XIII. Любовь и ненависть
День клонился к вечеру, когда за стеной послышались скрип койки и хриплый кашель. Павлюк, который давно проснулся и лежал с открытыми глазами, понял: его новый знакомый очухался после утренней попойки. После второй бутылки самогона Демьянка совсем разобрало. Он вдруг снова начал выгонять Павлюка, ругать, и тот с трудом утихомирил своего пьяного хозяина. Кое-как он заключил Демьянка, потом вышел в соседнюю комнату и тоже лег. Выпил Павлюк мало, в голове только немного кружилась, и он мог хорошо обдумать все происшедшее.
Почему за ним гнались?
Объяснить было нетрудно: по улицам всю ночь ходили патрули, проверяя у подозрительных прохожих документы.
В то время, сразу после войны, ночной патруль ни у кого не вызвал удивления. Не удивлялся ему и Павлюк. От таких встреч он не гарантирован, надо только быть осторожнее и бдительнее.
Постепенно его мысли перескочили на другой объект. Начал обдумывать, как в дальнейшем обращаться с Демьянко.
Павлюк был очень высокого мнения о себе, ему нравились люди, похожие на него удачей. Он нисколько не огорчился, когда Демьянко хотел выгнать нежданного гостя из своего жилья, совершенно не заботясь о том, что тот попадет прямо в руки контрразведчиков. Павлюк сделал бы так же, ибо всегда и везде думал только о себе. Грубость Демьянка тоже нравилась Павлюком. Вызвала доверие и рассказ о службе в дивизии СС "Галичина", о бездомные скитания, беспросветная будущее.
"Именно такой субъект мне и нужен, – рассуждал Павлюк. – Деться ему некуда, служить надежно. Не трус, видно, сорвиголова. Когда закончу здесь, попробую забрать его с собой, там его вимуштрують … "
Убедившись, что сосед проснулся, Павлюк вошел в его комнату.
Демьянко сидел на кровати, хмуро глядя перед собой.
– Трещит голова, – пожаловался он. – Давно не пил. Ни с кем было, да и боялся: напьешься, заснешь – тебя возьмутся голыми руками.
– Ничего, – успокоил Павлюк. – Теперь будем защищать свою жизнь вместе – надежнее.
Парень посмотрел на него, ничего не ответил.
– Помните наш разговор? – Спросил Павлюк.
– Помню.
– Ну и? …
– Я не прочь, чтобы работать вместе с вами, но при одном условии – если вы поможете мне бежать за границу. Здесь меня все равно когда посадят … Но я должен знать, с кем имею дело.
– Узнайте, – ободряюще кивнул Павлюк. – Обо всем узнаете в свое время. А пока вы должны полностью доверять мне и подчиняться.
Демьянко молча, пристально смотрел в глаза Павлюком. Смотрел долго, не отрываясь. Казалось, он хочет проникнуть в сокровенные мысли своего нового знакомого. Но узкие, цвета спитого чая глаза Павлюка не выражали ничего.
Тогда Демьянко встал, подошел вплотную к Павлюка, выхватил из кармана парабеллум и, приставив дуло к груди собеседника, сказал четко, размеренно, с холодной яростью:
– Хорошо, я обещаю беспрекословно повиноваться и помогать вам. Но имейте в виду, я удалю вас, ваше поведение вызовет хоть тень подозрения. Моя жизнь все равно пропащее. Запомните это раз и навсегда.
Павлюк скривил губы в улыбку. Предупреждение ему понравилось: он тоже не доверял никому и понимал это чувство в других.
– Ну-ну, достаточно, уберите пистолет. Предавать вас не в моих интересах. Выполняйте мои распоряжения, и все будет хорошо. Пойдем.
– Куда?
– Одвикайте от вопросов. Разве своем офицеру вы ставили вопрос?
– Хорошо, пойдем.
Молча оделись и вышли на улицу. Смеркалось.
– Мы идем в костел святой Елижбеты, – пояснил Павлюк, по привычке оглянувшись направо и налево. – Там нас ждет один человек. Вернее, ждет меня, о вас он ничего не знает, и зря.
– В костел, то в костел, – равнодушно ответил Демьянко.
Людей в костеле было немного. Они столпились вокруг прилеплены к колонне балкона, с которого Отепя Иваньо читал проповедь. Он говорил о важнейшая обязанность каждого христианина – всеми помыслами устремляться к Богу.
Последний солнечный луч падал из узкого верхнего окна, прозрачной золотистой стеной отделяя священника от прихожан.
Павлюк шепотом сказал что спутниковые. Они стали сбоку, дожидаясь конца проповеди. Лицо Павлюка выражало глубокую набожность и внимание к словам священника.
Демьянко поглядывал на молящихся, пытаясь просто из любопытства разгадать, что побудило каждого из них прийти сюда.
Бедно одетая, худая старушка, видимо, безрадостная старость, одиночество привели ее в церковь …
Две быстроглазая веселые девушки вбежали в костел посмотреть на необычное зрелище.
Молодая заплаканная женщина в черном платье и черной траурной шали надеется смягчить молитвой горе от потери близкого человека …
Высокий, стройный старик с военной выправкой. Религия для него – многолетняя привычка …
Товстогубий парень, судя по поведению, мелкий преступник …
Наконец, проповедь кончилась. Отец Иваньо сошел с кафедры. Люди опустились на колени. Священник не спеша осенял их широким крестом. На Павлюка даже не взглянул. Он и Павлюк прекрасно понимали друг друга без слов и взглядов.
