ПРОЩАНИЕ С РОДИТЕЛЯМИ

Вот и прошло детство… Иисусу семнадцать лет. Внутренний мир его раздвоился: с одной стороны, он чувствовал каким-то внутренним чутьем свое необычное предназначение — об этом ему неоднократно впрямую говорила его мать, называя его Сыном Божьим; с другой стороны, многочисленные беседы его с Иосифом приводили его в смятение, в сомнение относительно праведности Бога Авраамова и Моисеева. Он опять и опять приходил к мысли, что Бог, как все сущее, не есть нечто навсегда застывшее, а он меняется со временем, меняется вместе с тем, как меняется человек. Ведь если Человек создан по образу и подобию Божьему, то и все изменения, заложенные в Человеке Богом, должны быть присущи и самому Богу? Иначе Человек перерастет Бога!

Но все это требовало спокойных размышлений, лучшего познания окружающего мира. Иисус чувствовал, что Назарет и даже Иерусалим — это весьма ограниченный мирок, хотя иудаизм и провозглашал эту мизерную страну, Палестину, центром вселенной, а евреев избранным народом… Все это не устраивало Иисуса: он понимал, что мир — это нечто огромное, что кичиться избранностью — удел в чем-то слабых и эгоцентричных людей, много мнивших о себе. Ведь Бог создал Человека, а не конкретно еврея. Все ведь от Адама с Евой, от прародителей наших!

Много нерешенных вопросов ставила перед Иисусом жизнь. Ответа не давала ни синагога, ни умные раввины, ни Ветхий Завет… Все это было взаимозависимо, повязано одной и той же логической нитью. Из этого замкнутого круга необходимо было вырваться. И решил Иисус постранствовать по миру, чтобы понять его.

— Отец, — сказал Иисус, — я бы хотел посмотреть мир, узнать, как живут люди и ради чего они живут. Благословишь ли ты меня на это странствие?

— Сын мой возлюбленный! Не тебе у меня спрашивать, а мне у тебя. Что я могу тебе сказать? Делай, как тебе подсказывает твой внутренний голос, — ответил Иосиф.

— Так ты благословляешь меня?

— Конечно, сын мой! Ты прав, выбрав свою стезю. Хорошо, когда дети слушают родителей, но иногда они должны делать то, что им подсказывает их совесть, ум или внутреннее чутье. Иначе, если бы юность не искала своих собственных путей, все бы так и стояло на одном месте! С Богом, сын мой! Да хранит тебя Отец Небесный!

— А куда бы ты посоветовал мне двинуть стопы свои сначала?

— А Небесный Отец не подсказал тебе? — невольно ухмыльнулся Иосиф. — Ну, что же, пойди для начала в Египет… Это та удивительная страна, которая для евреев всегда одновременно и злая мачеха, и родная мать. — Иосиф помолчал, а потом продолжил. — Обязательно посети Крит и Грецию. Что я тебе могу сказать больше? Я же простой человек, мои родители, хоть и были из знатного рода Давидова, были бедны и не дали мне никакого образования.

— О, отец! Что такое образование? Ты — мудр, ты добр. Что еще надо? А сколько бродит среди нас книжников, которые знают все буквы, но не могут составить из них и единого слова?

Благословил Иосиф сына своего, и тот пошел прощаться с матерью. Мария в это время доила козу около хлева, сидя на низенькой скамеечке. Сын подошел и сел рядом на землю, сложив ноги калачиком. Взглянув в добрые, усталые глаза матери, он не сразу решился открыть, зачем он пришел, но Мария сама предварила:

— Ну, что сынок, время птенцу выпорхнуть из родительского гнезда?

— Да, мама… Я пришел получить твое материнское благословение: хочу пойти постранствовать по миру, понять жизнь и найти в ней свое предназначение… С отцом я уже говорил, и он благословил меня.

— Ох, опасное ты затеял дело, сынок! Мир так недобр, так жесток и несправедлив! Но уж раз ты решил, то решил…

— Не бойся, мама! Ведь Господь защитит сына своего, ежели что, не правда ли? К тому же я и сам не из тех, кто легко сдается в трудных ситуациях…

— Конечно, конечно! Ты ведь есм Сын Божий… Но неисповедимы пути Господни! Ведь Господь любил и Авраама с Иовом, а как испытывал!

— О, мама, уж ежели Господь решит меня как-то испытать, то ему не обязательно ждать, пока я выберусь за околицу дома!

— И то верно, сынок… Но боюсь я за тебя очень. Иди, коли решил. Я буду молиться за тебя Отцу Небесному.

Собрали родители сыну нехитрые пожитки, снабдили его провиантом на первые дни, а там — на Бога надейся да сам не плошай: на что тебе голова да руки дадены! Встал Иисус рано утром на следующий день и пошел на Запад. За его спиной вспыхнули первые лучи солнца, запищали и засвиристели проснувшиеся ранние пичужки, ожила прочая живность, свежий ветер пахнул ему в лицо. Перед ним лежал долгий путь, который не единожды проходили евреи и в ту, и в другую сторону…

В напутствие отец рассказал ему историю, как они все бежали от Иродова избиения младенцев. Объяснил он Иисусу, как побыстрее добраться до Египта:

— А то, не дай Бог, будешь плутать, как праотец наш Моисей, будто тень слепого верблюда по пустыне!..

С этими напутствиями и краткими объяснениями Иисус отправился в дорогу. Да, перед ним лежал долгий путь, длинной, пожалуй, в целую жизнь…

 

ЕГИПЕТ

Иисус бодро преодолевал трудный переход через пустыню. А путь был воистину нелегкий. Временами по бандитски внезапно налетавший самум закручивался тугой спиралью вокруг его тела, пытаясь сорвать с него одежду. То вдруг ураганный ветер дул в лицо с такой силой, что чуть ли не отбрасывал тело назад, как осенний листок. Мельчайший песок забивался всюду: в уши, в ноздри, залепляла узкую щелочку между веками. В такое время лучше всего было лечь, накрывшись своим одеянием с головой и переждать песчаный ураган.

А когда ветер стихал, и наступало звенящее в ушах затишье, было не лучше: неистовое солнце немилосердно жгло все его тело, глаза слезились от ослепительно яркого света, раскаленный песок обжигал его ноги даже через сандалии…

Но Иисусу даже нравилось все это: он чувствовал радость преодоления враждебных сил природы, будто бы пытавшейся столкнуть его с выбранного пути, чувствовал радость победы над собственными слабостями.

Относительно скоро, менее, чем за два месяца, Иисус достиг берегов Нила. Увидев вдали выросший, будто во сне, город на горизонте, он истинно обрадовался, и у него невольно мелькнула насмешливая мысль:

— Как же должен был плутать Моисей, чтобы вести несчастных евреев через эту пустыню сорок лет! Он что, не знал, что солнце восходит на Востоке, а идти ему надо на Запад? Или он умышленно испытывал людей, чтобы больше обрадовались «Земле Обетованной», куда бы он их не привел? Ведь моряк после длительного блуждания в злобных морских волнах с радостью кричит «Земля!», даже не подозревая, что она может ему принести!

* * *

Египет превзошел все ожидания Иисуса. Мало того, что страна если и не сказать, что очень радушно, то и вовсе не неравнодушно встретила странника: хочешь поработать — пожалуйста! Рабочие руки нужны, особенно при сборе урожая. Сюда всегда стекались на отхожий промысел сезонные работники из соседних царств. Не то, чтобы земли в тех царствах были хуже, не то, чтобы были какие нелады с погодой — вроде все так же, как и в Египте, да что-то не так! Будто руки у правителей тех стран были приставлены не тем концом, или же головы были абсолютно пусты: что бы они ни делали — все не впрок, люди пухли с голода, но бунтовать не решались. А если когда и бунтовали, то лишь ужесточали судьбу свою, ибо и бунтовали они, стоя на коленях…

А уж ежели в Египте появлялся кто-нибудь образованный — и писать, и считать горазд, да и соображаловка работает, — то уж он-то просто процветал в этой стране. До сих пор в народе жила легенда о том, как Иосиф Прекрасный, проданный родными братьями в рабство в Египет начальнику телохранителей фараона Потифару, из простого раба дорос за считанные годы до первого советника фараона. Одним словом, страна равных возможностей для всех, хотя, конечно, своих в той стране, как водится, не забывали: самые высокие посты занимали только коренные египтяне. Тот израильтянин Иосиф Прекрасный был все же исключением из правил.

Так что Иисус с его способностью мыслить быстро и рассудительно, с даром легко все схватывать на лету, с талантом каллиграфа и умением производить в уме безошибочные вычисления, скоро добрался до больших высот в египетской иерархии: он стал управляющим в хозяйстве самого Снофру — одного из богатейших египтян, священнослужителя и родственника последнего фараона.

Снофру был назван в честь одного из фараонов Четвертой Династии, которая правила еще в те достославные времена, когда были воздвигнуты величественные пирамиды — одно из Семи Чудес Света, а также был сотворен сам священный Шесеп-анкса, которого греки называли Сфинксом. Жил Снофру в крупном городе Пер-Бастет, расположенном в устье Нила, где был он главным Хери-хебом — вещим служителем одного из крупнейших египетских храмов.

Снофру владел плодороднейшими землями на Восточном берегу Нила возле самого устья. Конечно, позиции его немного ослабли, когда римляне завоевали Египет, но богатство — всегда богатство. Какая бы власть не была — Снофру оставался одним из могущественнейших людей Египта.

Иисус много работал, ведя счетные и долговые книги, давая советы по размещению различных сельскохозяйственных культур с учетом местного климата. Все он делал без спешки, даже как-то нарочито медленно, но результаты его работы были всегда быстрыми и весьма успешными. Говорили, что у него настоящий талант управляющего, который одним словом мог достичь большего, чем другой при помощи кнута.

У Снофру была великолепная библиотека, в которой были собраны и древние египетские папирусы, и шумерские глиняные таблички, и греческие манускрипты. Он быстро научил Иисуса новым, незнакомым для него языкам: тот схватывал все буквально на лету. Много времени Снофру проводил в беседах со свои управляющим, погружая его в загадочную историю страны и в тайны происхождения Египетских Богов. Именно такого познания страны и желал Иисус.

Много интересного узнал Иисус из старинных манускриптов, хранившихся в библиотеке Снофру. Многое рассказал ему и сам хозяин библиотеки, человек редких знаний и гибкого аналитического ума.

Иисус узнал, что в Египте во все времена более всего почитали двух Богов: Бога Солнца — Ра и Бога Подземного Царства — Озириса.

