Теплоход "Тускарора" прибыл в советский порт Энск вечером. Морские пути только-только начали заново прокладываться после войны, торговых судов прибывало немного, и "Тускарору", хотя она была обычным грузовым теплоходом, встречали даже с некоторой торжественностью.

На высоком бетонном причале, который фашисты не успели уничтожить при отступлении из Энска, собрались свободные от работы моряки, грузчики и просто зеваки. К последним принадлежал и сотрудник уголовного розыска Воробьев. Он горячо любил море и частенько в свободное время бродил по берегу, считая это лучшим отдыхом для себя.

Удобно расположившись на теплой от солнца чугунной тумбе, к которой крепят причальные канаты, Воробьев курил и с интересом наблюдал, как "Тускарора" осторожно подтягивает к пирсу свое длинное тело. Черный, с белыми надстройками, желтым дымоходом и мачтами, теплоход был прекрасен.

Метрах в пятидесяти от причала на "Тускароре" остановили машину, теплоход начал нерешительно двигаться боком, потом бешено заработал винтом, взбивая мутную пену, и, наконец, прижавшись всем бортом к причальному брусу, жалобно скрипнув, совсем затих.

С берега раздались одобрительные возгласы: капитан мастерски исполнил сложный маневр в незнакомом порту. В ответ капитан снял белый форменный картуз, приветливо помахал им.

Как это часто бывало в то время, когда регулярные пассажирские рейсы еще не открылись, "Тускарора" привезла не только груз. Когда с теплохода спустили трап и таможенники "открыли берег", с борта парохода сошли на причал и направились к автомобилю с иностранным флагом на радиаторе шестеро мужчин, по одежде и поведению которых можно было определить, что это не члены экипажа "Тускарора".

С интересом человека, которому некуда спешить, с профессиональной бдительностью, что за долгие годы стала для него привычкой, Воробьев осмотрел каждого прибывшего, отметив про себя и ту едва уловимую неуверенность, с которой шли они, отвыкнув за время рейса от твердой земли, и размашистые жесты рыжего верзилы, возглавлявшего процессию, и едва приметный шрам на шее невысокого коренастого мужчины, шедшего за рыжим, и манеру выпячивать губу у третьего пассажира и многие другие, незаметные для обычного глаза мелочей, которые автоматически откладывались в его сознании.

Приезжие сели в машину. Она фыркнула и умчалась. Зеваки, собравшихся посмотреть на швартовки "Тускарора", начали расходиться.

Воробьев тоже пошел. Посидел на молу, задумчиво глядя в сероватую даль горизонта; перекинулся несколькими словами с седым дедом, что чинил рваный "паук" – огромный сачок для ловли рыбы; покормил чаек специально припасенной корочкой хлеба. Он пробыл на берегу не менее двух часов и вернулся домой очень довольный отдыхом, забыв об иностранцах, приехавших на "Тускароре".

А иностранцы тем временем отдыхали. Номеров в отеле не хватало, и путешественникам предложили разместиться по двое. Пятеро без возражений согласились, но шестой решительно запротестовал:

– Прошу извинить меня, – вежливо, однако твердо заявил он, – я привык несколько часов в день проводить в молитве. Порой встаю помолиться и ночью. Присутствие постороннего человека в такие моменты для меня невыносимо.

– Мистер Блэквуд, – пытался урезонить его переводчик, молодой краснощекий юноша, которого коллеги фамильярно называли Дима, – потерпите всего несколько дней. Позднее будут свободные номера, непременно будут.

– Нет, – отрезал Томас Блэквуд. – Я могу уступить чем угодно, только не религиозными обязанностями.

Дима повернулся к администратору гостиницы, в присутствии которого происходил разговор, и стал просить его:

– Может, найдете, а, Мирон Михайлович? Не хочет вдвоем жить, и все, хоть кол на голове теши. Говорит, молиться привык… Оно и верно. Когда у человека привычка такая.

Администратор замялся.

– Есть номерок, и…

– Что?

– Меньший размеру, мебель хуже, окно не на море, а во двор.

– Мистер Блэквуд, номер есть, но не такой комфортабельный, как приготовлены для вас.

