Люк повёл Юлю к машине, и только когда они поехали, девушка поняла, что её немного трясет.

Они сидели молча. Девушка была растерянна, каждая мысль казалась абсурдной, несущественной и нереальной. Словно, весь разговор и случившееся в гостиной были наваждением, но когда Юля задумалась о том, что будет с Франсуа, снова разрыдалась: «Что я наделала?! Я же предала его, отказалась».

Когда Юля громко всхлипнула, Люк искоса поглядел на неё. Он протянул Юле бумажные платочки, девушка поблагодарила и стала вытирать слёзы и сморкаться.

— Вы оба ненормальные, — вдруг нарушил тишину Люк. Юля вздрогнула от его громкого голоса и повернулась. Он вздохнул, но, видимо, решил всё-таки кое-что прояснить. — Жюли, в нашем доме нельзя никого оскорблять и повышать голос. У мамы слабое сердце, и твоя выходка могла её убить.

— Простите, мне так жаль, — раскаялась Юля, совсем забыв про мадам Манжер. — Как она себя чувствует?

— Нормально, но до того как появились вы с Франсуа было лучше, — с некоторым холодом добавил он. — Поэтому я прошу тебя уехать.

Юля не сердилась, внутри, в мыслях и в сердце возникла пустота. Девушка молчала и не замечала, как слезы текли по её щекам, периодически она машинально всхлипывала и высмаркивалась в платок. И водитель, спустя пару поворотов, не выдержал и продолжил:

— Жюли, я очень ценю твой порыв спасти Франсуа, но он болен, и ты делаешь ему только хуже.

— Чем он болен? — нахмурилась Юля.

— У Франсуа одна из форм аутизма, но он этого не признает, — Люк вздохнул. — И он гений, и этого он тоже не понимает. Он совершенно безобиден и воспринимает мир как ребенок, не разбирается в людях, не видит истинных мотивов, не может отличить хорошее от плохого.

Юля с недоверием смотрела на Люка, она когда-то слышала об аутизме, но почему-то считала, что эта болезнь встречается только у детей, думала, что это вроде сложности в социальной адаптации. Водитель бросил взгляд на девушку и вновь заговорил:

— Жюли, ему нельзя верить, сейчас он может подстроиться под каждого человека, его уже не разоблачить. Стоит отдать ему должное, притворяется он мастерски, до его приступа я верил, что он излечился. Но когда он был младше, с ним было очень тяжело. Из-за него у нашей семьи постоянные проблемы, он окончательно подорвал здоровье матери, — Люк едва заметно нахмурился и вновь вздохнул.

— Я знаю его настоящего, — тихо-тихо проговорила Юля.

— Не будь в этом так уверена. Он не чувствует того, что испытывают обычные люди: горя, любви, боли. Он не может их ощутить! Но он может сыграть тебе любую эмоцию.

— Неправда! Я видела его и счастливого, и грустного. Ему бывает больно, Франсуа умеет любить! — принялась защищать Юля.

Люк с любопытством посмотрел на девушку:

— Жюли, я знаю, каким он был в детстве, и вижу, какой он сейчас. Я не отрицаю, что он научился взаимодействовать с людьми, но банальные чувства у него развиты очень слабо. Он лишен сочувствия, эмпатии. У него по-другому работает мозг.

— Вы так о нём говорите, будто он не живой человек! — хмурилась девушка. — Он же ваш брат! Может, и есть у него какие-то странности, но он нормальный, он не сумасшедший! Да кем бы он ни был, почему вы не принимаете его?!

— Позволь, я тебе расскажу про него без утайки, а ты сама сделаешь выводы о его нормальности. Франсуа молчал до девяти лет, не разговаривал ни с кем, страдал дислексией — ни писать, ни читать не умел. Кто догадался купить ему в два года скрипку, непонятно. Отец говорит, что он подошёл к телевизору, ткнул пальцем и рыдал, если скрипка исчезала. И начал играть сутками напролет, он с ней даже спал. Мама думала, что у нас появился будущий Моцарт, восхищалась им, вся её жизнь вращалась вокруг Франсуа, она считала его особенным. Нам с Эмили едва ли не дышать запрещалась в его сторону, мы его часто отводили на чердак или в подвал, ему было всё равно, где играть, слушать это целыми днями было невыносимо. Он постоянно молчал, но если коснуться его скрипки или волос, лица, то включалась «сирена Франсуа» — он визжал как резаный. Однажды мы с Эм спрятали его смычок, и он разбил себе голову в кровь об стену. И если до этого мама не водила его к психиатрам, боялась, что это бросит тень на репутацию нашей семьи: Франсуа из музыкального гения превратится в простого психа. Но тут пришлось его положить в больницу, и когда ему стали давать лекарства, он заговорил. Для мамы это был удар — одаренный ребенок оказался аутистом.