Когда каждый день Ра уходит на ночь под землю, на него нападает Апифис — гигантская змея, живущая за краем Земли. И каждый раз начинается ожесточенная борьба Добра со Злом, Света с Тьмой. И Добро каждый раз побеждало, и каждое утро Ра опять появлялся из-за горизонта с другой стороны Земли на радость египтянам. И те воздают ему хвалу и, воздев руки к небу, поют свои священные гимны.

Бог Озирис, единственный, кто был равен Ра, женился на сестре своей — Изиде, которая была Богиней плодородия и символом женственности. Она была настолько умна, что про нее говорили, что она «умнее сонма Богов». Голова ее была украшена коровьими рогами, поскольку именно корова священное животное: она кормит человека от люльки до гробовой доски.

Был у Озириса и Изиды брат, которого звали Сет. Был он властолюбивый и злой. Поссорившись как-то с Озирисом, он обратился в бешеного быка и затоптал Озириса насмерть, а останки его своими рогами разбросал на все четыре стороны. Недолго плакала Изида — слезами горю не поможешь! Собрала она тайно останки Озириса, по кусочкам слепила снова тело любимого мужа и вдохнула в него жизнь — чего только не сделает сила настоящей любви? Оживив Озириса, зачала она от него. Желая сберечь своего мужа навеки, Изида пригласила Бога Анубиса, покровителя умерших, и тот, используя волшебные мази и колдовские травы, сделал тело Озириса нетленным. Говорят последние слова Озириса, которые он произнес перед переселением в Загробное Царство были таковы: «Жив ли я или мертв — неважно. Я всегда остаюсь Озирисом. И в каждом из вас я рождаюсь вновь, расту в каждом из вас, старею и умираю с тем, чтобы вновь родится в каждой новой жизни».

Покинул Озирис свою возлюбленную жену, когда она еще носила во чреве. Опасаясь за жизнь свою и своего будущего ребенка, убежала Изида из страны, которой начал править деспотичный Сет, добралась до поселения Хеммис, расположенного у болот в дельте Нила, и родила там сына Хоруса. Тайно, вдали от людей, воспитала Изида своего сына.

Однажды, когда Хорус был еще младенцем, вынуждена была Изида отправиться в путь. Для охраны она взяла с собой семь скорпионов, которые защищали ее в дороге от диких зверей. Путь был долгий, и пришлось Изиде искать место для ночлега в одном селении. Постучала она в дверь одного богатого дома, но вышедшая на стук хозяйка даже не пустила ее на порог. Пошла она дальше, пока не встретила старую и бедную вдову, которая с радостью приютила странницу.

Осерчали скорпионы на хозяйку богатого дома. Собрали они свой яд и напоили им одного из них, самого сильного и самого свирепого. Тот, забравшись в дом той богатой женщины, ужалил ее сына, и тот умер.

Когда Изида узнала о мщении скорпионов и о смерти ребенка, она опечалилась, но, как всегда полная решимости, а не пассивного созерцания, тут же пошла в тот богатый дом и воскресила своими магическими чарами убиенного младенца. Скорпионы недоумевали, почему она пожалела злую хозяйку богатого дома. На это Изида ответила им:

— Дитя ни в чем не виновато, а потому не должно страдать за грехи своих родителей. Но и мать этого ребенка наказывать так сурово нельзя: тем самым опять же будет наказан невинный младенец. Ведь кто нужен ребенку больше, чем родная мать? Боги должны быть не только справедливы, но и милосердны.

— Моисей учит: око за око, зуб за зуб… — задумался Иисус. — А тут, наоборот, милосердие и прощение. А ведь права Изида! И почему надо наказывать человека за грех совершенный его предками? А ведь именно это вещает наш Господь: «Накажу до третьего колена за нераскаянный и неисповеданный грех вашего рода». Правильно ли это, справедливо ли это? Наверное, мой отец, Иосиф, был прав: Бог должен меняться вместе с человеком, иначе между старым Богом и новым Человеком образуется непроходимая пропасть…

Когда Хорус вырос, он вернулся на родину, где с помощью своей матери Изиды отнял силой престол у Сета и сам стал правителем Египта. С тех пор каждый египетский фараон назывался «живущий Хорус». Это означало, что фараон богоподобен, что он является тем невидимым мостиком, который соединяет человека с Богом. Остальные же люди — пыль и прах, носимые ветром по пустыне.

Хорус женился на прекрасной Хатор, которая представала в разных ликах: то женщины, то коровы, то змеи, то львицы, то сикомора — платанового дерева. Это была Богиня Неба, олицетворявшая саму Природу. Кроме того, Хатор чтилась как Богиня красоты, танцев и музыки.

Через много-много лет после правления Хоруса и Хатор, в Египте появилась Первая династия фараонов, которая правила страной двести лет.

Много было Богов в Египте. Кроме Ра и Озириса, был святой бык Апис — Бог Плодородия, и чтимая в Египте священная кошка Бастет — Богиня Радости и Веселья, и священное животное крокодил Себек — Бог Воды, и многие другие.

И была еще златохвостая птица Вени, которую греки- ионийцы называли Фениксом. Каждые полтысячи лет сжигали злые силы эту птицу, но она каждый раз восставала из пепла, будучи еще более прекрасной и могущественной.

По каждому поводу египтяне обзаводились богом. И различных храмов было столько же сколько и богов: у Анубиса был храм в городе Киса, который греки называли Кинополь — Город Собаки; у Хатор — главный храм в городе Дендера; у Аписа был храм Апейон близ Мемфиса, у Себека — храм в Файумском оазисе, что близ Крокодилополя…

— Нет, — подумал Иисус, — многобожие — это неподходящий путь. Это ближе к суевериям, чем к вере. И служить люди должны только Единому Богу, а если какие-то святые и нужны, они должны быть на сто голов ниже, они должны быть несравнимы с Богом.

Конечно же, конечно же, Бог должен быть един! — думал Иисус. — Люди, поклоняющиеся разным Богам, всегда будут разъединены. Почему чаще всего воюют страны? Потому что они либо веруют в разных Богов, либо не чтят Бога вовсе.

Но вот на египетский трон взошел фараон Аменхотеп, муж прекраснейшей из прекрасных во все века — божественной Нефертити. Искоренил он всех многочисленных человеко- и звероподобных древних Богов, запретил поклоняться им, а Бога Солнца — Ра возвеличил и повелел почитать за единственного истинного Бога. До него Ра олицетворялся в нескольких образах, но Аменхотеп повелел всюду помещать единственное изображение: Золотой диск с расходящимися лучами. Этот образ Бога Ра назывался Атон. Сам Аменхотеп изменил свое имя на Эхнатон, что означало «Слава Солнцу». В честь Бога Атона он построил прекрасный новый город Эхетатон и перенес туда свою столицу из старинных Фив. И был в этом городе воздвигнут величественный храм Богу Солнца.

Когда умер Эхнатон, новая единобожная религия умерла, из небытия опять восстали многочисленные египетские Боги. Восстали, как златохвостая птица Вени-Феникс из пепла. Трудно одному Богу бороться со многими Богами! Но Бог Атон, покинув непокорных египтян, отошел от Египта и стал искать угодные себе людские души за Черемным морем. Сохранилась легенда, что этот Бог возродился в Иудейской вере в образе Яхве…

Многое узнал Иисус, живя в Египте, о многом стал задумываться. Жизнь мирская его совершенно не интересовала, он был весь в мыслях о Боге. Порой, правда, возникала у него крамольная мысль: а есть ли Бог вообще? Ибо если он есть, то почему творится в мире столько несправедливости и насилия? Почему негодяям и злодеям сходит с рук то зло, которое они творят? И как показывает история с Иовом, Бог и сам не безгрешен и не столь уж справедлив: зачем он подверг жесточайшим испытаниям праведника, подпав под влияние Сатаны, который направил помыслы Божьи… Искушение?! Да ты же, Господи, Всемогущ и Всезнающ — ты же должен был и так знать, что Иов — святой! А вдруг и в Загробной Жизни, если она есть, так же по ошибке душе праведника не воздадут должного, а душу великого грешника по ошибке же облагодетельствуют? Так и будет потом всю оставшуюся вечную жизнь один бесконечно мучиться безвинно, а другой — незаслуженно наслаждаться!

Дела Иисуса процветали, его суверен стал, благодаря умелому управлению Иисуса, еще богаче прежнего. Иисус настолько полюбился Снофру, что тот не скрывал своего намерения отдать за него дочь свою, красавицу Анат. Анат была уже совсем взрослая девушка — ей исполнилось четырнадцать лет. Женившись на Анат, Иисус становился бы прямым наследником Снофру, у которого не было сыновей.

Где-то в глубине души, Иисус поддавался соблазну тихой и спокойной жизни с молодой женой, принадлежащей к такому видному роду. Но он отогнал это искушение: он видел иное свое предназначение. В грандиозные планы Иисуса, которые, нужно признать, еще не были четко определены им самим, не входила перспектива обзавестись семейством и пустить корни в гостеприимной стране.

Иисус понимал, что его отказ от женитьбы будет воспринят Снофру как большая обида, нанесенная ему неблагодарным иноземцем. Когда ему было сделано недвусмысленное предложение его благодетелем принять египетскую религию, поскольку иначе он не может выдать за него своею дочь, Иисус не отказался, но попросил разрешения поехать на неделю в пустыню, чтобы последний раз помолиться своему Богу и покаяться. В этой просьбе ему отказано не было, и он в сопровождении двух слуг, которые были приставлены к нему Снофру для слежки за ним, отправился на Восток.

Три всадника скакали и скакали на Восток, останавливаясь только в редких оазисах чтобы пополнить запасы воды. Один из тайных стражников Иисуса как-то заметил ему, что они уже в двух днях езды от Пер-Бастета, а Иисус до сих пор еще не выбрал места для моления. Они остановились, наконец, в одном оазисе и приготовились к ночевке: Иисус сказал, что завтра утром он начнет свое последнее покаянное богослужение.

Когда утомленные долгой и тяжелой дорогой, стражники уснули глубоким сном, Иисус потихоньку поднялся, растреножил всех трех коней, оставил спавшим без задних ног египтянам провианта на пару дней, а сам налегке поскакал, прихватив и двух других коней, что было мочи на Восток, подальше от Пер- Бастета. Его расчет был прост: когда стражники очухаются и поймут, что Иисус исчез, им понадобится неделя, не меньше, чтобы спешенными добраться до Пер-Бастета. Он был уверен, что Снофру снарядит за ним погоню. Но в это время Иисус будет уже далеко- далеко. Как говорят, ищи следы вчерашнего самума в бескрайней пустыне!

