Критико-биографический очерк

 

1

Творчество каждого писателя обусловлено современной ему общественной жизнью и отношением автора к ее решающим вопросам. Но не во все времена и далеко не у всех писателей связь между историческими событиями, свидетелями которых они являются, мировоззрениями, которыми они руководятся, и художественными произведениями, которые они создают, бывает одинаково тесной и явной.

Ванда Василевская принадлежит к тем людям, чья жизнь с очень раннего возраста наполнена переживаниями, которые порождены общественными событиями. Развитие ее личности было по преимуществу развитием общественного сознания и активности. И Ванда Василевская принадлежит к тем писателям, чья литературная деятельность, так же как вся жизнь, полностью отдана одной общественной цели.

Поэтому, для того чтобы глубже и вернее понять подлинный характер произведений Василевской и ее писательский путь, надо их рассматривать в неразрывной связи с теми историческими событиями и с той политической борьбой, которые дали содержание ее творчеству и определили его особенности.

Ванда Львовна Василевская родилась 21 января 1905 года в Кракове, в той части польских земель, которые до 1918 года входили в состав Австро-Венгрии. Именно сюда — в Краковскую область, населенную поляками, и в западноукраинские районы Галиции где большая часть помещиков и городских жителе» были поляки, — перенесли с начала XX века свои центры польские политические партии из Царства Польского, находившегося под властью Российской империи. В Австро-Венгрии поляки имели ряд льгот по сравнению с Царством Польским и особенно с Познанью и другими областями, захваченными Пруссией. Здесь было разрешено легальное существование польских политических партий; в школах и университетах допускалось обучение на родном языке. Эти льготы были даны, конечно, с определенным политическим расчетом. Поощряя польский национализм, не скупясь на посулы, императорские австрийские власти разжигали рознь между поляками и украинцами, душили польскими руками украинское революционное и национально-освободительное движение. Ввиду приближающейся войны против России Австро-Венгрия стремилась приобрести в польских политических деятелях союзников, которые помогли бы в будущем включить в империю Габсбургов земли Царства Польского.

Среди националистических польских политических партий, поддерживавших планы австрийского империализма и пользовавшихся в свою очередь его помощью, влиятельнее других было правое крыло «Польской партии социалистов» (ППС), называвшее себя «революционной фракцией». К ней принадлежал отец Ванды Львовны Василевской — Леон (Лев) Василевский, передовой, по тем временам, этнограф, более известный как политический деятель.

Что представляла собой эта «социалистическая» партия? Этот вопрос имеет некоторое значение для характеристики среды, окружавшей Ванду Василевскую в детстве.

О реакционной сущности ППС Ленин писал: «…партия польских социалистов, люди, среди которых мы больше всего наблюдаем того, что наблюдаем у эсеров, а именно — революционных фраз, хвастовства, патриотизма, шовинизма, буффонады и пустышки самой полнейшей». ППС, — писал Ленин, — это партия, «безусловно враждебная большевизму, похожая на нашу партию правых меньшевиков и эсеров». «В постановке ближайших целей программа ППС не революционна. В своих конечных целях она не социалистична».

Так же, как партии меньшевиков и эсеров, ППС посредством мнимореволюционных фраз, демагогии привлекала к себе многочисленных сторонников из мелкой буржуазии, «рабочей аристократии» и влияла на политически отсталую часть пролетариата. Подобно другим партиям, принадлежащим к мелкобуржуазному «социализму», ППС была заражена буржуазным национализмом и отравляла им сознание польских трудовых масс, спекулируя на их протесте против национального гнета.

Когда начинается пора открытых классовых боев между пролетариатом и буржуазией, такие «социалисты», как предсказывал еще Энгельс, оказываются злейшими врагами социализма; нередко именно из них выдвигаются кандидаты в диктаторы контрреволюции бонапартистского образца — савинковы, керенские. Так случилось и с правым крылом ППС, выдвинувшим Пилсудского. С 1920 года эта партия, проводя политику польского империализма, стала быстро фашизироваться. Но Леон Василевский вскоре навсегда отошел от политической деятельности.

Подлинная сущность политических взглядов отца не могла быть понята восьмилетней девочкой. Из бесед в родительском доме, который иногда посещали краковские рабочие, она запомнила то, что говорилось о несправедливости существующего строя по отношению к рабочим и крестьянам, о том, что этот строй должен быть разрушен и заменен другим, лучшим. Из родной семьи девочка вынесла также непримиримую вражду к клерикализму.

Впечатления от разговоров, которые вели между собой взрослые, дополнялись непосредственными жизненными впечатлениями. Дом, где жили Василевские, находился в рабочем предместье Кракова. Это был единственный большой, многоквартирный дом среди ветхих лачуг. Ванда дружила с детишками из рабочих семей и вместе с ними ненавидела богатого «каменичника» (владельца доходного дома).

Годы первой мировой войны Ванда прожила в деревне, куда приехала с бабушкой на лето.

Война вызвала большое оживление среди националистически настроенной польской интеллигенции. Буржуазные и мелкобуржуазные политики лелеяли надежду, что ослабление царской России и ряд дипломатических комбинаций между Германией и Австро-Венгрией (в помощь которой Пилсудский в то время формировал свои «легионы») приведут к созданию независимого государства на территории польских областей Российской империи. Родители Ванды вступили в один из «легионов» Пилсудского и на несколько лет покинули своих детей.

Маленькая Ванда с бабушкой остались в голодной деревне, подверженной всем военным бедствиям, и делили с крестьянами все невзгоды. Девочка быстро свыклась с деревенским бытом и работала в поле с крестьянскими детьми.

Здесь, в деревне, впервые возникла непосредственная близость Ванды к крестьянству. Многие из детских впечатлений запомнились навсегда и, когда Василевская стала писательницей, сообщили ее произведениям реалистическую подлинность.

Конечно, в то время лишь небольшая часть даже взрослых людей деревни умела делать из жизненного опыта правильные политические выводы. Еще меньше был на это способен десятилетний ребенок. Но уже тогда несомненно подготовлялась почва для того, чтобы Ванда Василевская сделала эти выводы в дальнейшем.

В те же годы — во время первой мировой войны — у Ванды Василевской было поколеблено внушенное ей с детства представление о русских, как о врагах польского народа. В уме девочки возникли первые, смутные еще, мысли о том, что трудящиеся всех наций одинаково заслуживают любви и сочувствия.

«Через некоторое время приехали пленные, — вспоминает Василевская, — одетые в серые шинели. Они говорили на чужом и все же таком похожем на польский языке. Их присылали на работу в оставшуюся без рабочих рук деревню.

Первая группа русских появилась неподалеку от нас. Мы, дети, тотчас же толпой понеслись туда. В сарае молотили рожь. Равномерно взлетали цепы, в воздухе стояла золотая пыль, и зерна летели брызгами, как мелкий острый дождь. Мы толпились в воротах, сначала испуганные и робкие. Они заговаривали с нами, улыбались. Потом, когда они отдыхали, оказалось, что русские охотно играют с детьми. Я вспоминаю их как сквозь туман: высокие, светловолосые, с добрыми широкими лицами. И это были те «москали», о которых мы читали в книгах, о которых вечно слышали, как о врагах! И вот оказалось, что русский — это не только царский чиновник, полицмейстер, начальник тюрьмы; кроме них, существует и крестьянин, похожий на тех крестьян, которых я знала.

С этих пор мы часто навещали пленных, работавших у соседей. Мы слушали, как они поют песни, и научились разговаривать с ними на каком-то ломаном языке, помогая себе жестами. И в деревне стало как-то грустно, когда молотьба окончилась» пленных угнали в другую деревню.

Я встретилась с ними еще раз зимой 1917 года. На кладбище хоронили какого-то австрийского военного, хоронили со всем» воинскими почестями, с залпом из винтовок, с венками и лентами. А по другую сторону кладбищенской аллеи закапывал» умерших пленных. В широкий и длинный ров, метров пятнадцать в длину, клали один на другой, один вплотную к другому гробы из белого некрашеного дерева.

Пронизывающая печаль охватила меня тогда на краю этой общей могильной ямы, в которую клали безвестных людей. Он» уходили в землю без имени, без опознавательного знака. Я подумала: каково должно быть оставшимся — их матерям, детям, женам, которые живут в далекой, далекой стране и никогда не узнают, где кончил жизнь и где лежит самый дорогой, самый близкий человек.

Братская могила русских солдат, пожалуй, острее всего заставила меня почувствовать ужас войны».

Мысли и настроения, зародившиеся еще в отроческие годы, впоследствии развились в убеждения и были выражены Василевской в ее произведениях.

В конце 1917 года вернулись из «легионов» родители Василевской и забрали «одичавшую», говорившую на крестьянское диалекте двенадцатилетнюю девочку в город, чтобы дать ей образование. В Кракове она поступила в гимназию.

 

2

В 1918 году возникло независимое польское государство. Это могло осуществиться лишь благодаря Великой Октябрьской социалистической революции, происшедшей в России, благодаря провозглашенному советским правительством праву наций на самоопределение. Освобождение поляков от национального гнета, прекращение вековой распри, установление прочной дружбы между русским и польским народами отвечало интересам польских народных масс, интересам всемирной борьбы за социализм, которую возглавила советская страна. Однако кайзеровская Германия, оккупировавшая в то время почти все польские города и области, сразу же попыталась подчинить себе вновь возникшее польское государство и превратить его независимость в чисто номинальную. Немецким захватчикам всячески помогали в этом закабалении Польши польские «национальные» политики из буржуазно-помещичьей верхушки, соединявшие шовинистическую ненависть к революционному русскому народу с космополитическим угодничеством перед любой империалистической державой.

Германо-австрийская авантюра сорвалась. Под влиянием русской революции в германской и австрийской армиях и тылах поднялось революционное и антивоенное движение, покончившее с монархиями Гогенцоллернов и Габсбургов.

Для Польши, освобожденной от оккупации, вновь сложились чрезвычайно благоприятные условия: она могла стать подлинно демократическим и независимым государством. Во многих местах Польши возникли советы рабочих депутатов, они начали контролировать производство, все настойчивее выдвигая социалистические требования, и выражали желание, чтобы Польша завязала тесные дружественные отношения с Советской Россией. Все решительнее выступали против пережитков феодализма польские крестьяне, тяготевшие к союзу с рабочим классом. Коренная демократизация Польши стала в порядок дня.

Но польские националисты стремились помешать демократизации страны любой ценой. Обманув народ, они удержали власть в руках буржуазии. Чтобы упрочить ее господство, они втянули Польшу в игру международных империалистических интересов, козыряя в этой игре своей враждой к Советской республике, своей готовностью исполнить любую роль в экономической, политической и военной агрессии против советского народа.

Такая позиция по отношению к великому демократическому соседу повела польское государство к потере самостоятельности. Польша оказалась пешкой в руках империалистических держав. Принадлежность к лагерю реакции в международных делах означала полную ликвидацию первоначальных зачатков демократии внутри страны. В Польше, несмотря на сопротивление демократических элементов, нарастала реакция.

В первый период (1918–1919) имущие классы Польши, испуганные русской революцией, шли на некоторые уступки народу. Однако, используя политическую незрелость масс, опираясь на предательство правых «социалистов» и лжекрестьянской партии, руководимой кулаками, буржуазия и помещики вскоре начали контрнаступление. Из года в год они усиливали полицейские репрессии. В тридцатые годы установилась фашизированная система «санации» («оздоровления»), проводимая военно-диктаторской кликой «главы государства» Пилсудского и «полковничьим правительством» его преемника Рыдз-Смиглы.

