжело, а вот… Скотина, твою…!

Билли резко ударил в ухо открытой перчаткой так, что в голове загудело. Вот так, оказывается, дерутся докеры, хулиганы и прочая шпана! Удары посыпались один за другим, и Дроздов согнулся в позе избиваемого боксера. Публика захлебывалась от восторга, ревела, словно плебс в Колизее и подобно тому же плебсу напивалась дешевым вином до полного непотребства. Дроздов тщательно уходил от схватки, стараясь не столько вымотать противника, сколько восстановить сбитое дыхание. Билли опять входил в ближний бой, намереваясь пересчитать ребра русского нахала, открыл на мгновение грудь и… Дроздов встретил англичанина прямым правым в грудь, а затем апперкотом сбросил на землю. Шотландец растерянно досчитал до девяти, посмотрел в лицо боцмана и разочарованно констатировал: «Аут!» Дроздов торжествующе указал большим пальцем правой руки вниз и победно поднял руки.

— Ваш друг ненормальный! — резюмировал Арнольд, — Ударов Билли еще никто не выдерживал!

Джонни трусцой подбежал к сэру Арнольду и, заискивающе глядя в глаза, протянул солидную кучку скомканных купюр.

— Это еще зачем? — брезгливо глядя на замусоленные деньги, поинтересовался лейтенант, — Мне не нужна эта мелочь!

— Но сэр! Здесь почти две сотни фунтов, — пролепетал Джонни.

— Поздравь от моего имени мистера Алекса и передай выигрыш ему! Сэр Эндрю! Идемте вглубь острова и решим наши вопросы!

— Арвидас! Не составите нам компанию? — сказал Морозов так, словно эта мысль возникла в голове только сейчас.

Мишрис согласно кивнул и так неуверенно поднялся, словно был изрядно навеселе. Темнота наступала быстро и ущербная Луна напоминала угасавшему дню, что пора бы и честь знать. За ближайшим холмом оказался еще один, а вот за ним… Пожалуй, трудно было найти место для церемонии удобнее этой ровной, окаймленной замшелыми камнями, площадки.

— Андрей Васильевич! Вы это чего, камлать собрались? — возмутился Арвидас, — Почему без бубна? Господи, что это такое? Отойдите!

Литовец упал на четвереньки и принялся очищать рукавом полустертую мозаику.

— Какое варварство! Дайте мне десяток матросов и немедленно начнем раскопки!

Арнольд озадаченно посмотрел на Морозова, затем на маньяка-археолога и тяжело вздохнул.

— Арвидас, прекратите! — раздраженно приказал Морозов, — Как дите малое!

— А вдруг здесь сокровища? — последовал убийственный ответ, — Дайте карандаш и бумагу! Надо начертить план раскопа!

— Его надо изолировать! — тоном нетерпящим возражений заявил лейтенант, — Если о мифических сокровищах узнают матросы, то все пропало!

— Не бить же по физиономии? — буркнул Морозов.

— Это к сэру Алексу! — улыбнулся Арнольд, — Свяжем брючными ремнями и отнесем в лазарет!

— Не мешайте! — закричал Арвидас, — Лучше сбегайте на корабль за ломиком или киркой!

Поручик вскочил, вооружился мраморным обломком и недовольно посмотрел на спутников, поигрывавших кожаными ремнями.

— Скажи им! — взмолился кладоискатель, увидев девушку появившуюся в базилике неизвестно откуда, — Осторожнее, господа!

— Опять привидения? — язвительно заметил Морозов и обратился к Арнольду, — Милорд! Ему снова кажутся женщины!

Лейтенант понимающе кивнул и проверил ремень на прочность.

— Господа! Оставьте нас! — злобно прошипел Арвидас, — Еще шаг и будем драться на дуэли!

— Будьте джентльменом и пригласите даму на корабль, — улыбнулся англичанин, — Как ее зовут? Представьте нас!

— Я сбиваю с ног, — хихикнул Морозов, — А Вы, сэр, вяжите!

Морозов хотел толкнуть безумца, но вдруг осознал, что не может сделать даже пол шага или пошевелить пальцем. Развалины словно по волшебству превратились в роскошный эллинистический портик. Арвидас удивленно осмотрелся и от неожиданности чуть не упал. Нет ничего хуже ощущения собственного идиотизма и осознания болезненной нормальности. Взгляд остановился на двух мраморных статуях до мелочей повторявших фигуры Морозова и сэра Арнольда, облаченных в римские тоги. Девушка в черном хитоне поклонилась солидной матроне в роскошных одеждах, сотканных из лунного света. Женщина, опираясь на руку чернобородого мужчины, важно подошла к резному креслу, небрежно кивнула своему спутнику и присела, как подобало царице.

— Хайре, базилисса! — скорее подумал, чем сказал Арвидас по-древнегречески.

Царица улыбнулась, благосклонно кивнула и, едва уловимым жестом, заставила исчезнуть немногочисленную свиту. Мишрис остался один на один с хозяйкой призрачного зала, нерешительно подошел к трону и остановился, размышляя о собственной призрачности. Морозов по-прежнему не мог пошевелиться и мрачно наблюдал за лицедейскими движениями прибалтийца, кланявшегося пустоте, словно на приеме у государя-императора.

— Странно спятил, наш друг! — процедил Андрей Васильевич, — У Лидбитера описано нечто похожее.

— Сэр Эндрю! — простонал англичанин, — Луна исчезла! Я этого не перенесу!

Морозов закрыл глаза, сосредоточился и ощутил присутствие чего-то древнего и нечеловечески сильного. Это нечто распласталось в сознании черным кракеном, потянулось к любопытствующему и резкая боль пинком вышвырнула из транса.

Арвидас прислушивался к божественной речи, и с каждым словом базилика таяла словно мираж, превращаясь в пушистые белые облака. Мгновение и небесная белизна потемнела, став налитыми свинцом грозовыми тучами игравшими яркими росчерками молний.

Арвидас пролетел сквозь редкие разрывы облаков, опустился ниже туч и увидел город, окруженный неприступными стенами, игрушечными на фоне высоких гор с одной стороны и бесконечного моря с другой.

— Гераклея! Гераклея Понтийская! — стучало в висках, — Митридатов город!

В своем видении Арвидас сам себе казался богом, который лениво наблюдал за маленькими фигурками людей, спешивших по своим делам на агору или в порт. Холодный горный ветер сорвал кажущуюся божественность и потащил смертного в сторону храма Геракла, окруженного колоннадой и покрытого двускатной черепичной крышей. Смерч злобно потащил добычу в провал храмовых ворот к чему-то сверкающему невыносимым блеском. В глазах наступила ночь, и Арвидас упал на камни. Темная туча наползала на Луну, призрачная базилика таяла и богиня, сидевшая на троне, расплывалась серебристой дымкой.

Андрей Васильевич и лорд Арнольд, ощутив свободу движений, бросились к поручику.

— По-моему жив! — заметил англичанин, — При случае расскажу эту историю сэру Артуру Конан-Дойлу, магистру Портсмутской ложи «Феникс»!

— Сюда бы доктора Уотсона! — улыбнулся Морозов, — Арвидас, очнитесь!

Поручик открыл глаза и непонимающе посмотрел на своих спутников, словно видел их впервые в жизни.

— Где я? — простонал Арвидас, растирая ушибленный локоть, — Какого дьявола меня сюда затащили?

— Видите ли, мой друг! — хихикнул капитан, — Мания кладоискательства, синдром графа Монте-Кристо!

— Издеваетесь? — буркнул Мишрис и попытался встать, — Все дороги ведут в Зонгулдак! Ее надо спасти!

— Кого? — участливо поинтересовался Андрей Васильевич и подмигнул сэру Арнольду.

— Царицу! — раздраженно отмахнулся Арвидас и едва не свалился от головокружения, — Если б я был богом или полубогом!

— Магия — наука серьезная! — без тени иронии заявил Морозов и достал из кармана пиджака серебряный кубок, — Сэр Арнольд! Передайте мне эликсир!

Морозов церемонно взял флягу в левую руку, а правой, начертал гептаграмму, бормоча под нос полнейшую абракадабру, понятную только посвященным. Арвидас притих и с интересом наблюдал, как густая пряная жидкость тонкой струйкой заполняла кубок. Рука у мага слегка дрожала, и Морозов посмотрел на собрата по тайнокнижию и прочей чертовщине. Общение с кракеном обошлось дорого, слишком дорого. Жутко перевирая текст, Морозов оборвал церемонию отрывком Аполлония Тианского, и протянул чашу Арвидасу. Кандидат в небожители ответил гомеровской цитатой и залпом выпил с пол-штофа жуткой смеси красного сухого вина и спирта на меду. Англичанин с завистью посмотрел на Мишриса и покачал головой. Морозов успокоил благородного лорда, показав, что фляга еще не пуста. Арвидас, слегка пошатываясь, забрался на пригорок, попытался взлететь и скатился с холмика прямо под ноги сэра Арнольда.

— Дикость! — возмутился лейтенант, — А если он умрет?

— Не должен! — пожал плечами Морозов, — Помогите перенести это тело в лазарет! Угощайтесь!

Масоны допили коктейль и молча направились к корабельной стоянке.

 

Глава 9

Стамбул встретил противным дождем, сильным ветром и штормом отголоском прошедшей зимы. Морозов стоял на палубе, опершись на фальшборт, курил и рассматривал гавань, накрытую холодной моросью. Порт ничуть не изменился с тех пор, как транспорт «Херсон» останавливался здесь и турецкие власти дрожали, ожидая нашествия одичавшей солдатни. Зря тогда не высыпали на берег, послушались Кутепова, заверения Врангеля о скором реванше, а то вернули бы одним ударом второй Рим, коль потеряли третий.

— Любуешься? — услышал Морозов голос товарища и вздрогнул от неожиданности.

— До инфаркта доведешь! — ответил Андрей Васильевич, — Как наш северный друг?

— Смотрит как солдат на вошь! — отмахнулся подполковник, — Жаждет покнурить в подземелье и выкнурить предмет своих вожделений!

— О почтовом катере договорено? — спросил Морозов и швырнул окурок за борт, — Бывал в Стамбуле?

— Катер отходит утром, — зевнул Дроздов, — А в Стамбуле я впервые и всю жизнь мечтал побывать на здешнем базаре!

Мимо корабля проплыл турецкий патрульный катер, и стало противно от одного только взгляда на сальную физиономию турецкого офицера. Дроздов загнул по-турецки что-то неприличное и получил в ответ заискивающе пловную улыбку вкупе с приветливым взмахом руки.

— Лихо! — удивился Морозов, — С такими познаниями можно и на рынок!

— Отец воевал в Закавказье и научился одной фразе, позаковыристее, — улыбнулся Александр, — Хоть бы кто перевел!

Морозов рассмеялся и достал бутылку отличного коньяка, подаренную сэром Арнольдом после памятного вечера на Принцевом острове. Андрей пил, рассказывал бородатые анекдоты, думал о неудавшейся церемонии, навязчивых видениях Арвидаса и кракене с клешнями вместо щупалец.

— Философ! — добродушно заметил Дроздов, — Питие, бытие…

— Задумался! Жизнь — штука хитрая!

— Чего-чего? — удивился Александр Михайлович, — Ты же офицер! В армии думать по уставу не положено и не только не положено, а согласно всем канонам даже вредно!

— Слушаюсь, господин подполковник! — бодро ответил капитан и приложился к горлышку бутылки.

— Вот это правильно! — согласился Дроздов, допил коньяк и выбросил бутылку за борт, — Здесь нет, ни крокодилов, ни страусов!

— Причем тут страусы? Они не только не плавают, но и не летают! наигранно удивился бывший приват-доцент.

— После коньяка даже страусам море по колено! — отрезал Дроздов, — Пора собираться на берег! Чуть не забыл! Ты за каким-то хреном понадобился благородному сэру Арнольду!

Морозов удивленно пожал плечами и направился в сторону офицерских кают. Возле трапа столкнулся с Джонни, возвратившегося на корабль после увольнения на берег. Матрос испуганно отшатнулся и спрятал под куртку объемистый пакет. Андрей Васильевич усмехнулся, покачал головой и остановился возле лейтенантской каюты.

— Это вы, сэр Эндрю? — послышался скрипучий, изменившийся до неузнаваемости, голос лейтенанта, — Входите!

Англичанин сидел на измятой постели, прислонившись к стене, и рассматривал что-то на железном потолке. На столике лежали измятые листки, словно башня возвышалась початая бутылка виски и подобно холмам горной Шотландии живописная гора окурков в пепельнице.

— Что с Вами, лорд Холланд? — встревожился Морозов, — Что-то случилось?

Ответа не последовало и Андрею Васильевичу стало неуютно, совсем неуютно в этой железной клетке. Он потоптался на месте, окинул взглядом стены, поднял с пола револьвер и внимательно посмотрел в лицо Арнольда.

— Позвать корабельного врача? Вы меня слышите?

Морозов осторожно коснулся плеча масона и резко отшатнулся в сторону. Тело свалилось на пол почти беззвучно, словно ватная кукла. Только этого не хватало! За убийство офицера международных сил без лишних разговоров поставят к стенке, и даже крокодилий рев над Золотым Рогом не поможет! Андрей растерянно схватил бумаги, хотел выйти, но остановился перед закрытой дверью и долго прислушивался к звукам за переборкой. Тихо, как в могиле! Прости Господи! Морозов вышел на палубу и нарочито не спешно направился к друзьям, грузившим вещи на утлую рыбацкую лодчонку, пропахшую рыбой. Джонни о чем-то торговался с худощавым турком, однако, без особого успеха. Перевозчик стоял на своем мнении, и за изрядную сумму согласился переправить русских в город.

— Где тебя черти носят? — буркнул Дроздов, отсчитывая деньги, — Коньяк не туда пошел?

— Сам сказал зайти к Арнольду! — огрызнулся капитан и прыгнул в лодку, — Отчаливаем быстрее!

Корабль медленно удалялся и Александр долго махал Джонни рукой.

— Куда я тебя послал? Убежал как в задницу раненый олень! — высказывался Дроздов, — Скажи спасибо, что твои вещи забрали!

— Мы влипли, Саша! И основательно влипли! — вздохнул Морозов, — Сэр Арнольд мертв! Я отчетливо слышал, как ты просил к нему зайти. Более того, меня пригласили зайти в каюту!

— Покойник пригласил? — съязвил Александр Михайлович, — С тобой все ясно! Выстрела никто не слышал и, надеюсь, вопросы чести решены согласно уложению?

— Спятил? — возмутился Морозов, — А еще друг! Не убивал я, слово офицера!

— Они идут за нами и сражаются между собой! — вставил Арвидас, — И мы опять среди проигравших!

— Заткнись, исусик! — огрызнулся Дроздов, — Кто с кем дерется?

Арвидас обиженно умолк и принялся рассматривать приближавшуюся пристань.

— Пророки! Чревовещатели! Болваны тьмутараканские! — прорвало подполковника, — У одного трупы разговаривают, у другого Армагеддон на уме! Колдуны хреновы!

На английском корабле послышались крики, и раздалось несколько выстрелов в воздух. Рыбак резво заработал веслами, шепча проклятия в адрес «рус шайтанов», призывал на головы гяуров гнев если не Аллаха, то Мухаммеда и со страхом смотрел на спущенный с корабля вельбот.

— Влипли! — вздохнул Александр Михайлович, — Теперь только на везение и надейся!

Услышали боги слова Дроздова или нет, сие дело темное, но двигатель вельбота заглох, на расстоянии кабельтова от берега и не заводился, хоть тресни.

— Слава Богу! — вздохнул Морозов, когда лодка причалила, и в этот момент двигатель катера заработал.

Арвидас рассмеялся и посмотрел в небо, словно обращаясь к невидимым собеседникам.

— процитировал Арвидас «Одиссею» и выпрыгнул из лодки.

— Боги! Колдуны Вашу…! — рявкнул Дроздов, — Забираем вещи и бегом марш!

Дроздовцы поспешили в сторону серых строений, надеясь найти там временное убежище, хотя поручик, отягченный «божественной харизмой», плелся позади. Миновали портовые склады и оказались на небольшой улочке, где притаилось несколько портовых духанов и совершенно непрезентабельных лавчонок.

— А не перекусить ли нам? — неожиданно предложил Дроздов, — В турецком кабаке нас искать не будут! Быстро!

Арвидас недоуменно пожал плечами и вошел в духан, пропахший жареным мясом, лепешками и винным духом. Дроздовцы заняли столик, испросив на языке жестов разрешения у седовласого аксакала, наслаждавшегося чаем. Турок кивнул и криво усмехнулся, услышав русскую речь, видно не мог забыть Шипку или Плевну, где заработал отметину на всю жизнь. За дверью послышались крики, топот множества ног, щелканье ружейных затворов. В духан заглянул полицейский в феске, усмехнулся русским и неспешно вышел. Голоса затихли вдали. Дроздов облегченно вздохнул, вытер со лба пот и поманил пальцем духанщика. Хозяин не особенно торопился, демонстративно протирал посуду и торговался с каким-то человеком, одетым элегантно и со вкусом.

— Мурло костлявое, — процедил Дроздов.

— Перестань, Саша! — прервал друга Морозов, — Скажи спасибо, что не сдали англичанам! На востоке не любят спешить!

— Ну и хрен с ними! — согласился Александр Михайлович, доставая виски, — Выпьем, господа!

Арвидас демонстративно поморщился от одного только запаха и передал флягу Морозову. Андрей предложил аксакалу сделать пару глотков, но тот вежливо отказался.

— О катере можем забыть, — вздохнул Дроздов, — Что будем делать, господа? Молчите, дрозды ощипанные?

Духанщик, семеня, подошел к столику, угодливо поклонился, и дежурная улыбка на лице стала почти лучезарной от одного только шелеста заветных купюр. Именно это простое житейское волшебство добавило содержателю харчевни понятливости и заставило сервировать стол блюдами, хитроумно сдобренными различными специями.

— Я жду ответа, господа! — настаивал Дроздов, — Взгляните на карту, поразмышляйте без лишнего словоблудия.

Подполковник отставил миску, вытер руки и достал из вещмешка футляр с английской картой.

— Бедняга штурман! — вздохнул Морозов, разворачивая рулон, — На побережье опасно, а вот по горам… Что это за точки под Зонгулдаком?

— Топографический идиот! Смотри условные обозначения, — посоветовал Дроздов, прожевывая мясо, — И что там?

— Развалины, — прочел Андрей Васильевич, — Рядом с базой турецкого флота! Любят ли друг друга англичане и французы?

— А при чем здесь турки? — хихикнул подполковник, — На Плас Пигаль всякое бывало!

— Саша, перестань! — оборвал Морозов, — Помнишь духан Анастаса, в котором проснулась божественность Арвидаса? Спор с двумя французами и всякое другое.

— Помню! — буркнул Дроздов, — Хочешь, чтобы за нами еще и лягушатники гонялись? Хватит с нас милого общения с лордом Холландом! Этот Шарль часом не масон?

— По-моему нет, — ответил Андрей, водя пальцем по очертаниям Западно-Понтийских гор, — А что?

— Значит, есть шанс, что французик выживет после общения с тобой, — съязвил Александр и закурил крепкую испанскую папироску.

— Издеваешься? Не отравись собственным ядом! — ответил Морозов, — От Стамбула до развалин в устье реки двести восемьдесят верст. Вдоль побережья это будет триста с лишним! Посмотрим обходной путь: четыреста по территории кемалистов, а шхуна на Балаклаву ждать не будет! Военным до сыщиков Скотленд-Ярда далеко, как и до охранки государя-императора! В Зонгулдаке найдем Шарля, заручимся его поддержкой и достанем документы.

— Каково мнение богов? — хлебнув виски, поинтересовался Дроздов, — Арвидас, очнитесь!

Поручик неторопливо насыщался пловом, не обращая внимания на географические изыски Морозова и комментарии к ним Дроздова.

— разоткровенничался Арвидас.

— И как это понимать? — пожал плечами Дроздов, — Оракул дельфийский! Кто кем избран, святоша?

Арвидас никак не отреагировал на слова подполковника и погрузился в философское созерцание пиалы с чаем.

— Наш литовский друг хочет сказать, что мы избраны лунной богиней! Все кто не с нами — умрут! — прокомментировал Морозов и, в свою очередь, хлебнул из фляги, — Между прочим, похоже на правду!

— Короче! Слушайте приказ! — резюмировал старший группы, — По морю пытаемся попасть в Зонгулдак и никаких контактов с союзниками! Вам ясно, господин капитан?

