Глава 1

Утреннее солнце осветило убогие дома городских окраин, блеснуло в крестах соборов, окрасило в розовые тона некогда фешенебельный центр города. Былой лоск почти исчез в заколоченных парадных, безграмотных надписях и сбитых, в припадке тупой ярости, имперских гербах. Морской ветерок поднимал буруны пыли, пытался сорвать прилипшую к мостовой бумагу, словно дворник, выметавший серые плевки на тротуарах. Солнце поднялось еще выше, посмотрело на вывеску бывшего «Гранд-отеля» и словно испугавшись часового, нырнуло в белоснежное облако, от греха подальше.

Здешние «товарищи» могли обвинить во всех смертных грехах и запрятать до вечера в подвал, а там… Да что там: или расстреляют или утопят, выбор невелик. С этих соратников тамбовских волков станется, особенно с Розалии Самойловны, которая третьего дня заметила вопиющую несуразность: по мнению товарища Землячки, Солнце должно светить только над страной Советов, а капитализму суждено гнить в темноте и холоде. Это юмор такой у старой марксистки, но подобные шутки вызывали лишь презрение на устах Гелиоса.

Дремавший в кресле человек очнулся, протер красные от бессонницы глаза и тупо уставился на ворох бумаг, сваленных в совершеннейшем беспорядке не только на столе, но и на стульях и даже на полу. В коридоре слышались торопливые шаги, в машбюро стучали машинки, во дворе, дополняя утреннюю какофонию, чихал «ГАЗ-А». Такое способно поднять даже мертвых. Если бы! Именно покойники то и нервировали Иосифа Фишмана, оперуполномоченного Севастопольского чека. Какую надо иметь наглость, чтобы умереть, но так и не сказать ничего о белогвардейской сволочи. Как прикажете смотреть в отечески грустные глаза товарища Пятакова? Еще повезло, что Кун и Землячка уехали в Симферополь, а то… Даже страшно подумать! В Москве недовольны работой комиссии, говорят, переусердствовали, а как тут не переусердствовать, если враг за каждым углом. Хорошо товарищу Фрунзе быть великодушным, интиллигентишка хренов, добавил работы чекистам, а теперь чекисты же и виноваты.

Фишман достал папиросину, отхлебнул холодного чая и с наслаждением закурил. Взгляд скользнул и остановился на обтрепанной папке с корявой надписью: «Дело о саботаже на судоремонтном заводе». Инженеры тоже сволочи! Воспитаем своих, а старых саботажников к стенке! Именно там место всякой интиллигентской гнили!

— Часовой! — громко позвал Фишман.

В дверь просунулось обветренное лицо мужчины лет сорока.

— Звали, Иосиф Яковлевич? Тут такая катавасья, сущая анахвема! В Арпаде опять расстреляли сельских активистов!

— Поликарпыч! Приведи эту контру, Гросснера! — зевнул Иосиф, — И попроси сообразить горячего чая, да покрепче!

Оставшись один, оперуполномоченный достал листок серой бумаги с протоколом допроса и погрузился в чтение. Контра, этот Гросснер, форменная контра, приказавшая ставить на корпуса гнилые заклепки. Хорошо, что вовремя сознательные товарищи заметили.

Дверь открылась, и Поликарпович втолкнул в кабинет маленького, сгорбленного и от того казавшегося еще меньше, человека. Гросснер уверенно поправил треснувшее пенсне и подслеповато посмотрел на следователя.

— Садитесь, Иван Леопольдович, — указал Фишман на стул, примостившийся возле окна.

— Вы так любезны, милостивый государь! Однако я уже сижу в бывшем гостиничном подвале, смею заметить.

— Здесь нет милостивых государей, гражданин Гросснер! Я тебя выведу на чистую воду, контра!

— Молодой человек, я с Вами на брудершафт не пил! О, боже! Йося, позор своих родителей! Я же тебя знаю с рождения…

— Заткнись, гад! — подпрыгнул Фишман, — Продолжим Иван Леопольдович! Рассказывай, контра, как гробил пролетарский флот!

— Я уже сотый раз повторяю, молодой человек, что неучи, работающие на заводе, не могут отличить болта от заклепки. Я не собираюсь стоять над каждым. Если мастер, до октября 1917-го, был подсобным Путиловского завода — это не значит, что он может производить ремонтные работы.

— Саботажник! — стукнул кулаком по столу Фишман, — Все помнят как ты сношался с врангелевцами.

— Позвольте, позвольте! — поправил пенсне инженер, — Ничем подобным никогда… У меня жена и двое детей!

— К словам придираешься, гнида! — раздраженно буркнул Иосиф.

Дверь, неожиданно распахнулась и, в кабинет вкатился изрядно оплывший жирком человек в полувоенном френче. Фишман вскочил, торопливо погасил папиросу, подбежал и угодливо пожал холеную руку.

— Как успехи, Иосиф Яковлевич! — поинтересовался вошедший и хмуро посмотрел на Гросснера.

— Товарищ Пятаков! Дело о саботаже…, - начал Фишман, но был прерван.

— Гражданин Гросснер! Вот мандат на освобождение. Прошу извинить за представленные неудобства.

Опешивший Фишман на какое-то время лишился дара речи. Часовой увел счастливого инженера, оставив оперуполномоченного беседовать с товарищем Пятаковым.

— Учишь, учишь вас! — развел руки комиссар, — Вот и с Гросснером поспешили! Скоро на завод приедут военспецы из Одессы и тогда можно арестовать старого саботажника. Я понимаю, что этому, интиллигентишке грозил самосуд со стороны некоторых рабочих, но ведь есть активисты, партячейка наконец! Почему не установили рабочий контроль?

— Я учту ошибки! — едва сдерживаясь, ответил Фишман, — Но ведь столько недобитой контры!

— Не ошибается, Иосиф, только тот, кто ничего не делает. Я отметил Вас в отчете ВЦИК и рекомендовал на обучение в высшую партшколу. Не подведите меня. До вечера вы свободны! Умойтесь, побрейтесь, в конце концов! И чтобы я не видел Вас в таком занюханом виде! Вы чекист, а не портовая шпана!

Пятаков вежливо пожал руку «духовному сыну» и величественно выплыл из кабинета. Оставшись один, Фишман подошел к зеркалу, оставшемуся от прежних времен, потрогал трехдневную щетину, критически осмотрел грязный ворот рубахи и пригладил взъерошенную шевелюру.

— Мда-а, — пробормотал Иосиф, — Зато у меня маузер начищен!

На столе, под лампой, стоял небольшой фотопортрет Августа Бебеля и Фишман внимательно присмотрелся к внешности своего кумира. Прав! Трижды прав товарищ Пятаков! С другой стороны: побреюсь, надушусь, и буду вонять, как недобитая контра. Иосиф безнадежно махнул рукой своему отражению в зеркале, набросил кожанку и вышел из кабинета. На улице было хорошо, намного лучше, чем в бывшей гостинице. Свежий воздух опьянил, да настолько, что голова пошла кругом. Иосиф остановился, сделал несколько вздохов полной грудью, закурил и неспешно побрел в сторону караимского кладбища.

Фешенебельные особняки оборвались как-то сразу, уступив место лачугам мастеровых, теснившихся на склоне холма. Фишман хмуро посмотрел на ограду кладбища, клочок моря, сверкавший позолотой Владимирский собор, и злобно плюнул под ноги. Вот еще одно кубло контрреволюции во главе с архимандритом Викентием! Растрезвонились, святоши! Пусть, недолго осталось!

На пустыре несколько чумазых пацанов гоняли пустую консервную банку, путались в ногах, падали и, отряхнув пыль, снова начинали толкаться. Жестянка отлетела прямо в ноги Иосифа и тот, нехотя ударил, да так ловко, что попал под самую перекладину ворот. Мальчишки притихли, с уважением посмотрели на дядю Йосю, а через минуту снова загрохотали в пыли.

Дом встретил молчанием, гулкой пустотой и какой-то затхлостью. Иосиф бросил на стул кожанку, спрятал под подушку оружие и плюхнувшись на кровать, принялся жевать краюху черствого хлеба с солью. Не получил паек и в желудке, до сих пор, сплошной штурм Перекопа. Не успел Фишман заснуть, как в дверь постучали, настойчиво, требовательно, без старорежимного скрябания, а так что сыпалась штукатурка. Иосиф чертыхнулся, схватил «маузер» и, опрокинув табурет, бросился в прихожую. Позавчера в Карасубазаре так отделали уполномоченного, что бедняга только к вечеру умер.

— Кто? — полусонно поинтересовался Фишман.

— Иосиф Яковлевич! Это Игнат! Младший командир Яценко! — послышался знакомый голос, — За Вами срочно прислали!

Фишман отодвинул засов и отскочил в сторону. Яценко был один. Чекист вошел в комнату, аккуратно положил на смятую кровать объемный сверток и добродушно улыбнулся.

— Тут это… Паек и новая форма, — почесывая затылок, сообщил Игнат, — Товарищ Пятаков просил напомнить о разговоре и срочно прибыть на совещание. Товарищ Кун вернулся из Симферополя. И еще, совсем забыл!

Красноармеец достал из кармана кусок мыла и передал Фишману. Оперуполномоченный вздохнул, мрачно посмотрел на средство гигиены, и поставил чайник на примус. Повозился немного с огнем, но Поликарпович покачал головой, прочистил иглу, и яркое пламя загудело под днищем чайника.

— Что за спешка? Я валюсь с ног как…, - вздохнул Иосиф и махнул рукой, — Опять банды?

Чайник засвистел, дыхнул из носика паром и Фишман, громко отфыркиваясь, стал мыться. Поликарпович осмотрел бритву, скептически покачал головой, снял кожаный ремень и, подправил лезвие.

— Хорошая сталь, немецкая, — с уважением заметил бывший рабочий, — Скорее бы все эти рехволюции окончились! Хотите, верьте, хотите, нет, а по ночам завод снится, и руки истосковались по настоящему делу. Я ведь до германской работал на «Гельферих-саде», в Харькове, и был не последним на счету. А теперь пришлось вроде как жандармом стать, прости господи.

— Что-ж не к белякам пошел? — съязвил Фишман, — Хорошо было при царе?

— Работал много, а на паперти не стоял! — вздохнул Игнат Поликарпович, — Братуха мой, реальное закончил, благодаря нашему инженеру и хозяину в технологичку поступил, да сгинул в Сибири после пятого года! Что говорить! Если бы не товарищ Артем, то на Перекопе друг в друга стреляли бы. Такая вот житуха, Яковлевич!

— Жалеешь? — процедил Фишман, одевая форму.

— Чего уж там, — буркнул Яценко, — Пора уже! Товарищ Пятаков просил быстрее.

Фишман посмотрелся в треснутое зеркало, удовлетворенно хмыкнул, и вышел из дома вслед за посыльным.

 

Глава 2

Поезд остановился у Севастопольского вокзала, выпустил клубы пара и затих. Встречающих было немного, и невысокая площадка перрона от этого казалась непомерно длинной. Даже двум носильщикам работы не нашлось. Может… Так, мелочь: два тощих чемодана в руках красных командиров, мастеровые с солдатскими вещмешками, дамочка! С баулами! Ее встречают… Вот незадача.

— Ну и жизня распроклятущая! — вздохнул один из носильщиков и махнул рукой, — Вот ране было. Памятаешь, Вася, как перед германской приехал новый полицмейстер?

— Как не припомнить! Мне тогда рупь серебром перепал, хотя хребтина целую седьмицу ныла!

— Здорово, товарищи! — приветствовал работников красный командир, — Как пройти в штаб флота?

— Ну, тут недалече! Поднимешься к Большой Морской, а там того, к Владимиру под золотым крестом.

— Спасибо, — буркнул красноармеец и посмотрел на своего спутника, — Доходчиво, черт бери!

— Извозчики все знают, — зевнул в ответ второй краском, уж точно бывший золотопогонник и, подхватив чемодан, решительно направился к зданию вокзала.

Извозчиков было не так чтобы и много, но для Севастополя изрядно, десятка полтора. Возничие собрались в круг, курили махорку, травили анекдоты, обсуждали городские новости. Бородатый дядька, самой, что ни есть разбойничьей наружности рассказывал старую байку и божился что все, чистейшая, правда. Причем с такими подробностями божился, что даже лошади стыдливо фыркали. Слушатели понимающе кивали, подзадоривали сочинителя, но замолкли, увидев клиентов. Это конечно не господа офицеры императорского флота, но на безрыбье и красный командир осетром покажется. Повезло худосочному татарину в косоворотке и ярко-красном жилете.

— Милей…,- начал было один из пассажиров но, получив кулаком в бок от своего спутника, лишь буркнул, — В штаб флота и живее!

— Могем и к штабу, — согласился извозчик, — Ноне оно все спешат, а куда? Все тамова будем! Кисмет!

Накануне прошел дождь. Деревья искрились капельками воды, радовали сочной листвой, а невообразимо глубокое небо кричало голосами чаек. Красный командир, державший на коленях изрядный сверток, мрачно смотрел по сторонам и нервно курил, дрожа от холода, словно не конец мая, а промозглый ноябрь.

— Андрей! Ты часом не заболел? — улыбнувшись, поинтересовался второй красноармеец и, не получив ответа, продолжал наслаждаться болтовней возницы.

— Вот при царе, — продолжал словоохотливый возница, — Не то, что теперича! Хотя щас полегчало, хозяин вроде как…

А мимо, в такт лошадиному бегу, проплывали дома, не потерявшие еще памяти о прошлом, которое просвечивало в сбитых гербах и статуях со щербатыми носами. Был ведь и другой Севастополь, под пронизывающим ветром, притихший в ожидании неизвестности. Мы угрюмо брели вслед за Туркулом и Витковским к Графской пристани в мокрых, соленых от пота и морских брызг шинелях, проигравшие и, чего греха таить, сломленные. Сломленные ли? Ведь прошлой осенью, наблюдая с кормы «Херсона» за исчезающими в дождливой мороси колонами. Думали, что вернемся и вернулись, двое из многих и многих. А дальше что? Сдаваться быдловатым гражданам? Мы словно римляне «Молниеносного» легиона, ушедшие через Дарьяльское ущелье по приказу императора. И упал где-то в Прикаспии последний римлянин, сжимая священную аквилу, и золотая птица с грустью смотрела, как черные собратья из перьев и костей выклевывают мертвые глаза. Маловат легион-то! Дроздов и я, я и Дроздов! Чем барон хуже римского императора? А все почему? Не умел мстить Николай Александрович Романов, за что и поплатился головой! Большевички сразу взялись за дело, со знанием взялись, засучив рукава. Не город, а морг какой-то. Сон разума рождает чудовищ, добро бы призрачных, а то из плоти и крови, голодных, жаждущих свеженького мясца.

— Приехали! — громко сообщил Дроздов.

— Чего? — очнулся Морозов и растерянно осмотрелся и хлопнул ладонью по нагрудному карману, — Мандат на месте, а то говорят, командующий строг и не справедлив!

— Идем, философ! — буркнул Александр, расплатившись с извозчиком.

На ступенях штаба царила обычная суета, уходяще-приходящая, торопящаяся по небывалой срочности, как и положено в вертепе или негритянском борделе. Интиллигент, с тросточкой, что-то доказывал часовому у двери, возмущался, но как-то уж слишком культурно. Краснофлотец стоял словно статуя, холодная, безмозглая, и до безобразия тупая. Красные командиры неторопливо поднялись по широким ступеням бывшего офицерского собрания, остановились на секунду другую и решительно направились к несговорчивому часовому. Матрос преградил вход и угрюмо взял оружие на изготовку, хотя никто не собирался штурмовать сие некогда почтенное здание.

— Мы к товарищу Домбровскому! Командированы из Одесского военного округа! — сказал Дроздов, щеголявший выправкой, которая красным курсантам и не снилась, — Вот наши мандаты!

— К дежурному идите! Мне не велено! — глотая слова, ответил часовой.

— Вызывай начальника караула! Распустились! Мандаты сравни неуч!

— Почему скандалите, товарищи? — раздался за спиной голос, явно принадлежавший опытному офицеру.

— Мы по важному делу командированы в распоряжение товарища Домбровского, — пояснил Морозов, — И здесь не то, что скандалить, а тройным петровским надо! Это штаб флота или цирк Дурова? Вот и гражданин, далеко не мальчик, показывает мандат, образец которого в первом справа ряду, а часовой ни уха, ни рыла!

— Ясно! — вздохнул офицер, — Где же найти грамотных? Этих товарищей пропустить под мою ответственность. Документы у них в полном порядке!

— Да как без…

— Выполнять, матрос! Гальюн надо таким охранять, а не штаб! Проходите, товарищи!

— Молодые люди! — взмолился интиллигент, — Вы инженеры из Одессы, если я что-нибудь понимаю в этом бедламе? Я инженер судоремонтного завода, Гросснер Иван Леопольдович! По вине этого остолопа, в форме я вынужден терять время, а у меня под началом куча полных идиотов, с инструментами, прошу заметить!

— Уважаемый! Вы, как я понимаю, комендант этого заведения! — обратился Гросснер, — Александр Владимирович у себя?

— Скорее всего! Вас проводить?

— Не стоит беспокойства! — торопливо ответил Иван Леопольдович и бодро, не смотря на возраст, стал подниматься по лестнице, — Поторапливайтесь, молодые люди!

Кабинетом командующего оказался бывший курительный салон, памятный по прежним временам. Исчезла изысканность, можно сказать манерность и, стены лишенные украшений, казались проституткой, с которой зачем-то смыли грим, и выгнали на улицу.

— Любуетесь! — хитро прищурился инженер, — Варвары, дикари и жуткое скопище пьяниц! Да-с! Руины и пьяная матросня!

— Шутить изволите? — улыбнулся Дроздов, — Чека шуток не понимает.

— И кто тогда будет ремонтировать самотопы? Кроме старого идиота Гросснера некому! Где изволили учиться инженерному делу, извините за назойливость?

— В Харьковском технологическом. Потом сбежал в императорский университет, — ответил Морозов, — Я доказывал в штабе округа свою некомпетентность, но партия сказала: «Надо!»

— Это хоть что-то! А Вы сударь?

— Юнкерское училище, — смутился Дроздов.

— Вот видите! И куда вы без моего идиотизма? Господин Домбровский умный человек, но скоро одичает-с, как Тарзан в джунглях! Да-с, вот так!

Проникнуть в кабинет командующего оказалось совсем не просто. Традиция в виде цербероподобного адьютанта прижилась и в Красной Армии. Секретарь, ни дать, ни взять, ломовой извозчик, одним пальцем ударяя по клавишам, пытался что-то написать на листе бумаги, вставленном в каретку «Ундервуда». Тонкий механизм не выдержал надругательств и, жалобно ойкнув, затих если не навсегда, то надолго.

— Чертова эпидерция! Буржуйская рухлядь! — выругался служивый.

— Голубчик! Александр Васильевич у себя? — вежливо поинтересовался Гросснер, — У нас очень важное дело!

— Занят! — буркнул матрос и вырвал из пишущей машинки измятый лист бумаги, — У него комиссар!

— У нас предписание…, - начал Морозов, но был грубо оборван.

— Чихал я на все предписания! Низзя и баста!

— Я не окончил говорить хамс…, краснофлотец! — возмутился Морозов и его менторский тон заставил гориллу в бескозырке, хотя бы, встать, — Красноармеец или краснофлотец обязан, стоя, при появлении командира доложить о полученном приказе, а не заниматься черт знает чем! Вы обязаны сообщить командующему о нашем прибытии и четко, без искажений, передать его ответ!

— Там же сам товарищ Пятаков, — прошептал матрос и поднял палец вверх.

— Не слышу! — вскипел Дроздов и прищурился, — А почему отвечаем шепотом?

— Мы не при старом режиме, товарищи! У нас это, как его, швабода!

— Дожились го… граждане! — развел руки Дроздов, — Сам откроешь или показать, как это делается?

Отзвуки перепалки просочились из приемной сквозь толстые Стены. Массивная дверь, открывшись, едва не сбила с ног Гросснера.

— В чем дело, товарищи?! — раздраженно поинтересовался командующий, — Смир-рно!

— Так говорил…, - начал матрос, но запнулся, посмотрев начальству в глаза.

— Товарищ командующий! — начал Дроздов, — Разрешите обратиться! Мы прибыли из Одессы на судоремонтный завод по вопросу списания кораблей!

— Понятно! — кивнул Домбровский, — Становитесь на довольствие, определитесь в общежитие, а завтра после обеда подходите! Коменданту о вас, товарищи, сообщат!

Комфлота мрачно посмотрел на секретаря и хлопнул дверью. Простившись с Гросснером, друзья отправились на поиски коменданта. Дело оказалось не таким уж и легким. Присутствие этого призрака ощущалось везде, даже возле сортира, особенно возле сортира, но слишком уж незримо.

— Чернильная душа! — ворчал Дроздов, — Вот помню, году пятнадцатом, пришлось мне искать одного фрукта и представь, где я это тело откопал? В дальней траншее портки сушил, а немцы, при артналете, накрыли штаб, и этому засранцу повезло настолько, что он остался единственным батальонным офицером. И где это коменданта черти носят? Бордель-с и полное падение нравов!

— По-моему он во дворе! — улыбнулся Морозов, — Как разоряется, сущий фараон!

— … брандахлысты, прохиндеи, протобестии! Уроды вифлеемские, вашу бога душу мать! Зыркаете буркалами? Покажите мне ту булькающую жабу, которая проквакала, что полы красят корабельным суриком? Языком заставлю вылизать, пробоину вам в зад ниже ватерлинии! Ты куда, паскуда, папиросу бросил? Спасибо что не в бочку со скипидаром! Десять суток ареста, козломудни! Все гальюны на флагмане вычистить так, чтобы командующий мог, глядя в них увидеть свое мужское хозяйство, не поднимая живота! Я сказал что козломудни — значит так и есть!

— Какой полет! — хмыкнул Дроздов, — Это не лекции студиозусам читать! Я добавил бы что они…

— Саша! — покачал головой Морозов, — В заводском цехе я твои слова застенографирую, но здесь?

С комендантом, еще не отошедшим от высокоителлектуальной беседы, столкнулись на первом этаже. Их давешний благодетель теперь походил на акулу, которая, лениво помахивая плавниками, ищет очередную жертву.

— Пройдемте ко мне в кабинет, товарищи!

Кабинетом оказалась крохотная комнатушка в глубине коридора. Провозившись пару минут с замком, смотритель здания таки попал, и устало плюхнулся в кресло с прохудившейся кожаной обивкой и торчащими сквозь прорехи пружинами.

— Давайте мандаты: выпишу пропуска в общежитие и поставлю на довольствие. Будем знакомы: Николай Николаевич Вильчинский, в некотором роде, здешний цербер.

— Ну почему же в некотором? — зевнул Дроздов, — Вполне! Более чем вполне!

— По-другому не понимают! — безразлично махнул рукой Николай Николаевич, — Общежитие рядом, устраивайтесь! Вот документы на получение пайков в здешней столовой. Как Одесса?

— Срач и вонь! — ответил Морозов, — Грязно как в хлеву, а местная публика только не хрюкает! В окопах и то клопов меньше, чем в тамошних гостиницах.

— Вот как! — растерялся комендант, — Если что заходите. Иногда тянет поговорить по человечески, а не… Ну, вы поняли.

Из штаба удалось выйти не так скоро как хотелось бы из-за очереди за пайками. Для господ офицеров дикость все это, но для товарищей краскомов очень даже подходяще, так сказать «кесарям кесарево». Жарко. Общежитие действительно находилось рядом, но попасть в него оказалось сложнее, чем в штаб. На пороге, покуривая самокрутку стояла крепкая бабища в галифе и недобро смотрела по сторонам.

— Крокодил в боевой стойке, — фыркнул Дроздов, — Потрошитель грудастый!

— Гражданка! — обратился Морозов к этой, в высшей степени экстравагантной особе, — Как можно увидеть коменданта?

— Чего уж, смотри! — процедила эта, с позволения сказать, дама, — Местов все-равно нема.

— То есть как? — опешил Андрей, — У нас имеются документы, распоряжение товарища Вильчинского.

— Да плевала я на этого козла, — рыкнула комендантша, — Что я рожу комнату?

— Да уж постарайтесь, милочка! — посоветовал Дроздов, — Чека оно близко!

— Куды прешь, мудило! — возмутилась общежитеблюстительница, — Перекоп брала, беляки под Каховкой расстреливали, а он меня чекой тычет!

Морозов тоскливо посмотрел на друга, устроился на лавочке и достал папиросу. Такая красотка и в штыковую может, но не устраивать же полное непотребство в бывшем доходном доме Ранжиевского. Здесь и в лучшие времена не обходилось без мордобоя, а традиции — вещь упрямая и до безобразия прилипчивая. Саша у нас стратег и тактик в одном лице, вот пусть и усмиряет сию Мегеру Горгоновну. Эх, не Персеевы сейчас времена!

Документы героиню Перекопа совершенно не впечатлили, скорее наоборот, возбудили агрессивность сверх всякой меры. Подполковник выдал окопную серию эмоций способную бросить в краску даже георгиевского кавалера прошедшего огонь, воду и медные трубы. Скандал вызвал некоторый интерес, и со второго этажа долетели возмущения одного из постояльцев: «Товарищи! Прекратите! Если я начну подражать одесскому биндюжнику, то вы по то самое место в землю зароетесь! Шпана!»

— Не пущу! — взвизгнула комендантша так, словно к ней ломились в комнату с целью украсть любимый примус, — Сказала, местей нема! Пшел вон, козел!

Вдруг бабища вытянулась по стойке «смирно», глаза округлились, словно рубль серебряный, а изо рта вывалилась погасшая самокрутка. Дроздов оглянулся и, никого не обнаружив, покрутил пальцем у виска.

— Разрешите представиться, товарищ Троцкий! Командир пулеметного взвода Василиса Гивнова! — хрипло сообщила комендантша, — Не узнала сразу! Это же надо, сам нарком! Сейчас ключи принесу Вам и Вашей супруге!

Дроздов от неожиданности чуть не свалился с крыльца и растерянно посмотрел на друга.

— Она, по-моему, того! Причем совсем того, — пролепетал подполковник, — Это не ты часом наколдовал Троцкого?

— С чего ты взял? — усмехнулся Морозов, — Задумался немного. Вспомнил кое-что из Аполлония Тианского! Тут одна штука получается…

Пулеметчица Гивнова появилась в полной военной форме, сверкая орденом «Боевого Красного Знамени» на груди. Одернула гимнастерку и строевым шагом подошла к удивленному Дроздову.

— Товарищ нарком! Вот!

Александр механически взял ключи и, кивнув другу, отправился в местный «люкс» на двоих.

— Это не «Метрополь» и не «Хилтон», — вздохнул Дроздов, окинув взглядом обвалившийся потолок, грязные стены и, опасливо, поставил чемодан на грубый табурет, — Андрэ! Я что действительно похож на Троцкого?

— И на его супругу одновременно! — отмахнулся Морозов, — Если эта кикимора попадала в лапы к незабвенному Андрюшке Шкуро и его шкуродерам то… Контузия, опять-же! Какой шарман! Следующий акт пьесы! Право, экий фарс!

— Тимофеич! А Тимофеич! — слышалось откуда-то со двора, — Чего булькотишь, образина? Переоденься и бегом к товарищу Домбровскому в штаб! Скажи, приехал нарком Троцкий со своей супружницей, и остановился у нас в общежитии! Тихо! Я тебе говорю! Не за то воевала, чтобы ты всякое дерьмо трескал! Бегом!

Видно Тимофеевич отправился по указанному адресу, ибо пулеметчица Василиса запела марш красных кавалеристов, да так вдохновенно, что Дроздов стал лихорадочно рыскать взглядом, надеясь найти что-нибудь увесистое. Поиски не увенчались успехом, и потому обошлось без смертоубийства.

 

Глава 3

В предрассветных сумерках кони испуганно топтались на месте, не решаясь ступить на шаткий мост, под которым недовольно урчал быстрый горный поток. Фишман остановил хрипевшего скакуна, скользнул взглядом по окраине села и подозвал ротного командира. Пришлось подождать, ибо товарищ Гаманенко явно не ко времени решил устроить митинг, на котором совершенно непостижимо пытался связать ледяную воду с политической сознательностью рабоче-крестьянских масс.

— Что-то случилось, товарищ Фишман? — поинтересовался ротный, появившись размытой тенью со стороны Сюйрени, — Народ у меня сознательный, да вот текущего момента не понимают во всей широте, казав бы!

— Воспитатель! — пробурчал Иосиф и закурил, — Я ни хрена этих мест не знаю, а контра знает! К началу мировой революции эта сволочь, Ахмед Кривой, должен быть поставлен к стенке, как и другие сволочи! Дальше куда?

— Налево, через кизильник! Подъем трудный и я дал команду спешиться! Тропа узкая, справа и слева обрыв!

— Смотри, чтобы ни одна зараза не пискнула, — процедил Фишман и первым шагнул на мостик.

Конь фыркал, упирался, не желая ступать по скользким доскам, но сознательность все-таки победила. Разве может комиссарский жеребец быть несознательным? То-то же! Дорогу сквозь кустарник, обильно смоченный росой, показывал красноармеец, из местных. Не нравился такой проводник Фишману: мало того, что татарин; так еще и беспартийный. Заведет в лапы к бандитам и поминай, как звали.

— Долго еще? — нетерпеливо сказал Иосиф, — Уже сереет.

— Совсем скоро, — ответил проводник, — По тропе наверх и влево! Сюйрень-кермен там!

Идти стало легче. Кизиловые заросли поредели, а потом и вовсе рассыпались на редкие зеленые островки. Оперуполномоченный нервно закурил, укрывшись за массивным каменным выступом и мрачно посматривал на сверкавшие красными бликами рассвета известковые бока башни. Каменный язык чуть загнутый на конце, покрытый зеленой плесенью растительности, дразнился в сторону Бельбекской долины. Высоко поднялся язык, настолько высоко, что в окрестные пропасти даже взглянуть страшно. Только одна тропа сюда ведет и отсюда выводит обратно к скользкому мостику. Окружить плевое дело! Перекрыл дорогу и мышка в западне, если мышка только не летучая, а вполне себе норушка. Отступать некуда, кроме как вниз или за стены проклятой крепости.

— Ну, чего там? — поинтересовался ротный, — Зовсим тихо?

— Затаилась, контра! — ответил Фишман, — Падаль!

— Если там мають пару «гочкисов», то нам дрова, — вздохнул Гаманенко, — Може схопым цых харцизяк в долине, на спуске до деревни?

— Партия сказала, порешить бандитов, и порешим! Сегодня же и рапортуем в Севастополь, еще до полудня! Прикажи примкнуть штыки!

— Да пошел ты, мурло сраное! — вскипел Гаманенко доставая именной

«маузер», - Много сам ходил в штыковую? Думаешь, не помню, как ты удирал под Мелитополем от конников Барбовича? Сайгак сраный! Нас же перещелкают как зябликов!

— У меня был тогда приказ! — вспыхнул Фишман и отвернулся к башне.

Идти на приступ расхотелось, однако и ждать неизвестно чего удовольствие не из приятных, особенно когда нервы на пределе.

— Товарищ командир! — обратился проводник появившийся из-за кизилового укрытия, словно чертик из табакерки.

— Что случилось, Дамир? — не поворачивая головы, ответил ротный, — Только короче!

— Алим вернулся, последний джигит! — прошептал татарин, подняв палец, — Уходить надо! К сердцу у него кинжал идет, шашка — «голова с плеч», а пуля и за скалой достанет!

— Таким не место в рабоче-крестьянской армии! Мы должны бороться с пред…, - поучительно вставил свое слово Фишман, но осекся, когда целый сноп каменных брызг полетел в лицо, — Твою мать!

— Алим пугает, — усмехнулся Дамир, — Пока пугает, а потом и головы полетят! Кисмет!

— Какой там Алим! Ахмеда еще три дня назад видели в Карасубазаре! Вчера укрылся за башней вместе со своими головорезами! — отмахнулся Фишман, — Развели тут бабские посиделки!

— Ахмедка совсем плохой стал, — хмыкнул татарин, — Шайтану душу продал, тогда как Алим — воин Аллаха!

— Маркса читать надо! — поучительно сказал Фишман, пнул ногой ни в чем не повинный камень и сделал пару глотков из фляги.

— Смотрите! Там! — затравленно показал Дамир на вершину башни и плюхнулся на колени.

Фишман опасливо выглянул из укрытия, долго смотрел на провал сводчатых ворот, в разрушенной арке которых некто, в чалме и старомодных одеждах, поигрывал длинным ружьем.

— Контра! — вскипел Фишман и дважды выстрелил.

Пули щелкнули по камням, не причинив никакого вреда странному джигиту. Ответом был только смех и ветер, гудевший над Куле-буруном.

— Дамир! Что это за каменный гадючник? Только по существу.

Татарин посмотрел на ротного и поежился, бросив косой взгляд на башню. Уж и красного блеска нет на стенах, а страшно, будто смотрит кто-то.

— Кисмет, товарищ командир! — полушепотом начал Дамир, присаживаясь на камни, — Мой дед совсем молодой был, когда Алима схватил карасубазарский начальник и отправил в Сибирь. Не прошло и года, как в канун Рамазана видели джигита в Бахчисарае на пороге мечети. Сказал Алим, что будет новым ханом, когда не станет русского царя, и совсем растаял. Алим родом из Отуз, что возле Кизиль-таша. Один крымчак мне говорил, что Мститель знатного рода, потомок гяурского бея, который владел всем в здешней округе еще до Гиреев.

— И крепость — его бывшее поместье? — улыбнулся Гаманенко, — Голубая кровь — белая кость, туда его в качель! С живыми панами разделались, так еще и с дохляками разбирайся!

— Плохо говоришь, обидно. Алимом гордились горы. В нем жило безумие храброго. Никогда не знали от него обиды, слабый и бедняк. И в горах в степи все стояли за него, а старые хаджи, совершая намаз, призывали лишний раз имя Аллаха, чтобы он оградил Алима от неминуемой беды!

— Но ведь не оградил же! Сказки все это! — зевнул Гаманенко, — Знаю ты був в германську разведчиком и тут вроде как здешний. Осмотрись в крепости и не становись призраком, а то святой водой, понимаешь, не запасся.

Дамир пробормотал что-то неразборчивое и, вооружившись только кинжалом, заскользил среди кустов и ловко заскользил, словно был сродни бестелесным духам. Лазутчик почти слился с не выгоревшей травой, нырнул в островок зелени и затих. В башне молчали, разве что завывал ветер, горячий и пыльный. Совсем близко камни шайтанова логова, рукой потрогать можно, да страшно обжечься адовым жаром. Прочел Дамир несколько строф первой суры корана и прошмыгнул серо-зеленой ящерицей к башенным воротам. Каменный клык, заросший зеленью, казался безлюдным, даже ямы костров не дымились, а несколько воробьев чирикали возле окаменевшей лепешки и разорванного мешочка с крупой.

Дамиру показалось, что он потерял рассудок, когда из горячего марева появились очертания древнего замка, сверкавшего зыбкими кромками строений возле оборонительной стены. Ближе к обрыву возвышался добротный белокаменный особняк, на крыльце которого стоял мужчина в нелепом железе и нервно постукивал пальцем по навершию меча. Два работника, сгибаясь под тяжестью окованного металлом сундука, появились из приземистого сарайчика и поставили груз у ног хозяина. Дамир совсем растерялся, поняв, взмахнул кинжалом, и все исчезло, кроме старых, забытых всеми развалин.

С тропы, ведущей в долину, из-под самого зеленого шатра, послышались истошные вопли, беспорядочная стрельба, ржание испуганных лошадей. Дамиру хотелось бежать из крепости подальше от бесплотных гяурских беев и прочей чертовщины, но пули нукеров Ахмедки заставляли сидеть за надежным каменным щитом. Заросли выпихнули на каменную плешь склона красноармейцев, которые припустили в крепость так, словно за ними гнался сам шайтан шайтанов. Впереди всех, видимо вдохновляя бойцов личным примером, несся Фишман и так лихо, что едва не сбил с ног Дамира.

Призраки остались призраками, а вот вполне телесные бандиты Ахмеда, спрятавшись среди одичавших лоз винограда у Чильтер-Кобы, обошли карателей с тыла и загнали их в каменный мешок древнего замка. По приказу Гаманенко бойцы заняли оборону за крепостной стеной так, чтобы держать склон под обстрелом.

Командиры устроились в башне, разложили карту-трехверстку и, прихлебывая из фляги сухое винцо, держали совет, начавшийся со взаимных упреков.

— Моя справа как у того бычка! — оправдывался ротный, — Грош цена всей чеке в базарный день, если ума не хватило подкупить якого-небудь мерзавца!

— Не твое собачье дело! На партактиве поговорим, — огрызнулся Фишман, — Тут есть дорога прямо к Инкерману, чуть больше тридцати верст…

— Иосиф! С глузду спятил? Ни за цапову душу подохнем! Высунь свою пацючью мордочку и скажи этим харцизякам пару теплых слов!

Фишман поднялся, и смело шагнул в проем ворот. Выстрел и комиссар упал на камни словно подкошенный.

— Сволочи! — разозлился Гаманенко и наугад пальнул в заросли, — Ахмед! Ты меня слышишь, контра?!

— Выходи поговорим или с Куле-Буруна будешь прыгать? — послышался ответ, — Начальник! Встретимся на пол-пути! Снесут твоя башка и моей, чилым-билым будет! Якши?

— Как там товарищ оперуполномоченный? — тихо спросил ротный у Дамира.

Татарин покачал головой и только развел руками, показывая, что серьезнее не бывает.

— Не здохне! Отнести в тень и привести в чуйство, — устало прохрипел Гаманенко и выглянул из бойницы.