Еще в деревне Ванда Василевская видела, что есть поляки и поляки, что между ними существуют глубокие различия и столь же глубокие противоречия. Жизнь в Кракове все больше подтверждала истинность этих первых наблюдений.

С годами Василевская убедилась, что так называемая «независимость» ничего существенного в Польше не изменила. По-прежнему рабочие изнывали от непосильного труда на фабрикантов, по-прежнему крестьяне работали не на своих, а на помещичьих полях. По-прежнему в стране царили гнет и произвол, и по-прежнему жандармы бросали в тюрьмы сотни и тысячи лучших людей из народа. После «освобождения» уже нельзя было скрыть, что это делают польские помещики, польские фабриканты; вся разница была в том, что их теперь защищали не чужеземные, а польские жандармы. Но это означало, что гнет и унижение, голод и страдания трудящихся нельзя было объяснить одним лишь «господством чужеземных захватчиков».

Ванда Василевская поняла это, и тем самым был определен ее дальнейший путь. Поиски ответа на вопрос, как избавить родной народ от угнетения, вели ее к мировоззрению пролетариата, к участию в пролетарской борьбе за социализм.

Поступив в 1923 году в Краковский университет, Ванда Василевская сразу же встала в ряды революционного студенчества. Эта лучшая часть студенчества оставалась во все время существования буржуазно-помещичьей Польши в меньшинстве, но и она была в смысле партийной принадлежности весьма неопределенной. Очень многие молодые люди, не мирившиеся с реакцией, не могли решить, к какой партии им надо примкнуть, и либо состояли формально в какой-нибудь из псевдосоциалистических партий, действуя тем не менее вразрез с политикой предательского руководства этих партий, либо оставались беспартийными, но участвовали в антиправительственных выступлениях, примыкая к движению народных масс.

Коммунистов в Краковском университете было тогда очень мало. Однако группа передовой беспартийной молодежи в решительные моменты действовала заодно с коммунистами.

В ноябре 1923 года Василевская пережила революционное восстание в Кракове. Город три дня находился в руках пролетариата. Это восстание было подавлено. Лидеры ППС сорвали всеобщую забастовку, посредством которой рабочие всей Польши хотели поддержать восставших краковских товарищей. Мало того, «социалистические» лидеры убедили повстанцев, твердя им об их мнимом одиночестве, сложить оружие. Коммунистическая партия была еще политически и организационно настолько слабой, что не сумела возглавить революционный краковский пролетариат.

Ванда Василевская запомнила вопиющую об отмщении гибель товарищей, но она запомнила также — и это была память о величайшем счастье — те дни, когда народ взял оружие в свои руки. Василевская навсегда запомнила рабочих, захватывающих броневики, солдат, братающихся с рабочими, отказывающихся стрелять в своих отцов и братьев. Она поняла, к чему приводит благодушие народа, одержавшего лишь непрочную победу. И это подготовило Ванду Василевскую к единственно правильному выводу, который делает всякий подлинный и сознательный пролетарский революционер из неудавшегося по тем или иным причинам восстания: надо стремиться к новому восстанию, лучше организованному, надо готовить к нему народ, разъясняя ему постоянно и неутомимо, кто его враг, поднимая против этого врага ярость народа, разрушая предрассудки, привитые господствующими классами. Как ни старалась польская реакция «оградить» молодежь от влияния советского примера, как ни пресекала всякую попытку изложить в печати революционные марксистские взгляды и познакомить читателя с опытом мирового пролетарского движения, — великие истины учения Ленина — Сталина проникали в среду передовых рабочих и интеллигентов и все больше определяли их отношение к событиям польской и международной жизни.

Еще студенткой Ванда Василевская начала выступать в рабочих кружках, на митингах и собраниях. Она оказалась оратором пламенным, убежденным и убеждающим. Без нее не обходились в Кракове ни одно революционное выступление рабочих или интеллигенции, ни одна кампания протеста. Одновременно с агитационной деятельностью Василевская вела большую организационную работу. Она налаживала связь с рабочими, заключенными в тюрьмы, собирала средства на поддержку забастовок, устраивала столовые, где получали питание дети забастовщиков. Постоянно бывая на квартирах рабочих, стоя в бесконечных очередях к тюрьмам, чтобы получить свидание или что-нибудь переслать товарищам, Ванда Василевская окунулась не только в повседневную жизнь, но, главное, в политическую и экономическую борьбу рабочего класса.

В гимназические годы Ванда Василевская писала лирические стихи. Она снова взялась за перо, когда это понадобилось для политической цели.

Однажды муж Ванды, Мариан Богатко, рабочий-каменщик, один из наиболее передовых деятелей рабочего Кракова, не смог найти в книгах ничего подходящего для художественной части первомайского вечера. В течение нескольких дней Ванда Львовна очень удачно сочинила текст для всей программы.

Этот случай заставил Василевскую вспомнить о своих литературных способностях. Как-то, возвратясь из очереди у тюремных ворот, она попробовала описать то, что видела. Ее рассказ был напечатан в варшавской газете (1933). За ним последовали другие. Материалом служили впечатления, взятые из жизни городской бедноты. Рассказ об ужасных условиях жизни в ночлежном доме («Гостиница «Под вошью») вызвал шум в левой печати и скандал в городском самоуправлении; условия в ночлежке были улучшены. И Ванда Василевская убедилась, что литература может быть хорошим средством для того, чтобы разоблачать несправедливость буржуазного строя.

С этих пор Василевская уже не бросала пера. Она писала о нравах в конторе по найму прислуги, об ухищрениях, к которым прибегают крупные хозяева-промышленники и торговцы, а также мелкие хозяйчики, эксплуатируя рабочих. На материале этих полурепортерских рассказов и очерков возникла впоследствии первая книга Ванды Василевской «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации.

«Облик дня» долго пролежал у издателя, не решавшегося выпустить книгу. Затем, когда она была напечатана, ее конфисковала цензура, и снова прошло много месяцев, прежде чем испещренная белыми пятнами вырезанных цензором мест повесть Василевской — в 1934 году — появилась перед читателем.

«Облик дня» наделал еще больше шума, чем рассказы Василевской. Книгой зачитывались в рабочих библиотеках. На нее яростно накинулась реакционная печать.

Литературный талант Василевской всегда был для нее средством выражения глубокой ненависти к рабству, которое несет с собой капитализм, ко всему, что мешает жить трудящемуся человечеству. О каждом жизненном факте Василевская рассказывает с правдивостью неподкупного свидетеля и страстью агитатора. В ее произведениях отражены все стороны жизни трудящихся, они воспроизводят картины общественной жизни конкретно, в непосредственно изображаемых образах. Горькая правда этих картин возбуждала в читателе из трудящихся классов горячий протест, стремление доискаться до истинных причин народного бедствия.

Польских читателей первой книги Василевской поразило не только яркое революционное содержание книги, но и ее резкое отличие от общего направления тогдашней польской литературы. Искусственно оторванные, отгороженные от русской литературы, демократические традиции которой положительно сказывались в Польше до первой мировой войны, многие польские писатели подчинились влиянию декадентской литературы Запада, рабски копировали любую реакционную «заграничную новинку» и все дальше уходили от реализма и народности польских классиков. Именно поэтому произведения Василевской — реалистические, полные глубокой веры в человека и его созидательные возможности — были настоящим откровением.

Книга молодой писательницы вызвала бурю в польской прессе. Из множества газет, выходящих в Польше, не было ни одной, которая не откликнулась бы на это произведение. Более умные из числа реакционеров пытались затушевать смысл книги разговорами о «романтических преувеличениях», свойственных молодости; другие, более яростные и менее хитрые, разглядев в Василевской своего непримиримого врага, прямо взывали к властям, требуя запрета и наказания. Демократическая пресса, подтверждая свою оценку реальными фактами, доказывала, что Ванда Василевская отражает жизнь капиталистической Польши глубоко и правдиво.

Полемика по самым важным вопросам польской действительности, возникшая между реакционной и демократической прессой, является одним из лучших доказательств того, каким взрывчатым материалом была книга. Не удивительно, что она завоевала любовь польских рабочих.

По книге В. Василевской название «Облик дня» получил революционный польский журнал, выходивший в 1935–1936 годах. Официально этот журнал считался «литературно-общественным еженедельником» без определенного политического направления, фактически же это был орган международной организации помощи борцам революции (МОПР). Он занимался главным образом положением политических заключенных в польских тюрьмах. Сотрудниками журнала были выдающиеся деятели Польши и других стран, Ромен Роллан в том числе.

Не случайно такой журнал был назван «Облик дня». Эта повесть — крупнейший из актов революционной борьбы, совершенный Вандой Василевской в первый период ее общественной деятельности.

 

3

Пока создавалась книга «Облик дня», пока она проходила по цензурным мытарствам, Ванда Василевская продолжала углублять свое знание действительности. И все больше в ней росло стремление отдать все свои силы тому движению, которое ставит себе цель — изменить революционным путем существующий строй.

В 1927 году Василевская окончила филологический факультет, а в 1928 году, после годичной практики в школе, сдала экзамен на звание педагога. С тех пор Василевская учительствовала. Несколько лет она скиталась с места на место: отовсюду ее увольняли за свободолюбие, за то, что она не мирилась с мертвящим духом буржуазной школы, прививала своим ученикам смелость мысли и сознание человеческого достоинства.

После шестинедельной забастовки краковских каменщиков» увенчавшейся победой, весь город знал Ванду Василевскую и по фамилии и в лицо как активную участницу «беспорядков». Работа в какой бы то ни было школе сделалась окончательно невозможной. Василевской пришлось стать в бесконечную очередь безработных у окошечка табачной фабрики. Но и здесь наниматель, едва взглянув на ее лицо, холодно сказал: «Нам нужны рабочие, а не агитаторы».

Мариан Богатко, вожак многих стачек и демонстраций, тоже нигде не мог устроиться на работу. Им пришлось покинуть Краков и ехать куда-нибудь, где их революционная деятельность еще не была так хорошо известна властям и предпринимателям.

Осенью 1934 года Василевская с мужем и маленькой дочерью уехала в Варшаву. Здесь она получила работу в профессиональном союзе польских учителей.

Сперва Василевская работала корректором в «Пломыке» («Огоньке»), еженедельном детском журнале, издаваемом союзом, затем стала одним из редакторов. Этот журнал распространялся в большем тираже, чем все другие издания того времени. Он считался школьным учебным пособием, нередко заменял учебники, которых выпускали слишком мало и продавали по слишком дорогой цене. Таким образом, «Пломык» проникал даже в самые «отдаленные углы Польши, а в деревне часто служил единственным чтением.

В условиях жесткой польской цензуры, в условиях все большей урезки и без того скудных конституционных прав, в условиях проводимой сверху фашизации профсоюзов «Пломык» был асе же одним из очагов сопротивления правительственной реакции и лживой пропаганде буржуазной печати.

Пользуясь тем, что журнал должен был, следуя школьному учебному плану, поместить сведения о России (ее истории, географии и т. д.), редакция «Пломыка» включила в один из очередных номеров две статьи о советской жизни.

Газета «Курьер Цодзенны» напала на этот выпуск «Пломыка» в статье, озаглавленной «Безумие или преступление?» Редакция «Пломыка» подала жалобу в суд, требуя, чтобы «Курьер» был привлечен к ответственности за клевету. Разумеется, процесс велся так, что «Пломык» превратился из истца в обвиняемого. «Курьер Цодзенны» был оправдан, а «Пломык» (официально рекомендованный как школьное пособие) назван «коммунистическим» журналом, «органом Коминтерна». На этом процессе неоднократно упоминалась фамилия Василевской, — именно на нее указывали представители газеты и их покровители из состава суда как на «главного агента Коминтерна».

