Эскимосы-плотники. — Первая охота на моржа. — Мы достраиваем дом и склад. — Йерок — чудесный товарищ. — Хитрость Нноко. — Раздача шкур и оленьих лапок. — Дом должен быть теплым.
Теперь за дело. Все силы налицо, и помощи ждать неоткуда. А работы — ой как много! У дома только выведены стены, настланы полы и верхний потолок, покрыта крыша.
Нет ни дверей, ни окон, ни печей, ни одной кладовой… Нужны еще тройные полы, двойные рамы. Предстоит законопатить щели паклей, обить стены войлоком, фанерой, то есть остается ни больше, ни меньше, как приспособить выведенный сруб дома к зимовке в Арктике. Кроме того, все продукты и товары в беспорядке лежат на берегу. Здесь же и «склад»: груды леса и аккуратно сложенные пачки оцинкованного железа.
Мобилизовали всех эскимосов. Работают охотно — новая работа привлекает их, хотя о топоре, рубанке и даже молотке они имеют слабое представление. Однако некоторые уже горделиво заявляют: «Мой — плотник!» Работа продвигается медленно. Руки, привыкшие хорошо держать гарпун, плохо справляются с плотничьим инструментом. К тому же в сорока шагах бухта, а на воде частенько показываются тюлени. Один из «плотников», так внимательно следит за" ними, что, засмотревшись, часто сам того не замечая, бьет мимо гвоздя. Только попав молотком себе по пальцу, он отрезвляется' и сосредоточивается на работе. Но ненадолго. Вот его глаза уже снова скошены на бухту. Я вижу, как он на мгновенье замирает, потом срывается с места, хватает винчестер и, почти не целясь, стреляет в зазевавшегося тюленя. На грохот- сбегается вся колония, _ и десять — пятнадцать минут идет возбужденное обсуждение неудачного выстрела. Вот так ведется наше строительство. Но ничего — осилим.
Сегодня до обеда работа шла нормально, насколько Вообще мои «строители» в состоянии нормально работать. Но после обеда наступил. неожиданный перерыв. Я был внутри дома. Вдруг сверху с шумом летят возбужденные эскимосы и с криком: «Морса, айвых'лъак, айвых'лъак, морса» — окружают меня. Подоспевший Павлов помогает мне понять причину этого возбуждения. Оказывается, за косой появились моржи, и охотники просят разрешения поохотиться. Я боюсь, что мы уже пропустили сезон охоты на моржа, и разрешаю прервать работу.
Эскимосы, побросав инструменты, хватают винчестеры бегут к берегу, прыгают в байдарки и уносятся в море.
Через полтора часа охотники возвращаются с двумя моржами. Особенно удачной охоту признать нельзя Объясняется это тем, что охота происходила не на льду, а на воде, где убитый морж сразу тонет, если охотник не успеет взять его на гарпун. И на этот раз несколько моржей тоже утонуло.
Первой пришла байдара Тагъю. К моему приходу ее уже разгрузили. Огромные куски мяса, нарезанного вместе со шкурой, лежали на берегу. Но странно — головы не было. На мои вопрос Иерок показал на ярангу Тагъю Подхожу ближе. В дверях яранги разостлана старая шкура и на ней мордой внутрь лежит голова моржа. Между ноздрями большой надрез, сделанный ножом. Я удивился но Тагъю объяснил: «Так делаю для того, чтобы морж не уходил в море, а шел к охотнику, а нос разрезан, чтобы морж не чувствовал запаха человека и не боялся».
18 августа 1926 года. Сегодня целый день дует слабый южный ветер, и все окутано густым серым туманом
Наши работы продвигаются. Закончили потолки и перегородки и вставили часть рам. Днем приливом внесло в бухту убитого моржа, надо думать, из числа утонувших во время вчерашней охоты.
С полуночи подул северный ветер. Температура сильно упала. К утру в умывальнике замерзла вода, а в ручейке образовалась тонкая корка льда. С обеда пошел снег и шквалами продолжался до вечера. Север не дает забывать о себе.
Форсирую работы. Несколько человек во главе со Скурихиным перевожу на постройку склада. Доктор Савенко уже переселился из палатки в свою комнату и теперь мечется от дома к складу. Но несколько столкновений с более сведущим в строительных делах Скурихиным расхолаживают его пыл.