Надеясь, что визави вот-вот покажется из укрытия, приготовил оружие. Ахмед оказался не так прост и Гаманенко едва успел нырнуть за камни, по которым зацокали пули.

— Ахмед! — крикнул ротный, — Мы так не договаривались!

В ушах звенело, словно от удара кулаком, спину обожгло как плетью, и настала тишина. Из этой самой тишины, беззвучно, пришел Страх в черном мундире с золотыми погонами, стеком и бесформенным лицом, скалящимся золотыми челюстями.

— Ваш бродь! Та я же ничего…

Их благородие через мгновение стали их превосходительством Ужасом и, по-отечески, наступили лакированным сапогом на живот. Гаманенко скорчился от боли и уже не видел торжествующей улыбки их Величества Смерти.

Стрельба на каменистом мысе могла бы разбудить мертвого, а Фишман был вполне жив, разве что левая рука онемела, пропитанная тупой болью. Иосиф удивленно осмотрелся и, став на четвереньки, выглянул из-за небольшого парапета. Красноармейцы с остервенением перестреливались, дрались на штыках; оставшись без патронов, били, кусали друг друга с пеной у рта. Сволочи несознательные! Никакого революционного порядка! Фишман рванулся, было вперед, но, зацепив ветку раненым плечом, потерял сознание.

Солнце уже касалось белесых скал, когда чекист пришел в себя Больно — значит, еще жив! Мертвецы боли не чувствуют, как те, без сапог и оружия, лежащие на камнях. Пить! Здоровой рукой комиссар достал флягу и жадно сделал пару глотков. Остановившись возле Гаманенко, чекист долго смотрел на кровь, сочившуюся изо рта, опустился на колени, воровато оглянулся и камнем добил раненого в висок.

Медленно, покачиваясь вслед корявой тени, Фишман пробирался через заросли кизила в сторону Бельбекской долины. Проклятый мост, с которого все началось, остался позади и Фишман свернул на проселок, уходивший в сторону деревушки Фоти-сала. Боль отступила и только холод, несмотря на теплый вечер, сковывал движения, превращая человека в куклу на негнущихся ногах-ходулях. Хотелось накинуть на плечи сибирский тулуп на медвежьем меху и хорошенько выспаться под разлапистой сосной на постели из теплой сухой хвои.

 

Глава 4

Переполох, связанный с приездом «товарища Троцкого», улегся и улегся, надо отметить, не без помощи благообразного старичка-лекаря и здоровяка фельдшера из Бахчисарайского желтого дома. Бывшая пулеметчица почему-то приняла медиков за белогвардейцев, контузила фельдшера шваброй, забаррикадировалась в кладовой и швыряла в форточку куски мыла, принимая их за толовые шашки. Морозова эта катавасия ничуть не волновала и он, с помощью купленного на барахолке справочника, принялся вычислять ночь ближайшего новолуния. Дроздов напротив присоединился к зевакам, осаждавшим последнюю твердыню отважной амазонки. Верзила фельдшер, потирая ушибленную поясницу, костерил сумасшедшую бабу в бога, душу, мать и даже чертову бабушку, не обращая на старшего коллегу ни малейшего внимания.

— Милостивый сударь, не найдется ли огонька? — обратился почтенный лекарь к Дроздову, который, весело попыхивая папиросой, комментировал полеты мыльных боеприпасов.

— Недолет! Перелет! Вилка! Цель уничтожена!

— Е-мое! Сука, твою мать! — взревел фельдшер, потирая лоб, — Я тебя сейчас устрою!

— Fortuna non penis…! — оборвал помощника врач, — Пока мы с товарищем командиром курим, снимите с петель калитку и принесите ее сюда!

— Есть женщины в русских селеньях, — почесал затылок Дроздов, — Может пристрелить, чтобы не мучалась?

— Ну что Вы, уважаемый! — возмутился врач, — Это же просто неповторимый экземпляр для моего паноптикума! Знаете ли Вы опусы Антона Чехова? Во всяком случае, слышали. Мы вместе отдыхали и, как-то в Ялте, я ему говорил, что только в богоугодном заведении существует настоящий простор для полета мысли, раскрепощенной в отношении общества!

— Палата номер шесть? — улыбнулся Александр, — Мрачновато.

— Именно! — согласился врач, — Антон все утрировал до гротеска, хотя оглянитесь, и сразу станет ясно кто нормален! В заведении, где я состою на службе, даже атмосфера особенная, пропитанная флюидами совершенства. Например, полковник Кранковский — настоящий философ. Решил познать учение маркиза де Сада и уже второй десяток лет сидит в уютной комнате, за ажурными решеточками на окнах. Если зайдете в гости, дам ознакомиться с трактатами Кранковского. Смею уверить, что в них истинная неповторимость, которая маркизу даже не снилась. А ведь для подтверждения своей теории Кранковскому хватило всего пяти горничных. Кажется коллега aut cum scuto.

— Мой друг! Прикройтесь щитом, подберитесь поближе к окну и расскажите, чем больная занята. Если сумеете, то поставьте диагноз.

-Удар мылом переживу и так, — буркнул фельдшер.

— Дворник сообщил, что в комнате пять лопат, один багор и парочка топоров, — назидательно заметил психиатр.

Как бы в ответ на подобные слова стекло со звоном вылетело и багор, просвистев над головой Дроздова, с невероятной силой воткнулся в ствол дерева.

— К черту все! — возмутился фельдшер и, отбросив импровизированный щит, направился к пролетке.

— Очень правильно, коллега! Достаньте рубашечку из парусины, — старчески дребезжащим голосом крикнул эскулап.

Дроздов выдернул багор из дерева, осмотрел сие изделие и, не обращая внимания на предостерегающие крики, подобрался к окну, чтобы растащить раму.

— Учитесь, будущее светило медицины! — улыбнулся психиатр, — Принесите флакон с эфиром, тампон и прикройте товарища военного!

Фельдшер передал коллеге сумку и опасливо поднял дверь. Комендантша ногой вышибла оконную раму и с ненавистью посмотрела на двух милиционеров, спешивших на помощь Дроздову.

— Товарищ Троцкий, уходите! Я задержу их! — прогрохотала Василиса и выпрыгнула во двор, размахивая топором на длинной рукояти.

Фельдшер, приняв удар топора в «щит», позволил Дроздову оглушить больную и с помощью блюстителей пролетарского порядка таки связал защитницу наркомов.

— Сволочи! Белые гады! — прохрипела пулеметчица и укусила врача за палец.

Это был ее последний подвиг. Вскоре подействовал эфир, грузное тело больной обмякло и опрокинуло фельдшера на землю.

— Преогромнейшее спасибо, уважаемый! — расшаркивался врач, — Если возникнет нужда, обращайтесь в наш желтый домик на окраине Бахчисарая к Артемию Францевичу Жердицкому. Буду рад. Приезжайте в воскресенье утренним поездом! Ой! Варвары! Дикари! Коновалы! Это же дама! Вяжите ее, а не душите и вытащите кляп! Она может задохнуться!

— Спасибо за приглашение, Артемий Францевич! — улыбнулся офицер, — Александр Михайлович Дроздов, военный инженер! Очень было приятно познакомиться!

В такой вечер совершенно не хотелось сидеть в душной комнате, и Дроздов решил прогуляться, предоставив другу возможность, в одиночестве, заниматься топографией Луны и ее окрестностей. А ведь была и другая ночь, январская ночь двадцатого, холодная, промозглая, ревевшая соленым ледяным ветром. Их было совсем мало: Витковский, Колтышев, Туркул, Манштейны, Харжевский, Протасович, Кабаров и, разумеется, Дроздов. Хотя почему разумеется? Александр никогда не считал себя сподвижником легенды «белого» движения, Михаила Гордеевича Дроздовского.

Подполковника вытащил из офицерского собрания капитан Елецкий и приказал ровно в полночь прибыть на квартиру генерала Витковского. Уже на пороге встретил Манштейна младшего, который и сообщил причину столь странного вызова. Гробы погрузили на телегу, бросили пару заступов, несколько лопат, закрыли поклажу просмоленной парусиной, и полковник Кабаров взгромоздился на козлы. Шли молча, нервно покуривали в рукав и боялись взглянуть друг другу в глаза. Особенно было тяжело старику Манштейну, едва успевавшему за телегой. Дроздов хотел, было помочь, но напоролся на испепеляющий взгляд и автоматически одернул руку. Прогрохотали по Большой Морской, поднялись к адмиральскому собору, а там прямо на Никольское кладбище. Витковский хотел пригласить священника, чтобы освятил землю, но запротестовали Туркул, Харжевский и, что самое удивительное, Манштейн старший.

Туркул вручил Дроздову полуштоф самогона, приказал найти кладбищенского сторожа и по возможности сделать так, чтобы пролетарий ничего не видел и не слышал. Пролетарий отнесся с пониманием к просьбе господ офицеров и сам, заметьте именно сам без всякого принуждения, упился до бесчувствия, о чем и было доложено Антону Васильевичу.

«Здесь!» — топнул ногой Туркул и сорвал парусину с телеги. Промерзшую землю копали долго, попеременно меняясь. Часа через три в могилу глубиной полторы сажени, после короткой молитвы, опустили гробы Дроздовского и Туцевича, засыпали и утрамбовали землю. Вот так: без могильного креста, ружейного салюта похоронили своих командиров. Вернулись на квартиру Витковского и молча пили спирт из оловянных кружек.

— Товарищ красный командир? — послышался звонкий мальчишеский голос, — Заблудились?

Дроздов оглянулся и посмотрел на паренька в перешитой матросской робе, с важным видом, курившего самокрутку.

— Твоя правда, первый раз в городе! Хотел на Никольское зайти да вот…

— Никольское? — удивился мальчишка, — Так это не здесь! Вернетесь к адмиральскому собору, а оттуда прямо, никуда не сворачивая, версты три пехом.

— Выручил! Держи! Дроздов бросил парнишке початую пачку папирос и побрел в сторону Большой Морской.

Город казался неестественно пустым, лишь какая-то шавка выбежала из подворотни, тявкнула и потрусила следом. Александр остановился и погрозил псине пальцем. Животное потянуло носом воздух и, вильнув хвостом, потрусило следом. Дроздов мрачно смотрел на закрытые продуктовые лавки, заколоченные окна ресторации Шульмана, обгоревшую дверь шляпного салона мадам Зискинд и лениво прикурил погасшую папиросину. Даже летом двадцатого жизнь в городе бурлила, плескала в лицо баснословно дорогим шампанским и звала вслед за упавшими в цене проститутками. Пир во время чумы окончился, и наступило похмелье, страшное тем, что лекарство против него все та же пьяная оргия. Допировались! До красных чертиков допировались, рогатых в кожанках или бесхвостых в галифе, трезубец им в одно место и во второе тоже. Людей не осталось, лишь черти, шурупчики и винтики картавого Люцифера, прости Господи!

Из-за поворота показались муравьи с винтовками и, перебирая членистыми лапками, потрусили к запоздалому прохожему. Причудится же такое. Муравьи оказались вполне добропорядочными патрульными во главе с мичманом.

— Почему так поздно, Александр Михайлович? — поинтересовался начальник патруля, рассматривая документы при свете ручного фонаря.

— Красиво здесь. Вышел прогуляться и времени не заметил! Завтра работа на судоремонтном и, кто знает, когда будет выходной.

— Судоремонтный? — подозрительно прищурил глаза офицер, — Гнездо контры!

— Я прибыл из Одесского округа и думаю что подписи товарища Домбровского вполне достаточно для патрульных! Я не слышал, что в городе объявлен комендантский час! — предельно вежливо сообщил Дроздов, и патрульных слегка передернуло от старорежимных ноток в голосе.

— Извините, товарищ инженер! — откозырял мичман, — Вас проводить?

— Не стоит! — улыбнулся Александр, — Мне тут не далеко.

Шаги моряков затихли в ночи, и снова наступила тишина, липкая, с голодухи сожравшая все звуки в этом городе-призраке, рожденном неизвестно кем и умершем неизвестно когда. Тишина отступила совершенно неожиданно, воздух наполнился легким цветочным ароматом, неуемным треском цикад и непонятными шорохами в окрестных подворотнях. Совсем близко, почти рядом, раздался собачий вой и тут же пресекся на самой высокой ноте и перешел в женский крик. Александр от неожиданности вздрогнул, секунду другую собирался с мыслями, а затем бросился в темный арочный проем. Никого, хотя…

На ступенях, возле двери закрытой на массивный замок, лежала женщина в черном платье. Светлым было только лицо, гладкое без морщин, словно маска, сочившаяся бледным мертвенным сиянием. Наваждение исчезло, и Дроздов облегченно вздохнул. Уж больно много было в последнее время всяких видений привидений. Обморок дамы был вполне земным и не имел к потустороннему миру никакого отношения.

— Мерзавцы! — прошипел Александр и, достав из кобуры револьвер, побежал во двор.

Хулиганов, как ожидалось, простыл след, но под деревьями притаилось нечто странное. Такое и в пьяном угаре не увидишь, не то, что в здравом рассудке. Не даром Артемий Францевич приглашал в гости. Не врач, а провидец, дельфийский оракул и пифия в одном лице. Свет в окнах домов погас, и повеяло сухим горячим подземельем, как из прихожей Тартара. Под деревьями клубились призрачные легкие, дышали и с каждым вздохом тонкие щупальца вытягивались к наглецу, дразнившему теплой кровью. Из арки за спиной послышался протяжный вой и Дроздов ощутил себя крысой, запертой в хитроумной ловушке. Ну, так горе же той кошке, которая загнала грызуна в угол!

Щупальца разрослись, причудливо изгибаясь, обогнули добычу и стали полузмеями-полулюдьми, жутким гротеском, порождениями горячечного бреда. Дроздов испуганно пятился назад до тех пор, пока не оказался в плену у кустарника, обвившего ветками ноги подобно стальным цепям. Александр перекрестился, но видно Триединый был занят чем-то более неотложным, и знамение лишь разъярило демонов. Змеелюди зашипели, словно тысяча гадов и приблизились к человеку. В воздухе запахло перегнившими болотными травами и от этого дьявольского аромата тело перестало слушаться.

Завыл пес. Призывно так завыл, словно подбадривал кекропов насытиться кровью безумного лохарга, а душу отправить на берега Стикса любоваться цветами черного асфодела. Черты лиц змеелюдей расплылись, руки стали извивавшимися аспидами и потянулись к горлу добычи. Вой раздался совсем близко и перешел в злобное рычание отнюдь не дворовой шавки, а потусторонней твари. И эта тварь была в высшей степени не довольна охотой на запретной территории. Дроздов попытался разорвать древесные путы, но плюхнулся на мягкую, слегка влажную землю и сознание разлетелось цветными осколками, чтобы через мгновение погаснуть.

— Прочь! — пришипетывая, сказал один из кекропов, — Именем хранительницы городов!

— Клянусь короной Лунной Богини! — зарычал пес и надсадно завыл, призывая Стигийскую стаю, — Здесь царство Гекаты!

Кекропы отпрянули назад, увидев горящие глаза множества бестий, которых сам Цербер побаивался.

— Свет охотницы я призываю! — вжалась в землю бестия, приготовилась к прыжку и злобно зарычала.

Сквозь разрывы облаков просочился лунный свет и тонкими копьями коснулся слуг Афины, заставил взвыть от боли, скрыться в невесть откуда взявшейся темной дыре.

Дроздов очнулся от прикосновения, настолько приятного, что счел это обрывком стертого сна. Он сидел во дворе, залитом ярким лунным светом, прислонившись к дереву. Голова отчаянно болела, словно по ней проскакал сам Буденный на рыжей кобыле. Спасительницей оказалась та самая молодая женщина, на помощь которой он так лихо бросился, что память отшибло.

— Что случилось? — простонал офицер, потирая лоб, — Видно старая контузия! Вы как суда… гражданка? Какая скотина на Вас напала?

— На меня? — удивилась девушка и поправила волосы, — С чего Вы взяли?

— Я Вас провожу! — сообщил Дроздов, счищая с одежды грязь и пыль, — И ни каких возражений!

— Я живу далековато, в Балаклаве!

— Тогда ко мне пожалуйте, — сказал, как отрезал, офицер, — Шпаны кругом хватает! Меня зовут Александр, можно просто Саша!

— Гикия! — представилась девушка, — Гикия Ламахасис. Мы из понтийских греков.

— Очень приятно! Совсем заблудился. Нам в общежитие флота.

— Пойдемте! — улыбнулась гречанка.

Чинно, словно благопристойная супружеская пара, вышли на Большую Морскую, и Дроздов тоскливо вздохнул, вспоминая полночные ресторанные огни. Кому это все мешало? Пустыня! Азия-с! Даже с дамой негде отдохнуть! А все потому, что большевички своих большевичек выгуливают как комнатных собачек на поводке.

— Вам плохо, Гикия? — остановился Дроздов, — Дрожите как осиновый лист!

— Все хорошо! Просто устала на рынке, а тут еще ненормальный ухажер! Спасибо Вам!

Дверь в общежитие была открыта. Возле нее, пугая зычным храпом окрестных бандюг, спал Тимофеич, обнимая полупустую бутылку с вонючим самогоном. Дроздов прижал палец ко рту и проскользнул мимо сторожа к лестнице на второй этаж. Гикия растерянно последовала за спутником, да так тихо, что это казалась шелестом ветра в кроне деревьев. Морозов уже спал и даже не пошевелился, когда полуночники вошли в комнату, лишь выругался по-французски.

— Ложитесь на кровать, — прошептал Александр, — Я на полу устроюсь! Спокойной ночи!

Гикия поцеловала спасителя в щеку и легла, причем так, что даже сетка не скрипнула. Дроздов расстелил на полу лишнее одеяло, бросил под голову вещмешок, устроился удобнее и почти сразу заснул.

 

Глава 5

Ватные, едва слышные звуки с трудом проникали в сознание, дразнили запахом душистых трав, звенели стеклом, лязгали металлом, дышали ароматной похлебкой. Иосиф затаил дыхание. Хотелось умереть, растаять, исчезнуть раз и навсегда с лица земли так, чтобы и памяти не осталось. Позор! Позор герою Перекопа! Не похоже на подвалы чека, однако и человеколюбие товарища Землячки не имело границ. Добрая женщина и человеколюбивая! Никого, заметьте, не расстреливала, а предлагала в высшей мере изысканную смерть.

Оперуполномоченный стал размышлять о том, что выберет, для его скромной персоны Розалия Самойловна и представил живописную картину виселицы в бывшем гостиничном дворе. С другой стороны, соколиный прыжок с обрыва в море впечатлял не менее, а пожалуй и более сильно. Минута стремительного полета, фонтан изумрудных брызг и полет на дно пучины вслед за камнем, привязанным к ногам.

— Нет! — закричал Фишман, открыл глаза и, слова застряли в горле.

Иосиф лежал на постели под одеялом из шкур, в каменном здании с узкими окнами-бойницами. Возле очага суетился горбатый человечишка и деревянной ложкой помешивал в котле варево. Под закопченным потолком висели пучки сушеных трав, какие-то мешочки с зельем и с пол дюжины длинных шестов. Горбун, казалось, не обращал внимания на больного, будучи всецело поглощенным своим только ему известным действом. На старом почерневшем столе в большом стеклянном сосуде забулькала мутная жидкость, и сразу же запахло знакомым ароматом сивухи. Уродец сочно выругался по-татарски и погасил пламя, вспыхнувшее над горлышком этой в высшей степени странной конструкции. На полу был начерчен до боли знакомый пролетарский символ: пятиконечная звезда в круге. Иосиф облегченно вздохнул и наполовину высунулся из-под одеяла.

— Эй! Товарищ, где я? — простонал чекист.

Хозяин от неожиданности вздрогнул и выронил из рук сосуд с длинным горлышком и, вонючая жидкость растеклась по каменному полу. Горбун погрозил крючковатым пальцем, засыпал лужицу опилками и торопливо выбежал в коридор. Фишман остался один. Хотел встать, но ноги отказывались подчиняться, словно были кусками высохшего дерева, а не живой плотью.

Именной «Маузер», врученный лично товарищем Троцким, сиротливо валялся на куче мусора в компании с обглоданной костью и поломанным кухонным ножом. Хорошенькое соседство для боевого оружия! Взгляд остановился на длинном шесте, стоявшем у изголовья. С пятой попытки удалось подцепить кобуру и подтащить ее к лежанке. На душе стало спокойнее. Спокойствие, однако, длилось недолго. Иосиф осмотрел оружие. Оно оказалось просто куском металла, мастерски сделанным муляжом с имитацией мельчайших царапин на рукояти и неумело подпиленной пару месяцев назад «мушкой». Дверь скрипнула. Комиссар поспешно спрятал свою добычу под подушку, набитую ароматными травами.

В комнату вошла молодая женщина в пышном, излишне даже пышном, платье. Она с интересом посмотрела на Иосифа, улыбнулась и покачала головой, увидев потемневшие опилки возле стола. Горбун суетился, оправдывался, показывал снадобья в глиняных бутылках. Госпожа сменила гнев на милость. Госпожа? Вне всякого сомнения. Дамочка с бледным, словно вымаранный пергамент лицом была хозяйкой положения. От Фишмана не скрылось, что Горбун ее боялся. Ведьма? Но ведь ребе в синагоге говорил, что такого быть не может, ибо не дано женщине постичь книгу «Зогар». Женщина присела в кресло возле ложа и нахмурилась, коснувшись лба Иосифа. Что-то сказала на непонятном наречии, перешла на латынь, и горбун от неожиданности чуть не упал в очаг. Латынь? Именно! Все-таки четыре класса частной гимназии оставили свой след, едва заметный, почти стершийся, за время общения с пролетариатом, закоптившийся после расстрелов врагов революции, разглаженный ластиком после занятий в губернской совпартшколе. Горбун отбросил одеяло и, Фишмана парализовало от страха. Вместо ног он увидел культи, перевязанные окровавленными полосками ткани. Как же так? За все ответит Ахмед!

— Бойцы Революции за меня отомстят! — прошептал или скорее подумал чекист.

Дама переспросила по-итальянски, затем на латыни, но Иосиф ничего не понял и принялся декламировать: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма…»

— Заткнись, сука! — раздался рядом знакомый голос, — Твое счастье, что сеньора Милисента тебя не понимает!

Иосиф посмотрел на высокого мужчину в камзоле, при мече, в черном плаще с изображением восьмиконечного креста. На мгновение мелькнули золотые погоны, сменившиеся чем-то древним и невообразимо ветхим.

— Вольдемар…?

— Для кого Вольдемар, для кого их высокоблагородие, а для некоторых мессере комтур! Для тебя, гнида комиссарская их, высокоблагородие, подполковник Марковской дивизии, Владимир Вениаминович фон Кернвальд!

— Тебя же спалили живьем в топке! — удивился Фишман, — По моему приказу жгли! И орал ты…

— Мразь! — прервал речь комиссара фон Кернвальд, — Чем гордишься, падаль?! Между прочим, ты попал в очень приятную компанию! По старой памяти сделаю тебя шутом, и ошейник припасен для этого случая. Извини, морда жидокомиссарская, благородную сеньору интересует предмет нашего разговора!

Покойный белый офицер долго беседовал, расшаркивался и весьма красноречиво описывал различные виды казней. Милисента покраснела от гнева и топнула ногой. Идиотизм какой-то! Покойный золотопогонник в театральных одеждах, дамочка явно из белого подполья и Горбун, церковный прихвостень! Похитили и увезли в Турцию! Иосиф, решил сообщить о себе через турецких товарищей и товарища Кемаля. Сеньора поднялась, холодно посмотрела на марковца и, перед тем как выйти, что-то приказала горбуну. Уродец тяжело с ненавистью посмотрел на безногого чекиста.

— Вот лежи, краснопузенький, и думай о жизни! Благодари добрую женщину, которая не дала принести тебя в жертву, ибо надеется на прощение! Как по мне, так лучше тебя поджарить на костре в Каффе, в назидание толпе и братьям ди Гуаско. Недавно приехал новый инквизитор, добрейшей души человек, типа господина-товарища Дзержинского. Помнишь, как тебя в гимназии били, когда попался на кляузах надзирателю?

— Я все равно победил! — прохрипел Фишман, — От тебя даже пепла не осталось!

— Все прах и становиться прахом, кроме души! Ну ладно, меня ждет прекрасная Милисента, а тебя… Так тебе и надо!

Оставшись один, Иосиф погрузился в размышления о своей жизни, никчемной, по мнению белого гада. Скажем, поповские штучки типа, души и прочего волновали мало, прямо скажем — никак, а вот о том, что контра в огне не горит весьма интересно узнать товарищу Ленину и не только ему. Вспомнился холодный ноябрь 1918 года. Армия Шкуро заняла Воронеж и Фишмана, комиссара полка имени товарища Августа Бебеля, вызвали прямо из траншеи в штаб. А «беляки» тогда перли со страшной силой и отборная конница лавиной накрыла левый фланг. Если бы не балтийцы, висеть Фишману на площади в Воронеже, а так отбились и не дали прорваться к Москве. Командир полка показал телеграмму товарища Троцкого и познакомил с Эриком Генриховичем Наффертом, поставившего буржуазную химию на службу пролетариата. Фишман тогда молчал и правильно делал, слушал, рассматривал большой чемодан и запомнил, как командир испуганно перекрестился. Начальство явно хотело нарушить приказ из Москвы, и только сообщение о новом наступлении перевесило чашу весов в пользу пролетарской химии.

К приказу командира полка о сборе коммунистов Фишман отнесся с пониманием. Кому как не верным ленинцам испытывать оружие, способное остановить шкуровцев и, не только остановить, но и смешать с грязью золотопогонников. Один начальник штаба, несознательная старорежимная сволочь, откровенно был против «бесовского зелья» и послал приказ самого товарища Троцкого в такие края, что ни в одном атласе не увидишь. Пристрелили, собаку, прямо в блиндаже, а тело закопали в траншее. Собрание партячейки прошло по-деловому, и без лишних разговоров. Нафферт плел какую-то ахинею о древних воинах, которые голыми руками разрывали врагов на мелкие кусочки, древнем снадобье и пролетарской мудрости вождей революции. Боязно на себе пробовать древнюю пакость, но партия сказала: «Надо!»

Утром, задолго до рассвета, Эрик Генрихович приготовил зелье и заставил выпить каждого из отобранных накануне бойцов изрядную кружку варева. А потом начались чудеса. Лучшую белоказачью сотню буквально смела безумная лавина. Казалось, что для красноармейцев не существовало боли, боязни огня и железа. Хохоча, словно стая демонов, они убивали и не просто убивали, а наслаждались кровью. Фишман командовал ротой балтийцев и лично пристрелил бойца, который, потрясая оторванной головой жертвы, танцевал, постреливая по сторонам. От груды растерзанных тел Иосифа вырвало и не только его одного вырвало, а даже ветеранам Германской не поздоровилось.

Потом была приветственнная телеграмма товарища Троцкого и вызов гражданина Нафферта в Москву. Сопровождал ученого Фишман. Не понравилось комиссару настроение химика и шибко не понравился взгляд в сторону позиций белых гадов.

Фишман потянулся к «маузеру» и пытался понять, почему оружие пришло в негодность. Дверь открылась. Слуга молча поставил блюдо с мясом, кувшин вина и глиняную чашу.

— Эй! Товарищ! — застонал Иосиф.

Человек с интересом посмотрел на больного и развел руками, показывая всем своим видом, что ничего не понял.

— Сообщите в Севастополь, что я здесь! Мы покончили с угнетателями, а здесь созрел заговор!

Опять безрезультатно. Слуга кивнул, понимающе улыбнулся и позвал из коридора священника. Исповедоваться Фишман не собирался, но надеялся, что святоша окажется толковее жалкого раба. Святой отец перекрестился, благословил слугу и внимательно посмотрел на Иосифа.

— Хоть у нас сейчас церковь и отделена от Государства, а школа от церкви, гражданский долг надо выполнять! Сюда надо вызвать ЧОН!

Священник задумался и сказал пару фраз на латыни, затем повторил по-татарски и по-еврейски.

— Я тебе, курва монастырская, ясно говорю русским языком! — сбесился Фишман, — Посмотрим, как заговоришь у товарища Куна!

Общего языка найти не удалось и, оставшись в одиночестве, Иосиф, почему-то опять вспомнил о Нафферте. Выехали в Москву рано утром. После победы под Воронежем красный кудесник стал если не богом, то персоной приближенной к самому товарищу Троцкому. Недаром творца пролетарской ярости охранял взвод латышских стрелков, направленных из столицы специально для этой цели. Ученый был угрюм, почти всю дорогу молчал и лишь раскуривал постоянно гаснувшую трубку. Что-то было не так, и Фишман ощущал внутреннюю тревогу незримой струны, натянутой до предела. И струна не выдержала. Выбив в очередной раз чубук, Эрик Генрихович задал вопрос о джиннах из тысячи и одной ночи и каких-то бутылках, где это живет. Иосиф не нашелся что ответить, лишь заикнулся о генеральной линии партии, в которой предрассудкам нет, и не было места. Разговор не клеился. Латыш опять замкнулся в себе и молчал вопреки не только линии партии, но и желанию Фишмана разоблачить чуждый элемент.

Ехали долго. Нафферт неожиданно обернулся и испуганно посмотрел в бесконечно белое поле. Сжался и потребовал прибавить ходу. Латыш побелел и попросил у комиссара револьвер, причем заряженный освященными пулями или чем-то вроде этого. Метели не было, лишь легкая поземка и какое-то искрящееся марево за санями. Фишман никогда не видел психов, и руководствуясь программой партии большевиков, решил, что отец пролетарской ярости определенно спятил. Перепутать снежный вихрь со всадниками мог только псих, а уж стрелять по нему… Правильно говорил товарищ Пятаков о мягкотелости интиллигенции и ее целях чуждых сознательному пролетариату. А потом, когда въехали в лес, началась стрельба. Кто стрелял и зачем Иосиф не понял, лишь прикрыл собой Нафферта и приготовился разнести его мозги в случае опасности. Мозги, конечно, ценные, но именно потому их и надо разнести, чтобы белым сволочам не достались. Стрелки полегли один за другим, и пальба резко прекратилась. Нечто невероятно сильное швырнуло комиссара в снег, истошный крик химика и стук удалявшихся копыт. Иосиф мог поклясться на «Манифесте Коммунистической партии», что видел всадника на осьминогом коне, но решил об этом помалкивать. Нафферта, даже мертвого, в санях не оказалось, и Фишман поспешил в Москву, чтобы доложить товарищу Троцкому о гибели от рук белобандитов товарища Нафферта. Последний раз тогда взглянул на мертвых латышей, и… Они исчезли бесследно, как и сани с ящиками, в которых было упаковано лабораторное барахло.

Дверь снова открылась и, в сопровождении Кернвальда, вошел человек, расфуфыренный сверх всякой меры, словно актеришка провинциального театра. В театре Иосиф никогда не был и считал это балаганом для разжиревших господ. Мертвец-подполковник насмешливо посмотрел на комиссара, и что-то сказал хозяину замка. Иосиф не ошибся. Этот разряженный клоун, в самом деле, был владельцем крепости. И как только ее не национализировали?

— Сеньор Витторио спрашивает у тебя: ты действительно хочешь, чтобы миром правили рабы?

— Тебя сожгли и остальных растопчем! — плюнул Фишман и попал на распятие в руках Кернвальда.

Дон Витторио нахмурился и покачал головой, а затем дважды хлопнул в ладони и что-то сказал служке. Опять, посмотрел в лицо Иосифа и бережно, носовым платком, вытер оскверненную реликвию.

— Ты действительно не веруешь в Господа нашего Иисуса Христа? Это очень важно для сеньора! — продолжал переводчик.

— Это опиум для народа и белопоповщина! — жестикулируя, словно на партсобрании, говорил комиссар, — Много тебе, контра, помог твой хваленый бог? Мы построим Рай сами, а кто не с нами пусть гниет! Мы весь мир очистим и построим царство свободы и справедливости!

— Да! Лихо загнул! — улыбнулся рыцарь и, тщательно подбирая слова, перевел сию зажигательную речь сеньору.

Дон Витторио в ответ разразился такой бранью, на которую был способен только язык великого Данте, а способен этот язык на многое, причем настолько, что и перевод не надобен. Благородный сеньор успокоился, хлебнул вина и посмотрел на фон Кернвальда. Ничего не сказал и вышел, раздраженно хлопнул дверями.

— Молодец! — хихикнул рыцарь, — Думал тебя сразу убить, а комиссарики, оказывается, любят с приподвывертом!

— К чему хоть готовиться? — криво улыбнулся Иосиф.

— Я хотел тебя посадить на кол, но по просьбе сеньориты Милисенты ограничился бы обычным повешеньем! Однако вы, милостивый государь, наговорили всякого моему будущему тестю, и он решил Вас отправить прямиком на костер, причем живьем! Подождем духовника! Будем надеяться, что святой отец позволит Вас предварительно удушить! В отличие от некоторых, мне Вас жаль, сударь!

— Меня? Коммунисты не горят! — заявил Фишман, но без пафоса, а вяло и без нужного налета героизма.

— Кто бы мог подумать? — усмехнулся фон Кернвальд, — Кажется, идет святой отец! Не советую рассказывать ему о призраках и прочих идеях бланкомарксистов. Вас не поймут-с!

Духовный пастырь вошел, даже не вошел, а скорее вплыл в комнату, благословил мальтийца и посмотрел на Фишмана. Padre покачал головой и, после молитвы богородице, долго вертел в руках кепку с пролетарской пятиконечной звездой.

— Святой отец спрашивает, во что ты веруешь? — перевел вопрос подполковник, — Если это есть в апокрифах, то суровое покаяние спасет душу и закоренелый грешник обретет святость.

— Мы верим в человека! — начал комиссар, не обращая внимания на предостережения рыцаря, — Только человек — это истинный бог! Учение Маркса, Энгельса, Ленина истинно, потому что верно! Свободу, равенство, братство получат все угнетенные народы! Вас растопчет колесо истории и выбросит на свалку это… Да! На свалку! Бога нет и…

— Заткнись! — прервал пылкую речь их высокоблагородие, — Святой отец считает Маркса и компанию опасными ересиархами и последний раз уповает на то, что раб божий Иосиф примет истинную веру и отречется от лжи!

— Отречемся от старого мира…, - запел Фишман, но запнулся и с ужасом посмотрел на горбуна калившего щипцы.

— До встречи! — грустно улыбнулся офицер и вышел из каземата.

Иосиф с ужасом смотрел, как раскаленные щипцы приближались к лицу. Два крепких стражника держали за руки, а монах нараспев читал молитвы, изгоняя дьявола из языка и прочих частей тела. Комиссар не ощутил боли, лишь противный запах горелого мяса и рот, наполненный кровью, говорили о том, что демон изгнан вместе с куском плоти. На чекиста набросили кусок разрисованной овчины, нахлобучили шутовской колпак и потащили во двор. Следом шел священник с двумя служками и пел очистительные псалмы, заботясь о душе несчастного.

Акт веры, господа, это не жалкие потуги большевиков карать врагов революции. Мужичье, оно и есть мужичье, тупое настолько, что даже убить не могут по-человечески. Не научились комиссарики благородной утонченности казни, являющейся немаловажным воспитательным моментом для окружающих. Учиться! Учиться! И еще раз учиться!

Фишман оказался в руках истинно утонченных палачей, а не собратьев мясников из подвалов чрезвычайной комиссии. Еретика привязали к столбу на площадке перед часовней и аккуратно, с песнопениями, обложили вязанками с хворостом так, чтобы жертвенный огонь не погас. Горбун облил несчастного прогорклым маслом, бегло осмотрел костер и показал монахам, что все готово. Опять священная молитва и пламя сначала лениво, словно нехотя, охватило хворост, а затем лизнуло ноги.

— Нет! — закричал Иосиф и средневековая дикость исчезла, уступив место палате госпиталя.

Рядом с кроватью сидел начальник Севастопольского ЧК и беседовал с хорошенькой медсестрой о всякой всячине, не имевшей никакого отношения ни к медицине, ни к борьбе с контрреволюцией.

 

Глава 6

На проходной судоремонтного завода командированных специалистов встретил Гросснер и тут же начал жаловаться на нелегкую жизнь инженера. Оно и понятно. Беспорядок, царивший на заводе, мог привести в состояние озверения кого угодно, даже такого человека, как Иван Леопольдович.

— Бардак! — бушевал главный инженер, — Содом и Гоморра! В голове одни партсобрания, а великолепный крейсер решили разрезать на металл! Боже мой! До чего я дожил? Почему бросили работу? Что-что? Опять! Пойдемте в заводоуправление и там поговорим! Мне телефонируют из Москвы, что надо работать быстрее, а потом сами же срывают работу указанием, что надо провести митинг в поддержку голодающих Поволжья!

Заводоуправлением называлось приземистое здание бывшей гауптвахты. Матрос, дремавший в дежурке, лениво приподнял голову и, увидев сухопутных командиров, продолжил сон. Дроздов за такое непотребство, хотел провести воспитательную работу, но передумал и правильно передумал. Нечего учить краснопузых уму разуму! Научили! Так научили, что теперь сами вынуждены идти с сумой по миру.

Иван Леопольдович открыл двери невзрачного кабинета, половину которого занимал кульман немецкого производства и массивный стол, заваленный чертежами.

— Присаживайтесь! — сказал главный инженер, — Бросьте чертежи в корзину и располагайтесь!

— Нам в Одессе сказали, что мы должны определить суда, которые следует списывать в первую очередь! — начал Морозов, — Мои жалкие попытки убедить тамошних товарищей в моей некомпетентности ничего, кроме головной боли, не дали! Я, конечно, могу с важным видом ходить по заводу, но… Сами понимаете! Мы, полагаясь на Ваш опыт и знания, подпишем любые бумаги относительно кораблей и попытаемся создать нормальные условия для работы инженеров в этом гадючнике.