— Так точно! — отрапортовал Морозови, провожая взглядом ушедшего старика.

Арвидас уставился в пиалу с недопитым чаем так, словно увидел на дне разгадку тайны абсолютного слова. Чайная поверхность стала магическим зеркалом, в глубине которого происходило нечто феерическое, словно три безумных художника рисовали картину на одном единственном холсте.

— Арвидас! Черт Вас побери! — неожиданно громко возмутился Дроздов и ударил кулаком по столу так, что пиала подпрыгнула, — Какая гадина вывернула твои мозги хрен знает в какую сторону? Сейчас достанется всем: и капитанам и офицерам!

— Зачем же так? Она обидится! — вздохнул литовец, — Ее милость велика, а гнев смертелен!

— Кто обидится? Чья милость? — схватился за голову Александр Михайлович, — Поручик, сами застрелитесь или помочь?

— Перестань! — зевнул Морозов, — Не привлекай внимания!

— медленно проговорил Арвидас и пальцем на пыльной столешнице вывел буквы: «ПАРТЕNОN».

— Ты посмотри, чего этот юродивый захотел? — вскипел Дроздов, — Это я, боевой офицер, должен прыгать с берцовой костью под пальмой и приносить жертву поганому идолищу? Ты… ты… мать его так!

— Мысль интересная и, как говорил врач Сабуровой дачи: «Убогим нельзя перечить!» Принесем жертву, если надо! Весь вопрос в том кого считать убогим?

Дроздов безнадежно махнул рукой и с удивлением посмотрел на хозяина заведения, спешившего к их столику. Видно он по-своему понял жест клиента и теперь преданно уставился на Дроздова в ожидании заказа. Подполковник потряс флягой перед носом духанщика и тот радостно кивнул. Только полный идиот не может понять желание русского, более того, озверевшего русского.

Содержатель заведения появился подобно джину из лампы, и этот самый джин извлек из-под полы бутылку виски, торжествующе установив ее перед русским. Дроздов удовлетворенно крякнул и расплатился монетами с ликом Мехмеда. Духанщик недовольно сверкнул глазами и поспешил к очередному клиенту, вошедшему в заведение.

— Друг мой, Арвидас! — обратился к литовцу Морозов, — Я понимаю, что гипнотизировать пиалу ради улыбки царицы могут немногие, но скажите мне: удовлетворится ли правительница этой ночью кубком вина и маленьким черным барашком?

— Как, еще и барашек? — почти взвыл Дроздов и чуть не опрокинул бутылку на пол, — Чернокнижники хреновы! Андрей! Попытайся найти посудину до Зонгулдака! Тащиться триста верст пешком, нет ни времени, ни желания!

Морозов молча кивнул, проверил оружие, документы и не торопливо вышел из духана. Моросил мелкий дождь и капитан, застегнув пиджак, направился в сторону порта, собираясь обойти стоянку английских кораблей по улочкам, петлявшим вдоль бухты. Промозглая серость, тяжелый кислый дух висели ядовитым смогом, и даже морской ветер вместе с дождливой моросью приносил мазутную вонь, и рыбную гниль. Это напомнило родной Севастополь: не фешенебельную Графскую пристань, не ревущую гудками Карантинную бухту, а скорее Балаклаву с ее портовыми кабаками и пропахшими рыбой утлыми суденышками. Андрей недовольно посмотрел на маленькую черную собачонку, увязавшуюся следом, и попытался испугать любопытного зверя. Псинка остановилась, завиляла хвостом, а затем рванулась в ближайший двор, заметив свору бродячих кобелей. Вот и наша жизнь подобна зверинцу: опустишь хвост — оттопчут; поднимешь — лишат девственности.

Несмотря на противную погоду, на улочках было многолюдно; кто-то грузил скромные пожитки на арбу, другие пытались вывести ишаков из стойла и животные недовольно ревели, женщины кричали громче скотины и призывали гнев аллаха на головы гяуров. Андрей увидел французский патруль, остановился по знаку офицера и подождал его.

— Заблудились, мсье? — улыбнулся лейтенант, — Ваши документы!

— Одну минуту! — немного растерявшись, ответил Морозов и протянул бумаги, полученные от Колтышева, — Что за столпотворение?

— Греки взяли Измит! — ответил француз, возвращая документы, — Извините за беспокойство, мсье!

Морозов направился к пристани, но ощущение тягучего взгляда заставило остановиться на перекрестке. Никого. Вдоль улицы тянулись глинобитные дома, окруженные глухими заборами из сырцового кирпича и ни души кругом, разве что бродяга дервиш в рваном халате испуганно убежал к мечети, крича: «Шайтан! Урус-шайтан!»

— Так, еще и камнями побьют! — подумал Андрей, — Куда это меня занесла нелегкая?

— Хорошо если камнями! — ехидно ответило нечто или некто в мозгу, — Вифинцы народ изобретательный!

— Кто это? — прошептал Морозов, — Причудится же всякое!

Андрей немного потоптался на месте, прислушался к далекому шуму моря и свернул в небольшой переулок, окончившийся тупиком. Вернулся к мечети, но после очередного круга снова оказался возле нее. Взглянул на бесноватого нищего и загнул едкую фразу, что называется, ругнулся от души.

— И долго так будем круги нарезать? — издевался невидимый, — И это избранный? Дикарь!

Андрей снова осмотрелся и пожал плечами. Опять никого, а вот духан весьма к месту. В самом деле, пиала другая чая поможет разобраться с мыслями и может быть вылечит приступ топографического кретинизма. В харчевне тихо, разве что два солдата весьма эмоционально рассказывали о подробностях падения Измита. Морозов облюбовал столик в глубине, отметил наличие черного хода и, сняв мокрый пиджак, устроился на почерневшей от времени лавке. Духанщик молча поставил чайничек с ароматным напитком, небольшую пиалу и, что удивительно, удалился, не дожидаясь оплаты.

— Варвар-сибарит? Что-то новенькое, — сообщил без единого звука докучливый собеседник, — Да оставь ты в покое зануду Асклепия!

Морозов глотнул чая и почти сразу впал в оцепенение знакомое по трактатам Жерара Энкосса. Полумрак стал несколько гуще, и рядом возникла зыбкая черная фигура. Чайное тепло приятно растеклось по телу и глаза, словно наливаясь свинцом, постепенно закрылись. Мир изменился. Теперь уже призрак обрел реальность, а вот Андрей с ужасом осознал свою бестелесность, но страх улетучился столь же быстро, как и ощущение собственной зыбкости.

— Вот так сходят с ума! — бормотал Морозов, глядя на чернобородого мужчину, непринужденно расположившегося на роскошном ложе в тени портика, — На адского зверя не похож!

— Адского? — улыбнулся мужчина, — Царство Гекаты приятным не назовешь. Берега Ахерона тоскливы настолько, что и Гомеру не снилось. Сибаритствуйте, хольте и лелейте тело, пока оно есть. Мой же удел — пить пустоту из лунного кратера и помнить былое!

— Мне-то что? — процедил Морозов, — Мне нужно в Зонгулдак, а оттуда в…

— Гераклею, — продолжил чернобородый, — Святыня! Она нужна царице, как глоток нектара, бессмертье дающего.

— Ритон Гермеса с настоем цикуты! — огрызнулся Морозов, и его призрачная рука налилась багрянцем гнева, — Один уже спятил! Теперь видно моя очередь.

— ответил Неизвестный, хлебнул из кратера пустоты с пряным запахом, и продолжил, -

Туркул спятил! Определенно, спятил! Философствовать с мсье Энкоссом — это куда ни шло, но заниматься кладоискательством? Увольте! Прямо в воздухе, появилось изображение реликвии, сделанной без особого изыска, неприхотливо, но с душой. И эта самая душа хранила силу, сеяла страх и, как ни странно, уважение без тени раболепства.

— Счастлив, кто познал причину вещей; он попрал ногами все страхи и непреклонную судьбу, и шум алчного Ахерона, — говорил чернобородый, — Кровью начался круг времен и ею же замкнется! Вот и ты по кругу ходил вокруг храма Охотницы Лунной, а дальше… Я Диофант…

Речь неожиданно оборвалась, и стены духана потеряли четкость, стали чем-то эфемерным и рассыпались под игривыми шлепками морского ветра. Диофант стал черно-серым, бесформенным пятном, а потом скатился в мутную лужу и растаял в ней без следа. Андрей с удивлением обнаружил, что сидит под деревом возле забора сырцового кирпича, подставив разгоряченное лицо холодной дождливой мороси. Морозов тяжело вздохнул, увидев бесноватого дервиша, стоявшего рядом с почтенным муллой.

Юродивый хотел, было угостить неверного увесистым дрючком, но ограничился стандартным набором проклятий. Мулла помог русскому подняться и, с помощью дервиша, повел его к небольшому домику возле мечети. Нежданные спасители появились очень во время, незадолго до того, как с соседней улицы послышались сочные английские ругательства, удивительно гармонировавшие с раздраженным собачьим лаем.

 

Глава 10

Дроздов, взрыкивая словно голодный тигр, метался по небольшой комнатушке и злобно, почти плотоядно, посматривал на поручика, сидевшего в углу на небольшом коврике и, казалось, окаменевшего в серьез и надолго.

— Арвидас! Не прикидывайтесь идиотом! Потому, что даже Вам не понять того глобального идиотизма, в котором мы оказались! Голубь Вы наш ощипанный! Дайте мне в лапы англичанина, и он взревет крокодилом так, что в Лондоне услышат! Думаете, не заревет? Ах, я в пытках слабоват? Я его на кол посажу, натурально на кол и турки мне помогут! За арест Морозова… Я! Я!… Выхолощу всех, кубыть кутят, как говаривал незабвенный Андрюшка Шкуро! Ну, если Андрэ где-то шляется, то за это время можно привести из Африки парочку страусов! Арвидас! Откройте пасть, чтобы я вырвал Ваш язык, как ненужную часть организма!

— У подполковника Дроздова, что ни день похмелье снова и, чтобы не было хреново, ням-ням «баклажку» Иванова, — процитировал Мишрис дивизионную песенку и Александр от такой наглости поперхнулся вином, которым промачивал горло перед очередной тирадой.

— Ну, Вы и сука, поручик! — прокашлявшись, возмутился Дроздов, — Да за такие песенки… Упор лежа принять!

Пустая фляга из-под вина жалобно ойкнула о стену и покатилась в угол. Мишрис решил вторично не искушать судьбу и принял требуемую позу.

— Делай раз! Отлично! — зевнул подполковник, — В уставе боевой службы сказано, что… Делай два! Отставить! Почему не резко! Вы не на бабе! Так вот: если подчиненные ни хрена не делают, то им в голову лезут дурные мысли! Присаживайтесь рядом, Исусик!

Дроздов на мгновение задумался, достал из вещмешка припасенную на всякий случай бутылку виски и долго изучал этикетку.

— Хорош, мерзавец! Прямо из Ирландии! — миролюбиво улыбнулся подполковник, — Уничтожим сей полуштофик и одним британцем станет меньше! Заметьте, сударь, это прекрасное средство от любых мыслей!

— пробормотал поручик, отодвигая кружку, 

— Вот и я о том! Сущая вода жизни! — словно дьявол-искуситель говорил Дроздов, приставив револьвер к виску трезвенника.

— Твою мать! — ругнулся Арвидас, жадно хватая воздух после нескольких глотков пойла.

— Очень хорошо! Вы на пути к выздоровлению, — хихикнул подполковник, — Между первой и второй пуля не пролетит!

Арвидас обреченно выпил еще пол кружки зелья, согнулся от боли в животе и плюхнулся на пол.

— Коновал! — простонал литовец, жадно хлебнув воды, — Мы в нашей маленькой Литве не русские свиньи! Мой желудок европейца…

— Батенька! Еще пару глотков живительной влаги. А это еще кто такая…?

Между пьяницами, неизвестно откуда, возникла холеная женщина в роскошных одеждах, осуждающе покачала головой и швырнула бутылку в открытую дверь.

— Бе-белочка! — застонал подполковник и сполз по стене на пол, умудрившись при этом не расплескать содержимое кружки.

— Твою мать! Осатанел совсем! — возмущался входивший в комнатушку Морозов, потрясая в воздухе чудом уцелевшей бутылкой, — Опять нажрался! Арвидас! И ты Брут?

В дверь опасливо просунулась любопытная физиономия дервиша. Святой человек скривился от запаха перегара и, бормоча суры, отгонял шайтанов.

— Собираемся в порт! Шхуна до Зонгулдака ждать не будет! — командным голосом заявил Морозов, но никакой реакции не последовало, лишь Дроздов нечленораздельно ругнулся.

— Мустафа! Берем у духанщика арбу и грузим эти тела! Потом отвезешь повозку обратно! Я заплачу!

— Якши! Якши! — кивнул дервиш, хватая три вещмешка, и вопросительно посмотрел на Морозова, — Сюбхан аллах! Вай!

Морозов попытался забрать у товарища кружку со спиртным, но легче вырвать кусок мяса у голодного пса, чем виски у пьяного офицера. Усилия трезвого и злого Морозова увенчались успехом.

— Ты? — жалобно проскулил Александр, — А где Белочка?

— Какая Белочка? Какие чертики? — возмутился Андрей поднимая с пола бесчувственного Арвидаса, — Пока я в поте лица искал посудину до Зонгулдака, Вы… Впрочем, я тоже хорош!

— Андрэ! Подумать только: Белочка это не зверек, а настоящая императрица! — продолжал Дроздов, — Так пить нельзя! Либо больше, либо меньше, но так?

— Хватит пороть чушь! Поднимайся! — вспыхнул капитан, — Помочь?

— Издеваешься? — огрызнулся пьяница, и с третьей попытки таки умудрился встать, но опять грохнулся на пол.

Духанщик подоспел вовремя, и с его помощью Дроздову таки удалось преодолеть десяток ступенек, ведущих во двор, где суетился Мустафа. Морозов расплатился с гостеприимным хозяином духана и устроился на арбе рядом с дервишем. Поток беженцев к вечеру изрядно поредел, и теперь можно было проехать более или менее спокойно по извилистой паутине улочек. Мустафа нещадно хлестал ишака, стараясь успеть в порт до темноты, подобно змее выползавшей из низко висящих над городом туч. К пирсу подъехали уже в полных сумерках и дервиш, бодро спрыгнувший с арбы, подбежал к невероятно толстому шкиперу, который курил у трапа и лениво поглаживал живот волосатой лапищей. Дроздов стал подавать признаки жизни, а еще через минуту его голова свесилась с арбы, и послышался характерный стон души, отравленной алкоголем.

— Яваш! Яваш! — вполголоса сказал дервиш и погрозил пальцем.

— Хаир аламет дейиль! — пробурчал шкипер, но шелестение купюр оказало свое магическое действие, и физиономия толстяка стала еще больше от прилива счастья, — Кешке! Якши!

Морозов грубо и не по-европейски сгрузил незадачливых алкоголиков, и с помощью Мустафы перенес на палубу сначала Арвидаса, а затем начавшего трезветь подполковника. Дроздов молол какую-то чушь, отказывался идти в каюту, таки свалился возле фальшборта и моментально заснул. Морозов расплатился с дервишем и стоял у трапа до тех пор, пока арба не растаяла в темноте. Капитан хлопнул в ладоши, абабы без лишних слов убрали трап, и шхуна медленно направилась к выходу из порта. Андрей облегченно вздохнул, когда суденышко вышло из Золотого Рога, и присел возле мачты, чтобы найти логику в событиях последних дней. Спать не хотелось, и Морозов уставился в звездное небо, очистившееся от туч. Полнолуние. Серебристый свет искрился в снастях, а палуба напоминала ртутное зеркало, в котором отражалось лицо лунной богини.

— Что мы имеем? Удалось выбраться из Стамбула на шхуне кемалистов и обзавестись бумагой с которой риск получить пулю в лоб минимален. Хороший дядька этот мулла и чего его в революционеры потянуло? В Зонгулдаке задерживаться не стоит и сразу же в Гераклею, а там… Что там? Дался начальству этот Палладий, а Диофант воды налил столько, что утонуть можно.

— Хайре, лохарг! — послышался знакомый голос, и Морозов от неожиданности вздрогнул.

У основания мачты сгустилось черное пятно, напоминавшее фигуру человека в плаще с капюшоном. Морозов поежился от этого взгляда и пробормотал заклинание из арсенала Жерара Энкосса. Призрак на мгновение отшатнулся, едва слышно застонал и с шипением растаял в палубной луже.

 

Глава 11

В Зонгулдаке, шахтерской столице Турции, врангелевцы устроились в небольшой гостинице на окраине и, чтобы не привлекать лишнего внимания старались не выходить в город, только отметили документы в местной комендатуре.

Дроздов, злой на весь мир, с рычанием швырнул бутылку виски под кровать и посмотрел на Морозова.

— Ты мне объяснишь, что это такое? В этом городе все воры и шарлатаны! Третья бутылка и наполнена водой!

— Ну что ты мелешь? — пожал плечами Морозов, достал бутылку водки и сделал пару глотков!

Капитан плеснул в блюдце немного пойла и чиркнул спичкой. Вспыхнуло почти бесцветное пламя, и Морозов демонстративно прикурил от огонька.

— Убедил?

— Наливай! — буркнул Дроздов и протянул стакан, — Душа горит!

— Твою мать! Снова вода! — раздалось в недовольное рычание, — Чему тебя в твоем Гейдельберге учили? Спирта от воды не отличаешь?

Морозов демонстративно поджег спиртное. Александр недоверчиво посмотрел на стакан, схватил его, и пламя погасло.

— Идиотизм! — буркнул Андрей и подошел к окну, предоставив другу возможность самому изучать феноменальный во всех отношениях напиток.

Весна пришла как-то быстро, и на улице было, по-летнему душно. Война войной, а жить надо всем и горожане спешили на рынок, средоточие жизни любого восточного города. А это кто такой? На агента кемалистов не похож, хотя… Дьявол их всех разберет! У входа в гостиницу сидел нищий в рванье и просил милостыню. Просить он просил, да вот желающих помочь оборванцу не находилось. Уж больно сыто выглядел, да и держался нагловато.

— Саша! — сказал Морозов, — Подойди ко мне и посмотри на этого красавца!

— Зараза! Я тебя таки выпью! — ругался Дроздов, воюя с бутылкой и терпя поражение стакан за стаканом.

— Перестань! — возмутился Андрей, — Тебя наказали, ибо кому-то понадобилась трезвая голова и полководческий талант!

— Шутить изволишь? Один уже дошутился, царствие ему небесное! — огрызнулся подполковник, понюхал воду в кувшине в надежде обнаружить вожделенный алкоголь, разочарованно вздохнул и подошел к Морозову, — Что там у тебя? Ну, рвань подзаборная, сидит и хлебалом торгует!

— Тебя ничего не удивляет? — поинтересовался Морозов.

— Удивляет! Хочу водки! Рожа у этого нищего как у армейского каптенармуса. Дай-ка бинокль!

— Ну что там? — зевнул капитан.

— Странно! Очень странно! — бормотал Александр, — Сначала водка становится водой, а теперь вот это! Полюбуйся.

Морозов хмыкнул и взял у друга бинокль. На первый взгляд нищий был ничем не примечателен, если бы… Вот в этом, если бы, и все дело. Нищий оказался совсем не нищим, а монахом в длинной черной рясе. Морозов оторвался от бинокля и снова увидел толстощекого турка в рваном халате и засаленной чалме.

— У нас волшебный бинокль? — язвительно поинтересовался Дроздов, — Мистик хренов! Не верю я во всю эту чертовщину! Ожидаем шхуну до Балаклавы, садимся на нее и начинаем выполнять задание.

Арвидас бормотал что-то по-древнегречески, а затем схватил карандаш и принялся писать очередное откровение богов.

— Господа! Где мы? — неожиданно очнулся поручик.

— В Зонгулдаке, дружище! — участливо ответил Андрей, — Ничего не помнишь?

— Помню! Тени и голоса!

После этих слов глаза литовца опять покрылись легкой мутью и взгляд стал бессмысленно остекленевшим.

— Инфузория! — фыркнул Дроздов, — Помолись своей царице, чтобы водка оставалась водкой!

— До развалин Гераклеи двадцать с лишним верст, — размышлял вслух Морозов, — Надо купить арбу, чтобы зря не бить ноги. Прогуляюсь в сторону базара и постарайся не убивать нищего, а то озвереешь без водки.

— И пристрелю! Нет, лучше сверну шею! Монахи народ живучий, но я постараюсь! Не собирался заниматься гробокопательством, но приказ есть приказ!