Ванда Василевская и в Варшаве не ограничилась литературной работой. Снова начались выступления на рабочих собраниях и митингах, активное участие в кампаниях протеста против правительственного террора. Василевская возобновила и свою публицистическую работу, — известен ряд ее выступлений в печати с разоблачением реакционных правительственных мероприятий. Ее статьи того времени, требующие амнистии для политических заключенных, протестующие против антисемитизма, против зверств и произвола польских помещиков и фабрикантов, — это пламенные призывы к освобождению от буржуазно-помещичьего господства.

Революционная деятельность Василевской была разносторонней. Однако она не заставила писательницу отказаться от художественного творчества. Наоборот, чем больше борьба захватывала Василевскую, тем сильнее она ощущала потребность в творчестве.

Еще до переезда в Варшаву, работая в монастырской школе под Краковом, Василевская познакомилась в одной из монастырских экономий со старым молчаливым батраком. Она видела его жилье — угол в сыром и прогнившем бараке, по сравнению с которым монастырский хлев казался хоромами. Писательница знала, что немало таких батраков когда-то были участниками борьбы с царизмом, сидели в тюрьмах, подвергались избиениям.

Польские националисты уверяли, что только иноземцы мешают полякам создать у себя справедливый строй, справедливую «крестьянскую родину». Доверие к этой агитации побудило не одного батрака всю жизнь самоотверженно драться за независимую Польшу так, как его учили националистические «революционеры». Но власть во вновь возникшем государстве захватили, при поддержке Антанты, «отечественные» капиталисты и помещики. Борец за польскую независимость остался батраком. Изверившись во всем, он весь день, от зари до зари, работал, подгоняемый кнутом «своего» польского управляющего, а вечером падал без сил на охапку гнилой соломы в гнилом барачном углу.

Судьба этого человека была обычной судьбой труженика, обездоленного правящими классами «свободной» Польши. Мы уже говорили, как рано, из наблюдений жизни, В. Василевская убедилась в том, что создать собственную родину трудящиеся могут не вместе с господствующими классами, а только в борьбе против них. Это убеждение подтверждалось из года в год новыми фактами.

Господствующие классы и правительство Польши становились все более открыто реакционными. Их лакейство перед империалистами Англии, Франции, США, Германии, их политика наглых провокаций по отношению к Советскому Союзу доказывали, что буржуазия и помещики ни в малой мере не дорожат национальными, общенародными интересами, что для них «родина» это лишь право на эксплуатацию своих соотечественников. Ради того, чтобы упрочить за собой это право, они, действуя в духе империалистического космополитизма, готовы были мириться с владычеством любых иноземцев, позволять международным капиталистическим трестам грабить польское национальное достояние. Искренний патриотизм жил только в трудовых классах. Но им враждебно было «отечество», созданное паразитарными слоями для угнетения масс.

Эта мысль, зародившаяся еще в первые годы юности, обогащенная и углубленная годами общественной борьбы и сознательного изучения народной жизни, легла в основу второй книги В. Василевской, вышедшей в 1935 году, — романа «Родина». Сюжет этой книги, напоминающий печальную судьбу монастырского батрака, построен на истории жизни батрака Кржисяка.

«Родина» рассказывает о жизни, в которой все подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика. Даже городской бедноте, изображенной в «Облике дня», жилось легче, во всяком случае разнообразнее, чем батракам, обреченным на отупляющий труд, привычное унижение, жалкое прозябание. Кажется, человек, замученный подневольной работой и неизбывной нуждой, не может думать ни о чем, кроме куска хлеба, не может иметь надежды большей, чем надежда поесть досыта и накормить семью. Но в Яне Кржисяке, его жене Магде, в других батраках теплится мечта о настоящей человеческой жизни, о свободном труде, в среде этих батраков растет готовность бороться за «крестьянскую правду». Василевская показывает, как искали эти люди путей к правде. Но она показывает также, как польская буржуазия, польские помещики использовали в своих интересах не только физическую силу батраков, их мускулы и их кровь, но даже и эту мечту о справедливой «крестьянской родине».

Агитаторы якобы революционных, а на деле националистических партий внушали Кржисяку, что для того, чтобы добиться лучшей жизни, нужно восстать против русских. Эти слова запали в душу Кржисяку. Кого из русских видел этот польский батрак? Стражников, чиновников, карательные отряды. Ему и в голову не приходит, что против того же врага борются в первых рядах русские рабочие и крестьяне, русские революционеры, требующие свободы для трудящихся всех наций. Ему и в голову не приходит, что, когда Польша обособится от России, польская полиция, польские суды будут послушным орудием в руках польских господ, угнетающих польский народ. И он весь отдается борьбе, безгранично доверяя своим политическим руководителям. Его бросали в тюрьмы, избивали, но он, не колеблясь, оставался верен избранному пути.

Разразилась империалистическая война 1914 года. Кржисяку кажется, что все идет отлично. Помещики сбежали, укрылись куда-то от войны; в руках крестьян и батраков достаточно оружия, — есть чем отстаивать свои права! Теперь только и осталось установить свою, польскую власть, отдать землю крестьянам, фабрики — рабочим, зажить по справедливости, как мечталось долгие годы. Он продолжает после ухода русских войск борьбу и против австро-германских войск, которые заняли польские территории и взяли под охрану помещичью собственность.

Но вот в 1918 году пришла, наконец, долгожданная «польская родина». Новые польские власти издали манифест, составленный польскими лжесоциалистами, соглашателями. В этом манифесте, обращенном к трудовым людям, говорилось, что земля будет принадлежать тем, кто ее обрабатывает своими руками; нужно только «сохранять спокойствие», «соблюдать порядок» и «терпеливо ждать»; соберется сейм, он справедливо поделит землю.

Крестьяне поверили манифесту. Измученные, изголодавшиеся, окончательно обнищавшие за время войны, они поставили караулы вокруг брошенных помещичьих усадеб, вокруг лесов, вокруг складов обмундирования и продовольствия, чтобы никто не смел тронуть ни зернышка, ни деревца. Крестьяне ждали справедливого, законного раздела. Но дождались они того, что в усадьбы, сохраненные крестьянами в неприкосновенности, вернулись помещики. Крестьянскую милицию разоружили те самые легионеры, которым крестьяне, рискуя своей жизнью, помогали во время войны. Батраков снова погнали на помещичьи поля, восстановили для них восемнадцатичасовой рабочий день, еще больше урезали жалкий батрацкий заработок. Малейшая попытка к сопротивлению подавлялась польской нагайкой и польским штыком. Так совершили свое кровавое предательство господствующие классы.

Эту трагедию обманутого народа Ванда Василевская изобразила с силой и прямотой правдивого, мужественного художника.

Конец романа почти дословно повторяет начало. Кржисяк пашет все ту же полоску заболоченной, гнилой, не родящей земли, а дочь его идет от бараков к пруду, чтобы промыть картофельную шелуху в плетеной корзинке. Все так же стоят на старом месте помещичья усадьба и костел, все так же врастают в землю бараки с подслеповатыми окнами, заткнутыми тряпицами. Все осталось по-прежнему. Даже стало хуже. Тридцать лет тому назад вот так же шла к пруду с корзинкой картофельной шелухи жена Кржисяка Магда, но она мыла тогда эту шелуху для поросенка. Теперь дочь Кржисяка, Зоська, печет из этой шелухи лепешки для них самих. Жизнь стала хуже и, главное, безнадежнее.

Так думает Кржисяк, бредя рядом со своим сыном за плугом и медленно, тяжело вспоминая точно такой же трудовой день, прожитый тридцать лет тому назад. И вдруг он видит, что вдали показалась помещица, та самая, ради которой истратили всю свою жизнь Кржисяк, Магда и сотни других людей. И Кржисяк вдруг понял, что изменилось, когда глянул «в горящие гневом, полные ненависти глаза подрастающего сына».

Этими словами о ненависти, горящей в глазах нового поколения, которое уже не даст себя обмануть, заканчивает Ванда Василевская книгу о панской, помещичьей «родине» — книгу, разящую буржуазный национализм, направляющую гнев польского народа против его настоящих классовых врагов. Эта книга, разоблачающая вековой обман, на котором держалась феодально-буржуазная власть, книга, срывающая одежды «патриотизма», в которые рядились космополитические дельцы, навлекла на автора бурю ненависти и потоки клеветы. Эта ненависть все усиливалась, — Ванда Василевская не только писала книги, она вела энергичную, непримиримую и целеустремленную революционную работу.

Через два года после того, как вышел роман «Родина», фашизирующееся польское правительство предприняло поход против профессиональных союзов. Начать оно решило с профессионального союза учителей, как наименее классово сознательного, идейно наиболее слабого и в то же время более обеспеченного материально. Однако административный произвол неожиданно наткнулся на сильный отпор. Компартии Польши удалось преодолеть косность, боязливость и разъединенность работников учительского профсоюза. Руководясь советами и указаниями коммунистов, большую работу по революционизированию профсоюза учителей провела Ванда Василевская.

Правительственный комиссар, присланный в правление союза, был встречен забастовкой трехсот работников аппарата. Поддерживая правление своего союза, учителя всей Польши объявили однодневную забастовку протеста, затем начали кампанию, существеннейшей частью которой был бойкот распоряжений комиссара. Забастовка работников правления продолжалась три месяца и привела к победе. Правительственный комиссар был устранен.

Значение этого эпизода велико: ведь это была первая забастовка польских интеллигентов, которые никогда раньше не решались на открытые коллективные выступления. Кроме того, в Польше было широко известно, что нападение на союз учителей было первым «мероприятием» правительственного плана, конечной целью которого был разгром всего профсоюзного движения в стране. Следующим объектом для нападения намечен был союз железнодорожников — второй после учительского по количеству членов и по находящимся в его распоряжении материальным средствам. Поражение, нанесенное учителями правительству, удержало его от выполнения этого плана, и профессиональные союзы уцелели.

После учительской забастовки для Ванды Василевской закрылись пути к школьной работе уже не в одном городе, а во всей Польше. Но с тем большей страстью занялась она политической деятельностью.

Среди политической работы, казалось бы не оставляющей ни одной свободной минуты для художественного труда, написана была третья книга Василевской — «Земля в ярме» (1938).

 

4

Ванда Василевская словно задалась целью всесторонне показать беспросветную жизнь трудящихся в фашизирующейся, помещичье-капиталистической Польше, показать враждебность этого государства всему народу. «Облик дня» изобразил нечеловеческие условия жизни и борьбу городской бедноты и рабочего класса. «Родина» рисовала жизнь и борьбу польского батрачества. В романе «Земля в ярме» на первый план выступает уже не сельскохозяйственный пролетариат, а польское крестьянство. И чрезвычайно характерно, что конец этого романа, вышедшего в свет после первой учительской забастовки, рисует переход учителя-интеллигента на сторону крестьян в момент «усмирения» их войсками. Страницы, изображающие этот переход, — одни из самых сильных в книге.

Польша была охвачена в то время огнем крестьянских «бунтов». Правда, эти восстания были потоплены в крови. Но кровь трудящихся не падает на землю бесплодно, если она пролита в борьбе за освобождение.

Набат, прозвучавший со страниц романа «Земля в ярме», раздался по всей стране. Книга Ванды Василевской убеждала читателя в том, что борьба делает людей из народа героями, что в народе скрыты гигантские силы, что настанет, не может не настать иная жизнь, жизнь свободного труда, единственно достойная человека.