— Почему нет? — улыбнулся Гросснер, — Здесь все делают вид, что работают, но только у Вас хватило смелости признаться в своем невежестве! Вот что! Я подготовлю пакет первоочередных бумаг, и сразу будет видна кипучая деятельность! Господа-товарищи верят только бумагам! Не будем их разочаровывать.

— Согласен! — вставил свое слово Дроздов, — Пора бы перекусить! Вы как на это смотрите, господа?

— Я удивляюсь желудкам пролетариев! — хихикнул Гросснер и снял запотевшее пенсне, — Они питаются в нашей столовой и до сих пор живы! Я понимаю, что сейчас не до разносолов, но продукты надо готовить, а не издеваться над ними. Можем пообедать у меня дома! Рабочие, я очень надеюсь, не успеют напортачить, и в порыве пролетарского негодования не станут бить физиономии, обезображенные интеллектом.

Дежурный уже не дремал, а нагло спал и Дроздов не выдержал такого вопиющего безобразия. Он тихо забрал карабин, заговорщицки подмигнул и вынул затвор. Потом аккуратно поставил оружие на место и поспешил выйти.

— И как это понимать? — поинтересовался Гросснер, — Пришлют другого остолопа, и ничего не изменится!

— Зато если что-то пропадет, винить будут не Вас и не Вас обвинят в саботаже, а пролетария, что само по себе приятно! Оно даже не поинтересовалось документами, а случись что, отгрызет себе это самое, и поверят ему! Вот так-то! — заметил Дроздов, а на проходной сдал затвор начальнику караула.

Город встретил привычным шумом и Гросснер долго пытался поймать извозчика. Помог Дроздов, который просто остановил пролетку посреди улицы и таки убедил возницу в своей правоте. Ох, и расшалился сегодня подполковник, а это не к добру. Инженер жил на Приморском бульваре в доме, очень знакомом настолько, что Морозов даже закрыл глаза, боясь увидеть ее. Сколько лет прошло, а ничего не забылось. Где теперь та смешливая гимназистка? Из-за нее едва не выгнали из гимназии и, едва не женился в девятнадцать лет.

— Прошу! — сказал Иван Леопольдович, приглашая в комнату, — Аня! Аннушка! У нас гости!

Дроздов снял фуражку, причесался и подошел к окну. Почти летняя жара. Нагретая мостовая подобно жаровне нагревала воздух и, в легком мареве, бравый подполковник увидел ее.

— Андрэ! Я мигом! — бросил Дроздов и выбежал из прихожей, — Это она!

— Позвольте, а обед…

— Иван Леопольдович! — рассмеялся Морозов, — Мой друг уже изволил в кого-то влюбиться! Понимаете, одичал-с да и контузия сказывается!

— Разрешите Вас представить! Моя супруга, Анна Генриховна!

— Андрей? — прошептала женщина и прислонилась к стене, — Боже! С ума можно сойти!

— Что с тобой, моя кошечка? Вы знакомы? — удивился Гросснер, — Мне что-нибудь объяснят в этом доме?

— Иван Леопольдович! Это мой друг детства, о котором я Вам много рассказывала! Мне сказали, что он погиб, а тут вижу живого и здорового! Господа! Обед в гостиной! Прошу! — устало произнесла хозяйка и ушла в свою комнату.

— Кто бы мог подумать! — вздохнул Гросснер, — Анюта такая впечатлительная! Вы уж извините ее!

— Я все понимаю, — согласился Морозов и, в душе, выругал и Колтышева, и Туркула и даже Врангеля, хотя от случайностей никто не застрахован.

Обед оказался вкусным, особенно в это голодное время вкусным, и Андрей отдал должное мастерству хозяйки. Он выпил рюмку водки и покачал головой. Раньше и водка была вкуснее и воздух слаще и… Опять расхандрился, зануда!

— Не расскажете мне, что стало с семьей Ани? — смущаясь, спросил капитан, — А то, знаете ли, как уехал в девятьсот четвертом в Харьков, так больше и не виделись.

— Ничего хорошего, скажу я Вам, милостивый государь…

Выбежав, Александр остановился и помахал рукой гречанке. Надо полагать, она его не заметила и, как показалось, повернула на Большую Морскую. Дроздов тормознул извозчика и потребовал ехать в сторону Херсонесского монастыря. Почему туда он не задумывался, просто сказал и все. Возле караимского кладбища опять мелькнул знакомый силуэт и растворился на фоне сверкавшего купола Владимирского собора. Последние домишки пригорода остались позади и вскоре показались разрушенные временем стены. Его здесь никто не ждал, разве что замшелые камни и святые отцы в черных рясах, ходившие по ним словно стая воронов, а ворон птица умная и стая шакалов в кожанках им не родня.

— Езжай, любезный! — отпустил извозчика Дроздов, — Обратно сам доберусь!

Александр прошел мимо разрушенных городских ворот, остановился и посмотрел на монастырскую гостиницу. Тихо. Прошел мимо монастырской стены к морю и тоскливо посмотрел на каменные ребра былого величия. Склеп. Гниющие останки утраченных святынь и призрачные тени превратились в кучи отбросов. И здесь пролетарии приложили свою мозолистую немытую лапу.

Мраморная крошка хрустела под ногами и, Дроздову казалось, что это толченые кости, выброшенные в бессильной злобе из могил. И все-таки город жил, жил своей неповторимой жизнью, боролся с кем — то невидимым и, побеждая, проигрывал.

Дроздов присел на обломок колонны и закурил, любуясь, как закатное солнце окрасило серые камни алыми мазками. Красиво и страшно, потому как впереди только кровь и дорога, ведущая в небытие. Дожился, бравый подполковник, докатился до ручки, и теперь на привидения потянуло.

— Александрос? — раздался рядом знакомый голос.

Дроздов от неожиданности вздрогнул и осмотрелся по сторонам. Никого. Проклятая немецкая мина! Надо будет показаться врачу, а то совсем плохой стал. Инкубчики, суккубчики! Господа большевички закрыли бордели, даже забыться негде! Оно и понятно, за расстрелами о бабах думать некогда, разве что как о пикантной мишени.

— Александрос! — опять раздался призыв и Дроздов в сердцах сплюнул.

— Не в хлеву находишься, сын мой! — прошелестел другой голос, скрипучий и до безобразия нудный.

Опять никого! Да что же это такое! Бедный Арвидас. Он наверное спятил подобным образом. Там тоже была женщина и тоже гречанка.

— Александрос! Не уходи! — взмолилась невидимая Гикия, — Я скоро…

Только этого не хватало! Похоже, собор открыт и все тихо. Никто и не узнает, что «красный» командир грехи замаливал, думал о душе, а не о мировой революции. Незаметно стемнело, и собор пропал, словно его и не было. Пропал не только собор, но и сам Севастополь стал призраком, легкой дымкой в ночи, кошмарным сном уставшего разума. А Херсонес? Сон стал призрачной явью, призрачной и неповторимой реальностью.

Александр остановился возле дома, обнесенного прочной стеной, постучал в ворота, требовательно постучал, как положено лохаргу, а не последнему метеку.

— Остановись, сын мой! — настойчиво потребовал кто-то, — Демоница смущает твою душу! Вот так ты воздаешь тому, кто лишь о спасении души радеет! Опомнись, нечестивец! Это тебе говорит епископ Иоанн! Не уподобляйся тем, кто безумством ввергнул душу в тенета греха и не внял промыслу божьему!

Дроздов еще раз ударил в ворота, и настырный голос исчез, растворился в пении цикад и недовольном рычании цепных псов за стеной. Ворота открыл мускулистый человек в набедренной повязке, поклонился и, знаком, приказал следовать за собой. Дроздов, удивляясь себе самому, принимал все как должное и прошел в дом.

Четыре юных рабыни встретили дорогого гостя и провели в комнату для омовений. Это было неповторимое блаженство, и Александр чуть не заснул. Не заснул? А может пора проснуться? Просыпаться вновь не хотелось. Нет в Совдепии такой божественности, и не будет уже никогда.

Александра одели в мягкую тогу, украсили голову венком и провели в роскошный атрий, где на ложе загадочно улыбалась Гикия, неповторимая, словно волшебный сон. Они были не одни. Общество разделял чернобородый мужчина, который лакомился оливками и слушал грустную мелодию флейты.

— приветствовала Гикия дорогого гостя, протягивая к нему кратер с искрящимся напитком, — Невзгоды пусть убегут, и останется вечность,

— Даже так? — смутился Дроздов, но глоток чудесного зелья вернул, утраченный было, кураж, — Меня вызывают на дузль? И кто Ваш защитник, сударыня?

— возразил чернобородый к явному неудовольствию Гикии.

— подняла кратер черноволосая красавица и показала Александру на ложе.

От выпитого вина слегка зашумело в голове, и Дроздов с сожалением понял, что дуэли не будет. С одной стороны правильно, но куда дикому варвару понять этих благородных эллинов. По знаку хозяйки симпосия флейтистов сменили танцовщицы, каждая из которых могла усладить сердце самого разборчивого казановы. Неожиданно танцовщицы исчезли в серебристом сиянии и, в атрий вошла почтенная матрона. Небрежно кивнула Диофанту и посмотрела на гостя. Александр поклонился и почувствовал себя неловко в тоге, и дурацким венком на голове.

— Хайре, базилисса! — испуганно произнесла Гикия и виновато опустила голову.

Диофант улыбнулся только уголками губ, сделал бывшей архонтессе одним им понятный знак, и она облегченно вздохнула. Царица покачала головой, погрозила пальцем Диофанту и презрительно посмотрела на Гикию. Дева ни в коем разе не считала служанку соперницей себе, но променять госпожу на рабыню? Ревность? Ни в коем разе! Это удел смертных.

Диофант поклонился владычице Херсонеса и вместе с ней стал тенью, размытой, почти неосязаемой, а потом и вовсе исчез, будто его и не было. Атрий, словно по волшебству, неуловимо изменился и стал одной из спален гинекея. Гикия вытерла заплаканные глаза и обняла своего избранника. Вечность вечностью, но против такой награды Александр ничуть не возражал. Он потерял счет часам и минутам, но все хорошее когда-нибудь должно окончиться. Пусть так, но если царица не врет впереди целая вечность, и торопиться совсем некуда.

Едва Дроздов вышел из гостеприимного дома архонтессы, как все растворилось в предрассветной дымке и только собачий лай на окраине Севастополя, да утренняя прохлада говорили о реальности. Тем не менее, на развалинах подполковник был не один, а как вышел за границу древних стен, так и вовсе стало страшно. Он ощущал запах гниющего болота, слышал шипение потревоженных гадов, но стоило обернуться и все прекращалось. Александр ускорил шаг и, незримый враг, бежал следом, ничуть не отставая до тех пор, пока первые лучи солнца не прогнали прочь назойливую тварь.

 

Глава 7

Вынужденный отдых в госпитале продлился не долго, ибо враги не дремали и революции требовались защитники. Врач качал головой, протестовал против своеволия, жаловался товарищу Пятакову, но через неделю больной таки покинул больницу. Врач только удивлялся одержимости чекиста. И это с ампутированной рукой и странными незаживающими ожогами на теле. Раненый так и не смог рассказать ничего вразумительного о травмах, кроме как о пытках в застенках инквизиции и казни на костре во имя революции.

Иосиф сидел у себя в кабинете и перебирал бумаги. Работать одной рукой было непривычно и неудобно, хотя бы потому, что нельзя одновременно курить и писать. Порой закрывал глаза и видел ухмылявшуюся физиономию фон Кернвальда, отомстившего сполна за топку бронепоезда и не только за нее. Полуреальный акт веры заронил полезную мысль. Настольной книгой оперуполномоченного стало потрепанное издание «Молота ведьм». Изучая этот фолиант, Иосиф лишний раз убеждался в несовершенстве пролетарских методов борьбы с врагами революции.

— Поликарпыч! — позвал Иосиф.

— Что случилось, товарищ Фишман! — отозвался помощник, — Сейчас!

Стук пишущей машинки резко оборвался и в кабинет вошел младший командир Яценко. Бывший рабочий хмуро посмотрел на командира, листавшего толстую книгу с картинками. Помещался совсем Иосиф Яковлевич на этой пакости, и хранит ее рядом с книгами Ильича.

— Опять эту срамотищу читаете? И не противно? — покачал головой Игнат, — Куча дел! Банда Ахмеда снова вырезала активистов, а Вы смотрите, как нужно ненормальных баб поджаривать!

— Ты ничего не понимаешь! — стукнул кулаком по столу Фишман, — Надо уметь развязывать языки, а главное верить в свою правоту. Помнишь, делали на той неделе обыск? Именно там я взял книгу и сразу понял, что в ней наша сила! Эх, переписать бы ее по-новому, да не умею! Убрать к чертовой матери поповщину, и тогда… Ладно! Пригласи ко мне гражданина Галдина.

— Есть! — вздохнул Яценко и вышел в коридор.

Фишман отложил в сторону книгу, отметил закладкой страницу и достал чистый лист бумаги. Закурил, обдумывая рапорт о неудавшейся операции под Сюйренью, виновником провала которой был Гаманенко. Конечно Гаманенко! Больше некому!

— Разрешите, товарищ оперуполномоченный! — сказал посетитель, переминаясь с ноги на ногу, — Я тут должен кое-что сообщить!

— Присаживайтесь! — буркнул Фишман, довольный тем, что с каждым днем сознательных граждан становилось все больше и больше, — Я внимательно слушаю Вас!

— Так вот! При белых я был личным шофером генерала Туркула, а на самом деле, собирал сведения для товарища Фрунзе и проводил агитацию среди обманутых граждан! Надо сказать, что Туркул до сих пор считает меня своим. Вы понимаете, что я ответственный работник и мне не нужно, чтобы меня порочили перед партией и народом.

— И кто же этим занимается? — улыбнулся Фишман, — Агенты Черного Барона? Они представились?

— Не знаю даже как сказать! — продолжил Галдин, — Ко мне сегодня утром пришел красноармеец. Явно не местный, искал квартиру. Я сказал, что койки не сдаю. Тогда он показал мою и Туркула фотографию и попросил передать записочку некоей Анне Генриховне Гросснер, проживающей с мужем на Приморском бульваре.

— Вот ты и попался, старая контра! — подумал Фишман, а вслух, — Записка при Вас?

— Вот, посмотрите! — протянул Галдин обрывок серой бумаги, — Что-то не по-нашенски!

— Когда надо передать записку? Мы должны вывести белую контру на чистую воду! — заявил Фишман, встал из-за стола, и прошелся по кабинету, — Вы передадите записку из рук в руки, и ни о чем не беспокойтесь. Наши товарищи сделают все остальное.

— Около восьми вечера я должен быть на Приморском, — пробормотал Галдин, — Боже, когда это закончится?

— Скоро Мировая революция и тогда будем спокойно жить, и работать! — успокоил посетителя Фишман, — А сегодня, без четверти восемь покажитесь на Графской пристани и ровно в восемь идите к дому, где живут Гросснеры. Передайте письмо и сразу уходите!

Фишман, тщательно выводя буквы, снял копию с послания, улыбнулся, пожал руку сознательному гражданину и отметил пропуск на выход. После ухода бывшего белогвардейца, пусть и по необходимости, но белогвардейца, Фишман опять раскрыл «Молот ведьм» и удовлетворенно хмыкнул. В его представлении Анна Генриховна была самой настоящей ведьмой, а ведьм следовало пытать и пытать так, чтобы не повторяться, а добровольное признание лишь усугубляет вину.

— Игнат!

— Что опять за спешка! Бумаг чертова прорва, а когда их печатать? — возмущался младший командир, — Без машинистки уже никак!

— Позови товарища Алксниса! Очень срочно! — не обращая внимания на причитания помощника, приказал Иосиф.

И снова изучение книги. Фишман уже жалел, что минули те времена, когда во имя святой цели можно было не стесняться в средствах. Почему есть классификации ведьм, а классификация контрреволюционеров отсутствует? Сжечь пару сотен контриков для проформы и сразу станет легче жить.

— Что читаем, Иосиф? — поинтересовался худющий и высокий как жердь литовец, входя в кабинет, — Ого! Хотя перевод и паршивый! Знаешь, я ведь учился на историко-филологическом, и подобной пакости начитался по самое не хочу. Что там у тебя стряслось?

— Перевести можешь?

— Посмотрим. Так! Однако, скажу я тебе! Обычное любовное послание, а вот тут кое что-о! Ровно в полдень на нашем месте! — зевнул Алкснис, — Ну ладно, занимайся дедукцией, а у меня работы до чертовой матери!

— Чем заниматься? — переспросил Фишман, но литовец уже вышел.

И снова книга. Иосифу очень понравился вопросник дознавателя, четкий, логичный и не оставлявший обвиненному ни малейшей лазейки к оправданию. Конечно, акт веры с предварительным удушением можно считать малодушием, но сам факт интересен тем, что за чистосердечное раскаяние надо платить и платить хорошо.

Чекист закрыл глаза и представил сотни и сотни костров, на которых корчились белые гады. Приятно, черт побери! А на трибуне стоит товарищ Ленин и вместе с пролетариатом поет «Интернационал» и чем ярче пламя, тем сильнее льется песня. И от этого гимна контру сгибает сильнее, чем от огня.

— Иосиф Яковлевич! Товарищ Фишман! — вторгся посторонний голос и прервал призрачный триумф, логичный ответ за «кровавое воскресение» 1905 года.

— А! Что случилось, Поликарпыч? — очнулся Иосиф и нервно закурил.

— Вас срочно вызывает товарищ Андрианов! — сообщил Игнат и опять покосился на книгу, — Тьфу, белиберда сраная! Уберите тую мерзость с глаз, бо в печку кину!

— Я тебе кину! — ударил кулаком по столу Фишман, — Тупица! Поучись с мое, а потом вякай!

Иосиф аккуратно запер книгу в ящик стола, вышел из кабинета и по длинному коридору направился в кабинет начальства. По дороге с кем-то здоровался, отвечал невпопад на вопросы коллег, а сам размышлял о проблемах «красной» инквизиции и «белых» еретиков.

— К Вам можно, Валентин Маркелович? — спросил Фишман, заглядывая в кабинет.

— Заходи, Иосиф! — ответил начальник, отложил в сторону папку и зевнул, — Поговорить надо! Посидим, покурим, чайком побалуемся и побеседуем о всякой всячине!

Фишман боязливо присел возле стола, достал папиросу и нервно размял табак.

— Что же произошло под Сюйренью? Я внимательно слушал бред, который ты нес в госпитале и ничего не понял! Призраки, ожившие рыцари и прочий бред, напомнили мне дешевый авантюрный роман. Кто такой Кернвальд? — говорил Андрианов, разливая по чашкам ароматный чай, — Тебе пришлось ампутировать руку, а ты все причитал о потерянных ногах! Уже хотели вызывать из Бахчисарая психиатра, но ты во-время очнулся.

— Я, Валентин Маркелович, мало что помню! — вздохнул Фишман, — Вышел на переговоры с Ахмедом, выстрел и больше ничего не помню. Отрядом командовал Гаманенко. А Кернвальд? Странно, что я о нем вспомнил. Мы учились в гимназии. Он был на несколько лет старше и постоянно издевался, называя меня «жидовской мордой». Потом встретились на фронте, и я его приказал спалить в топке бронепоезда, который мы отбили у шкуровцев.

— Так, так, так! Добрая душа у тебя, Иосиф, а главное отзывчивая, почти человеколюбивая! — улыбнулся Андрианов, — Ты материалы последнего пленума ЦК читал?

— Просмотрел, но подробно не читал, — промямлил Фишман, — А что?

— Вот именно, товарищ! — поднял вверх палец Валентин Маркелович, — В то время, как весь пролетариат добивает белую контру, изучает материалы партии и правительства, некоторые почитывают мракобесные книжонки! Враг не дремлет, а ты теряешь бдительность! Партбилет лежит непосильным грузом?

— Меня не поняли! — вяло возразил Фишман, — Там очень интересная методология допроса, после которого уже не отвертеться, а костры, как метод воспитания…

— Заткнись, идиот! — грюкнул кулаком по столу Андрианов, — Нас и так обвиняют во всех грехах! Вот костров нам только и не хватало! При мне кинешь в печку поповскую писанину, а сегодня вечером будешь на политзанятиях заниматься настоящим делом!

— Буду, товарищ Андрианов! Но не на политзанятиях! — закуривая очередную папиросу, ответил Иосиф, — Мне удалось найти доказательства связи мерзавца Гросснера с белым подпольем. Нам сообщили, что его жена является связной! Сегодня вечером попробуем вывести эту суку на чистую воду!

— А если будет молчать? И потом Гросснера заменить некем! Ясно? Поэтому пока никого не арестовывать! Разрешаю на политзанятиях не присутствовать, но материалы пленума проработать и показать мне конспект! — согласился Андрианов, — Сознательность и политграмота — прежде всего! Идите!

Фишман вышел от Андрианова в полном смятении, обиженный тем, что начальство так и не поняло всей глубины самой идеи «красной» инквизиции. Время было обеденное. Оперуполномоченный спустился в столовую на второй этаж и пристроился в хвосте длиннющей очереди. Коллеги сдержанно здоровались, сочувственно смотрели на пустой рукав, и отворачивались в сторону. Разговаривали как раз о пресловутом пленуме, словно других тем в жизни больше не существовало.

— Вам помочь, Иосиф Яковлевич? — спросила девушка, стоявшая в очереди рядом.

Иосиф посмотрел на поднос, понял, что с одной рукой не управится и, согласно кивнул. Заняли столик в глубине зала. Его спасительница, расставляя тарелки, улыбнулась и присела рядом.

— Спасибо, — выдавил из себя Фишман и принялся ковырять ложкой жиденький супчик без мяса, — Как Вас зовут, что-то не могу вспомнить?

— Марина! — рассмеялась девушка, — Я здесь недавно работаю машинисткой. Просто, видела, как Вас отвозили в госпиталь и просто…

— Не надо меня жалеть! — отрезал Иосиф, — Обойдусь, как-нибудь.

Марина не обиделась, подавила улыбку и продолжала с интересом рассматривать человека, бывшего по ее мнению местной знаменитостью. Девушка, для себя, решила, что Иосиф достаточно красив, хотя и бледен как покойник и поднялась из-за стола. Фишман доел без аппетита, посмотрел вслед Марине и неторопливо направился к выходу.

— Иосиф! Подожди! — окликнули сзади.

— А, это ты Ваня, — обернулся Фишман, узнав давнего знакомого, — Как дела? Давно не виделись.

— Мои, ни шатко, ни валко, а ты, я вижу, умудрился потерять клешню? Слышал, не сладко было под Сюйренью? — ответил Иван, — Просто чоновцы завтра идут против Ахмеда и, сам понимаешь, не хочется ошибиться.

— А ты не ошибайся! — отрезал Иосиф, — Не помню! Меня ранили, и я потерял сознание. Извини, у меня дела!

Совершенно выбитый из колеи, Фишман поднялся к себе в кабинет и растерялся, обнаружив там странного и, совершенно незнакомого, посетителя. Он сидел возле окна и с интересом листал «Молот ведьм», комментируя текст латинскими изречениями. Добро бы Кернвальд! Он хоть и призрак, но призрак знакомый, а этот сущее угробище, скелет обтянутый желтой пергаментной кожей.

— Кто ты такой? Почем опиум для народа? — промямлил Иосиф, — Иг…

Слова сами застряли в горле. Чекист бочком, бочком пробрался к столу и вооружился револьвером. Оружие выпало из рук и с глухим стуком упало на стол, когда Иосиф увидел под капюшоном до боли знакомое лицо, свое собственное лицо. Беззвучный смех в ушах и плоть осыпалась, оставив только скалящийся череп. Иосиф закрыл руками уши, зажмурил глаза, но ледяная речь не знала преград. Каждое слово подобно пуле пробивало, но не тело, а саму душу. Власть, ему предлагали власть над людьми, а за это… Так, сущую ерунду, поповские бредни и чепуху, не стоящую выеденного яйца.

Череп стучал зубами, улыбался, слушая признание чекиста, а тот повторял за за невидимым суфлером страшные слова: «Сим обещаю Великому Духу Люцифугу, Князю Демонов, что буду передавать ему души белой контры, дабы поступал с ними, как ему заблагорассудится, взамен же Люцифуг обещает мне власть на протяжении всей моей естественной жизни и скорую победу Мировой Революции. Если не смогу я предоставить души белой контры, то заменю их или моя душа отойдет к нему. К сему руку приложил Иосиф Яковлевич Фишман».

Страшилище спрятало договор, подписанный кровью, и растворилось в воздухе, словно его и не было. Точно! Не было его, а все приснилось от усталости и дурацкого воображения. Иосиф мрачно посмотрел на ящик стола с запертой в нем книгой и, позевывая, стал читать передовицу «Правды». Игнат, увидев начальство за столь праведным занятием, расплылся в улыбке и поставил на стол чашку «карабинского» чая.

— Иосиф Яковлевич! Вам пора с товарищами к Графской, — напомнил Яценко, — Хотя бы прикорнули и то дело, правда, бормотали во сне.

— Во сне? — удивился Фишман, — Я, что дрыхнул на работе?

— После обеда часика четыре таки покемарили! — кивнул помощник, — Да ничего страшного. Сказал, что вышли по делу, и собрал пару бумаг на подпись.

— Мда! И сколько натикало? — опешил Иосиф и посмотрел на часы, — Половина восьмого? Ну, ни хрена себе!

Почти летний вечер встретил чекиста жарой, криками чаек и противными воплями уличных торговцев. Фишман купил у самой крикливой тетки пачку папирос и устроился в скверике напротив дома, в котором жили Гросснеры. Хорошо. И все-таки что произошло в кабинете? Не черти же, в самом деле, сожрали четыре с лишним часа, и не подавились при этом, контры рогатые!

— Ну почему же сразу контры? Скорее пролетариат, угнетаемый деспотией херувимов и серафимов! — послышался рядом насмешливый голос, — Чем ты лучше чертей? Как и они выискиваешь грешников, судишь за прегрешения и убиваешь в зависимости от желания чертей более высокого ранга.

Иосиф покосился. Рядом, на лавочке, философствовал фон Кернвальд, не обращая ни малейшего внимания на испуганного чекиста. Фишман боязливо осмотрелся по сторонам, но прохожих мало интересовал человек, отдыхавший в парке.

— Йося, ты что, веришь во всю ту чепуху о светлом будущем? И чем все это отличается от религии? — философствовал бывший офицер, либо его светлый образ, — Все уже придумано до вас и вы способны лишь опорочить красивую добрую сказку для детей!

— В топке было не до умствований? — съязвил чекист, — Мы, таких как ты, даже в Аду найдем, и тогда за все ответите, сволочи!

Влюбленная парочка испуганно поднялась с соседней скамейки и удалилась в сторону моря, то и дело, оглядываясь на ненормального разговаривавшего сам с собой.

— Мне тебя жаль, Иосиф! — грустно улыбнулся фон Кернвальд, — Очень скоро моя топка покажется тебе приятной парилкой, по сравнению с тем, что тебя ожидает! Честь имею…

Призрак исчез также неожиданно, как и появился, растаял, словно туман, под солнцем. Иосиф очнулся от легких похлопываний по щекам. Открыл глаза и увидел мичмана, начальника патруля в сопровождении благообразного старичка с врачебным чемоданчиком в руках.

— Что с Вами, товарищ? — спросил мичман, — Тут с нами врач. Он поможет если что!

— Ничего страшного, просто устал на работе, и разморило немного, — вздохнул чекист и посмотрел на часы.

— Извините! — откозырял морской командир и лениво побрел в сторону Большой Морской.

Из дома напротив показался Галдин. Он воровато оглянулся, остановил первую попавшуюся пролетку и махнул рукой в сторону рынка. Иосиф увидел двух оперативников, удовлетворенно кивнул и устроился в тени деревьев. В наступавших сумерках чекист почти растворился в ней и со страхом, почему-то, смотрел на тонкий серп Луны. Серп, символ трудового крестьянства, сеял тревогу и неуверенность в своих силах. Сумерки сменились ночью, и Фишман начинал нервничать. Ведь если мадам Гросснер заподозрила неладное, то ее муж, змий, опять выскользнет и поминай, как звали. Впрочем, опасения Иосифа оказались напрасными. Ближе к полуночи из подъезда вышла элегантно одетая женщина, в шляпке с опущенной вуалью и Фишман облегченно вздохнул. Он почуял врага, и этот самый враг почти заглотнул наживку. Тихо, словно призрак, Иосиф скользил следом невидимый ни для кого.

— Охота на ведьм! — прошептал чекист и, неизвестно откуда взявшийся скелет, удовлетворенно кивнул.

Анна Генриховна медленно поднялась к «адмиральскому» собору, остановилась на минуту и посмотрела на крест. Замедлили шаг и преследователи. Опять ожидание! Именно это всегда бесило Иосифа. Если тебя застукали, то нужно написать, полное душевных мук, чистосердечное признание, стать к стенке и освободить место для других.

В ночной тишине цокот копыт показался чем-то невероятным и Фишман сжался, вспомнив осьминогую тварь под Воронежем. Женщина остановила пролетку, что-то сказала вознице, и тот залихватски стеганул красавца гнедого. От неожиданного поворота событий, Иосиф сжал кулаки и с ненавистью посмотрел на скелетоподобного демонка. Мешали не только чекистам. Кто-то посмел перечить самому Люцифугу!

 

Глава 8

Дева, сверкающая серебром богиня, поднялась с трона и, тяжело ступая, подошла к зеркальному источнику. Посмотрела на свое изображение и до боли сжала губы. Старость постепенно одолевала призрачное великолепие и, царица уже не могла смотреть на морщинистое, словно печеное яблоко лицо, крючковатые, иссохшие руки, оплывшую подобно восковой свече фигуру.

— Гикия! — позвала базилисса, — Я должна повторять дважды?

— Я здесь, Ваша божественность!

Дева с завистью посмотрела на юное тело служанки и надула губы. Богиня знала, что все это до тех пор, пока она правит, а потом от древней героини даже праха не останется и все-таки обидно за себя любимую и неповторимую.

— Могущественная! — продолжила Гикия, потупив взгляд в мозаичный пол, — Купель с асфоделом и отвар молока степной кобылицы готовы!

— И это все? — ударила посохом Дева и чуть не упала, — Помоги мне!

Рабыня, аккуратно поддерживая хозяйку, помогла ей выйти из атрия, кивнула стражникам и, те сразу же усадили ее на роскошные носилки, подаренные в свое время не кем-нибудь, а Венерой Капитолийской.

— Что же они медлят, Гикия? — всхлипнула базилисса, — Ты что, разучилась услаждать героев? Почему они медлят? Мне нужна свежая сила и теплая кровь!

— Из Бездны вылезли кекропы и осадили передовую цитадель! Диофант командует обороной! Из владений Триединого…

— Знаю! — отрезала царица, — Потом!

Отпустив воинов с носилками, царица грузно присела на каменное ложе. Гикия помогла разоблачиться, а затем войти в купель. Колдовская жидкость помогала на короткое время вернуть если не молодость, то силу духа и убирала коварную дряхлость. Приятное ощущение легкости улучшило настроение и, даже морщины на лице слегка разгладились, а взгляд стал прежним, проницательно лукавым.

— Ваше Великолепие…! — начала Гикия, но была прервана. — Оставь церемонии, хотя бы здесь! Звучит насмешкой! Что там?

— Историк Сириск просит о высочайшей встрече! — поклонилась Гикия.

— Проси! — вздохнула богиня и глубже опустилась в купель.

Сириск появился со своими свитками, но против обыкновения не в тоге, а в доспехах гоплита, причем достаточно побитых в сече. Он устало поклонился и, с молчаливого согласия повелительницы, присел на небольшую скамеечку.

— Царственная! — начал историк, — Верховный стратег Диофант моими устами сообщает, что пограничная крепость пала. Мы сражались с кекропами до тех пор, пока не подошли легионы Люцифуга! Ваша царственная сестра, Афина Минерва, приняла присягу изгнаннику Триединого, как и большая часть Олимпийцев. Остальные рассыпались в прах!

— И кто же? — дрожащим голосом спросила базилисса, — Неужели Зевс?

— Поглощен Хаосом!

— Гера?

— Развоплотилась!

— Арей-то остался? — вздохнула Дева.

— Ранен в поединке Диофантом!

— Аид с Посейдоном? Уж эти-то выкрутились?

— Аид бросился во Флегетон и сгорел, а Посейдон стал частью Хаоса!

— Ты что-то не договариваешь, милейший Сириск! — овладела собой Дева, — Я ведь тоже триединое божество, не так ли? Думаешь, ослабела? Чего хочет от меня архонт Люцифуг?

— Покорности! — поклонился Сириск, — Предлагает свою руку и сердце! Он жаждет встречи со своей избранницей в пограничной крепости!

— Хорошо! Передай ему, что я подумаю! — улыбнулась царица, — Исчезни!

Сириск молча поднялся и исчез, словно его вовсе не было. Дева мрачно взглянула на Гикию и взяла с поставца кратер с вином. Нельзя сказать, что предложение Люцифуга особенно разочаровало, скорее наоборот, но ипостась Артемиды явно протестовала против такого покушения на свободу. Богиня знала, что некогда Люцифуг был красив словно Аполлон и даже более того, но признать чью-либо волю?

— Каков наглец! — ударила по воде ладонью богиня, — Гикия! Желаю видеть моего нового слугу, Варвара!

— Но он, царственная, еще не насладился ароматом асфодела настолько…

— Вздумала мне перечить, девчонка! — возмутилась Дева, — Навеки останешься собакой, а для твоего героя найду кого-нибудь лучше!

— Я, скоро, Божественная! — поклонилась Гикия, уже теряя очертания, и растворилась в воздухе.

Оставшись одна, богиня улеглась на ложе и погрузилась в мрачные размышления. Люцифуг! Она знала его давно, когда совсем юной богиней появилась из предначального Айдоса и с упоением набиралась сил во время кровавых гекатомб. Архонт Тьмы был всегда и всегда издевался над олимпийцами. О! Как по этому поводу бушевала ревнивая стерва Гера и тогда доставалось всем, особенно названому братцу Аполлону с его музами. И вот теперь Ойкумена Олимпа разрушена и только… Какой ужас!

Дева попыталась принять облик Гекаты и не смогла, хотела стать Лунной Охотницей, и не получилось! Остается быть дряхлеющей царицей с расплывшимися чертами былого величия. Vae victis! Проигрывать тоже надо уметь или извлекать из любого выгоду, подобно финикийским купцам. И так: Люцифуг вернет ей молодость, красоту и мнимое могущество. Как не хотелось уподобляться Клеопатре Египетской. Поверила наследница Птолемееев ромеям, стала сначала шлюхой на троне, потом потеряла царство и только аспид избавил от позорного шествия за колесницей триумфатора. Дева не Клеопатра, а вот Люцифуг могущественнее Цезаря, Антония и Октавиана вместе взятых! Потерять власть и стать простой демоницей? Ну, уж нет! Вот вечно холеная Афродита стала верховной суккубой. Казалось бы, при власти, а так просто верховная шлюха в лупанарии! Братец названый, небесный сердцеед, служит вместе со своими разлюбимыми фавнами тривиальным инкубусом. Тьфу, срамотища! И так! Для нее несравненной, Архонт наверняка придумал что-нибудь в духе…

— Могущественная! — прервала размышления базилиссы Гикия, — Варвара терзают мысли о прошлом, ибо пыльца асфодела потеряла силу!

— Ты его привела? — поинтересовалась Дева.

— Да, хозяйка! — поклонилась Гикия и, едва заметным движением, заставила материализоваться белесый шар под потолком.

— Хорошо! Гикия, приготовь все для церемонии Гекаты! — приказала лунная чародейка, посмотрела в зеркальный источник и загадочно улыбнулась.

 

Глава 9

Тихим вечером господа офицеры тешились хорошим красным вином и радовались жизни, бившей по благородной физиономии декретами на пожелтевшей бумаге. Революционные марши оглушительно ревели на митингах, и толпа пролетариев танцевала неповторимую пляску скелетов. Зомби наполнили матушку Россию и повиновались, продавшим дьяволу душу скелетам. Скелеты чуяли теплую кровь, шли по следу за теми, кто имел наглость ее иметь, и били наверняка, потому как в Преисподней нет места живым. Omnia orta cadunt! И потому следует сначала умереть, чтобы не жить нежитью под сенью марксова призрака.

— Пируем, а бедные пролетарии в Поволжье пухнут с голода! И в тоже время мы, за тайной вечерей строим планы о реванше! Крокодилы, питающиеся тухлятиной ожирели, лениво щелкают зубами и мечтательно плачут о вожделенной тушке жидомасона Бланка.

— Саша! — улыбнулся Морозов, — Тайная вечеря не имеет к этому застолью никакого отношения, скорее пир во время Чумы и наши жалкие попытки заглушить благородным напитком трупный запах, тщетны! И волки будут выть на развалинах Третьего Рима!

— Философ хренов! Пей, чревовещатель! — вздохнул Дроздов и достал из-под кровати бутылку водки, — Скоро контрольная встреча на кладбище?

— Через два дня! — ответил Морозов и посмотрел на почти исчезнувшую Луну, — А некоторые, между прочим, так и не побывали на месте!

— Это тебе, друг мой алхимик, не над справочниками камлать! Словно кто крутит! Ни черта не помню! Надо хорошо выпить, а потом и на кладбище можно. Знаешь, арестовали жену Гросснера!

— Однако! — покачал головой Морозов и, услышав осторожный стук в дверь, ответил, — Открыто!

Ответом было молчание и Дроздов, отставив стакан, вооружился револьвером. Андрей осторожно подошел к двери, стал возле нее и прислушался. Тихо. Хотел выйти в коридор, но створка не поддавалась. Капитан озадаченно посмотрел на друга и недоуменно пожал плечами.