– О! – удовлетворенно ответил Блэквуд. – Я понимаю, что нахожусь в пострадавшей от войны стране, и на особый комфорт не претендую.

– Пойдем, – сказал Дима.

Носильщик взял вещи Блэквуда. Пробормотал:

– Чемоданы едва поднимешь. И что они туда кладут?

– Чтобы тебе работы добавить – пошутил Дима, – за тысячи километров железо везет.

Поднялись на третий этаж, горничная дала постояльцу ключ.

– Я вам нужен? – Спросил Дима, когда внесли чемоданы и Блэквуд разместился в новом жилье. – Хочу посмотреть, как устроились ваши спутники.

– Пожалуйста, уходите, – сказал Блэквуд. – Жду вас завтра в десять.

– Хорошо, до свидания.

Дима вышел.

Блэквуд запер за ним дверь, снял плащ, сел в потертое плюшевое кресло и, не спеша, с наслаждением закурил.

Синий дым прозрачной полосой тянулся к щели в форточке. Блэквуд смотрел на него, но не видел его – он что-то обдумывал.

На следующий день, точно в назначенное время, Дима вежливо постучал в дверь к Блэквуду. Иностранец уже ждал его. Предложил сесть, угостил ароматной египетской сигаретой. Дима не курил, однако из любопытства взял сигарету, затянулся и, закашлявшись, бросил ее в пепельницу. Между тем Блэквуд объяснял цель своего приезда в Советский Союз.

– Я один из членов Всемирной сектантской лиги. Имею достаток, который позволяет мне не беспокоиться о насущном куске хлеба и полностью посвятить себя делам, которые не дают прибыли здесь, но сторицей окупаются там, – Блэквуд поднял глаза к потолку.

"Ханжа, пожалуй, – подумал Дима. – Сколько иностранцев видел, а такого впервые".

– Лига уполномочила меня собрать сведения о положении сектантов в Европе после опустошительной бури, которая пронеслась по земле. Я побывал во Франции, в Италии, теперь приехал к вам…

Дима слушал с профессионально-вежливым выражением лица. Дела иностранца интересовали его мало. После сигареты першило в горле, хотелось кашлять.

– Я прошу вас помочь мне связаться с местными сектантскими организациями. Они, бесспорно, есть у вас, – закончил Блэквуд.

– Не знаю, – ответил Дима, – никогда не интересовался. Сделаем так. В облисполкоме есть специальный отдел, он, кажется, называется "Отделом по делам религиозных культов". Пойдем туда, и там нам дадут необходимые сведения.

– С удовольствием, – согласился Блэквуд.

- …Вряд ли найдется здесь для вас много работы, – чуть улыбаясь, сказал Блэквуд в облисполкоме летний седеющий мужчина с лучистыми глазами. – Вообще верующих в нашей стране с каждым годом становится все меньше, а сектантов – и подавно.

– Да, я слышал, – кивнул Блэквуд, когда Дима перевел эти слова. – Атеизм у вас делает удивительные успехи… Сколько молитвенных домов в городе?

– Два. Евангелистов и "слуг седьмого дня".

– Где живет пресвитер евангелистов? Надеюсь, мне разрешат с ним встретиться? В присутствии переводчика, разумеется. Я не знаю русского языка.

– Вы можете встречаться с кем угодно – в присутствии переводчика и без него. Адрес главы евангелистов, – работник облисполкома вынул блокнот, нашел нужную запись, – Краснофлотская, шесть, фамилия его Грошенков.

Блэквуд бережно записал адрес, фамилию. Поднялся. Потом, словно вспомнив, попросил через переводчика:

– Скажите, пожалуйста, еще и адрес руководителя секты "слуг седьмого дня". Может, заедем и к нему.

Просьба его была выполнена. Блэквуд так же бережно записал и этот адрес.

Автомобиль, нанятый Блэквуд на целый день, ждал у подъезда. Вскоре иностранец и переводчик оказались на тихой улице возле старенького поникшего домика, в котором жил пресвитер местных евангелистов.