Ванда Василевская писала об этом в те годы, когда положение польского крестьянина продолжало катастрофически ухудшаться. Никогда оно не было таким ужасным, как под конец двадцатилетнего господства польских помещиков и капиталистов. В романе «Родина» батраки, не имеющие своего угла, завидуют сравнительно независимой и относительно сытой жизни крестьян, «самостоятельных хозяев», имеющих свою избу, свой клочок земли. Но и этих «хозяев» фашизирующееся государство довело до невообразимой нищеты, до неслыханного рабства. Теперь уже они завидуют батракам.

О разорении крестьян и рассказывает «Земля в ярме».

Лес — помещичий, вода — помещичья, пахотная земля, луга — все, кроме воздуха, помещичье; а надо есть, надо чем-то прикрыть свое тело и, главное, надо платить налоги, налоги и налоги. И крестьянин мечется, безумея от голода и безнадежности, всюду натыкаясь на запреты, на ограды, на вооруженных помещичьих лесников, объездчиков, приказчиков.

Крестьяне живут, как в осажденной крепости, изо всех сил сопротивляясь попыткам графа, крупнейшего земельного магната, согнать их с отцовских участков.

Крестьянам некуда идти от родной земли, и они цепляются за эту бесплодную землю. Они не видят впереди избавления от голода, от непосильного труда и невежества; но именно та упорная борьба, которую они ведут против помещика, помогает им оставаться людьми. Эта совместная борьба объединяет их, заставляет помогать друг другу. Когда грозит гибель всему крестьянскому «обществу», тогда забываются все взаимные несправедливости и обиды, порожденные невыносимо тяжелой жизнью. Эта способность в тяжелую для всех минуту беззаветно жертвовать личными интересами и самой жизнью ради общего дела — наиболее яркая черта людей грудящихся классов. Как ни стараются господствующие классы довести их до одичания, они остаются настоящими людьми. В них вся надежда человечества.

Каждое новое произведение Василевской все сильнее будило революционные чувства в народе, воспитывало в народных массах понимание их подлинных классовых интересов. Это была литература, которая помогала также лучшим людям демократической интеллигенции освобождаться от нерешительности и переходить на сторону народа.

Следующая книга — «Пламя на болотах» — была написана в 1939 году. В это время Василевская со дня на день ожидала ареста. За ней числилось несколько судебных процессов: за забастовку учителей, за журнал «Облик дня», за участие в съезде работников культуры во Львове и другие. Нечего и говорить, что новая книга Василевской вряд ли увидела бы свет.

Миллионы западных украинцев и белоруссов ждала неволя еще более тяжкая, чем в довоенной Польше. Лучшим людям из польского народа грозила смерть в застенках гестапо. Но произошли события, изменившие судьбу и книги и автора: сентябрьские события 1939 года смели реакционное государство. В памятный день 17 сентября 1939 года советское правительство объявило, что оно берет под свою защиту украинцев и белоруссов, раньше насильно оторванных польским милитаристским государством от своих братьев, а теперь с головой выданных гитлеровцам. Советская граница, по образному выражению Ванды Василевской, «сама двинулась навстречу» людям, которые из последних сил пробивались на восток, к стране социализма, к великой Родине всех трудящихся.

Среди этих людей была и Ванда Василевская. Она была встречена в нашей стране с любовью и уважением. Она убедилась, что здесь ее знали, что голос ее доходил сюда через глухую стену, которой польская реакция пыталась отгородить народы Польши от советских народов.

Василевскую встретили как борца за свободу, как народного писателя. Вскоре она была выбрана в Верховный Совет СССР от города Львова, возвращенного Советской Украине, С первого же дня она почувствовала себя в социалистической стране дома, на родной земле.

С новым воодушевлением она возобновила свою публицистическую деятельность. Статьи Василевской, печатавшиеся в газетах «Правда», «Известия», «Красная звезда», «Коммунист», «Советская Украина», в львовских газетах и журналах, посвященные первым впечатлениям о стране социализма, о ее людях, — это прекрасные образцы партийной коммунистической публицистики.

Через несколько недель после прибытия в Советский Союз Василевская, с помощью друзей, получила из Варшавы рукопись своего последнего романа, написанного в довоенной Польше — «Пламя на болотах». Это книга о колонизаторской политике польского государства, о жизни украинских крестьян Полесья под классовым и национальным гнетом польско-фашистской государственности.

Напомним, что роман «Пламя на болотах» написан был в то время, когда господствовавшая в Польше реакционная клика считала свою власть устойчивой, когда польским шовинизмом, насажденным сверху, были заражены и широкие круги мелкой буржуазии и немалая часть рабочих. Это было время жестокого подавления в Польше революционно-освободительных движений всех национальных меньшинств. И вот в это-то время польская писательница выступила в защиту угнетаемых украинцев. Она показала их непрестанную борьбу за мякинный хлеб и в то же время непрестанную, упорную, непримиримую борьбу с польскими властями, представленными на местах бесконтрольными полицейскими постами, осадниками, разбросанными по всем деревням, борьбу с налетавшими на деревню капиталистическими хищниками, которые, пользуясь невежеством крестьян, вырывали у них изо рта последний кусок.

Но автор рассказывает не только о страданиях народа. Со страниц книги веет духом подлинной народной жизни, глубоко серьезной и поэтической жизни, обещающей яркий расцвет культуры в будущем, когда народ станет свободным. И люди, борющиеся за будущую свободу, украинские крестьяне-коммунисты, воспринимаются как лучшие люди, как надежда всего народа.

С осени 1939 года Василевская, как мы уже говорили, поселилась во Львове, жители которого выбрали ее депутатом в Верховный Совет СССР.

Первые месяцы установления советского строя в освобожденных областях Западной Украины требовали от каждого передового человека огромной организаторской и пропагандистской работы.

Ванде Василевской приходилось ежедневно принимать десятки людей, обращавшихся к ней за советом и за помощью. Она выступала на многолюдных митингах, писала статьи, разъясняя принципы советской власти и преимущества советского строя. Она организовала во Львове польский литературно-художественный и политический журнал «Нове виднокренги» («Новые горизонты»), который собрал вокруг себя польскую интеллигенцию и сыграл большую роль в ее объединении на платформе активного сотрудничества с советской властью.

В 1940 году Ванда Василевская была принята в члены коммунистической партии.

В этот год, заполненный в первую очередь политической деятельностью, Василевская выкраивала считанные часы для работы над вторым томом трилогии «Песнь над водами», начатой романом «Пламя на болотах». Вторая часть — «Звезды в озере» — была закончена вчерне к середине мая 1941 года. Но писательница так и не успела подготовить роман к печати.

Страшная опасность нависла над советской страной. Ванда Василевская встретила эту опасность, как верная дочь отечества всех трудящихся Советского Союза, с непоколебимо твердой верой в победу правого дела, с яростной ненавистью к врагу и готовностью отдать свою жизнь в борьбе против него. Львов она покинула с последними воинскими частями, уже под пулеметным обстрелом гитлеровцев. Рукопись романа «Звезды в озере» осталась в городе, захваченном фашистами. Один из друзей писательницы закопал эту рукопись в подвале, вложив ее в коробку от противогаза. Книга увидела свет лишь четыре года спустя, когда Львов был освобожден Советской Армией, — в 1944 году.

Почти всю войну Ванда Василевская провела в рядах Советской Армии в качестве политработника и агитатора. Ей было присвоено звание полкового комиссара, впоследствии — полковника Советской Армии. Она всегда была там, где шли тяжелые бои, и она выступала с пламенными речами, поднимая дух бойцов. Ее рассказы и очерки, печатавшиеся в «Правде», «Известиях» и «Красной звезде», хорошо памятны советскому читателю. В сотнях тысяч экземпляров издавались для армии ее очерки «Ненависть», «В хате», «Женщина с винтовкой» и другие.

Писала она также статьи для польского журнала «Нове виднокренги», возобновленного в начале 1942 года в городе Куйбышеве и реорганизованного в боевой политический двухнедельник. Этот журнал сыграл немалую роль в демократическом воспитании поляков, которые оказались во время войны на территории Советского Союза. Содействуя подъему национального самосознания своих польских читателей, журнал помог им понять, что освобождение Польши и подлинная независимость возможны лишь при поддержке могучего Советского Союза, что судьба их родины зависит от исхода героической борьбы, которую ведет против фашистской Германии советский народ.

В июле 1942 года Ванде Василевской предоставлен был месячный отпуск для работы над повестью «Радуга», посвященной борьбе украинского крестьянства с немецкими оккупантами. Эта повесть печаталась осенью 1942 года в газете «Известия» и в журнале «Октябрь». Вышедшая в том же году отдельной книгой, она выдержала двенадцать изданий на русском языке, была переведена на украинский, белорусский и многие другие языки народов СССР, а также на ряд иностранных языков. Большой успех имела эта книга в Китае и в других странах, борющихся за свое национальное освобождение. В оккупированной немцами Дании «Радуга» была напечатана на шапирографе и распространялась нелегально.

В 1943 году автору «Радуги» была присуждена Сталинская премия первой степени. Повесть проникнута непреодолимой верой в стойкость народа, в его преданность советской родине, верой в силу и непобедимость советского строя. Эта вера была вынесена писательницей из тяжелого опыта первого года войны. Правда, в повести есть литературные недостатки: меньшая, чем в предыдущих произведениях Василевской, художественная конкретность человеческих образов, меньшая разработанность деталей, местами натуралистически-грубоватых. Но эти недостатки отступают перед тем несомненным фактом, что «Радуга» сыграла роль идейного оружия в Отечественной войне советского народа, нашла десятки миллионов читателей. Это книга, заряженная большой энергией. Пламенное негодование, ненависть к захватчикам, стремление зажечь читателя этой ненавистью, внушить ему любовь к свободе и презрение к смерти водили пером писательницы.

Живя до войны в панской Польше, Ванда Василевская увидела высокое человеческое достоинство и способность к бесконечному развитию даже в том народе, который был еще погружен в темноту и отупляющее унижение. В советском социалистическом обществе народ предстал перед писательницей очищенным от грязи капитализма, свободным, могучим, великим. И Василевская показала в своей повести неизмеримое превосходство свободного народа, вдохновляемого социалистическим гуманизмом, над империалистическими захватчиками с их человеконенавистнической моралью.

«Все за одного, один за всех», — гласит старая народная истина, выработанная веками борьбы с угнетателями. В социалистическом советском строе чувство народного единства освещено и усилено коммунистическим мировоззрением, которым овладели массы.

Один из наиболее ярких эпизодов повести «Радуга» — смерть десятилетнего мальчика, застреленного гитлеровцами, когда он пробирался ползком к сараю, чтобы просунуть ломоть хлеба партизанке, схваченной врагами. Малючиха, мать убитого, рискуя жизнью, унесла его и тайно похоронила. Согнав крестьян на собрание, фашисты через старосту объявляют, что расстреляют пятерых схваченных тут же заложников, если в течение трех дней не будут обнаружены «преступники», похитившие тело ребенка. Малючиха, ужаснувшаяся тому, что из-за ее поступка расстреляют ни в чем не повинных людей, идет к жене одного из заложников, колхозника Грохача, и говорит ей, что решила «сказать ихнему капитану, что и как. Пускай отпустит людей». — «Слабая в тебе совесть, не крестьянская, не бабья! — кричит на нее Грохачиха. — То-то старосте радость! Стоило пятерых запереть, сразу и нашелся, кого они искали. А знаешь ты, дура этакая, что из этого выйдет? Дорогу им хочешь показать, средство указать против нас? Сегодня ты явишься, а завтра, если что случится, они не пять, а пятьдесят человек заберут!»