— Силенок не хватает? — нервно хихикнул Дроздов, — Колдани! Я разрешаю! Ядри его за ногу! Что это?

Из-под кровати Морозова послышался мелодичный звон и «чернокнижник» понял, что без гераклейского идола здесь не обошлось. Святыня ожила, а вот к добру ли? Или может быть это предупреждение таинственной и законной императрицы?

— И что здесь за хрень? Мне ближе колдовство свинцовой пули и рисунки штыком на пузяке жидомасона, — хлебнул водки и брезгливо выплюнул зелье, — Мать твою за ногу! Опять пытка водой! Ваше величество, верните усладу моей души!

— Спятил? Перестань богохульствовать, а то рванет, и поминай, как звали! — огрызнулся Морозов, увидев сияние, сочившееся из мешка.

— Матушка, смилуйся! — упал подполковник на колени и опять хлебнул из бутылки, — Не смилостивилась, значит! Тьху, ведьма! Андрей! Давай принесем кого-нибудь ей в жертву, может, попустит? Я даже с бубном попрыгаю.

А за окном стояла непривычная темень. Небо заволокло тучами, и даже ближайшие деревья растворились в какой-то запредельной черноте. Перестали петь цикады, стих ветер, а из открытого окна потянуло болотной сыростью. Морозов от страха перекрестился, увидев за окном огромную треугольную голову древнего гада, может не того Эдемского, но вполне пифоноподобного. Рептилия перехватила взгляд Андрея, и он не мог даже пошевелиться, загипнотизированный магом древним уже в библейские времена. Демон звал к себе, подавлял волю и просил, требовал, приказывал повиноваться воле Хранительницы Городов.

Издалека донесся едва слышный колокольный звон, и подземный гад растворился в лунном сиянии. Ночь ожила. Снова зашелестел ветерок, запели цикады и яркие звезды осветили деревья за окном.

— Тьфу, зараза! — выдавил из себя Морозов, хлебнул водки и протянул бутылку другу, — И привидится же такое!

— А кто-то издевался над ближним! Поделом! — зевнул Дроздов и поклонился серебристому серпику Луны, — Может, сделаем разведку на кладбище?

— Ну, тебя!

— А почему нет? Покойники они народ смирный, разве что изредка на гробах вапленых летают, а так ничего страшного. На этом погосте нас в обиду не дадут и гадов мерзопакостных отгонят. Была одна история под Харьковом. Отдыхал я у любимой тещи в ее имении… Что ты смотришь на меня как фельдфебель на лапотника? Да, отдыхал у тещи! Замечательная женщина, когда молчала! Целыми днями пилила мою драгоценную, и я мог отдохнуть, побродить с ружьишком или половить рыбку в ближайшем пруду. Ходил я не один, а с местным беркутом страусовой породы, дедом Прохором. Вот как-то пошли с ним в лес пострелять уток, к ночи не успевали вернуться, и заночевали в одной развалюхе на окраине леса. Сижу возле костра, водочку трескаю, и слушаю прелюбопытную бывальщину. Говорили люди, что недалеко от тех мест, где я охотился лет сто назад жила ведьма. Продала по сходной цене душу Дьяволу и умерла, когда пришло время. Похоронили ее на неосвященной земле и, с тех пор житья никому не стало. Летала себе треклятая старуха на метле по ночам, пакостила, а под утро обратно в могилу возвращалась. Хряпнул, я тогда с четверть штофика и решил поглядеть на эту могилу. Интересно, черт возьми! И, потом, хутора окрест все брошенные, а земля любо дорого посмотреть. Пошли, значит. Смотрю, а недалеко церквушка раздолбанная. При ней погост с покосившимися крестами, а дальше холм, ни тебе травинки, ни деревца, ни кустика, а по нему огоньки бегают, фиолетовые.

— Пить надо было меньше, — вставил Морозов, — И не оставлять жену на растерзание тещи!

— Тебе-то чем тещи насолили? Их у тебя отродясь не было! — покачал головой подполковник, — Так вот! Пришел я к этому холмику, а там черти хоровод водят!

— Кто? У жида водку покупал или монопольку брал в кабаке? — рассмеялся Андрей, — Придумал ведь все? Признайся?

— Ну не все! Только о ведьме и чертях! — согласился Дроздов, — Ну, так идем на Никольское?

— На ночь глядя? Совсем спятил! — возмутился Морозов и с опаской посмотрел под кровать, — Сначала у тебя видения в подворотне и суккуба в постели, теперь мне змеи чудятся! Здесь что-то не так! Иди сам, если хочешь! Я бы, лично, не советовал!

— Ну ладно! — миролюбиво согласился Александр, — Слушай! Эту штуковину мы доставили в Севастополь. На кой ляд ее тащить на развалины, искать какой-то алтарь с чертовщиной да еще рядом с монастырем? Кому надо пусть сам и берет! Надоело!

Неожиданно капитану захотелось спать, причем так, что едва хватило сил раздеться и лечь в кровать. Колдовство, чародейство и пифоны за окном исчезли, растворились в, уставшем мозгу. Осталась только давящая неизвестность и сон, до предела странный, на грани абсурдности. Он был весьма необычной шахматной фигурой, одетой в парадную форму «дроздовцев», в серебристой мантии, жезлом в одной руке и револьвером в другой. Диофант, могучий ферзь, на белом коне и сгорбленная старушка королева на потускневшем от времени троне были в центре воинства. Дроздов здесь был сродни пешке пусть, и проходной королевской, как и огромная черная собака на соседней клетке. Арвидас, мертвый литовский друг, тоже был в строю рядом с королевой и держал какой-то хитроумный знак на высоком древке. А это кто такой? Не рассмотреть! Ну и хрен с ним! Все ожидали сигнала к атаке, начала шахматной партии, в которой умирать страшно и мертвым и живым. Враги скрыты за далекой пеленой. Шахматному магу безразлична их участь. Фигуры не имеют души, но Андрей понял, кто играет против. Morituri te salutant!

Дроздов удивленно посмотрел на друга, хмыкнул и закурил возле открытого окна. Фанатики, одни фанатики и безумцы остались править страной. Воевать с ними? Бред! Сидеть, сложа руки? И это бред сивой кобылы! Господи! Целая страна сошла с ума! Достал револьвер и посмотрел на эту чудо-машину, способную решить все проблемы за доли секунды. Знакомый аромат, присущий только ей, заставил отложить оружие в сторону и нерешительно обернуться.

— Гикия? — протер глаза Александр.

Девушка улыбнулась, подобно шелесту ветра прошла по комнате, испуганно посмотрела под кровать Андрея и с интересом взглянула на револьвер. Дроздов смутился как мальчишка, пробормотал невнятные извинения, но запах, исходивший от Гикии, опьянил до безумия и гостья оказалась в его объятиях.

— Ты? — шептал Дроздов, — Я с ума сошел! Почему ты здесь, а не во дворце? А, понимаю, то был сон, а это явь!

— Отпусти, ненормальный! — упиралась Гикия, но так чтобы случайно не вырваться, — Все сон! И этот просто другой, более понятный! Я специально усыпила твоего спутника, чтобы он видел! К сожалению, ты слеп и, надеюсь, не глух! Перестань! Куда ты меня тащишь?

— В кровать! — буркнул Александр, — Там и поговорим!

— У нас мало времени! — прошептала Гикия и с опаской посмотрела на бледный серпик Луны, — Моя госпожа… Убери руку, животное! Пожалуюсь, и твоим напитком будет только вода!

Угроза подействовала. Дроздов стал менее настойчивым, но свою добычу не отпускал и поцелуями превращал речь в бессвязное мычание.

— Надо торопиться! — уклоняясь от поцелуя, сказала девушка и закрыла ладонью рот возлюбленного, — Торопитесь! Иначе все исчезнет! Я стара, неимоверно стара, и мне страшно умирать второй раз!

Влюбленные упали в койку, которая жалобно скрипнула и, совершенно обезумевший Александр рванул на даме платье. Шаловливый лунный зайчик прыгнул на лицо Гикии и она растаяла, став сначала зыбкой тенью, а потом и вовсе ничем. Дроздов удивленно посмотрел на разорванную простыню и без чувств уткнулся в подушку.

Утро разбудило щебетом птиц, ярким солнцем и настойчивым стуком в дверь. Морозов сладко потянулся и посмотрел на друга, в исступлении целовавшего скомканное одеяло. Андрей покачал головой, ругнулся и пинком, разбудил друга. Дроздов вскочил, безумно посмотрел на капитана и опять заснул.

— Войдите! — рявкнул Морозов, — Открыто, черт возьми!

В комнату вошел красноармеец, неуверенно потоптался у входа и посмотрел на хмурого, не выспавшегося военного инженера.

— Что случилось, товарищ красноармеец!

— Тут, это, товарищ военспец! — комкая слова, начал служивый, — Я по просьбе наших товарищей из партячейки. У нас сегодня политдень и нам хотелось бы послушать доклад специалиста, о текущем… Это… Экспро… Нет, не то…

— Ну, вы, подумайте, а я пока оденусь и поставлю чайник! Боец! Почему не бриты?

— Старорежимные…, - промямлил красноармеец.

— Отставить! Где декрет Сонаркома, что солдату разрешается быть грязным и не бритым? Какое подразделение?

— Помполит командира роты охраны судоремонтного завода! — отрапортовал служивый.

— Какой пример подаете бойцам? — продолжал Морозов воспитательную работу, — Когда собрание?

— В четырнадцать тридцать!

— Я буду! Пройдусь только по цехам! Кру-гоом марш! Отставить! Где три четких строевых шага?

Красноармеец выполнил команду как положено и вышел из комнаты, так и не вспомнив, зачем приходил, а Морозов отправился на кухню ставить чайник. В небольшой комнатушке было более или менее свободно, разве что какой-то хилый паренек в круглых очках колдовал над чайником, засыпая в него траву, источавшую приятный аромат.

— Мое почтение, молодой человек, — буркнул Александр, поставил чайник на примус и закурил.

Яркий, невероятно яркий, сон с застывшими шахматными фигурами не выходил из головы. Не черепушка, а какой-то оракул Дельфийский! Мистика со змеями и сексуально озабоченными привидениями изрядно поднадоели и Диофант, когда нужен, исчез, будь он неладен.

— Чаю хотите? — спросил сосед по кухне.

— А! Что! — очнулся Морозов, — Нет, спасибо!

Чайник закипел и Андрей отправился в умывальник, чтобы привести себя в надлежащий вид. И так, шахматная партия! Кто шахматисты можно не спрашивать, ибо они за гранью восприятия простого смертного, которому остается шагать по чернобелым клеткам и сражаться с такими же фигурами. Впереди меня пешка, до боли знакомая пешка, которая примет удар на себя, открывая мне ход.

— Черт! — ругнулся Морозов, порезавшись бритвой и, смочив одеколоном вату, приложил ее к щеке.

Пешка впереди. Боже, ведь это Аня Гросснер! Для нее следующая клетка оказалась в чеке. Стоп! Но ведь ход не сделан и лишь расставлены фигуры! Видно не наш гроссмейстер выбирал позицию, если начал жертвовать еще до старта.

— Вы долго будете задерживать раковину? — раздался рядом скрипучий голос сварливого старичка из соседнего номера.

— Извините! Я совсем быстро! — смутился Морозов и торопливо брил подбородок, — Прошу!

— Молодежь! — скрипел дедок, — Я для того, что бы, такие как Вы жили, молодой человек, в Сибири еще при Александре III сидел. Никакого уважения к годам и заслугам.

Не желая слушать старческое брюзжание, Андрей молча забрал чайник и вышел, а следом неслась напыщенная речь о бездуховности молодого поколения.

Дроздов по-прежнему спал. Капитан, хмуро на него посмотрел, молча оделся и вышел из комнаты. На улице было хорошо. Жара еще не вступила в свои права, и остатки ночной прохлады приятно щекотали лицо. Мимо протарахтел грузовичок с матросами и Морозов чихнул от едкого дыма. Город оживал крикливыми голосами лоточников, цокотом копыт и звонкими голосами мальчишек-газетчиков. Ближе к проходной завода услышал гул множества голосов и растерянно посмотрел на часы.

Во дворе завода шел митинг, на котором клеймились враги пролетариата и пособники мирового империализма. Охранник, на проходной, радостно аплодировал, и Морозову пришлось дважды хлопнуть дверью, пока красноармеец его увидел.

— Я не понял, товарищ солдат! — возмутился Андрей, — Что за бардак? По какому поводу цирк? Где директор завода?

— Я…,товарищ военспец! — виновато опустил голову красноармеец, — Рабочие отказываются выполнять распоряжения дирекции и белого гада Гросснера! Избирают теперь заводской руководящий комитет из сознательных товарищей! Граждане Гросснер и Боркин сидят на складе под арестом!

— Что? Кто отдал приказ? — прошипел Морозов, — Я должен повторять дважды?

— Начальник караула, младший командир Хвостов!

— Немедленно сюда! — разъярился Морозов, — Совсем очумели! Бегом!!!

Часовой испуганно попятился и дрожащей рукой стал крутить ручку телефонного аппарата.

— Что это такое! Почему посторонние на проходной? — послышались возмущения и, в дежурку просочился невероятно тощий парень с повязкой дежурного на рукаве.

— На каком основании, товарищ младший командир, задержано руководство завода? Вот мой мандат! Это, во избежание лишних вопросов!

— Саботажники и контра! Прикомандированные…

— Молчать! Немедленно соедините со штабом флота! — стукнул кулаком по столу инженер, — Лично с товарищем Домбровским! Распустились!

Часовой возился с телефонным аппаратом до тех пор пока Морозов не вырвал из рук трубку и сам не вызвал коммутатор.

— Девушка! Срочно штаб флота! Да, лично командующего! Быстрее, красавица! Спасибо большое! Товарищ Домбровский? Это с судоремонтного беспокоят! Военный инженер Морозов! Так точно! Дирекция арестована. Начальник караула вместо наведения порядка занимается самоуправством! Передаю трубку!

Чем дольше младший командир говорил с начальством, тем сильнее бледнел, а под конец разговора и вовсе стал заикаться. Опустив трубку, Хвостов козырнул и виновато посмотрел на Морозова.

— Что сказал товарищ Домбровский? Не слышу! — холодно поинтересовался капитан, — У меня дефекты слуха?

— До прибытия комиссии подчиняться Вам, товарищ командир!

— Прекрасно! Для начала давайте освободим незаконно задержанных!

— Может не надо? — попытался вставить свое слово начальник караула, — Там они в безопасности, а так их просто растерзают!

— Разумно! В таком случае проводите меня к ним! — кивнул Андрей и нервно закурил, — С чего все началось?

— Товарищ Гросснер остался недоволен работой и снял с руководства старого большевика. Рабочие возмутились и потребовали справедливости. Пошли к директору, а тот стал на сторону контры.

— Понятно!

Рабочие продолжали митинговать и на двух красноармейцев не обратили внимания. Склад находился в глубине завода в обвалившемся здании, до которого было идти минут десять. За это время Морозов вполне серьезно думал о том, как бы вывести Гросснеров из Севастополя и переправить на Запад. Спаситель! Тут самому удастся выжить или нет, а он других выручать вздумал!

Часовой кивнул и долго возился со ржавым замком, пока не сломал ключ. Морозов молча отобрал винтовку и двумя ударами сбил прогнившие дужки. В помещении склада было пусто и невероятно сыро. Арестованных поместили в подвальчике и закрыли на засов. К счастью засов сбивать не пришлось. Директор сидел на пустом снарядном ящике и, смотрел на Гросснера.

— Иван Леопольдович! Что с вами? — опустился на одно колено Морозов, — Савелий Ефремович?

— Отмучался Иван Леопольдович! — вздохнул Боркин, — У него случился приступ, а капли разбились в кармане, когда он пытался вырваться от рабочих. Вот так! Где я теперь такого инженера найду? Не знаете? Я, к сожалению, тоже! Мы вместе учились в Петербурге, но Ваня остался инженером, а я отправился в Сибирь в ссылку. Боже-ж ты мой, почему он?

— Вас отсюда вывести? — спросил Морозов и протянул директору папиросину.

— А смысл? Зачем, скажите на милость? За что я гнил на каторге? Даже для самих себя работают из-под палки! Вот так! Дайте прикурить!

— Скоро приедет уполномоченная комиссия! — заметил Андрей, зажигая спичку, — А директор в грязном подвале! Не порядок, форменный непорядок! Товарищ Хвостов! Пусть вынесут тело гражданина Гросснера и проводят директора в заводоуправление! Выполняйте!

— Да, Вы абсолютно правы! — кивнул Савелий Ефремович и поднялся с ящика.

К моменту возвращения Морозова из импровизированной тюрьмы волнения почти улеглись, хотя и слышались недовольные выкрики в адрес начальства. Чоновцы быстро навели порядок и, директор без помех прошел в кабинет. Морозова остановил Домбровский.

— Большое спасибо, что Вы оказались во время на заводе! Ивана Лепольдовича жаль. Я попрошу Вас исполнять обязанности главного инженера, пока не пришлют кого-нибудь из Москвы.

— Как военный я должен согласиться, но как специалист…, - покачал головой капитан, — Я ничем не рискую, разрезая самотоп на куски, но за ремонт того, что плавает, не возьмусь!

— Вас прислали резать? Вот и режьте! — улыбнулся командующий, — Завтра и приступайте, а сегодня работы не будет, пока товарищи из чека не разберутся что к чему! На сегодня свободны!

Андрей вспомнил о приглашении на заседание партячейки, но лишь сплюнул и направился к выходу. Какое, к чертовой матери, заседание, когда в пору выть от безысходности. Так, размышляя о жизни, прошел к адмиральскому собору, посмотрел на дом, в котором родился и вспомнил, что именно на Никольском похоронена матушка.

В отличие от постоянно грезившего в последнее время Дроздова, дорогу нашел почти сразу. Мимо бывшей мужской гимназии прошел вниз, повернул к армейским казармам и вышел к Никольскому храму. Мощеная дорога вела через сломанную калитку мимо развалившейся сторожки, к могилам, редко ухоженным, чаще заброшенным, с покосившимися крестами.

Пристанище Елены Федоровны Морозовой нашел почти сразу. Памятник, на удивление, был ухожен и на надгробии лежал свежий букет цветов. Кто бы мог сюда прийти? Кузина может, если не махнула в Париж? Странно! Других родственников у него не было, разве что… Нет, этого не может быть!

— Кхе, кхе! Ностальгия замучала, Андрюшенька? — раздался за спиной кашель и знакомый скрипучий голос, — Череповато оно, приходить сюда таким, как ты!

— Дядя? — обернулся Андрей и увидел ветхого старика в рванье.

— Кто дядя? — удивился нищий, — Я дядя? Чей? Вот незадача! Изыди нечистый!

От такой встречи Андрей опешил и неуверенно посмотрел в сторону входа, хотел что-то сказать, но тут и сам засомневался в своем рассудке. Пока смотрел по сторонам, нищий пропал, сгинул без следа, а могилка оказалась заросшей настолько, что надпись на надгробии едва просматривалась. Вот тебе и видение, привидение родного дядюшки погибшего, бог весть когда, под Цусимой. Нервы ни к черту.

Андрей вышел на аллею, остановился и долго искал приметы места встречи, но окончательно запутался и махнул рукой. Вся эта таинственность, изрядно, надоела и, капитан устроился на поваленном дереве, чтобы перекурить, как… Вот тебе, друг сердечный, и могилки, и вынырнувшие из Цусимской бухты дядюшки, и полуночные питоны с драконами. Морозова окружала престранная компания и добро бы кожаные большевички, а то похмельные кошмарики да и только. Чекисты оно общество неприятное, но в теперешнем Севастополе вполне логичное, а вот змееголовые людишки средь бела дня…

Андрей поднялся, неспешно докурил папиросу и с интересом посмотрел на нежить, под ярким солнцем. Нелогично, совсем нелогично! С другой стороны логика во всем, что касалось безумного предприятия с подготовкой десанта, отсутствовала полностью, особенно после событий в Эрегли.

— Вы уж, господа, извините, но с серебряными пулями малость поиздержался, — пробормотал офицер и вооружился изрядной дубиной.

Монстры зашипели и стали приближаться, поигрывая тусклыми серпами в руках. Запахло горячим болотом, тиной и копошащимися в ней пресмыкающимися. Андрей сделал шаг назад, потом еще один и уперся спиной в кладбищенскую ограду.

— Может, договоримся, а? — поглядывая на дубинку, сказал капитан, — Я человек смирный, но могу такое устроить, что мало никому не покажется!

Змеелюди явно договариваться не желали, а может, и не умели. Кто их поймет? Все шипят и шипят, а подойти боятся. Перстень лорда Холланда! Конечно! Ближайшая тварь попыталась прыгнуть, но перевернулась в воздухе и со страшным воем отскочила в сторону. Остальные замерли на месте и стояли подобно статуям до тех пор, пока не появился новый противник и не один.

Вот здесь то Морозов совсем опешил, увидев не кого-нибудь, а своих легедарных командиров, Дроздовского и Туцевича. Откуда? Он не мог понять или не хотел! Галлюцинации? Впрочем, оно к лучшему, когда дрались призраки, высекали шашками искры из серпов и нечисть отступала, оставляя после себя только головную боль и тяжкие сомнения в нормальности рассудка.

И снова наступила тишина, звеневшая в ушах настолько, что заглушала шелест сочной зеленой листвы и пение птиц. Морозов нервно закурил и направился к выходу с кладбища, решив молчать о нападении потусторонних сил и прочей чертовщине.

 

Глава 10

Этой встречи не видел, да и не мог видеть никто из живых, разве что какой-нибудь не в меру ретивый мистик ощутил бы тревогу, да покойники оцепенели бы от страха в своих забытых и не очень могилах. Царица Херсонеса, города живых теней, величественно выступала впереди процессии, вступавшей в пограничную крепость, павшую совсем недавно. Диофант, сопровождавший повелительницу, с ненавистью посмотрел на Афину, продавшую мудрость, мелких подхалимов Фобоса и Деймоса и хромавшего Ареса-Марса. Сборище кекропов встретило гостей недовольным гулом, который неожиданно оборвался при появлении глашатая могучего Архонта Тьмы.

Дева недовольно поджала губы, услышав хвалебную речь побежденным, и взмахнула жезлом. Ответом был издевательский смех Люцифуга, персональный смех, только для Девы и больше ни для кого. Архонт совсем расходился, завывал от веселья и в один миг изгнал никому ненужных зрителей, живущих только из милости повелителей.

Исчезла крепость, и повелители остались одни на каменистой равнине среди застывших статуй, немых свидетелей жажды богов, их блеска и нищеты. И этот странный мирок освещала обратная пентаграмма и полная Луна, в сиянии которых истуканы не отбрасывали теней.

— Ах, сестренка! — мягко, приторно медоточиво, начал Люцифуг, принимая облик прекрасного юноши, — Стареешь и силенок уже маловато! Вот помню тебя юную и прекрасную воительницу! Давно это было!

— И ты все тот же раб, Люцифуг! — покачала головой Дева и раздраженно топнула ногой, увидев в огромном зеркале свое изображение, — Царь Пороков, Владыка Ненависти и Архонт Злобы!

— Какие эпитеты может только придумать старая колдунья! — усмехнулся Изгнанный, — Может, разыграем партию в старую добрую игру «Убей Базилея»? И, когда у тебя не останется фигур, ты станешь тенью, призраком, ничем за гранью Пустоты!

— С тобой играть? — рассмеялась богиня, — Все ложь! И хитростью коварной любого приведешь к фатальному концу и гибель, станет смельчаку наградой!

— Так подожду я пару сотен лет, а может и десятка даже хватит, и ты увянешь, базилисса мертвых. Еще ты хороша, но очень скоро увядшей плоти ощутишь кошмар и, в старческом маразме, сама мне завещаешь царство, — философствовал Люцифуг, — Но, право, это скучно! Я действия хочу!

— Красиво говоришь, архонт! — покачала головой Дева, — И женщине пророчишь страсти эти, чтобы развеять скуку! Негодяй! Мне жаль тебя, никчемный победитель, триумф которого проклятье и вечный плен в темнице Иеговы! Ты мне готовишь смерть, но это избавленье, которого лишен, опаленный огнем, безумный ангел.

— Раз смерти не страшишься, то в чем дело? Игра богов немногим уступает риску смертных! Соперницей ты мнишь себя тому, кто древней мощью сокрушал земные царства, и мир людей игрушкою считает столь забавной, что даже позволяет смельчакам себя за хвост подергать! — зевнул бывший ангел.

— Фигуры уже расставлены и первым, твой ход, рогатый бес! — топнула ногой Дева, — Часы поставлены, хотя они лишь символ в Безвременьи за гранью Ойкумены!

— Да будет так! — удовлетворенно потер холеные руки Люцифуг и огромной когтистой лапой, со злостью, сжал одну из фигур, и она рассыпалась в пыль, а в небесах вспыхнула кровавым огнем гигантская пентаграмма.

 

Глава 11

Фишман с гордостью посмотрел на орден Боевого Красного Знамени, полученным за борьбу с контрреволюцией, закурил и достал папку с очередным делом.

— Игнат!

— Что случилось, Иосиф Яковлевич! — раздраженно ответил помощник, — Тут прямо завалили папками, а Валентин Маркелович отчета требуют, хоть тресни! И, между прочим, к завтрашнему утру!

— Знаю, Поликарпович! Все знаю! — согласился Фишман, — Пусть приведут ко мне на допрос Анну Генриховну Гросснер!

— Может, не виновата она? Мало ли куда может человек поехать ночью! — попытался возразить Игнат, — И потом, у человека муж умер! Отпустить бы ее на похороны, пусть и под стражей! А? Люди мы или звери лютые?

— Она враг! Лютый и хитрый! — грюкнул оперуполномоченный кулаком по столу так, что ложка в пустом стакане жалобно ойкнула, — Молчит, сука такая! Мы не можем ошибаться! Если сюда кто попал, то должен быть осужден! Что выщерился! Революция требует жертв!

— Так то оно так! — согласился Игнат, — Да противно, что нами уже детей пугают! Тьху!

Бывший рабочий вышел в коридор, а Фишман аккуратно просмотрел вопросник, составленный по ученейшей рекомендации Шпренгера и Инститориса. К дьяволу всю ту поповщину, прав Игнат, а вот делопроизводство средневековые мракобесы продумали качественно и чертовски логично.

— Товарищ старший оперуполномоченный! Арестованная, гражданка Гросснер, доставлена! — доложил конвоир.

— Очень хорошо! — кивнул Фишман, — Находитесь в соседней комнате! Присаживайтесь, Анна Генриховна!

Женщина присела на предложенный следователем стул, угрюмо посмотрела в окно, а затем на Иосифа, который нарочито медленно перебирал протоколы допросов, выдерживая традиционную паузу. Ее руки нервно тряслись, но взгляд, в котором не было и намека на раскаяние, только подстегнул желание чекиста вывести врага революции на чистую воду.

— Фамилия, Имя, Отчество! — начал Иосиф, — Где родились?

— Опять? Сколько можно? — возмутилась женщина, — Анна Генриховна Гросснер, урожденная фон Крузенберг! Родилась в Ревеле в семье мелкопоместного помещика.

— Родители? Если живы, то где проживают?

— Уже умерли.

— Чем занимаетесь?

— Домохозяйка. До октября 1917-го преподавала немецкий язык в женской гимназии.

— Понятно! — кивнул Фишман, встал и, попыхивая папироской, прошелся по кабинету, — В прошлый раз вы заявили, что не верите врагам революции! Так или не так?

— Так!

— Врешь, сука! — вскипел Иосиф и наотмашь ударил арестованную по лицу, — Может, и о белом подполье ничего не знаешь? С кем ходила на встречу? Где она проходила?

— Это мое личное дело! — всхлипнула Анна Генриховна, — Мне должны, были передать письмо от брата! Разве это противозаконно? Встреча не состоялась.

— Кто должен был передать письмо? — продолжал следователь, — Я жду!

— Не помню! Бы…

Последовал еще один удар по лицу, и женщина упала со стула на пол. Иосиф молча вылил графин воды на голову обвиняемой и позвал конвоира. Анну Генриховну привели в чувство, и она пару мгновений соображала, где находится, а затем опять отключилась.

— Какие мы нежные! Шлюха белогвардейская! — продолжал кипятиться Иосиф, — Что? Что она бормочет?

— Андрей! — ответил конвоир, — Она вспоминает какого-то Андрея!

— Сделайте, чтобы она очухалась! — потребовал Иосиф, — Быстро!

Иосиф, между тем, пил травяной чай и кривился от горечи во рту. Мерзкое пойло, несознательная контра и придирки начальства сегодня раздражали больше обычного. Надо бы отдохнуть, да некогда! Ведь столько надо перестрелять всякой мрази, что страшно становится.

— Вот! — произнес Игнат, — Достал нюхательную соль!

Старое испытанное средство подействовало и, Анна Генриховна очнулась, закашлялась, а из глаз брызнули слезы. Игнат осуждающе покачал головой и заставил ее выпить стакан воды.

— Можете отвечать, гражданка Гросснер? — продолжил чекист, и заметив согласный кивок, продолжил, — Отпираться нет смысла! Вы не раз клеветали на рабоче-крестьянскую власть, помогали своему мужу в контрреволюционной деятельности и готовили убийство товарища Домбровского! Так или не так?

— Вы с ума сошли! — прошептала Анна Генриховна.

— Хорошо! — едва сдерживая злость, продолжал Фишман, — Кто такой Андрей?

— Андрей? Ну, мой… брат! — смутилась дамочка, и это не могло не укрыться от следователя.

— Вас срочно вызывает к себе товарищ Андрианов! — просунулся в дверь Игнат, — Арестованную увести?

— Да! — разочарованно вздохнул Фишман и посмотрел на «монаха» в рясе с капюшоном, своего призрачного двойника.

В коридоре было тихо. Иосиф медленно прошел к кабинету начальника. Оглянулся, но демонка рядом не было, и облегченно вздохнул. Служка исправно семенил рядом, не оставляя подопечного ни на минуту. Возле приемной стоял Алкснис и нервно курил.

— Привет, Иосиф! — поздоровался литовец, — Что за спешка такая?

— Не знаю! Сорвали с допроса! Представляешь, почти расколол суку, а теперь завтра все начинать заново! — пожаловался Иосиф и достал папиросу.

— Товарищи! Вам что, персональное приглашение? — возмутилась секретарша, открывая дверь в коридор, — У Валентина Маркеловича мало времени!

Начальник чрезвычайной комиссии был в кабинете не один, а в обществе какого-то мужчины, одетого в цивильный костюм. Незнакомец стоял возле окна и попыхивал трубкой, глядя на парующий самовар.

— Присаживайтесь, товарищи! — пригласил к столу Андрианов, — Тут образовалось одно дело, очень важное дело и товарищ…

Начальник замялся и неуверенно посмотрел на гостя.

— Петров!

— Да! — продолжил главный чекист Севастополя, — Изложит подробности! Товарищ Петров. Это наши самые опытные и преданные советской власти работники: Фишман Иосиф Яковлевич и Алкснис Сигизмунд Сигизмундович! Прошу! Учтите, товарищи, что дело не обычное, можно сказать с неприятным душком, но очень важное!

Петров неторопливо выбил чубук трубки, забил его табаком и с наслаждением раскурил, наполнив комнату вишневым ароматом. Фишман мрачно посмотрел в угол и увидел своего призрака возле самовара. Посланец Люцифуга застыл, опираясь на косу, а потом указал на Алксниса и опустил палец вниз.

— Так вот, товарищи! — начал разговор незнакомец, — К нам поступила шифровка от верного человека, который сообщил, что к нам в пролетарский Севастополь прибыли шпионы Черного Барона. Этого следовало ожидать и можно понять. Существует сеть подполья, явки и базы в горах, частично используемые бандитствующим элементом! Кое-что нам известно и вскоре заговорщики будут наказаны. Однако нас сбило с толку следующее: имеются сведения, что Врангель заключил с кем-то договор, помешался на мракобесной мистике и обратился за помощью к чернокнижникам, призывая их бороться против власти Ильдабаофа.

— Кого, кого? — переспросил Фишман, посмотрев, на потешавшегося демонка.

— Одного из проявлений мистического зла! Для этой цели, по приказу Врангеля, агенты ограбили наших турецких товарищей, выкрав музейное достояние, а неким товарищем Георгием на помощь вызван потусторонний легион Рыцарей Духа.

Демонок оживился, почесал костлявой рукой затылок и присел за стол рядом с докладчиком. Это было настолько комично, что Фишман заулыбался.

— Это не смешно, товарищ Фишман! — покачал головой Андрианов, — Вам мало Сюйрени?

— Я абсолютно, согласен с товарищем Андриановым! — пыхнул трубкой Петров, — Ряд смертей, совершенно необъяснимых с позиции здравого смысла, говорит о том, что мы столкнулись с чем-то необычным! Вам ничего не говорит название «Астрея»? Это тайная масонская ложа, которая нам досталась в наследство от старого режима. Эти, так называемые «рыцари», занимаются саботажем, не брезгуют убийствами и связаны с преступным элементом всех мастей и рангов. Товарищ Фишман! Вы ведете в данное время дело Анны Генриховны Гросснер?

— Ведьма! — процедил Иосиф, — Все отрицает, стерва!

— А что Вы хотели? На то и создана Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией! Так вот! Нам известно, что ее брат, бывший белый офицер и масон, Павел Генрихович фон Крузенберг, сейчас в городе!

«Павел? А кто такой Андрей? Запомним!» — пронеслось в голове Фишмана.

— Этот самый «фон» уже вышел на кое-кого из подполья. К сожалению, связной был убит в перестрелке, а вот господину Крузенбергу удалось скрыться при очень странных обстоятельствах, — задумался Петров, промочил горло глотком чая и посмотрел в окно, — Да, при очень странных! Его расстреляли почти в упор, но труп не просто исчез, а еще и умудрился убить часовых, просто свернуть им шеи!

— Вы уверены? — удивился Алкснис, — Может, тело унес кто-то третий?

— Исключено! Тому есть доказательства: во-первых — его следы, уходящие в сторону Херсонесского монастыря; во-вторых его видели в городе и, в-третьих, самое важное — именно он после всего приходил к товарищу Галдину под видом красноармейца…

— Как? — подпрыгнул на стуле Фишман, — Не может быть!

— Может, Иосиф Яковлевич! Может, хотя и трудно в это поверить! Гражданин Галдин, после ареста мадам Гросснер, был задушен на веранде собственного дома среди белого дня при свидетелях. Описания сходятся!

Демон-хранитель удовлетворенно потер руки, а затем испарился, видно по очень важному делу, к своему хозяину или еще куда, Люцифуг его разберет.

— Мы считаем, — скорее размышлял вслух, чем ставил задачу Петров, — Что здесь не обошлось без Эрика Генриховича Нафферта или его материалов! Вы последним, насколько я знаю, видели «отца пролетарской ярости», не правда ли, товарищ Фишман?

— Да, но я так и не понял ничего тогда и не понимаю, как это связано со всем остальным сейчас! Развели тут поповщину с не убиенными беляками!

— Я Вас понимаю, товарищ, но если Нафферт мог сделать эликсир ярости, то почему он не мог сделать какой-нибудь бальзам защиты? Так вот! Надо срочно нейтрализовать агентов врага любыми средствами! Вопросы есть? Понятно! Действуйте, товарищи!

Выйдя из кабинета начальства, Алкснис и Фишман переглянулись и, по молчаливому согласию направились в кабинет Иосифа, чтобы допросить мадам Гросснер. За время отсутствия ничего не изменилось, разве что люцифугов прихвостень освободил следовательское место и пристроился за спинкой стула, да на столе появилась солидная стопка бумаг на подпись.

— Товарищ Фишман! — заглянул в комнату Яценко, — Извините, Сигизмунд Сигизмундович!

— Что случилось? Да не тяни! Мы сейчас с товарищем Алкснисом расследуем одно и тоже дело!

— Довели, понимаешь, дамочку! — начал Игнат Поликарпович, — Не откачали!

— Кого? — зевнул Фишман.

— Да эту же самую, как ее! Гросснер!

— Что-о? — выронил Иосиф папиросину, и растерянно посмотрел на Алксниса, — Но как?

— Да как! Обычно! Проглотила какую-то гадость! И где прятала, черт его знает! Не иначе кто передал! Караульных будете допрашивать?

Иосиф кивнул головой, сжал кулаки и с ненавистью посмотрел на призрака.

 

Глава 12

Ночь выдалась невероятно темной, тихой и почти беззвучной. Небо еще с вечера заволокло тяжелыми грозовыми тучами и казалось, что каждый вздох давался с невероятным трудом. Даже нервы этой ночью казались струнами, натянутыми настолько, что коснись их, и они лопнут, разрывая жалобным криком полночь. Впрочем, до полуночи еще было далековато, хотя возникало ощущение, что всякая и разная мерзопакостная нечисть уже отправилась на свою традиционную охоту.

— Новолуние сегодня? Ты уверен? — поинтересовался Дроздов и налил очередную чашку чая, — Ох не нравится мне вся эта хренотень. С другой стороны подплывет такой ночью крокодил и тихо отгрызет страусу не только шею, но и…

— Копыта, рога и вымя! — добавил Морозов и улыбнулся, — Ты хоть помнишь место встречи? А новолуние именно сегодня, если таблицы не врут! Впрочем, вчера сам видел, серп на небе был едва заметен.

— Ты приведи меня на кладбище, а там разберемся! Да что ты там стружишь? Когда павиану не хрен делать, он в ожидании своей павианки нервно работает руками для собственного удовлетворения! Объясни тупому вояке, у которого питательная среда из мозгов вытекла еще в юнкерском училище, высокий смысл своего рукоблудия.