Конечно, он согрешил, украв коней, нарушил Моисееву заповедь: «Не укради». Но ведь и кража краже рознь! Почему бы ни рассматривать этих коней как скромное вознаграждение за труд? К тому же цель у Иисуса была святая, а ради святой цели разве не стоит слегка подправить принципы?

 

КРИТ

Достигнув первого же портового города, Иисус выгодно продал трех прекрасных арабских скакунов и поспешил найти корабль, отправлявшийся на Крит.

Только когда сел он на корабль, то почувствовал себя в безопасности. Уставший от довольно долгого бегства из Египта, Иисус заснул сном праведника. Наутро он проснулся в благодушном настроении и, помолившись, снял с себя грех кражи: в конце концов, он оставил у Снофру столько своего добра, что оно сторицей окупит этих скакунов. Это не обман — это просто обмен!

Через несколько дней корабль пришвартовался в порту столицы Крита — славном городе Кноссе, расположенном на северном побережье острова.

Остров оказался чудесным местом — просто земной рай да и только! Погода весь год замечательная, теплое море, безоблачное небо… Только жаркий ветер сирокко иногда приносит тучи мельчайшего песка с юга, из пустынь Египта. Будто злится иссушенная африканская земля, что не досталось ей от Господа такой благодати, какая дана Криту.

Неспроста именно Крит стал колыбелью прекрасной эллинской культуры. И в основе этой древней культуры, как и в Египте, была религия. Но эллинская религия была другой, отличающейся от египетской. Видимо, сыграли свою роль и благодатная природа Крита и даже удивительная живописность этого острова: обрывистые скалы у морских берегов, величественные горы в центре острова, плодородная земля, на которой раскинулись оливковые рощи и виноградники. Вся природа прямо-таки призывала людей придумывать красивые мифы-сказки о богах, героях и смертных, которые были равны им.

Иисус понимал, что по-настоящему узнать жизнь людей, их веру и их обычаи можно только растворившись в этом народе, превратившись на время в одного из обычных жителей страны, как это удалось ему в Египте. В Египте он оказался одним из самых умных, а что делать здесь, где все самые умные?

Благодаря своему домашнему воспитанию, Иисус не чурался никакой работы. Он быстро устроился поденщиком собирать оливки. Но и здесь его трудолюбие быстро выделило его среди умных критян, которые — как большинство умных людей — были достаточно ленивы. Его быстро заметил хозяин оливковой плантации, Телемах, и поставил надсмотрщиком над другими поденщиками. Но как и в Египте, Иисус стал не надсмотрщиком, а фактически управляющим. Он опять деликатными и разумными приказами спокойно и в то же время жестко руководил работниками, не брезгуя иногда показать и на личном примере, как надо работать.

Телемах полюбил приятного в обращении молодого человека, приблизил его к себе, сделав почти членом своей семьи. Ему очень нравился этот еще совсем молодой светловолосый красавец: умное лицо, выразительные голубые — под цвет лазурного критского моря — глаза, косая сажень в плечах.

Вскоре Телемах познакомил его со своим братом, Филоктетом, который был служителем Храма Зевса, расположенного поблизости от той глубокой пещеры в горах, где по преданию был рожден Зевс-Громовержец. Во время перерывов между сборами урожая, который созревал на острове три раза в год, Иисус стал гостить у Филоктета, читая древние манускрипты и беседуя с ним на религиозные темы.

Критская религия, основа той, которая впоследствии перекинулась и на материковую Грецию с окружающими ее архипелагами, имела так же, как и египетская, множество Богов. Эллинские Боги жили совсем, как люди: любили, мстили друг другу, воевали, боролись за власть.

Начало возникновения мира в греческих мифах до удивления напоминало то, которое описано в торе. Иисус даже подумал, что видимо, действительно, Бог у всех един — и у евреев, и у египтян и у греков. Просто каждый народ добавляет удобных для себя дополнительных Богов и Пророков, чтобы религия наиболее органично сочеталась с народными традициями, с хранимыми и передаваемыми из поколения в поколение, с историей народа, отраженной в его мифах и преданиях старины.

Как видели греки происхождение мира? Да почти так же, как и евреи! Вначале был Хаос. Это было темное ничто, простиравшееся без границ и существовавшее вечно.

Ведь если есть граница мироздания, то возникает вопрос: а что за этой границей? Если за этой границей есть что-то, то и это включается в мироздание. Значит, мир беспределен. Это невозможно представить, но это так!

Если мир существовал не вечно, то что же было до того, как он появился? А если что-то было до начала, то это «то» должно было иметь начало? Начнем считать время от того нового начала… Но что-то было и до этого «начала»! Значит, мир вечен. Это невозможно представить, но это так!

Столь же вечно в этом мире был заключен и источник жизни, который то разгорался, то затухал надолго. И вот в один из моментов из той самой вечности ниоткуда возникла Гея — Богиня Земли. Но она не могла существовать одна и породила Урана — Бога Неба, который воцарился во всем мире. Взял Уран себе в жены свою мать Гею, и родились у них шесть сынов и шесть дочерей. Разгневавшись однажды на них, Уран заточил их обратно во чрево их матери Геи. Страшно давило это бремя и мучило Гею. Умоляла она своих детей восстать против жестокого отца и свергнуть его. Но только Кронос — Бог Времени пошел на это. И он победил: ведь ничто и никто не может устоять против неудержимого времени!

Стал Кронос править миром. Взял он себе в жены сестру свою, Рею. Всегда помнил он судьбу своего отца, которого сам же он сверг. И начал он тоже бояться собственных детей: когда жена его давала жизнь очередному ребенку, он отбирал его у матери и проглатывал. Когда Рея носила во чреве своем очередного младенца, то по совету матери своей Геи она удалилась на остров Крит и там, в глубокой пещере дала жизнь сыну — Зевсу. Мужу же своему, Кроносу, дала она проглотить продолговатый камень, завернутый в пеленки. Так был спасен Зевс от неминуемой смерти.

Вырос и возмужал Зевс, и начал он, как и его предшественники, борьбу за власть над миром. Долгая и трудная была борьба, поскольку на стороне Кроноса были титаны, которых родила Гея. Но победил в конце концов Зевс, победив, он решил править не один, а с другими богами-олимпийцами, чем и прекратил дальнейшую борьбу за единовластие. Он оставался главным Богом, но каждый из других Богов-олимпийцев получил власть над той или иной сферой земной жизни.

— Опять, как и в Египте, множество Богов, — задумался Иисус, — и они, прямо как люди, борются за власть. И борьба эта жестокая, бескомпромиссная. Сын восстает на отца, брат на брата, и никто не стесняется средствами: борьба шла до уничтожения соперника. Небожители ничем не отличаются от земных людей!

Нет, на Небе должен быть Единый Бог, понял Иисус. — И если я и правда, Сын Божий, то я и мой Небесный Отец должны быть одним целым! Как? А неважно, как! Что это значит? А не нужно об этом думать! Люди должны в это просто поверить — пусть кто-нибудь попробует доказать, что это не так!

Но если Пророк Моисей был силен тем, что общался с Богом, получал от него советы и поддержку и за это был чтим народом еврейским, то чтобы быть выше Моисея, необходимо быть именно Божьим Сыном. Значит, найден ответ на вопрос: для чего же я предназначен? Нужна новая вера с новым Богом и с представителем его на земле — Сыном Божьим.

И вера эта должна быть не для какого-то одного народа, а для людей, независимо от того, в какой стране они живут, на каком языке говорят. И тогда это будет та вера, которая сплотит людей, сделает их добрее и терпимее.

Поразило Иисуса в греческой мифологии то, что смертные совершенно на равных общались с Богами, спорили с ними, не покорялись им, боролись с ними. А Боги делили сферы влияния, поддерживали каждый своего любимчика.

Ну, например, привлечение молодого пастуха Париса в качестве третейского судьи в споре за Золотое Яблоко, прозванное «Яблоком Раздора».

Значит допускают греки, что Человек может быть равен Богу? Иисусу было важно это подтверждение, поскольку он понимал, что если он и Божий Сын, то все же хотя бы наполовину он Сын Человеческий: его мать, Мария, была обыкновенной земной женщиной. Мать его всю жизнь внушала, что он Сын Божий… Может, мать его и права, кто знает? Ведь греческие боги выбирали же себе в жен дочерей человеческих?

Не все было ясно Иисусу в его происхождении, но он, запутавшись окончательно, старался об этом думать меньше. Ведь если он Сын Божий, то почему его Отец Небесный ни разу не посетил его? Ведь общался же он через Ангела с праотцем Авраамом? А с Пророком Моисеем и вообще вел длительные беседы…

Но сомнения сомнениями, а в душе Иисуса крепло убеждение, что независимо от того, кем является он, Иисус, людям нужна какая-то новая общечеловеческая религия, выходящая за рамки иудаизма, чисто еврейского учения.

Пробыл Иисус на Крите три года. Когда он собрался покинуть Крит, чтобы поехать в Грецию, Телемах не хотел его отпускать. Очень полюбил он Иисуса, который стал ему ближе родного сына, уговаривал его остаться, сулил златые горы. Но Иисус был вежливо непреклонен, сказав, что он выполняет завет своего отца, а это — свято. Ничего не оставалось Телемаху, как только отпустить Иисуса. Он щедро вознаградил Иисуса и благословил в путь.

Пришел проводить Иисуса и Филоктет, который дал адрес своего друга, проживавшего в Афинах. Друг его был известный философ и эскулап, который, по мнению, Филоктета, мог быть весьма полезен для Иисуса.

 

ГРЕЦИЯ

Иисус за время своей работы на Крите скопил достаточно денег, чтобы воспользоваться рекомендацией Филоктета и поучиться медицине у его афинского друга, звали которого Фемистокл.

Найдя по описаниям Филоктета дом Фемистокла, Иисус вошел в него и представился хозяину. Было время трапезы и гостеприимный хозяин пригласил пришельца в дом. Порасспрашивав Иисуса о своем друге Филоктете, он спросил о цели, с которой тот приехал в Грецию. Когда он узнал, что Иисус хотел бы взять у него курс медицины, он даже с удовольствием дал согласие: Фемистоклу сразу понравился скромный и, видимо, умный юноша, и он предложил Иисусу поработать у него помощником.