Морозов сдал ключи портье и кое-как, на языке жестов, узнал, как пройти на рынок. Ближе к торговой площади магазинчики становились более респектабельными, а духаны сменились кафе европейского типа, забитых английскими и французскими вояками.

— Мсье! Ваши документы! — требовательно сказал офицер патруля, — Извините, метр, все в порядке.

— Господин офицер! — обратился Морозов, пряча документы в нагрудный карман, — Не подскажете где можно достать горный инструмент и припасы? Тут в отрогах Западно-Понтийских гор надо провести геологическую разведку.

— Ох уж эти американцы! Там же логово партизан!

— Мустафа Кемаль и его люди американцев не трогают, — улыбнулся Морозов.

— Желаю успеха! — язвительно заметил офицер, — Инструмент можете купить у Дамада! Видите кафе напротив? За ним сразу магазин и хозяин вполне сносно говорит по-французки.

Морозов учтиво раскланялся с патрульными, и неспешно направился к магазину, своеобразному клондайку кладоискателя. Кладоискательство всегда было прибыльным делом, и по этому поводу Христиан Лепер как-то заметил, что отстрелять диких археологов по всей Турции не представляется возможным из-за несовершенства современного оружия. Вполне приличное заведение, не вонючий духан, и кофе, судя по запаху, весьма недурственен. Андрей устроился за небольшим столиком и подозвал хозяина, который радостно закивал головой, поняв, что клиент желает его фирменный напиток. Чего это он так обрадовался? Понятно: вояки пьют коньяк и вино из Франции. Кофе оказался бодрящим, ароматным и Морозов удовлетворенно крякнул.

— У Вас свободно, сэр? — поинтересовался молодой английский офицер и, после утвердительного кивка, устроился за столиком, — Извините, я думал, Вы кого-то ждете.

— Почему Вы так решили? — улыбнулся Морозов, — Давно не пил настоящий кофе и немного расслабился.

— Понимаю! На Вас так смотрит оборванец, на той стороне улицы, что я ошибся. Мало ли у кого могут быть дела с этими негодяями.

Нищий? А где Дроздов? Неужели этому оборвышу удалось околпачить опытного военного? Подойти и спросить о причинах интереса к скромной персоне американского инженера. Бред какой-то.

— Счастливо, сэр! — откланялся Андрей и, оставив недопитую чашку кофе, решительно направился в лавку Дамада.

Хозяин скучал, сидя на стуле возле входа и, каким-то внутренним чутьем, безошибочно узнав клиента, бодро вскочил.

— Мсье желает осмотреть товар? У меня есть все что нужно: кирки, отбойные молотки; кое-какая антиква, на любителя! Прошу, эфенди, заходите! — предложил словоохотливый торговец, — Никто лучше Дамада не уважит господина!

Лавка почти не отличалась от любого заведения антиквара на окраине Лондона или Парижа и добрую половину ее занимали полки с различными статуэтками, чашами, второсортной бижутерией и ржавым оружием. Вдоль прилавка теснились всякого рода кирки, геологические молотки, парочка ледорубов, шахтерские фонари, различные сита.

— Да-а уважаемый! Дело поставлено с размахом, прямо глаза разбегаются, — сделал Морозов комплимент хозяину, — Посмотрим, что тут у Вас есть! Возьму ледорубы и кирку, вон ту. Да, да! За лопатами спряталась. Я прошу кирку, а не заступ! Именно, именно! Это то, что нужно!

Дамад ловко завернул покупки в кусок парусины, пересчитал деньги и удовлетворенно потер руки. Морозов и сам знал, что слегка переплатил, но кирка с личным знаком помощника Шлимана того стоила.

— Что-нибудь еще, мсье? — угодливо поинтересовался хозяин, — Может безделушку женщине?

— Вряд-ли! Тут нет ничего достойного внимания!

— Клянусь Аллахом, что есть! Обижаете старого Дамада! Взгляните! — скороговоркой ответил хозяин и ловко достал из-под прилавка парочку позолоченных браслетов, — Это же подлинная румийская вещь! Какая работа! Морозов чуть не рассмеялся при виде аляповатости украшений и отказался их купить, сославшись на слишком привередливый вкус супруги.

— Любезный! Можно ли здесь достать арбу и коня покрепче, чтобы выдержал горную дорогу?

— Дамад может все! — уверенно заявил пройдоха, — Скажем, за двадцать английских фунтов.

— А не многовато ли захотел, любезный? — удивился Морозов, — Даю десять фунтов за коня, арбу и упитанного черного барашка! Это даже с избытком!

Дамад отрицательно покачал головой, протянул руки к небу, чтобы испросить совета у Аллаха и Аллах таки вразумил своего подопечного, заставив согласиться на предложенную сумму.

— Вот тебе, дружище, пять фунтов задатка и если завтра к полудню возле гостиницы «Мелеки бахри» не будет инструментов, арбы, коня и барашка, то я вернусь не один. Мой компаньон человек нервный, поэтому за последствия не ручаюсь.

— Зачем угрожать бедному Дамаду? — развел руками владелец лавки, — До завтра, эфенди!

У входа Морозов едва не столкнулся с нищим, который отшатнулся в сторону, бормоча проклятия. Андрей торопливо направился к гостинице, однако бродяга не отставал и плелся сзади, словно на привязи.

— Сын мой! Внемли моим словесам, ибо знаю, что мой лик не ввел тебя в заблуждение!

Андрей обернулся и увидел настоящего монаха, который перекрестился и указал на рощицу плодовых деревьев возле приземистого домика из сырцового кирпича. Устроились на пригорке, заросшем молодой травой, в тени раскидистой груши.

— Демоны тебя смущают, сын мой! — продолжил монах, выдержав минутную паузу, — Нечестивый жаждет низвергнуть истинно верующих в Ад! Блажен муж, иже не иде на совет нечестивый, не ходит путем грешным и не стоит в толпе развратителей!

— Как мне величать вас, почтеннейший? — процедил Андрей, — Сильно нам помогли молитвы под Перекопом? Против большевиков все средства хороши! Пусть демоны грызутся с демонами!

— Меня величают отец Капитон! Так вот: ты озлобился сын мой, а это смертный грех! Благодари, а не проклинай своих гонителей и благодари Господа, что жив остался.

— Святой отец! Чем обязан, столь интересной философской беседой?

— Сын мой! И терпение не входит в число твоих добродетелей! Святая церковь против спасения России руками демонов! Если и третьему Риму суждено погибнуть, то пусть гибнет! Сожгите Ираклийского идола и спасете не только свою душу!

— А если нет? Предадите анафеме?

— Господь с тобой, сын мой! — испуганно перекрестился святой отец, — Воздастся каждому по делам его!

Морозов долго смотрел вслед удалявшемуся нищему в рваном халате, а потом встал и не спеша направился в гостиницу, проклиная безумную череду событий, начавшихся нелепым приказом Врангеля. Возле гостиницы «Мелеки бахри» стояло несколько полицейских и французский военный патруль. Не понимая в чем дело, Морозов замедлил шаг, но было уже поздно. Его заметили.

— Мсье! Вы Эндрю Фростер? — поинтересовался начальник патруля.

— Чем обязан? — растерянно спросил Морозов.

— Вы только не волнуйтесь, мсье, но с Вашими компаньонами произошли неприятности!

— Они живы? Что с ними?

— Пройдемте в номер, — предложил француз, — Надо подписать бумаги и, если нужно, я пришлю из комендатуры врача.

— Вот тебе и божий человек! — думал Андрей, — поднимаясь на второй этаж.

В комнате все было перевернуто, а перья из разорванных подушек создавали впечатление курятника, в котором разом попировало лисье семейство. Правда, неподвижные тела врангелевцев совсем не напоминали петушиные тушки, уже хотя бы потому, что птицы не имеют привычки драться бутылочными розочками. А впрочем, «дрозды» порода особая. В этом убедились краснопузые, и ох как убедились, серп и молот им в… Коридорный поставил тазик теплой воды, а пожилой врач в пенсне священнодействовал со стетоскопом и недоуменно качал головой, явно не понимая в чем дело. Эскулап еще раз проверил пульс Дроздова, затем Мишриса, достал папиросину и нервно закурил. Не скрывая беспокойства, Андрей бросился к друзьям. Хоть бы знать, как их угораздило, а главное чем. Не верилось в происки агентов Кемаля, шпионов Левы Бронштейна или боевых православных монахов, а вот в нечто находившееся за гранью обычного разумения верилось и еще как верилось.

— Мсье, что с ними? — обратился Морозов к врачу, — Это очень серьезно?

— Не знаю, сударь, не знаю! С подобным случаем встречаюсь впервые, поверьте мне. Я уже тридцать с лишним лет практикую и, пожалуй, впервые растерян. Скорее всего, они в коме и тут… Мда…

— Можно их привести в чувство? Это очень важно, — умоляюще попросил Морозов, — Ведь…

— Молодой человек! К сожалению, я не Аллах и даже не его пророк! Увы!

Врач вежливо откланялся и неторопливо, почти бесшумно вышел из комнаты.

— Мы думаем это партизаны! Мы им как кость в горле! — возмущался офицер, — Ничего не пропало?

Морозов осмотрелся, проверил вещмешки и удивленно пожал плечами. Даже деньги остались на месте, не говоря уже о всякой мелочи типа папирос и смены белья.

— Все в порядке, господа! — ответил Андрей и расписался в протоколе осмотра места происшествия.

Полицейские спрятали документы и важно покинули помещение. Французы вышли следом, поняв, что странный американец не склонен к разговорам и о помощи не заикается. Ну и черт с ним! Пусть выпутывается из этой истории сам, как знает.

— По мнению монаха, мы одержимы дьяволом, — размышлял, закуривая, Морозов, — Что там говорили святые отцы о борьбе с демонами?

Вера, слово Божие, призыв Христа, страх Божий, смирение, трезвение, молитва, крестное знамение — средства суть добровольные. Принудительные: покаяние с причащением и заклинание.

Дроздов наказан трезвостью и, отнюдь, не именем Божьим. Без заклинания здесь не обошлось. Согласно словам, отцов церкви: «Всякий демон побеждается и покоряется через заклинание именем сына Божия». Поздравляю, господа демоны! Сколько стоят нынче души? Только сейчас Андрей понял, что потерял нательный крест, а может, и не потерял вовсе, но факт оставался фактом.

— Святоша! Я тебе устрою такую мистерию, что все семь небес содрогнутся! — злобно процедил Андрей, — Я верну его миру!

— Остановись безумный! — ответила бесцветная пустота, — Блаженны те, которые, попавши в сети врага, успели разорвать путы и скрылись, бежав от него, как рыба, спасшаяся от мережи. Рыба, пока в воде, если, будучи поймана, порвет сеть и скроется в глубину, то спасается; а когда извлечена на сушу, то не может уже помочь себе. Так и мы, пока еще в этой жизни имеем от Бога власть, разорвать на себе узы вражеской воли, и покаянием свергнуть с себя бремя грехов, и спастись. Покаяние — это возвращение от Дьявола к Богу!

— Вы…,- возмутился Морозов, и закрылся руками от слепящего света.

Сознание словно раскололось на тысячи осколков, и капитан растянулся на полу рядом с друзьями.

 

Глава 12

Темнота, липкая и тягучая, облепила сознание тихим скрипом деревянных колес и гулким цоканьем копыт. Открыть, что ли, глаза и разобраться со всем этим? А с чем, собственно, разбираться или с кем? С приятным, но слишком горячим ветром, проклятиями бродячего монаха или таинственными партизанами, набежавшими из подвала подобно стае крыс, чума их всех забери! Яркий солнечный свет разорвал черноту, на мгновение ослепил и бросил на козлы тарахтевшей всем своим нутром арбы, заставив править приземистой мохнатой лошаденкой. Арвидас и Александр лежали без сознания в повозке, и только прерывистое дыхание говорило о теплившейся в них жизни. Андрея раздражал странный провал в памяти, причем настолько глубокий, что грозил поглотить все, включая повозку с лошадью, инструменты и трех господ офицеров с блеющим барашком в придачу.

— Диофант! — застонал Морозов, увидев рядом черную фигуру, — Откуда ты взялся?

— Изыди! — раздраженно буркнул врангелевец, — Надоело!

Ответа не последовало, а призрак просто растаял, словно и не было его вовсе. Андрей засомневался в собственном рассудке, остановил повозку и сжал ладонями виски. Из состояния оцепенения вывело знакомое щелканье передергиваемых затворов. Арбу окружили десять кемалистов, одетых пестро и не менее пестро вооруженных. Монах с проклятиями уже был, и видно настала очередь партизан турецкого Бисмарка. Морозов обреченно развел руки, когда к нему обратился бородатый дядька с трехлинейкой под мышкой. Ответил по-французки. Кретин! Дважды кретин, нитрующую смесь тебе в глотку! Почему до сих пор нет пули? Эти горные шакалы охотятся за французами, как сами французы отлавливают ни в чем не повинных квакушек! Партизаны посовещались, а затем бородач взгромоздился на арбу рядом с пленным и вожжами хлестнул лошадку.

Ехали долго. Уже и Солнце стало закатываться за вершины плоских, покрытых лесом гор, а привал по-прежнему оставался почти несбыточной мечтой. Дорога, сжатая с обеих сторон растрескавшимися скалами, петляла в мрачном ущелье, постепенно поднималась к плато, похожему на неприступную крепость.

Партизаны с любопытством рассматривали лежавших в арбе и участливо цокали: «Бак! Бак! Бак!»

— Только этого не хватало! — мрачно подумал Андрей, увидев выехавший из-за поворота французкий разъезд, да скорее и не разъезд, а небольшой карательный отряд во главе с офицером.

Стрельба началась спонтанно. Морозов, решив не изображать грудную мишень, прыгнул за ближайший каменный выступ и достал револьвер. Андрей с тоской смотрел на французов и молил всех богов, какие есть, чтобы лягушатники не бросили в повозку ручную бомбу. Беспорядочная пальба длилась не особенно долго и вскоре утихла, уступив место переговорам. Французы предлагали сдаться, но как-то неуверенно, словно боялись чего-то или, скорее всего, ожидали кого-то. Турки это прекрасно поняли и тянули время, как только могли. Андрей осторожно выглянул из-за камня и увидел французского офицера, который через переводчика пытался убедить бородатого в своей правоте. Выстрел в спину и француз, нелепо взмахнув руками, упал на камни. Турок хладнокровно прирезал переводчика и приказал открыть стрельбу. Выстрелы, многократно усиленные горным эхом, почти оглушили Морозова и он, по-пластунски отправился к арбе.

С Дроздовым и Мишрисом не произошло ничего страшного, видно призрачная царица хранила избранников судьбы до поры до времени. Сыновьям Галлии явно не повезло, но в баталии даже везение штука относительная. Партизаны обыскивали трупы, собирали оружие, боеприпасы и радостно приветствовали своих товарищей, взявших карателей в клещи на узкой горной дороге. Бородатый семенил следом за поджарым офицером, и что-то сбивчиво объяснял, указывая пальцем на арбу. Морозов нервно закурил, хлопнул ладонью по карману с оружием и поразился беспечности кемалистов. Офицер внимательно посмотрел на пленника.

— Кто Вы такой? — на прекрасном французском языке спросил турок, — Что с Вашими спутниками? Надеюсь не тиф?

— Эндрю Фростер, американский инженер! — ответил Морозов, — Мне сказали, что под Карабюком есть залежи коксующихся углей и кампания решила это проверить. Мои помощники больны, но это не заразно. Заблудился. Проводника найти не удалось.

— Фарид Чолак, командир отряда освободительной армии генерала Кемаля! — представился офицер и учтиво поклонился, — Не время для бизнеса, хотя кто Вас, американцев, разберет. Едем в лагерь!

Андрей хмуро кивнул, зная, что спорить бесполезно, залез на арбу и стеганул коня вожжами. Турок улыбнулся, худыми пальцами разгладил свою бороду и причмокнул от удовольствия, увидев пристреленного барашка. Морозов обреченно махнул рукой и принялся смотреть по сторонам, стараясь запомнить дорогу.

Окружающее очень напоминало крымские горы, даже подъем сродни пути на Караби-яйлу со стороны арпадского леса. Миновали узкий проход, охраняемый причудливыми скалами-стражами, и оказались на каменистом плато, заросшем высокой еще не жухлой травой. Виднелись островки чахлых рощиц, какие-то холмы и каменные останцы. Провожатый указал на лесок в ложбине, над которым поднимались едва заметные дымки костров.

Выбитая колея нырнула в тень деревьев и вскоре привела к большому лагерю, где суетилось множество людей. Повстанцы встретили прибывших партизан радостными криками и приглашали отведать горячей похлебки.

Фарид указал Морозову на большую палатку, возле которой прогуливался часовой. Охранник подозрительно посмотрел на пленника и кивнул, когда Андрей отдал оружие. Фарид злобно выругался в адрес подчиненных, не обыскавших задержанного иностранца, и распахнул полог палатки. В полумраке, на коврике, сидел человек в халате, накинутом поверх английского френча, и курил трубку.

Человек в халате лениво кивнул, внимательно посмотрел на Морозова и указал на место рядом с собой.

— Американец? — по-английски обратился командир, — Это хорошо! А может быть русский?

— Может быть, — согласился Морозов, — Был до октябрьского переворота. Потрудитесь прочесть вот это!

Андрей достал письмо стамбульского муллы и передал его Фариду. Офицер кивнул, просмотрел текст и передал бумагу начальнику. Тот недоверчиво развернул письмо, дважды прочитал и недоуменно пожал плечами.

— Это говорит лишь о том, что Вы не агент Сюрте Женераль или Интилидженс Сервис, — холодно ответил партизанский полковник, — Я не верю в сказку об американской концессии! Я почти уверен, что Вы пробираетесь в Россию и помоги Вам Аллах. Хотите чаю? Я против любых отношений с нынешней Россией и, к слову сказать, топил в Трабзоне Мустафу Субхи и его людей, а Фарид завязывал мешки шелковыми шнурами.

Морозов согласно кивнул, налил пиалу ароматного напитка и сделал пару глотков. С минуту рассматривал собеседников и размышлял о своих убогих конспиративных способностях. С другой стороны не все так плохо как показалось на первый взгляд.

— С Вашего позволения, я останусь американцем, — ответил Морозов, — Не каждый столь проницателен, а мартовский договор с большевиками не добавляет оптимизма. Надеюсь, меня топить не будут, потому как негде!

— Напротив, даже поможем переправиться в Россию, хотя это и не понравится Ататюрку, — улыбнулся Фарид, — Что Вы забыли под Карабюком? Не уголь же, в самом деле? Лекаря я уже направил к Вашим друзьям, а пока идемте к моему костру, и отведаем барашка! За каким шайтаном его надо было тащить в горы?

Морозов встал, поклонился человеку в халате и вышел вслед за Фаридом. Возле костра сидели двое, как понял Андрей офицеры, да бородатый арбакеш колдовал над ароматной похлебкой. Только сейчас Андрей понял, что зверски проголодался и ощутил, что рот наполнился слюной. Вечер почти незаметно перешел в ночь, и свет костра стал еще ярче. За освещенным кругом фигурки людей казались тенями, которые гремели котелками, стучали топорами и хрустели ветками. Похлебка действительно удалась на славу и Андрей, отставив в сторону миску, блаженно растянулся возле огня. В лазаретную палатку идти не имело смысла, да и зонгулдакский лекарь высказался более чем однозначно по поводу странного недуга, а местного коновала лучше не раздражать для пользы дела.

— Можете расположиться в моей палатке, — предложил Фарид, — Когда-то я был неплохим инженером, учился в Магдебурге, а в этих горах совсем одичал.

— Воевали? — улыбнулся Морозов, — Наверное, под Трабзоном?

— Именно, — ответил Фарид, зачерпывая пиалой, чай из котелка, — Здорово нам тогда всыпали! Если бы не господин Ульянов, Турцию постигла бы участь империи Рум!

— Моя бы воля! Живьем на костер этого господина! — процедил Андрей и нервно закурил.

— Прошу прощения, мсье! — стушевался партизан, выплеснул недопитый чай и устало направился к палатке.

— Зря я так! Неплохой парень, а я испортил человеку настроение, — размышлял Морозов, — Но ведь задел таки! За живое задел, черт возьми! Отлично, все идут спать и дров оставили довольно много. Так вот…

— покровительственно говорил Диофант, появившийся, как всегда, в самый подходящий момент.