— Да вот, помнишь предупреждение, что если мы забудем пароль и отзыв, то нам будет таки плохо?

— Помню! Дальше что? Постой! Колья?

— Они самые! — ответил Морозов, шлифуя одно из них стекляшкой.

— Осиновые? — рассмеялся Дроздов и свалился со стула, — Ой, не могу! Все! Пора на экскурсию к Артемию Францевичу в Бахчисарай!

— Успокоился? Вот и отлично! Между прочим, меня в Эрегли только фаридов кинжал спас! Ой, плохо нам сегодня будет, если из всяких закоулков полезет всякое непотребство и ведь полезет! С другой стороны терять нам нечего, — согласился Андрей, разломал колья и выбросил мусор в корзину, — От комиссариков ни кольями, ни пулями не отмашемся, а нечисть авось не тронет!

Друзья собрались, проверили оружие, и вышли из комнаты. В коридоре никого не было, разве что из соседней комнаты слышались громкие тосты, здравицы и пожелания кому-то долгих лет жизни на благо революции, а так складывалось впечатление, что общежитие вымерло.

Прямо за скрипучей дверью окунулись в темноту и пару минут стояли с закрытыми глазами, чтобы не ослепнуть окончательно. И пока не вышли к центру города, казались сами себе бесплотными душами, витавшими в мокром, душном и беспросветном предначалье. На Большой Морской редкие фонари и свет в окнах позволяли разбирать дорогу.

Вот и памятная для Дроздова подворотня, познакомившая его с загадочной Гикией. Александр замедлил шаг, остановился и прислушался к темноте. Тревожно на сердце, а почему спрашивается тревожно? Да бес его знает почему! При этой мысли подполковник улыбнулся. В самом деле, не обошлось тут без рогатого, хвостатого и копытного создания.

— Земную жизнь, пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…, - пробормотал Андрей строки из бессмертного творения Данте и тоже остановился, — Ты чего?

— За нами кто-то идет…,- прошептал Дроздов и потащил спутника в подворотню.

Остановились, внимательно прислушались, затаив дыхание, и вроде бы даже что-то услышали потому, что этого ужасно хотелось разыгравшемуся воображению.

— Так, хватит Андрэ! — вздохнул Дроздов, — Берем себя в руки! Это ты все со своей мистикой! Идем и в случае появления вапленых гробов не стрелять!

В темноте появилась белесая громадина «адмиральского» собора. Вот уж где нежити нет места. Андрей хотел открыть калитку, но не смог приблизиться к ней. Казалось иная, неведомая сила не пускала в священное место, и капитан горько усмехнулся этому. Почему бы и нет! Ведь образы всяких и разных монахов неоднократно предупреждали о своем гневе по поводу непротивления злу и насилию. Морозов показал, где нужно свернуть и его друг сразу узнал дорогу, по которой шел за телегой с гробами своих командиров. Теперь ему проводник был не нужен, а торчавший из мостовой булыжник, о который тогда зацепился старший Манштейн, окончательно поставил мозги, ах пардон кость, на место. Мозги любят питательную среду в головах приват-доцентов, а не бронекость военных.

Возле разрушенной кладбищенской сторожки остановились, перекурили в укромном уголке и направились по главной аллее в глубь этого печального некрополя. Высокие деревья совершенно закрывали свет, корни мешали идти и вероятно потому не только Туркула с Врангелем, но и Колтышева в эту ночь мучала жестокая бессонница.

— Стой! — приказал Дроздов, — Мы ломимся как два слонопотама в камышовых зарослях! Твою мать, ни черта не видно! За такую экзотику я все припомню не только начальству, но и их далеким потомкам.

— Что будем делать? Стоять здесь до утра? — зевнул Морозов, — Или будут гениальные идеи в стиле барона Мюнхгаузена?

— Ты «чернокнижник» дивизии? Вот и действуй! — огрызнулся Дроздов, — Сделай нас котами, собаками Баскервиллей или просто зажги на небе канделябр! Не знаю! В уставе, о магической войне ничего не сказано.

Подполковник осекся и предостерегающе поднял руку. Морозов прислушался к ночи, и почему-то вспомнилась пещера под маяком в Эрегли. Скрип, противный, зубодробительный подобно смычку теребил нервы, извлекая из них аккорды первобытного страха. И от неслышной мелодии ночи пробудилось нечто черное, первобытное, давно забытое. Крови! Ужасно хотелось крови, чтобы упиться ею до бесчувствия и, отбросив в сторону дурацкие предрассудки, творить Зло, скрип-скрип!

Глаза Дроздова налились кровью, и руки жадно потянулись к горлу своего спутника. Кроваво-красные глазищи горели не добрым огнем и отбрасывали рубиновые блики на замшелые стволы деревьев. Морозов отступил на один шаг, потом еще один и выставил собой руку с масонским перстнем. Камень, тусклый при свете дня, ярко сверкал, разбрасывая вокруг ослепительно-белые стрелы, от которых ночь становилась еще темнее. Демон, овладевший душой Дроздова, остановил тело и недовольно взрыкнул, замурлыкал подобно адскому котику, и тело покрылось инеем в теплую ночь.

Скрипящее зло удовлетворенно выщипывало из невидимых струн мрачную музыку, а потом резко оборвало ее, испуганное ароматом асфодела и благовониями Стигийского болота. И в этот миг Дроздов остановился, увидел перед собой далеко не ангела и этот далеко не ангел взмахнул Сверкающим клинком, и демон взвыл от нестерпимой боли. Добыча! Почему она не безвольна? Скрип, скрип, скрип и полетел в Бездну.

Летел куда-то и Дроздов да так, что уши заложило противным вонючим смрадом и шмякнуло о раскаленные камни на самом дне бесконечности. И бесконечность завершилась тяжелым остывшим телом, его телом.

— А-а! — закричал Александр и получил такую пощечину, что моментально бросило в жар.

— Не ори, кретин! — продолжил Морозов и, для верности, ударил в подполковничий живот кулаком, — Успокойся!

— Ну, ты и сука! — задыхаясь, выдавил Дроздов, — Слушай! А я вижу! Ей, ей вижу! Нам в боковую аллею! Ищи могилу купца первой гильдии Мельникова! Ты чего?

— Не вижу! Ни хрена не вижу! Я, кажется, ослеп!

— Держи мою руку и не отставай!

Так они и шли мимо могил, слепой и зрячий. Андрея шаг за шагом преследовал запах тлена, следы смерти, в которые приходилось ступать уверенно, без дрожи в ногах и даже легкой тени сомнения. Дроздов шел уверенно или его вел кто-то нетерпеливо жаждавший встречи в урочное время и в урочном же месте.

* * *

Дева посмотрела на свои изрядно поредевшие фигуры и перевела взгляд на Люцифуга, который с показной беспечностью что-то считал, загибая когтистые пальцы. Архонт был доволен, более чем доволен, но близкую победу омрачала тень, не ясная, словно приближавшийся рок. Дева взглянула на пустую клетку перед фигуркой мага, которая прикрывала проходную пешку и задумалась.

 

Глава 14

Дроздов остановился, оглянулся назад и удовлетворенно крякнул. Он стоял перед могилой своих командиров. Поваленное дерево, могила купца первой гильдии, кладбищенская ограда — все совпадало до мелочей, кроме снега. Снег. Они тогда вгрызались в мерзлую землю, молча курили да изредка грелись разведенным спиртом.

— Андрей! Ты как?

— Слегка попустило! Черт побери! Кто-то идет и это не человек! У него нет ауры! — ответил Морозов и коснулся руки друга, когда тот попытался закурить.

— Хм-м, — вздохнул Дроздов и расстегнул кобуру на поясе.

Полночное кладбище ожило шуршанием гравия, треском ветвей и нервным причмокиванием спешившего на встречу. Он неуверенно остановился, шумно потянул воздух и чем-то лязгнул, противно так лязгнул, словно металлом по стеклу. Морозов был не так уж и слеп, как могло ему самому показаться. Он видел ауру деревьев, настороженное сияние травы под ногами и туманные ошметки, бывшие связным со свитой. Со свитой? Об этом Туркул ничего не говорил. А свита какая, сущие угробища, прости Господи!

Дроздов одернул гимнастерку, громко прокашлялся и посмотрел на оцепеневшего спутника. Чего это он? Эх, Андрюша, Андрюша! Сведет тебя в желтый дом твоя мистика, и дюжий санитар с неповторимой аурой будет пичкать всякой гадостью, чтобы питательная среда вместе с червями омертвела. А насторожился как! Если человек умелый конспиратор, то хвала ему, а не гробам вапленным со скелетами.

— Дрозды улетели на юг-г! — глухо, словно из Преисподней, прокаркал голос, в котором не было ничего человеческого.

— Еще не осень! — последовал ответ Дроздова и связной в нерешительности остановился, словно не мог преодолеть какую-то невидимую черту, — С кем имею честь, сударь?

Связной молчал, лишь как-то странно сопел, словно страдал насморком, или еще какой хворью. Безмолвие затянулось до неприличия. Дроздов сделал шаг навстречу и застыл словно статуя, неподвижная, пугающая своей реалистичностью. Андрей мрачно смотрел на фигуры с серпами и их предводителя, мрачного демона со сверкающей косой в руках. Чудище удивленно взглянуло на Морозова, не поддавшегося колдовству, источавшего силу, темную и неприятную для его демонического естества.

Мир стал другим, более осязаемым и Морозов даже несколько растерялся, увидев, что деревья загорелись бледным фиолетовым светом, усиливая и без того острое чувство нереальности событий. И опять, как в горах Тавра, ночь сменилась пасмурным днем. Исчезло кладбище, и капитан снова был жрецом, мудрым и непреклонным выразителем воли древней богини. Не могла или не хотела помочь богиня. Кто их поймет этих богов, богинь и мелких демонов! Вот и выкручивайся сам приват-чернокнижник.

А в ушах стоял презрительный смех существа упоенного силой, близкой победой под лязг серпов призрачной стражи. Они сжимали кольцо, подходили все ближе и ближе, повинуясь странному ритму. Словно сертаки танцуют, мерзавцы! Ну, так потанцуем вместе. Ощущения Андрея настолько обострились, что казалось, будто демоны двигаются непозволительно медленно. Серпы в самый последний момент разрезали пустоту, и ночь прорезало недовольное шипение.

Но что это? Неужели царица смилостивилась? Лунный металл перстня засверкал, переливаясь всеми цветами радуги, и рука налилась тяжестью серебристого меча. Призрачное оружие! Ничего себе призрачное! И новый аккорд сначала зазвучал диссонансом, а потом слился с мелодией. Серпы жалобно вскрикнули от боли.

Что-то скользкое, ледяное охватило ноги и выбило из ритма. Теперь уже адские серпы частенько успевали коснуться тела и ранили. Да раны те были не телесные, а иные! Силы медленно, капля за каплей покидали тело и мышцы цепенели, и сил едва хватало на отражение ударов. Танец со змеями! Тоже мне жрица Нагга!

Коса едва не снесла голову, и демоны с недовольным шипением растворились во мраке, из которого выползли. Что-ж, костлявый, решил сам добить? Ave Deva, morituri te salutant! И они застыли друг перед другом на мгновение, словно примеряясь, обратились мысленно к сильным мира сего и увидели два пальца опущенных вниз.

Андрей увидел, как демон покачнулся, неуверенно сделал пару шагов и расстаял, словно его не было, а поединок, вымотавший все силы, казался невероятным сном. Сном? На месте гибели потустороннего чудища лежал человек, мертвый, мертвее не бывает. Обычный человек был, в потертом пиджачишке, ношеных переношеных сапогах. Короче, роботяга роботягой. Но был! И, холодный, задубел сверх всякой меры. Сколько же ты тут лежишь, друг сердечный?

Капитан присмотрелся к покойнику, посветил спичкой в остекленевшие глаза и покачал головой. Только этого не хватало! Призраки призраками, но бесплотное суду не подлежит, а вот «контрики», как выражаются местные товарищи, вполне, более чем вполне.

— Ты формено, спятил! — возмутился Дроздов и ногой перевернул труп, — Связного угробил! Я только хотел шаг сделать, а ты уже дров наломал!

— И тут же заставил окоченеть! — огрызнулся Морозов.

— Хрен тебя поймешь! Это тебе не в подвале с киркой ковыряться! Тут, согласно уставу, думать не надо! Идем отсюда!

— Стой, Саша!

— Чего ты там увидел? Решил заупокойную молитву прочитать? — сплюнул на землю Дроздов и закурил.

— Боже! Этого не может быть! — перекрестился Морозов, — Но почему! Этого не может быть!

— Платочек дать, крокодил страдающий?

— Саша! Заткнись, ради всего святого! Это же Пашка, брат Ани Гросснер! И я его не убивал, лишь… Все-равно не поймешь! Господи!

Андрей обыскал карманы покойника, но ничего не нашел, даже документов, лишь медальон с изображением Святого Павла. Не помог тебе праведник, не охранил от демонов, а продал им если не душу то тело. Да причем тут святые и нечестивые! Нельзя быть ангелом в Аду!

 

Глава 15

Далеко не впервые Фишман ночевал на работе, а тут что-то страшно стало и тоскливо. Иосиф проснулся, зажег спичку и посмотрел на часы. Начало второго ночи и на улице темень, хоть глаз выколи. Сон куда-то улетел и, ощущение такое будто сдернули одеяло и водой окатили. Иосиф нервно закурил, подошел к открытому окну и вдохнул тяжелый, необычно горячий воздух. Будто море исчезло и, вместо него появилась, сбежавшая из Туркестана, раскаленная пустыня.

— Кто!…, - испуганно крикнул чекист, обернулся и замер от неожиданности.

В кабинете появилась весьма странная процессия, из ничего появилась, словно кошмарное сновидение. Темные фигуры остановились перед столом, и Фишман увидел лица холодных, безжалостных судей. Иосиф поискал взглядом демонка, и не нашел. Вот тебе и договор! Все здесь собрались, сволочи. Кернвальд с итальянской сукой. Гаманенко, покрытый коркой запекшейся крови. Посиневшая гадина, мадам Гросснер, в кругу пущенных в расход дамочек.

Иосиф попятился к стенке, когда мертвецы, стали подходить, вытянув перед собой руки. Все! Дальше некуда! Плечи коснулись шершавой стены, и комиссар закрыл глаза. Ничего не произошло и не хотело происходить. Иосиф приоткрыл сначала один глаз, потом другой и с удивлением отметил, что наступило серое, покрытое тучами утро.

Фишман поставил в подсобной комнатушке чайник, потрогал рукой трехдневную щетину и нехотя стал намыливать подбородок. Сон не сон, а таки неприятно и, чего греха таить страшно. От неожиданного стука в дверь Иосиф вздрогнул, и щеку прочертила кровавая полоса.

— Кто там! — недовольно крикнул оперуполномоченный, — Ч-черт побери!

— Ты здесь, Иосиф? Слава богу! — послышался голос Алксниса, — С ног сбился! Думали, тебя в живых нет!

Литовец вошел в комнату, посмотрел на коллегу и устало опустился на стул, потирая опухшие от бессонной ночи глаза.

— Что за срочность, Сигизмунд? — скривился от боли Иосиф, когда одеколон смочил порез на щеке, — Заработался и заснул в кабинете.

— И хорошо-о! — протянул Алкснис, — Твой дом сожгли дотла и соседи всякую чушь говорят! Прямо-таки массовое помешательство!

— Шутишь? — растерянно вздохнул Иосиф, — Я тут скоро с ума сойду, разбираясь с контрой…

— Какие уж тут шутки! — огрызнулся Алкснис, — До сих пор в горле першит от дыма! Игнат тебя не нашел и примчался ко мне около часа ночи! Соседи божились, что видели какого-то типа в чалме, старомодных одеждах, который проклинал шайтана, осквернившего его дом. Потом этот несознательный фанатик исчез, словно сквозь землю провалился!

— Алим! — пробормотал Фишман, — Чертовщина!

— Какой Алим? Так ты его знаешь? — приподнялся Сигизмунд, — Вызываем чоновцев и поехали!

— Куда? — махнул рукой Иосиф, — Рассказывали мне тут одну легенду, а так! Не ловить же всякую хрень из дедовских сказок!

Алкснис уже не слышал последней фразы и заснул после безумной огненной ночи. Фишман добрился, побрызгал холодной водой в лицо и, попивая жиденький чай, размышлял о деле, порученном загадочным товарищем Петровым. Пробегали с Алкснисом два дня и не нашли никаких подпольных чернокнижников, трупоходящих белогвардейцев и хитрых шпионов, грабителей святынь братского турецкого народа. Оставался загадочный Андрей, которого в беспамятстве звала эта гадина Гросснер. Стоп!

Фишман отставил кружку с недопитым чаем и направился в кабинет, насвистывая привязавшуюся со вчерашнего дня песенку о раскинувшемся море. Достал из сейфа тяжелый семейный фотоальбом Гросснеров и принялся рассматривать снимки и подписи к ним. Гляди, какая расфуфыренная гимназисточка! А это кто? Ага, ее братец с родителями! Ладно, с братцем разберемся! Это дамочка с мужем в городском саду на празднике в честь приезда Великого Князя. Сплошная хренотень! Сестры милосердия Севастопольского госпиталя, Рождество 1920-го. Так, это фигня! Интересно, интересно! С фотографии смотрел молодой прапорщик в парадной форме, Андрей Леонидович Чижов. Погиб при обороне Порт-Артура. Отложим в сторону. Еще один! Прекрасно! Фотография запечатлела молодого человека на фоне стола со всякой стеклянной хренью. Чего здесь, ого! Студент Харьковского Императорского университета Андрей Морозов милой Анечке на долгую память, 1907-ой год. Замечательно! Андреи больше в семейном альбоме не прятались, и Фишман отложил в сторону фолиант.

За окном уже наступило утро, необычайно тихое, даже крикливые торговцы куда-то исчезли, вместе с извозчиками. А впрочем, какие извозчики вместе с торговцами в пять утра? Из бухты слышались отдаленные корабельные гудки, и Фишман в такт им зевнул.

— Разрешите войти! — послышалось в приоткрытую дверь, — Начальник караула! Тут один гражданин пришел, а кругом никого! Благо вспомнил, что Вы и товарищ Алкснис тут спозаранку!

— Хрен с ним, пусть заходит! — согласился Иосиф и мрачно посмотрел на караульного.

В кабинет, словно пугливый зверек, протиснулся плешивый мужичонка, потоптался на месте, теребя засаленный картуз, и поклонился.

— Присаживайтесь, — буркнул Иосиф и, попыхивая папиросой, остановился возле окна, — Что случилось, папаша!

— Тут, это! Того! Я живу недалеко от Никольского кладбища! А оно того, дело стариковское, по ночам не спится. А сегодня ночь была дюже душная, даже дышать трудно! Так вона чего, я же и говорю: смотрю, а оно как молния бьет и грому ни ни! Ну, перекрестился я! Хоть и старый уже, а помирать не дюже охота!

Иосиф мрачно рассматривал словоохотливого старичка, курил папиросу за папиросой и, мысленно, торопил посетителя. Усталость тут же слетела, даже зевота прекратилась от услышанного известия.

— Интересно оно мне стало, чево там сверкало! — тараторил старичок, — Как развиднелось, ото пошел я посмотреть на ночные чудеса. Прошел через калитку и по тропинке прямо к тому месту! Я там все тропинки знаю, потому, как служил церковным сторожем. Так вот, возле заброшенных могил я нашел мертвеца и сразу сюда! Я же понимаю, гражданин начальник!

Фишман чуял, что покойник на кладбище как-то связан с ним и не только с ним. Иосиф пытался все делать в спешке, но получалась обычная суета. Алксниса оказалось разбудить не так просто. Литовец проснулся, бессмысленно посмотрел на коллегу и опять отключился.

— … ты вота милок молодой ышо! — слышалось дедовское поучение бедняге караульному, — А я вот Крымскую помню! Погано, но помню! Никольское-то аккурат после нее стало. А старики сказывали, что как строили церкву нашли там идолище поганое! Святой угодник храмину защитил, а вот погост не всех принимал! Как батюшка Михаил ни старался, а ничто не помогало! Уж и одного шибко умного ляха вызывали и хренушки! Сказывают запил после этого лях и крепко запил! Во двор идем? Ну, проводи меня онучек…

Старческое скрипение затихло, и Фишман опять принялся будить Алксниса. На этот раз усилия увенчались успехом и Сигизмунд, протирая глаза, вполне осмысленно взглянул на сослуживца.

— Что-тоо случило-ось?

— Тут сигнал сознательного товарища! Надо ехать на Никольское кладбище! — сообщил Иосиф, — Потом разберемся и с пожаром и с контрой!

— Думаешь на-ам уже пора-а? Тьфу!

Сигизмунд поднялся, сунул голову под струю холодной воды и долго отфыркивался, пока совсем не проснулся. Следователи вышли в коридор, хмуро здороваясь с окружающими, прошли на задний двор к чихающему автомобилю, чтобы терять время в ожидании армейского фельдшера.

— Думаешь, труп имеет отношение к нашему делу? — покачал головой литовец и хлебнул из фляги воды, — Посмотрим, пинкерто-он!

— Смотри! — протянул Иосиф три фотографии, — Два Андрея и братишка этой гадины Гросснер! Она, когда ее кондратий хватил, звала Андрея, видно знала, что он в городе! А без этого супчика, контры недобитой, Павла не обошлось!

Фельдшер, неторопливо подошел к чекистам, поздоровался и, посмотрел на серые стены бывшей гостиницы.

— Сколько можно ждать, товарищ! — возмутился Фишман и мрачно кивнул, увидев сигнал шофера.

— Не волнуйтесь, товарищ! — хихикнул медик, — Покойники, оно, народ смирный! Никуда, мать его так, не убегут! Поехали, что ли? Аль кого ждем?

Автомобиль, на удивление, завелся почти сразу и вырулил на улицу, заставив залаять пару бродячих шавок. Из кузова слышался задорный смех чоновцев, которых потчевал своими байками не в меру говорливый дедок. Ну и пусть! Фишман опять посмотрел на фотографии, пытался запомнить лица незнакомых ему людей, сомкнул налившиеся свинцом веки и, сам того не желая, отключился, чтобы услышать тихий вкрадчивый голос: «Мой раб! Ты верен договору и вновь стремишься, через трупы, к власти! Желаешь обрести закон и по нему судить, кто ниже, стать демоном могучим и, на миг, повелевать судьбою похотливой. Но лишь на миг и это тоже выбор. Ты смертен, глупый раб, и хочешь силы, что на крови замешана в начале мирозданья? Бери ее, коли достанет воли, обиженный судьбою жалкий червь!»

Автомобиль надсадно чихнул и остановился у кладбищенской калитки. Из капота пошел пар и шофер, злобно ругаясь, принялся возиться с техникой, а чекисты собрались возле разрушенной сторожки. Дед продолжал бухтеть о былом и знатно бухтел, со вкусом.

— Знаешь, Иоси-иф! — улыбнулся Сигизмунд, — Еще один такой де-ед и можно писать диссертацию по фольклору в Тартусско-ом университе-ете!

— Показывайте покойника, товарищ! — оборвал литовца Фишман, — Двое у сторожки! Остальные за мной!

Под сенью деревьев пасмурное утро показалось чекистам сумрачным холодным вечером. Могильный тлен словно возмутился вторжением и возмущался наглой бесцеремонности посмевшей нарушить привычную размеренность.

Идти пришлось в довольно долго, пробираться через колючие заросли, проклиная, трусившего впереди, старичка-лесовичка. Деревья недовольно шелестели над головой, бросались сухими ветками и заставляли траву цепляться за ноги, а после бессонной ночи и не такое покажется. Иосиф остановился, чтобы перевести дыхание и попятился, увидев мертвецов в серых саванах на фоне серого же неба. Покойники грозили костлявыми пальцами, поднимали потускневшие нательные кресты и шелестом сочной зеленой листвы грозили адским огнем.

— Иосиф! — послышался окрик Алксниса, — Иди-и сюда-а!

— Подожди! — ответил Фишман, раздвинул кусты и оказался на лужайке, тихой и запущенной, словно где-нибудь на яйле.

Пятачок возле поваленного дерева был выжжен настолько, что земля под ногами казалась тщательно просеянным черно-серым песком. В опаленном круге лежал полуобгоревший труп, одетый в лохмотья и скалился на удивленных гостей. Чего, спрашивается, пришли? Умер человек на кладбище в надлежащее время и в надлежащем месте, так нет, обязательно нужно в костях ковыряться.

Фишман с трудом подавил подступившую к горлу рвоту и посмотрел на фельдшера. Медик осторожно вошел в круг, раскрыл чемоданчик и долго возился, удивленно качая головой. Фишман удивленно вскрикнул и полез в карман за фотографией. Да, это он! Обезображенный до неузнаваемости, но он, Павел фон Крузенберг!

— Эка его отделали белые сволочи! Друг с другом грызутся, шакалы! — процедил Иосиф и протянул литовцу фото, — Смотри каков красавец!

— Он! — согласился Сигизмунд и посмотрел на фельдшера, отряхивавшего, с колен землю, — И, ка-ак?

— Да никак! Стреляли, может и сегодня ночью, а тюкнули, может и с неделю! Вот так! Ну, я это, в госпиталь! Не обессудьте уж!

Фельдшер пожал руки чекистам и, насвистывая песенку, скрылся за деревьями по едва заметной тропинке. Чоновцы растерянно смотрели на отцов-командиров, не зная что делать, а старичок, знай себе, курил старую глиняную трубку да вспоминал Николая-угодника.

— Дедуля! — обернулся к нему Фишман и замер от удивления, — Ты куда пропал?

— Уше-ел наверное, домо-ой! — невозмутимо покуривая ответил Алкснис, — И на то-ом спасибо!

Иосиф осторожно вошел в круг и посмотрел в оплывшее лицо покойника. Тускло поблескивали золотые коронки зубов, выпученные стеклянные глаза и губы, почерневшие от огня, слегка шевелились. Фишман хотел бежать и не мог противиться злу, оживившему мертвеца: «Твой враг не здесь, покорный меч, таящийся во мраке, отправит в Ад любого, кто кровью напоит, с небес низвергную силу. Черпай источник силы, пей до дна и кровью услади архонта душ, бессмертного владыку».

— Иоси-иф! Ты чего-о? — опешил литовец, отступил на шаг, увидев налившиеся кровью глаза.

Рука Алксниса потянулась к револьверу и во время, черт возьми, потянулась. Сигизмунд выстрелил в воздух и, в тот же миг грудь обожгло пламя, бросило к ближайшему дереву, распластало по шершавой коре и заставило сползти на землю.

— Что с Вами, Иосиф Яковлевич? — подбежал к следователю командир чоновцев, — Чего это он?

— Ничего! Я его просто раскусил, гниду! — нервно ответил Фишман и устало опустился на землю, — Это он ночью убил связного контры!

А рядом с трупом опять появился демонок с косой, облизываясь, посмотрел на труп Алксниса и подобострастно поклонился хозяину. Фишман улыбнулся в ответ, чем немного напугал младшего командира. Впрочем, улыбка мгновенно сменилась маской усталости и, чоновец удовлетворенно кивнул.

Обратно автомобиль ехал даже слишком быстро, по мнению Фишмана, но сидевший рядом призрачный телохранитель внушал уверенность, твердую, тверже не бывает уверенность, несмотря на два трупа. Может впервые комиссар себя чувствовал не героем, а злобной крысой, сожравшей более слабого соперника. Кун, Пятаков, Землячка пока при власти и, к сожалению, не по зубам молодому и наглому грызуну.

 

Глава 16

Андрей еще издали увидел друга, который, отдыхая на лавочке возле общежития, сосредоточенно уродовал кухонным ножом ветку. Палка, судя по всему, упорно сопротивлялась и, не желала признавать себя «крокодильей отрыжкой», «страусовым вертелом» и «сучьей ковырялкой». Рядом стоял парнишка лет девяти и с интересом смотрел на усилия «дяденьки военного». И все-таки, упрямая палка покорилась. Александр торжествующе протянул мальчишке жалкое подобие солдатской шашки и добродушно улыбнулся.

— Спасибо, дядя! — неумело отсалютовал игрушечным оружием будущий вояка и убежал играть на соседнюю улицу.

— О, явился, гроза самотопов! — приветствовал друга подполковник, — Присаживайся, злобный пожиратель шпангоутов! Как работа на благо рабочих всех стран?

— Воспитываешь смену, пока я с заклепками воюю? — отшутился Морозов и запыхтел трубкой, набитой крепким табаком.

— Дети есть дети, Андрей! Моему сыну, Славику, наверное, столько же! — вздохнул Дроздов, — Что будем делать, лохарг меднокостыльный?

— Остается отец Викентий или …, - капитан задумался, — Ничего в голову не приходит. Не искать же по пещерам доблестных партизан?

— Крокодилы, мой друг, и не такое ищут и находят. Прикинутся бревном, тихо подплывут и отгрызут, если успеют, неосторожному страусу тело по самую шею. Мы не страусы и ждать местных крокодилов не будем. Завтра посетим Бахчисарайский желтый домик, попьем чаю с Артемием Францевичем и, может быть, чего узнаем, — размышлял вслух Александр и скептически посмотрел на друга, — Пусть я думать и не умею, но зато звание повыше будет, поэтому поступим так. Я навещу сначала отца Викентия, увижу связного с господами партизанами, и посмотрим, как оно выйдет. Оставайся охранять луноликую царственную особу, почитывай свою книжонку и, если повезет, станешь на том свете консортом. Замучился я от безделья.

— Осторожнее там, без фокусов, — зевнул Морозов и вытер пот со лба.

Подполковник лениво вышел на Большую Морскую и осмотрелся в поисках извозчика. Возницы, судя по всему, отдыхали в тени и совсем не хотели вести красного командира за город. Пришлось идти к Херсонесскому монастырю пешком. Путь, конечно знакомый, но по жаре неблизкий. Александр, вспомнил продавцов сельтерской и, в сердцах, сплюнул на тротуар. Золотопогонный Севастополь безвозвратно ушел в прошлое. От таких мыслей еще сильнее захотелось пить, именно пить, а не хлестать с горя водку или мерзкий токмакский самогон. Александр с опаской посмотрел в небо и вытер слезившиеся глаза. Богини, конечно, еще те стервы, но не до такой же степени. Может, Гикия пожаловалась? Офицер опасливо огляделся по сторонам и ускорил шаг.

Караимское кладбище было под горой и, казалось, дрожало в горячем воздухе, было чем-то нереальным. И, эта самая нереальность, сгустилась в две уродливые фигуры, искрившиеся солнечными бликами. И привидится же такое? Наверное, в голову напекло. Между тем фигуры сгустились, стали, осязаемы настолько, что повеяло холодом. Не спокойно у них там, в призрачном мире. Также бушуют войны, а хитроумные интриги даже призраков сводят с ума. Совсем плохо, когда бесплотные покойнички, среди белого дня такое вытворяют. Нечто в черном плаще, глубоко нахлобученном капюшоне, весьма лихо нападало на красивую охотницу. Женщина отбросила бесполезный лук и отбивалась длинным кинжалом. Синяя сталь оставляла глубокие зарубки на черном теле шеста, а шест, судя по всему, был страшным оружием.

— Гикия? — удивился Дроздов, — Я сейчас, вот …

Однако, ни сейчас ни чуть позже Александр не смог помочь. Его весьма мягко, можно сказать даже деликатно, заставляли быть зрителем поединка призрачных гладиаторов. Гикия грациозно увернулась, и сталь распорола капюшон. Плащ прикрывал пустоту. На мгновение в невидимой плоти промелькнул недовольный взгляд и снова плащ с капюшоном атаковал архонтессу. Удар, еще удар и кинжал рассыпался десятками синеватых осколков. Черная молния сверкнула за спиной, и воительница сначала опустилась на колени, а затем рухнула на землю. Ее противник торжествующе наступил на грудь и, тело женщины судорожно выгнулось. Александр подумал, что сходит с ума, когда прямо в небе увидел холеное, пресыщенное лицо и, поднятый вверх указательный палец.

Офицер подбежал к Гикии, поднял невесомое тело на руки, и поспешил в сторону Херсонеса. Александр, казалось, ощущал тепло ее рук, прерывистое дыхание и захотелось вернуть ей осязаемую плоть и кровь. Развалины показались слишком уж быстро, словно кто-то перенес в желаемое место к дому архонтессы.

— Брось демоницу! Добей нечестивое отродье и сожги идолище! — проскрипел голос рядом, — Окажи милосердие страждущим!

Дроздов не обернулся, лишь толкнул ногой ворота усадьбы, и они легко подались. Никого. Слуги куда-то исчезли, лишь запустение и тлен царили в доме. Александр прошел в потерявший былой блеск атрий, остановился возле ложа и мрачно оглянулся по сторонам. Яркий свет на мгновение ослепил, заставил потерять сознание и упасть на камни. Очнулся Александр от легкого прикосновения. Рядом стоял монах, шептал молитвы и набожно крестился.

— Может позвать лекаря, сын мой! — поклонился инок.

— Нет, не надо, — буркнул Дроздов, — Проводите лучше к отцу Викентию.

Солнце начинало клониться к закату, хотя камни еще дышали жаром. Во рту совсем пересохло и, Александр с жадностью посмотрел на флягу в руках монаха. Божий человек напоил теплой, слегка солоноватой водой и покачал головой. Каменистая дорога вскоре вывела к тенистому монастырскому саду.

— Подожди здесь, сын мой! — сказал провожатый, — Я узнаю, примет тебя отец игумен или нет! Он очень занят в последнее время.

Дроздов согласно кивнул и устроился на лавочке под тенистым деревом. Происшествие с Гикией не то чтобы напугало, а скорее заставило задуматься о собственном здоровье. За столько лет корабли не выдерживают, и приходится резать некогда грозные махины на куски металла. Сколько это раз черепушку латали? Первый раз после наступления в Галиции, а потом уже и не припомнить. Пытался вспомнить лицо жены и не смог. Вот так!

— Я слушаю тебя, сын мой! — раздался за спиной приятный голос.

Дроздов от неожиданности вздрогнул и обернулся. Отец Викентий был невысок ростом, но крепок и ему бы впору была шашка, а не епископский посох. Их преосвященство разгладил окладистую бороду и с интересом посмотрел в глаза посетителя.

— Мое почтение, — поклонился офицер, словно был на приеме, — Дрозды улетели на юг!

— Дрозды? — посмотрел в небо отец Викентий, — Рановато, еще не осень. Вот после Покрова, пожалуй. Пройдемся, сын мой! Чем могу помочь?

— Барон …

— Не надо! Господь отвернулся от тех, кто забыл святое слово и поклонился поганому идолищу! — стукнул посохом игумен, — Демону продали души и хотите благословения? Не ожидал я такого, ох не ожидал! Нечисть привести в святой город! Нельзя изгнать одну скверну с помощью другой! Пуля в висок была бы для тебя меньшим грехом, чем выполнение такого приказа.

— Прикажете, Ваше Преосвященство, добровольно идти на убой? Так чем же это лучше самоубийства?

— И стали они подобно зверям диким, ибо алкали крови! Да! И еще раз, да! Только сыны Божьи могут славить своих убийц, ибо не ведают они, чего творят.

— Крокодилы и страусы! — возмутился Дроздов, — Ведают они! Хорошо ведают, мерзавцы! Подставить щеки? Если бы только этим обошлось! Взгляните вокруг, отче!

— Я не слеп, сын мой! И не ругайся в святом месте, не на конюшне находишься! Господь терпел и нам велел. Он смог спасти всех, но не каждому дано спасти собственную душу. Когда увидишь истинный свет, приходи. Изыди, пока не проклял!

Отец Викентий отвернулся от белогвардейца и торопливо ушел к храму Равноапостольного князя Владимира. Александр мрачно махнул рукой и направился в сторону Карантинной бухты. Миновал старое чумное кладбище, вышел к полуразрушенной усадьбе местного урядника, а там уже и городская окраина близко. Тявкнула шелудивая собачонка и ей стала вторить вся бродячая стая. Собачий концерт был прерван корабельными гудками в бухте и Дроздов, чертыхаясь, выбрался на улицу, петлявшую в сторону убогой церквушки.

События складывались совсем плохо. Александр закурил и пару минут вспоминал последние наставления Колтышева. И как прикажете выполнять подобные приказы? Если и последняя связь провалится, то впору выходить ночью на улицу и выть при виде небесного лика богини. Хорош святоша! Откуда он узнал о языческом идоле? Не получится из меня Святой Георгий. Дроздов замер, увидев на дороге женщину с черным цветком в руке. Гикия?! Дама поклонилась, уронила под ноги цветок, и тот рассыпался черным дымом. Александр замедлил шаг, перекрестился и архонтесса, обнажив кривые желтые клыки улыбнулась, через мгновение стала костлявой старухой с косой, а потом и вовсе исчезла.

Аккуратный дом, утопавший в зелени, подполковник нашел почти сразу, хотя и был здесь всего один раз после веселой пирушки прошлым летом. Прошлым летом? Всего год! Александр постучал в калитку. Никто не ответил, хотя в саду слышался визгливый женский крик, звон разбитого стекла, испуганное тявканье собачонки. Дроздов улыбнулся. Бывшая медсестра, ставшая женой капитана Шайзона, всегда отличалась крутым нравом, пожалуй, даже слишком крутым для такого тихони.

Подполковник ударил кулаком в калитку так, что она жалобно скрипнула. Крики в саду умолкли, и Дроздов увидел старого знакомого, семенившего на коротких кривых ходулях по усыпанной щебнем дорожке. Столь непрезентабельная внешность не мешала Шайзону быть одним из лучших конников Барбовича и лихо рубиться с красными. Не любили бравого капитана за мелкую, подленькую душонку, и за это ему доставалось по физиономии в офицерском собрании.