Каждый день Фемистокл с утра рассказывал Иисусу о болезнях, их симптомах и способах их лечения. После этого они каждый день навещали не меньше двух-трех больных: Фемистокл был широко известен в округе: он славился глубиной знаний и успешностью лечения больных. Он лечил буквально все болезни и недуги, начиная от несварения желудка и простуды до сердечных приступов и головных болей. Сам он принадлежал к знаменитой школе Гиппократа, которая за прошедшие четыре столетия добилась больших успехов во врачевании самых разных человеческих болезней.

Опередив на века своих современников, Гиппократ учил, что человеческий организм представляет собой единое целое, в котором отдельные органы, выполняющие свои определенные функции, взаимозависимы. Если не учитывать этого, то леча одну болезнь, можно вызвать другую, может быть, и более опасную. Как по этому поводу говорил Фемистокл, «одно лечим, другое — калечим».

Как раз, когда Иисус стал работать у Фемистокла, среди греческих эскулапов велась бурная дискуссия о том, что правильнее: лечить болезнь или лечить больного? Фемистокл занял свою собственную позицию: лечить нужно болезнь конкретного больного! Он приводил простой и понятный пример: пусть больной болен тяжелой болезнью, наиболее вероятным исходом которой является смерть. Лечение существует, но главным фактором является отношение самого пациента к своей судьбе. Одному больному, который по натуре своей борец, нужно сказать, что болезнь очень тяжелая, но побороть ее можно, и тогда тот внутренне мобилизуется, помогая врачу лечить его. Другому больному, склонному к упадническим настроениям, лучше не говорить о тяжелом характере его болезни, ибо это может буквально убить его. Конечно, во втором случае шансов на успех меньше, но что делать? Как говорят, собачье счастье в собачьих лапах.

Таким же образом объяснял Фемистокл и идею использования плацебо: больной практически вылечивает сам себя. «Главное — вера, — говорил Фемистокл. — Организм обладает неисчерпаемыми внутренними ресурсами, остается только их мобилизовать. Если больной верит, что он на пути к выздоровлению, то шансы его победить болезнь намного повышаются». Он рассказал, как лечил больных, давая им обычную воду, но убеждая, что это целительная микстура.

Многим больным лучше всего помогает «святая вода». Причем больные верят, что вода, взятая из родника, бьющего около храма Афродиты, лечит от бесплодия и помогает сохранять молодость, а вода, взятая из ключа, протекающего через рощу Марса, помогает мужчине стать сильным и храбрым.

— Но ведь ты же понимаешь, — говорил Фемистокл Иисусу, — что храбрость — это то, что зависит от самого человека: это психологическое преодоление страха, а сам по себе страх есть естественная черта человека. И если человеку дать воду из другого источника, а сказать ему, что она взята из ручейка, протекающего в Марсовой роще, то действие будет тем же самым: человек сам себя делает смелым!

Очень много Фемистокл рассказывал об особых состояниях психики, как греки называли душу человека.

— Психические болезни — одни из самых загадочных и трудноизлечимых. Невежественные люди — а таковых большинство — полагают, что в больных вселяется бес, — говорил Фемистокл. — На самом же деле, больного во время припадка покидает его душа. И если больной буйный, то душе трудно войти обратно в его тело. Но тут-то и может помочь врач, дав успокоительное зелье. Хуже с теми, кого преследуют бесовские видения, кто теряет ощущение реальности. Иногда помогает, если такого больного подвергнуть сильному шоку — нужно почти умертвить пациента, т. е. очистить его бренное тело. Тогда душа, вновь войдя в тело, сможет правильно им управлять. Конечно, всегда есть опасность, что человек во время лечения совершенно умрет… Но ведь нужно понимать, что черпая воду в каменистом ручье, можно разбить кувшин, сделав неловкое движение!

Рассказал Фемистокл и о летаргическом сне — этом состоянии человека, когда он почти что мертв, будучи на самом деле живым. Дыхание его практически незаметно, сердце бьется очень медленно и слабо. Из-за плохой циркуляции крови человек становится мертвенно-бледным, тело его холодеет. Это такое удивительное состояние человека! Бывали случаи, когда хоронили человека, заснувшего летаргическим сном, а он просыпался и люди, увидевшие это, от страха едва ли ни умирали от разрыва сердца. Вот так и появились мифы о воскресающих покойниках. Почему люди впадают в летаргический сон, никому неизвестно. Может, это какая-то форма самогипноза?

Фемистокл умел пробуждать спящих летаргическим сном, используя примерно те же приемы, что и при самом гипнозе. Он научил этому мастерству и Иисуса. Фемистокл постоянно повторял, что к каждому больному нужен свой подход. Но самое главное — больной должен верить своему врачу, без этого трудно добиться положительного эффекта. Врач, в некотором смысле, сам является плацебо, поэтому он должен быть уверен в себе и, даже будучи полным неучем, всем своим видом показывать ученость. И очень важно обнадеживать больного.

— Ложь — это нехорошо, — говорил Фемистокл, — но бывает благостная ложь: пусть неизлечимый больной хотя бы проживет свои последние дни и часы в вере в исцеление — разве это плохо?

Ведь все мы смертны, но, к счастью, мы не знаем, когда и где смерть настигнет нас. Одному завтра горный орел уронит на голову камень, который он нес в своих когтях не знамо для чего, другой сподобится наступить на смертоносного скорпиона… Кто знает?.. Ты жив сегодня — и будь счастлив! Ведь, не дай Бог, станет нам известен день и час нашей погибели: мы тут же будем предельно несчастливы, ожидая тот неотвратимый момент. Даже если от того момента нас отделяют годы…

Рассказал он и об интересных экспериментах с гипнозом. Как-то он лечил гипнозом бессонницу у одной знатной дамы. Дама эта находилась в состоянии крайнего физического и психического истощения. Процедуры гипноза проводились ежедневно и были довольно затяжными. Однажды, когда Фемистокл уже начал свой сеанс гипноза, в комнату буквально влетела дочка этой дамы и шепнула ему на ухо, что ее отец упал, задыхается и нуждается в срочной врачебной помощи. Она шептала ему на ухо, поскольку боялась, что известие сильно взволнует ее мать, и та может умереть от волнения.

Нужно было что-то предпринимать. Фемистокл достал из мешочка, который был прикреплен к его поясу, небольшой кусочек горного хрусталя, который носил с собой в качестве талисмана, положил его на краешек стола, чтобы больная его видела, и сказал:

— Госпожа, то, что вы видите, есть магический камень, найденный мною в пещере, где родился Зевс. Смотрите на этот камень так же, как вы смотрите в мои глаза во время сеанса, и при этом про себя повторяйте моим голосом мои обычные слова: «Я спокойна, я совершенно спокойна. Я хочу уснуть. Я уже засыпаю. Я уже сплю, сплю, сплю…» Когда вы третий раз произнесете слово «сплю», вы, действительно, заснете. Уверяю вас, что этот магический камень подействует на вас даже сильнее, нежели я сам — ведь он из пещеры самого Зевса!

С этими словами он покинул комнату, а женщина, следуя его совету, хорошо усыпила сама себя. Фемистокл же оказал за это время необходимую помощь ее мужу.

Много беседовали Фемистокл и Иисус о вере, о Богах. Фемистокл рассказал о философе Ксенофане Колофонском, жившем около пяти веков назад. Уже тогда он обратил внимание на то, что Боги у разных народов отличаются, и объяснил, почему. Фемистокл прочитал Иисусу стих Ксенофана:

Иисус от неожиданности буквально потерял дар речи: пять веков назад?! Ему вспомнились слова Священного Писания: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божьему сотворил его…»

А ведь Ксенофан прав! — будто пронзила Иисуса мысль. — Это мы сотворили Бога по образу и подобию человеческому! Как это мне самому не пришло в голову? Впрочем, зачем вообще придавать Богу какой- то вещественный образ? Бог есть идея. «Вначале было слово…» Да, да! Именно слово, то есть идея. Идея существования всего сущего и идея жизни. И если мир существует, то жизнь столь же естественна, как свет солнца и звезд, как образование облаков и падение дождя. Почему для нас удивителен феномен жизни? Только потому, что мы сами живые? А разве менее удивительна неживая природа?

Много говорили Фемистокл и Иисус о смысле жизни. Фемистокл принадлежал к школе эпикурейцев, начало которой положил великий философ Эпикур, живший около трехсот лет тому назад. Его жизнеутверждающее учение нашло многих сторонников и продолжателей, так что и через триста лет его имя было почти у всех на устах. К чему звал Эпикур? Радуйся жизни, содержи тело в здоровье, а душу в спокойствии, растворись в матери-природе, частью которой ты являешься, и тебе не страшна даже смерть. И не нужны тебе Боги! Счастье — высшая и единственная цель жизни.

Трудно было бы возразить что-либо эпикурейцам, кроме того, что такая жизнь может быть уделом только избранных. Иисус же видел, что в мире столько несправедливости и угнетения, нищеты и болезней, что провозглашать такие принципы для всех — это чистой воды бессмыслица. Убедить бедняка, который не может прокормить семью, что надо радоваться жизни? Посоветовать умирающему больному, что бы он заботился о своем здоровье? А о каком душевном спокойствии может идти речь для матери, оплакивающей безвременно ушедшего в мир иной ребенка? Нет, для этих людей религия — единственное спасение, пусть даже граничащее с обманом.

Конечно, в то же время не надо отказываться от нормального человеческого счастья в жизни, как к этому призывают некоторые проповедники- самоистязатели. Для чего мучить себя и лишать обычных радостей? Ради того, чтобы сберечь бессмертную душу? Но зачем же тогда Бог создал тело, а не сотворил бестелесную душу? Значит, и о теле надо думать?

Рассказал Фемистокл Иисусу и о величайшем греческом философе — Сократе, который был не только великим мыслителем всех времен, но и прекрасным педагогом. Среди его учеников были великий философ Платон и крупнейший историк Ксенофонт.

Беседы Сократа отличались смелостью и нетрадиционностью. Он не боялся отстаивать свои взгляды, даже если они шли вразрез с мнением большинства или с догматами правителей.

К сожалению, Сократ никогда не записывал своих мыслей, но это зато делали за него его ученики. После смерти Сократа, его верный ученик, Платон, изложил основные идеи Сократа в своих трудах, и так же, как и его учитель, воспитывал молодежь, проводя с ними беседы в своем саду — Академии. Его занятия с учениками проходили в виде бесед во время прогулки по саду.