Грошенков – не столько старый, сколько иссохший, с бледным лицом больного хронической язвой желудка – особого энтузиазма во время встречи с единоверцем не обнаружил. Но на вопросы отвечал обстоятельно и откровенно, честно признаваясь, что в секту входят только старики, молодежи там почти совсем нет, да и вообще количество верующих из года в год уменьшается. Грошенков говорил, глядя не на Блэквуда, а на Диму, как жаловался. С лица его не сходило кислое выражение, и Дима подумал, что все евангелистские дела, пожалуй, осточертели Грошенкову и пресвитер занимается ими лишь в силу многолетней привычки.

Когда вышли от Грошенкова, Блэквуд небрежно взглянул на часы и сказал:

– Знаете что, время еще есть, давайте заедем к этому, как его… – раскрыл записную книжечку, – Силаев…

…Силаев отличался от Грошенков как внешним видом, так и поведением. Это был мужчина лет сорока, совершенно лысый, с женской тучной фигурой, гладкими щеками и круглыми свинцовыми глазками под морщинистым мясистым лбом. Он производил впечатление человека неумного, но хитрого. Разговаривая, смотрел только на Блэквуда и вообще вел себя так, будто переводчик был неживой вещью, машиной, которая автоматически выполняет возложенные на нее функции.

– Скажите ему, – начал Блэквуд, – что я представляю Лигу сектантов и знакомлюсь с положением верующих в вашей стране.

Дима перевел.

– Что ж, положение, – голос у Силаева невыразительный, глухой. – Всякое положение…

Дима ждал, что он скажет дальше, но Силаев, как видно, считал свой ответ достаточно исчерпывающей и молчал.

– Много верующих посещает молитвенный дом "слуг седьмого дня"? – спросил Блэквуд.

– Посещают, как же, посещают, – ответил Силаев.

После нескольких вопросов и "дипломатических" ответов стало ясно: Силаев юлит, откровенно говорить не хочет.

Первым понял это переводчик, за ним – Блэквуд. Иностранец заметил с легким раздражением:

– Здесь моя беседа менее интересна, чем у мистера Грошенкова. Ну что ж… каждый поступает, как считает нужным. Я не имею претензий.

Прощаясь, Силаев руки переводчику не подал. В его взгляде, обращенном к Блэквуда, Дима уловил заискивание. "Если бы не было меня, непременно попросил бы денег", с отвращением подумал он.

Когда выходили из комнаты, произошла небольшая заминка. В дверях первым пропустили Диму. Силаев жестом показал Блэквуду, чтобы он шел следом. Но Блэквуд покачал головой и вежливо посторонился, давая дорогу хозяину. Тот с улыбкой сделал шаг назад. Тогда Блэквуд ласково взял его за талию и легонько подтолкнул вперед. В этот момент Силаев почувствовал, что в карман его пиджака проскользнул пакет. Потрясенный, Силаев чуть не вскрикнул, но гость сжал его руку и бросил на него такой красноречивый взгляд, что руководитель секты на несколько секунд потерял дар речи.

Проведя посетителей к крыльцу, Силаев долго смотрел вслед машине, пока она не скрылась за поворотом…

– В гостиницу, – сказал Блэквуд, когда отъехали от дома Силаева. – Благодарю вас за услуги, мой молодой друг.

– Я вам еще сегодня нужен? – спросил Дима.

– Мой деловой день кончился. К вечеру я сделаю небольшую прогулку для моциона, в одиночестве, я так привык.

Мистер Блэквуд сказал правду. Вернувшись в отель после бесед с руководителями сект, он немного отдохнул, затем, сменив дневной, спортивного покроя костюм на менее заметный, обычного темного цвета, спустился в ресторан. Ужинал долго, уставившись в тарелку, не поднимая глаз.

Когда совсем стемнело, Блэквуд расплатился и разваливающейся походкой человека, хорошо поевшего, вышел из ресторана. Не торопясь прошел один квартал, второй, третий, сворачивая то вправо, то влево. Казалось, он прогуливается без определенной цели.

Подойдя к многоэтажному дому на малолюдной улице, Блэквуд остановился у подъезда, достал сигарету. Закурил. Пристально огляделся. Юркнул в дверь.

Быстро поднялся по лестнице, перешагивая через ступеньку. Между четвертым и пятым этажами снова остановился. Никого нет. Тихо.