Отношение Грохачихи к жизни своей и чужой выше того, которое проявляет обезумевшая от горя мать убитого ребенка, стремящаяся пожертвовать собой, чтобы спасти пятерых односельчан. Главное, — объясняет ей Грохачиха, — не она, Малючиха, не пятеро заложников (в числе которых находится и муж Грохачихи), не их семья. Главное — победа над фашизмом. Эта мораль сотен тысяч героев из «простых» людей является залогом победы советского народа над любым врагом. Народ, выработавший такую мораль, непобедим.

Мысль о невозможности нейтралитета в революционной борьбе современной демократии против империалистической реакции была выражена уже в романе «Пламя на болотах». Еще более резко она выражена в «Радуге» в образе одного из персонажей повести — пустой и легкомысленной, черство-эгоистической девчонки, бывшей жены советского офицера, Пуси.

Своей обреченности не понимает лишь сама Пуся. Она не понимает, что ей как человеку пришел конец в тот день, когда честные советские люди выбросили ее из своей среды.

Обреченными и ничтожными выступают фашисты в изображении Ванды Василевской. Жалкими, ничтожными, обреченными являются все «кузнецы своего счастья», все, кто не с народом в его борьбе. И в ореоле героизма и непобедимости встает в повести народ, великий советский народ, отстаивающий свое право строить достойную человека жизнь на земле, отстаивающий право на достойную жизнь для всех народов.

 

5

После краткого отпуска, во время которого была написана «Радуга», Ванда Василевская вернулась к агитационно-пропагандистской деятельности в действующей армии.

В начале 1943 года Василевская была отозвана с фронта в Москву. Здесь ее ждала новая важная задача.

По соглашению с так называемым польским «лондонским правительством» Сикорского советское правительство разрешило полякам, находящимся на территории СССР, сформировать свою национальную армию. Эта польская армия была обучена и вооружена Советским Союзом. Однако возглавлявший ее реакционер, генерал Андерс, поддержанный подобранной им «санационной» кликой, отказался выступить на фронт для войны с фашистами. Он потребовал эвакуации армии в Иран — в зону, занятую английскими войсками. То, что этот предательский акт Андерса был заранее обдуман, выдала клеветническая кампания, организованная против Советского Союза польской эмигрантской прессой в Лондоне, повторявшей грязные измышления гитлеровской пропаганды. Англия и США предоставляли для этой антисоветской пропаганды свои радиостанции и печать. Сговор международных реакционных клик стал очевидным. Советское правительство было вынуждено в начале 1943 года порвать отношения с польским эмигрантским «правительством» в Лондоне.

Однако сотни тысяч польских граждан, оставшихся к 1941 году на территории Советского Союза, были настроены совершенно иначе, чем Андерс и его «санационная» офицерская группа. Возмущенные их предательством, польские патриоты пожелали участвовать в освободительной борьбе советского народа против немецко-фашистских захватчиков.

Надо было помочь практическому осуществлению порыва, охватившего поляков, направить его в единое русло.

В захваченной гитлеровцами Польше к этому времени уже шла борьба против оккупантов. На территории Польши сражались партизаны. Самая сознательная, передовая их часть — главным образом рабочие и батраки — отказалась повиноваться директивам реакционного «лондонского правительства». Эти польские партизаны организовали в подполье Польскую рабочую партию с коммунистической программой.

В старых партиях — «Социалистической» и «Крестьянской» — произошел раскол; значительная часть членов этих партий отказалась признавать своими руководителями политиканов, перешедших на сторону империалистической буржуазии, и создала новые, демократические партийные центры, полные решимости честно бороться в союзе с Советской Армией, а после победы над германским фашизмом обновить социальный строй Польши.

Польские патриоты, находившиеся в Советском Союзе, стремились помочь своим братьям в освобождении родины из-под фашистского гнета. Ванда Василевская возглавила инициативную группу польских патриотов, решивших организоваться в союз.

Закончив первые организационные мероприятия, в частности начав издавать еженедельную газету под названием «Вольна Польска» («Свободная Польша»), Союз польских патриотов обратился к советским властям с просьбой разрешить формирование демократической польской армии на территории СССР.

Советское правительство пошло навстречу желанию поляков.

К лету 1943 года состоялся Первый съезд Союза польских патриотов в СССР, и тогда же началось формирование и обучение Первой польской дивизии имени Тадеуша Костюшко. Осенью 1943 года дивизия выступила на фронт, где под деревней Ленино, Смоленской области, была введена в бой. Затем дивизия была развернута в корпус и, наконец, в Первую польскую армию, которая летом 1944 года плечо к плечу с советскими войсками 1-го Украинского фронта вступила на территорию Польши, участвуя в освобождении ее от фашистских захватчиков.

Заслуги Ванды Василевской перед демократической Польшей, идущей к социализму, были высоко оценены народным польским правительством. За свою деятельность во время войны Василевская награждена многими орденами Польской народно-демократической республики.

После освобождения Украины она поселилась в Киеве, продолжая там свою общественную и литературную работу. Советская страна еще до войны стала новой родиной Ванды Василевской.

В 1944 году был напечатан новый роман, озаглавленный «Просто любовь».

В этом романе изображена молодая советская женщина, интеллигентка. Она считала своего мужа погибшим, неутешно горевала о нем. Неожиданно он вернулся, изуродованный почти до неузнаваемости. Прежней любви к нему Мария не почувствовала. Лишь через несколько месяцев она поняла, что ей дано великое счастье по сравнению с другими женщинами, потерявшими навеки своих любимых и близких.

В том же романе Василевская изображает другую, более цельную и непосредственную женскую натуру. Это молодая колхозница Оля. Она обладает умным и любящим сердцем, благодаря которому близкий ей человек был спасен от тяжкой душевной трагедии, пережитой мужем Марии, капитаном Григорием Черновым.

Мария, работающая медицинской сестрой, присутствует при первой встрече Оли с любимым ею человеком, страшно искалеченным войной, превратившимся в инвалида. Оля приехала, чтобы взять его к себе в деревню. И Мария чувствует зависть и стыд перед девушкой, сумевшей сохранить свое чувство.

Оля как будто эпизодическая фигура в романе «Просто любовь». Однако именно в этом образе воплощено то здоровое, естественное чувство любви и нежности, которое всякая по-настоящему любящая женщина испытывает по отношению к близкому человеку, когда он изувечен, да еще в боях с врагами.

Книга вызвала много споров. Со стороны некоторых читателей и критиков были даже нарекания на автора: не все поняли, что, изображая переживания Марии, Василевская показывает, что они вызваны неправильным, эгоистическим отношением к любимому мужу, некоторой ее нравственной и душевной неполноценностью, а взгляды писательницы выражает не Мария, а Ольга.

Читательская среда отозвалась на книгу многочисленными откликами. Тысячи благодарностей, сотни исповедей (реже — возражений) были направлены Василевской. Читательские отклики доказывали, насколько жизненна тема, взятая писательницей. И эта жизненность темы в значительной степени искупила недостатки книги.

Одним из основных недостатков, на наш взгляд, является неудачное психологическое обоснование нравственного перелома, который вдруг совершается в Марии. Мария почувствовала счастье от того, что ее муж остался в живых, лишь когда случайно столкнулась с другой женщиной, узнавшей, что ее близкий человек умер в госпитале, ни словом о ней не упомянув, ничего не передав ей. Мария чувствует здесь какую-то неразрешенную драму, которая оборвалась трагически, непоправимо. Выбежав из кабинета главврача, все еще слыша страшный крик незнакомой женщины: «Умер, умер, умер!» — Мария вдруг ощущает, что ее-то Гриша жив, что она вот сейчас может побежать домой, обнять мужа, устранить все обиды и недоразумения, восстановить прежние любовь и дружбу.

Но ведь прежде чем к ней привезли искалеченного Григория, Мария получила ошибочное извещение о его гибели. Она думала, что ее муж умер. Она сама пережила всю боль и муку непоправимой утраты. И все-таки, увидев мужа живым, но изуродованным, она ощутила не радость, не прилив нежности к воскресшему для нее человеку, а страх перед его увечьем. Почему же на Марию сильнее повлияло зрелище чужой трагедии, чем ее собственные мучения и мучения мужа? Эта странность не мотивирована.

Есть в книге и другие недостатки. Местами излишне детализированы психологические переживания Марии. Они постоянно переходят в сухой, рассудочный самоанализ, который убивает непосредственность, живущую во всякой здоровой натуре. В самой фактуре книги, в художественном ее стиле рассудочность Марии чувствуется иногда больше, чем цельная человечность Оли.

Однако недостатки эти в значительной степени искупаются мужественной постановкой вопроса о преодолении той трагедии, которая могла возникнуть в те времена во многих семьях.

Мы уже писали о том, что в 1944 году, после освобождения Львова советскими войсками, друзья Василевской отрыли закопанную в подвале рукопись второй части трилогии «Песнь над водами» — роман «Звезды в озере», продолжающий рассказ о судьбе героев романа «Пламя на болотах».

Повествование начинается картинами панического отступления польской армии в сентябре 1939 года и развала реакционного, гнилого государства.

Ванда Василевская с замечательной чуткостью отразила в своей трилогии поляризацию сил социалистического прогресса, с одной стороны, и сил империалистической реакции — с другой.

Мы видим в ее романах окончательное вырождение польских защитников буржуазной власти. Начав со лживых обещаний охранять национальную независимость и демократические права, они шли от одного гнусного обмана к другому, еще более гнусному, от одного жестокого насилия к другому, еще более жестокому. Прислуживаясь иностранным капиталистическим кликам, они дошли до утраты всякой связи с Польшей, с польской нацией, до полной утраты личного достоинства и скатились в конце концов к роли наемных шпионов и убийц в походе международной империалистической реакции против демократии всех стран.

Мы видим также в произведениях Василевской рост того поколения трудящейся молодежи, к которому принадлежал сын батрака из романа «Родина». Тогда он был еще подростком. Тогда впервые в его глазах зажглась неугасимая ненависть к угнетателям. В романе «Звезды в озере» такие люди, как он, уже выросли в сознательных борцов за социализм, r строителей новой, социалистической жизни на освобожденной земле.

Мы видим в этом романе также путь, пройденный «высокими светловолосыми москалями», людьми «с широкими добрыми лицами»— русскими крестьянами в серых шинелях, солдатами войны 1914–1917 годов, о которых мы читали в воспоминаниях Василевской и в «Родине». Они и их младшие братья, их сыновья стали советскими рабочими, колхозниками, воинами, сознательными строителями социализма, освободителями других угнетенных народов, их защитниками от фашизма.

К началу романа «Звезды в озере» западноукраинскую деревню, известную нам по «Пламени на болотах», бомбят с воздуха гитлеровские агрессоры, ее жгут и расстреливают из пулеметов отступающие польские «защитники». Но спасение близко: Советская Армия входит на освобожденную ею территорию. И здесь, — как везде, куда приходят советские люди, — немедленно возникает новая жизнь.

Ванда Василевская описывает раздел помещичьей земля между малоземельными и безземельными крестьянами, раздачу помещичьего скота и инвентаря. Пришедшие сюда советские люди делают это, как простое практическое мероприятие, как нечто само собой разумеющееся. Но именно с этих «простых» вещей и начинается выпрямление человека, рост нового человека.