Нелегкая судьба выпала на долю Сократа. Один из его учеников, молодой литератор Анит — недобрый и завистливый, — оклеветал своего учителя и подал на него в суд за то, что тот, как он заявил, совращает молодежь инакомыслием. На суде Сократ, сам защищая себя, в пламенной речи отстаивал свои убеждения: «Я просвещаю молодых людей, а не развращаю их», — сказал он в заключение. Но решение суда было предрешено: его посадили в тюрьму, приговорив к смертной казни. Была у него возможность спасти свою жизнь за большой выкуп, его друзья и ученики уже даже собрали необходимую сумму, но Сократ отказался от выкупа, поскольку был убежден, что нельзя продавать свои идеи, даже если цена эта так велика, как жизнь. У него хватало мужества и спокойствия даже шутить в последние дни перед казнью:

— Что вы плачете? — говорил он Платону и другим своим ученикам, пришедшим навестить его в тюрьме в последние дни перед казнью. — Я ведь давно приговорен к смерти уже тем, что родился!

Он гордо и уверенно отказался от услуг палача, выбрав не самую легкую смерть: сам спокойно и без страха выпил поднесенную ему палачом чашу с цикутой — смертельным ядом, смерть от которого неизбежна, но не наступает мгновенно, а ведет к медленному угасанию, сопровождаемому нечеловеческими мучениями. Долго оплакивали смерть Сократа его ученики, но смерть Учителя дала им новые силы: они считали своим долгом развивать и нести в будущее идеи Сократа. Его смерть послужила стимулом для утверждения его учения…

Слушая рассказ Фемистокла о Сократе, Иисус понял, что идея, освященная смертью Учителя, делается бессмертной. И в этом бессмертии идеи содержится и бессмертие ее творца. Сократ стал для Иисуса идеалом человека идеи, а жизнь его — примером для поклонения.

Иисус много узнал для себя нового. Что-то приводило его в смятение, с чем-то он был категорически не согласен, но он увидел, что все люди в принципе ищут одно и то же: веру. Это может быть вера во многих Богов или же вера в единого Бога, но без веры человек не может. Когда он сказал о своих заключениях Фемистоклу, тот согласился со многими его мыслями и посоветовал ему:

— Мы живем своей жизнью здесь, вокруг этого Лазурного моря, все мы — и греки, и египтяне, и вы, евреи, — все мы так или иначе воздействуем друг на друга, культура одних народов проникает в культуру других. Все мы во многом похожи. Но есть иные страны на Востоке, где все другое — и культура, и религия, и жизненные идеалы.

Очень интересная страна Персия. Еще наш великий историк Геродот писал про народ, обитающий там:

«Персы против идолов, храмов Божьих и тех, кто служит в храмах, поскольку это, как они считают, лишь проявление невежества».

Пойди на Восток, ты еще молод и сможешь там многому научиться. Дойти до Желтой Империи тебе, возможно, и не удастся. К тому же там не очень-то привечают иноземцев. Но я бы очень советовал тебе посетить самую, пожалуй, загадочную землю — Индию. Сам я там не был, но слышал много рассказов от купцов, побывавших там. Отправляйся туда! И я уверен, что ты не пожалеешь.

 

ПЕРСИЯ

В Афинах Иисус нашел купцов, которые собирались со своим товаром в далекое путешествие в Индию. Заплатив немного денег, он договорился о том, что те возьмут его с собой. Переправившись через Геллеспонт, караван купцов, к которым присоединился Иисус, направился на Восток южным берегом Эвксинского Понта, то есть Гостеприимного моря, как называли греки это темно-синее море. Местные же жители за темный цвет воды называли это море Черным. Не зря это море греки назвали Гостеприимным, думал Иисус: оно было гораздо спокойнее, чем Эгейское.

Через несколько дней пути, когда берег моря начал уже резко уходить на север, Иисус и его попутчики повернули на юг. Начался второй этап долгого путешествия, который оказался гораздо труднее первого: палящее солнце, выжженная земля, хищные звери, рыскавшие вокруг, многочисленные скорпионы и тарантулы, уберечься от которых было совсем не просто… В Персии, в довершение всего, на караван напали разбойники, но странникам удалось отбиться, поскольку отряд нападавших оказался достаточно малочислен.

Путь был долог, но это было даже на руку Иисусу: он много общался с купцами, научился у них азам языка фарси, наиболее распространенного в Персии. Он узнал язык настолько, что мог бы не пропасть в чужой стране.

Пройдя Соляную пустыню, а потом район кряжистых гор с труднопроходимыми тропами, караван достиг, наконец, границы государства Бхарат, как называли Индию жители Персии. Караван купцов сделал последнюю остановку на пути в Индию — это был город Фарах. До Индии отсюда было, как говорится, рукой подать, и Иисус решил остаться немного в этом городе и проникнуть в тайны учения великого пророка Заратуштры, а потом уже самостоятельно добраться и до Индии.

Распрощавшись с купцами, с которыми он делил все тяготы долгого пути, Иисус остался в городе. На базаре Фараха, покупая себе для трапезы лаваш и немного козьего сыру, он увидел дервиша, просившего подаяние. Он обратил внимание на умное и приветливое лицо пожилого уже человека, глаза которого светились каким-то необыкновенным светом.

Отломив большой кусок от своего лаваша, Иисус дал его нищему и спросил, не укажет ли тот места, где можно было бы заночевать. Человек тот, звали которого Аббас, с радостью согласился и повел своего нового знакомца куда-то на окраину города. Выйдя из города, они оказались около склона горы, которая была испещрена большими, почти в человеческий рост отверстиями — входами в пещеры. Оказалось, что Аббас — монах, последователь учения Заратуштры. Иисус подумал, что это и впрямь Божье провидение: первый же человек, с которым он заговорил, оказался священником!

Иисус имел натуру открытую и добрую, он умел моментально располагать людей к себе. Буквально к концу первого же вечера, когда они сидели у костра и готовили нехитрую пищу, Аббас предложил Иисусу присоединиться к общине зороастритов и принять их веру. Иисус с радостью согласился, поскольку лучшего пути познания новой религии нельзя было бы и придумать. Он посчитал, что временное поклонение чужой религии — это не грех, а лишь цена за познание. А как еще можно лучше всего понять другого, как только не влезши в его шкуру? К тому же — а в этом он был глубоко убежден — Бог един у всех людей. Разные ритуалы, разные пророки — а Бог-то един! Иначе и быть не может: если бы было много богов, то какой бедлам начался бы в самом Царствии Небесном!

Вот что рассказал Аббас своему новому другу о жизни великого пророка Заратуштры.

Когда и где родился Заратуштра, неизвестно, было это лет пятьсот или шестьсот до того дня, когда встретились Иисус и Аббас. Точно о годе появления Заратуштры на свет никто не знал. Однако, несмотря на то, был каким-то образом известен день его рождения — 26 марта, который отмечался в Персии издавна. Где родился Заратуштра, тоже неизвестно: кто говорит, что в Нейшапуре, а кто настаивает на Харате — городах царства Хорасант.

Легенда сохранила имена его родителей: отца его звали Пуручаспа, что означало буквально «много лошадей», а мать — Дугхдова, или «доящая молоко». Имя самого Заратуштры происходило от слияния двух слов: «зара», означавшее старый или умудренный, и «уштра» — верблюд. Это было хорошее имя, поскольку лошади и верблюды почитались у персов священными животными.

— Это только совсем недавно некоторые чересчур рьяные последователи зороастризма стали «облагораживать» имя пророка, говоря, что имя его образовано от слов «зарам», что означает «золотой», и «ушас», что означает «свет», — сказал, смеясь, Аббас. — Будто сила учения Учителя зависит от того, насколько «благородно» звучит его имя! Так могут думать лишь те, кому форма сосуда важнее его содержимого! И чем, на самом деле, «Золотой Свет» лучше «Мудрого Верблюда»?

Когда Заратуштра только-только родился, он не заплакал, как обычный ребенок, а громко и радостно засмеялся. Казалось бы весь мир должен был обрадоваться появлению такого чудесного ребенка! Ан нет, напугало это суеверных соседей так, что они даже замыслили убить младенца за его необычное поведение.

— Ведь люди всегда боятся необычного, во всем им мерещатся сатанинские козни! — сказал Аббас Иисусу.

Пытались сжечь мальца, но огонь не обжигал его. Тогда, от греха подальше, решили отнести его в джунгли и бросить там на съедение диким зверям. Но те не тронули малыша!

— А где же были родители Заратуштры?! — гневно воскликнул Иисус. — Как они могли терпеть все это? Вон, когда Царь Ирод узнал от волхвов, что родился новый царь Иудеи, и приказал убить всех младенцев мужского пола, то мои родители, боясь за мою судьбу, бежали из царства Ирода в Египет!

— Честно говоря, давно это было, быльем поросло, — ответил Аббас. — Кто говорит одно, а кто другое. Одни говорят, что брошен был Заратуштра в лесу, и там выкормила его волчица, а другие говорят, что родителям его, Пуручаспу и Дугхдове удалось уберечь мальчика. Но это, в конечном счете, неважно. Важно, что Заратуштра вырос и стал великим пророком.

Заратуштра рано начал задумываться о природе вещей, о жизни, о Боге… И вот, когда ему уже стукнуло тридцать лет, он увидел Бога Воху Манаха, явившегося перед ним в виде огромного Ангела, который просветил его о прошлом, настоящем и будущем.

— Ну, что ж, — подумал про себя Иисус, — тридцать лет — это хороший возраст! На тебя уже не смотрят, как на мальчишку, но и не видят еще в тебе выжившего из ума старика. Мне до тридцати осталось еще пять с половиной лет. Пожалуй, до Желтой Страны, Империи Мандаринов, я не дойду, а вот Индия — это будет последняя страница моего познания мира. После этого надо возвращаться домой — меня ждет великое поприще!

Аббас рассказал, что вскоре после видения Бога Воху Манаха, что означает «Благая Мысль», Заратуштра стал активно проповедовать новую веру. Слова нового пророка были столь убедительны, его красноречие было столь зачаровывающим, он сам излучал такую внутреннюю силу, что число его последователей росло не по дням, а по часам. Его пригласили ко двору Виштаспа — царя Бактрии. Вскоре Заратуштра женился на дочери царского визиря — Хвови, что означает «Хорошая Корова», у них было шестеро детей — три сына и три дочери.

— Не кажется ли тебе, Иисус, что Хорошая Корова больше походит на жену Мудрого Верблюда, нежели чем на жену Золотого Света? — вопросительно хмыкнул Аббас.

Заратуштра дожил до глубокой старости, до семидесяти семи лет. Говорят, что он был убит одним из своих вечных врагов, Тур-и-Братарвахшем, во время моления в храме.