21 августа 1926 года. Вчера северный ветер настолько засвежел, что пришлось прервать постройку склада. Сегодня с утра ясная, тихая погода. Температура поднимается до 12°, но к обеду начинается южный ветерок и нагоняет густой туман. Я закончил работы в своей комнате и вечером начинаю распаковывать вещи. Целая толпа эскимосов собирается посмотреть на диковинки. Моя радость и забота — библиотека не производит никакого впечатления на зрителей, и они молча наблюдают, как я с любовью распределяю книги по полкам. Но стоит вынуть из чемоданов какую-нибудь блестящую металлическую вещь, как раздается дружное: «Кайчхай!»
«Кай-кай» достигает апогея, когда я вытаскиваю небольшого гуттаперчевого пупса.
На ночь остаемся в доме, но в нем отнюдь не тепло. Печей-то еще нет, а кухня — без окон и дверей.
23 августа 1926 года. За вчерашний день сильно продвинулась постройка склада. Но сегодня работать мучительно. Дует сильный северный ветер, и люди еле держатся на высоких лесах. Ветер подхватывает поднятые наверх листы железа и уносит их далеко от постройки. На севере хмурится — можно ожидать дальнейшего ухудшения погоды, поэтому, чтобы спасти продукты, работу надо продолжать.
С мучительными усилиями, шаг за шагом, лист за листом, обшиваем склад. К вечеру мы уже не в силах соревноваться с разыгравшимся ветром. Люди не могут держаться наверху, и работу приходится остановить.
24 августа 1926 года: Ночью ветер сорвал наши палатки. Склад, обшивку которого нам так и не удалось закончить, каким-то чудом уцелел, К утру ветер стих, и снова: можно продолжать работу.
Днем я поднялся на одну из невысоких прибрежных вершин. Налоге — совершенно чистое ото льда море. Нет даже ни одной из отставших крупных льдин, что в течение последней недели покачивались на воде, За мысом Гаваи — на «востоке и далеко к западу — появились большие скопления торосистого льда, очевидно, принесенного свирепствовавшим северным ветром. Но всего удивительнее выглядит сам остров. Если на южном берегу снег, выпавший 19 августа, продержался только один день, то вея северо-западная гористая часть острова совершенно бела от снега. Там, по-видимому, он улегся основательно.
Наш дом все более и более приобретает вид настоящего жилья. Сегодня у нас важное событие: из трубы тонкой струйкой вьется дымок. Это Савенко затопил свою печь.
Вечером сильно упала температура. Выйдя после ужина помочь Павлову накормить собак, я заметил на тундре блестящие кристаллы, и, подойдя к ручью, увидел, что он уже успел покрыться двухмиллиметровой коркой льда. Эта тоненькая корочка заставила меня содрогнуться: дальнейшее понижение температуры за одну ночь погубит наши ценнейшие продукты: молоко, чеснок, картофель, лук, фруктовые консервы и.т. д. Необходимо принять самые срочные и действенные меры против этого хрупкого, но грозного врага. Зову эскимосов; переносим что можно в дом, а остальное укрываем распакованными оленьими шкурами.
25 августа 1926 года. Сегодняшнее утро лишний раз показало, как важна в наших условиях наблюдательность. Не заметь я вчера корочки льда, не пойми значения этой угрозы, мы остались бы без необходимейших продуктов. Лед в ручье достиг почти двух с половиной сантиметров.
К вечеру новое достижение — в нашем жилище топятся все печи.
26 августа 1926 года. С утра дул легкий южный ветер, но к обеду он перешел в свежий, западный. Шквалами налетает сырой туман. Закончили постройку склада.
В 5 часов вечера Таян, Ан акул я и я выехали на байдаре в бухту, надеясь настрелять уток, но охота идет из рук вон плохо. Из десятка сбитых уток нашли в волнах только одну. Увлеченные охотой, мы поднялись почти до вершины бухты. С 7 часов начала падать крупа, и скоро весь берег побелел. То и дело накрывает непроглядный туман. Уже скоро полночь, а мы все еще болтаемся на байдаре. Ветер засвежел, байдару подбрасывает волнами. С трудом продвигаемся против ветра к колонии. Вдруг слева в темноте блеснул огонек и до нас донесся звук выстрела. Что это — галлюцинация? Кто может в эту непроглядную тьму выехать в разгулявшееся море? Да и зачем? Но вот опять огонек, а за ним, уже ближе, звук выстрела. Я стреляю. И снова ответный выстрел. Меняем курс, насколько это возможно, так как достаточно на мгновение поставить байдару вдоль волны, чтобы навсегда потерять шанс сесть еще раз в эту вертлявую посудину. Скоро В темноте вырисовывается белый парус, и через несколько минут мы, балансируя и выбивая зубами дробь, перебираемся на вельбот Иерока. Оказывается, эскимос, обеспокоенный нашим продолжительным отсутствием в такую дурную погоду, поднял на ноги всю колонию, собрал охотников и отправился на поиски. Я до глубины души тронут его поступком. Очевидно, Иерок будет бороться за жизнь человека, пока не исчерпает последней возможности его спасения.