Чрезвычайно характерно для Ванды Василевской, что и в романе «Звезды в озере», изображая счастье народа, освобожденного Советской Армией, писательница рисует трудности повседневной жизни. Именно вследствие этого так неопровержимо выступает справедливость и сила социализма, становящегося бытом народных масс. Так, правдивый, жизненный образ бедной многодетной вдовы Паручихи с большой убедительностью показывает, как происходит преодоление собственнических инстинктов у забитого труженика, никогда не имевшего раньше собственности, как появляется и крепнет у такого человека чувство общности его интересов с интересами других тружеников, зарождается социалистическое отношение к обществу и государству, к своим обязанностям перед ними.

Ванда Василевская отлично понимает роль передовых людей. Но, изображая развитие общества в целом, она берет не только лучших его представителей. Мы уже сказали о значении в романе «Звезды в озере» такого человеческого типа, как вдова Паручиха. Но и в среде более просвещенных и политически активных участников общественного развития Василевская изображает людей, в различной степени обладающих политической зрелостью и личными качествами, нужными для организатора масс, строителя коммунизма. Василевская стремится изобразить всю сложность созидательного труда партии, возглавляющей неслыханное по размаху массовое движение. Наряду с прекрасным коммунистом, тонко разбирающимся в новой обстановке, политруком Гончаром, пришедшим с Советской Армией в село и заложившим в нем основы советской власти, писательница показывает и молодого партийного работника Овсеенко, ошибки которого в значительной степени осложнили обстановку в селе и даже помогли подрывной деятельности врага.

Сознание, что всегда и во всем на первом месте должно быть общее народное дело, партийное дело, что этому главному должно быть подчинено все в твоей личной жизни, является существеннейшей стороной личности Гончара. Он чувствует себя прежде всего одним из рядовых бойцов многомиллионного отряда передовых людей, борющихся за коммунизм. Этого драгоценного качества не хватает Овсеенко.

Самоуверенность, схематизм мышления, неумение разобраться в людях, недостаточная устойчивость по отношению к соблазнам «хорошей жизни» — вот что подчеркивает Василевская в характере этого человека. В привычной и знакомой ему обстановке давнишних советских областей Овсеенко мог бы в течение ряда лет оставаться посредственным работником. Если бы он и не стал лучше, то во всяком случае рамки общественного и служебного контроля не дали бы ему упасть так низко. В сложной обстановке новых областей он запутался, стал бессознательным пособником вражеской пропаганды и всяческих кулацких комбинаций. В скором времени районный комитет партии вынужден был снять Овсеенко с работы.

Но так ли просто обстоит дело с Овсеенко? Конечно, нет. Он — человек невысоких личных качеств. И, однако, местный коммунист Петр, тяжко оскорбленный Овсеенко, отстраненный им от работы в родной деревне, испытывает к нему двойственное чувство.

Овсеенко пытается судить о жизни и определять свое поведение, руководствуясь лишь небольшим запасом лозунгов и правил, не понимая всего их глубокого смысла, не умея политически мыслить. Но в числе правил, усвоенных Овсеенко, есть ведь и такие непреложные истины: земля должна принадлежать тому, кто на ней трудится; человек имеет право на труд, на отдых, на человеческую жизнь, на учебу, на лечение, на обеспеченную старость. Овсеенко твердо знает, что в селе должны быть школа и детский сад, и, опираясь на советские законы, организует их энергично и быстро. Разумеется, грубые политические ошибки, которые делает Овсеенко, замедляют социалистическую перестройку сознания крестьян. Но тот же Овсеенко убежденно и уверенно проводит основные мероприятия, требуемые советским строем, а это само по себе пробуждает инициативу масс. В конце концов Овсеенко сам подготовляет крестьян к разоблачению его же ошибок.

Ежеминутно чувствуя и помня, от чего спас трудящегося человека построенный в нашей стране социализм, Василевская с особой силой воспринимает и отражает в своем творчестве его благодатное воздействие. Но вместе с тем Василевская с зоркостью, сообщенной ей многолетним опытом борьбы, видит и буржуазные пережитки в сознании, искривляющие пути некоторых советских людей. Писательница вскрывает перед своим читателем еще не преодоленные пережитки и этим служит верную службу победоносно развивающемуся коммунизму.

 

6

Великая Отечественная война советского народа против фашистской «оси» закончилась полным разгромом врага. Миллионы советских людей были демобилизованы из армии и возвратились к своим довоенным занятиям.

К началу 1946 года Ванда Василевская написала роман «Когда загорится свет».

Роман повествует о том, как тяжело раненный, демобилизованный еще до окончания войны советский инженер коммунист возвращается к семье, в родной город, только что освобожденный от фашистской оккупации, город разрушенный и неустроенный. Переход к «тыловой» жизни с бытовыми трудностями и неурядицами, мелкими повседневными заботами усиливает огорчение Алексея по поводу того, что ему, прошедшему горькие пути отступления в начале войны, не дано было вместе с товарищами двинуться в победоносный путь на Запад. Тоскуя по фронту, по боевым товарищам, он пренебрежительно относится ко всему, что происходит в мирном городе. Увлеченный фронтовым героизмом, фронтовой удалью, он не замечает героических тружеников тыла. Алексей пренебрежительно относится и к своей жене, к ее самоотверженному поведению, к ее упорному героическому труду, к ее домашним хлопотам, заботам о нем самом, о маленькой дочке. Надменная замкнутость приводит Алексея к тяжким недоразумениям в семейной жизни. И эта полуразрушенная личная жизнь лишь тогда становится человечной и полной, когда Алексей мало-помалу увлекается восстановлением взорванной гитлеровцами электростанции, когда он снова отдается общественной жизни.

Роман «Когда загорится свет» не принадлежит к числу творческих удач Василевской. Он был напечатан сперва в журнале «Звезда», а затем отдельной книгой в издательстве «Московский рабочий», с указанием, что роман публикуется в сокращенном варианте. Однако сокращения, коснувшись очень важных жизненных наблюдений, сделанных писательницей в период конца войны в только что освобожденном от фашистской нечисти городе, лишили книгу значительной доли свойственного Василевской реализма. Как бы то ни было, основная мысль романа — та мысль, что только активное участие в социалистическом строительстве может излечить душевную травму, вызванную у некоторых людей войной, — оказалась неясно выраженной в художественной ткани.

В последующие годы Василевская написала несколько талантливых рассказов, посвященных проблемам социалистической морали, в том числе рассказ «Встреча» и много ярких публицистических очерков, среди которых наиболее значительные связаны с ее поездками за границу.

Ванда Василевская является членом Совета Всемирного конгресса сторонников мира и участвует в конгрессах и конференциях, выступает на многолюдных народных митингах на площадях, в рабочих клубах, на собраниях интеллигенции. Ее статьи и особенно художественные очерки об увиденном за рубежом нашей страны показывают, насколько обогатилось мировоззрение писательницы за время ее пребывания в Советском Союзе и в Коммунистической партии Советского Союза, насколько раздвинулись перед ее глазами политические горизонты. Ее прошлый общественный опыт, полученный в борьбе против капитализма, дополнился драгоценным опытом идеологической и практической борьбы за социализм, за торжество коммунизма. Острым политическим зрением отмечены ее заграничные очерки.

Книга очерков «В Париже и вне Парижа» (1949) показывает, как отразился «план Маршалла» на некогда независимой Франции, одной из богатейших стран буржуазной Европы. Нищета народа, голодающие крестьяне, голодающие шахтеры, на коленях ползущие по низким, лишенным притока воздуха угольным штрекам. Пьющие и жрущие, обирающие трудолюбивый французский народ американские аферисты, нагло разгуливающие по улицам Парижа, сидящие, развалясь, в креслах роскошных французских ресторанов, оскорбляющие национальное достоинство французов… Это понимают сейчас уже не только передовые люди Франции, но даже ограниченные французские буржуа средней руки.

Писательница противопоставляет энергию, с какой советские люди восстанавливают свои разрушенные города и села, пассивности значительной части французов, живущих под тяжким гнетом «плана Маршалла». Безнадежность, угроза новой войны, страх перед которой лишает людей охоты восстанавливать свои разрушенные дома, налаживать свою жизнь, — вот «благо», которое принесла американская «помощь» французам.

Факты, рассказанные Василевской, воочию показывают также, к чему приводит богатые, процветающие в прошлом страны буржуазной Европы зависимость от американских агрессоров, унаследовавших от бесноватого фюрера бредовые мечты о мировом господстве.

Яркая, сжатая, образная форма очерков делает эту мысль чрезвычайно доходчивой.

Однако Василевская не была бы тем революционным художником, писателем-борцом, каким мы знаем ее на всем протяжении ее творчества, если бы она увидела только это.

Да, говорит своими очерками Ванда Василевская, того Парижа, веселого блестящего Парижа, о котором вы знаете по произведениям классической литературы, этого Парижа уже нет. Но жив Париж рабочих блуз и рабочих предместий. Париж революции 1789 года. Париж, где строились баррикады Коммуны. Этот Париж, эта Франция громким голосом заявили о себе на стадионе Буффало, где накануне закрытия Всемирного конгресса сторонников мира состоялась гигантская манифестация в защиту мира, против войны. Эта Франция говорит о себе ежедневно — то устами докеров, отказывающихся разгружать американское вооружение для «грязной войны» во Вьетнаме, то устами героического моряка Анри Мартена, сына или внука одного из тех моряков, которые в годы антисоветской интервенции подняли восстание на кораблях французского флота на Черном море и перешли на сторону советской революции. Эта Франция — родина женщин и девушек, ложащихся на рельсы, чтобы задержать поезда с войсками и оружием.

«Этот Париж, — пишет Ванда Василевская, — нам близок, понятен и дорог. И этот Париж понимает нас».

Василевская с презрением и негодованием показывает предательскую политику космополитической правящей верхушки маршаллизованных стран. Изменнические клики, продавшиеся американскому империализму, пытаются овладеть судьбой народов, чтобы бросить их в самую страшную из всех бывших доселе войн. Под разными выдуманными предлогами, под различными обманными вывесками агенты американского империализма организуют фашистские полицейские отряды, увеличивают кадры агрессивных армий, подготовляя их для будущего нападения на миролюбивые государства. Но Василевская показывает, что есть на свете другая, мощная сила, которая растет изо дня в день и противостоит кровавым замыслам империалистического блока. Эта сила — стремление всех народов к миру, их любовь к своей родине, их протест против грязных действий поджигателей новой войны.

В другом цикле очерков — «Письма из Рима» — Василевская показала безвыходное положение сельскохозяйственного пролетариата в Италии. Ей удалось ярко изобразить феодальные пережитки в этой стране, которые наряду все с тем же «планом Маршалла» высасывают все соки из итальянского народа, убивают голодом детей и стариков.

Василевская предсказывала неминуемую открытую борьбу. И вскоре же после появления очерков Василевской в нашей печати запестрели сообщения о вспыхнувших в Италии выступлениях батраков и крестьян, о поддержке, которую оказывали рабочие крестьянской борьбе, о революционизирующем ее значении…

Статьи и очерки Василевской — это как бы обобщение опыта и наблюдений, накопленных в ходе борьбы за мир во всем мире. Они являются острым оружием борьбы за мир, агитацией за свободу и демократию против империалистического насилия.

 

7

Мы рассматривали произведения Ванды Василевской главным образом со стороны их содержания; вопросы формы, как может показаться, затрагивались мало. Такое суждение было бы, однако, неверным. Мы пытались проследить развитие человеческих характеров, общественное значение отдельных человеческих типов в произведениях Василевской, человеческие взаимоотношения и взаимодействия, изображенные Василевской, раскрыть отношение между идеей, воплощенной в отдельных образах, и развитием идеи всего произведения в целом. А это и есть те элементы содержания, которые образуют самые существенные стороны формы.