То, что произошло дальше, заняло несколько секунд. Блэквуд сорвал с себя пиджак, вывернул его на другую сторону и надел. Теперь на нем была грубая, поношенная куртка. Такие же простые синие штаны он вынул из-за пазухи и натянул поверх своих. Мягкую шляпу спрятал в карман, достал кепку, надвинул на лоб.

Из дома вышел человек, одеждой похож на рабочего-портовика, матроса торгового флота. С этого момента мистер Блэквуд стал Павлюком.

Он шел быстро, уверенно, как человек, который хорошо знает, куда ему надо попасть и для чего именно. Полчаса быстрой ходьбы – и Павлюк оказался у дома Силаева. Постучал тихо, отрывисто.

Загремел засов, дверь открылась.

– Один в доме? – спросил Павлюк в Силаева.

– Один.

– Тогда поговорим здесь.

– Как вам угодно, – Силаев был немного ошеломлен преобразованием мистера Блэквуда, но придерживался прежней выжидательной тактики – пусть посетитель сам скажет, что ему надо.

– Начнем с основного. Вот, – Павлюк вынул толстую пачку кредиток, протянул Силаеву.

Круглые глазки руководителя загорелись хищной жадностью. Павлюк понял, первый ход сделан правильно, добавил:

– Закончим дело – получите еще.

– А какое дело? Какое? – забормотал Силаев. Намек, что деньги даны недаром, немного испугал его. Однако он уже не мог преодолеть алчности и дрожащими руками засовывал пачку во внутренний карман, от волнения не попадая в него.

– Вы прочитали письмо, знаете, от кого он, знаете, что мне надо безоговорочно повиноваться?

– Знаю, ваша милость.

Павлюк уловил в голосе Силаева нотки неуверенности, сомнения. Пожав плечом, неожиданно сказал:

– Я тоже кое-что знаю. До войны вы сидели в тюрьме за мошенничество. Вышли, когда город заняли немцы.

Силаев не ответил.

– В годы оккупации служили чиновником городской управы. Сейчас живете под чужой фамилией… Как видите, нам с вами лучше ладить.

– Да я что? Разве я против…

– То-то… Мне надо поездить по стране, чтобы без всяких переводчиков и лишних свидетелей узнать о положении сектантов в Советском Союзе. Ничего страшного в этом нет, я не разведчик, не диверсант. Помогая мне, вы почти ничем не рискуете… Вам нужно сохранить некоторые вещи, которые я у вас оставлю, и перепрятать меня на время, пока утихнет шумиха в связи с моим исчезновением и меня перестанут охранять на выездах из города.

– Это так, это нужно, – подтвердил Силаев.

– И потом, когда вернусь, вы дадите мне убежище.

– Трудно, ох трудно, – забормотал Силаев. – Человек не иголка, где ее спрячешь? У меня здесь нельзя – верующие ко мне изо дня в день ходят, как бы не увидели. К кому бы другому повести…

– Нет! – Резко перебил Павлюк. – О моем приезде никто не должен знать.

– Да, я то и говорю… В молитвенный дом нельзя… Не понимаю, хоть в яму вас сажай…

– В какую яму?

Силаев махнул рукой.

– Здесь… один есть. Подвиг принять хочет. Как схимник, так сказать. На участке, где молитвенный дом наш, флигелек стоит. В флигельке подвал. Так он хочет в подвал сесть и три года там просидеть – богу на славу, себе на подвиг.

Павлюк пожал плечом.

– Интересно. А как же власти такую штуку позволяют?

– У властей, ваша милость, без того хлопот теперь достаточно: город немцы разрушили, жить людям негде, воды нет, трамвая нет… И потом, по закону, с ним ничего не сделаешь, порядка он не нарушает. Антирелигиозной пропаганде свобода и религии свобода. Здесь только убеждением можно, – пояснил Силаев.

– Хорошо, – сказал Павлюк. – Сразу придумать трудно. Завтра я с переводчиком посещу ваш молитвенный дом. Незаметно передам вам записку, там сказано, что делать.

– Слушаю, ваша милость…

…Минут через сорок Павлюк оказался в закутке между двумя сараями в большом дворе, пустынном и темном в это время.

Вышел из закоулка мистер Блэквуд.