— Пророк Заратуштра написал священную книгу «Зенд Авеста», на которой зиждется вся его новая вера — зороастризм, — сказал Аббас Иисусу. — Ты хорошо уже овладел языком фарси, на котором и написана эта книга. Прочти ее, она даст тебе во много крат больше того, что я могу рассказать тебе.

Иисус узнал, что Заратуштра признавал единого Бога, Ахурамазда — Мудрого Господа — создавшего Небо и Землю. Ахурамазда существовал вечно в пространстве и времени. При сотворении мира, одновременно был порожден и Ахриман — Сатана, который олицетворяет тьму, смерть и хаос. Хотя Ахриман, как и Ахурамазда, обладал неограниченной силой, Добро всегда, в конце концов, побеждало Зло.

Иисус подумал, что признание существования могучего Сатаны Ахримана наравне со Всемогущим Ахурамаздой является хорошим объяснением того, почему в мире столько горя и несправедливости — все это творит Сатана.

— Однако, почему же Мудрый Бог позволяет Сатане творить зло? И чьим творением является Сатана, как не самого Мудрого Ахурмазды? А если так, то зачем? Зачем? — вопрошал самого себя Иисус. — Впрочем, и еврейский Бог сделал фактически то же самое: разве Змей, соблазнивший праматерь нашу Еву, не был порождением самого Бога? А если так, то не с ведома ли Бога Змей и искушал Еву?

В одной из бесед Аббас сказал, что по учению Заратуштры, ежели кому будет сделано добро, то тот и отплатит добром. В то же время, образно говоря, тот, кто ограбил соседа, не должен поражаться, когда его самого ограбят.

Иисус на это возразил:

— Но разве надежда на то, что тебе отплатят добром, должна лежать в основе делания добра? По-моему, надо делать добро бескорыстно — это должно быть основой морали, законом жизни. И вот тогда, когда все будут бескорыстно делать добро другим, вот тогда и наступит такой мир, где все люди будут братья. Человек же, ожидающий вознаграждения за содеянное добро, перестанет творить добро, столкнувшись с неблагодарным!

За такими и подобными беседами друзья проводили долгие часы. Иисусу открывались все новые и новые стороны зороастризма. Он понимал, что иудаизм требует какого-то изменения. Он еще не знал, какого, но чувствовал, что новая религия, прежде всего, должна быть более универсальной, не быть предметом гордыни еврейского народа. Люди отличаются по цвету кожи, по национальности, по странам, в которых они живут. Их не устроит еврейский Бог, им нужен общий Бог, который бы не разъединял их, а наоборот объединял!

Ведь нет же какого-то «еврейского Бога»! Бог ЕДИН! Но как же это будет трудно убедить людей, что Бог един, един для всех — евреев и египтян, греков и индусов, римлян и даже всевозможных варваров! Такова уж натура человеческая — каждый всегда считает себя правым! Принять чужого Бога вместо своего — это все равно, что пустить жить в свою семью первого попавшегося прохожего с улицы.

Особенно понравилась Иисусу часть учения Заратуштры, касавшаяся загробной жизни. По учению Заратуштры у каждого человека есть душа, или фраваши. Это дух, который существовал вечно еще до рождения человека и будет существовать после его смерти.

В каждой душе-фраваши борются между собой Добро и Зло. Ахурамазда всегда стоит на стороне добра, но это вовсе не означает, что Добро в человеке всегда побеждает Зло. Человек сам выбирает себе пути в жизни, сам решает, чему он хочет служить — Добру или Злу?

Праведник получает бессмертие и попадает в рай, а грешник — влачит жалкое существование в аду. Иисус понимал, что вера в загробную жизнь — это сильнейший стимул для верующих вести праведную жизнь на этом свете. А что может быть для истинной веры важнее, чем обращение людей в веру Добра и Любви к ближнему?

— А идея воскрешения? Это извечная несбыточная мечта человека! — Думал Иисус, вспомнив египетский и миф о воскрешении Озириса. — Там это было свершено магическими силами великой любви Изиды к своему мужу. Но конечно, воскрешение может происходить только по воле Божьей! Никакая человеческая любовь не в силах воскресить умершего. Впрочем, Изида была богиня…

Аббас рассказал Иисусу, что Заратуштра был одним из величайших магов. Например, царь Бактрии Виштаспа принял зороастризм, когда Заратуштра при нем лишь жестами и заклинаниями поднял на ноги парализованного коня. «Какой же Бог для людей бывает без чудес?» — спросил Иисуса Аббас с чуточку ироничной улыбкой.

— Да, Аббас прав: без чудес не обойтись… — Подумал Иисус. — А научиться мастерству факиров я смогу в Индии. Жаль, но настало время прощаться с добрым и умным Аббасом!

В один из погожих дней, когда кончился затяжной период дождей, задуваемых ветром с моря, Иисус прощался со свои другом. У обоих на глазах навернулись невольные скупые слезы: они ведь так сдружились за эти быстро пролетевшие годы. Обняв Абасса на прощание, Иисус взял паломнический посох и отправился в новый путь. Дорога вилась вверх, на вершину высокого холма. Оборачиваясь, Иисус видел, как Аббас, стоя на пороге их нехитрого жилища, махал ему рукой. Фигурка друга, постепенно уменьшаясь, стала практически неразличимой.

— Прощай, мой верный друг! — Сказал Иисус вслух, как будто Аббас мог услышать его. А впрочем, почему бы и нет? Ведь угадывают же люди на расстоянии мысли и чувства других близких им людей?

 

ИНДИЯ

Индия поразила Иисуса, прежде всего, своими контрастами: фантастически богатые магараджи с прекрасными дворцами, по которым разгуливают ручные черные пантеры, водимые на золотых цепях холеными слугами, и тут же — тысячи бедных, иссушенных голодом, будто завяленных на жгучем безжалостном солнце людей, влачащих нищенское существование. Народ, разделенный на касты, между которыми зловеще зияют разделяющие их пропасти. И все это воспринимается людьми, как должное, даже самые угнетенные не пытаются восставать против несправедливости.

— Неужели же и этот мир сотворен милосердным Богом? — подумал Иисус, проходя через небольшой городок, попавшийся ему на пути. — Если это справедливость и милосердие, то что же такое несправедливость и жестокость?

В городе жили в основном те, кто придерживался брахманизма — древней индийской религии, существовавшей задолго до того, как Моисей вывел свой народ из Египта и повел его в землю обетованную через пустыню. Иисусу было интересно узнать, эту древнюю религию, понять, в кого верят индусы, как они представляют себе устройство мира, как они смотрят на вечные проблемы жизни и смерти.

Трудно было пришельцу в новой земле: незнакомый язык, новые обычаи. Несколько имевшихся у него серебряных персидских монет позволили Иисусу просуществовать первое время. Как и в Персии, он опять использовал тот же прием: пошел на рынок и пытался завязать там знакомство с кем-нибудь из молодых людей, похожих на монахов- отшельников, которые могли придти за пополнением провианта.

И ему, действительно, удалось найти относительно молодого человека — хотя о возрасте его было судить весьма трудно: он был худой до неимоверности, двигался неспешно, голос у него был глухой, хотя и отчетливый, и только глаза выдавали, что он действительно молод. Иисус знаками объяснил, что ищет место ночлега, потом, показав пальцем себе на грудь сказал: «Я — Иисус». Его собеседник — если только можно было назвать беседой то, что между ними происходило, — ткнул себя пальцем в грудь и сказал: «Сумонтра, Сумонтра!»

В монашеской общине, куда Сумонтра привел Иисуса, пришельца встретили как-то равнодушно. Но это было и понятно: все были погружены в размышления о бренности бытия и о вечной жизни. Сумонтра оказался среди них самым приветливым и отзывчивым. Видимо, он почувствовал какую-то ответственность за Иисуса, которого он привел с собой.

Иисус, как мы уже говорили, обладал прекрасными человеческими качествами, он нравился людям своей открытостью и искренностью. Его взор светился такой доброжелательностью, что люди невольно улыбались ему в ответ и были готовы ему помочь во всем, попроси он только их об этом.

День за днем Иисус все больше вживался в монашескую общину. Сумонтра учил его местному языку — хинди. Сам он провел в юности какое-то время в соседней Персии, немного знал фарси, поэтому их общение с Иисусом с самого начала получилось довольно живым. Сумонтра посвятил Иисуса в свою религию, надеясь, что Иисус вскоре станет таким же послушником, как и он сам. Они вместе постились, проводили часы в медитации, которой Сумонтра начал обучать Иисуса. Тому нравился аскетический образ жизни брахманов, он легко переносил долгие, по несколько долгих дней, голодные посты, он научился задерживать на несколько минут дыхание, он научился подавлять в себе чувство боли. Постепенно он стал среди брахманов своим: его отличало лишь утонченное светлое лицо, выгоревшие до бледно-соломенного цвета волосы и большие голубые глаза, что выделяло его среди смуглолицых и кареглазых индусов.

Иисуса увлекли идеи брахманизма. В них, действительно, была какая-то магическая сила: они ничего не объясняли, они оставляли тайну тайной, но в то же время они пробуждали в человеке веру в себя, в свои силы, в свою душу.

Брахман — это даже не Бог, это некий абсолют, это духовное начало всего, это основа всего сущего. Он вечен и непознаваем, это и есть истинная реальность. Все то же, что мы видим — это лишь всплески Брахмана. Это его вечное сверхбытие, ниспавшее в нашу жизнь в виде растений, животных, людей… И человек — это Высшее Божественное существо.

Брахман выпускает человека в этот мир, а потом как бы втягивает его обратно наподобие того, как паук заглатывает обратно паутинку, на которой висит.

— Как это описать словами? — отвечал Сумонтра на вопрос Иисуса. — Это «нети-нети», то есть и не то, и не то. Нельзя определить Божественное человеческими словами. Можно определить лишь то, что не является Божественным. Вся природа вокруг нас: горы, моря, леса, реки, голубой шатер неба, крадущийся тигр, взлетающая птица, застывший на берегу Ганга крокодил — это все сон, сновидение единого бытия. Это все Брахман выпустил из себя с тем, чтобы потом опять в себя вобрать. А человек… Человек — это обезьяна, он даже не понимает, что он бесконечен, что в нем живет вечный Атман, который есть дух вечного Брахмана.

Двух Богов породил Брахман — Кришну и Вишну. Они даны людям, чтобы те любили их, ибо благочестие человеческое — в любви к Богу. А Брахман — это Абсолютное Начало, это идея, нечто безличное, непознаваемое. Его любить нельзя, им можно только восхищаться, можно перед ним благоговеть.