– За мной, – коротко скомандовал Павлюк, когда отец Иваньо ушел в алтарь и молящиеся поднялись с колен. Он повел Демьянка за колонны, в придел храма. Здесь было темно, глуше звучал пение хора.
Павлюк уверенно шел в отдаленный угол. Демьянко заметил маленькую дверь с кольцом вместо ручки. Павлюк вернул кольцо, нажал на дверь – они открылись.
– Идите, – приказал Павлюк.
Они оказались в узком, плохо освещенном коридоре. Павлюк закрыл дверь и направился с Демьянко длинным коридором. Вошли в комнату. У стола сидел Ваня. Он уже успел переодеться в будничную скромную сутану. Не поздоровавшись, пристально посмотрел на Демьянка. Тот почувствовал, как мороз пошел по коже. Казалось, ни одно, даже самую сокровенную мысль нельзя скрыть от святого отца. Во время первой встречи с Иваньо Павлюк признался себе, что ему есть чему поучиться у этого ксендза. О том же подумал сейчас и Демьянко. Ваня превосходил Павлюка не только хитростью, беспощадностью, едкостью, но и умом.
Минуту в комнате царила гнетущая тишина, ее нарушил Иваньо.
– Кто это? – Спросил он скрипучим, злым голосом, не отрывая от Демьянка холодных голубых глаз.
– Зовут меня … – начал Демьянко можно спокойнее и тоже глядя священнику прямо в глаза, но Павлюк перебил его.
– Мой новый знакомый, которому я обязан спасением …
И рассказал о том, что произошло ночью, о прошлом Демьянка.
– Да, – голос Иваньо стал немного более приветливым, но взгляд остался подозрительным, недружелюбным. – Поступок ваш похвальный … Вы верующий?
– Видите, святой отец … – запнулся молодой человек. – Оно, конечно, верующий, но вообще, знаете, война …
– Надо верить, – сурово сказал Ваня. – Вера дает любовь и ненависть … Подойдите ко мне.
Демьянко выполнил приказ.
– Сюда! – Священник встал со стула, поднял Демьянка к стене, на которой было прикреплено большое черное распятие. Тело Христа выгнулось на кресте в предсмертных судорогах. – Повторяйте за мной … Перед лицом бога моего …
– … Моего бога …
– Клянусь …
– Клянусь, – как эхо, повторял Демьянко. На мгновение ему стало жутко от непривычной обстановки и необычных слов. Присяга была короткой, требовала полной покорности и лютой ненависти.
– … Смерть и вечная гибель во веки веков, – с неповторимой жестокостью сказал Ваня заключительные слова присяги, угрожавшей отступнику страшной карой.
– … На веки вечные, – повторил Демьянко.
– Помните, – многозначительно сказал священник. Потом обернулся к молчаливого свидетеля этой сцены – Павлюка: – Пойдем в подземелье. Молодой человек останется наверху, охранять нас.
– Зачем? – Возразил Павлюк. – Мы замкнемся изнутри и все втроем начнем простукивать стены.
– Демьянко останется наверху, – безоговорочным тоном повторил священник.
– Ну, как хотите, – пожал плечом Павлюк. – Не надо терять времени.
– Вы будете стоять здесь, – сказал священник Демьянко, когда все трое остановились у спуска в подземелья и Ваня открыл дверь. – Если в коридоре появится кто, дайте нам знать.
– Как? Крикнуть? – Спросил Демьянко.
Священник вынул из кармана маленький колокольчик.
– Бросите его вниз по лестнице, мы услышим.
– А не лучше мне быть у входа в коридор? – Возразил Демьянко.
– Для чего? – Сердито спросил Ваня.
– Когда придут посторонние, я встречу их и сумею задержать, пока вы выберетесь из подземелья. А когда я останусь здесь, вы можете оказаться запертыми, как в ловушке. Или из подземелья есть еще выход?
– Второго выхода нет, и вы, вероятно, правы … Подождите здесь, – обратился священник к Пав-люка. – Я сейчас вернусь.
Ваня с Демьянко пошли обратно по коридору. Ваня показал на узкое, как щель, окно.
– Отсюда очень хорошо видно всех, кто с той стороны подходит к двери костела.
– Понятно.
– А вас отсюда ни видеть, ни слышать нельзя. Не открывайте двери никому, ни при каких обстоятельствах не вы-представляют своего присутствия. Когда кто появится, сообщите нам.
– Хорошо.
– Когда мы закончим, я вас позову. Не отходите от окна.
– Хорошо.
Демьянко прижался к стене, не отрываясь смотрел в окно. А внизу, в подземелье, говорили о нем.
– Не нравится он мне, – недовольным тоном заметил Ваня.
– Почему?
Ваня все больше начинал раздражать Павлюка: священник держался как старший, явно командовал. Это злило Павлюка. Он считал Иваньо за своего помощника и не хотел ему подчиняться.
– Я взял его и я за него отвечаю, – сказал Павлюк. – Нечего вам в это дело вмешиваться, святой отец.
– Я отвечаю за все дела не меньше вашего, а может, и больше, – сердито возразил священник.
– Более, чем я, невозможно – моя голова поставлена на карту, – пожал плечом Павлюк.
– А я, кроме головы, рискую репутацией церкви!