Снег, выпавший в ночь, к 9 часам утра уже исчез. Вчерашний западный ветер нагнал замеченный нами На горизонте крупный лед, но сегодня он переменился на легкий северный — и лед снова исчез.
Начали переноску товаров и продуктов на склад, Первым делом взялись за муку. Работа идет дружно. Но к концу дня становится очевидным, что непривычная физическая работа не по плечу эскимосам: утомляются они очень быстро. Сначала каждый работник брал по три мешка (каждый немногим более 20 килограммов). И даже наиболее слабый из них — Нноко никак не соглашался нести Меньший груз, А Кивъяна ухитрялся нагружать на себя до пяти кулей. Но через несколько часов нагрузка как-то незаметно уменьшилась до двух мешков, а под конец эскимосы носили уже только по одному кулю. Как бы то ни было, к Вечеру вся мука — свыше 25 тонн — была переправлена на склад.
28 августа 1926 года. Продолжаем переносить товары. Идут шестипудовые мешки с рисом. Выручает всех Кивъяна, легко шагающий с такой ношей. За ним, сгибаясь и сопя, медленно поднимается на бугор коренастый Клю. Остальные либо помогают им взваливать на спины мешки, либо выбирают груз полегче. Нноко до обеда не появляемся. Как видно, шестипудовые мешки его не прельщают. После обеда он все же выходит на работу, легко нагружает на себя огромный ящик и без напряжения поднимается к складу. Эскимосы это заметили и провожают его радостными возгласами. Но оказалось, что в большом ящике упакована легкая колонка для ванны, почему так бодро и нес его Нноко. И выбрал он его, конечно, неспроста. Дело в том, что эскимосы всегда с особым уважением относятся к физически сильным людям. Самое оскорбительное эскимосское ругательство — «киях'ситупих'лъых'и» (бобыль, растяпа, не умеющий жить) часто раздается и по адресу слабосильного. Поэтому каждый эскимос постоянно заботится о том, чтобы не показать себя слабым. Потому-то Нноко и выбрал громадный, на вид очень тяжелый, ящик.
Перед вечером в бухту забрался лахтак , очевидно, привлеченный движением на берегу. Он был так близко, что первая пуля Таяна раздробила ему череп.
29 августа 1926 года. Сегодня убрали в склад остатки товаров, а вечером выдавали эскимосам шкуры для яранг и одежды и оленьи лапки для обуви.
Наблюдая за эскимосами, я замечаю, что несколько прекрасных оленьих лапок переходит из рук в руки, а потом опять попадает в общий ворох. Но они так резко выделяются среди других своим качеством, что за ними опять тянется чья-нибудь рука, и почти в тот же момент лапки опять оказываются в куче. Таким образом лапки переходят из рук в руки, но ни у кого не задерживаются. Я недоумеваю, но Кмо разъясняет мне, что мездра этих лапок пропитана кровью, что, по его мнению, является верным признаком того, что лапки содраны с оленя, задавленного волком, если сшить из них обувь или штаны, то нерпа и морж услышат запах волка и будут уходить от охотника. Так лапки и остались на складе в доказательство того, что все эскимосы разделяли мнение Кмо.
30 августа 1926 года. Эскимосы начали постройку зимних яранг. Работа несложная, через несколько дней она будет окончена.
Наш квартирный вопрос можно считать разрешенным. Пусть полюс шлет свои метели. Пусть крепчает мороз. Теперь мы уже не боимся двухмиллиметровой корочки льда. Обеспеченные продуктами, в теплом доме, мы чувствуем себя увереннее.
А наш дом должен быть теплым. Построенный из сухого леса, с двойными полами и потолком, обшитый внутри толем, войлоком и циновками, он представляет собой нечто вроде закупоренной шкатулки. Во всяком случае, за свою комнату я спокоен. У Савенко же, очевидно, так тепло не будет. Подгоняемый нетерпеливой женой, хотевшей как можно скорее переселиться из палатки в дом, он в спешке недостаточно внимательно отнесся к делу: стены остались непроконопаченными, а линолеум на полу постлан на голые доски. Этих упущений вполне достаточно, чтобы в комнате никогда не было тепло.