Так же относится к Брахману и сам Кришна, который сказал: «Абсолютное непостижимо. Познать его можно, только растворившись в нем».

По этому поводу Сумонтра рассказал Иисусу такую притчу:

— Однажды соляной истукан, захотел познать океан. Кришна сказал ему, что для этого тому нужно зайти в океан и постоять в нем. Истукан вошел, вода океана ласково плескалась вкруг ног его. Не замечая того, соляной истукан постепенно растворился в воде, став частью океана. Таково и есть истинное познание!

Брахманы считают, что главное — это познание, осознание Бога в себе. Кришна говорит: «Познавшие не скорбят ни о живых, но об ушедших, ибо я, Кришна, всегда был, также как и ты». Ведь каждый человек единосущен Богу, тождественен с ним. Просто человек об этом не знает.

Но познать можно только лишь видимый мир, познать, что внутри бытия — невозможно, это Божественная тайна.

Рассказал Сумонтра Иисусу еще одну притчу, сказав, что то, что нельзя сказать прямо, удобно выразить иносказательно. «Где найти единое?» — Спрашивает как-то один из учеников своего учителя. «Дай мне плод смоковницы». — Ответствует тот. «Вот он». — «Разломи его и посмотри, что там?» — «Зерна». — «Возьми и разломи одно из зерен. Что видишь там?» — «Ничего, Учитель». — «Вот это ничто и есть основание бытия. Никто не видел его глазам. Его можно понять только сердцем и умом».

Это был хороший урок: Иисус увидел, что притча — удобный способ объяснения, так как толкование ее и ее понимание во многом зависят от того, кто слушает, а посему каждый воспринимает притчу так, как это наиболее приемлемо для него. Кто же из нас не любит, когда совет или объяснение совпадает с его представлением?

Вся жизнь, учит брахманизм, есть страдание. И спасение от всех наших страданий — это мокша, то есть освобождение от всех бедствий существования. Уйти из мира нельзя, потому что человек вечен, он постоянно возвращается к жизни, благодаря сансаре, то есть перевоплощению в новую жизнь.

— Понимаешь, Иисус, — сказал Сумонтра, — наши жизни проходят одна за другой, сменяя друг друга. Это как волны — каждая появляется, чтобы исчезнуть и тут же возродиться в новой волне. И так продолжается вечно…

Единственное спасение в убиении своей плоти воздержанием, голодом и самоистязаниями. Жизнь должна потерять свою ценность — в этом главная цель существования человека.

Все эти рассуждения о перевоплощении душ Иисус не воспринимал: это не укладывалось в его уже начавшее по крупицам слагаться учение это не укладывалось. Ему больше нравилось зороастрианское представление о душе-фраваши. Хотя порой ему думалось, что и в том, и в другом представлении о душе скрыта все та же несбыточная человеческая мечта о вечной жизни, просто одни думают о неизменной вечной душе, а другие представляют себе бесконечную цепочку перевоплощений одной и той же души. Может, разница не столь уж и велика?

Брахманы проповедовали и свои взгляды на Добро и Зло. Они учили, что зло порождается четырьмя причинами: безразличием, враждебностью, глупостью и страхом. А когда зло находит человека, то оно исходит шестью путями: через пьянство, через разврат, через азартные игры, через плохое окружение и через праздность.

Многое узнал Иисус о брахманизме, но его влекло больше иное учение, учение великого Пророка Будды. Брахманизм показался Иисусу слишком абстрактным учением, учением для философствующих аскетов. Он же думал о религии для всех — религии для разных народов, религии для мужчин и женщин, для богатых и бедных. Чему-то у брахманов можно научиться, но брать его сердцевиной новой религии нельзя.

Чтобы не вызывать у брахманов обиды, Иисус решил исчезнуть из общины незаметно: ведь не объяснять же им, заявив, что он уходит, поскольку ищет другую веру, более близкую его сердцу? Зачем обижать людей своим отказом от того, что тем дорого?

Однажды он пошел в город запастись очередным необходимым провиантом и исчез… Мало ли что могло с ним произойти, в конце концов? Ведь время от времени такое случалось: брахман уходил и не приходил — может, просто наступало время переселиться его душе в новое тело?

* * *

Иисус легко нашел отдаленный буддийский монастырь и попросил принять его в общину. Тихий и образованный молодой человек понравился Ашоке, настоятелю монастыря. После ряда обрядов и посвящений, Иисус был оставлен в монастыре, ему выделили одну из пустовавших келий, и он начал жизнь рядового буддийского монаха.

Первым делом он начал читать имевшиеся в монастыре манускрипты о жизни Будды. Это было увлекательнейшее чтение: исторические факты переплетались с вымыслом, человеческое и божье переплеталось в сложный клубок. Это все так было похоже в каком-то смысле на тору!

Ашока помогал ему, растолковывая отдельные места в учении Будды, рассказывал ему различные эпизоды из жизни Будды. Вот, что узнал Иисус о житии Будды, великого индийского пророка.

Когда-то, несколько столетий назад в древнем городе Лумбини жил царь Суддходана, который правил царством Капилавасту, что расположено было на южных отрогах Гималаев. Суддходана принадлежал к высшей касте — касте воинов племени Шакья, составлявшего основное население царства.

Жил он в мире и достатке, окруженный любимой женой и несколькими дочерьми. Оба — и Суддохандана, и его жена — страстно желали сына. Однажды жена сказала мужу, что видела во сне Белого Слона и зачала от него. Царь сказал, что это, наверное, хорошее знамение, с чем жена его с радостью согласилась. И вот, когда жена царя ожидала очередного ребенка, один из пророчествовавших брахманов предсказал, что родится у нее, наконец, сын, который станет либо царем, либо пророком. Поэтому будущему сыну уже было определено имя — Сиддаратха, что означает «Предначертанный».

— Интересно, как в начале судьба Будды напоминает мою! Тоже непорочное зачатие, тоже волхвование относительно пророческого будущего… — подумал Иисус. — Конечно, можно было не удивляться одному из предсказаний брахмана: кем же как не царем станет сын царя? Поэтому если он и не станет пророком, то все же пророчество останется верным!

Как и вещал брахман, родился чудесный мальчик. Однако, к великому горю всей семьи, жена царя умерла на седьмой день после родов. Погоревав, царь женился на старшей своей дочери — красавице Махападжапати.

Мальчик рос в любви и постоянной заботе со стороны отца и его приемной матери, бывшей ему одновременно и старшей сестрой. Родители всячески оберегали мальчика от горестей и несовершенства внешнего мира.

Близкие звали Сиддаратху иногда Татхагата, что означает «Совершенный», иногда Будда, что означает «Просветленный». Отец его называл чаще всего Шакьямуни, подчеркивая его происхождение из племени Шакья.

Когда Сиддаратхе стукнуло шестнадцать лет, его женили на прекрасной Яшодхаре. Тринадцать беззаботных лет прожил Сиддаратха со своей женой, пока у них не родился, наконец, сын Рахула. Так они и жили бы счастливо и беззаботно, и ничто не предвещало изменений в их счастливой жизни, но…

Но вот однажды Сиддаратха решил впервые выйти в сопровождении своего верного слуги Чанна за ворота своего дворца, который был построен его отцом специально для своего сына. Обратите внимание, Сиддаратха тридцать лет прожил буквально в «золотой клетке», не соприкасаясь с окружающим миром! И первое, что он увидел, выйдя из ворот дворца, были люди, которые несли носилки с больным, покрытым зловонными и страшными струпьями.

— Что это? — спросил Сиддаратха.

— Это больной лепрой… — ответил Чанна.

— Больной? Что ты имеешь в виду? — опять спросил его Сиддаратха.

Чанна знал, что родители Сиддархата оберегали его от всех тягот и бед реальной жизни, держа его в полном неведении относительно того, что люди болеют, страдают и умирают. Он осторожно объяснил своему хозяину, что проказа — одна из страшнейших и мучительнейших болезней. И буквально тут же навстречу им попалась похоронная процессия… До того момента Сиддаратха даже не подозревал, что смерть вообще существует! Так он за какие-то несколько минут столкнулся с той реальной жизнью, которой живут все люди: болезни, страдания, смерть…

— Но если есть все эти тяжелые болезни, а в конце нас неминуемо ждет смерть, то зачем же тогда жить?! — воскликнул Сиддаратха, впервые задумавшись над бренностью жизни, на что Чанна ответил, что мудрецы учат, что умерев, ты возродишься в другом теле. — Но как же я узнаю, что это именно я возродился? Ведь моя память принадлежит вот этому моему телу! Как же я узнаю, что я кем-то уже был, если у меня вновь родившегося будет память пустая, как у ребенка?

На это Чанна ответить не смог, но сказал Сиддаратхе, что в джунглях живут архаты-отшельники, которым ведомы все эти тайны. Задумав постигнуть неведомую ему мудрость, Сиддаратха решил найти архатов. И вот они с Чанной среди ночи тайком бежали из дворца, направляясь на Юг, в царство Магадха. По дороге Сиддаратха обменял свою богатую, украшенную драгоценными камнями шелковую одежду на желто-оранжевую хламиду охотника.

По пути к архатам, Сиддаратха и Чанна однажды просили милостыню в столице царства — Раджагрихе.

Здесь на Сиддаратху случайно обратил внимание некто Бимбисара, которого поразили хорошие манеры и умные задумчивые глаза Сиддаратхы. Он спросил, что Сиддаратха делает и как он оказался в Раджагрихе. Тот рассказал, что очищается, чтобы достичь нирваны, и пообещал, что когда получит откровение, то вернется в Раджагрих и будет учить Бимбисару, который к тому времени станет царем Магадха. Бимбисара, хотя и был знатного рода и был к тому же богат, никогда и не помышлял о царском троне. Но человек слаб, лесть всегда ласкает его душу: Бимбисара отблагодарил Сиддаратху и пожелал ему доброго пути.