– Ну, знаете, – криво усмехнулся Павлюк. – Репутация вашей церкви среди местного населения за годы войны и без того …
– Не обращайте внимания на слова мирян. Пути церкви доступны только богу, – спокойно возразил Ваня,
– Как бог, то пусть и бог, я плохо разбираюсь в богословии … А Демьянко все же останется. Причин подозревать его нет ни у меня, ни у вас.
– Мне он не по душе. У меня против него внутреннее предубеждение.
– Я вовсе не уговариваю вас влюбитися в него. Но он молод, здоров и вряд ли имеет представление о совести и прочая дребедень. Такие люди нужны не только здесь … Очень нужны. Мне хорошо поблагодарят, когда я привезу его с собой.
– Посмотрим, – коротко сказал священник. – А теперь за дело.
Поиски их пока не дали никаких результатов. Павлюк обшарил и простучал все стены третьей камеры, но никаких признаков тайника не обнаружил. Грубо обтесанные камни, скрепленные известью, которая от времени тоже превратилось в камень, плотно прилегали друг к другу, нигде не было заметно трещин, следов того, что камни сдвигали с места. Поэтому Павлюк и Ваня решили искать тайник в других камерах, смежных с третьей, – недаром же Пшеминський вспоминал о ней перед смертью.
Обзор камер занял много времени. Павлюк светил фонариком, а Ваня простукивал стены молотком. Потом они менялись – молоток принимал Павлюк, а фонарь – Ваня. Ни один сантиметр не остался непроверенным.
Первым спасовал Иваньо – он был менее вынослив, чем Павлюк, который отличался большой физической силой.
– Не хватит на сегодня? – Спросил священник, опуская фонарь и вытирая лоб тыльной стороной руки.
– Кончай, – согласился Павлюк. – Черт возьми, так Пшеминському. Не мог сдохнуть на минуту позже. Сколько хлопот через него.
– Да, – сказал Ваня. – Все это далеко сложнее, чем мне казалось … И, возможно, осложнится еще больше. Давайте посоветуемся здесь, без Демьянка.
Пошарив в кармане сутаны, вынул почтовую открытку, протянул Павлюк:
– "Дорогой батюшка, – начал читать Павлюк. – Спасибо за приглашение, но приехать я не смогу, заболел. Живу, как и раньше, в той же комнате, что вам так нравилась, только она такая уж старая, другую строить пора. Приезжайте вы к нам, батюшка, угощу вас медом. А как сами не можете – пусть кто от вас приедет, и дам ему меда. Целую ваши руки, батюшка. Стецько ". Это шифр?
– Пишет один из "бойовкы". Стецько – это его кличка. Я же говорил вам, что попробую связаться с ними и получить взрывчатку! Так вот я встречался с одним из них, он обещал принести тол. Но теперь, как видите, надо ехать самому. И сделать это как можно быстрее – они собираются переходить через Карпаты, пробиратимуться в Западную Германию. Нелегкая наступила для них. Во время войны они еще могли кое-как скрываться, но теперь …
– Как же им удалось послать открытку?
– Это не сложная вещь, ночью зашли в село и бросили в почтовый ящик … Вообще, – Ваня слегка запнулся, видно, ему неприятно было признаваться в этом, – вообще они могут появляться в населенных пунктах только ночью – для операций.
Павлюк без объяснений понял, о каких "операции" идет речь.
– Недавно, – продолжал Ваня, – старший из "бойовкы", Длинный, осмелился зайти в деревню за деньгами, которые ему должны были передать от меня и чуть не погиб, его слишком хорошо знают. Из этих трех только Стецько легальный – он лесник, живет сам.
– Пусть им черт всем, – мрачно сказал Павлюк. – Как же достать тол? Вам ехать по нему нельзя.
– Я и сам думал, – согласился Ваня. – Священник – лицо примечательна. Мое появление в лесника может вызвать нежелательные кривотолки.
– Я тоже не хочу подвергать себя лишний риск, – сказал Павлюк. – Попадешь на проверку – и пропадешь ни за что.
Помолчал, подумал.
– Давайте пошлем Демьянка.
Ваня нахмурился.
– Повторяю еще раз: у меня к нему нет доверия.
– Полноте, святой отец!
– А как он выдаст и Довгого, и нас?
– Ну, это уж извините. Он не выдал меня в самый для этого момент, когда патруль был рядом. Зачем ему высказывать теперь, когда он связан с нами по рукам и ногам? Где логика?
– И все же …
– Никаких "все-таки! – Отрезал Павлюк. – Пошлем Демьянка.
Батюшка достал четки, задумчиво начал перебирать их. Размеренное движение пальцев помогал сосредоточиться.
– Ну, хорошо, – наконец согласился он. – Но с Демьянко надо послать еще одного человека – для взаимного контроля.
– Кого?
– Мою прихожанку.
– Вы решаетесь впутывать в такие дела женщину? Напрасно!
– Это молодая девушка из очень религиозной семьи и сама глубоко религиозна. Воспитывалась в католическом пансионе, где ее отец преподавал математику. Он умер в войну, девушка живет с матерью, обе аккуратно отвел-дуют храм.
– Думаете, этого достаточно, чтобы доверять ей?
Ваня ответил не сразу. Белые пальцы, перебирая четки, шевелились на черном платье сутаны.
– Надо сделать так, чтобы ей можно было доверять, – священник скорее высказывал вслух свои мысли, чем отвечал Павлюком. – Надо сделать так, чтобы она провинилась перед советской властью, и тогда девушка невольно станет ее врагом …
"Правильно, – подумал Павлюк. – Смотри далеко вперед ".