— Откуда ты опять вылез? Сариссы я тут в упор не вижу, а вот трехлинеек со штыками сколько угодно, — пробурчал Морозов, — А штыком я разделаю под орех дюжину гоплитов вместе со стратегом!

— вкрадчиво, словно искуситель, говорил Диофант.

— Сожрали мы барашка! — хмыкнул Морозов, — И где прикажете проводить жертвоприношение?

Древний полководец обиженно отшатнулся, подняв сноп искр, и на мгновение слился с чернотой ночных гор. Андрей оглянулся. Никого. И слава богам, богиням и божественным детям, а то сочтут, что американец прямо тут, на яйле Западно-Понтийских гор и подвинулся рассудком.

— Какие мы ранимые, — криво усмехнулся Морозов, — И какого же цвета кровь предпочитает их вампирское величество? У меня лично, алая!

Диофант опустился на бревно, откинул капюшон и задумчиво разгладил окладистую бороду. Варвар! И я должен терпеть выходки избранников царицы, которые даже не пытаются понять величие задуманного.

— Дракон-то не очень большой? — усмехнулся Андрей, обреченно махнул рукой и бросил в огонь пустую папиросную пачку, — Дальше что? Кого будем резать? Тьфу! Ну, Антон Васильевич, удружили! Найди мне, стратег, сякого такого комиссарика и я зарежу сатанинское отродье на любом алтаре!

Диофант презрительно скривился, отодвинулся от огня и накинул капюшон, совершенно скрыв лицо. Странные нравы у этих скифов! Бери любого и режь, не спрашивая о благодарности, лишь бы Дева осталась довольна! Забыто, совсем забыто искусство общения с богами!

Диофант превратился в иссиня черного ворона и, пронзительно каркнув, растворился в снопе искр, прогоравшего бревна. Андрей криво ухмыльнулся и поискал взглядом душу с заветным куревом.

Лагерь, как назло, почти полностью обезлюдел, и только нечастые окрики часовых напоминали о реальности. Все-таки Фарид хороший парень! Андрей выудил из-под бревна початую пачку ядреных турецких папирос, оброненную молодым человеком, и с наслаждением затянулся. Все складывалось не так уж и плохо, хотя предстоящее вызывало некоторое беспокойство в, так сказать, моральном аспекте. Хорош герой Ледового похода, дававший присягу царю и Отечеству, приносящий кровавую жертву в храме, забытом даже богом которому посвящен. Докатились, господа белогвардейцы, до полной ручки докатились, заключив союз с древними демонами против новой, пятиконечной напасти.

Андрей взглянул на часы и мрачно вздохнул. Оставалось больше часа ожидания в неизвестности. Дроздовец поставил на угли полупустой котелок с остывшим чаем и достал из кармана бутылочку дешевой виноградной водки, а то со всей этой мистикой недолго и пневмонию подхватить с простудой в придачу.

 

Глава 13

Световое море разбушевалось и беззвучно точило, столетие за столетием, скалу, на которой стоял дворец Девы, осколок былого могущества. Колоннада дорийского портика грозила обрушиться в пучину и кануть на дно огромного черного глаза или скорее пасти, поглотившей почти весь призрачный Херсонес. Казалось, все это нисколько не волновало царицу, пребывавшую в ипостаси трехголового монстра, что говорило о совершенно дурном настроении, извечной хандре досаждавшей уже не первое столетие, а века так, с шестого христианской эры. А какое, спрашивается, может быть, настроение сущности, забытой много лет назад, лишенной силы и наслаждения от гекатомб благодарных почитателей.

Три головы никак не могли осилить содержимое единственного кратера и Дева, совершенно спонтанно, приняла облик, более подходящий для царственной особы, нежели монстр из ночных кошмаров.

— Гикия! — обратилась богиня к верной служанке, — Три головы должны пить из трех чаш, а не из одной! Даже это триликое нечто, отнявшее мою власть, едино! Одна его часть прибита гвоздями к доскам, другая витает непонятно где, а третью никто не видел!

— О мудрая базилисса! — испуганно ответила Гикия, прекрасно знавшая, что подобные нотации, никогда не оканчивались ничем хорошим, — Асфодел уже трижды распустился, как стратег Диофант попросил о встрече, но ни одна из трех частей Вашей божественности не расслышала моих слов!

— Желаю видеть Сириска, сына Гераклида! Проси ко мне стратега! — произнесла богиня и переместилась на высокий трон, возле которого мирно дремал вожак стигийской своры.

Царица ударила ногой животину, и пес, недовольно тявкнув, превратился в струйку черного дыма, исчезнувшую под сводами тронного зала. Диофант вошел к повелительнице теней, лязгая начищенными доспехами, в сверкающем шлеме, с коротким мечом на поясе. Остановился, не доходя трех шагов до трона, и церемонно поклонился.

— Ты решил воевать со своей царицей? — язвительно поинтересовалась Дева, — Ты меня заставил ожидать, как и Сириск, которого никогда не найдешь во время!

— Ваша божественность меня звали? — послышался голос историка, появившегося с письменными принадлежностями и свитком папируса в руках.

Гикия заняла свое место за спинкой трона и тоскливо посмотрела сначала на Диофанта, а затем на Сириска. Стратег без армии, историк, сочиняющий бесполезный труд, город отживший свой век, навевали скуку, и бывшая архонтесса с наслаждением зевнула.

Единственное что нарушало привычное однообразие, так это черный глаз, поглотивший не одну душу, а вот ее, Гикии, эту самую душу взял и выплюнул, швырнул на камни, исцарапал призрачную плоть. Даже бесконечная охота за духом бывшего супруга надоела так, что хотелось выть злобной стигийской сучкой, призывая Цербера. Впрочем, выть тоже надоело.

— Сириск! — продолжила Дева, — Записывай мои речи! Диофант, как поживает нужный мне Палладий? Я долго буду ждать кровавую гекатомбу?

— Могущественная! — спокойно ответил полководец, — Героев выбирал не я! Я воин, а не жрец! Не мне тягаться с Триединым и даже архангел Михаил мне не по силам!

— Не забывайся, червь! На то чтобы вывернуть твою душу у меня сил хватит! — отрезала царица, вскочила и топнула ногой так, что гулкое эхо раскатилось под сводами.

Диофант безразлично выслушал базилиссу, лишь постукивал указательным пальцем по навершию меча, в тревожном ожидании развязки. Трудно быть призраком, влачить жалкое существование и не получать встряски даже от гнева кровожадного нечто. Ведьма! Пусть сверкает черными глазищами и порычит в облике зверушки из экзотического зверинца. Таксиарх даже улыбнулся от таких мыслей, которые появились в голове, потому что мертвым терять нечего, а вот живым…

— Сириск! Все записал? — холодно сказала богиня, — Указано ли лохаргам священное место?

— Нет, божественная! — несколько более резко, чем следовало, ответил Диофант и вызвал очередную вспышку гнева.

— Исчезни! — разозлилась самодержица и лишь одним взглядом превратила наглеца в безмолвную тень под потолком, — Сириск! Твой дед, Парменонт, был первым жрецом в моем храме, не так ли?

— Вы ошибаетесь, царственная, — растерянно ответил летописец и мрачно посмотрел на тень Диофанта, — Первым жрецом храма Вашей божественности был мой прадед, Агесилай Гераклейский!

— Исчезни! — буркнула Дева и обернулась к Гикии, — Каковы наглецы!

— Уже исчезаю, госпожа! — прошептала дочь Лисимаха и улетучилась вслед за вожаком стигийской стаи.

Дева нехотя поднялась с трона и подошла к бассейну в центре зала. Неподвижное водное зеркало стало матовым, потом в его глубине появились очертания неясных фигур и, наконец-то, изображение приобрело перспективу. Богиня мягко коснулась мыслей человека, сидевшего возле угасавшего костра, ощутила тревогу и смятение избранника и покачала головой. Дворец содрогнулся и портик, на берегу светового моря, обрушился вместе с изрядным куском источенной штормами скалы. Вода в бассейне замутилась, разрушив видение, а Дева с трудом удержалась на ногах, успев опереться на колонну. Еще один толчок и богиня, ужас то какой, упала на колени, к вящему удовольствию более могучего противника. Хотела подняться, но очередной толчок изрезал пол торжественного атрия трещинами и швырнул тело к подножию трона. Впервые Дева ревела, подобно обычной смертной девчонке ревела, размазывая холеной рукой слезы по щекам. Ей помогли подняться и базилисса, прижавшись к плечу Диофанта, почти успокоилась, прекрасно зная, что о минутной слабости никто не узнает. Удивительная вещь, но стоило ощутить опору, и память услужливо подсказала, пожалуй, единственно верное решение.

 

Глава 14

Ближе к полуночи с, окаймляющих плато, вершин начала спускаться противная сырость, и костер задымил, придавленный распростертой ладонью южной ночи. Даже сухой хворост шипел на углях так, словно насквозь пропитался водой. Морозов зябко поежился и ругнулся по поводу едкости дыма, выедавшего глаза. Нормальные люди уже третий сон в палатках видели, а идиоты-шизофреники ожидали призраков. Сделал еще парочку глотков спиртного, снял пиджак и принялся раздувать едва живое пламя. Хрустнула ветка.

— Кто здесь? — по-немецки спросил врангелевец, — Фарид, ты?

Ответа не последовало, да и сами шаги затихли, словно полуночник испугался, обнаружив что в сонном лагере кто-то бодрствует, помимо часовых. Вспыхнул огонек папиросы и из темноты шагнул приземистый человек в костюме военного покроя. Он немного постоял возле кучи дров и неторопливо подошел к темно-багровой яме костра.

— Не помешал? — с сильным акцентом спросил незнакомец, — Что-то не спится, видно воздух тяжелый. У Вас тоже бессонница?

Голос показался Андрею знакомым, причем настолько знакомым, что рука произвольно потянулась к револьверу. Вспомнилось лихое лето двадцатого, когда после отчаянного десанта удалось прогнать краснопузых к Донбассу, и штыковые атаки белогвардейцев напоминали времена похода на Москву Добровольческой армии.

— Присаживайтесь, хотя с костром что-то неладное, — буркнул Морозов, достал папиросу и нервно прикурил от едва тлевшей головешки, чтобы остаться неузнанным.

Мелитополь, покрытый соленой степной пылью, встретил дроздовцев жарой, нагретым металлом и суетой прифронтового города. Их бросили на помощь марковцам, и Туркул по этому поводу долго возмущался, превратив заседание штаба дивизии в, прямо-таки, церковную исповедальню. Командовал отрядом Дроздов, который после общения с Антоном Васильевичем, изрыгал проклятия в адрес степных зайцев, африканских крокодилов и марковцев, которые прощелкали клювом маневр битой перебитой тринадцатой дивизии красных. Морозов, расквартировав личный состав, отправился на поиски Александра, задержавшегося в штабе по делам отнюдь не военным, а скорее алкогольно-житейским, свалив на плечи ближнего заботу о подчиненных. На мелитопольском рынке Андрей выпил стакан картофельного самогона и, не успев даже закусить, напоролся на штабную крысу, одетую с иголочки и тоже, заметьте, пьяную. Бумажная душа решила придраться к форме одежды, но патруль, выступивший в роли третейского судьи, забрал и правых и виноватых в кутузку. В камере штабист стал подбивать к дезертирству, а после категоричного отказа в виде удара кулаком в челюсть, вызвал начальника гауптвахты. Начальник не поверил ни единому слову штабиста, вкатил ему еще пять суток ареста, а Морозову вручил предписание следовать в часть и готовиться к маршу на Токмак.

Как же его звали? Капитан Бурлович, или как-то похоже, короче Чеховская лошадиная фамилия.

— Вы явно не турок! — улыбнулся этот…ович.

— Американец! — буркнул Морозов, — Да и Вы не похожи на анатолийца!

— Я русский! — с гордостью ответил собеседник, — Военпред товарища Фрунзе! Слава Богу, что большевики ценят специалистов!

— Вот как! — удивился Морозов, добавляя хрипотцы в голос, — Извините, простыл немного!

— Бывает! Привез борцам против Антанты оружие! Завтра еду в Анкару к товарищу Кемалю, который раскаялся в смерти Мустафы Субхи!

— Сомневаюсь, — улыбнулся Андрей и пошевелил веткой почти остывшие угли, — Представляю ужас, если бы в конгрессе сидели одни негры, которые вчера копались в отбросах, а сегодня стали бы руководить заводами Форда или банками Рокфеллера!

— Лет через тридцать увидим! — с горячностью заверил ренегат и достал бутылку настоящей водки, — Выпьем за новую Россию!

— Выпьем, гнида! Какие тридцать лет? Эта ночь для тебя последняя! — подумал Морозов и сделал пару хороших глотков зелья.

Ночная тишина тихо подкрадывалась к спине, держала в тревожном напряжении, подготавливая только ей известную феерию, бал во мраке с человеческими жертвоприношениями. Агент большевиков лениво допил содержимое бутылки и мутно посмотрел сквозь стекло на собеседника. Костер вспыхнул неожиданно ярко, словно сырость уже погрела руки и настала пора напомнить волкам и зайцам о завтраке. Тишину разорвал протяжный вой, тоскливый и зовущий за собой, к зайцам в гости. Тучи, словно испугавшись ночных хищников, убежали за ближайшую гряду, и взошла Луна, яркая как никогда, окрасив деревья серебристыми блестками.

Андрею захотелось присоединиться к жизнерадостному вою, но вовремя одумался. Только этого не хватало, хотя до чего привлекательно кувыркнуться через нож в пеньке и серой тенью перегрызть горло этому большевичку. Если ножа нет, то можно и через пустую бутылку, но в этом действе господину полковнику нет и быть не может соперников. Андрей достал из кармана часы и удовлетворенно крякнул.

Полночь. Перстень, подаренный англичанином, пульсировал, а потом сжал палец так, что заставил владельца застонать от боли. Легче стало в тот момент, когда вода, нагретая пламенем костра, закипела и Андрей, повинуясь странному наитию, принялся собирать травки, о которых понятия не имел. И все же сбор был неполным. Почему? Просто знал и все тут! Камень на перстне сверкнул, и тоненький серебристый лучик указал на неприметный желтый цветок, с бледными, с проседью листьями. Остро пахнущие травы брошены в костер и Морозов остановился возле огня, не ища смысла в своих действиях. Большевичок мирно спал, свернувшись калачиком возле огня, бормотал что-то неразборчивое и нежно гладил выпитую бутылку, называя ее почему-то Розалией Самойловной.

Морозов пожал плечами и зачерпнул пиалой содержимое котелка. Настой получился отменный, слегка горьковатый, но приятный на вкус. В голове зашумело и ощущение легкости, почти невесомости, наполнило не только тело, но и казалось самое естество. Поклонник какой-то Розалии Самойловны очнулся и, на четвереньках, подполз к котелку, томимый сухостью во рту.

Экс-капитан почти полностью опорожнил котелок, икнул и заблеял словно барашек. Пределы лесочка раздвинулись, ближние деревья ушли за горизонт и на дне каменной чаши, залитой дневным светом, стоял лишь жрец в длинной льняной тоге, да у ног сидел раб-мириандин в ошейнике, скулил подобно побитой собаке, и просил о пощаде по-гречески. Андрей еще раз оглянулся по сторонам, отметил знакомые вершины Западно-Понтийского кряжа и удивленно посмотрел на добротную дорогу, петлявшую по долине. Мгновение и дороги не стало, лишь более или менее ровная петля, по которой только и можно проехать, не переломав ноги коня. Вершины густо покрылись лесом, да и сам Андрей изменился; стал солиднее и старше. У ног копошился уже не раб, а запуганный до смерти римский центурион в разорванном плаще и, потерявшей былой блеск лорике. Этот опустившийся повелитель Ойкумены грозил тощей рукой жрецу, призывая на его седую голову гнев Марса и Юпитера Капитолийского.

Иерофант не обращал внимания на эти вопли и хотел лишь успеть в урочное время к святилищу, чтобы заставить Лукулла покинуть Вифинию, призвав на помощь подземных богов. Лукулл, толстяк Лукулл, обедавший у Лукулла, почему-то напоминал тощего Бланка-Ульянова с куцей дрожащей бороденкой, сочинявшего очередной бред о многообразии тактик российской социал-демократии и поэтому пусть предсмертные вопли центуриона усладят душу Великой Гекаты.

Она пришла неожиданно, и сердце Андрея защемило, несильно так защемило, но очень настойчиво. Чистый горный воздух не давал облегчения, стал плотным, словно вода мертвого моря, неспособная утолить жажду не только в жизни, но и в смерти. Почему именно она? Она ведь погибла осенью двадцатого на Перекопе! О боги, если вы есть, то будьте милосердны, если вы боги, а не демоны!

Оставшаяся вечно молодой сестра милосердия Мария исчезла, уступив место смешливой охотнице, которая бесстыдно дразнила голыми коленками из-под короткой туники, сжимая в руке тугой лук из рогов антилопы. Такая красавица пристрелит и глазом не моргнет, а если и моргнет, то лишь для того, что бы оценить расстояние до очередной жертвы. Ух, хороша! Молчу красавица, молчу и даже не думаю о бренном, все больше о вечном! Охотница добродушно улыбнулась и, взглядом, приказала следовать за собой к вершине, гуще других покрытой лесом. Пленного римлянина волокли два гераклеота, появившиеся также неожиданно, как и сама лучница.

Потомок капитолийской волчицы даже не пытался вырваться, а покорно семенил за стражниками, которые не упускали случая толкнуть его тупым концом копья под зад или наступить на развязавшийся ремень калиги. Дорога резко пошла в гору и свернула к лесистому подножию горы с вершиной, срубленной лабрисом давнего катаклизма. Охотница скрылась в густом подлеске, и только легкий ветер прошелестел ей вслед колючим кустарником. Резкий вскрик и на дорогу упало тело неосторожного пастуха, заблудившегося на свою голову в священном лесу. Андрей переступил мертвое тело и, постукивая длинным посохом, направился дальше, проклиная юношу за неосторожность. Готовишь мистерию, истязаешь тело и душу, а всякие молодые эфебы все портят. Посох. А он откуда взялся? А почему, собственно, верховному жрецу и не ходить с этой дубиной, которая так приятна на ощупь и принадлежит ему по праву. Это тебе не трехлинейка в боях под Мелитополем, хотя и это своеобразный жезл мага Дроздовской дивизии. Стоп! Дроздовской дивизии нет в Митридатовом царстве, а трехлинейками гоплиты не воюют! Это было в прошлом или будет в невообразимо далеком будущем.

Жрец, раздраженно вытер со лба пот, и остановился, поджидая гераклеотов. Андрею было противно наблюдать за тем, как извивался на земле пленник, как целовал следы гераклеотов, прося пощады. Иерофант же удовлетворенно потирал окладистую бороду, шепча благодарность подземным богам, отобравшим у жертвы разум. Охотница появилась неожиданно, осуждающе посмотрела на жреца, согнувшегося в поклоне, и вогнала стрелу в землю по самое оперение.

Процессия двинулась дальше, и по мере подъема к вершине все сильнее ощущался древний дух, не то чтобы злой, но явно недовольный присутствием посторонних. Иерофант дал знак остановиться, поняв, что при следующем шаге сердце выпрыгнет из груди. Охотница тревожно достала стрелу из колчана, но не решалась разбудить дремавшего зверя. Божественная сделала едва уловимый жест и растворилась в тени раскидистого дерева. Жрец почувствовал облегчение, перестал держаться за грудь и продолжил шествие, ибо солнце уже стояло в зените.

И снова дорога петляла среди деревьев, опутывая серой лентой плосковершинную гору. Лес притих и только легкий ветерок шелестел где-то внизу, но так тихо, словно боялся разбудить исконного владыку этих мест. Лесные великаны расступились, открыв пыльный, выжженный солнцем склон. Где-то вверху, почти полностью заслоненный каменным останцем, виднелся черный зев священной пещеры, доступный немногим лишь в урочные часы. А во всем виноваты жрецы мариандинов, которые четыре века назад прокляли святилище Лунной Девы и никак не разрушить их заклинания, разве что свежей человеческой кровью. Кровь, конечно, неплохо, но в скальное подземелье еще требовалось войти и непросто войти, но и сразиться неизвестно с кем. Старик нетерпеливо стукнул посохом по серому камню и посмотрел на своих спутников. Гераклеоты утихомирили легионера, визжавшего словно поросенок, и согласно кивнули. Лохарг, командовавший стражниками, вытащил короткий меч, хотел опередить старого иерофанта, но остановился, увидев белесый туман, опускавшийся на дорогу рваными клоками. Ой, не мечом здесь надо орудовать, а словом!