— Мое почтение, Константин Григорьевич! — поздоровался Дроздов, — Рад видеть тебя! О, Боже! Бороду отрастил, как …

— Ты? — удивился капитан, отшатнулся, и его заплывшие глазки воровато забегали, — Откуда? Понимаю, жизнь. Пришлось и тебе переступить гордость. Проходите в дом, Александр Михайлович. Мне, вот, приходится торговать на рынке, — Видел бы мой почтенный батюшка … Ниночка! Ниночка! У нас гости. Собери чего-нибудь на стол!

Бывшие соратники прошли на веранду, утроились за грубым колченогим столом и минуту другую молчали. Дроздов закурил, поклонился жене Шайзона и подождал, пока дама не скрылась в погребе.

— Дрозды, между прочим, улетели на юг, — пробормотал Александр и внимательно посмотрел в глаза собеседника.

— Еще того, не осень, — замялся Константин Григорьевич, — Как там оно? Все наши …

— Живут. Пока не перестрелялись окончательно и тихо разбегаются с тонущего корабля. Те, кто имеет за душой, уехали в Париж или Берлин, остальные выбрали пулю в лоб или спиваются, что одно и тоже.

— Понятно! — кивнул Шайзон, — Здесь тоже не сахар. Господа товарищи припоминают старое. Сам знаешь, со школой вольноопределяющихся далеко не уйдешь. До германской я был приказчиком, вот и торгую теперь брюквой. Благодаря Орловскому и его бандитам, хватают всех без разбора. Ни о каком десанте не может быть и речи. Бегите отсюда, Александр Михайлович! Надо выпить, а то совсем тоска замучала.

Капитан вышел в соседнюю комнату и долго, звеня посудой, возился в шкафу. Дроздов презрительно улыбнулся, заметив отражение в зеркале. Мелкая душонка! Даже убить не может по-человечески. Яд, что ли сыпет? Так проще и надежнее, тихо, красиво, без лишней пальбы и луж крови. Может его просто пристрелить? Дроздов, раздраженный встречей с игумном монастыря, решил подождать развязки.

— Водочка еще та, из старых запасов! — суетился гостеприимный хозяин, — Тут раньше купчина жил и хорошо жил. Ниночка у меня мастерица. Готовит, пальчики оближешь!

— Не сомневаюсь, — ответил Дроздов и поклонился даме, ставившей на стол казанок с вареной картошкой.

— Ну, как в былые годы! — предложил Шайзон, и поднял стакан с водкой, — За нас!

Дроздов поднялся и с достоинством, как положено среди господ офицеров, и пригубил, до дна не получилось. Стакан, после удара сзади по голове выпал из рук и со звоном разбился под ногами. Александр покачнулся, жадно хватал ртом воздух, пытался дотянуться к горлу капитана, но грузно свалился на пол. Константин Григорьевич извлек револьвер и хотел уже сделать, для верности, выстрел в голову бывшего сослуживца, но остановился, увидев предостерегающий жест супруги. Правда, зачем шуметь?

— Извините, Александр Михайлович! — перекрестился Шайзон и выпил водку, — Царствие тебе небесное, совсем скоро! Ниночка! Нинка, черт тя побери! Бегом в бывший «Гранд отель» к товарищу Фишману! Скажешь шпиона отловили, из бывших. Та не возись, дура! Если он очухается, нам поплохеет. Стой, дура! Куда ремни девала? А, ладно …

Голова прямо раскалывалась, но даже сквозь боль Дроздов услышал торопливые шаги женщины и хлопанье двери. Еще через минуту Александр ощутил сдавленное пыхтение предателя, неуверенную возню с ремнем и поминание всех чертей, чертовок и чертовых детей. Подполковник резко вырвал руки и нанес удар кулаком. Что-то хрустнуло, растеклось теплыми струйками и сдавленно завыло.

Держась за лицо, Шайзон катался по полу, не в силах сказать ни слова. Александр коснулся ладонью головы, посмотрел на окровавленную ладонь и со всей силы ударил ногой в живот бывшего офицера. И еще раз, для остроты ощущений, ударил так, что тело откатилось к порогу. Не видел Дроздов черной фигуры за спиной и костлявой руки с опущенным костлявым пальцем вниз. Шайзон очнулся, на мгновение увидел красивое лицо с презрительной улыбкой на устах и согласный кивок фигуре в черном балахоне. Демонок, или нечто ему подобное, склонился к ненужной пешке и сверкающим серпом перерезал горло. Тело конвульсивно дернулось и захрипело. Александр удивленно посмотрел на окровавленный кусок стекла, перекрестился и выбежал на пустынную улицу. Никого.

Уже по дороге домой увидел тарахтевший грузовичок и недовольно покачал головой. Засветился, по-дурацки засветился, как мальчишка попал в ловушку. Шайзониха почти наверняка его узнает и продаст с потрохами товарищам в кожанках. Только и остается бежать в Балаклаву и дожидаться шхуны. Через две недели … Бред! Кто им даст эти самые две недели? Может богиня и выручит, если будет в настроении, спасет от краснопузых демонов и поможет сдохнуть без мучений.

Морозов валялся на кровати и листал очередной мистический опус, найденный в подвале общежития. Дроздов всегда удивлялся способности друга находить никому не нужное барахло, и быть при этом вне себя от счастья.

— Как дела? Воруешь у крыс еду? — шутливо, но без обычного апломба, сказал подполковник, — Эти хвостатые забавники теперь умрут с голодухи и будут проклинать негодяя, который хуже дворового облезлого кота.

— Что-то случилось? — отложил книгу капитан и мрачно посмотрел в окно, — Судя по всему, наломал дров и много наломал.

— Прилично, хотя и не по своей вине, — вздохнул Дроздов, — Вариант с настоятелем отпадает, а связной продался большевичкам и умер.

— С твоей помощью, конечно? — зевнул Андрей, — Не можешь без приключений!

— Шайзона помнишь? Я его легонько толкнул ногой, а он взял и перерезал себе горло стеклом. Хотел меня сдать, но не вышло. Сам не пойму как это все получилось. Его жена вызвала чекистов, но я ушел раньше.

— Умойся! Вся голова в крови, — кивнул Морозов и опять углубился в чтение.

Дроздов снял гимнастерку, взял полотенце и направился в умывальник, насвистывая одну из фривольных гимназических песенок. Ссадина на голове ныла, щипала от мыла, но уже не кровоточила. Эта мелкая боль немного привела мысли в порядок и заставила трезво оценить ситуацию. Военных в Севастополе много и потому найти Дроздова будет нелегко, но рано или поздно произойдет. Отсиживаться можно и в горах, забиться в каменную нору и выждать две недели. Противно, стыдно, но и подыхать почем зря не лучший выход. Спрятать реликвию у Артемия Францевича, а там и к шхуна приплывет.

— Ты что заснул? — улыбнулся Морозов, — Голова болит?

— Ничего страшного, — ответил Дроздов, — Задумался немного. Какие мысли тебе подсказала крысиная пища? Попробовал бы отобрать еду у крокодила? Как грызанет, так грызанет и слезу всенепременно пустит. Я слушаю.

— Фаза Луны не подходит для работы с артефактами …

— С чем? — повертел пальцем у виска подполковник, — Определенно спятил, боевой капитан. Из нас такой артефакт в чеке сделают, что принесут в жертву Троцкому, этому крокодилу из крокодилов. Уходить надо!

— Не выполнив приказ? — удивился Морозов, — Туркул … Наверное правильно. Бахчисарай?

— Вероятно. Поедем ночным поездом, тихо и спокойно. Этот, как его …

— Палладий! — подсказал Морозов.

— Он самый! Берем с собой и ближе к полуночи уходим.

Во дворе послышались какие-то крики, топот, щелканье ружейных затворов. Офицеры переглянулись и быстро, но без лишнего шума ушли к себе в комнату. Причиной переполоха оказался постоялец из соседней комнаты, которого увели в неизвестном направлении. Дроздов вытер со лба пот, налил стакан водки и залпом выпил.

 

Глава 17

Фишман ходил среди обгоревших остатков дома, коснулся носком сапога обугленных остатков стола и мрачно посмотрел на Игната. Убийство Алксниса, на удивление даже, восприняли с пониманием. Сам товарищ Пятаков поздравил Иосифа с повышением, передал ордер на новую квартиру и заметил, что среди чекистов пора проводить чистку и отлавливать старорежимных крыс.

— Иосиф Яковлевич! — нетерпеливо начал Яценко, — Чего уж тут? Поедемте отсюда.

Фишман кивнул, еще раз посмотрел на пожарище и, вместе с Яценко направился в сторону Большой Морской. Путь к Графской пристани был довольно длинным. Новая квартира находилась на набережной, где до революции жили флотские отцы-командиры, а теперь пламенные борцы за рабочее дело. Яценко попрощался и поспешил на старенький катер, чтобы попасть домой на Северную Сторону, а Иосиф остановился и посмотрел на внушительное здание с лепными украшениями на фасаде.

Квартира оказалась на пятом этаже. Чекист долго возился с замком, ругался, но таки попал домой. Иосиф открыл балконную дверь, с наслаждением вдохнул свежий вечерний воздух и закурил. Демонок оказался не промах и за свежую кровь расплатился сполна. День оказался совсем неудачным, хотя как посмотреть на события. Алкснису поделом досталось, а вот убийство товарища Шайзона совсем не понятно. Его нашли в луже крови с перерезанным горлом. Хотя он и бывший золотопогонник, но проявив бдительность, погиб за дело пролетариата. Ясно, что здесь дело рук недобитых гадов. Знать бы кто они, эти самые гады и сволочи! Вдова, увидев труп мужа, ничего не могла сказать, упала в обморок и долго не приходила в сознание. Очнувшись от потрясения, выяснилось, что женщина частично потеряла память и помнит только, что к мужу приходил красный командир, и они долго разговаривали.

— Кто здесь? — обернулся Иосиф, ощутив на спине чей-то тяжелый взгляд.

Никого. К странностям, за последнее время, оперуполномоченный не то чтобы привык, просто считал себя избранником высших сил, может быть даже самого Призрака Коммунизма. Иосиф зевнул и направился на кухню поставить на примус чайник. Кухня оказалась просторной, и Фишман удовлетворенно крякнул, увидев примус немецкой системы, мечту покойной матушки. Иосиф распечатал пакет с желтоватым сахаром, достал коробку с чаем и долго нюхал противный соломенный запах.

Зачем начальству понадобился Нафферт? Видно бумаги были очень ценные. И черт с ними! Пусть воронежские товарищи и занимаются пропажей. Дьявольщина! Иосиф поперхнулся, обнаружив напротив себя демона-хранителя. Бесформенная тень поклонилась, и его слова вгрызались в мозг невидимыми иглами.

— Архонт не доволен! — скрипела тень, — Жалкий червь! Тупой барашек, блеющий на последнем шабаше, опозорил Люцифуга!

— Не шабаше, а губернской партконференции, — возразил чекист, — Товарищи …

— Мелкие черти! — перебил демон, — А ты даже мельче их! Говорил я властителю мира сего: лучше ставить на «белых», а он с вершины своей мудрости предпочел «красных», голодных, тупых и наглых.

— Да я этих сволочей, — сжал кулаки Фишман, — Убирайся …

— Вот как? — наигранно обиделся собеседник, — Договор не позволяет! Если сенатору мешают, следует стать принцепсом, а врагов скормить зверям. Не понятно? Куда тебе, гимназисту-недоучке!

— Мне нужна помощь! Я плачу кровью! — стукнул кулаком по столу Иосиф и демон, как ему показалось, вздрогнул от страха.

Иосиф воровато огляделся по сторонам, но кухня была пуста и, только примус гудел на кухонном столе. Молодой человек зевнул, мрачно усмехнулся разговору с призраком и вздрогнул от неожиданно громкого стука в дверь. Фишман осторожно вышел в прихожую и прислушался к звукам на лестничной клетке. Тишина. Так и с ума сойти недолго.

— Иосиф Яковлевич! Откройте! — послышался голос за дверью.

— Кто там? — почти крикнул следователь, лихорадочно ища револьвер.

— Это я, Марина!

— Марина? — опешил Иосиф и дрожащей рукой приоткрыл тяжелую дверь.

Девушка испуганно отшатнулась при виде бледного, как полотно, следователя и выронила из рук полотняную сумку.

— Вам плохо? Я позову врача из флотской больницы!

— Не надо, Марина! Проходи! — кивнул Иосиф, — Я просто устал. Сегодня было много работы. Что-то случилось?

— Поминали Сигизмунда, а потом решила проведать Вас. Терять друзей трудно, особенно если они становятся врагами, — развела руки Марина, — Вам тоже тяжело и потом в новой квартире с одной рукой …

— Не надо меня жалеть! — закричал Иосиф, но как-то сразу сник и опустил голову, — Извини! Я …

Девушка с интересом осмотрелась в громадной квартире, торопливо пристроила в углу прихожей полотняную сумку, сняла туфли и прошла в комнату. Неверный свет керосиновой лампы играл на стенах хранивших былую роскошь, в которой новый постоялец и она сама выглядели довольно нелепо.

— Хорошо тут у Вас, Иосиф Яковлевич! — улыбнулась Марина и лукаво посмотрела на начальника.

— По-сволочному жили проклятые буржуи, — процедил Иосиф, нервно закурил и упал в кресло с потертой обивкой, — Сгноим всех и построим пролетарские города. Пришла посмотреть на живого душегубца? Знаю, как меня костерят в управлении.

— Что Вы! — обиделась девушка, — Не так. Просто Сигизмунд был хитрым врагом. Вы представить не можете, сколько у него оказалось вражеских бумаг.

Фишман угрюмо кивнул и затянулся едким дымом. Всем было известно, что в свободное время Алкснис собирал различные документы для своей книги, но жизнь вывернула все наизнанку.

— Откуда это? — спросила Марина, рассматривая фотографию из альбома Гросснеров.

— Что? — подпрыгнул на месте Иосиф, — Ты его знаешь? Откуда?

— Конечно! Это же Андрей Васильевич, сын полковника Морозова. Моя мама служила у Морозовых кухаркой. Хорошие люди.

— Он жив? — затаил дыхание чекист.

— Не знаю, — пожала плечами девушка, — Столько лет прошло.

— Сын полковника Морозова? Голубая кровь, язви его! — топнул ногой Иосиф и торопливо прошелся по комнате, — Молодец! Попался супчик!

Марина попятилась к балконной двери, увидев в руке Фишмана револьвер. На мгновение девушке показалось, что перед ней не человек, а сам дьявол.

— Я вас люблю! — крикнула в сердцах девушка, закрыла лицо ладонями и выбежала в прихожую, — Сухарь!

Фишман не останавливал гостью, лишь прислушался, как щелкнул дверной замок. Демон появился как всегда неожиданно, развязно устроился на подоконнике и осуждающе всплеснул руками. Красноречивые жесты обитателя ада были весьма красноречивыми и недвусмысленными, можно сказать конкретными. На том же языке жестов демон объяснил свое мнение об умственных способностях подопечного. Фишман не спорил.

— Вот после победы Мировой Революции …, - размышлял чекист, — Когда …

Демон в беззвучной истерике свалился с подоконника и стал кататься по полу так, что противно завоняло паленым. Сильно таки завоняло и Фишман, оставив призрака развлекаться, побежал на кухню и, надо сказать правильно побежал. Чайник выкипел, раскалился, и тряпка на ручке безбожно дымила. Выключив примус, Иосиф плеснул на ковшик холодной воды и на мгновение окутался паром. Бесплотная ладонь ободряюще похлопала по плечу. И не прогонишь это исчадие, разве что с помощью религиозного опиума для несознательных граждан. Этот опиум Фишман ненавидел всей душой, боролся с одурманенными гражданами как умел. Именно как умел, а не как требовалось.

В дверь опять загрохотали. Иосиф ругнулся так, что чертяка подпрыгнул на месте и уважительно поклонился. За дверью, на этот раз оказался посыльный из управления. Красноармеец прокашлялся, подтянул ремень и с минуту собирался с мыслями.

— Товарищ Андрианов велели срочно прибыть в управление. Вы звеняйте, но уж больно надо!

— Иду, — буркнул Иосиф, — Скоро буду!

Шаги посыльного затихли на лестнице, а Иосиф все стоял на пороге, соображая о причине вызова. Андрианов лично дал ему сутки выходного и тут же забрал обратно. Призрачный слуга торопливо собирался вместе с Иосифом. Демон надвинул поглубже капюшон, невесть откуда извлек увесистую дубину и вилы-тройчата в качестве заменителя винтовки со штыком. Бес долго пристраивал дубину на поясе, прикреплял к вилам ремень и вскоре стал похож на забавного вояку адского пролетариата. Чертово отродье! И никуда ведь не денешься от этой второй тени.

Вечерний воздух немного остудил голову, и Фишман даже немного подышал свежим морским воздухом, рассматривая своего провожатого, безмолвно застывшего с вилами наперевес. Иосифа поразила невероятная тишина, даже плеск ленивых волн прекратился. Впрочем, с первым шагом все стало на свои места и, Фишман недовольно плюнул под ноги.

В управлении все было спокойно. Часовой откозырял начальству и настороженно проводил Иосифа взглядом. Когда начальство приходит среди ночи, не жди ничего хорошего. Все им не терпится. Думают, люди стальные, так оно и сталь ломается подобно стеклу. От таких мыслей красноармеец тяжело вздохнул и едва не прозевал появление очередного командира.

Кабинет Андрианова был приоткрыт и Фишман на минуту остановился, пытаясь угадать настроение начальства. Судя по неторопливой беседе, Валентин Маркелович был уставшим, но вполне, очень даже вполне в духе.

— Разрешите! — постучал в дверь Иосиф.

— Входите, товарищ Фишман, — пригласил начальник управления.

Андрианов курил возле открытого окна, рассматривая высокого подтянутого человека, явно из бывших господ офицеров. Только при этой мысли чекисту захотелось обвинить начальника во всех смертных грехах против дела пролетариата.

— Так говорите, Черному Барону не терпится. Жаждет реванша? — вздохнул Андрианов, — Даже гибель яхты ничему не научила! Товарищ Фишман, это товарищ Селезнев из Москвы. Товарищ Фишман один из лучших оперативников Севастополя. Продолжайте.

— Именно. И не только барон. Эмигрантские круги в Праге пытаются сформировать ополчение и лижут зады лидерам Антанты. В Москве это считают полнейшим бредом и правильно считают. Армия разбежалась, а наемники стоят дорого. Лишь Туркул еще на что-то надеется, но с его силами можно только тявкать в подворотне. Нам стало известно, что врангелевские шпионы проникли в Севастополь. Они самостоятельно нарушили первоначальный план, прибыли в Варну и сбили нас со следа. Хитрые попались, заразы! Есть предположение, что они с помощью одесского подполья легализовались и прибыли в Крым. Это подполковник Дроздов и капитан Морозов. Лично я Морозова не знаю, а вот с Дроздовым приходилось сталкиваться. Надо проверить всех прибывших в город за последний месяц. Я понимаю, что у Вас мало людей, но это очень важно для революции. Гидру надо давить.

— К стенке сволочей! — стукнул по столу кулаком Иосиф.

— Совершенно справедливо, молодой человек, — согласился Селезнев, — Для этого лазутчиков надо найти. Проанализируйте ситуацию на судоремонтном заводе. Нам стало известно, что двух специалистов отправили в Севастополь по вопросу списания кораблей, отслуживших свой срок. С белым подпольем связан настоятель Херсонесского монастыря, отец Викентий …

— Я говорил, Валентин Маркелович! Немедленно арестуем суку-святошу!

— Иосиф! Умейте слушать! — прервал Андрианов, — Продолжайте!

— Да! — кивнул Селезнев, — Известно, что настоящим гнездом заговора стал Успенский монастырь возле Бахчисарая. Вот с этим нельзя медлить. Посланцы Врангеля должны выйти на связь с белобандитами.

— Разрешите, я соберу отряд чоновцев! — предложил Иосиф, — Выкурим гадов, как крыс передавим!

— Хорошо! Присоединяйтесь к спецотряду товарища Мануйлова. Операцией командует он, а Вы ищите документы о связи бандитов с Врангелем. Что-то еще, товарищ Селезнев?

— Товарищи в Москве очень интересуются событиями в Крыму, от которых веет поповщиной и мракобесием. Есть мнение, что тут не обошлось без Нафферта. Мне, лично, не верится в белогвардейских чернокнижников и спятившего алхимика, а вот в шпионов нужно верить и не терять бдительности.

— Пожалуй! — согласился Андрианов и набил трубку махоркой, — Говори, Иосиф! Только по существу говори, а то времени мало.

— Да что говорить! Хрен его знает, что творится с этой «Астреей» и Наффертом. Мягкотелая гнида сдохла зимой 1918-го. Трупа не видел. Снегом замело, этакую падлу. Пусть воронежские товарищи этим и занимаются. Я все рассказал, когда вернулся в Москву. У меня нет знаний …

— Поэтому и решил избавиться от Алксниса? — резко прервал Андрианов, — У него мозгов хватало на многое! Факты, конечно, штука упрямая, но не верю я им. Вот и учись, тренируй соображалку! Будешь работать с товарищем Носальским, а то наломаешь опять дров, как с Гросснерами.

— С этой старорежимной крысой? — возмутился Иосиф, — К стенке, падлу этакую!

— Иосиф, Иосиф! — покачал головой начальник, — Ежи работал в жандармерии, много нашего брата в Сибирь загнал, но увидел силу пролетариата и прозрел. И главное, у него есть знания, а у тебя только злоба.

— Собака лает — караван идет! — улыбнулся Селезнев, — До свидания, товарищи! О результатах срочно телеграфируйте в Москву. У меня утором поезд, а тут еще надо многое сделать. Да, чуть не забыл! Пусть в Балаклаве стерегут греческую шхуну «Святой Никола», офицеры будут уходить, скорее всего, морским путем в Варну или Констанцу. Торопитесь. Работу следственной комиссии решено свернуть в ближайшее время. Считается, что слишком перегнули палку, чем вызвали озлобление местного населения.

Оставшись одни, чекисты долго молчаливо курили и угрюмо посматривали друг на друга. Чуть в стороне сидел бес и костлявым пальцем чесал затылок, пародируя позу своего подопечного. Бес был не в одиночестве, а со своим соплеменником, таким же наглым и призрачным. Демоны, словно заправские актеры, пародировали позы продавших души и, судя по всему, хвастались выручкой, словно барышники после удачного дня.

— У тебя какие-то вопросы, Иосиф? — усмехнулся Андрианов.

— Все и так ясно, — буркнул Фишман, — Разрешите идти!

— Идите, — кивнул Андрианов.

Демонки при этих словах раскланялись, пожали костлявые руки и пыхнули серным ароматом. При этом не только Иосиф, но и Валентин Маркелович закашлялся, словно чахоточник. Адские телохранители испуганно подпрыгнули, взмахнули руками, и приступ кашля прекратился.

— Надо сходить к врачу, — покачал головой Андрианов, — И тебе советую.

— После мировой революции, — отмахнулся Фишман, — Мне нужно разрешение для проверки флотских командиров.

— Товарищ Измайлов будет недоволен, — нахмурился начальник, — Ладно, после обеда пришлешь кого-нибудь. А сейчас иди отдыхать, а в шесть утра выезжаешь вместе с товарищем Мануйловым в Бахчисарай.

Фишман вышел на улицу, остановился и растерянно огляделся по сторонам, ища демонка. Со всех сторон к бывшей гостинице стекались фигуры в черных балахонах и капюшонах, кланялись друг другу и скрывались за массивной дверью. Вот так новость. Фишман, уверовавший в свою исключительность, был разочарован. Оставалась одна надежда, что его покровитель окажется любимцем Люцифуга.

 

Глава 18

Выпустив пар, пригородный поезд остановился у платформы Бахчисарайского вокзала. Людей было немного: несколько татар, две торговки с Севастопольского базара и два красных командира. Красноармейцы оглянулись в поисках извозчика, присели на лавку и закурили.

— Куда дальше? — поинтересовался у своего спутника тот, что повыше, — Это в университетах топографию не изучают, а в юнкерском училище еще и как учат.

— У тебя, Саша, приступ ностальгии? — ответил его спутник, раскуривая трубку, — Это не к добру!

— Сухарь ты, Андрэ! Форменный сухарь, не способный радоваться жизни. Все лелеешь питательную среду в мозгах, а мы грешные привыкли водку пить в офицерском собрании, перекидываться в картишки, и наставлять рога таким ученым сухарям, как некоторые.

— Черт, ни одного извозчика в этом захолустье, — вздохнул Морозов, — Что будем делать?

— Все очень просто! — улыбнулся Дроздов, — Проштрафился как-то один юнкер и хорошо проштрафился. Начальник училища пригрозил отправить его простым солдатом к бурым медведям.

— А тебя к крокодилам? — вставил свое слово капитан, — Тебе повезло. Болото, комары и жара гораздо лучше процесса примерзания задницы к земле. Этого экс-юнкера съели медведи?

— Уел, дружище! Уел! — согласился подполковник, — Он сошел с ума и, о чудо картографии, был доставлен в ближайший Желтый дом без всяких проблем. Предлагаю стать на четвереньки и укусить начальника станции за филейное место.

— Зачем такие сложности? — удивился Андрей, — Я прекрасно знаю дорогу. Когда я был гимназистом …

— Сошел с ума? Боже! Я в компании психа? — наигранно отшатнулся Дроздов.

— Именно! Психа, который изображает из себя офицера Российской армии. Мы облазили все эти горы и не раз рисковали свернуть шею. Нам нужно дойти к монастырю, а там и к госпиталю.

— Веди уж! — согласился Дроздов и выбросил в урну окурок.

Узкая улочка петляла в сторону развалин старого ханской резиденции и мечети, знавшей, как и дворец, лучшие времена. Серые дома, слепые без окон, не обращали внимания на прохожих и звуки шагов на булыжной мостовой. Городок словно вымер, даже дорогу узнать не у кого.

— Долго еще плестись? — возмущался Дроздов, — Ты уверен, что помнишь дорогу?

Морозов в ответ пожал плечами и, попыхивая трубкой, направился к площади перед мечетью. Никого. В былые времена здесь было многолюдно. Со всего полуострова сюда приезжали торговцы, а теперь даже собаки не лаяли, разве что на соседней улице прогрохотала арба. И тут улица ожила, наполнилась утренними криками, блеяньем овец, тявканьем шелудивых псов. Из-за угла выбежал чумазый парнишка, посмотрел на незнакомых дядей и остановился. Дроздов поманил паренька пальцем, и тот попятился назад.

— Не пугай ребенка! — остановился Морозов, — Я и так дорогу знаю. Держи!

Капитан бросил мальчишке какую-то мелочь и паренек, подхватив монетку, убежал во двор. Дроздов развел только руки и скептически посмотрел на друга. За околицей сразу начинались горы. Тропа нырнула в ущелье Марьям-дере и почти растворилась в густой зелени деревьев. Каменный навес, казалось, давил на сознание и было совсем неуютно продираться сквозь густые ветви. Ноги скользили по влажной траве и Дроздов, ступив в грязь, пару раз выругался от души. В этом искусстве подполковник был настоящим виртуозом, можно сказать поэтом, почти философом. Александр пучком травы вытер сапоги, удовлетворенно крякнул и посмотрел на Морозова, черкавшего в блокноте.

— Опять бумагу портишь? — погрозил пальцем Дроздов, — От таких умников и погибла Россия. Поверь мне, лучше быть тупым воякой со сплошной костью, чем ощущать червей, копошащихся в полном беспорядке, которые не подчиняются уставу императорской армии и не ходят строем по черепной коробке.

— Какой полет мысли, дружище! Я в восторге и потому записывал некоторые обороты речи, свойственные военному сословию. Например, направление, в котором должна идти треклятая палка, мне очень напоминает выражение покойного папеньки на маневрах, — несколько театрально ответил Морозов, — За поворотом направо тропа к лестнице, а обитель досточтимого Артемия Францевича находится слева.

Тропа резко оборвалась за деревьями, и офицеры вышли на каменистую площадку, с которой открывались приземистые строения местной лечебницы, выкрашенные в желтый цвет. От этого места веяло спокойствием, мирной жизнью и почти домашним уютом.

Врач радушно встретил старых знакомых, долго рассыпался в любезностях, пока миловидная медсестра готовила утренний чай. Послышался грохот, визг медсестры и рев фельдшера. Артемий Францевич хитро улыбнулся, закурил и удовлетворенно крякнул.

— Ты совсем обалдела? — почти ревел фельдшер, — Если у тебя две руки и обе левые, то иди в …

— Стасик! Что я специально? — всхлипнула девушка, — Козел!

— Кто? — задохнулся от ярости парень, — Я! Я! Твою фамилию наизнанку выверну! Ты меня чуть не того … Больной чего Вам? Что? Укольчик? Я тебе щас такой укольчик вставлю, что искры из глаз посыплются! Ах, уже лучше? Так бы и сказал.

— Дети, не скандальте! — вмешался врач, — Идите ко мне! У нас гости, между прочим!

— Артемий Францевич! — недовольно ответил Станислав, — Какие гости? Какие к хреням зайки? Свободных коек нет!

— Иди сюда, светило ты мое злобное! — потребовал Жердицкий, — Дарья! И ты тоже иди!

Помощники вышли из летней кухни явно не в настроении. Какое уж тут настроение, когда на пикантном месте красуется большое маслянистое пятно. Станислав мрачно вырвал из рук медсестры полотенце и принялся вытирать ткань.

— Не мучайтесь, молодой человек! — едва сдерживая смех, советовал Морозов, — Удалите жир эфиром, а штаны застирайте с щелоком.

— Туда эфиром? Все умные, да? — махнул рукой фельдшер, — Чего еще прикажете? Полить себя уксусом, чтобы мало не показалось? Ну, вас всех!

Полотенце полетело Дарье в лицо, а Станислав, ударив кулаком в дерево, собрался уходить. Девушка натянуто улыбнулась и показала обидчику язык.

— Дашенька! Выдайте этому орлу новые штаны, а грязные бросьте в стирку, — вежливо, но тоном, не терпящим возражений, сказал врач, — Стасик! Ради бога не переборщите с «нарзаном». Вы мне дороги, как память. На Покрова сыграем вашу свадебку, и проблема с неблагозвучной фамилией будущей супруги исчезнет.

Молодые люди продолжили выяснять отношения в глубине сада, но без лишних эмоций. В конце концов, Станислав подхватил невесту на руки и понес ее в приземистое здание, построенное из белого кирпича.

— Дети есть дети, — вздохнул Артемий Францевич, — Стасик! Если спирт выдохнется больше, чем на четверть, Вы будете долго учить химию и физику! Хороший парень, но несколько импульсивный. Пойдемте на кухню. Утренний чай — для меня является традицией, можно сказать мистическим ритуалом.

На кухне было чисто. Дроздов поднял за ручки самовар, а Морозов взял блюдо со свежими булочками и банкой малинового варенья. Жердицкий возился в шкафчике до тех пор, пока не извлек полуштофик янтарной жидкости собственного производства.

Чаепитие еще, не достигло своего апогея, когда появился Станислав. Фельдшер был уже изрядно навеселе, добродушно улыбался и курил папиросу. Парень хотел было сморозить нечто в адрес Дроздова, но видно вспомнив историю с бравой пулеметчицей, отказался от своей идеи.

— Станислав! — обратился главный эскулап, — Вы уже выучили текст из бессмертного творения Сенеки? Процитируйте нам что-нибудь?

— Да ну его, Артемий Францевич! — стукнул по столу кулаком фельдшер и мрачно посмотрел на Дроздова, разминавшего кулаки, — Для того, чтобы поставить клистир латынь это … Ну Вы поняли!

— Вот как? — прищурился врач, — Господа! Сей великовозрастный оболтус, озорства ради, заставил больного накрутить себе на то самое место латунную гайку, а потом с помощью ножовки распиливал украшение. Вы принесли объяснительную записку, написанную на латыни?

— Вот! — протянул Станислав мятый листок бумаги, — Изучайте!

— Какой ужас! — поправляя очки, вздохнул Артемий Францевич, — Идите и учите! Потрудитесь отдать ключ от склада с химикалиями.

— Держите! — процедил фельшер, положил на стол ключи и, неверным шагом, отправился в один из корпусов.

Жердицкий, внимательно посматривая на гостей, вытер пол со лба и посмотрел на покрытые маревом горы, над которыми сгустились черные тучи. Взгляд остановился на вещевом мешке, и врач поежился так, словно повеяло холодом.

— Дрозды улетели на юг! — едва слышно, но отчетливо произнес Артемий Францевич.

— Что? — удивился Морозов, растерянно переглянулся с другом, и ответил, — Еще не осень.

— С кем имею честь? — поклонился Александр, — Подполковник Дроздов и капитан Морозов. Прибыли по приказу генерала Туркула с заданием.

— Полковник от медицины Жердицкий! — кивнул врач, — Магистр ложи «Астрея». Сгораете, господа, от любопытства? Признаться не ожидал, что так все повернется. В недоумении, почему я не вышел на связь тогда, в Севастополе? Не было нужды. Я получил указания из центра известным мне способом. Я знал, что вы именно сегодня будете у меня. Как? Я умолчу об этом.

— Какие будут указания? — вздохнул Дроздов, наливая чай, — Признаться я …

— Пить чай! — отрезал Жердицкий, — Десанта не будет, но реликвия не должна достаться большевикам. Это я говорю от имени ложи «Астрея». Если решите уходить, то только не через Балаклаву. Этот вариант провален.

— Ловушка? — нахмурился Дроздов.

— И, тем не менее, выход есть у каждого, особенно если есть, кого любить, — предупредительно поднял палец эскулап, — Вы знаете, о чем я говорю, господин подполковник. Не надо лишних слов, лохарг.

Дроздов от неожиданности вздрогнул, но ничего не ответил, лишь налил настойки и, не закусывая, выпил. Маги, мистики, язви его! Откуда он все знает? Александр задумался и, на мгновение, увидел лицо Гикии, пышную гриву черных волос и глаза, полные печали и страха. А еще говорят, что мертвым нечего бояться. Неужели есть еще что-то страшнее смерти? Ничего, узнаем, совсем скоро узнаем, ядри его за ногу!

— … так говорите Палладий, кому-то нужен? Не удивительно, — кивнул Жердицкий, — Тонкие сферы содрогаются, ибо все взаимосвязано. Это козырный туз, можно сказать главный аркан расклада. Оригинально!

Морозов склонился над разложенной колодой ТАРО и обсуждал их сообщение вместе с Жердицким. Дроздов мрачно посмотрел на ненормальных философов, налил еще из бутылочки и опешил, увидев под яблоней архонтессу. Гикия собирала странные черные цветы, останавливалась, чтобы вытереть слезы полой черного пеплоса. Вот тебе и предзнаменование. Собрав букет, Гикия подошла к лодке, стоявшей на берегу свинцовой реки и скрылась в сером тумане над Стиксом.

Тишину гор разорвала беспорядочная пальба, от которой офицеры вздрогнули, посмотрели друг на друга и бессильно опустили руки. Нет ничего хуже ощущения собственного бессилия. Застрекотали пулеметы, а вслед за ними разрывы ручных бомб. Гулкое горное эхо наполнило Иосафатову долину грохотом, словно в день Страшного Суда. Жердицкий побелел, услышав в голове крик десятков людей, плоть которых разрывал свинец. Схватился руками за голову и Морозов, ощущая боль каждого воина адской битвы.

Из дома выбежал Станислав, испуганно махал руками и что-то кричал, но голос тонул в грохоте сражения. Жердицкий вскочил и торопливо побежал к фельдшеру. Врангелевцы поспешили следом. В чистой комнате, на топчане лежал монах в разорванной рясе. Даже не профессионалу медику было ясно, что инок уже не жилец на белом свете. Раненный бредил, но как-то странно бредил, слишком осмысленно, а главное в тему недавнего разговора.

— … демоны! Они не одни пришли … Продали души Нечистому … Тени с огненными хлыстами выпивают душу. Мы их крестом, молитвой и оружием святым, а нечестивцы ржут, аки твари непотребные … Осквернили храм, а он молчит! Нас молниями бесовскими, а он опять молчит! Грехи наши …

— Стас! Инъекцию морфия, быстро! — приказал Артемий Францевич, — Пусть умрет спокойно.

— О чем это он бредит? — пожал плечами Стас, вытащил из стерилизатора шприц и набрал наркотик, — Может лучше добить, чтобы не мучался?

— Мальчишка! — топнул ногой Жердицкий, — И это говорит будущий врач! Отлично! А теперь исчезни! Стой на улице и смотри. Могут быть еще раненые. Пусть Дарья приготовит перевязочный материал.

Фельдшер недовольно хлопнул дверями и выбежал на улицу. Грохот сражения достиг дьявольского апофеоза, в котором не было ничего божественного. Офицеры послушали разговор оружия и понимающе переглянулись. Дроздов вытащил револьвер и стал возле двери, а Морозов присел на табурет возле топчана.

— Где я? — открыл глаза монах и в страхе дернулся, увидев рядом красного командира.

Морозов перекрестился и прижал два пальца к губам. Больной успокоился, лишь криво усмехнулся и умоляюще посмотрел на Жердицкого.

— Все окончено! Вот и все! — хрипел больной, — Они появились сразу после заутреней. Отец игумен все успокаивал братию, говорил о милосердии и доброте, успокаивающей даже зверя дикого … А эти! Хуже зверей, нелюди в личине человеческой. Я был в верхнем храме и видел все …

Тело раненого выгнулось, пару раз дернулось и затихло. Андрей перекрестился и закрыл глаза умершего.

— И что по этому поводу думает коллега-масон? — вздохнул Жердицкий, — В монастыре прятались остатки разгромленных отрядов белого подполья, несколько людей Орловского и офицеры-корниловцы, оставшиеся здесь по ранению.