– Длинный и его товарищи не стоят ни копейки, они уже свое отпели, – сказал далее Иваньо, – а кроме них … кроме них, у меня нет никого.
– Вы правы, святой отец, – согласился Павлюк. – Полную прав. Привлечем девчонка, а она найдет других … Кто знает, будут они нам нужны или нет, а может, и будут. Вы меня убедили, пусть едет с Демьянко … Где живет Стецько?
– Возле села Воля Берецька, за Бродами.
– Кстати, молодая парочка, отправилась в лес на прогулку, ни у кого не вызовет подозрения … Теперь еще одно. Надо найти пристанище для Демьянка. Его старое место мне не нравится – как ловушка. У вас нет на примете?
– Возьмите его к себе, – посоветовал священник.
– Нет, – резко возразил Павлюк. – В таких делах я опытнее вас, святой отец. Я Демьянко доверяю, но пока знать лишнее ему не нужно.
Подумав немного, Ваня сказал:
– Поселим его в Багрия.
– У кого?
– У, тех прихожан, о которых я вам только что говорил. У них есть свободная комната, и госпожа Михайлина раз просила меня подыскать ей жильца.
– Тем лучше. Там надежно?
– Вполне.
– Кажется, обо всем договорились? Пойдем скорее вверх, а то сырость здесь до костей пробирает.
Поднялись по лестнице, закрыли за собой дверь.
Демьянко стоял в той же позе, в которой его оставил Иваньо.
– Надоело? – Сочувственно спросил Павлюк. Обратился с вопросом лишь для того, чтобы показать Иваньо свою симпатию к молодому человеку.
– Ничего, – равнодушно ответил Демьянко.
– Не притворись с себя скромника … Сейчас святой отец поведет вас на квартиру, где вы будете жить.
Демьянко молча кивнул.
– Идите не рядом со святым отцом, а сзади, шагах в десяти, – поучал Павлюк. – Догоним, когда он остановится у подъезда. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – ответил Ваня.
Священник посмотрел в окно-бойницу. Убедившись, что все хорошо, приоткрыл дверь и выпустил Пав-люка.
Вернувшись на свою квартиру, Павлюк прежде вызвал Торкуна. Шинкарь вошел, пугливо озираясь. С каждым днем он все больше боялся своего жильца:
– Как с автомашиной? – Не здороваясь, спросил Павлюк. Он не хотел оставаться в городе ни одной лишней минуты, после того как будет найден документ, и поэтому заблаговременно готовил все необходимое для побега из Кленовая.
– Есть, подыскал, – торопливо ответил Торкун. – По соседству живет один человек, мы знакомы еще с довоенного времени. У него был свой "мерседес", у меня – "фиат". Мой забрали немцы, а он схитрил – разобрал машину на части и спрятал. Теперь его автомобиль снова на ходу. Машина старенькая, не очень комфортабельная, скорость ее невелика, но ездить можно.
– Даст ее вам?
– Когда угодно … За деньги, конечно. Плату запросил высокую, но вы позволили не скупиться?
Павлюк утвердительно кивнул.
– Я ему сказал, что хочу поехать в деревню за продуктами для своего буфета – там они дешевые.
– Правильно, – одобрил Павлюк. – Машиной управлять умеете?
– Призы брал на любительских гонках. Да и шоферские права имею. Мне даже предлагали выгодную работу в гараже, – с гордостью произнес Торкун.
Павлюк пренебрежительно посмотрел на него.
– Что ж, улаштовуйтесь … Чуть позже, я вам позволю …
… В это время священник и Демьянко входили в подъезд пятиэтажного дома в конце улицы, круто поднималась вверх. "Бывший дом для пролетариев в белых воротничках", подумал Демьянко. "Пролетариями в белых воротничках" в панской Польше называли интеллигентскую бедноту: мелких чиновников, учителей, служащих. Они населяли вот такие огромные дома с узкими лестницами, с комнатами-коробками – минимум удобств для жильцов и максимум прибыли для хозяина.
Лифтов здесь, как правило, не было. Демьянко заметил, что священник ступает с ступеньки на ступеньку легко, дыхание его ровное. Подумал: "Здоровый батюшка, как бык".
Остановились на пятом этаже. Ваня нажал кнопку электрического звонка.
Дверь открыла девушка лет двадцати. В желтом свете маленькой лампочки Демьянко разбирательств круглое лицо, белокурые волосы и темные глаза. Увидев священника, девушка приветливо улыбнулась, гибко, с не-осознанной грацией молодости склонилась перед ним. Поймала его руку, поцеловала. Ваня перекрестил девушку, чуть посторонился, пропуская вперед спутника.
– Господин Демьянко, сын моего хорошего знакомого.
Девушка протянула руку.
– Богданна.
Молодой человек пожал ее теплую, крепкую ладонь.
Вошли в комнату: фабричные мебель, несколько вышивок на стенах вместо картин, портрет мужчины с усами стрелой, обведенный траурной полосой. "Отец, – догадался Демьянко, переводя взгляд на Богданна, – у нее такая же мягкая линия губ, выпуклый лоб, ямочки на щеках".
Пожилая женщина, сидевшая в углу за вязанием, быстро поднялась и тоже склонилась под благословение священника.
– Госпожа Михайлина, вы просили подыскать вам хорошего жильца. Господин Демьянко именно такой.
У пани Михайлины усталое и немного грустное лицо женщины, которая прожила нелегкую жизнь. Несмотря на это, в глазах ее порой вспыхивают такие же веселые искорки, как в Богданна.