Андрей, глядя на молочно-белое нечто, принялся вспоминать какое-нибудь заклинание из арсенала мартинистов, но вместо этого в голову приходила всякая чушь, вроде перечня кораблей из «Илиады». За пеленой послышался резкий звук буцины и римлянин воспрянул духом, мечтая о помощи. Лохарг гераклеотов не выдержал и бросился вперед, словно хотел в одиночку уничтожить, прикрывшихся туманом демонов. Гоплит, едва зацепив зыбкое щупальце, выронил меч и, грохоча доспехами, покатился вниз, к самой кромке деревьев.

— Это все Титий! — послышался в голове жреца раздраженный и немного капризный женский голос, — У самого сил мало и обратился через Идайю к Рее!

— Величественная! Я всего лишь смертный…, - начал было возражать иерофант, но осекся, ощутив гнев повелительницы.

И что у меня на левой руке? Не гераклейский ювелир его делал! А камень как блестит, словно живой глаз! Чье око? Пусть теперь смотрит на поединок в горах мариандинов, равных которому не было со времен Язона. Туман превратился в полупрозрачное холодное пламя, которое алыми бликами заиграло в складках белоснежной одежды жреца. Шаг навстречу и огонь, лизнув камни, погас.

— И где мрачные стражи? Слава охотнице, а то уж…,- подумал жрец и остановился, чтобы перевести дыхание.

— Молчи! Даже не думай о них! — ответила богиня едва различимым шепотом.

Подъем казался бесконечным, и с каждым шагом наваливалась усталость. Хотелось упасть на горячие камни и вздремнуть, погрузиться в приятные сновидения, стать одним из монолитов и лежать здесь бесконечные годы. И снова перстень болью отогнал сон, заставил идти дальше к заветной пещере, в которой окружающее нереально, а призрачное истинно. Гоплиты устроились в тени каменной ниши и заснули, а пленник покорно побрел навстречу гибели, погрузившись в колдовскую дремоту. Вот и святилище, заполненное непроглядной клубящейся чернотой, которая лязгала оружием, разговаривала на едва понятном мариандинском диалекте, дразнила запахом горелого мяса и прокисшего вина.

Жрец, уже далеко не юноша-эфеб, остановился, посмотрел на посох, покачал головой и сделал шаг вперед. В самом деле, что ему терять? Жизнь почти прошла и негоже ветерану Гераклеи пугаться не упокоенных призраков. За порогом святилища было пусто, воняло нетопыриным пометом, и едва уловимым тленом. Иерофант презрительно посмотрел на два скорченных скелета, безразлично пересыпал ладонью пригоршню тусклых золотых монет, покачал головой, увидев затянутую паутиной нишу, и остановился при гадючьем шипении из алтарного чертога. Ну, это не страшно. Они уже давно не ядовиты и две гадюки остались лежать на камнях черными шнурами, попав под удары окованного посеребренной бронзой посоха.

Римлянин на четвереньках подполз к алтарю, поцеловал ноги жреца и блаженно растянулся на каменном ложе. Тело легионера конвульсивно дергалось, словно пребывало в объятиях любимой женщины, и Андрею послышался томный стон призрачной красавицы.

Жрец вооружился дубинкой, обшитой мягкой кожей, и приготовил кинжал с лезвием из голубоватой стали. Скоро, очень скоро богиня утолит жажду и обретет новые силы. Жаль, что презренный краснопузый попадет не в царство Аида, а в заросли асфодела. Стоп! Какой такой большевичок? Презренный римлянин, выкормыш капитолийской волчицы, поджавший хвост при одном запахе стигийской стаи. Короткий, почти без замаха, удар дубинкой в голову жертвы и тело легионера выгнулось дугой. Взмах ножа и из перерезанного горла хлынула темная кровь, густыми струями стекая в каменную чашу под алтарем. Нечто темное поднялось над окровавленным камнем, заполнило собой нишу, осветило ее ярким лунным сиянием, соткало из нее женскую фигуру, совершенную в своей красоте. Мертвец вспыхнул ярким огнем и пепел смешался с кровью. Богиня обрела плоть, отливавшую серебром, красивую и холодную, словно вершины зимнего Тавра, лишь в глазах постепенно угасал живой огонек.

 

Глава 15

Андрей очнулся возле прогоревшего костра от непонятного шума в одной из ближних палаток. Сначала раздался истошный вопль, а затем из матерчатого домика выскочил партизанский фельдшер, держась обеими руками за ягодицу. Вслед за эскулапом медно-красной молнией загрохотал тазик для пускания крови. Полог откинулся и на свежий воздух вырвался Дроздов с окровавленным ланцетом.

— Твою мать! — рычал подполковник, — Сволочь трактирная! Крокодил черноморский! Значит, пока я спал, меня перетащили в горы! Кровососы!

Дроздов схватил первую попавшуюся трехлинейку и пару раз выстрелил в воздух. Из палаток, прямо в исподнем, выбегали люди, лихорадочно хватали оружие и оглядывались, ища врагов атаковавших лагерь.

— Саша, прекрати! — крикнул Морозов, и его друг от неожиданности вздрогнул, отшвырнул оружие и погрозил кулаком орущему фельдшеру.

Турки успокоились, покричали, вспомнили пару десятков шайтанов и разошлись по своим делам. Дроздов, все еще злой как черт у адского котла, плюхнулся рядом с другом и мрачно посмотрел на него.

— Рассказывай, муфлон горный! — процедил Александр, — Что это за балаган, в котором чирикают кракозяблики?

— Вот сиди, командир, и слушай! — хмуро отрезал капитан, — Крокодилы в горах не ревут!

Андрей долго рассказывал историю их одиссеи и Дроздов, надо отдать ему должное, внимательно выслушал до конца, изредка уточняя те или иные моменты.

— Занятно! — вздохнул Александр, — Жертва говоришь? Покажи пергамент с договором!

— Иди ты знаешь куда? — огрызнулся рассказчик, — Все было как во сне, но факты вещь упрямая. Ты очнулся, вышел из комы и теперь зудишь, хотя мог бы и поблагодарить за участие.

— Спасибо, господин Фауст! И каковы условия договора? Чур, в следующий раз краснопузого буду резать я! Пусть во сне, но приятно, черт возьми!

К друзьям устало подошел Фарид, удивленно посмотрел на Дроздова и присел рядом, угостив присутствующих папиросами.

— Господин Лемке! Как Ваше здоровье? Я Фарид, начальник штаба партизан!

— В ушах немного звенит, и нос чешется, а так ничего, — буркнул Дроздов и закашлялся от едкого папиросного дыма.

— И слава Аллаху, однако, с нашим лекарем поступили жестоко! Зря Вы так с ланцетом! — покачал головой Фарид, — Господин Фростер! Вы всю ночь сидели у костра?

— До полуночи наверняка, а там…,- ответил Морозов, — Что-то случилось?

— Человек пропал! — вздохнул Фарид, — Все утро искали! Генерал будет в бешенстве! Мой проводник покажет Вам дорогу!

— Проводите нас в Эрегли! — согласился Морозов, — Надо обследовать тамошние предгорья.

— Можно и в Эрегли, — согласился Фарид, — После завтрака и отправитесь!

— Спасибо за гостеприимство, — ответил Андрей.

К костру подходили остальные офицеры отряда, обменивались любезностями и косились на виновника утреннего переполоха. Повар суетился возле котла и ароматный запах похлебки напомнил, что голодный желудок не лучший советчик. Арвидас очнулся примерно в одно время с Дроздовым, но его менее бурное пробуждение обошлось без жертв и разрушений. Литовец, шатаясь, словно пьяный, вышел из палатки и долго осматривался без тени удивления на лице. Арвидаса знобило, и он подошел к костру, возле которого отдыхали его спутники.

— С пробужденьицем, святоша! — громко сказал Дроздов.

— Началось! — схватился за голову Дроздов, — Ахеронт это куда? Где трехголовый кобель воет? Все там будем, рано или поздно!

— Шхуна на Севастополь ждать не будет! — вздохнул Морозов, — Собираемся!

— Без полуштофика? — обиделся Дроздов, — Вы там с этой Лунной ведьмой на короткой ноге, так пусть разрешит хотя бы четверть штофа в день, а то руки дрожат! Не такая уж и большая плата для наемника.

— Не юродствуй! — попросил Морозов, — Арвидас! Вот наказание божье!

Поручик встал и, словно марионетка, направился к ближайшим кустам, вооружившись кухонным ножом.

— Оставь его! — хихикнул Дроздов, — Пусть человек спокойно зарежется!

Арвидас, к величайшему огорчению подполковника не покончил с собой, а вернулся с целым букетом трав, источавших горький приторный запах.

- Чего ты приволок, юродивый? — вспыхнул Дроздов, — Советую перекусить, сударь! Скоро выступаем, а духанов по дороге нет!

Арвидас, между тем, аккуратно разложил травы в тени дерева, взял свою миску и без аппетита поел.

— Ты хоть знаешь где искать это? — поинтересовался Дроздов у друга, сосредоточенно курившего папиросину.

— Понятия не имею! — ответил Андрей, — Помню, когда я был гимназистом, нас из Херсонеса выгонял Карл Казимирович. Выгонял, когда был не в настроении, но бывало, рассказывал уйму интересных вещей. Основали город переселенцы из Гераклеи и запрятать Палладий должны были аналогично. Карл Казимирович предполагал, что Палладий хранился в храме Девы, хотя Лепер был другого мнения.

— Напустил тумана! Не видно ни зги! — констатировал Дроздов, — Как выглядит этот Палладий, ядри его за ногу?

— Не знаю!

— Вот за что я тебя люблю, Андрэ, так это за конкретность! — улыбнулся Дроздов, принимая от одного из офицеров кружку второсортного виски, — Тьху! Стерва твоя богиня, как и все бабы!

Фарид надолго скрылся в штабной палатке, а когда вернулся, то был бледен, что сама смерть. Видно гнев партизанского полковника обрушился, словно лавина в ясный день и эта самая лавина похоронила не только планы Фарида.

— Ну что? — поинтересовался Морозов.

— С отъездом придется повременить, господин Фростер! — сообщил начальник штаба, — Командир почему-то уверен, что здесь не обошлось без Вашего участия. Я ему попытался доказать, но… Сами понимаете!

— Понимаю! — кивнул Андрей, — И сколь долго нам здесь сидеть?

— Дней пять! Пока из Анкары не придет соответствующее указание.

— Вы с ума сошли! — возмутился Дроздов, — Вы представляете, какую неустойку мы заплатим кампании? Сделаем вид, что сбежим, а Вы сделаете вид, что нас не поймали или сбросили в пропасть. Пропасть даже лучше! Никто не обвинит в потере бдительности, ядри его за ногу!

Фарид почесал затылок, отрицательно покачал головой и приставил к «господам геологам» парочку охранников, для надежности.

— Что будем делать? — вздохнул Морозов, — Время идет!

— Подождем до вечера, — ответил Александр, — Станем сухопутными крокодилами, прослезимся напоследок, скрутим шеи часовым и тихо уползем, щелкая зубами!

Андрей сладко зевнул, кивком выразил согласие с мнением друга и, ощутив ломоту во всем теле после предутреннего сна на мокрой от росы траве, отправился вздремнуть часок-другой. Уже засыпая, слышал, как господин подполковник распекал младшего по званию с помощью малого петровского загиба и, судя по всему, безрезультатно. Мишриса, казалось, обходили радость и печаль, гнев и умиротворение. Андрею стало страшно в тот момент, когда понял, что некогда веселый литовец даже дьяволу не интересен, в виду отсутствия предмета торговли.

Дроздов, истощив запас крепких выражений, посмотрел в лицо подопечного, тяжело вздохнул и принялся экспериментировать с початой бутылкой, пытаясь уловить незримую грань между переходом водки в ключевую воду и наоборот. Нюхнешь, и душа прямо поет, но после первого же глотка пропадает и слух, и певческий голос переходит в какое-то блеяние. Александр достал соломину, продул ее и осторожно протолкнул между пальцами в горлышко бутылки.

 

Глава 16

Ослик неторопливо семенил по горной дороге, увозя дроздовцев в сторону Эрегли. Морозов спокойно правил длинноухим рысаком и тревожно смотрел по сторонам, ожидая появления шального партизана с трехлинейкой, а то и самого Кемаль-пашу, собственной персоной. Уж больно быстро командир отряда сменил гнев на милость, разрешил уехать, но обещанного проводника не выделил, лишь неопределенно указал на северо-запад.

— Чего вертишься, как непонятно кто? Смотри на дорогу! — издевался Дроздов, — Чернокнижники должны разуметь чувством, а не задним местом, как я, например!

И что тебе прошептало заднее место? Потеет, наверное?

В ответ подполковник вытер лицо, достал револьвер и приготовился к появлению неизвестно кого. За поворотом дорога резко уходила вниз, и Морозову приходилось сдерживать ишака, который с несвойственной ему прытью рисковал перевернуть арбу.

- Тупое животное! — ругнулся Дроздов и соскочил с повозки, — Стой! Ослиная твоя душа!

Животное, тяжело дыша, остановилось и радостно уткнуло морду в сочные зеленые колючки у обочины дороги. Жарко. Покрытые трещинами скалы нависли над дорогой в тревожном ожидании той самой жертвы, на которую можно обрушиться всей огромной массой. Дроздов оценивающе посмотрел на глыбы, а затем грустно уставился на обедавшего осла.

Из-за поворота послышалось мерное постукивание, будто уставший паломник перебирал массивной клюкой. Словно в подтверждение этому ветерок донес тягучую песню. Песня песней и мелодия знакомая, да слова звучали непривычно тоскливо, так что захотелось повыть в яркий солнечный день.

— Опять видения-привидения! — пробурчал Александр и достал из кармана ручную бомбу, позаимствованную у партизан.

К белогвардейцам подходил человек в длинной льняной одежде, с полотняной сумкой через плечо, обутый в кожаные ременные сандалии.

— Добрый день, дети мои! — обратился незнакомец к офицерам на чистейшем русском языке и поклонился, — Мир вам!

— Вам так же, святой отец! — лениво ответил Морозов, прикуривая папиросу.

— До Эрегли далеко, папаша? — сразу поинтересовался практичный и абсолютно приземленный Дроздов, — А то занесло, хрен знает куда, к чертям собачьим!

— Молись, сын мой, и тем самым посрамишь диавола, — назидательно ответил паломник, — Демоны смущают ваши души и закрывают свет, заставляя блуждать во тьме! И если слепой ведет слепого, оба падают в яму!

— Чего-чего? — чуть не подавился папиросой Дроздов, но странник уже пропал, словно его и не было вовсе, — И привидится же такое! Хватит жрать! Нехватка замучала?

Александр тяжело встал и с помощью хворостины принялся убеждать ослика в своей правоте. Животину ничуть не волновали проблемы двуногих прямоходящих и пришлось ждать того светлого момента, когда скотинка насытится.

— Ничего не понял! Ей богу, крокодилом быть лучше, чем человеком: птички зубы чистят, изредка слезу пускаешь и питаешься вкусным мясом! А самое главное: философия на хрен не нужна!

— Какая уж тут философия, — зевнул Морозов, — Сделают из тебя дюжину сумочек для шлюх с Плас-Пигаль, и дело с концом!

Даже ишаку настолько надоело словоблудие, что бедная животина перестала хрустеть колючками и медленно потащила арбу вниз по дороге. Друзья догнали повозку, забрались в нее, и продолжили путь по горному серпантину, сползавшему в пыльную зелень ущелья. От перепада высоты уши словно заложило ватой и Дроздову все время казалось, что мир стал каким-то беззвучным, онемевшим в одно мгновение. Арвидас сладко зевнул, потянулся словно кот, в глазах которого исчезло мартовское безумие, и посмотрел на Дроздова, ковырявшего грязным пальцем в ухе.

— Господин подполковник, куда это нас занесло? — поинтересовался Мишрис, — Красиво то как!

— Очнулись, мой друг? — полусонно пробормотал Морозов, — Вот и славненько! Теперь правьте нашим драгоценным мустангом, а старый приват-доцент, с Вашего позволения вздремнет!

Мишрис устроился впереди, а капитан перебрался на его место и почти сразу заснул. Дроздов с интересом наблюдал за молодым офицером, ожидая, когда у него в очередной раз помутится рассудок. Сгорая от любопытства, Дроздов казалось, с ума сойдет, причем прямо здесь, под стук копыт упрямого осла.

— Арвидас! Как самочувствие? — осторожно спросил подполковник, ощутив, что опять в состоянии слышать и слушать окружающих.

— Просто замечательно, Александр Михайлович! Вот только не пойму смысла путешествия по горам. Мы должны быть на побережье слушать крики чаек, как в нашей маленькой Литве под Клайпедой. Я, конечно, понимаю, что рев крокодилов мелодичнее, но…

— Изволите язвить, молодой человек? — огрызнулся Дроздов, — Отставить!

— Есть отставить, господин подполковник!

— Так-то лучше! — миролюбиво вздохнул Дроздов, закурил и с минуту пускал серые кольца дыма, — Вот помню, в юнкерском училище, произошла одна история, любопытнейшая история, клянусь стонами похмельной ящерицы в песках Туркестана! Поехали мы на маневры в Тамбовскую губернию, под Моршанск. Есть в тех краях деревня, Сосновка, на окраине которой мы разбили лагерь и нас, меня и моего друга Лешу Чернявского, поставили в наряд, как наиболее отличившихся при посещении гарнизонной гауптвахты. Нас не оставили в беде, принесли пол-штофика «Ерофеича» из ближайшего трактира и две французские булки с маслом. К полуночи начался ливень, и водка пришлась явно к месту. Каюсь! Заснул я под грибком, словно суслик зимой и мое счастье, что никто из господ преподавателей не видел. Проснулся и понимаю, что залетел по это самое, и даже глубже. Лешка исчез. Оставил свою винтовку и словно испарился. Вот стою я, как мокрый тушканчик, с двумя трехлинейками и размышляю, что папенька, царствие ему небесное, отправит за такие дела в занюханую технологичку кувалдой по паровозам стучать, но обошлось, даже лишнего наряда не получил. Подняли роту в ружье и под командованием начальника курса отправились мы искать Лешу. Искали трое суток, и нашли не где-нибудь в трактире, а в Борисоглебске, возле местного монастыря. Стоит парень на коленях и молится, а в глазах форменный идиотизм. Хотел его стукнуть промеж глаз, для просветления ума и не смог. Непонятно откуда появившийся монах удержал кулак, чуть руку не открутил, святоша!

— Монахи — добрые люди, — развел руками Мишрис, — Ну и…?

— Вот Вам, милостивый государь, и ну! Монаха то никакого и не было! Все ребята на меня пялились, а я застыл с поднятой рукой и смотрю куда-то в сторону!

— Занятно, — улыбнулся поручик, — А ко мне как относится эта история? Что потом стало с Вашим другом?

— С Лешкой? Постригся в монахи, а перед германской войной умер в Оптиной пустыне от пневмонии. А что касается Вас, то просто не пойму, каким образом и главное, сколь надолго у Вас мозги стали на место? Я понимаю, что призрачные богини не чета земным ланям, но ведь эти земные-то и понесут так, что ветер обгонят!

— Александр Михайлович! Это все контузия под Мелитополем!

— Контузия? Ну, ну…,- вздохнул Дроздов и уставился на дорогу, отороченную скалами, вроде побитых кариесом зубов гигантской рептилии.

Подполковник даже улыбнулся, представив, что съезжает по языку монстра, искалеченного в неравном бою с каким-нибудь великаном из сказок Перро. Минутное возвращение в детство слегка взволновало, и Александр прогнал от себя и рептилию, великана, и Перро с помощью цитирования боевого устава императорской армии. Помогло. Рептилии не появлялись, но теперь из-за каждого камня высовывались краснопузые в кожанках и рука импульсивно потянулась к револьверу.

— Тьфу! Нервы ни к черту! — ругнулся подполковник и отхлебнул из фляги чистой родниковой воды, — А вот это уже совсем хреново! Андрэ, вставай!

Снизу послышались выстрелы. Арвидас остановил ослика и растерянно похлопал по боковым карманам пиджака, ища револьвер.

— Господин подполковник! Мое…

— Держи уж! — вздохнул Дроздов, передавая оружие, — Смотри у меня, потомок Витовта, без чудачеств!

— Что случилось? Опять безумие нашего литовского друга? — зевнул Морозов, нехотя приподнимая голову.

— Внизу стрельба, — буркнул Александр, — Как бы не влипнуть по самые уши в дерьмо!