Из столицы путники, обрившись наголо и сбрив бороды, направились в лесную чащобу. Вскоре они нашли пятерых архатов, которые дружелюбно приняли пришельцев в свою общину. Следуя правилам архатов, Сиддаратха начал вести суровый аскетический образ жизни. Он научился побеждать желания, мог днями не брать в рот и маковой росинки, а обычно вся еда его состояла из сока, выжатого из фасоли или гороха. Голодовками он довел себя до такого состояния, что не мог даже сидеть, он похудел, живот его ввалился до такой степени, что через кожу можно было видеть его позвоночник. Вся кожа его стала тонкая и почти прозрачная, как пергамент. Сиддаратха научился дышать очень редко — всего несколько глубоких вдохов в сутки. Он научился внутренне концентрироваться и впадать в такой транс, что окружающие принимали его за усопшего. Он полностью отрекся от тела…

Прошло долгих шесть аскетических лет, но откровение так и не приходило. Истощение Сиддаратхи достигло крайнего состояния. Однажды, когда он от голода потерял сознание, а возможно, и вообще уже просто тихо умирал, его увидела одна сердобольная женщина и накормила его, когда он был в забытьи. Пища вдохнула в него жизнь, он открыл глаза, и по-новому взглянул на жизнь. Так всегда бывает: когда человек фактически возвращается «с того света», он становится большим жизнелюбом.

Сиддаратха понял, что вместо обретения сверхчеловеческой мудрости, он просто дошел до крайнего физического истощения. Он решил, что существует другой, лучший путь достижения всепонимания. Он вспомнил, как в детстве, когда отец работал в саду, он садился в тени яблони, освобожденный от каких бы то ни было желаний. Он забывал о собственном теле, а мысли его — или душа? — парили где-то высоко в небе. Может, именно такая умиротворенность ума и нужна: спокойная концентрация ума без каких-либо мыслей и желаний? Начавши опять нормально питаться, Сиддаратха продолжал каждый день помногу заниматься медитацией. Однако, когда архаты увидели, что Сиддаратха изменил аскетическому образу жизни, они покинули его, разочаровавшись в нем. Сиддартха же вскоре научился концентрироваться на каком-нибудь неподвижном объекте, убивать все мысли, отключать сознание и парить где-то в небытии… Вскоре он достиг полной чистоты ума и понял, что жизнь самоистязаний и боли ничем не лучше, чем жизнь в роскоши и радости, которая ведет к вечным мучениям после смерти. Но ведь если мучения праведны при жизни, то должны быть праведны и мучения на небесах! А разве вечная жизнь должна состоять из одних только мучений? Что-то здесь не так…

Однажды Сиддаратха, сидя в тишине в тени развесистой яблони, решил во что бы то ни стало дождаться озарения. Он сидел долго, он был готов умереть, но дождаться этого озарения. И вот в какой-то момент перед ним появился злой дух Мара, который пытался искусить Сиддартха, но безуспешно — тот устоял. И тогда озарение снизошло на Сиддартха. Так Сиддартха стал Буддой.

Будда-Сиддартха понял, что всей жизни человека сопутствует страдание: человек рождается в страданиях, живет в страданиях, проводит старость в страданиях и, наконец, умирает в страданиях. Человек терпит эти страдания потому, что хочет жить. Тришна, то есть жажда жизни, и есть основная причина страдания человека. Надо погасить в себе волю и жажду жизни и тогда обретешь нирвану.

Будда понимал, как людям с их слабостями и неуемными желаниями будет трудно понять его. И действительно, многие его попытки проповеди были безуспешными. Но голос свыше повелевал ему продолжать распространять его учение.

Тогда Будда решил вернуться к тем пяти асхатам, с которыми жил раньше и которые отреклись от него, когда он кончил свой голодный пост. Будда пошел к ним в олений лес под Бенаресом, чтобы убедить их присоединиться к нему.

Пятеро асхатов сначала без особой радости встретили Будду, но почти всем пятерым одновременно показалось, что вокруг его головы тускло поблескивал едва заметный нимб. И они поняли, что к ним пришел новый, просветленный человек… Они уверовали в него. И они пошли за ним. И они стали проповедовать его учение.

Бхикшу, как называли странствующих монахов, образовали сангху, или общину. Все они обрились и оделись в желто- оранжевые хламиды, наподобие той, в которой Будда предстал перед ними впервые. Они молились, их ритуалы были чем-то похожи на ритуалы брахманов, возможно, потому что они когда-то были брахманами. Бхикшу сочиняли гимны, которые пели обычно перед ночлегом:

В то время жил в Бенаресе в неге и роскоши некто Яса, сын золотых дел мастера. Услыхав про Будду и про его необычное учение, он посетил его и, уверовав в святость Будды, стал его первым учеником. Вскоре к ним присоединились четыре друга Ясы, а потом еще пятьдесят человек.

Встретил Будда трех братьев-брахманов из семьи Кашьяпа. У них было около тысячи последователей- учеников. Старейший из Кашьяпов стонет Урувила не поверил, что Будда святой. Тогда Будда использовал свою магическую силу и показал им одно из чудес, которыми он владел, и пораженный Урувила, а с ним его братья и еще пятьсот человек присоединились к Будде.

И Иисус вспомнил своего персидского друга, Аббаса, который говорил ему буквально то же самое!

— Действительно, — думал Иисус, — разве мог бы мудрый еврейский пророк Моисей добиться чего-нибудь словами, убедить своих соплеменников словом так, как он убедил их при помощи нескольких магических превращений? Конечно, то, что море разверзлось перед исходящими из Египта евреями, а потом сомкнулось над преследователями-египтянами — это не более, чем мифологическая гипербола. Но превращение змей в посох — разве не напоминает это гипнотический трюк индийского факира, заставившего сначала обычную джутовую веревку застыть вертикально, а потом еще вдобавок повелевшему мальчику лезть вверх по этой веревке? Ведь это видят одновременно десятки людей и верят этому! Да я и сам видел это!

Будда и сопровождавшая его тысяча паломников направились в Раджагрих, столицу Магадха. Там он вновь встретил Бимбисара, который, как и предрекал Будда, действительно стал царем царства Магадха. Царь попросил Будду учить его, как он обещал, что Будда и сделал. После этого Бимбисар объявил, что все пять предсказаний сбылись: он стал царем, Будда пришел в его царство, они встретились, Будда обучил его, и он понял учение. В знак благодарности, царь подарил Будде с его общиной обширную бамбуковую рощу под монастырь.

Царь Суддходана, узнав, что его сын стал Буддой, послал своего визиря уговорить Сиддартху вернуться домой. Когда сын приехал навестить его, отец стал упрекать сына, что тот, будучи богатым человеком, отказался ото всего и стал просить милостыню. Но Будда ответил, что жить на подаяние — не грех: зато он нашел то, что не променял бы ни на какие богатства мира — успокоение и просветленность.

Будда пытался проповедовать в царстве Капилавасту, которым правил его отец, но его словам мало верили: ведь люди помнили его еще обычным юношей, который ничем не отличался от них самих.

— Да, — подумал Иисус, — нет пророка в своем отечестве! А каково будет мне в моей малюсенькой стране? Уж в Галилею мне точно пути заказаны. А там только Иудея да еще Самария, в которой живут не такие уж дружественные люди.

Будда решил покинуть царство Капилавасту и, взяв с собой своего сына Рахулу, которому было десять лет, пошел бродить по Индии с проповедями. Община последователей Будды разрослась уже до восьмидесяти тысяч человек.

Будда не только учил новой религии, он помогал людям в их бедах и заботах, врачевал. Сохранилось несколько притчей о том, как Будда решал некоторые мирские проблемы. Ашока рассказал Иисусу некоторые из притч. Вот одна из них.

Потеряв единственного сына, одна женщина была убита горем и обратилась к Будде за помощью. Будда не знал, как ее успокоить, как ей объяснить, что смерть есть неотъемлемая и неизбежная часть жизни: ведь все, что родится, — все умрет рано или поздно. Как можно утешить бедную мать, если только не спокойным объяснением неизбежности произошедшего. Да, это не поможет горю, но успокоит. Тогда Будда сказал, что оживить ее сына он сможет только в одном случае: пусть женщина принесет ему горсть горчичных семян, которые ей дадут в той семье, где никто никогда не умирал. Мать задумалась и поняла, что хоть горе ее и безгранично, никто не избавлен от подобного горя — такова жизнь. И она смирилась с неизбежным.

Однажды Будда отослал из общины одного из бхикшу за то, что тот отказался признать, что поступил плохо. Не все одобрили за это Будду: ну, подумаешь, велик ли грех? На что Будда сказал: «Есть два плохих поступка: не просить прощения после свершенного греха и не прощать того, кто кается в свершенном».

— Идея покаяния — как очищение от греха! — подумал Иисус. — Ведь в каком-то смысле покаявшийся грешник для проповедника дороже сотни праведников. — И тут же сам себе ухмыльнулся. — К тому же, какой же проповедник любит праведника, который праведнее его самого?

Победа над страстями делает человека миролюбивым, щедрым, сострадательным. «Никогда ненависть не прекращается ненавистью», — говорил Будда своим ученикам. — «Ненависть можно преодолеть любовью, зло — добром, жадность — щедростью, ложь — правдой».

— Любовь к окружающим — это высшее, что дано человеку. — Подумал Иисус. — Любовь к себе — это инстинкт, любая тварь любит себя, борясь за жизнь. Любая тварь Божья любит и своих детенышей — свое продолжение в этом мире. Но любить ближних своих дано только человеку, и он должен творить это богоугодное добро. И опять же, важно хорошо и афористично высказать эту мысль: Возлюби ближнего, как самого себя!

Будда оставил своим последователям Панча Шила, как назывались его пять заповедей: не убивай; не пьянствуй; воздержись от похоти; не кради; не лги.

— Как похожи эти правила на заповеди Моисея! Ну, да это и не странно: для того чтобы люди выживали в обществе, нужно, чтобы они взаимно придерживались этих правил, ибо тогда каждому будет хорошо. Поступай по отношению к другому так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой — это же так очевидно! Будда говорил еще, что «хорошо сказанное слово человека, который не следует своему же слову, столь же бесплодно, как прекрасный цветок, лишенный аромата».

— Слишком витиевато… Нужно попроще. — Подумал Иисус. — Почему бы не сказать это так: «Не по словам, а по делам вашим судимы будете».

Будда дожил до глубокой старости. Когда ему было уже больше восьмидесяти лет, тело его вдруг начало сохнуть и буквально уменьшаться в размерах, он предрек себе смерть через три месяца. Его последние слова были: «Бхикшу, братия мои! Все сущее преходяще. Пекитесь о своем спасении!»

— Да, спасение души — это должно быть главным в новой религии. — Размышлял Иисус. — И смирение. Бунт никогда никому ничего не давал. Значит, Единый Бог, Царствие Небесное, нетленность души и служение Богу — вот краеугольные камни нового моего храма…

* * *

Иисусу исполнилось двадцать девять лет… И вот через несколько месяцев, перед новым годом по восточному календарю он отправился обратно, домой. Настало время выполнять свое предназначение…