– Очень рада. – Госпожа Михайлина произносит слова мягко, сердечно. – Надеюсь, вам у нас понравится.
Так Демьянко нашел новое пристанище. Ему отвели комнату в конце коридора, она принадлежала когда главе семьи. Мать и дочь занимали две другие …
Дома Демьянко бывал мало – шел рано утром, возвращался поздно вечером. Целые дни проводил в костеле, охраняя Павлюка и Ваня. Однако обязанности священника то и дело отрывали пан-отца от поисков документа, и Демьянко с Павлюком часами ждали его в отдаленной комнате храма. Павлюк не мог скрыть злости – время было слишком дорогой, а они часами сидели без дела. Однако по настоянию Иваньо, к "работе" Демьянка не привлекал. В своем недоверии к молодому человеку батюшка остался непреклонен. Пробирались Павлюк и Демьянко в костел можно незаметнее, и вряд ли кто из священнослужителей храма святой Елижбеты знал, что к Иваньо регулярно приходят посторонние люди.
Богданна Демьянко почти не видел. Девушка работала кассиршей в заводской столовой, приходила уставшая, сразу ложилась спать. Встречаясь, обменивались короткими, незначительными фразами, она явно избегала Демьянка, свободное время проводила у себя в комнате за книгой.
Зато с ее матерью Демьянко подружился быстро. Он целые вечера просиживал с госпожой Михайлиной, слушая ее рассказы о прошлом, о муже, о долгой жизни, которое промелькнуло незаметно. В комнате так тихо, что даже слышно, как тикают спицы госпожа Михайлины.
Так было каждый вечер, и Демьянко НЕ надоедали однообразие. Впрочем, он все равно не имел права выходить из дома: Павлюк строго запретил "слоняться по улицам без нужды".
Вероятно, мать не раз говорила с дочерью о жильца и, видимо, говорила о нем только хорошее – Демьянко стал замечать приветливые улыбки Богданна, ледок в отношениях между ними понемногу таял. Девушка чаще стала заходить в комнату матери, слушая вместе с Демьянко ее рассказы. И тогда молодой человек ловил себя на чувстве, что вечер наполняется для него особым смыслом.
Единственное, что не нравилось Демьянко в Богданна и ее матери, что неприятно поражало его – это их фанатичная религиозность. Обе ежедневно молились дома, тщательно посещали церковь, ревностно выполняли религиозные обряды и обычаи. Демьянко, привыкший считать религию утешением старых и людей с нарушенной психикой, сначала просто не верил, что молодая, здоровая, жизнерадостная девушка может так искренне, фанатично поклоняться богу. Но вскоре ему пришлось убедиться, что это так.
Однажды зашел разговор об отце Иваньо.
– О! – Зажжен воскликнула Богданна. – Это святой человек! Он недавно поселился в этом городе, но его уже все полюбили. Мы с мамой ходим молиться только в костел святой Елижбеты, где он правит. Отец Иваньо всем помогает. Когда мама заболела – она часто болеет – он и ей помог.
– Лекарства дал? – Высказал догадку Демьянко.
– Нет, – Богданна немного смутилась. – Лекарства дал врач. А отец Иваньо дважды отправил молебен за ее выздоровление.
– Ну, небольшая помощь! – Засмеялся Демьянко. – Что с вами? – Вдруг воскликнул он, пораженный изменением в девушке.
– Слушайте, – ледяным, звенящим от внутреннего напряжения голосом, раздельно чеканя каждое слово, сказала Богданна. – Если вы безбожник, скажите сразу. Я ненавижу и презираю безбожников.
Неприятная зла гримаса исказила ее милое лицо, в глазах вспыхнули тусклые огоньки фанатизма.
– Что вы, Богданна, вы меня не так поняли! – Поспешил заверить ее Демьянко.
– А как? – Не унималась она.
– Я вовсе не хотел посмеяться с вашего религиозного чувства, я просто пошутил. У меня привычка шутить.
– Плохая привычка, – удивительно суровым для нее тоном сказала госпожа Михайлина. – Есть вещи, которыми не шутят. К ним относится религия.
– Простите, – насколько мог, искренне извинился Демьянко. – Не будем больше об этом говорить.
– Хорошо, – согласилась Богданна, а госпожа Михайлина низко опустила голову.
В следующее воскресенье состоялась поездка в лес, надолго запомнилась и Богданна, и Демьянко.
За рулем старенького закрытого "мерседеса", серая краска которого местами облупилась, сидел Торкун – накормлена, ко всему безразличен. На звонкое "здравствуйте!" Богданна едва ответил. Глядя на него, девушка, которая сначала безмерно радовалась путешествия, сразу нахмурилась. Вспомнила требование Иваньо: никогда никому ни при каких обстоятельствах не рассказывать, куда ездила, с кем виделась, кто послал ее; следить, чтобы Демьянко ни с кем не разговаривал, Довгого и его товарищей; в случае проверки документов утверждать, что она и Демьянко вместе пошли погулять в лес, с Торкуном они незнакомы, он догнал их по дороге и предложил подвезти за деньги … Приказы священника были не бог весть какие сложные, однако Богданна почему все время боялась забыть их. Может, потому, что думать о них не хотелось …
В то время на городских заставах еще стояли КПП – контрольно-пропускные пункты, проверяли документы у шоферов, а иногда и пассажиров автомашин. Чтобы не рисковать, Павлюк приказал Демьянко выйти из города пешком и ждать машину по два-три километра от КПП. Демьянко так и сделал. Окраинными улочками выбрался на пустырь, по которому начиналось поле, перешел гаек и сел на обочине шоссе.