— Будем ждать, — лениво ответил Андрей, — Что нам союзники и кемалисты!

Морозов слез с арбы и направился к ближайшему повороту. За скальным выступом проходила еще одна дорога, которая желтой каменистой лентой уходила от ближайшего селения в сверкавший белыми скалами каньон.

— И что высмотрел? — сказал подошедший Дроздов, — Стоишь, словно Скобелев на Шипке! Думаешь нам лучше по этой дороге?

— Почему бы и нет! Нам нужно в Эрегли, а не в Зонгулдак.

— Ну, тебя к бесу! — возмутился Дроздов, — Что я Илья Муромец, чтобы идти в лапы к Соловью-разбойнику? Вечно тебя тянет искать приключений на свою задницу!

— Здесь нет засады, а внизу ее спугнули!

— Угу, персональная! Вы переоцениваете свою значимость, господин капитан! Твою мать…!

В ущелье что-то ухнуло, а потом зеленый ковер потонул в огненном шквале. Били из полевых орудий, и Дроздов даже присвистнул от восхищения.

— Как бьют, черти полосатые! Красиво!

— И тебе, Саша, хочется оказаться в этой красоте? Мне моя голова дорога, как память!

— Хрен с тобой, убедил! Да сохранят нас всякие боги, богини и божьи дети от приступа топографического кретинизма!

И снова ослик бежал по дороге, оставляя позади черное облако пожара. Дорогой явно не пользовались, и пару раз приходилось перебираться через каменные завалы, а то и скользить, рискуя свалиться в пропасть. Ближе к вечеру, без особого на то труда, можно было свернуть шею и не одну, скажем четыре, включая ослиную. Дроздов угрюмо смотрел по сторонам и удовлетворенно отметил, что эта самая угрюмость обостряет внимательность, ибо спутники не удосужились увидеть пустые глазницы окон, вырубленных почти у самой вершины плоской горы.

— А это что такое? — процедил Дроздов, сытый чудесами по самое горло, — Уютные склепики, где гробы вапленые летают?

— Дорога куда-нибудь ведет, — ответил Морозов и присмотрелся к горе, — Очень похоже на Чильтерский монастырь.

— Именно, Андрей Васильевич! — вмешался Арвидас, — Очень интересная историческая проблема, особенно если учесть архитектурные особенности, связанные с еретическими…

— Отставить, поручик! — оборвал начинавшуюся лекцию Дроздов, — Если там жили люди, то они пили не только вино, но и воду. Переночуем в монастыре, и будем надеяться, что он не стал базой кемалистов или одичавших дервишей.

Шли долго и по монастырским ступеням белогвардейцы поднялись почти в полной темноте. Арбу и ослика оставили на нижней площадке, а сами расположились в бывшей трапезной.

В очаге затанцевал огонь, а вместе с огнем тени былых праведников и грешников. Арвидас попытался продолжить лекцию по истории Византии, но Дроздов уснул при упоминании Фомы Славянина, а Морозов отключился в самом начале рассказа об осаде столицы павликиан. Арвидас грустно пожал плечами и решил прогуляться по монастырю, не забыв прочесть соответствующие молитвы и вооружиться факелом. Мало ли что тут поселилось за последние пять веков, а без человечинки, поди, совсем истомилось, оголодало и жаждет теплой кровушки.

Литовец шел мимо выщербленных колонн, смотрел на неясные контуры фресок на стенах, омертвевшую от удара заступа мозаику. Факел неожиданно погас, и поручик оказался в полной темноте. Арвидас испуганно перекрестился, упал на колени и отбивал поклон за поклоном лику Господа, загоревшемуся в разбитом алтаре пещерного храма.

— Грешен, Господи! — пробормотал литовец.

— Слепой и тот, кто видит, когда оба они во тьме, они не отличаются друг от друга. Если приходит свет, тогда зрячий увидит свет, а тот, кто слеп, останется во тьме!

— Она ведь тоже свет, — прошептал Арвидас, увидев царственную матрону, сотканную из лунного блеска.

Божий лик задрожал и почти расплылся от гнева, а затем вспыхнул с новой силой.

— Исчезни дух нечистый! И никто не убежит от него, когда он овладевает им…,- рокотало в ушах почти раскаявшегося грешника, — Не бойся плоти и не люби ее. Если ты боишься ее, она будет господствовать над тобой. Если ты полюбишь ее, она поглотит тебя, она подавит тебя!

— Бедный варвар! Следуй этому и твой удел — удел евнуха в гареме парфянского шаха! — рассмеялась Луноликая.

— Блудница! — обрушился Триединый на одного из своих извечных оппонентов.

— Кто блудница? — обиделась Дева, — Я пришла к тем, кто думает обо мне. И нашли меня среди тех, кто ищет меня. Я блудница и святая. Я жена и дева. Я мать и дочь. Я раба того, кто приготовил меня.

Я презираемое и великое…

Арвидасу казалось, что он обезумел. Мало того, что увидел два божества, так еще и стал свидетелем их перепалки. Вспомнилась легенда о яблоке раздора, и в пещере стало совсем тоскливо от гневного взгляда Триединого. Да и богиня хороша, ведьма! Пулями вас, пулями! Два выстрела, один в нее, а другой в него, прозвучали, словно удары колокола и черные камни прыгнули в лицо.

— Твою мать! — вскочил Дроздов и взвел курок револьвера, — Наказание божье!

— Нечего орать! — огрызнулся Морозов и вооружился длинным кинжалом с серебряной рукоятью.

Александр удивленно посмотрел на клинок, но ничего не сказал. Удивил приват-доцент, таки удивил, ничего не скажешь! Две тени скользили вдоль стены, скользили почти бесшумно, словно пантеры в джунглях. Каменные колоны-деревья, черный монолит стены и хищники, которые струились между ними словно туги-душители, демоны ночи или аспиды, переполненные ядом.

Пещерный храм встретил удивительной тишиной и лунной зыбкостью, робко сочившейся в узкие окна. Арвидас лежал лицом к алтарю и не подавал признаков жизни. Белогвардейцы переглянулись, понимающе кивнули друг другу, и Дроздов бросил кусок обвалившейся штукатурки к алтарной нише. Пальба, в высшей степени беспорядочная, разорвала тишину и тут же оборвалась по чьей-то команде.

— Хорошо, что остались в тени, — прошептал Морозов, — Если не погоня, то кто?

Дроздов недоуменно развел руками и показал на лестницу, шедшую на верхнюю террасу. Бесшумно, хотя и трудно это было на выкрошенных ступенях, офицеры выбрались на площадку, и притихли, слушая ночь. Андрей отстегнул от пояса флягу с дешевым пойлом, хлебнул немного и передал другу. Дроздов обреченно сделал первый глоток, потом еще и глаза зажглись до боли знакомым бесовским огоньком. Почти забытый вкус алкоголя вернул очарование жизни и Александр поклонился, увидев в Луне добродушную женскую улыбку. Внизу осыпался склон, испуганно заревел ослик и Дроздов, жестом, потребовал револьвер Андрея, чтобы через минуту скрыться в ночи. Морозов остался наедине с кинжалом и давящей тишиной, которая сковывала, заставляла слушать игру воображения и прерывисто дышала из темной арки в начале лестницы. Совсем призраки расшалились: штукатуркой хрустят, стучат сапогами, лязгают железом. Стоп! Андрей спрятался за выступом террасы и приготовил кинжал. Морозов ощутил на губах соленый привкус крови и поддался этому ни с чем не сравнимому наркотику. Человек, взбиравшийся по лестнице, остановился, переводя дыхание, и клацнул винтовочным затвором. Голова в чалме повертелась и настороженно застыла, прислушиваясь к возне на склоне. Луна на мгновение скрылась за тучами, словно за вуалью, и в этот момент Андрей прыгнул, выставив перед собой клинок. Турок охнул, упал на колени и покатился вниз. Морозов, словно вожак Стигийской стаи, лизнул с ладони кровь и глухо зарычал, уподобляясь псу Гекаты. Вытер об чалму кинжал, спрятал оружие за голенище сапога и поднял винтовку убитого.

Истошные вопли внизу растворились в грохоте ручной бомбы и, судя по сухим револьверным выстрелам, Дроздов начал свою охоту. Андрей проверил штык и шагнул в темный коридор за аркой. Первый же кемалист, разбойник, шайтан их разберет, только захрипел, когда штык пропорол грудь. Дальше пришлось стрелять на звук.

Точностью тут и не пахло, но страха таки нагнал, и какого страха, самому Фобосу не снилось. Капитан ворвался в бывший приемный покой монастыря и пришпилил, словно бабочку какого-то доходягу в халате. Еще один? Ну, я тебя!

— Стой! Стой, идиот! — послышался голос Дроздова, — Сейчас усмирю кулаком промеж рогов!

— Саша?

— Именно! — огрызнулся подполковник, скидывая чалму и халат, — Дай выпить, стрелок хренов! Никогда еще так не прыгал, даже под Ростовом! С каких радостей надумал покойников штыком колоть? Они смирные и никуда не убегают, даже если крокодил отгрызает женилку!

Морозов сделал глоток и передал флягу Александру. Тот хлебнул дважды и разочарованно попытался выцедить еще пару капель.

— Хорошо, но мало!

— Пойдем к Арвидасу, может, он еще жив, — вздохнул Морозов, — Жаль парня.

Офицеры вернулись в храм, залитый лунным светом настолько, что казался отливкой пьяного ювелира.

— Ничто не вечно под Луной, — пробормотал Андрей и увидел, как повелительница ночи ехидно высвечивала сбитые образа на стенах, играла алтарными трещинами и глумливо перебирала остатки мозаики.

— Когда же все это закончится? — прохрипел Дроздов, — Я ведь его почти не знал, разве что видел под Новоалексеевкой, да в Галлиполи.

Друзья мрачно постояли над трупом и отправились в трапезную за вещами, не говоря ни слова, ибо лишние здесь слова. Лунный свет стал гуще, как бы плотнее и вычертил сверкающую лестницу, по которой в сопровождении воина спускалась женщина в струящихся радужных одеждах. От лежащего тела отделилась белесая фигура и бросилась к алтарю, но словно от кулачного удара отлетела к ногам воина. Призрак поднялся и, боязливо принял из рук богини кратер с темным, словно застывшая кровь, напитком. Глоток, еще один и призрак стал тонкой струйкой дыма, белесым туманом кровавой чаши.

Ночное светило сделало последние шаги по ночному небу, и пещерный храм снова стал пристанищем тьмы. Морозов нашел старое монастырское кладбище и с остервенением крушил скалу дерпфельдовской киркой, пытаясь выдолбить могилу, хотя бы с полметра глубиной. Святая земля сопротивлялась, высекала, из крупповской стали искры, и не дала углубиться даже на полштыка. Офицеры закурили и молча смотрели на восток, где уже начинало сереть.

— Не оставлять же его так? — вздохнул Александр, — Как эти чертовы монахи рыли могилы? Может, в лесу похороним?

Около полудня на вершине скалы запылал погребальный костер, и черный дым устремился в небо, на минуту закрыв «над нами ходящего бога».

 

Глава 17

Эрегли встретил толпами беженцев и разговорами об армии кемалистов, наступавшей по анкарской дороге. Врангелевцы разместились в небольшой, но приличной гостинице и сразу попали в общество скучающих французских офицеров. Хозяин, пышущий здоровьем толстяк, стелился перед постояльцами, поставляя им не только изысканные блюда, но и привлекательных девочек.

Дроздов не брезговал ни тем, ни другим и сразу стал свойским парнем среди лягушатников, Морозов же сторонился шумных компаний и предпочитал коротать вечера на веранде, потягивая благородный коньяк дымить купленной по случаю трубкой и листать толстую книгу, обнаруженную в отхожем месте гостиницы.

— Не помешаю, мсье Эндрю? — поинтересовался высокий француз в домашнем халате.

— Присаживайтесь, мсье Жерар, — кивнул Морозов, — Попробуйте кофе! В сочетании с коньяком весьма пикантный, но, к сожалению, забытый мной вкус.

Гость пожал плечами, достал из портсигара папелитку, прикурил и расслабленно затянулся ароматным дымом.

— Что Вы нашли в этой книге? Неужели она стоит изысканного общества и поцелуев райских гурий? Это не Париж, но тоже весьма и весьма.

— Каждый развлекается по-своему, — ответил Морозов, — Вот Вы ищете остроту, чтобы лет через двадцать написать мемуары о своих похождениях, по примеру шевалье де Брандома или Маргариты де Валуа. И если не терзать бумагу, то будет что вспомнить, сидя на Елисейских полях за стаканчиком апперитива.

— Не занимались гаданием? Попробуйте, у Вас получится, — рассмеялся Жерар и плеснул в пиалу изрядную дозу коньяка, — И чем тут занимаются янки?

— Серебряные копи в этих местах, а это много, очень много долларов!

— Вот как? — тоскливо вздохнул француз, — Кому любовь, кому доллары! Мы дышали гадостью на Ипре, умирали под Седаном, а к разделу пирога подоспели другие и, как всегда, отхватили самый жирный кусок. И все же, Вы не прожженный прагматик.

— Вероятно, — согласился Морозов, пригубил коньяка и перевернул страницу, — Дело в том, что я пишу книгу по истории химии, и когда представился случай увидеть родину греческого огня и при этом заработать, я согласился, ибо деньги — не цель, а средство. Нечто подобное говорил Ваш почтенный соотечественник Арман дю Плесси, герцог де Ришелье.

— Слов нет, мсье! — восхитился француз.

— Уважаемый, не покажете мне гавань?

— Почему бы и нет! Ближе к вечеру подходите. На Ваше имя будет пропуск, — согласился Жерар, выпил коньяка и, пошатываясь, отправился в номер.

Морозов потребовал у слуги еще кофе и углубился в чтение. Буквы расплывались перед глазами. Андрей закурил, отложил в сторону фолиант и, взяв коньяк, отправился на крышу. Эрегли утонул во мраке, и только корабельные огоньки напоминали о городской жизни, причем не только в бухте, но и здесь, прямо за спиной.

— Кто здесь? — обернулся Андрей и с интересом посмотрел на початую бутылку, — Нервы ни к черту! Изыди, я не настолько пьян!

Человек в темном плаще не исчезал, и не просто не исчезал, а еще и протягивал объемистую чашу.

— Опять? — простонал Андрей, узнав Диофанта, — Эллины коньяка не пили, а их призраки и подавно!

— заметил стратег, настойчивее протягивая чашу.

— Ну, ну! — пробормотал Андрей и плеснул коньяка.

Напиток, против его ожидания, не пролился, а заполнил зыбкий кратер, чтобы через секунду вспыхнуть ярким пламенем.

— Как найти этот Палладий? — продолжал Морозов, — От акрополя ничего не осталось, а из пещер господа турки давно сделали пороховой склад или арсенал. Не понял? Куда там тебе!

Диофант бесшумно, как и положено добропорядочному призраку, полетал над крышей, испугал двух котов и вернулся со свитком в руке. Морозов прислушался к женскому визгу и облегченно вздохнул, услышав зычный голос Дроздова.

Морозов обреченно махнул рукой, осознавая свои достаточно скудные познания в мертвых языках. Диофант разочарованно посмотрел на варвара и пальцем указал строки с описанием Гераклеи.

— Ты бы мне, уважаемый, еще бы Гесиода подсунул! — возмутился Андрей, — Камней, и то не осталось! Есть турецкий городок с минаретами, чайханами, мятежниками и потными от жары женщинами.

Диофант остался при своем мнении и невозмутимо просматривал текст, написанный внуком архонта Гнесиоха.

— Уже за полночь! — взмолился Дроздов, — И которая из двух ближайших гор святая? Допустим та, что у моря, но там береговая батарея! Диофант…

Стратег исчез, словно его и не было, по призрачному, не прощаясь, на английский манер. Андрей чертыхнулся, допил коньяк и отправился спать, надеясь на утреннюю мудрость. Душно, даже с открытыми окнами душно. Пришлось намочить простыню и, завернувшись в нее плюхнуться на жесткую кровать. Андрей слышал скрип половиц в коридоре, звон бутылок в соседней комнате, собачий лай на улице и пение цикад. Насекомые заглушили возню ночного Эрегли и воздух неожиданно стал свежим, с легким ароматом розового масла и резким дурманящим привкусом мускуса.

Агора притихла, разве что торговцы, стараясь излишне не шуметь, собирали лотки, грузили товар на телеги и давали указания слугам. Андрею казалось, что он очутился в самой гуще толпы, и от локтей ближних страдали не только ребра, но и живот, а по ногам будто пронеслось стадо бегемотов и хорошо пронеслось, качественно. Трибуну, построенную на скорую руку, оцепили легионеры и светловолосые варвары, которых много развелось на службе империи.

— Как думаешь, Фока, чем обрадует нас божественный? — говорил кто-то за спиной, обращаясь к тощему торговцу в заляпанном оливковым маслом хитоне, — Опять варвары перешли Истр?

— Может и варвары, а может, и персы прорвались в Сирию. В любом случае, уважаемый Фотий, придется раскошелиться. Торговля сейчас сам незавидная, клянусь Юпитером Капитолийским!

Резкий звук буцин заставил гераклеотов притихнуть, и Андрей увидел, как на трибуну поднялись наместник Вифинии и епископ назореев. Наместник поднял руку, произнес хвалу Феодосию Великому и кивнул глашатаю. Заплывший жирком чиновник развернул свиток, поцеловал императорскую печать и зычно начал: «Волею автократора ромеев, сената и римского народа! Отныне запрещено верить в языческих демонов, ибо на небе один бог, а на земле один автократор…»

Андрей видел, как Фотий, оглянулся к Фоке, и воровато стал выбираться из толпы, а вслед звучало: «… уничтожить всех идолов и принять святое крещение тем, кто его не принял…»

Агора растворилась в тумане, и Андрей теперь шел в строю легионеров, держа в руке чадящий факел. Стук калиг заглушал крики и стоны язычников, избиваемых белобрысыми варварами. Пламя костров поднималось вверх, наполняя ночь едким зловонием. Дорога пошла в гору и старший центурион, исторгая из осипшей глотки проклятия, подгонял отстающих. Легионеры сомкнули щиты, увидев на пересечении улиц нестройную толпу нехристей, вооруженных старьем времен Митиридата Евпатора.

— Вперед, шакалье отродье! — рявкнул начальник, и Андрей повиновался, отбросил факел, вытащил спату и повиновался, во имя Отца, Сына и Святого Духа. Язычники запели древний пеан и бросились на легионеров, в надежде проломить сомкнутый щитовой строй. И проломили бы, будь их чуть больше. Первые ряды воинов империи дрогнули, но дальше дело не пошло. Мятежников оттеснили к стенам окрестных домов и хладнокровно добили мечами. Калиги, подобно колоколу перед входом в христианскую базилику, снова застучали по мостовой. Варвары-федераты штурмом взяли богатую городскую усадьбу и подожгли ее. И все во имя Христа: пригвожденное копьем тело патрикия в тоге с алой каймой, обезглавленное тело юной красавицы и матрона, помутившаяся рассудком. Усадьба осталась позади. К акрополю пробивались с боем. Андрей вытер липкую от крови ладонь и с наслаждением вдохнул ночной воздух. Это едва не стоило жизни. Щит гулко отразил снаряд пращи и Андрей, перехватив по удобнее меч, вонзил его в чье-то пухлое брюхо. Малолетний пацан, звереныш этакий, хотел подрезать ноги, но, получив ребром скутума, затих. Сосед справа наступил мальчишке на горло и вонзил меч в грудь плотного бородача. «Ave caesar!» — крикнули легионеры, увидев открытые ворота акрополя, и ударили мечами о щиты. В городской цитадели язычники столпились на мраморных ступенях храма и призывали на помощь чуть ли не все Олимпийское сонмище богов. Здесь было не все так просто, как на улицах города, совсем не просто. Храмовой стражей руководил крепкий чернобородый мужчина и знатно руководил, даже жаль что это всего лишь мерзкий язычник. Центурион бросился на своего визави, поскользнулся на липком мраморе и упал прямо на меч одного из мертвых. Легионеры на миг оцепенели, увидев смерть командира, но зычный голос одного из декурионов подстегнула подобно удару виноградной трости. «Vae victis!» — ответили разом несколько десятков глоток. Vae victis и начальник храмовой стражи упал на ступени, сраженный копьем. Vae victis и сомкнутый щитовой строй затолкнул мятежников в охваченный пламенем створ ворот.