На этом вопросе следует остановиться несколько подробнее, прежде чем мы перейдем к характеристике всей трилогии «Песнь над водами», завершившейся романом «Реки горят» (1950).

Чем определяется художественная форма повести «Облик дня»?

В этой книге общая судьба рабочего класса капиталистической Польши изображена в индивидуальных судьбах отдельных людей из рабочего класса. Поэтому большая часть глав «Облика дня» представляет собой эпизоды, характерные для того жизненного пути, которым шли с самого дня рождения труженики различных слоев и профессий.

Большинство действующих лиц этой книги появляется лишь в одном или нескольких эпизодах, и лишь немногих людей, увиденных в первых главах, мы найдем на всех важнейших этапах развития повести и в ее конце. Только некоторые из персонажей этой книги знакомы и встречаются друг с другом (Анатоль, мать Анатоля, Веронка, Эдек, Юзек Сикорский).

Мы знаем литературные произведения, в которых сходные задачи решаются посредством изображения узкого круга действующих лиц, связанных между собой. Почему же Ванда Василевская не воспользовалась этим способом литературного изображения? Потому что она стремилась вызвать у читателя как можно более непосредственное представление о людях и жизни. По этой причине Василевская избегала широких описаний и рассуждений «от автора» и избрала такую композицию, которая не требует личных связей между всеми действующими лицами. Сюжетная связь существует в «Облике дня» лишь в самом широком смысле — ею служит ясно ощущаемая читателем общность социальной судьбы всех людей, принадлежащих к трудящимся классам. Другими словами, связь между отдельными героями «Облика дня» — это в первую очередь связь внутренняя, идейная и эмоциональная.

Автор хотел, чтобы изображенные им картины воспринимались так непосредственно, как сама жизнь во всей ее жестокости, и это определило чрезвычайно сжатый, иногда намеренно тяжеловесный и отрывочный стиль повествования. По той же причине так велика в «Облике дня» роль диалога. Художественный анализ человеческих переживаний и мыслей дается так, что писатель остается в стороне, а читатель как бы сам присутствует при разговорах действующих лиц и участвует в их жизни.

Несмотря на то, что в этой книге много людей и событии, не связанных между собой сюжетными нитями вплоть до последних глав, — читая ее, все время ощущаешь единство темы и воспринимаешь реалистическую рельефность каждого человеческого образа.

В последних главах все отдельные сюжетные нити связываются в один крепкий узел. Эти главы изображают день решительного восстания против капитализма, день великого праздника, слияния всех живых сил трудовых классов. И это построение книги подчеркивает, что, как бы ни складывалась жизнь отдельных рабочих, каждая такая судьба естественно и необходимо вливается в общую судьбу и общую борьбу всего класса, в общее движение истории вперед, к социализму.

Мы уже сказали, что в «Облике дня» характеристики людей ярки и выпуклы, несмотря на свою краткость и на то, что пояснений «от автора» в повести почти нет. При этом каждый из разнообразных человеческих характеров естественно развивается так, что его завершение приводит к сближению с сознательным руководителем рабочих — Анатолем и его товарищами.

С этой точки зрения чрезвычайно показателен образ матери этого молодого рабочего вожака. Ум старой, замученной непосильным трудом женщины окутан бытовыми и религиозными предрассудками; ей непонятен и странен ее сын, выступивший против земных и небесных царей. Но любящая душа матери находит путь к верному пониманию революционной деятельности сына. После мучительных волнений, после долгих часов, проведенных на коленях перед образом младенца Иисуса (младенец Иисус кажется этой женщине добрее, чем беспощадный бог, которым ксендз пугает паству), после долгих лет безрадостного, отупляющего труда приходит, наконец, и для нее светлый день — день народного восстания. Душа старой, уже глядящей в могилу женщины возрождается и крепнет, обновленная порывом к свободе.

Этот образ старой женщины из рабочего класса, которая через любовь к детям приходит к революции, перекликается с образом Ниловны у Горького. Но это не просто подражание великому образцу. В матери Анатоля мы видим национальное своеобразие польской трудящейся женщины. Это образ, взятый из польской действительности. И он убеждает, что революционная борьба за социализм в любой стране, в любом народе вызывает освобождение и огромный рост придавленной прежде личности.

Вся книга Василевской говорит об этом. Не закрывая глаза на невежество, предрассудки, огрубение «низших» классов, вызванные варварскими условиями капитализма, Василевская уже на первых ступенях развития социалистического самосознания видит зародыши новых человеческих отношений. Это братская солидарность, подлинная человечность, которых не найти у буржуа, все больше дичающих в классовом и личном эгоизме.

Скупая фраза, сказанная рабочим в повести Василевской, человечнее всех высокопарных рассуждений эпигонов буржуазного «гуманизма».

У рабочих людей нет ни малейшей ходульности в выражении чувств, — так же как во всей повести нет ни малейшей нарочитости в изображении связи между личной судьбой отдельных рабочих и необходимостью их революционизирования. Мы видим естественное стремление избавиться от всего мешающего личной жизни посредством освобождения всего рабочего класса от рабства. Василевская показывает, что именно эти люди — единственная надежда человечества на выход из тупика, в который его завели эксплуататорские классы. Это роднит произведения, написанные революционной писательницей Василевской в капиталистической Польше, с тем, что писал еще в капиталистической России зачинатель русской и мировой литературы социалистического реализма — Максим Горький. Огромная правда истории предстает перед нами в реальных образах повседневной жизни.

Надо, однако, отметить, что Ванде Василевской не везде удалось сохранить в «Облике дня» строгую реалистическую верность действительности — прежде всего в изображении победоносного восстания, приводящего рабочий класс к государственной власти. Реальная жизнь не давала еще достаточного материала для реалистического конкретного изображения будущей революции в Польше. Писательница видела лишь трехдневное торжество восстания краковских рабочих. Поэтому в яркости революционных сцен в повести есть наивная фантастичность. Это отразилось также в некоторой отвлеченности образа Анатоля, глубоко реалистического лишь до того момента, когда он, ставший рабочим вожаком, превращается как бы в символ рабочего единства и боевого духа. Однако и в сценах восстания есть одно большое достоинство: в заключительной части «Облика дня» впервые в польской литературе грядущая революция провозгласила свою неизбежную победу голосом громким и ясным, с неиссякаемым энтузиазмом, с безудержным торжеством.

Некоторые польские критики, когда вышел «Облик дня», попытались уяснить себе силу этой книги, исходя из формалистических литературных «принципов». Одни искали в факте несомненного успеха этой книги доказательство в пользу формы «романа-репортажа», пропагандируемого тогда литераторами футуристического пошиба. По их скороспелому суждению, «Облик дня» был произведением «урбанистическим» и его автора зачислили в писатели, которые специализируются на изображении быта капиталистического города. Другие критики-формалисты, принадлежавшие к поклонникам туманно-символистической, декламационной и перенапряженной манеры Стефана Жеромского — известнейшего из польских буржуазных писателей того времени (кстати сказать, интересного в действительности совсем не этими эстетски-декадентскими «новшествами», а реалистической стороной некоторых его произведений), хотели отнести вновь появившуюся талантливую писательницу к «школе» их метра. Иными словами, буржуазные литературные критики хотели, закрывая глаза на подлинную новизну повести Василевской, во что бы то ни стало втиснуть эту вещь в формулы буржуазного эстетизма. Разумеется, это приводило лишь к самым скудным домыслам. А следующее крупное произведение Василевской окончательно разрушило все догадки этого рода: роман, с горькой иронией названный «Родина», рассказывал не о городе, а о тридцати годах жизни деревенского труженика, батрака Яна Кржисяка, и художественная форма этого романа была совсем другой, чем форма повести «Облик дня».

Понятно, что Василевская, как талантливый, художественно чуткий писатель, не могла не создать другую, чем в «Облике дня», художественную форму для такого жизненного материала, для выражения такой идеи. В картине, изображающей отсталую польскую деревню с ее патриархальной неподвижностью и замкнутостью, не могло быть большого разнообразия человеческих характеров и судеб; с внешней стороны жизнь батраков была гораздо единообразнее, да и круг людей был много уже и теснее. Не могло здесь быть и таких резких, быстро сменяющихся жизненных положений; темп жизни — следовательно, и темп повествования — в «Родине» медленнее и ровнее. Даже военные бури, выбившие на время людей из старой колеи, даже участие в острой борьбе, даже надежды, открывшиеся было им, — все это постепенно тонет в том «порядке вещей», Который, возвратясь, казался еще незыблемей, чем прежде. Но если внешняя подвижность в романе «Родина» гораздо меньшая, чем в первой повести Василевской, то процесс работы сознания, пытающегося постигнуть смысл жизни, формирование мировоззрения, постоянные изменения в психологии героев развиты здесь многостороннее и полнее. В соответствии с этим в форме произведения уменьшается преобладавшее в «Облике дня» значение диалога, повышается роль внутреннего монолога-размышления действующих лиц, появляются широкие описания. При этом жизненный драматизм произведения нисколько не снижается, он лишь выливается в другую форму. Неизменной остается и характерная для произведений Ванды Василевской стихийная сила, выражающая идейную целеустремленность писателя.

Замечательны заключительные слова романа. Всего лишь один штрих, — но он так подготовлен всей предыдущей историей трагической борьбы польских батраков, что одной скупой фразы довольно, чтобы по-новому осветить весь ее смысл, ее дальнейшую перспективу. Можно сказать, что революционизирование польских трудящихся масс, назревание их решительной борьбы против эксплуататоров выражено в скупой концовке романа «Родина» реальнее и сильнее, чем в фантастической сцене восстания в «Облике дня».

«Родина» знаменовала ступень в росте реалистического искусства Ванды Василевской. Романы, составившие трилогию «Песнь над водами», продолжают ту же художественную линию, усложняя, однако, некоторые элементы формы в связи с расширением жизненного содержания произведений.

 

8

«Земля в ярме» продолжает, как мы уже говорили, «Родину» тематически, рассказывая о том, как революционный протест против помещичьего владычества распространялся в довоенной польской деревне и захватил не только батраков, но также малоземельных и значительную часть средних крестьян. «Земля в ярме» продолжает «Родину» также и со стороны художественной. Однако в этом последнем отношении «Земля в ярме» была для Василевской в известном смысле переходной ступенью: включив в роман больший и социально более разнообразный круг людей, автор не достиг того художественного единства, которым отличается «Родина». Это заметней всего выразилось в сравнительно меньшей содержательности живописного элемента, в частности — картин природы.

Ванда Василевская хорошо знает и чувствует природу. Но описательно-картинная сторона ее романов сильнее всего действует на читателя тогда, когда картины природы, бытовой обстановки и т. д. как бы вплетаются в человеческую судьбу, участвуют в ней, как одно из их существенных определений. Как ни тщательно бывают выписаны у Василевской мельчайшие подробности возмущенного ветром или тихого озера, птичьи голоса и запахи трав и цветов, — многое из этого можно скоро забыть. Но нельзя забыть мокрую землю, которую пашет Кржисяк, зная, что в ней замокнет и сгниет картофель; нельзя забыть плесень на мокрой барачной стене, гнилые испарения, подымающиеся от пруда. Все это наглядно, вещественно, зримо до осязаемости. И в то же время здесь, в этих картинах, обобщена жизнь многих крестьянских поколений, целого края рек, озер и болот, с его мучительной бедностью и возможным необозримым богатством.