Ждать пришлось недолго. Только собрался еще раз закурить, как из-за поворота выкатился "мерседес" и тут же затормозил.
Демьянко поздоровался с Богданна и Торкуном. Примостился на заднем сиденье, рядом с девушкой. Торкун включил скорость.
Ехали молча. Торкун склонился над баранкой, всматривался не отрываясь в бесконечную серую ленту, которая мчалась под автомобилем. Богданна растерянно поглядывала вокруг, на вопрос Демьянка, как она себя чувствует, ответила неохотно, и он замолчал, несколько обиженный.
День был холодный, пасмурный, в кабину врывался свежий ветерок, но девушке казалось, что в машине невыносимо душно. Хотелось вздохнуть полной грудью, расправить плечи и – не имела сил.
Так ехали долго, оставляя позади километр за километром.
– Где тут, – через плечо, не оборачиваясь, сказал Торкун. – До Воли Берецькои недалеко.
Большой камень у дороги, за ним – тропинка. О том, как найти дом лесника и что сказать во время встречи, Богданна подробно растолковал Иваньо.
Вскоре Торкун увидел камень, нависший над кювету шоссе, и затормозил машину.
– Может, вам лучше остаться здесь, Богданна? – Спросил Демьянко. – Я пойду сам.
– Нет, нет, я с вами! – Возразила девушка и вышла из машины. И вдруг подумала: "Ведь мне поручено шпионить за ним. Так, шпионить, иначе не назовешь! … – Но сейчас же успокоилась: – Отец Иваньо на плохое дело не пошлет ".
Поспешным ответом она высказала себя. Лицо парня стало суровым, чужим. Он сухо сказал:
– Как хотите.
Повернулся к шоферу:
– Ждите нас с трех часов. Поднимете капот и поратиметеся у мотора, словно то испортилось.
– Хорошо.
Машина рванула с места. Молодые люди остались одни на пустынном шоссе.
Тропа за камнем была узкая, заросшая, давно не расхождений. Демьянко шел впереди, Богданна – за ним. Оба молчали. Демьянко понял: спутница приставлена для контроля. Это его обеспокоило. Или не догадываются Павлюк и Ваня? Будто причины для подозрения у них нет … А все же …
Думала о своем и Богданна. В памяти представал скорбный образ однорукого Стефана. "Добрый актер", сказал о нем Иваньо. Хотелось верить святому отцу … В груди нарастало глухое, тяжелое чувство. Девушка не понимала, что с ней произошло, и пыталась прогнать непрошеные мысли, утолить чувство тревоги, поступать так, как велит вера. "Вера – высшая добродетель, – не раз говорил Ваня. – Разум – слепой ".
Так шли с полчаса и вдруг издалека увидели на опушке приземистое дом под крышей, а еще дальше, за полем, – село.
"Удобное: подходы к дому видно издалека", подумал Демьянко.
Коротко сказал спутнице:
– Вот, пожалуй, и есть дом лесника.
У старой, облупленной, заброшенной хаты не было ни огорода, ни сада. Лохматый пес, привязанный ржавым цепью к поникшего крыльца, оскалился на незнакомых людей, зарычал.
– Эй, кто дома есть! – Позвал Демьянко. – Не подходите ближе, Богданна, укусит.
Пес зарычал еще яростнее, зашарпав цепь.
– Люди добрые, откликнитесь!
Распахнулась дверь, и на крыльцо вышел мужчина неопределенного возраста, босой, волосы взъерошены, как после сна, глаза наглые, руки в карманах галифе.
– Ну? – Вместо приветствия сказал он.
Тон его не понравился Демьянко, и молодой человек в тон ему грубо спросил:
– Ты лесник?
– Ну и что, когда лесник?
– В доме кто есть?
– Никого.
– Мы от отца Ваня. К Стецько.
Несколько секунд молчали. Пес, который лег было на место, поднялся, снова оскалил зубы.
– Я Стецько, – негромко сказал хозяин дома. – Заходите.
– Не укусит? – Богданна робко посмотрела на собаку.
– Своих не трогает.
Внутри дом был такая же заброшенная и грязная, как и снаружи. "Никогда пола не моет", подумала Богданна, на ее лице появилось выражение брезгливости. Стецько криво улыбнулся:
– Мы люди простые, живем, как умеем.
– Нет, что вы! Что вы, – смутилась Богданна. Села на скамье у окна. Положила руку на подоконник и невольно отдернула ее – попала в нечто липкое, отвратительное.
– Мы по "мед" … который вы святому отцу обещали, – многозначительно сказал Демьянко … – "В этой церкви, являющейся пристанищем для всех …
– … Служба одинакова для каждого ", – закончил Стецько условную фразу, которая была и паролем, и ответом. – Слава вождю!
От поздравления украинских националистов, явно скопированного из фашистского "хайль Гитлер", Демьянка передернуло. Однако и знать не дал, в тон Стецько ответил:
– Вождю слава!
Лесник прочалапав босыми ногами за грубую, выдвинутую на середину избы, за несколько минут вышел одетый и обутый.
– Посидите, я скоро, – и оставил Богданна с Демьянко вдвоем.