Главный жрец пробирался в святилище, вырубленное в чреве скалы во времена, когда Кир овладел Мидией. Шум битвы стал глуше, уступив место дыму и гари. Храм пылал, погребая под своими обломками последних защитников. Жрец торопливо открыл потайную дверь в стене, расписанной фресками, зажег факел и стал медленно спускаться в подземелье по крутым ступеням.

Дрожащий огонек осветил небольшую каморку, в центре которой, на алтаре, стояла деревянная статуэтка Афины Паллады, хранительницы городов. Жрец прошептал нужные слова, взял святыню и завернул ее в черный плащ. Храм угрожающе скрипел и сквозь дымную пелену хранителю пришлось пробираться почти на ощупь. Легионеры не заметили, как из бокового входа выскользнул человек в обгоревших одеждах и побежал к северо-восточной стене в сторону торговой гавани.

Пламя слизало мраморную крошку на колонах портика, обуглило деревянный каркас и крыша, на мгновение, зависнув в воздухе, осела в туче белесой пыли. Жрец посмотрел со стены вниз и отшатнулся при виде крутого склона, но пересилил страх и исчез в темноте по недавно припасенной веревочной лестнице. Акрополь пылал, словно гигантский костер и в этом хаосе никому не было дела до почтенного мужа, торопливо шедшего вдоль торговой пристани в сторону Аконы, пригорода древней Гераклеи.

Андрей засомневался в собственном рассудке, ибо реальность жреца стала его реальностью, вторым «я». Он сквозь прорехи хитона ощущал ночную прохладу, боль в обожженном теле и непомерную тяжесть Палладия. В стороне осталась критская бирема, возле которой сидели люди, говорили о всякой всячине и размышляли о ценах на продукты после ночного погрома. Иерофант остановился, перевел дыхание и оглянулся в сторону города. Пусть делят награбленное добро, а боги уходят, чтобы вернуться или исчезнуть навсегда.

Назойливый солнечный луч скользнул по щеке, глазам, потанцевал на стене и уверенно обосновался на потолке. Андрей зевнул и от души потянулся, словно ленивый кот, разжиревший на хозяйских харчах.

 

Глава 18

После полудня над Эрегли разразился ливень, да что там ливень, ливнище от которого в ушах шумело так, что собственного голоса не услышишь. Андрей уничтожил содержимое очередного кофейника и язвительно посмотрел на похмельного друга.

— Богиня, она добрая и по доброте душевной поможет, — участливо предложил Морозов, — Выпей кофе с коньяком!

Дроздов обреченно хлебнул теплого коньяка из не менее теплой бутылки, запил водой из кувшина, удовлетворенно крякнул и долго пытался унять мелкую дрожь в пальцах.

— Так пить нельзя, — заявил Александр, — Как угодно можно, но так… Вчера даже хрюкать не смог! Очень хотелось, но увы…

— Крокодилы не хрюкают! — заметил Морозов, — Освежимся на экскурсии! Осмотрим местную гавань и с трезвыми, совсем трезвыми головами, попытаемся извлечь Палладий на свет Божий.

— И от кого мы все это узнали? — хмыкнул Александр, — Признайся, без чертовщинки не обошлось?

— Снился мне сон, Саша…

— Сон? — опешил Дроздов и достал бутылку виноградной водки, — Без полуштофика тут никак! Что смотришь, как пьяный фельдфебель на лапотника?

— Выслушай! — огрызнулся Андрей, — И заодно подумай: почему Герберт Орийякский стал магом-чернокнижником и папой Сильвестром, а не рыцарем короля Кастилии? Может у приват-доцентов и черви в голове, но черви все-таки живут в питательной среде, а не в сплошной кости, отполированной дешевым пойлом!

— Укусил, мыслитель, — согласился подполковник и поставил бутылку на место, — Большевички и костями не побрезгуют. Я весь во внимании, господин профессор!

— Древняя гавань находилась на месте нынешней бухты, между устьем Ахерона и еще одной реки, как ее… Не помню. Севернее Ахерона был акрополь, а южнее, как водится некрополь. На склонах горы, у следующей реки, есть три пещеры. Палладий в средней.

— И сколько же это годочков прошло, котик ты наш чревовещательный? — улыбнулся Дроздов и даже не побрезговал кофе.

— Чуть больше тысячи пятисот, — озадаченно ответил Андрей, раскуривая погасшую трубку, — Я понимаю, что много, но у нас нет машины господина Уэллса. Тайник пока не разграблен. Вот так, лохарг меднопоножный!

— Совсем рехнулся, дружище? Пусть я лохарг, пусть меднокостыльный, но брать штурмом базу турецкого флота не хочу!

Ливень перешел просто в сильный дождь, тучи над морем разорвались, и Андрей удовлетворенно посмотрел в окно.

— Все забываю спросить. Откуда у тебя столь забавный кинжальчик? — зевнул Дроздов, показывая на тусклую серебряную рукоять.

— Что? — очнулся капитан, — Ах, это? Фарид подарил!

— Ему цены нет, дружище! Подарочек, твою дивизию! — развел руками Дроздов, да так лихо, что бутылка, словно сама, прыгнула в протянутую ладонь, — Это же дамаск, настоящий дамаск! Нечто подобное видел в доме господина Ковалевского.

— Вот как? Я и не знал, что ты бывал до смуты в Харькове.

— Эх, времена! — почесал нос Александр и покосился на бутылку, — Меня только произвели в поручики, и я приехал в гости к давнему другу отца. Приехал и сразу попал на бал к губернскому предводителю, Михаил Пантелеймонович посодействовали. Именно там я и познакомился со своей будущей женой…

Губы Дроздова чуть дрогнули. Он сделал большой глоток зелья, закурил и продолжил рассказ.

— Так вот! Тогда же, меня представили господину Ковалевскому, и он любезно пригласил в гости осмотреть коллекцию белого оружия, чтобы решить небольшой спор. Меня покорила хорасанская сабля времен первых Романовых и кинжал, чуть ли не близнец твоего. Дай-ка еще раз взгляну!

Александр долго вертел в руках оружие, полюбовался узором и углубился в изучение арабской надписи на рукояти.

— Ну и почерк! Прочесть можешь? И я не могу! Мура вся эта мистика, а вот клеймо, стертое, но узнаваемое. Ого! Это работа Лари Могамеда из Хорасана.

— Дождь прекратился, — зевнул Морозов, озадаченный столь необычной откровенностью.

В Дроздова пришлось влить штоф чая с пряностями, и бравый подполковник принял пытку почти без возражений. «Почти!» Из-за этого «почти» едва из гостиницы не вылетели, но пара фунтов погасила скандал быстрее пожарной команды с водой и баграми.

Хозяин долго сетовал на шайтанского эмира, шалившего с табуретом и только гяурский пехлеваан, с помощью Аллаха конечно, спас Эрегли от большой напасти. У самой гостиницы за врангелевцами увязался человечишка в грязном халате для охраны правоверных от шайтаноборцев. Дроздов так не думал и потому недовольно косился на незваного попутчика, да разминал кулачищи. Морозов потащил друга к мечети и остановился у входа, не решаясь войти в святилище неназываемого.

- За нами следят! — прошептал Дроздов, — Этому шайтану грош цена, а день сегодня не базарный. Подожди здесь!

Капитан тяжело вздохнул и направился к скучавшему на ступенях дервишу. Андрей стоял возле нищего, переминался с ноги на ногу и нервно курил. Удивленно посмотрел на почтенного мужа в халате, белой чалме и толстой книгой в руках. И как только подошел, совсем неслышно, словно вальяжный персидский кот.

— Чем-то могу помочь, мсье? — учтиво поинтересовался человек, на скверном французском.

— Наверное, да, — неуверенно пробормотал Морозов, — Мне тут попался один текст, хотя ладно, обойдусь.

— Я суффий в медресе. В наше суматошное время редко увидишь человека, который хочет знать, а не бегать с шайтан-палкой по горам Тавра.

Словоохотливый учитель предложил выпить чашку другую кофе и попросил дервиша проводить уважаемого эфенди в духан Ахмета, а полусотня пиастров подкрепила сию просьбу. Заведение оказалось вполне приличным, уже хотя бы потому, что от запахов не выворачивало желудок, да и кофе не чета гостиничному.

Юсуф, так представился суффий, поинтересовался новостями из Франции и достал очки.

— Давайте, мсье, Ваш кинжал. Посмотрим, — улыбнулся собеседник, допивая кофе.

Юсуф заинтересованно повертел оружие в руках, долго вчитывался в надпись, а затем тяжело откинулся на спинку лавки.

— О, Аллах…! — покачал головой суффий, разгладил бороду и почти шепотом сказал, — Это кинжал друзов, судя по надписи одного из мудрых, вот: «Клянусь Биамр-Аллахом, я то жало, которое упокоит недостойного навеки».

— Друзы? — удивился Андрей, — Что-то из Египта?

— Говорят разное, — проднял палец Юсуф, — У каждого правоверного волосы под чалмой встают дыбом при одном только упоминании о них. Эти порождения шакала и гиены поклоняются телячьей голове, лживы и похотливы. Вы уже мертвы, ибо, взяв кинжал, осквернили дух калифа Гакема.

— Бойся данайцев — дары приносящих, — процедил капитан, — И что мне теперь с этим делать?

— Да что же это, во имя бороды пророка! — схватился за голову Юсуф, увидев как луч света, отразившись от кофейника, заиграл на рукояти, словно отполировал ее и вычертил иной текст, на фарси.

Учитель достал бумагу, карандаш и быстро переписал тайные слова. Еще мгновение и персидские буквы исчезли, оставив после себя лишь тусклое серебро и арабскую чернь. Суффий пришел в состояние какой-то апатии и пригубил зелья, чтобы успокоиться, а пшеничную водку пророк пить не запрещал, по крайней мере, в Коране.

— Опять друзы? — поинтересовался Андрей и посмотрел на часы, — Мне пора.

— Подождите, мсье! — запротестовал Юсуф, — Хорасан очень стар и только Аллах помнит его череду времен. Кинжал не настолько древен, чтобы сверкать в руках гяуров-огнепоклонников, но… Это оружие против демонов ночи, посвященное Ормузду. Ваш друг вернулся.

Морозов помахал Александру рукой и подозвал хозяина заведения.

— Юсу…, мать! — выругался капитан, обнаруживший совершенно пустую лавку напротив.

Духанщик цокал языком, принял заказ и на жутком англо-французком койнэ, объяснил, что досточтимый эфенди изволили водку запивать кофе, а в заведении жарко.

— Я бегаю как гончий крокодил по Нилу, а он кофе трескает с водочкой! — наигранно рассердился Дроздов, — За нами никто и не следил вовсе. Бросился я за тем заморышем в халате, а он словно сквозь землю провалился! Жаль! Кулаки чесались как нос перед хорошей попойкой! Что случилось?

— Да так, померещилось! От жары, наверное.

Перекусив, друзья вышли на свежий воздух и несколько минут наслаждались прохладным ветерком с моря. Дыра этот Эрегли! Дыра, из которой торчала парочка минаретов, забутованных домишками из сырцового кирпича на рыбной тухлятине вместо цемента. И эта самая тухлятина ругалась с ослиным акцентом, призывая гнев Аллаха на чьи-то головы.

За Ахероном, ну и названьице прости Господи, тянулись торговые и армейские склады, казармы и портовые духаны для поддержания боевого духа братских франко-турецких войск. Морозов остановился возле серого здания, над которым развивался французский триколор, улыбнулся скучавшему часовому и придирчиво присмотрелся к цоколю, облицованному черным мрамором.

— Растащили древнюю Гераклею! — вздохнул Андрей, — Варвары, дикари и жуткое скопище пьяниц!

— И правильно, чего добру пропадать? — посочувствовал Дроздов и помахал рукой офицеру, — Пьер!

— Мсье Алекс? — удивился француз, — Из-за Вас утро было словно собачье дерьмо!

— Вы тоже хороши! Слушать надо, когда умные люди говорят о повышении крепости пития, а не давиться шампанским после коньяка! Проводите нас в порт! Люблю красивые места, смазливых девочек и крокодилов, — выдал Александр и похлопал Пьера по плечу, — Сегодняшний вечер начнем с шампанского!

— Нам по пути, — обреченно вздохнул Пьер от подобной перспективы, — Мсье Алекс, у Вас нет родственников в России?

— Не знаю, — растерянно ответил Дроздов, — В Америку приехал мой прадед и это все что знаю.

— Я восхищен! — развел руки француз, — Мой прадед, в отличие от Вашего, воевал в России в 1812 году и попал в плен к русским гусарам. Еле выжил! Семейное предание говорит, что прадеда заставили пить целую неделю с полковником.

— И как, понравилась пытка? — спросил Морозов, сдерживая смех.

— Отнюдь, мсье Фростер! Мой прадед до конца жизни не мог даже видеть шампанского, коньяка и водки. Разве что на Рождество и Пасху выпивал стаканчик слабого анжуйского, — рассмеялся Пьер.

КПП миновали без особых затруднений, разве что дежурный, отдал честь Пьеру, долго искал пропуска, да турецкий патруль придирчиво рассматривал паспорта. Покончив с формальностями, господа «американцы» бодро зашагали по дороге, пыльной лентой огибавшей гору, серую и такую же пыльную, с головным убором — фортом, над которым развевался флаг и изображением полумесяца. Дроздов оценивающе посмотрел на укрепления, что-то посчитал на пальцах и безнадежно махнул рукой.

— Хорошо закопались басурмане! — ухмыльнулся Александр, — Сам черт рога обломает! Пикантно, ядри его за ногу, черт с обломанными рогами.

— Военная гавань на прежнем месте, а дорога — бывшая главная улица, сиречь via prinsipalis, — бубнил Морозов, представив на мгновение ту роковую ночь 391 года от Рождества Христова.

— Ты что, заклинание бормочешь?

— Не мешай! — огрызнулся Морозов, — Что-то здесь не так!

— Мыслитель, — хихикнул Александр, — Как там няня рассказывала: на дереве сундук, в сундуке утка, в утке дюжина яиц; а в каждом яйце, натурально, рупь золотой!

— Твою…!

Андрей побледнел и попытался снять с пальца масонский перстень. Вскоре боль начала утихать, а потом и вовсе исчезла. Морозов вернулся обратно и прошелся по некоей линии, словно что-то потерял.

— Не могу больше! — прохрипел капитан, отбежал в сторону и снял перстень.

— Мазохист-теоретик! — констатировал Дроздов, затягиваясь папиросным дымом, — Может лучше плетью? Веди дальше, Сусанин!

Плато, нависшее над узкой полоской берега, было изрыто оспинами орудийных окопов, возле которых сновали фигурки людей.

— Обезьяны хреновы! — сплюнул Дроздов, — Знаешь, чем они занимаются? Готовятся поднимать лапки к верху! Чего остановился, опять что-то прищемило?

— Гениально, — размышлял вслух Морозов, — Перстень указал линию древних стен, границу действия Палладия. Ergo! Устье реки — граница торговой гавани… Бирема стояла у того мыса, где дымит турецкий крейсер, а пещеры где-то под равеллином.

— Равеллин-то взрывать будем или по старинке, тараном? — ехидствовал Дроздов, — Хрен мы там найдем собачий и три мышиных хвостика в придачу!

— Он здесь, совсем недалеко, — прошептал Морозов, — Я слышу его зов!

— Поднимите мне веки: не вижу! — с легким завыванием процитировал Александр «Вия».

— Зануда! — махнул рукой приват-доцент, — И, тем не менее, я ощущаю тепло и легкое покалывание в ладонях.

Дроздов безразлично махнул на всю мистику рукой и принялся рассматривать береговые сооружения, отремонтированные лет семь назад немцами. Там уже все перекопано, а вот маяк… Красив, но уж больно сливается с горами и выглядит старичком на фоне зрелого мужа, хотя внешность бывает обманчива.

— Эта штуковина возле маяка! — заявил Дроздов, прикуривая очередную папиросу, — Форт и укрепления недавно ремонтировали, причем капитально, а вот на маячок видно желания не хватило!

— Возможно, поток идет оттуда!

— В чутье тебе не откажешь. По крайней мере, редакцию газетенки в Себасто ты нашел лихо! Помнишь: я порол ремнем главного редактора, а ты душевно читал лекцию о свободе печати? — прыснул от смеха Дроздов, — Все равно сволочи продались большевикам! Я о том, что, почему бы двум американским зевакам не осмотреть сие архитектурное чудо? Дадим смотрителю несколько франков и все проблемы решим. Что смотришь на меня как павиан из сортира? Выиграл пари с одним капитаном и все тут!

По дороге к маяку остановились возле турецкого крейсера, на котором суетились матросы, слышались команды по-турецки и французки.

— Горе побежденным! — вздохнул Морозов, вспомнив о российских кораблях, приплывших год назад из Севастополя.

Флот султана Мехмеда перестал существовать, а то, что еще плавало, оказалось в жадных ручонках союзников, подобно этому крейсеру, построенному на верфях Киля. Возле маяка пусто, разве что возле кучи мусора прогуливался часовой, сонно поглядывая в сторону форта. Он и «американцев»- то заметил не сразу, а после дружеского похлопывания по спине.

— Не спи, сынок, замерзнешь! — покачал головой подполковник и добавил по-русски, — Березовой кашки за такую службу, скотина!

— Мсье, сюда нельзя! — растерянно произнес часовой, но увидев в стволе пучок жухлой травы, совсем сник, — Мсье! Уйдите, ради всего святого! Стрелять буду!

— Дружище! — добродушно улыбнулся Александр, — Мы американцы и нам понравился этот маяк. Стрелять не советую! С землей в стволе этого не делают даже в Техасе, а на берегах Роны и подавно.

— Руки вверх! — не унимался француз и взвыл, — Штыком заколю!

— Юноша! — по-отечески наставлял Морозов на путь истинный заблудшую овцу, — Как можно на живого человека наставлять заряженное оружие? Не хорошо!

— Жаке! — послышался грубый окрик, — Что здесь происходит?

— Да я…, - пролепетал часовой, — Я их задержал…

— Молчать, скотина! — фальцетом закричал разводящий.

Дроздов подмигнул другу, добродушно улыбаясь, подошел к сержанту, и дал себя обыскать. Морозов скептически окинул взглядом лягушатников и пожал плечами. Только полный идиот не мог обнаружить револьвер у задержанного, хотя Дроздов однажды, на спор, умудрился пронести чемодан с динамитом в штаб Май-Маевского, вернуться и по телефону сообщить капитану Макарову о диверсии. Сержант покосился на часового и отошел с Дроздовым в тень маяка. Подполковник очень убедительно потрясал рукой, а затем поднял с земли булыжник и поднес его к носу собеседника. Француз отшатнулся, едва не упал со склона, но франки взял и, как бы машинально, спрятал их в карман. Опасливо покосился на грубо околотый камень, но после очередной фразы Дроздова глаза алчно загорелись, и француз пожал руку собеседника.

— Мсье Франсуа согласен помочь за десятую часть стоимости найденных сокровищ, господин профессор, — сообщил Александр, — Клад Язона — штука ценная, а Нью-Йоркский музей достаточно богат!

— Это дикость! — несколько наигранно согласился «профессор», — Я буду жаловаться в Академию! Делайте что хотите, а я умываю руки! Вандал! Дикарь! Гейзерих из прерии!

— Вот видите, Франсуа, мсье Фростер согласен. Разрешите осмотреть фундамент.

— Конечно, господа! — согласился сержант и даже дал ценные указания новому часовому для охраны учеников самого Артура Эванса.

Под каменными сводами было прохладно, тянуло затхлой сыростью и пустотой. Казалось, что «археологи» ходят в башмаках с железными подошвами, хотя воображение не прочь и прошутить, особенно со слухом.

— Надо было фонарь взять, — ворчал Дроздов, зажигая очередную спичку, — Черви в голове! Среда питательная с хреном собачьим!

Андрей выглянул за дверь, переговорил с часовым, нырнул в каморку под лестницей и вернулся с огарком свечи в какой-то жестянке. Неверный огонек осветил старую кладку если не римских, то уж точно византийских времен. Узкая лестница уходила вниз. Андрей провел рукой по гладкой стене колодца и удивленно покачал головой, обнаружив штукатурку, не осыпавшуюся за многие столетия.

— Хорош погребок! — констатировал Дроздов, — Может, масло хранили или еще что.

— Саша, ты не суеверный? — хитро поинтересовался Морозов, — Говорят, что где-то в этих местах Геракл спускался в Аид за Цербером. Вырвется этот песик на волю, что будем делать?

— Часового скормим! — отшутился Александр, — Кирку бы сюда! Я не понял, капитан….