Менее всего красива художественная ткань в довоенных произведениях Василевской именно там, где автор ставил себе задачу воспроизвести нечто «приятное» для глаза или слуха, создать нечто «поэтичное». Там же, где Василевская сурово, иногда ожесточенно писала о повседневной жизни и бросала, как проклятие, в лицо реакционному обществу факты скудной и безрадостной жизненной прозы, — там получалась настоящая поэзия, настолько же ценная и живительная, как скромный, но чистый и неиссякаемый источник, тяжелым трудом отрытый в песках и камнях пустыни.

В первых двух частях трилогии — романах «Пламя на болотах» и «Звезды в озере» — живописный элемент приобретает новое качество и возвращает себе художественную силу. И не только в живописно-изобразительном отношении, но и в других сторонах реалистического мастерства эти романы представляют собой интересное развитие художественных черт «Родины». Источник этого нового литературного качества следует также искать в жизненном материале произведений и в их идейном содержании.

В революционном движении, колебавшем государственный строй буржуазно-помещичьей Польши, все большее значение приобретало освободительное движение угнетенных национальных меньшинств, особенно украинского и белорусского (как ни странно называть «меньшинствами» те народы, которые составляли компактное большинство на обширных территориях). Польские фашиствующие националисты старались всеми административными, экономическими, пропагандистскими средствами внушить польскому населению страны, в том числе и трудовым его слоям, что «кресы» (то есть пограничные земли, лежащие на востоке) и их коренные жители — это полудикие края и полудикие люди, которым самой исторической судьбой предназначено быть объектом для колонизации со стороны «высшей расы» — поляков. Разумеется, польские коммунисты и все передовые польские люди противодействовали этой контрреволюционной пропаганде, твердо помня, что не может быть свободен народ, угнетающий другие народы. Польские коммунисты помогали развиться коммунистическому движению у западных белоруссов и украинцев, в первую очередь среди украинских и белорусских крестьян, так как именно они, а не городские рабочие были на востоке в большинстве. Излечить польский народ от шовинистической отравы, воспитать польские трудовые массы и лучшую часть польской интеллигенции в духе пролетарского интернационализма было задачей первоочередной важности до 1939 года, эта задача оставалась актуальной и в следующее десятилетие. Этой задаче служили романы Ванды Василевской «Пламя на болотах» и «Звезды в озере».

Василевская в момент высшего напряжения национальной розни, шовинистической ненависти, в годы натравливания поляков на украинцев, «пацификаций» («умиротворений»), то есть кровавых карательных экспедиций, — выступила с книгами, в которых показала гнусную эксплуатацию трудовых украинских крестьян со стороны польских помещиков, темных дельцов и осадников (колонизаторов-поселенцев, получивших преимущественные права перед коренными жителями). Василевская показала также союз эксплуататоров-поляков и защищающего их полицейского аппарата с украинской сельской буржуазией, с украинцами-кулаками, изменившими своему народу ради наживы. «Пламя на болотах» — книга, исполненная восхищения перед неистребимой волей украинских трудовых крестьян к свободе, перед героизмом украинских коммунистов, книга, исполненная горячего желания соединить поляков с украинцами в общей освободительной борьбе.

Но «Пламя на болотах» — не политическая агитационная брошюра, а политический, идейно насыщенный роман. Для такого произведения недостаточно было бы правильной программы, правильных тезисов, — нужно было глубокое знание и понимание реальной жизни во всей ее конкретности. Ванда Василевская создала политически действенную книгу, потому что она полюбила людей, в защиту которых писала, полюбила их край. Она показала человеческое превосходство этих «отсталых» людей над грошовой цивилизацией колонизаторов. Она сумела открыть и передать своеобразную прелесть озерного, речного, болотистого края — так, что и люди Полесья и природа, среди которой они живут, становились понятными и дорогими для читателей любой страны, любого языка.

Мы уже говорили, что образы природы бывают у Василевской сильней и красивей там, где они являются неотделимой частью человеческой жизни, человеческой драмы. Так в «Пламени на болотах» полесская местность, вся изрезанная ручьями, речками, протоками, влажная и зеленая, богатая своими сочными лугами и страшная своими трясинами, кормит человека, укрывает его от врагов, помогает его любви, радует его глаз, но требует от него взамен весь его труд, все его силы, всю его жизнь и удерживает его, как в плену, в привычном быту, не давая изменить судьбу, сложившуюся еще при отцах и дедах.

Первый роман трилогии окрашен созерцательной поэзией патриархальной замкнутости: почти для всех его действующих лиц деревня Ольшины, затерянная среди болот, — это весь мир, и даже ближний маленький городок лежит как будто где-то далеко за границами этого мира. Пусть жизнь, идущая здесь, скудна до нищеты, — о другой жизни люди знают лишь понаслышке. Все, что ни приходит в деревню извне, — все это чуждое и враждебное. Это польские полицейские, преследующие украинских крестьян, инженер Карвовский, обирающий их с помощью всяких кабальных сделок, осадник Хожиняк, отнимающий у крестьян лучшие земли, лучшие луга. Против всех этих хищных пришельцев деревенский мирок защищается как может. И это кладет конец вековечному быту: на стоячих болотах разгорается пламя классовой борьбы. Теперь деревня через своих лучших людей сама ищет выхода в большой мир, жадно ловя каждый слух о великой соседней стране, где, говорят, крестьяне не терпят притеснений и живут все лучше и счастливей. Люди тянутся к этой стране, ища спасения. И оно приходит осенью 1939 года вместе с приходом Красной Армии, советских людей. В озере у Ольшин отражается красная звезда, засиявшая на здании выстроенного в деревне клуба. С каждым днем стираются следы той старой жизни, которая так недавно казалась единственно возможной. И те, кто продолжает за нее цепляться, кто хочет возврата к ней, — это враги народа, выбрасываемые из жизни, объединившиеся между собой польские и украинские эксплуататоры, пытающиеся сопротивляться объединенным силам украинских, польских и русских советских людей. Из прежнего отъединенного острова Ольшины превратились в одну из частичек большого мира. Они — участники идущей в нем великой борьбы за социализм.

Последний роман трилогии «Песнь над водами» выводит главных действующих лиц двух первых романов на широкий простор. Роман «Реки горят» охватывает огромные исторические события 1941–1945 годов. Становится все ощутимей зависимость каждого человека от решения великих общих вопросов. Судьба отдельных людей с очевидностью выступает, как часть общей судьбы отдельных народов и всего человечества. Ванда Василевская изображает в этом романе сложный и трудный процесс изменения политического сознания людей различных слоев старого польского общества, процесс превращения этих людей в строителей и граждан новой, народно-демократической Польши.

Богатство человеческих типов в этом романе поистине замечательно, — иначе и не могло быть в произведении, художественная задача которого состоит в том, чтобы изобразить исторические события в переживаниях и действиях людей, которые участвуют в совершающемся и осознают его значение.

Если бы автор ограничил круг действующих лиц персонажами романов «Пламя на болотах» а «Звезды в озере», это не позволило бы дать высшее идейное обобщение событий без широкого авторского комментария, — а из всего предыдущего мы видели, что Ванда Василевская всегда его избегает. Поэтому в романе «Реки горят» участвуют политические деятели, они дают сознательное выражение стремлениям и поступкам миллионов людей. Но большое литературное достоинство романа заключается в том, что между практическими действиями и мыслями рядовых людей, с одной стороны, и мыслями и действиями политических руководителей — с другой, нет разрыва: это звенья единой цепи. Вожделения бывших полицейских чинов, реакционных офицеров, торгашей и спекулянтов, оставшихся от фашизированной Польши, выражают в своей «политической линии» представители польского контрреволюционного центра в Лондоне. Программа Союза польских патриотов в СССР совпадает с желаниями многих тысяч трудящихся поляков, как если бы эти последние сами ее выработали. Органическое, конкретное изображение того, как формируются идеологические обобщения из общественного бытия различных социальных групп — одна из сильнейших сторон этого романа. При этом Василевская не берет лишь самые простые и прямые связи. Она с мужеством писателя, знающего свою ответственность перед народом, исследует такие сложные случаи, как изменение политического сознания людей, прежде одурманенных лживой реакционной пропагандой, обманутых мелкими, часто мнимыми привилегиями в довоенной Польше. Народно-демократическая Польша, польский народ, взявший государственную власть в свои руки, не отбрасывает всех таких людей без разбора. Народ и руководящая им Польская рабочая партия верят в свою силу — в обновляющую силу социалистического строя. И, беспощадно расправляясь с врагами, они открывают всем, честно и искренне осознавшим свою ошибку, возможность делом доказать свое право на жизнь в новом польском обществе.

Роман «Реки горят» заканчивает трилогию не только в сюжетном смысле. Главное в нем — это завершение идейной борьбы, социального конфликта, завязку которого мы узнали по роману «Пламя на болотах». Польские реакционеры, пройдя до конца свой позорный путь, превращаются в озлобленную кучку преступников. Передовые люди довоенной Польши, умножившие свои ряды трудящимися города и деревни, впервые пришедшими к политической деятельности во время борьбы за независимость и свободу своей страны, становятся ее признанными руководителями, им доверяет народ. Разрешается в романе «Реки горят» и тема пролетарского интернационализма, являвшаяся одной из главных тем всего творчества Василевской. Весь роман овеян любовью к Советскому Союзу. Советские люди — проводница железнодорожного вагона, начальник станции, доярка в совхозе, группа советских солдат, осматривающих Майданек, представитель советского правительства, — хотя о них рассказано на немногих страницах, воспринимаются, как реальные люди и как выразители высокой сущности советского строя. Встречи с этими советскими людьми наглядно убеждают поляков в истине социализма.

Роман «Реки горят» чрезвычайно характерен для литературного таланта Ванды Василевской. Широта и многообразие охватываемых в этом произведении событий напоминают в известной мере композиционные и стилевые особенности «Облика дня» — в том смысле, что линии судьбы некоторых героев идут раздельно, лишь изредка пересекаясь, и в том, что в некоторых главах строго реалистическое обобщение уступает место абстрактно-символической системе образов. В пространных внутренних монологах одного из главных действующих лиц, Ядвиги Плонской, есть несомненный отзвук рефлектирующей, психологически вязкой манеры мышления Марии из повести «Просто любовь». Однако было бы слишком рискованно предположить, что в каком-либо из этих направлений пойдет дальнейшее развитие искусства Василевской; главы, написанные в условном или рефлектирующем стиле, несмотря на свою внешнюю эмоциональную напряженность, уступают в содержательности и художественной энергии реалистически-конкретным главам, последовательно и богато развивающим идеи, заложенные в характерах, поступках, взаимных связях людей. Эти подлинно реалистические главы заключают в себе основное содержание романа и составляют его ядро.

Ванда Василевская никогда не останавливалась на какой-либо определенной, отстоявшейся, повторяемой литературной манере, на определенных, излюбленных композиционных схемах, выработанных и сознательно развиваемых способах характеристик. Как художник Василевская всегда в движении. Всякий раз она идет к цели, пользуясь теми средствами, которые находит наиболее точно и сильно выражающими данное конкретное задание. И не из анализа и оценки отдельных элементов литературного мастерства можно понять, что делает Ванду Василевскую одним из самых читаемых советских писателей. Ее сила — в идейной целеустремленности, в горячей любви к народу, в знании народной жизни, в политической страсти борца за народное дело, в отважной постановке самых жгучих вопросов современности. Эти качества дают ее произведениям ту стремительность, ту сосредоточенную силу, которая все вовлекает в свой бурный поток и заставляет читателя верить писателю, идти вместе с ним, проникаться его коммунистическим отношением к людям, к жизни.