Пригнувшись к зеленого от старости, подслеповатого окошка, Демьянко увидел неуклюжую фигуру Стецько, мелькнувшую между деревьями. Однако отойдя метров на сто, Стецько повернул обратно к дому. "Днем спят здесь, на чердаке или в сарае, – догадался Демьянко. – Для конспирации, чтобы нас обмануть, удаватиме, что дружков из леса привел ".
В щелях шуршали тараканы. Пахло кислыми портянками, овчиной. Богданна сидела, опустив голову. Тоска не оставляла ее. Девушка спрашивала себя: как она оказалась здесь, почему … – и не могла ответить.
Иначе чувствовал себя Демьянко. Он был в возбужденно-радостном настроении. Не ожидал удачи: попасть в гнездо "бойовкы".
– Слава вождю!
Демьянко вздрогнул. В дверях стоял Довгий. Он был в той же одежде, что и тогда, во время неудачной встречи с Богданна. На груди у него висел автомат, сбоку – пистолет.
Из-за его спины выглядывал Стецько.
– Вождю слава! – Демьянко поднялся. Подумал: "Третий на улице".
Долгое розшаркався перед Богданна, как ему казалось, очень элегантно, Демьянко протянул руку. Пришлось ее пожать.
– Вот, берите "медок", для святого отца последний отдаю, – Стецько подал Демьянко и Богданна два пакета. Они спрятали взрывчатку в кармане.
– Последний запас, – подтвердил Довгий. – Спасаемся отсюда скоро, жизни нет.
Большой рот его перекривився, тонкие губы задергались в нервной судороге.
– Мне идти? – Спросил Стецько.
– Иди, – разрешил Довгий. Объяснил гостям: – Вместе со Збигневом стоить, поговорить спокойно можем.
"Збигнев – третий в" бойовци ", подумал Демьянко.
Долгое снял с груди автомат, положил на лавку и подошел к сундуку в углу. Поднял крышку, достал бутыль, банка консервов, хлеб, две щербатые чашки, мутную стакан.
– Давай выпьем … Зовут тебя как?
– Демьянко.
– А вас, сударыня?
– Богданна.
– Вот и познакомились. Я – Довгий. Слышали?
"Бандитские честолюбие", подумал Демьянко и ответил:
– Не приходилось.
Он решил держаться независимо, даже несколько вызывающе, чувствуя, что таким образом вызовет у Довгого больше уважения.
Долгое сморщил узкий лоб, пошевелил бровями – ответ и ему не понравилась. Однако ничего не сказал.
Разложив угощение на столе, хозяин вытащил из-под пиджака кинжал, висевший на ремешке от брюк. Кинжал был черный, с фигурной рукояткой – такими вооружал Гитлер отборных головорезов – эсэсовцев.
Воткнув острие в консервную банку, Довгий ударил ладонью по рукоятке. С пробитой дыры сплюнул томатный соус. И вдруг Богданна подумала: может, именно этим кинжалом Довгий убил жену и дочь Стефана. Горло девушки сдавила спазма. Богданна почувствовала, что не сможет заставить себя проглотить хотя бы кусочек угощение Довгого.
Он уже открыл консервы, нарезал хлеба, доверху налил в стакан и чашки самогона. Стакан подсунул Демьянко.
– Выпьем! За ваше здоровье, Богданна. Не ходят к нам девушки, а такие, как вы, – и подавно.
– Спасибо, – спазма все еще душила горло. Богданна взяла кусочек хлеба, поднесла к губам.
– Пейте! – Долгое тянул к ней свою чашку, чтобы чокнуться.
– Спасибо, не пью.
Глаза Довгого налились яростью.
– Что значит "не пью"? … Может, общество вам не по душе?
– Зачем обижаться, – сказал Демьянко. – Нельзя ей, врач запретил.
Долгое засмеялся невеселым смехом.
– Врач! До ста лет жить надеетесь? Всех нас … пуля ждет! Пей, тебе говорю!
И только теперь Демьянко понял, что Довгий пьяный, может, запой длится у него уже целую неделю. Глаза его были мутные, большой тонкогубый рот дергался. Настороженность зверя помогали ему скрывать свое состояние, но иногда на мгновение алкоголь брал верх, и разум Довгого тьмарився.
"Вот гад! Как же быть? – Подумал Демьянко. – Ссору с ним поднимать нельзя, не время ".
И ласково сказал:
– Выпейте, Богданна, не оскорбляйте хозяина.
Мнения Демьянка будто передались девушке. Она поняла: раздражать бандита, полусумасшедшего от злобы, страха и водки, нельзя. Надо выполнить его требование.
Медленно взяла чашку, глотнула вонючего самогона и закашлялась.
Долгое залпом выпил свою порцию и насмешливо посмотрел на Демьянка, который отпил три четверти стакана:
– Что, тоже врач запретил?
– Ты сейчас завалишся на сено, а мне сорок километров ехать, тогда городом идти, – спокойно возразил Демьянко.
С какой вкрадчивой любезностью Довгий предложил:
– А вы не торопитесь ехать, побудьте немного с нами. Бояться нечего, охрана есть. Ты уснешь, а мы с Богданна посидим.
Он смотрел в сторону, говорил безразличным тоном, но было в его голосе нечто такое, от чего Богданна сжалась, услышала беду.
Не понравилась его предложение и Демьянко.
– Нет, задерживаться мы не можем.
– Врешь! – Губы Довгого задергались, хватая. – Все вы врете! Обманули, предали.
– Никто тебя не обманывает.
– Много ты знаешь! – Губы бандита двигались, как два красных блестящих черви.
"Надо убираться отсюда, – подумал Демьянко. – Совсем эту тварь разобрало ".