Морозов возражать не стал и вернулся ко входу, долго рылся среди хлама в каморке, пока не обнаружил изрядный обломок трубы. Из глубин подвала донеслось легкое завывание, от которого стало неуютно, уж больно в тему пришлось.

— Уже завыл? — вздохнул Морозов, вернувшись к месту изысканий, — Кобель Баскервилей!

— Креститься надо! — огрызнулся Александр, вырвал обломок трубы из рук своего спутника и принялся осторожно простукивать пол.

— Если Палладий сторожит Цербер, то будет таки тяжело задобрить адскую псину. Ксенофонт писал, что пропасть глубиной больше, чем полторы сотни саженей открывает путь в Аид, — размышлял Андрей, — Что я здесь делаю, идиот!

— Опять шепчешь? Постучи ломиком и все пройдет, а я перекурю, — процедил Дроздов и чиркнул спичкой.

Андрей принялся простукивать стены у пола, и после крепкого удара штукатурка провалилась в дыру. Морозов еле удержался на ногах и выронил трубу, которая исчезла вслед за штукатуркой.

— Есть! — радостно сообщил псевдоархеолог, — А там…

— Гроб вапленный, — продолжил фразу Дроздов, — Подождем Франсуа. Надеюсь, у него не появилась счастливая мысль сдать нас в комендатуру!

— Мсье! — донесся сверху голос часового, — Сегодня ничего не получится. Наш лейтенант совсем озверел. Посадил Франсуа под арест и грозил проверить посты.

Дроздов ругнулся и стал подниматься по лестнице, спотыкаясь чуть ли не на каждой ступеньке.

— Господин профессор, нашли что-нибудь? — заискивающе поинтересовался солдат, — Не бойтесь, я в доле с нашим сержантом!

— Кое-что есть! — ответил Морозов таким тоном, словно говорил, по меньшей мере, с хранителем Британского музея, а не с пареньком из южной Франции, — Мы скоро вернемся и, с Вашей помощью, достанем сокровища Язона.

Часовой заискивающе кивнул и штыком начертил, как пройти в город по «тайной тропе». Эта самая тропа оказалась довольно оживленным трактом, по которому доставлялось спиртное, барахло, а частенько, и шлюха в подарок любимому начальству. Через пролом в стене, живописно украшенный колючей проволокой, вышли на задний двор какого-то духана, где два солдата пытались доказать хозяину, что в мире нет валюты лучше турецкой лиры.

На подходе к гостинице услышали беспорядочную стрельбу. Горожане закрывали лавки, захлопывали ставни на окнах и прятались в домах.

— Забирайте вещи и уходите в порт! — крикнул один из собутыльников Дроздова, на ходу застегивая портупею, — Банда Селим-паши ворвалась в город!

— Ну и мать его! — ругнулся Александр и поспешил в номер.

Морозов остановился возле стойки и поманил пальцем хозяина, который затравленно пересчитывал деньги и шептал проклятия в адрес революционеров.

— Шайтаны, сущие шайтаны в городе, эфенди! — застонал турок, — О, Аллах! Может быть, созвать почтенных людей Эрегли и поднести дары Кемаль-паше? Должен принять, даже султаны берут, а генералы и подавно.

— Именно, почтеннейший! — согласился Андрей, набивая табаком трубку, — И не скупитесь!

— Вразуми меня, пророк! — поднял руки к небу содержатель гостиницы, — Кемаль-паша достоин места падишаха, ибо на нем печать Аллаха!

Морозов оставил хозяина предаваться мрачным размышлениям и поднялся в номер, где Александр воевал со снаряжением. Вещей немного и Дроздов, не без злорадства, бросил другу его поклажу.

— За мной, быстро! — приказал Александр и, размахивая киркой, выбежал из комнаты.

В холле, если так можно назвать это помещение, никого не было, разве что под стойкой слышалась какая-то возня. Дроздов увидел полупустую бутылку бренди, молча осушил ее, посмотрел на закрытые ставнями окна и амбарный замок на входной двери.

— Хозяин! Толстячок! — зарычал подполковник, — Если не откроешь дверь, я такой джихад устрою, что ку-клукс-клан позавидует!

Мышиная возня перешла во всхлипывание, а после двух выстрелов в потолок в рев осла, которому под хвост сунули верблюжью колючку.

— Эфенди! — закричал из-под стойки хозяин, — Ночью я выведу вас из города!

Дроздов двумя лихими ударами сбил засов вместе с замком, но дверь не открывалась даже после удара ногой.

— Шайтаны! — донеслось из-под стойки.

Морозов выстрелом из револьвера погасил причитания, переведя их в едва слышный шепот. Александр разнес дверь в щепки и выбежал на улицу. За соседним домом рванула ручная бомба, а пулеметная очередь подавила жалкие попытки сопротивления местной полиции. Возле духана тоже стреляли. Хозяин заведения валялся у входа, сжимая в руке допотопную дедовскую саблю.

Французы забаррикадировались в духане и, ругаясь после каждого выстрела, держали кемалистов на расстоянии. Бандиты хлопотали возле двух кольев и нетерпеливо смотрели на дом, ожидая, когда пламя выкурит проклятых гяуров из норы.

— Мы в цейтноте, Саша, — прошептал Морозов, — Для людей колья готовят! Средневековье какое-то.

— Предлагаешь составить лягушатникам компанию? — ухмыльнулся подполковник, — Кому суждено сидеть на колу, тот не будет расстрелян!

— Циник, — буркнул Андрей, — Спасем? Духан скоро обвалится к чертям собачьим!

— Твои два справа! — приказал Дроздов, — Я займусь землекопной командой!

Выстрелы в спину привели разбойников в полное замешательство, когда пятеро рухнули на землю и отправились в Рай или к шайтану шайтанов, но то уже забота Аллаха. Остальные принялись палить по укрытию врангелевцев, подставили спину французам и поплатились за невнимательность. Французы выбежали из горящего духана. С минуту откашливались, протирали слезившиеся от дыма глаза, сбивали огонь с одежды и призывали на помощь Святого Дениса. Бандиты потянулись за оружием, но Дроздов хладнокровно пристрелил пленных и мрачно кивнул на столбы.

— Мсье! Если не хотите сидеть на этих колышках, то уходите по тропе за духаном.

Французы испуганно переглянулись и торопливо убежали на задний двор. На этот раз тропа охранялась пулеметным расчетом во главе с сержантом. «Американцы» мрачно показали отмеченные пропуска и, не дожидаясь каких-либо возражений, направились к маяку. В наступавших сумерках строение напоминало рукоять гигантского меча, пробившего каменную плоть по самый эфес, и теперь только камни сверкали в навершии новоявленного Эскалибура.

— На площадке маяка кто-то есть! — сообщил Морозов, — Сигналы кемалистам наверное!

— Спятил? У Кемаля нет флота, арестован союзничками. Ну, сигналы! И хрен с ними!

Часового возле башни не оказалось, а массивная дверь слетела с петель и лежала на земле, словно щит легионера-великана. Из проема разило горячей гнилью, которая растеклась по стенам ржавыми потеками, сочившимися фиолетовым сиянием.

— Ни хрена себе? — удивился Дроздов, — Это все от паскудного бренди! Что скажешь, приват-чернокнижник?

— У доктора Энкосса о таком не упоминается, — огрызнулся Морозов, — Разве что у Аполлония Тианского…

— Хватит! — перебил друга Александр, — Понюхай эту гадость, полижи, превратись в козленочка, но не будь ослом!

— Пей и молчи! — прошипел экс приват-доцент и протянул бутылку виски, — Закуска в моем вещмешке!

Андрей отдал револьвер, забрал кирку и опасливо подошел к дверному проему. Взглянул вверх и остановился, снова увидев мерцающий огонек, несильно так мерцавший, словно для избранных.

И сколько тут стоять? Смелее капитан, смелее! Одевай перстень для самоуспокоения и кинжальчик в зубах совсем не помешает, на всякий случай. Андрей опасливо переступил порог и отметил, что ржавые пятна исчезли. Темнота над колодцем недовольно сгустилась и потянула лохматые щупальца к лицу смельчака, посмевшего потревожить проклятие гераклеотов, презревших олимпийское сонмище богов. Андрей вдруг понял что боится, боится так, как никогда в жизни. Вот тебе, батенька, и демонология с драконографией. Ах ты нежить паскудная! Морозов сделал шаг вперед, и тень нырнула в колодец. Надсадный вой разорвал тишину каменной башни, заставил упасть на колени и выронить кирку. Невидимый лязгающий страж танцевал в такт вою, стучал металлом, зубодробительно скрипел штукатуркой.

— Омниа Дий, Ган, Алион, Партенон…, - скорее подумал, чем сказал Андрей.

Ответом был мерзенький смешок, и к лязгающему присоединился шуршащий страж. Он тихо скребся внизу, опутывал тело холодной липкой лентой, фамильярно ласкал ноги, заставлял цепенеть мышцы. С трудом, разжав ладонь, Андрей потянулся к рукояти кинжала и вскрикнул от боли. Старинное серебро горело огнем, жгло пальцы, разжижало кровь. Удар в пустоту и Шуршащий взвыл, ослабил хватку, забился в конвульсиях, шипя, словно сотня гадов. Еще удар и сталь словно закричала от боли, а затем разлетелась на сотни осколков. Лязгающий настойчиво зазвенел камнем, словно нож точил, тщательно выводя режущую кромку лезвия, цокал языком, предвкушая удовольствие, и мурлыкал песенку без слов.

Андрей потянулся за киркой, но рукоять рассыпалась в прах, едва пальцы коснулись дерева. Страж перестал точить, нечленораздельно буркнул и снова зашуршал бруском. Нетерпеливый народ эти герои! Вечно хотят всего и сразу. Если надо лязгать, то не от безделья, а ради высокого искусства. Попробуйте с первого раза отрубить голову затупленным оружием! Не так просто дарить смерть, каждому свою, персональную и в высшей степени, неповторимую.

Хайре Партенон! — прохрипел Морозов, — Заклинаю…

Никакого уважения к старости. Пожалуй, еще парочка заусениц и можно заклинать сколько душе угодно, но там, за Стиксом. Совсем не дают работать! Пора исчезать, а то хуже будет!

Тень над колодцем растворилась в теплом сиянии, сочившемся сквозь камни, вместе со щупальцами. Едва слышный древнегреческий гимн настраивал на торжественный лад и десяток ступеней оказался дорогой, которую охраняли два скелета в изодранной форме. Сокровищ Язона захотелось господам французам, и поплатились за жадность, ибо даже ушедшие боги остаются богами. Пролом в полу темнел рваными краями, словно оскаленная пасть Эрихтония и рожденный землей улыбался, пока не окаменел от старости. Из темноты повеяло теплой гнилью, и Андрей недовольно скривился, словно ему предстояло залезть в полуразложившееся нутро и ковыряться там ради сомнительного удовольствия узнать причину несварения желудка. Достал свечу, чиркнул спичкой и, споткнувшись у входа о трубу, вошел в пещеру. Дрожащий огонек выхватывал камни под ногами, приветствовал безумной пляской теней, а едва слышная флейта играла на нервах до гусиной кожи, до скрипа в зубах, до боли в сердце. Под ногами захрустело, и тошнота подступила к горлу, когда Андрей понял, что топчется на полуистлевших костях последнего жреца Гераклеи. Петля в полтора десятка веков замкнулась в каменной пасти, пожравшей старого иерофанта.

Череп рассыпался под ногами в пыль и в тот же миг грот наполнился звуками гимна, настолько архаичного, что смысл едва угадывался. Древние образы проплывали перед глазами, истощенные, скрученные временем, безобразные в своем бессилии боги. Лишь предвечный Хаос знал, как хотелось жить этому сонмищу олимпийцев и снова играть судьбами смертных.

Андрей принимал облик богов и был един в их множественности: Зевса-Аида-Посейдона, Афины-Гекаты-Артемиды, Деметры-Афродиты-Геры, иных богов, полубогов и героев. Жаждущий знаний, рано или поздно получает требуемое, бредет к свету и падает во мраке, лицом к недосягаемому. Андрей был камнем, податливой глиной в руках мастера на гончарном круге, прахом под ногами и живым человеком; Кроносом пожиравшим других и пищей неумолимого времени.

Андрей очнулся от глотка обжигающей жидкости, закашлялся и открыл глаза. Дроздов качал головой и мрачно косился на вещмешок у ног друга.

— Он у меня! — прохрипел Морозов и потянулся за бутылкой, — Ничего не помню!

— Ты, голубь чешуйчатый, вылез из башни с какой-то хреновиной и свалился, как раненый в одно место олень! — сообщил Дроздов, доставая папиросы, — Перекуриваем и под шумок уходим отсюда!

Над Эрегли поднималось зарево пожаров, слышалась беспорядочная стрельба и грохот далекой канонады. С площадки упал сначала один камень, затем несколько кусков черепицы, осколки стекла. Дроздов ругнулся, помог другу отойти в сторону и едва успел схватить мешок с Палладием, как башня, подняв тучу пыли, обрушилась подобно карточному домику.

 

Глава 19

Сидя в портовом духане Зонгулдака, Дроздов и Морозов с опаской смотрели на корабли, пришедшие из Керчи и Одессы. Моряки сгружали тюки с продовольствием, ящики с оружием и боеприпасами, сгружали споро, переговариваясь на русско-турецком слэнге и понимали друг друга. Причал оцеплен и, разве что, только мышь могла проскользнуть на шхуну «Святой Никола», мирно покачивавшуюся у пирса. И чем прикажете заниматься, когда время тянется невероятно долго, и ты вынужден томиться от безделья? Конечно пить! И друзья пили: за гибель Большевизии, за эпидемию чумки в Кремле и еще бог весть знает за что. Злость, накопившаяся за долгое время, грозила выплеснуться наружу и смыть в море жаждавших реванша офицеров.

— Сюда бы пару «максимов», чтобы не перегрелись, и стрелять до посинения, пока глаза не зальет кровью! — мечтал Дроздов и отдал другу оружие, — Спрячь, от греха подальше, а то не выдержу.

— Не кипятись, — ответил Морозов, — Думаешь, мне легко? Слышал новость? Яков Александрович решил вернуться в Россию.

Дроздов поперхнулся водкой, выпучил глаза и долго откашливался.

— Предупреждать надо! Слащев в Большевизии? — выдавил из себя подполковник, — Да его на первом суку вздернут! Может он, и в партию вступил?

— Как в дерьмо вступит, но без этого нельзя! Умный человек, а вот…, - замялся Андрей, — Не понимает, что его используют и сгноят в Сибири, черт возьми!

Капитан оглянулся, чтобы лучше рассмотреть человека в элегантном костюме. Незнакомец, поигрывая тросточкой, направлялся в духан.

— По-моему это к нам, — заметил Андрей, — Или за нами.

— Посмотрим, — криво усмехнулся Дроздов и посмотрел в окно.

Незнакомец вошел в заведение, осмотрелся и, решив, что турецкая матросня — компания не из лучших, направился к столику, где коротали время врангелевцы.

— Дрозды улетели на юг, — сообщил по-немецки мужчина и поклонился.

— Еще не осень, — ответил Морозов, — Прошу к столу, сударь! С кем имею честь?

— Штабс-капитан Пташников!

Связной закашлялся, дрожащей рукой достал из бокового кармана пиджака таблетки и проглотил пару штук. Вскоре кашель прекратился и Пташников смог внятно говорить.

— Господа! Вам наилучшие пожелания от их превосходительства, генерала Туркула, — тихо начал штабс-капитан, — Где поручик Мишрис?

— Погиб в перестрелке с бандитами, — буркнул Дроздов, — Я всякой чертовщиной сыт по горло!

— В таком случае, господа, — улыбнулся Пташников, — Дальнейшие указания получите на шхуне «Святой Никола». Знаю только, что маршрут изменен: Зонгулдак — Варна — Одесса, а оттуда в Севастополь через Александровск и Симферополь.

— Опять анабазис! — хмыкнул Морозов, — У меня нет слов, только руками развожу.

Андрей тоскливо посмотрел в чашку с водкой, затем на друга и закрыл глаза. Так и сидел, глядя сквозь приоткрытые ресницы на штабс-капитана, которого не помнил ни в Симферополе, ни в Галлиполи. Пытался увидеть ауру связного, но не смог при всем желании и это настораживало. Не то чтобы ауры не было совсем, она была и черной вуалью скрывала лицо Пташникова.

— Вот помню, господа! Когда я работал в русском археологическом институте, — начал Пташников, — Довелось копать в Конии, бывшей столице Иконийского султаната, а до этого византийском владении.

Славные были деньки. Профессор Кулаковский был весьма в настроении, ибо нам удалось выломать из стены одного дома интересную надпись времен Константина Великого. Находка произвела фурор и породила много споров, причем не только среди археологов. К чему это я? Господин Колтышев просил молчать при любых обстоятельствах и во всем полагаться на известного вам проводника. Если выйдете на игумна Викентия, то о гераклейской эпопее ни слова.

— Ну и страсти, — зевнул Дроздов, — Лучше расскажите каково сейчас в Галлиполи, скука наверное.

— Как обычно, — вяло ответил связной и сделал пару глотков чая, — Прошел слух о скорой эвакуации, но толком ничего не известно. Кутепов следит за каждым нашим шагом, мечет громы и молнии.

— Хорошо, что не икру! — буркнул Дроздов, — Генерал генералом, а присмотришься — форменный фельдфебель. Вечно орет, как верблюд за колючкой.

— Мне пора! Честь имею, господа!

Пташников, не говоря больше ни слова, вышел из духана и растворился в многоголосой толпе. Дымя трубами, суда вскоре вышли из порта и направились в сторону Большевизии, а офицеры облегченно вздохнули. Шхуна мирно покачивалась на волнах, почти касаясь пирса облезлым бортом. Шкипер сидел у грот-мачты на узорчатом хорасанском коврике, пил чай и наслаждался трубкой, набитой ароматным голландским табаком. Морской волк лениво посмотрел как два господина, всячески чертыхаясь, перебрались на палубу, и поставил чайничек на небольшую жаровню.

— Дрозды улетели на юг, — отдышавшись, сообщил подполковник.

— Зимой улетели, весной летят обратно, — ответил шкипер и зевнул, — Еще не осень! Пока бедный Никанор ждал этих дроздов, крысы в трюме совсем отощали и почти сгрызли шпангоуты.

Грек говорил по-русски с сильным акцентом, но вполне разборчиво.

— Кали мера! — продолжил Никанор, — Это вам!

Два серых конверта успокоили вечно подозрительного Дроздова, а пиала с чаем и вовсе развеяла остатки сомнений.

— Нас предупредил господин Пташников, но из-за большевичков… Несколько заждались, — вздохнул Морозов, — Офицер который прибыл на этой шхуне.

Никанор озабоченно покачал головой, неторопливо разжег погасшую трубку и набожно перекрестился.

— Третий день в Зонгулдаке и кроме груза вина на судне никого не было, хвост катрана мне в глотку. К вечеру, перед закрытием порта идем в Варну!

Морозов не стал возражать, лишь достал папиросину и без наслаждения закурил, чтобы убить время. Дроздов молча изучал послание, нервно сопел и периодически чесал затылок.

— Все правильно! — вздохнул Александр, — Господин Пташников абсолютно прав: будем доставать правое ухо левой пяткой. Цирк! Крокодил кусающий свой хвост! Смертельный номер!

Никанор продолжал сосредоточенно курить, развлекаясь кольцами дыма, которые пускал действительно мастерски.

— Э-э, уважаемый! — обратился Морозов к шкиперу, — Мы так и будем сидеть на палубе?

— Свежий воздух еще никому не вредил и потом, моя шхуна возит товар, а не пассажиров, — последовал ответ, — Если поискать место… Времена сложные, торговля совсем плохая, а три потерянных дня…

— Чего эта каналья хочет? — спросил по-немецки Дроздов, — Если денег — дай в морду!

— По-моему он требует платы за места в каюте.

Дроздов посмотрел на Никанора и улыбнулся, хищно так, но в отличии от любимых крокодилов слезы не пустил, а совершенно по-царски швырнул сотню франков к ногам вымогателя.

— Тц…Тц…Тц… Твоя мать! — начал хозяин судна, но сразу осекся увидев лица собеседников, — Якши! Вторая дверь справа от лестницы!

В каюте друзья плюхнулись в гамаки и почти сразу заснули, отключившись от всего окружающего. Мир, оставив после себя густую тьму, перестал существовать, был ничем, качавшейся на волнах пустотой, тикающим безвременьем.