— А причем тут бездушные звери? — удивился Морозов, — И что теперь делать?

— Драпать, как заяц, которого не подстрелили, — вставил свое слово Дроздов, — Философы хреновы! Спрячем штуковину в горах, добудем лодку и пробираемся в Констанцу. Впрочем, можно не в Румынию, а прямо в чеку, устроить перестрелку и сдохнуть, как положено русским офицерам.

— Возвращайтесь в Севастополь. Я выпишу справку, что вы были на обследовании. Старая контузия штука весьма неприятная, а для господ большевиков сойдет и такая отговорка, — приказал Жердицкий тоном, не терпящим возражений, — И помните, что известную вам вещь следует доставить по назначению. И я прошу, господа, без глупостей! По возможности предупредите отца Викентия, что на очереди его обитель. Поезд на Севастополь через два часа. Свободны! Кругом, марш!

Врангелевцы откозыряли и вышли на улицу, оставив полковника в полной задумчивости. Стрельба почти прекратилась. Доносились редкие выстрелы, грохот автомобильных моторов, далекие крики. Морозов указал на обходную дорогу, и друзья поспешили скрыться от любопытных глаз. Надо сказать во время поспешили. Вскоре со стороны разгромленного монастыря появились красноармейцы, тащившие раненых. Фельдшер суетился, пытаясь оказать первую помощь, а медсестра помогала врачу в операционной. Какой-то человек в кожаной куртке пытался что-то доказывать, но Артемий Францевич, отчаянно жестикулируя, настаивал на своем мнении и не без успеха.

Морозов наблюдал за этой картиной, мрачно качал головой, понимая, что труп монаха не добавит лекарю популярности у новых властей. Дроздов только сжимал кулаки в бессильной злобе, недовольно сплюнул и направился в сторону станции. Морозов еще раз посмотрел на суету в больничном дворе и молча догнал друга.

 

Глава 19

Раннее утро окрасило розовыми бликами вершины гор, неприветливые стены Чуфут-кале и выжженные солнцем склоны Иосафатовой долины. Ущелье Марьям-дере еще покрыто мраком, но птицы уже начали свою утреннюю песню, звонкую и чистую, как и много лет назад. Заиграла утренними красками вершина скалы, пещеры Успенского монастыря и широкая каменная лестница, уходящая к древнему православному храму.

Двери настоятельского дома открылись и на порог, опираясь на тяжелый епископский посох, вышел старец в клобуке, отец-настоятель древней обители. Не спалось игумну, совсем не спалось этим ранним утром. Старость не радость и годы уже не те. Отец Никодим тяжело вздохнул и направился к часовне, в которой любил размышлять о бренности бытия и суете сует окружающего мира.

Перед входом Никодим остановился и посмотрел в небо, чистое и ясное, без единого облачка. Таки тревожно и годы здесь не причем, просто повеяло чем-то давним, знакомым до боли в покалеченной на Шипке ноге. Точно! Словно вчера, молодой капитан стоял на перевале и смотрел на турецкие позиции. Надо было прорываться к Софии, где вспыхнуло восстание и, лично Скобелев приказал провести разведку боем. Рота попала в засаду, и горы стали настоящим адом. Капитан, получив Георгия, ушел из армии и вскоре исчез, став иноком Никодимом.

В часовне кто-то был. Из приоткрытых дверей слышалась тихая молитва и молитва не простая. Давно не слышал святой отец подобных слов, обращенных к Всевышнему. Поучение великого борца с демонами, преподобного Макария к месту, но какое отчаяние у просителя. Время такое, страшное и непредсказуемое, но не выходят на битву в смятении, а лишь укрепив не только душу, но и тело.

— Молись, сын мой! И сказал апостол Павел: «… наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной …», - громко сказал игумен и перекрестился, глядя на икону Георгия Победоносца.

Проситель вздрогнул и обернулся. Монашеская ряса не могла скрыть бывшего офицера, как шкура агнца не способна изменить матерого волка. Никодим улыбнулся. Вспомнил себя и улыбнулся, потому, как и сам был таким на пути к Софии.

— Отче? — удивился молящийся, — Не спится мне. Снился мне сон, в котором видел свою смерть и кровь святой братии. Мало креста и молитвы против демонов в личине человеческой. Освятите оружие на праведное дело.

— Зачем? Кровь порождает кровь, ненависть порождает ненависть! Я тоже пришел с подобным к нашему священнику перед штурмом Плевны. Хотел освятить шашку для сечи с неверными, но мне было отказано. Не нужно святое оружие тому, у кого вера острее железа. Ты не уверен в крепости духа? Проиграть может тело, но проигравший разум попадает в сети. Молись, дабы не было «места лукавому демону обладати мною, насильством смертного сего телесе».

— И все-таки не откажите, отче? — прошептал молящийся и протянул игумну не привычную шашку, а длинный узкий меч, сделанный не русским оружейником.

— Дивное оружие, сын мой! — нахмурился Никодим, — Не нужно ему благословение, да и станет ли у тебя силы владеть им? Молись, сын мой и помни: «Кто кем побежден, тот тому и раб!»

Игумен направился к нижнему храму, чтобы приготовиться к заутренней службе. Монахи уже проснулись и полусонно приветствовали настоятеля. Вот уж в ком святости немерянно. И сон ему не идет в трудах праведных, лишь благодать небесная льется с небес. Вот отец-эконом, тоже святой человек, но откровение божье воспринимает исключительно во сне. Хранитель монастырских подвалов тоже направлялся к заутренней, остановился перед ступенями и подождал игумна.

— Что-то случилось, брат мой? — остановился настоятель и посмотрел в красные от бессонницы глаза, — Плохо почивал этой ночью?

— Ох, и не говорите, святой отец! — вздохнул монах, — Только не подумайте, что предавался пороку чревоугодия и пьянства, просто душа в смятении. После вечерни я проверил амбарную книгу, помолился святой богородице и лег почивать. Да вот сон не шел. Только закрою глаза и вижу Страшный Суд, не ангельский суд, а суд демонов. Кругом огонь и души праведников горят в пламени Флегетона. Вот и решил посоветоваться с Вами.

И этот туда-же. Опять вещие сны и что с ними прикажете делать? А ведь испуган брат Варфаломей и нешуточно испуган. Не усугублял кагором, а словно пьяный шатается.

— Очисти душу от груза грехов и тогда ощутишь блаженство. Молись и помни слова Иллариона о законе и благодати. Ступай в храм и преклони колена перед ликом Господним.

Отец Никодим осенил себя крестным знамением и вошел под своды пещерного храма. Настоятель хозяйским оком оценил чистоту, покачал головой, увидев восковые потеки на подсвечнике, и направился к алтарю. В храме были не только монахи, но и миряне, искавшие убежища от гнева новых властей. Много их собралось, обиженных и озлобленных на эту жизнь. Жизнь! Она ведь тоже испытание, не лучшее и не худшее прочих.

— С нами крестная сила! — послышался крик у входа и в храм вбежал монах в разорванной рясе, — Демоны! Демоны посланы в наказание за грехи наши! Грохочут по дороге на дьявольских колесницах и черти кругом! Молитесь, братие!

Красноармейцы под командованием Мануйлова высадились из машин перед ущельем, торопливо подгоняли амуницию, курили, обсуждали столичные новости. Фишман вылез из кабины, пыхнул папироской и махнул рукой чекистам. Демонок стоял рядом. Чертяка был во всеоружии: на поясе кривая сабля, в руках боевой трезубец, из-под плаща виднелся кожаный панцирь, напоминавший куртку подопечного. К каждому чоновцу был приставлен свой дьявол-хранитель, экипированный соответствующим образом. Уважают, адовы дети, уважают. К рядовым красноармейцам приставили всякую мелочь, а к чекистам настоящих бойцов.

Мануйлова сопровождало форменное чудище, рогатое и волосатое, словно горячечное видение. Пока демоны обменивались любезностями, Иосиф подошел к командующему операцией, чтобы обсудить детали захвата монастыря.

— Как дела, Иосиф? — поинтересовался командир, — Как настроение у людей? Надеюсь боевое?

— Все отлично! Давно пора прижать эту контру, а потом и до отца Викентия доберемся, сука святая! — ответил Иосиф, — Какая задача определена моему отряду? Предлагаю обойти контру по склону, навалиться на них и раздавить как тараканов.

— Не спешите, товарищ Фишман! — ответил Мануйлов, — Монахи люди смирные, но там могут находиться белобандиты, которые воевать умеют не хуже нашего. Вот послать парочку орлов на разведку очень было бы правильно.

— Зачем? — махнул рукой оперуполномоченный, — Брать их будем тепленькими. Прямо в храме и пустим под пулемет. Перекоп брали, а тут вшивеньких попов не прихлопнем?

— Во-во! — криво улыбнулся Мануйлов, — Слышал, как ты отличился на Сюйрени. Тут башкой надо думать, а не лезть в пекло!

При этих словах оба демона затряслись от смеха, а рогатый, и вовсе показал что-то неприличное и обидное. Что конкретно Фишман не знал, но почувствовал себя оскорбленным. Да кто они такие, чтобы издеваться над героем Гражданской войны? Демон-хранитель показал костлявый кулак, и чекист отвернулся в сторону.

— Кажется, есть новости! — зевнул командир и бросил окурок под ноги, — Докладывайте, товарищи!

— Пытались мы тут одного святошу отловить, да сбег, падла! Теперь поднимет шум и поминай, как звали! — докладывал красноармеец, — Вертлявый оказался, сука! Грызанул за палец и сбег! Мы с Петром за ним, а он в заросли и поминай, как звали.

— Понятно! Как же так можно, товарищи! Это не дело! — покачал головой Мануйлов, — Вот, слышите? Строиться и повзводно выдвигаемся к монастырю. Перекрыть дорогу на Бахчисарай, тропу к Караимскому кладбищу и склон к Чуфут-кале. А вы, уроды, будете сидеть на гауптической вахте!

Над ущельем разносился набатный звон монастырского колокола, призывавший братию к молитве. Засады не было и Мануйлов уже было, вздохнул с облегчением, но тут откуда-то сверху загрохотал пулемет. Красноармейцы откатились либо в заросли, либо под прикрытие скального карниза. Несколько ручных бомб, брошенных из верхних пещер, разорвались возле укрытия отцов-командиров, осыпали их каменной крошкой и поразили парочку бойцов осколками. Выстрелы не умолкали. Манулов осторожно выглянул, пожал плечами и обернулся к Фишману.

— Ничего не понимаю! Никто из наших, носа не кажет, а они палят почем зря! У них что, патронов куры не клюют?

— Хрен его знает! Может, пугают? — ответил Иосиф, выглядывая из укрытия.

Картина была более чем занимательной. Нечисть четким строем подбиралась к храмовой лестнице, не обращая внимания на пули. Неожиданно первая шеренга мелкой нечисти остановилась и упала, сгорая в чистом, ослепительном огне. Припасли святые отцы нечто лучше пуль. Были у них союзники, зыбкие, сверкающие огненным серебром молний. Мало этих союзников, десятка три не более, но грозных и неумолимых словно рок.

— Ну, чем порадуешь, комиссар? — поинтересовался Мануйлов.

— Сплошная хрень! — отмахнулся Фишман, — У меня есть парочка «гочкисов». Предлагаю пальнуть по церковному ходу и верхним пещерам.

Боец, стоявший за спиной Иосифа, неожиданно пошатнулся, захрипел, стал биться в конвульсиях, а потом и вовсе затих. Фельдшер пощупал пульс, удивленно посмотрел на начальство, явно не понимая причины. Еще один красноармеец упал на колени, выпустил винтовку и затих.

— И этот помер! — топнул ногой фельдшер, — Ни черта не понимаю!

И тут-то Иосифу стало страшно. Уж он то прекрасно понял причину. Убили чертика-хранителя, и ты умер, а душа пожалуй, в котел со смолой или еще там куда положено. А если демонка убьют? Что тогда? Умирать чекисту совсем не хотелось, а тем более, встречаться с хозяином. Вот тебе и договорчик.

— Ребята! — крикнул Фишман, — Давайте с пулеметами и делайте так, чтобы святоши носа не показали из своих нор.

— Два взвода приготовиться! — приказал командир, — Как пулеметы притихнут короткими перебежками к церковной лестнице и приготовить ручные бомбы.

«Гочкисы» загрохотали, и беспорядочная стрельба со стороны обители прекратилась. Раздавались одиночные выстрелы, но и они растворились в грохоте бомб. Иосиф осторожно подобрался к расселине в скалах и спрятался там. Серебристо-огненных защитников заметно поубавилось, но и демоны откатились к самому обрыву.

Из храма доносились церковные песнопения, и было в них нечто такое, от чего заболела культя. Перед глазами Иосифа запылал призрачный костер инквизиции и Фишман корчился на столбе, обугливаясь в языках пламени. Рядом стоял фон Кернвальд, онемевшая от страха Милисента и священник, читавший молитвы на непонятной латыни. Опять! Нет! Окровавленный призрак краскома Гаманенко тянул костлявые руки с лохмотьями плоти к горлу убийцы и Фишман сомкнул обгоревшие в пламени костра веки.

Иосиф очнулся в тени скального навеса от пощечины и резкого неприятного запаха. Фельдшер облегченно вздохнул, вытер пот с лица и приложился к фляге со спиртовым настоем крымского лимонника.

— Что со мной? — простонал чекист.

— Слава богу, что хотя бы этот не окочурился! — крякнул медик, — Сергей Серафимович, очухался товарищ комиссар!

Мануйлов подошел к Иосифу, покачал головой и пару минут смотрел в безумные глаза чекиста. Впрочем, безумие очень быстро прошло, и Фишман попытался встать. Голова кружилась, но после очередной дозы нашатыря, все стало на свои места.

— Что случилось, Иосиф?

— Все в порядке, товарищ Мануйлов! Просто голова закружилась. Как там святоши?

— Отстреливаются, сволочи! Пулеметы их прищучили, но контра окопалась в пещерах и огрызается. Много раненных. Надо послать кого-нибудь в больницу и вызывать помощь из Симферополя.

— Сами прибьем гадов! — огрызнулся чекист и посмотрел в сторону монастыря.

Монастырь превратился в осажденную крепость. Горела церковная утварь, развороченные взрывом церковные ворота висели на одной петле и угрожающе скрипели. Трупы клириков и мирян лежали на залитом кровью полу, и святые наблюдали за этим побоищем с икон. Были в монастыре и живые. Несколько монахов под руководством настоятеля молились, за души тех, кто не ведает что творит.

Никодим все время искал офицера, просившего освятить оружие, и не находил. Так ли он был прав? Одно дело бусурмане, а другое дело продавшие душу дьяволу вероотступники, жаждавшие свежей крови. Взгляд скользнул по простреленной иконе и появился страх, липкий, мерзенький, отдающий холодным потом. С иконы смотрело лицо утреннего знакомца.

В верхних пещерах опять загрохотал пулемет. В ответ по стенам зацокали пули, одна из которых разнесла икону в щепки. От взрыва ручной бомбы ворота упали и в храм ворвались люди в кожаных куртках. Никодим поднял над головой крест и упал, сраженный пулей из маузера.

Иосиф подошел к телу настоятеля, ударил его ногой и презрительно плюнул на поломанную икону. В верхних пещерах добивали последних защитников, а Фишман озадаченно осмотрелся. Неужели никого не осталось в живых? Не входило это в планы чекиста. Надо было допросить кого-нибудь из этих святош. Демонок поклонился, почесал костлявой рукой затылок и кивнул в сторону алтаря.

Иосиф ухмыльнулся. Хищно, словно зверь, почуявший добычу, чекист подошел к двери, ведущей в алтарный придел. Под ногами скрипело битое стекло, звенел металл опрокинутых подсвечников с потеками воска на позолоченных боках, а за дверью слышался чей-то стон и надрывное всхлипывание. Фишман резко дернул дверь, а потом ногой ударил по лакированному дереву.

В небольшой комнатушке, забившись от страха под стол, сидел мальчишка и ревел. Иосиф растерялся, опустил оружие и посмотрел на демонка. Не сладко тебе, чертяка? Куда тебе зайти в освященное место. Ах, осквернить надо? Религия — опиум для народа, а опиум чужд коммунизму. Чекист поднял маузер. Монашек закрылся массивным фолиантом со святым письмом, которое оказалось бессильным против свинца. Паренек выпустил книгу и захрипел от боли. Фишман презрительно ударил раненного в лицо и хладнокровно выстрелил в голову послушника.

Демон удовлетворенно кивнул и вошел в оскверненное кровью помещение. Теперь можно. Любая победа князя Люцифуга к месту, на которое ставятся его враги. Фишман искал документы о связях с белым подпольем, но ничего, кроме ритуальной мишуры не хранилось в алтарном приделе.

Расправа с белым подпольем подходила к своему фатальному завершению. Захлебнулся пулемет в верхних пещерах, последние выстрелы окатились к караимскому кладбищу, и растворились за Тепе-Керменом. Товарищ Мануйлов был недоволен. Он не ожидал такого сопротивления со стороны монахов. С другой стороны отстреливались белобандиты, а святоши поплатились за то, что предоставили им убежище.

Сергей Серафимович извлек из обгоревшей сумки бумаги и принялся их просматривать. Старые фотографии, гимназическая тетрадь со стихами были не интересны, а вот документы с цифрами и непонятными буквами могли пригодиться. Это уже кое-что! С другой стороны, их надо еще прочитать. Фишман, удовлетворенно потирая руки, подошел к Мануйлову и взглянул на бумаги.

— Что-то ценное? Адреса? Явки? — поинтересовался Иосиф, — Прищучим этих сволочей!

— Посмотрим! — огрызнулся командир чоновцев, — Умные все! Вместо головы срака, а я должен под пули лезть из-за дураков! Стоп! А вот это по вашей части.

Мануйлов передал чекисту обрывок тетрадной страницы, на которой были написаны имена, фамилии и название шхуны «Святой Никола». Иосиф понял, что ему очень повезло.

* * *

В Безвременье было тихо, даже часы, отмерявшие века остановились, ожидая окончания спора Лунной Девы и князя Люцифуга. Богиня видела холеное, самодовольное лицо князя и ей становилось страшно. Богиня боялась проиграть и, одновременно, желала победы.

На огромной, уходящей за горизонт доске, фигур осталось не так уж и много. Ее фигур! Кем-то надо жертвовать, но стоит ли? Гикией? Она привыкла к бывшей архонтессе. Диофантом? Сириском? Это лишь отсрочит фатальный исход.

Кольцо черных кожаных курток неумолимо подбиралось к хранителям Палладия, и тут Дева загадочно улыбнулась. Она, мысленно, потянулась к хрупкой фигурке Гикии и передвинула ее на несколько клеток к горизонту. За ней бросились кекропы, но стигийская стая перекрыла дорогу.

Люцифуг поклонился сопернице и стал с интересом наблюдать за развернувшимся сражением. Гикия исчезла за горизонтом и богиня поняла, что ее план не так уж и невыполним.

 

Глава 20

Вечерний поезд остановился у перрона Севастопольского вокзала. Пассажиров совсем мало. Дроздов и Морозов осмотрелись и, убедившись, что на них никто не обратил внимания, направились в сторону Большой Морской.

В этот летний вечер город казался вымершим и необычно тихим. Даже шаги не раздавались, словно тротуар выстелили пушистыми текинскими коврами. Город не вымер, далеко не вымер. Во всем ощущалась жизнь, которая пыталась пробиться сквозь призрачную ширму, словно театрал к своему кумиру в гримерной. Ощущался шелест голосов, приглушенное цоканье копыт, возмущения прохожих, виделись неясные человекоподобные тени.

— Андрей! Ты что-нибудь понимаешь? Я, лично, ощущаю себя крокодилом-невидимкой, которому хочется грызануть свежего мясца.

— Вот-вот! После этого из рептилии сделают пару сумочек для жен наркомов или чучело для музея. Сам ничего не понимаю.

— Кто из нас штатный Фауст? — остановился Дроздов, прикурил и продолжил, — Поколдуй, ударь в бубен! Мда-а! Ы-ы-ы!

Морозов осмотрелся и увидел причину, лишившую друга дара речи. Причина действительно стоила того. На мостовой стояла самая настоящая древнегреческая колесница, которой правила черноволосая красавица. Вот тебе и неожиданность. Подполковник протер глаза, отхлебнул из фляги и мрачно протянул спиртное другу. Вот уж где без полуштофика не обойтись.

— Познакомил бы с дамой, — пробормотал Андрей, — Крокодил хренов!

— Это Гикия! — слегка заикаясь, ответил Дроздов и вытер пот со лба, — Артемия Францевича бы сюда. У тебя контузии не было? Значит, оба свихнулись.

— Александрос! Быстрее! — улыбнулась Гикия, — У нас очень мало времени! Скорее!

Дроздов посмотрел вверх, прислушался к шелесту далеких разговоров и справедливо решил, что хуже и так не куда. Подполковник с опаской попробовал ногой дерево колесницы и забрался на нее. Гикия покосилась на мешок с Палладием, но ничего не сказала, хотя в глазах древней героини промелькнул неподдельный страх.

Подернутые дымкой городские дома мелькали как на экране синематографа, серо-черные, лишенные красок картинки. Реальность стала другой, насыщенной незнакомыми запахами и страхом, который тоже источал едкий, словно пот, запах. Где-то слышалось рычание, грызня, древнегреческие ругательства. Морозов оглянулся и увидел за спиной пыльное облако.

Протяжный вой заставил взвиться лошадей на дыбы, и колесница едва не перевернулась на повороте. Дроздов ругнулся, не на гомеровом наречии ругнулся, а вполне доходчиво. Даже лошади поняли, что везут не какого-то патрикия, а достойного лохарга армии Черного Барона. Александр вытащил револьвер и попытался выстрелить в приближавшуюся пыльную стену. Именно попытался, а не выстрелил. Оружие сухо щелкнуло, выплюнуло под ноги пулю и на этом все окончилось.

— Быстрее, Александрос! — просила Гикия, — Надо уходить! Это кекропы! Стая их не остановит!

Дроздов недовольно сплюнул, вырвал поводья из рук женщины и яростно стеганул скакунов. Лошади захрипели и рванули вперед. Пыльное облако выплюнуло на дорогу несколько окровавленных псов Стигийской стаи. Псы не выли от боли, не скулили, а бросились на змеелюдей. Парочка бестий откатилась в сторону и вспыхнула коптящим пламенем.

Колесница растворилась на фоне Графской пристани, оставив кекропов воевать с псами. На очередном повороте Морозов едва не вылетел под колеса, но чудом удержался в повозке. Впереди беглецов ожидали не кекропы, а довольно странные, ни на что не похожие существа. Дроздов правил прямо на них, стегал плетью лошадей и ругался, поскольку не было другого оружия в этом странном Севастополе.

Лошади опять захрипели и затанцевали на месте, наткнувшись на невидимую преграду. Кольцо тварей сужалось, неумолимо, словно злой рок, от которого не уйти в сторону и не защититься персеевым щитом. У ног беглецов затанцевали не призрачные, а вполне реальные молнии. Гикия закричала, опустилась на колени и вспыхнула ярким пламенем. Нападавшие зашипели, сделали шаг вперед и растворились, словно их и не было.

Морозов торопливо спрятал в мешок Палладий и осмотрелся. Мир обрел реальность, в которой не было места потусторонним демонам. Своих хватало. Друзья оказались недалеко от Инкерманского скита. Слышались удары монастырского колокола, церковное пение, голоса богомольцев.

— И что будем делать? — зевнул Морозов, — В общежитие идти нельзя. Не думаю, что нас нашли, но вот шестое чувство…

— А куда подевались первые пять? — хихикнул подполковник и прикурил, — Чревовещатель ты наш ненаглядный. Возвращаемся в общежитие, отметимся на заводе и тихо, словно крокодилы, поставим куклу на место. Там посмотрим. Надоели все эти монстры, колесницы и прочая чертовщина! Гикия…!

При упоминании имени архонтессы подполковник осекся и мрачно посмотрел в небо. Темнело. Луна, окутанная бледно-розовой дымкой, показалась на горизонте. Даже богиня сегодня скрывала свое лицо под вуалью, словно не желая наблюдать за двумя смертными.

Дорога в Севастополь казалась бесконечной. Только к полуночи добрались к Графской пристани. Запоздалые прохожие спешили домой, не обращая внимания на двух красных командиров, прогуливавшихся по набережной. Часовой у входа в штаб флота ленивым взглядом проводил сухопутных крыс и недовольно зевнул вслед. Мало ли кого носит по ночному городу. Не его дело. Пусть новые жандармы в кожанках разбираются.

— Может, зайдем на Никольское? — предложил Морозов, — Там спокойно и тихо подождем утра.

— Думаешь уже пора? — хихикнул Дроздов, — Еще успеем! Вот, к примеру, моя теща. Долго умирала. Все на кладбище торопилась, лет двадцать смерти ждала, а костлявая все не шла. Если бы не краснопузые, так еще бы портила мне жизнь.

Возле общежития было тихо. Дроздов осмотрелся, заглянул в окно дежурной комнаты и осторожно приоткрыл дверь. Петли предательски скрипнули, и подполковник отшатнулся, словно его могли услышать. Морозов покачал головой. Нервы совсем ни к черту. Не будут же господа чекисты ждать неизвестно кого. А почему, собственно, неизвестно? Конечно же! Андрей вспомнил о фотографии, подаренной много лет назад Анне Гросснер.

По скрипучей лестнице друзья поднялись к себе в комнату. Там было все по-прежнему, как оставили перед отъездом в Бахчисарай. Даже початая бутылка водки и стакан были не тронуты. Морозов отложил в сторону книгу по астрологии и, обхватив руками голову, присел на кровати.

— Саша! Надо уходить отсюда, — вздохнул Морозов, — Они наверняка просмотрели семейный альбом Гросснеров. Там моя студенческая фотография.

— И куда? — повертел пальцем у виска Дроздов, — Страус ты наш чревовещательный. Я хочу спать, а чекисты пусть стреляются, пока не проснусь. Если все что ты говоришь, правда, то мы давно уже должны беседовать с чертями или ангелами. Кому как повезет! Ч-черт! Ты был прав! Прибыла похоронная команда! Уходим!

Машина остановилась рядом с общежитием флота. Из нее выпрыгнуло человек пять, и сразу растворилось в ночи, слилось с кустами и деревьями. Дьяволы в кожаных куртках почуяли теплую кровь, но остановились в нерешительности. Жертвы не ощущали страха, только ненависть и злобу. Нелегко ловить матерых хищников, трусливых кроликов или больных оленей куда проще.

— Тихо! — прошептал Фишман и покосился на демона, который довольно потирал руки, — Надо их брать тепленькими!

— Товарищ Фишман! Посмотрите вверх! — раздалось за спиной.

Иосиф просмотрел вверх и нерешительно опустил маузер. И что прикажете делать в такой ситуации? Две фигуры пытались вылезти из окна, цепляясь за простыни, еще две фигуры прятались за печную трубу на крыше, а двое улепетывали через сад.

— Чертово отродье! — топнул ногой оперуполномоченный, и опасливо покосился на демона.

Демонок недовольно покачал головой, погрозил пальцем подопечному и махнул костлявой рукой в сторону сада. Чекист все понял. Черные фигуры участников своеобразной «дикой охоты» неслись за добычей, изрыгая пламя. Эффектно, ничего не скажешь, но посланец архонта мира сего не мог отказать себе в столь интересном развлечении. И тут демон замешкался и опасливо потянулся за клинком на поясе. Это тебе не со смертными развлекаться. Перед адским слугой стоял воин в сверкающих доспехах, печальный и явно злой. Вот уж кого не ожидал встретить здесь демон хранитель, так дух последнего архонта Херсонеса, не понятого Христом и проклятого Девой. Ну конечно! Он же потомок Гикии!

Клинки схлестнулись в ночном безмолвии древней Тавриды так, что вздрогнула сама тьма, и над Севастополем проднялся ветер, горячий порывистый, необычайно холодный для этого времени. Впервые от начала времен демон увидел смерть, настоящую смерть, а не изгнание из этого плана бытия. Бесплотный меч оказался невероятно тяжел для слуги Люцифуга, и он с трудом отбивал атаки умершего архонта. Призрачный херсонесит сражался за свою душу против бездушной твари, питавшейся страхом червивых душонок.

Сад окончился, и офицеры перепрыгнули через забор так, словно его не было вовсе. Чекисты немного замешкались, но продолжали преследование ненавистных им белогвардейцев. Дроздов, неожиданно для Морозова, остановился, посмотрел на приближавшуюся погоню, а потом хищно усмехнулся и легко, необычайно легко, побежал дальше. Это, разъярило чекистов сверх всякой меры, ибо над ними издевались, показывая разницу между шакалом и волком. Дроздов бежал по ночному Севастополю, останавливался, демонстративно, ради двух тяг, прикуривал папиросу, подпускал погоню ближе и снова бег.

Демон взвыл, когда клинок архонта коснулся призрачной плоти и разорвал ее так, что из прорехи вырвалось коптящее черное пламя. Падение на колено, удар щитом и демон сбежал, оставив противнику, поле битвы и покой на веки вечные. С ужасом Фишман ощутил, как гимнастерка пропитывалась кровью и противным холодным потом. Жадно хватая воздух, Иосиф, хрипя, упал на мостовую, так и не успев сделать ни одного выстрела.

— Куда они подевались? — остановился Дроздов и вытер ладонью пот со лба, — Шакалье!

— Отстали! — ответил Морозов, — Может, кого подстрелили?

— Вот как? Страус ты наш быстроногий! Неужели колданул? — улыбнулся Александр, — Покажи еще чего. Нашли Троцкому «медвежью» болезнь или, скажем, господину Бланку это … Еще не придумал!

— Что дальше, лохарг меднолобый? Наколдовал бы тебе мозгов, но это субстанция весьма тонкая и нежная.

— Попросим помощи у отца Викентия. Будем надеяться, что он все-таки человек, а не скотина! Идем уж, лейб-фауст! — зевнул подполковник, прислушиваясь к звону монастырского колокола, — Не спится святым отцам.

Восток уже начинал сереть, когда врангелевцы подходили к обрушенным стенам древнего Херсонеса Таврического. Предрассветную мглу разорвал треск автомобильных моторов, который приближался к обители. Дроздов нахмурился и кивнул в сторону развалин, откуда можно наблюдать за всем, без риска быть замеченными.

 

Глава 21

Пуля просвистела над ухом. Мимо! И все-таки Иосиф ощутил боль в груди, пошатнулся и с удивлением посмотрел на кровавую рану. Перед глазами поплыло, уши заложило от истошного вопля, и чекист потерял сознание. Призраки, они были везде, тянули к горлу окровавленные руки, торжествующе улыбались, предвкушая скорое сведение счетов. А где демон? Почему он не приходит на помощь и нарушает договор? Нет! Призраки уже были не призраками, а палачами, собравшимися возле огромного котла. Сера! Все пропиталось серой, даже кровь. О, Люцифуг!

— Товарищ оперуполномоченный! — тряс за плечо молодой чекист, недавно прибывший в Севастопольское ЧК по комсомольской путевке, — Да что же это такое! Товарищи, помогите!

— Где я, — прошептал Фишман, — Черти! Черти и смола!

— Мать чесна, Иосиф Яковлевич! — опустился на одно колено Яценко, — Здорово головой шандарахнулись. От вывиха ноги еще никто не умирал!

Иосиф коснулся рукой груди и не обнаружил даже следов раны, а вот голова отчаянно болела. Молодой чекист помог командиру встать, а Яценко срочно отправил посыльного в управление за помощью.

— Матерые, однако, вражины попались! — попыхивая папиросой заметил кто-то из бойцов.

— А я говорил, что надо утром было брать беляков, тепленьких. Так нет же, у гузни вода загорелась, — мрачно сказал Яценко, и махнул рукой, — Заставь дурня богу молиться, так он и лоб расшибет.

Фишман недовольно потер рукой ушибленный затылок, и старый соратник стал ему почти ненавистен. И этот учить вздумал, ядрена вошь! Демонок правильно указал личности белых гадов, но засада на судоремонтном заводе ничего не дала. При штурме Успенского монастыря посланник Люцифуга что-то почуял, но тогда было не до этого. И, тем не менее, Иосиф почему-то знал, что надо спешить в херсонесский монастырь. Теперь этому святоше Викентию не отвертется от карающей руки победившего пролетариата. Что же заставляет адскую душу чуять беляков?

Помощи ожидали довольно долго, почти до рассвета. Треск автомобильных моторов разорвал тишину и со стороны Приморского бульвара показался свет фар. Из головного автомобиля выскочил товарищ Мануйлов и подбежал к Иосифу.

— Что с ним, товарищ Яценко?

— Да что! Головой ударился, и мозги набекрень стали! — ответил бывший рабочий, — К лекарю его надо, который головы на место ставит. Жалко же парня. Того и гляди, в желтом доме свои дни окончит. Надо его в шпиталь и привязать к койке, чтобы не сбег.

— Мировая революция …

— Заткнись, Иосиф! — отрезал Мануйлов, — Что произошло, товарищ Яценко?

— К нам поступил сигнал о двух врангелевцах, которые под видом военспецов занимались вредительством на судоремонтном заводе под руководством бывшего главного инженера, старой контры Гросснера. На заводе супостатов не обнаружили и решили взять супчиков в общежитии. Я предлагал подождать до утра, но товарищ Фишман, прям как навиженый, решил действовать немедленно. Беляки были на месте, но не спали и ударились в бега. Мы за ними. Товарищ Фишман обо что-то перецепился, ударился головой и теперь прям спешит в Херсонесский монастырь.

— Да там они, товарищ Мануйлов! — возмутился Фишман, — Я знаю! Помните бумагу, что мне дали в Бахчисарае? Этот святоша, гнида церковная, главная контра Севастополя. Накроем всех!

— Может и правильно, но тебя я отправляю в госпиталь и сообщу об этом товарищу Андрианову.

— Я, я … Накроем контру, а потом отправляйте в госпиталь.

-Ладно, садись в машину и никаких фокусов! — согласился командир ЧОНа, — К монастырю! Всем соблюдать пролетарский порядок.

Грузовики взревели и понеслись в сторону Карантинной бухты. Иосиф сидел рядом с водителем, смотрел на предутренний город и заснул. Сон его унес совсем далеко от Севастополя, трясущейся машины и врангелевских шпионов. Демон лежал на ложе из черного камня. Под черной рясой была чернота, из которой вырывались языки коптящего пламени. И кто же это посмел поднять руку на слугу самого Люцифуга? И тут Фишману стало страшно. Липкий страх, казалось, обволакивал даже мысли и шептал о скорой смерти. Иосиф помнил, как под Бахчисараем умирали чекисты. Убит покровитель и тебе недолго осталось.

— Товарищ Фишман! — разбудил чекиста водитель, — Приехали.

На удивление, комиссар не ощущал боли, разве что почему-то дрожали руки, и очень хотелось пить. Мануйлов стоял возле машины, курил и мрачно смотрел на монастырские ворота.

— Иосиф! Я же сказал!

— Мне уже лучше, на удивление даже! Монастырь окружили? — поинтересовался Фишман, прикуривая папиросу, — Да не смотри на меня так! Вздремнул в машине, оно и немного полегчало.

— Хорошо, если так, — кивнул Мануйлов, — Но после операции лично доставлю в госпиталь и отдам на растерзание докторам. Поняли, товарищ Фишман. Товарищ Пятаков уже в курсе!

— Пусть будет так, — кивнул Иосиф и посмотрел на чекистов, ожидавших, приказа.

Демоны-хранители не появлялись, и комиссару стало как-то не по себе. Привык он к этим своеобразным помощникам, которые и совет умный дадут и врагов выведут на чистую воду. Иосиф ощутил чей-то полный ненависти взгляд и обернулся. Никого. Так и с ума сойти можно.

— Иосиф! Ты меня слышишь? — зевнул Мануйлов, — Монастырь окружен. Теперь идем к воротам и требуем открыть их именем революции.

— Чего панькаться с этими святошами! Взорвать ворота к такой матери, а пособников мирового империализма к стенке. Пролетариату религия не нужна.

— Взорвать говоришь? — почесал затылок Сергей Серафимович, — Не можем. Из Москвы пришла директива, которой запрещается портить историческое достояние, являющееся собственностью победившего пролетариата. В самом деле, ведешь себя как паршивый эсэришка.

— Это я то? — задохнулся от ярости Иосиф, — Да я …

— Хватит! — отрезал Мануйлов, — Мальчишка! Оставайся здесь, а мы с товарищем Яценко идем к воротам. Если услышите выстрелы, можете рвать ворота. Вопросы есть? Отлично!

Чекисты подошли к воротам и позвонили в колокол. За монастырской стеной было тихо. Монахи явно не спешили встретить сознательных бойцов с церковным мракобесием. Подождут до окончания заутренней службы.

— Именем революции! Откройте! — крикнул Мануйлов.

Привратная калитка открылась, и появился монах. Инок поклонился чекистам и долго слушал Мануйлова, потом кивнул и торопливо ушел, оставив дверь открытой. Мануйлов махнул рукой Фишману и тот все понял. Чекисты опасливо вошли на территорию монастыря и в нерешительности остановились, ожидая подвоха со стороны святой братии.

Чекистов встретил отец Викентий. Опираясь на массивный епископский посох, игумен настороженно смотрел на чекистов. Он и так все понял, особенно после разгрома Успенского монастыря понял, но надеялся на лучшее. Неужели у этих людей не осталось ничего святого? Волки лютые пришли в обитель, чтобы дать последнее испытание братии. Игумен посмотрел в глаза каждого, но лишь один отвел взгляд. Остальные жаждали крови, хотели смерти других, чтобы приглушить страх. Одному Господу ведомо как они боялись жить, продав души Дьяволу и принося одну кровавую жертву за другой.