Долгое снова налил самогона всем троим. Богданна с ужасом смотрела на полную чашку. Неужели придется снова пить? Нервы ее были такие напряженные, что даже самый прочный "первач" не захмеляв, но сам вид самогона вызывал тошноту.
– Много ты знаешь! – Повторил Довгий. – В Западную зону бежать надо, а что я буду делать в Германии их? Что? … Но память здесь по себе оставлю, ой оставлю! – Яростно заскрипел зубами. – Вовек Довгого не забудут!… Пей!
– С нас достаточно, пора, – твердо сказал Демьянко, отодвигая стакан. Он понял: больше уступать нельзя – от уступок бандит нахальнее. Если бы молодой человек был один, он бы не боялся бы ничего, но Богданна …
Поднялся из-за стола. Девушка тоже встала.
Долгое внимательно осмотрел Богданна, узкие глаза раздевали, липли к стройной фигуры девушки.
– Хорошо, – совсем трезвым голосом сказал Довгий. – Ты иди … А вы, Богданна, останьтесь.
– Нет, – на скулах Демьянка заиграли тугие желваки. – Мы пришли вместе и вместе пойдем.
И бандита уже трудно было остановить. Спокойно, но упорно он повторял:
– Не лезь не в свое дело, убирайся.
– Оставь, Довгий, – Демьянко еще не терял надежды покончить миром.
Губы бандита искривились. Одним прыжком он оказался у скамьи, схватил автомат, направил на Демьянка и прохрипел:
– Убирайся!
Богданна была сама не своя. Если Демьянко попытается сопротивляться, Довгий застрелит его.
Однако молодой человек уже нашел выход из положения. Как и в фашистской армии, в бандах украинских националистов основу основ составляла слепое повиновение "низших" "высшим". Вот на этом и сыграл Демьянко. Даже не взглянув на автомат, он убрал горделивую позу и, чеканя каждый склад, сказал.
– Это что-о и-ке? Как ты со старшим офицером разговариваешь, хам, быдло! Распустились!
Расчет был правильный. Холуй, привыкший глумиться над беззащитными, дрожал перед сильными, знатными, богатыми. Долгое понял, что позволил себе лишнее. А что если Демьянко оттуда, из Мюнхена? … Пристрелишь его здесь, а там – тебя … Бандит не терял надежды пробраться в Западную Германию.
Секунду длилась напряженная пауза. В Богданна онемели ноги.
Долгое медленно опустил автомат.
– Слава вождю! – Спокойно, будто ничего и не было, сказал Демьянко и жестом показал Богданна, чтобы она шла.
– Вождю слава, – вслед им ответил Довгий.
Спустились с крыльца. Пес не поднял головы, только искоса взглянул в их сторону. Стецько сидел на завалинке – отсюда он следил за дорогой, ведущей от дома к селу.
Демьянко попрощался с ним небрежным кивком. Богданна сказала: "До свидания" и тут же почувствовала, как глупо звучат сейчас эти слова.
– Идите спокойно, не торопитесь, не обертайтесь, – вполголоса произнес Демьянко. – Бояться не надо.
Богданна догадалась, почему он держится сзади, а не рядом – защищает себя от выстрела в спину. У девушки забилось сердце. "Какой он храбрый и хороший", думала она о Демьянко.
Тропа петляет в зарослях орешника, теряется в зеленой глуши. Тихо.
Демьянко скосил глаза, посмотрел через плечо – дом едва видно. Погони нет.
– Ну, вот и все, выбрались! – Вздохнул, словно сбросил с плеч тяжелый груз и добродушно рассмеялся.
Богдана вдруг разрыдалась. Пыталась сдержать слезы и не могла – нервное напряжение было слишком большим.
– Что вы, Богдана, не надо, не надо, – уговаривал ее растерянный Демьянко. Взял руки девушки в свои.
Богдана подняла голову, посмотрела ему в глаза. На длинных ресницах дрожали слезы.
– Я вам так благодарна, – взгляд ее стал густой, глубокий.
И Демьянко неожиданно поцеловал девушку в губы, щеки, глаза. Богдана спрятала лицо у него на груди. Он погладил ее мягкие волосы
Девушка напомнила:
– Нас ждет … этот …
Демьянко чуть не вскрикнул от внутренней боли. Смысл случившегося, стал беспощадно ясен: Богдана считает его не за того, кем он был в действительности. Между ними никогда не может быть любви, настоящей, чистой, искренней любви.
А обманывать Богдану он не хотел.
– Пойдем, – тихо сказал Демьянко.
Голос его удивил девушку – он вдруг стал холодным, суровым. Решила, что ошиблась. Радость любви наполняла ее.
Но счастье вмиг исчезло, как только вышли на шоссе и Богдана увидела облупленный, как съеден парша, "мерседес". Действительность снова вступила в свои права, действительность темных дел, заговоров, бандитских тайн, к которым теперь стала причастна и Богдана. "Я люблю его, а кто он? – С тоской подумала девушка. – Может, как Довгий, людей убивал?… Ведь он назвал себя "старшим офицером". Получается, такой же бандит, как Довгий, только образом высший… А кто дал чин?… Фашисты, гитлеровцы… За что? За что отмечали фашисты?…"
От этой мысли по телу пробежал нервную дрожь: "Нет!" Хотелось крикнуть во весь голос.
Молча сели в машину, молча ехали, еще более далеки друг другу, чем тогда, когда между ними ничего не было.