— Что Вам угодно, господа? — сказал отец Викентий.

— Именем революции Вы арестованы, а монастырь закрывается и передается трудовому народу. Вот мандат! — ответил Мануйлов.

— Так тому и быть, — кивнул настоятель, — Я прошу только не трогать братию в монастырской гостинице. Там одни больные старики. Должно же быть какое-то милосердие даже у атеистов. Кому нужна лишняя кровь? Ее и так достаточно пролито.

— Черти! Ратуйте братия! С ними пекельный огонь! — завопил местный юродивый и бросил камень в чекистов.

— Сука! — разозлился Иосиф и выстрелил.

Монах растянулся на каменных плитах монастырского двора, пару раз дернулся и затих. Отец Викентий перекрестился и поднял руку, останавливая братию от необдуманных действий. Монахи остановились, бросили камни и палки и только шептали молитвы, когда их вязали и выводили за монастырские ворота.

Фишман, стараясь не говорить с Яценко, поднялся в кабинет настоятеля и принялся лихорадочно рыться в бумагах, но там не было ничего, кроме епархиальной переписки, амбарной книги и записей отца эконома об оскудении монастырских подвалов. Никаких документов о связях с антибольшевистским подпольем не было, да и не могло быть. Все сгорело в камине.

— Кто здесь? — прошипел Иосиф, испуганно осмотрелся по сторонам.

В комнате никого не было, и чекист успокоился, опустился в массивное кресло. Во дворе слышались крики, ругань, проклятия в адрес слуг сатаны. И снова Фишман вздрогнул. Определенно кто-то за ним следил. В коридоре скрипнула половица, потом еще одна и все стихло. Иосиф осторожно встал, вышел в коридор, но там никого не было, кроме злобно мяукающей кошки. Зверек, при виде чекиста, выгнул спину, зашипел и выпрыгнул в открытое окно. Иосиф чертыхнулся, погрозил кому-то невидимому кулаком, и вышел во двор. Здесь было на удивление пусто и тихо. Чекист закурил, скептически посмотрел на стенную роспись и представил расправу со святошами. Вот уж в чем, а в фантазии Розалии Самойловне не откажешь.

— Радуешься, краснопузая сволочь? — раздался за спиной знакомый голос.

Фишман от неожиданности вздрогнул, опасливо обернулся и увидел Кернвальда. Марковец был в полной офицерской форме, при орденах и оружии. Офицер с явным удовольствием поигрывал стеком и глумливо улыбался.

— Пошел ты! — сплюнул Фишман, — Гнида паровозная! На тебе!

Иосиф стрелял в ухмыляющееся самодовольное лицо до тех пор, пока не окончились патроны. Кто-то прыгнул на спину и комиссар упал.

— Иосиф Яковлевич! Спятил? — послышался голос товарища Яценко, — Роспись то зачем уродовать? Чем Вам святые угодники насолили?

— Отпусти! — хрипел Фишман, — Тут целый гадючник беляков!

— Та нема тут никого, кроме монахов! — вздохнул Игнат Поликарпович, отпуская начальство, — Хватит уже чудить!

Иосиф успокоился, посмотрел на изуродованную роспись и хмуро кивнул. Вот уж привиделось, так привиделось. Привидения упорно не давали отдыха чекисту. На лестнице резиденции игумна стояла Анна Гросснер и о чем-то беседовала с прекрасной Милиссентой. Итальянка презрительно смотрела на комиссара и читала молитву о спасении его грешной души. Анна перекрестилась, попросила у Господа прощения за грех самоубийства и закрыла лицо ладонями. Дамы исчезли, оставив Фишмана в полном замешательстве наедине со своими мыслями.

— И причудится же всякая чертовщина, — пробормотал Иосиф, — Наверно контузия боком выходит.

— Вот пущай над Вами и поизголяются дохтора, — согласился Поликарпович, — И нечего брыкаться, как жеребец перед случкой! Монастырь очищен. Оставили в бывшей богадельне двух стариков, а остальных пустили в расход. Дикость конечно, но нельзя же так. Люди ведь, и зла никому не делали, хотя кто их поймет.

— Собери всех наших! Надо перешерстить документы и вывести святош на чистую воду, — приказал Фишман, — Хотите докторишку, так тащите сюда. Капитально буду лечиться после победы Мировой Революции.

Яценко молча кивнул и направился куда-то в сторону Владимирского собора, откуда бравые чекисты пытались вытащить нескольких монахов запершихся в ризнице.

 

Глава 22

Шахматная партия, между Люцифугом и Девой, подходила к логической развязке, и архонт этого мира довольно улыбался, предвкушая близкую победу. Древний замшелый божок сгинувшего народа, порох с ушей сыпется, а туда же, к этой самой власти рвется. Конечно, сам Люцифуг не молод, просто сильнее и умнее Олимпийских слабаков. Дева! Ее не признало сонмище детей Крониона, но из всех противников наиболее достойна уважения. О, Эллохим Воинства, вразуми эту демоницу и подари ей покой. Уходить надо с достоинством, даже богиням, особенно богиням! Не с их утонченной логикой тягаться с демонами Ойкумены, особенно если эта самая логика утонченная настолько, что ее и не видно.

— Сдавайся! Проигрыш уж близок, и пустота, награда дерзновенным, по воле Рока станет избавленьем. Бокал вина, является ключом! Испей, богиня, и шагни туда, где отдыхает память, — философствовал Люцифуг с золотым кратером в руке, — In vino feritas, и правы латиняне, что в гордости своей не равны многим.

Внешне Дева была невозмутима, но даже мятежный ангел не знал всего того, что творилось в ее душе. Победитель! Не все фигуры убиты, далеко не все. Умен князь Зла, почти божественно умен, но и боги ошибаются. Уж кому, как не ей это знать. Фигур осталось совсем мало, но может хватить и двух, чтобы удержаться на лезвии бритвы между победой и поражением.

Люцифуг удивленно посмотрел на соперницу, сделал глубокий глоток серного пойла, щелкнул пальцами и перед непокорной богиней появился кубок с пряным нектаром. В это время фигура в черной кожаной куртке зашевелилась и пару раз выстрелила из маузера. Жалобно тявкнув, упала стигийская собака и вспыхнула едким коптящим пламенем. Запел пеан Диофант. Отбросил в сторону стилос Сириск и поднял щит с изображением головы медузы Горгоны. Финальная схватка начиналась. Неожиданно рука Люцифуга дрогнула, ибо почуял Светоносный нечто, способное изменить логический ход событий.

 

Глава 23

Офицеры молча, следили за расправой над монахами, и в собственном бессилии сжимали кулаки. Слуги сатанинской пентаграммы торжествовали, упивались победой и орали «Интернационал». Может быть, и не было песен, но врангелевцам не нужны были слова, чтобы ощутить дьявольский смех в ушах. Казалось, что даже нагретые солнцем камни возмущались отсутствием логики этого мира. Логики? Кто скажет, где логика в безумии? Триединый? Его пути неисповедимы. Можно ли их понять? Древние отвечали утвердительно на этот вопрос, вспоминали Царский Путь Гермеса и останавливались на распутье. Пусть другие становятся богами, если хватает силы духа сразиться в месте под названием «Армагеддон».

Морозов не думал об этой философии, лишь старался перебороть непонятный страх. Давно разучился капитан бояться, еще под Царицыным разучился, а тут захотелось выбежать с поднятыми руками и просить у краснопузых товарищей пощады. Не сиделось на месте и Дроздову. Подполковник явно хотел выскочить из укрытия и погибнуть, как положено настоящему офицеру.

Андрей схватил мешок с Палладием и сразу стало легче, словно от прикосновения очень доброго и печального божества. Мда, доброго! Все они добрые, до поры до времени добрые, а потом предъявят счетец, и поминай, как звали. Выбирать особо не приходилось, и Андрей, по чьей-то подсказке, прошептал дорийское заклинание. Приятный женский голос помогал находить нужные слова, и капитан увидел как …

Высокий крепкий мужчина не обращая внимания на шепот, щупальца и прочие происки древней демоницы спускался вниз. Какой-то десяток ступеней казался бесконечной дорогой, но даже бесконечность имеет свой предел. Как в тумане воин увидел Главного Жреца богини, который разговаривал с молодой женщиной, сидевшей у алтаря с Палладием. Лицо девушки расплывалось, но даже эта расплывчатость не могла скрыть ее неземную красоту.

— …отнеси его подальше в горы, где некогда было святилище тавров… Поздно…, - говорила прорицательница глухим голосом, явно не своим.

Служитель богини не видел, да и не мог видеть удара мечом в спину. Жрец упал на колени, прошептал что-то неразборчивое и затих, захлебнувшись кровавой пеной. Воин, обезумев от гнева, принялся крушить все вокруг, разбивать чаши, рвать папирусные свитки, перерубать мечом резные деревянные украшения. Христианский пастырь, ощутив свежие силы, появился в святилище еще до начала погрома. Епископ не видел ничего, кроме проклятого идола, властвовавшего над Херсонесом. Владыка подскочил к алтарю и не обращая внимания на боль в ладонях, схватил древнюю святыню языческого города. Проклятия посыпались в адрес кровожадных демонов Ада и …

Видение исчезло также неожиданно, как и появилось. Херсонес изменился, причем настолько, что Андрей в первый момент решил, что помутился рассудком. Город словно возродился из пепла, стал таким, каким был много веков назад. Главная улица, освещенная полным диском ночного светила, сверкала белоснежным мрамором статуй и позолоченными украшениями храма Лунной Царицы. Александр долго протирал глаза, безумно озирался по сторонам, а потом потянул друга в сторону богатой усадьбы под красной черепичной крышей.

— Мы в настоящем Херсонесе! — заявил Дроздов, — В компании сходить с ума веселее, и потом этот идиотизм чертовски приятен. Я тебя познакомлю с Гикией. Наверняка царица ее спасла. Однако …

Дроздов осмотрел сверкающий панцирь, потрогал черную тунику дорогого сукна и неуверенно коснулся рукояти тяжелого меча. Морозов изменился по-другому, стал старше, жестче и мудрее. Капитан, одетый в черную тогу главного жреца, опирался на длинный посох, украшенный сверкающим серебром. А вот рядом. Хорош капитан. Мудрено завоевать сердце архонтессы, а вот богини… Рядом со своим жрецом, опираясь на его руку стояла сама царица Херсонеса Таврического.

Дроздов преклонил колено перед богиней и отсалютовал ей мечом. А где же свита? Вскоре появился старый знакомец Диофант, серый от усталости, в помятых доспехах. Рядом с воителем топтался полный дядька в кирасе и торопливо перебирал в сумке восковые таблички. Невелика нынче свита у цариц, совсем невелика. Видно в призрачном мире дела тоже идут не лучшим образом.

У ворот в особняк гостей никто не встретил, даже угодливый раб куда-то исчез, словно его не было вовсе. Молча Дроздов прошел в пустынный атрий, взглянул на массивный бронзовый светильник и откинул драпировку входа в гинекей. На высоком ложе Гикия казалась живой, именно казалась, и Александр это понял. Тонкая рука бессильно опустилась вниз, лицо было спокойным, даже слишком спокойным для того, кто умер дважды. Дроздов умоляюще взглянул на царицу, но Дева лишь горько улыбнулась в ответ. Могущество тоже имеет свои пределы.

Александр еще раз посмотрел в лицо умершей, коснулся руки и с удивлением посмотрел на гемму с ликом героини Херсонеса. Неизвестный мастер изобразил архонтессу без лишних прикрас, какой она была в жизни. Дроздов крепко сжал в ладони подарок и отвернулся. Молнии вырвались из рук главного жреца и превратили призрачное тело в не менее призрачный прах. Диофант протянул Александру серебряный кратер с любимым вином архонтессы и пробормотал нечто похожее на слова утешения.

— сказала богиня или подумала, что почти одно и тоже.

— Вот и все, капитан! Наступил наш последний парад, — обратился Дроздов к другу, — Спасибо и на этом. Не каждому дано сразиться в компании богов, пусть и древних.

— А вот теперь я могу по-настоящему «колдануть», — согласился Морозов, — Здесь у каждого свое оружие и у тебя тоже.

По знаку жреца Диофант принес нечто завернутое в просмоленный холст. Дева развернула ткань, и в божественных руках засверкал длинный меч, не чета греческим кинжальчикам.

— произнес понтийский полководец и набросил на плечи Александра красный плащ верховного стратега.

— Это что я теперь типа генерал-фельдмаршала? — пробормотал подполковник.

— Командуй, принц-консорт, и влипай в историю, — усмехнулся Андрей, — Ave caeser, morituri te salutant! Haire, Александр Херсонесский!

Последняя стража Херсонеса Призрачного шла по главной улице, миновала храм Девы, Геракла, Зевса и остановилась на агоре. Со стороны моря раздался надсадный вой. Царицу окружили остатки стигийской стаи. Мало их осталось, но свора есть свора. Вожак зарычал на нового стратега и жреца, но после едва уловимого жеста царицы, убежал, поджав хвост.

И снова гоплиты маршировали в сторону порта к цитадели, над которой черными клубами поднимался дым. Ворота дрожали от грохота. С каждым ударом створки угрожающе трещали, но держались. Немного осталось защитников города, но враг пока не вошел.

Привратной стражей командовал очень знакомый лохарг. Дроздов остановился и пытался его вспомнить. Может, видел бюст в музее? В Херсонесе было много героев, но немногие известны далеким потомкам. И жест рукой очень знакомый, из его Дроздова прошлого, а не из древней истории.

— Тоже обратил внимание? — спросил Морозов, — Не узнаешь? Это же наш друг Арвидас. Правда, хорош? И у нас был хорошим офицером и здесь неплох. Мне пора, командуй стратег!

Морозов поклонился царице и последовал за ней в главную башню. Ворота, подняв тучу пыли, с жутким грохотом упали. Толпа нежити и нелюди хлынула в город и остановилась, увидев фалангу гоплитов и свору стигийских псов. По знаку стратега воины, сомкнув щиты, сделали шаг вперед. Вожак стаи поднял голову к небу, завыл и прыгнул на вожака кекропов. Визжаще-шипящий клубок катался перед строем, и кекропы дрогнули. Враги подались назад, потом еще и побежали прочь. В воротах возникла давка, а от истошных воплей барабанные перепонки, казалось, лопнут. Даже потусторонним тварям не приятно когда льют на голову смолу, даже призрачную.

Морозов наблюдал за битвой из цитадели. Он видел начало сражения за город, долго не мог отвести взгляд от жутких тварей, рвавшихся к воротам. Это тебе, капитан, не опусы Гоголя почитывать и не в штыковую ходить под Каховкой. Дева невозмутимо сидела в кресле, разглядывала свое изображение в зеркале и молчала. Царица лениво повернулась к жрецу, грустно улыбнулась и небрежно, словно земная женщина, поправила пышную прическу.

Луна в небе померкла от множества крыльев, и Дроздов от неожиданности едва не выронил из рук меч. Крылатые демоны атаковали непокорный город. Князь мира сего хотел войти сюда победителем и почти добился своего. Последняя гвардия не дрогнула, лишь выстроила «черепаху» да ощетинилась сариссами.

А вот этого не ожидал никто. Воинство Люцифуга завывало от бешенства, откатываясь за ворота. Неужели царица призвала новых воинов? Нет, не было у Девы больше гоплитов, но помощь пришла оттуда, откуда ее не ждали. Александр оглянулся и увидел рыцаря в черном плаще с белым мальтийским крестом, на коне. Он привел с собой три десятка генуэзских арбалетчиков, которые и отбили летучих демонов. Арбалетные болты с серебряными наконечниками превращали рабов Люцифуга в мелкий пепел.

Рыцарь поднял забрало шлема и Дроздов узнал давно погибшего друга-соперника Владимира фон Кернвальда. Откуда он взялся? Молния сбросила рыцаря с коня, превратила его в пепел, и в тот же миг отряд арбалетчиков исчез. Только две монахини, в одной из которых Александр узнал Анну Гросснер, склонились над оплавленными доспехами. Вот и Владимир умер дважды, теперь уже навсегда.

Странные демоны в черных рясах входили в ворота, а в небе опять захлопали крылья нечисти. Неожиданно щиты гоплитов стали разлетаться на мелкие осколки, и фаланга распалась. Словно сухие тростинки треснули уже бесполезные сариссы и сражение превратилось в цепь поединков.

Морозов приготовил парочку древних заклинаний, но увидел предупреждающий жест богини. И тут стены цитадели дрогнули, посыпалась со стен штукатурка, упали бронзовые светильники, вскрикнул летописец Сириск и затих, сжимая в руке стилос. К ногам царицы упал свиток, повествующий о последних днях истинного Херсонеса, рукописи, которую никто не прочтет. Из стенного пролома сверкнула молния, и Дева рухнула на пол возле дымящегося трона.

Дроздов оказался в самой гуще сражения, махал мечом как заправский гладиатор, сдерживая натиск врагов. Диофант был рядом. Понтиец отбросил бесполезный щит и рубился двумя клинками. Демоны в рясах оказались достойными противниками, достойными и беспощадными, пропахшими серой. Оружие гоплитов их беспокоило слабо, но от меча верховного стратега мало кто уходил. Последняя гвардия погибала. В это время крепостные стены задрожали и начали осыпаться каменным дождем.

Диофанта и нескольких гоплитов захлестнула черная волна. Дроздов, размахивая мечом словно дубиной, прорвался к лестнице. Крылатый демон опустился за спиной подполковника, и ударил когтистой лапой. Александр скатился на пару ступеней вниз, попытался встать и не смог. Тело словно налилось свинцом и пальцы, как у каменной статуи на афинском акрополе. Меч на соседней ступеньке, можно коснуться рукояти, но не взять в ладонь. Враг совсем близко, и тут оцепенение исчезло, словно его и не было вовсе. Демон окутался едким дымом и беззвучно взорвался. Александр бросился туда, где мелькнула тога главного жреца.

Нескончаемым потоком войско Люцифуга входило в стены Херсонеса, разрушая то, что еще не было разрушено. Мятежный ангел чуял, что еще не все окончено, и гнал свое воинство на поиски последних фигур, еще остававшихся на шахматной доске. Лишь несколько ходов оставалось жить Базилиссе, и в небе над призрачным Херсонесом появилась самодовольная улыбка князя Тьмы.

Стратег и жрец выбрались из цитадели за миг до того, как она превратилась в груду каменных обломков. Стратег нес бесчувственную царицу, невероятно легкую, почти бесплотную от потери сил. Жрец шел сзади, готовый применить заклинания, древние еще во времена основания Херсонеса. Нелегко ощущать себя добычей, по следу которой идут загонщики, уверенные в быстрой победе.

Навершие посоха засияло призрачным серебром, и парочка самых нетерпеливых охотников растворилась в белесом пламени. Молния ударила в землю рядом со жрецом, но он не отступил, а поднял правую руку и произнес заклинание Гекаты. Подействовало. Протяжный вой, постепенно затихая, откатился в сторону цитадели.

Дроздов усадил царицу на обломок колоны и мрачно осмотрелся. Люцифугова свора отстала, пока отстала, чтобы насладиться победой. Дева приняла облик Лунной Охотницы, попыталась натянуть тугой лук, но не смогла и снова стала пышнотелой матроной не первой молодости. Богиня уже не сражалась, лишь с трудом выдерживала гипнотический взгляд Врага и молчала, ожидая развязки.

- даже не прошептала, а скорее подумала Дева, и была услышана, к сожалению, не только верными воинами.

Город, умерший дважды, еще был городом, но сквозь плоть, в лунном свете, уже проступали обглоданные каменные ребра. Дом Гикии миновала волна разрушения, и беглецы остановились там, чтобы перевести дыхание и собраться мыслями. Почему дом проклятой архонтессы? Этого не знал жрец, а стратег даже не догадывался. Они просто шли, повинуясь призрачному зову, к заветной цели.

Усадьба была пуста, и только запах тления царил в покоях дочери Ламаха. Дроздов устроился в прогнившем кресле, положил на колени меч и достал гемму с портретом Гикии. Сколько можно терпеть? Как он устал от крови, от потерь тех, кто ему дорог и от бесконечной дороги.

— Идем, твоя святость! — приказал стратег и взял на руки царицу.

Главная улица превратилась в сверкающую реку, поток лунного серебра. Казалось, что ноги ощущают стремительное течение, недовольство смертными, нарушившими привычный порядок вещей. Святилище Врат оказалось рядом с домом архонтессы. Каждый шаг давался с трудом. Тело базилиссы наливалось весом, и вскоре стратег с трудом передвигал ноги. И враги рядом, окружили святилище и ждут, когда жертва сама попадет в западню. Зачем трудиться, бегать за добычей, когда она сама идет в лапы.

Владение, некогда принадлежавшее главному номофилаку, превратилось в пристанище чернорясных демонов. Жрец поднял посох, посмотрел на полную луну и тяжело вздохнул, ощутив неизбежную развязку. Молча принял мудрец меч из рук стратега, и демоны взвыли от злости и боли. Посох разлетелся от ударов дьявольских серпов, но меч был неотразим, ибо в нем была сила всех архонтов, правивших Херсонесом. На миг враги дрогнули, сломали строй и стратег, из последних сил бросился к заветным ступеням.

Морозов сбросил тогу, и остался в короткой тунике. Так удобней сражаться. Меч сверкал раскаленным серебром, становясь, все короче после поражения цели. Вот уже в руке не меч, а просто длинный кинжал, нож и все, только дымящаяся рукоять. Жрец отступил к ступеням, где стратег с трудом нес тело царицы. Впереди только невыносимо яркий свет, а сзади яростный вой преследователей.

Жрец остановился, хотел сотворить последнее заклинание, но только захрипел, когда серпы вспороли грудь. Стратег взвыл от боли, опуская богиню в колодец лунного серебра, ибо казалось, что пламя жгло саму душу. Ворота захлопнулись, и только тьма заклубилась в древнем алтаре. Тела последних воинов Херсонеса вспыхнули чистым пламенем и сгорели дотла. Демоны в страхе отшатнулись, и завыли в ожидании гнева Повелителя. Добыча, ценнее которой не бывает, ускользнула из лап князя Люцифуга.

 

Глава 24

Короткие летние сумерки сменились густой южной ночью. Точки звезд в небе только сгущали темноту, которая поглотила древние развалины и монастырские постройки. Даже люди стали подобны бесплотным теням, которые неприкаянно ищут былую славу и не находят. Здесь даже слава становится пустым звуком, утонувшим в этом царстве древнего безмолвия. И только затаившиеся в глубине души страхи становятся явью.

Иосиф сидел в бывшем кабинете настоятеля монастыря и перебирал бумаги, лежавшие на столе в полнейшем беспорядке. Игнат Поликарпович помогал сортировать документы, в которых не было ни слова о контрреволюции, кроме важной улики, послания патриарха Сергия.

— Поспите, Иосиф Яковлевич! Этак, загнетесь ни за цапову душу, — бурчал бывший рабочий, — Молчите? Оно и понятно, коли говорить нечего.

В коридоре послышались торопливые шаги. Дверь приоткрылась и в комнату вошла Марина. Следом протиснулся крепкий парень, державший в руке большую сумку, от которой пахло весьма аппетитно. Девушка остановилась, испуганно посмотрела на желтое, в свете керосиновой лампы, лицо Фишмана и улыбнулась старому рабочему.

— Товарищ Андрианов прислал вам ужин из нашей столовой и просил утром быть с отчетом. Если что, я могу помочь.

— Что, твою мать, грамотная шибко? — вспылил Фишман, — Катись отсюда!

— Не знаю как Вам, товарищ оперуполномоченный, а мне пусть помогут. Садись, дочка, у окна и отбери бумаги за осень прошлого года. Я гимназиев не оканчивал, только реальное, а Марина ученая и языки всякие знает.

Иосиф не ответил, лишь откинулся к спинке кресла и закрыл глаза. И снова комиссар оказался в кольце адского пламени, у каменного ложа демона-хранителя. Покровитель был не в лучшем состоянии. Раны продолжали сочиться расплавленной серой, костлявая рука тянулась к Иосифу, прося о пощаде. Оказывается, даже рабам Люцифуга ведом страх. Чего же тебе надобно, крови? Ага, свежую кровь в обмен на беляков!

Фишман очнулся от чувства неясной тревоги и посмотрел в окно. Всходила луна, и ее серебристый свет заливал монастырский двор. На лестнице стоял часовой, курил и откровенно бездельничал. Душно. Иосиф набросил на плечи куртку, и вышел на крыльцо. Пели цикады, а от пряного аромата цветов голова шла кругом.

— Ну, как, тихо?

— Тише не бывает, как в гробу, товарищ комиссар! — ответил часовой и достал очередную папиросу, — Да и кому тут быть. Монахи или разбежались, или пущены в расход.

— Оно так, но смотри в оба, а то знаешь, можно и партбилет на стол положить. Еще не всю контру добили.

— Так и смотрю, но пока никого, только живность всякая бегает, аж моторошно порой. О, опять!

Иосиф прислушался к ночным звукам. И точно, за цепью камней у входа слышалась возня и кошачьи вопли.

— Посмотри что там! — приказал Иосиф.

— Да ну его, что я котов с кошками не видел, — пытался возражать чекист, но все-таки пошел к монастырским воротам.

Фишман услышал, как хлопнула калитка в воротах, и удовлетворенно затянулся папиросным дымом. Из открытого окна выглянул Яценко, сладко зевнул, и пару минут смотрел на начальство мутным от бессонницы взглядом.

-Зайдите сюда, товарищ Фишман. Мы тут кое-что нашли.

В комнате Иосиф увидел большой ящик письменного стола, в котором было двойное дно. В потайном отделении лежала стопка бумаг, из которых следовало, что святой отец был связан с белым подпольем и регулярно получал помощь от Врангеля. Это было уже кое-что. Не успел отец Викентий уничтожить документы, а может, просто надеялся на случай. Вдруг не найдут чекисты и все обойдется.

Иосиф посмотрел в окно. Часового не было. Долго ходит проверять кошачьи игры. А что если то не зверушки балуют, а кто почище?

— Поликарпыч! Оставайся здесь, смотри за девкой, а остальные за мной! Может, в храме какая сволочь схоронилась!

Чекисты выскочили во двор, долго соображали, чего от них хотят, а потом неторопливо пошли к воротам. Сидеть на месте до чертиков надоело, а тут хоть какое-то развлечение. Тело обнаружили возле калитки. Часовой сидел, прислонившись к воротам, и уже успел остыть, хотя прошло совсем немного времени. Крови не было, словно боец умер от страха. Иосиф сразу вспомнил штурм монастыря под Бахчисараем и дрожащей рукой вытер пот со лба.

Демон, вполне себе в добром здравии, стоял над трупом и довольно потирал костлявые руки. Жертва явно пошла впрок.

— Товарищи! Враги революции убили нашего соратника, верного партийца, героя Перекопа! — вполголоса говорил Иосиф, — Отомстим же за него! Иван! Поднимай наших бойцов в монастырской гостинице. Веди к храму Владимира. Выходим за ворота, и перебежками к винограднику.

Демон удовлетворенно кивнул, указывая направление поисков костлявым пальцем. Ни дать, ни взять, форменный генералиссимус Суворов или сам товарищ Ленин на броневике. Адский хранитель недовольно посмотрел на восходящую луну и пристроился за спиной бравого чекиста.

Скрипнула монастырская калитка. Резкий звук заставил Дроздова вздрогнуть, сбросить остатки дремоты и выглянуть из укрытия. Кто-то, явно не желая быть замеченным, пробирался к винограднику. Александр помнил дремотное видение, и от нехорошего предчувствия засосало под ложечкой. Андрей очнулся чуть позже, посмотрел на небо, а потом в сторону Владимирского собора. После вещего-зловещего сна настроение у обоих было не самым лучшим, попросту говоря паскудным.

— По-моему господа краснопузые собрались по наши души. Шакалы охотятся за крокодилами? — прошептал Дроздов, — Картинка достойная сэра Киплинга.

— Не охотятся, — отрезал Морозов, — Отходим за храм.

— Почему туда? — удивился подполковник, — На главную улицу, к усадьбе … Ты тоже видел? Чему быть — тому не миновать. Бежим!

Офицеры тихо отошли в овраг и, стараясь держаться в тени, направились в сторону храма. Ноги скользили по мелким камням, от чего бежать было совсем не просто. Предательски хрустнула сухая ветка, шарахнулась в сторону ночная зверушка, насмешливое пение цикад неотступно преследовали беглецов.

— Стой, контра! — слышалось за спиной.

Сухо защелкали по камням револьверные пули. Дроздов пригнулся, когда пуля сбила фуражку, опустился на одно колено и пару раз выстрелил. Кто-то вскрикнул и, в ответ открылась беспорядочная стрельба из винтовок. Врангелевцы спрятались за полуразрушенной стеной усадьбы древней архонтессы и, с минуту, переводили дыхание.

— Помнишь сон? — прошептал Александр, сунул руку в карман и удивленно вытащил гемму.

В лунном свете изображение ожило. Гикия казалась необыкновенно живой и печальной. Она тоскливо смотрела в лицо того, которого смогла полюбить даже после двух тысячелетнего небытия. Не каждому дано приносить в жертву других и, тем более, не всякий сможет лечь на алтарь сам. Вот и все. Теперь им не встретиться даже в безвременье.

Со стороны монастыря послышались удивленные крики, и ночную тишину прорезало грохотание «гочкисов». Слышались резкие команды начальника чекистов, отчаянная ругань и требования позвать санитара.

— Чего это они? — хмыкнул Дроздов и осторожно выглянул из укрытия, — Во дают! Андрэ, посмотри на это.

В лунном свете, чекистов атаковал отборный батальон дивизии имени Дроздовского. Впереди, со стеком в руке, четким строевым шагом шел Михаил Гордеевич. За ним, под развернутым знаменем, командовал капитан Туцевич и многие другие шли за ним. Мертвецы шли в атаку на живых трупов, с барабанным боем, с сигарами в зубах, как летом 1918 года.

И тут друзья подумали, что сходят с ума, когда увидели демонов в рясах. Недавний сон становился явью. Два строя сошлись, и камни Херсонеса стали свидетелями невиданной битвы.

— Идем к святилищу! — предложил Дроздов, — Ты помнишь куда?

— Рано, — отрезал капитан, — Луна должна быть над главным крестом Владимирского собора.

Сражение призраков разворачивалось не на шутку, да так что над развалинами разразилась самая настоящая гроза. Молнии беззвучно били по камням, и силы сражающихся таяли с каждой вспышкой. Флаг в руках Туцевича дрогнул, упал на какое-то время, а потом снова поднялся над строем. Вот уже сам Дроздовский обнажил шашку против демона с двумя серпами, Туцевич махал флагом словно пикой, а старый Манштейн прикрывал спину легендарного командира.

Время тянулось медленно. Луна лениво, как-то тягуче подбиралась к нужной точке на небе, словно ей абсолютно безразлична судьба двух смертных. Призрачная битва прекратилась с последней вспышкой молнии. Воины исчезли, и ничто не напоминало о недавнем сражении.

— Что это было, товарищ Фишман? — испуганно прошептал один из чекистов, — Чертовщина какая-то!

— Заткнись! — отрезал Иосиф и взглянул на своего демона, — Они там, ближе к обрыву! Никуда не денутся, сволочи! Брать живьем!

Чекисты растянулись в цепь, которая словно удавка затягивалась возле убежища белогвардейцев. Дроздов выглянул из-за укрытия, взглянул на Луну, которая уже играла своими бликами на куполе собора, и взвел курок револьвера.

— Никогда не думал, что последний бой будет столь экзотичным, — зевнул Морозов, и достал свое оружие.

— Андрей, далеко до тайного храма?

— Сотня локтей будет, — прикинул расстояние капитан, — Прорвемся или как?

— Не прорвемся, а прорвешься, — криво усмехнулся Дроздов, — Я их отвлекаю, а ты будешь изображать быстроногого страуса. По-моему тебе пора.

— Еще есть время, — буркнул Морозов и посмотрел в небо, — Да, еще немного и пора.

— Оставь один патрон для себя, а остальные отдай мне. Не нужно большевичкам знать, что нас двое. Дурацких подвигов не надо. Более кретинического задания у меня еще не было, но приказы выполняют, а не обсуждают. Давай, Фауст!

Морозов схватил мешок с Палладием и перепрыгнул обвалившуюся стену. Дроздов проводил взглядом друга, перекрестился и открыл огонь. Чекисты залегли и в ответ открыли беспорядочную стрельбу. Патронов оставалось совсем мало. Подполковник осторожно высунулся и, увидев чью-то голову, выстрелил. Короткий вскрик, и длинная пулеметная очередь заставила Дроздова спрятаться в курытие. Одним большевичком меньше стало. Мелочь, а приятно. Подполковник пересчитал патроны и удрученно покачал головой.

— Сдавайся, контра! Сразу стрелять не будем, слово чекиста! — услышал Дроздов хриплый голос, — Этот говорю я, Иосиф Фишман!

— Скажи лучше, слово гниды! — ответил Александр, и перекатился на запасную позицию.

Надо сказать, вовремя он это сделал. Чекисты бросили ручную бомбу, и осколки зацокали по камням. Дроздов коснулся рукой лба, посмотрел на окровавленную руку и чертыхнулся в адрес жидо-масонов. Научились, заразы, воевать. На звук стреляют, запомним. Чекисты, стреляя, подошли почти вплотную, и произошло то, что должно было произойти. Револьвер дал осечку. Александр крепче сжал в руках гемму и перекрестился. Вот и все. Подполковник достал из кармана последний патрон, зарядил его, приставил оружие к виску и нажал курок.

Иосиф ударил сапогом мертвое тело и удовлетворенно ухмыльнулся. Допрыгался, белый гад! А это что такое? Фишман с трудом вытащил из мертвой ладони странный медальон. Забавная вещица. Истошный вопль разнесся над развалинами. Комиссар ощущал запах горящей плоти, его плоти, словно очутился на костре. Гикия мстила врагу, как только она умела. Это, конечно не боспорский царевич, а мелкая тварь, посмевшая убить последнего стратега Херсонеса.

Фишмана спас призрачный демон. Рано еще умирать этому мерзавцу. Каждый негодяй должен созреть в свое время, да и Люцифугу не интересен зеленый плод. Огненная боль исчезла, но рука покрылась волдырями и болела при малейшем прикосновении. Демон погрозил пальцем подопечному, а потом переместился куда-то в сторону. Что, еще один беляк? Этого уж точно следует взять живьем, чтобы сделать подарочек Розалии Самойловне. Пусть баба порадуется.

— Там еще один! Брать живьем суку! — хрипел Иосиф, — Там какая-то яма. Загнать его туда и никуда не денется!

Андрей перепрыгнул разрушенную стену, и нырнул в ближайшую тень. Раздался взрыв ручной бомбы. Капитан перекрестился, а потом облегченно вздохнул, когда услышал ответные выстрелы. А Луна почти достигла зенита, и времени осталось пара минут, не больше.

Вот он подземный храм из видений, последний оплот язычества древнего Херсонеса. Выщербленные ступени вели вниз. Сзади выстрелили, и бедро обожгла боль. Капитан скатился в черный провал, ударился головой о каменный выступ, на мгновение, потеряв сознание.

— Куда эта сволочь делась? Ни хрена не видно, твою мать! — слышалось сверху.

Андрей попытался встать, но не смог от боли. Пришлось ползти к алтарной нише, горевшей нестерпимым серебряным огнем. Стены храма переливались всеми цветами радуги, ибо в эту ночь открывались врата Богов. Капитан развязал мешок и вытащил Палладий. Лунный луч скользнул по деревянной плоти, осветил корону, и вот уже в храме стояла Дева. Царица коснулась щеки офицера, улыбнулась, а потом шагнула в светящийся круг. Дверь захлопнулась. В темном провале раздался резкий выстрел, и больше ничто не нарушало покой древней святыни.

* * *

Партия завершилась. Не осталось больше фигур у Девы, но она не проиграла — ничья равная победе. Люцифуг все еще не верил в проигрыш. Князь со злостью схватил несколько фигур и сжал их со всей силы. Дева улыбнулась, посылая воздушный поцелуй противнику, увидевшему как …

Последний трибун Молниеносного легиона поднял загорелое лицо к небу и посмотрел на яркое солнце пригирканской степи. Давно, очень давно пройдены Дарьяльские ворота. Их было почти шесть тысяч, ушедших по приказу императора в поход. Враги не щадили римлян, боялись их и нападали под покровом ночи, словно стая голодных шакалов. А римляне продолжали идти вперед, повинуясь приказу безумного Нерона. Неделю назад их оставалось чуть меньше центурии, а теперь всего двое. Трибун и старший центурион триариев продолжали идти за солнцем, ибо не кому отменить приказ. Свистнула длинная аланская стрела, и центурион упал лицом в песок. Трибун глубоко воткнул в землю древко аквилы, и простился со знаменем непокоренного легиона. «Salve imperator …», — последние слова захлебнулись кровью. Вождь аланов с нескрываемым ужасом смотрел на золотого орла, а потом пришпорил коня и скрылся за барханами. Даже варвары обходили стороной проклятое место над которым сиял орел Двенадцатого легиона. Прогнило со временем древко, и пески навеки погребли золотую птицу.

Труха от фигурок посыпалась на шахматную доску. Проигравшие не имеют права на жизнь. Архонт этого мира уничтожал одни фигуры, чтобы их заменить другими для матча-реванша. И этот матч состоится при любой погоде. Потом! Когда исполнятся сроки!

* * *

Время не замедляет свой бег. Ровно через семь десятков лет я сидел перед темным провалом подземного храма, размышлял о тайнах города и тех, кто смог подняться выше обычной суеты. Так ли все было? Кто знает. Взошла Луна, и мир теней обрел призрачную реальность. Царица по-прежнему царит над этим городом. Приветствую тебя, Царица Мертвых!