Люк вел машину и не смотрел на девушку. Только на светофоре перевел на неё внимательный взгляд: Юля уже давно не плакала, повернулась к нему и вслушивалась в речь. Тронувшись с места, мужчина продолжил:

— Это был первый её инфаркт, ей стало плохо рядом с Франсуа, а он продолжил играть, потом отец спросил его, почему он не позвал на помощь. Знаешь, что он сказал: «Мама же легла спать». Она переживала из-за Франсуа, а доставалось нам с Эмили. Постоянно. Его курировал доктор, приезжал к нам домой, мама не хотела, чтобы Франсуа считали психом, но мы уговаривали положить его в больницу, он был ненормальным. Франсуа не ходил в школу, зато пошёл в оркестр, сам, — Люк даже головой покачал, поджав губы. — Мама как-то до него достучалась, слезами, разговорами, объяснила, что он должен закончить школу, с ним работал специальный учитель, он с самого начала выдал ему план на год и материалы. А Франсуа уже через два дня сдал итоговые тесты. — Люк бросил взгляд в сторону Юли, но она слушала со спокойствием на лице. — Он изучил всю школьную программу меньше, чем за год! Его признали гением, но, получив аттестат, он просто попросил вернуть ему скрипку и снова ушёл в оркестр. Учителя настаивали, что его нужно отдать в науку, он может сделать прорыв, но когда мама опять стала к нему пробиваться, требуя, чтобы он получил высшее образование, он сказал «хорошо» и пошёл учиться в консерваторию, — Люк фыркнул. — Вроде бы всё, куда уж дальше, Франсуа научился играть на всех музыкальных инструментах, но совершенно не умел взаимодействовать с людьми, ни с кем: ты с ним разговариваешь, а он берет и играет. Как можно быть гением и дирижировать лягушкам в пятнадцать лет?!

Даже Юля улыбнулась, но история Люка была лишь взглядом со стороны — всё это она уже слышала из уст Франсуа.

— Тогда у мамы случился очередной сердечный приступ. Мы с Эмили учились в колледже, Франсуа доводил маму чуть ли не каждый день. Доктор тоже настаивал, что Франсуа нужно учить социализироваться, предлагал поместить в клинику. Мама вновь попала в больницу, в реанимацию, и тогда мы с отцом отвезли его в лечебницу. Его исследовали долго, пробовали экспериментальное лечение, когда стандартное не помогало. Ему становилось лучше, он был более адекватным, разговорчивым. Его признали дееспособным, социально адаптированным, но когда выписали из больницы, он в первый же вечер прыгнул с крыши: сотрясение, сломанная рука, и никаких признаков того, что он расположен к суицидальным мыслям. Когда он вернулся домой, на следующий день отец вытащил его из петли в подвале. Необъяснимо! — Люк бросил взгляд на девушку, Юля хмурилась. — В больнице адекватный, милый, добрый, а дома лишь попытки самоубийства, их было три.

Люк припарковал машину у вокзала:

— Пойдем за билетом, — заглушив двигатель, проговорил мужчина.

Юля хмурилась, погрузившись в свои мысли. До поезда в Париж оставалось два часа, и Люк сел в зале ожидания рядом с девушкой.

— Люк, ты не вернёшься домой?! Меня не нужно провожать.

— Я должен убедиться, что ты уехала, — спокойно проговорил он.

Юля обречённо вздохнула. Два часа в компании этого строгого великана её совсем не радовали, и без того было тоскливо на душе, а Люк рядом добавлял ещё и какого-то страха, но он так и не рассказал почему Франсуа оказался в Париже, и девушка спросила об этом.

— Франсуа всё понимал, стал нормальным, но его порывы к суициду ставили всех в тупик. Мы боялись за маму, его нельзя было возвращать домой, и мы с доктором, с отцом и с самим Франсуа решили, что ему нужна социализация. Он до двадцати четырёх лет не видел ничего, кроме своего оркестра. Договорились, что Франсуа должен был звонить каждый день в пять вечера матери и отцу и говорить, что у него всё хорошо, а если ему нужна помощь или деньги, то звонить мне, я живу в пригороде Парижа, я забрал его, думал, что он останется жить у меня. Но он ушел и больше не вернулся, но был всегда на связи, отвечал на звонки, говорил: «Всё хорошо, я счастлив». Оказалось, что он связался с каким-то бродягой-наркоманом, доверился ему. Даниэль, кажется, — Люк поморщился. — Тот использовал его, обманывал, Франсуа не понимал, работал, учился для него. Я не знал, что Даниэль подсадил Франсуа на наркотики. За эти годы я видел его несколько раз, он выглядел нормальным, казалось, ему нравилась такая жизнь, какие-то танцы, концерты, он играл в ресторанах, пел. Я был спокоен, пока мне не позвонили из больницы — Франсуа нашли с разбитой головой, а его друг с девушкой умерли от передоза, это было больше года назад. Потом уже Франсуа устроился в театр.

Люк пристально посмотрел на Юлю, вот теперь у неё округлились глаза, она не моргала.

— Не переживай, — усмехнулся он. — Франсуа легко переносит потери, он и не понял, что произошло. Доктора говорят, что когда он сталкивается с чем-то, что его пугает, он перестаёт контролировать свой мозг, ищет ответ, решение, и в голове его происходит взрыв информации, похожий на зуд, поэтому у него подобные приступы, но ему помогает упорядочивание. Он концентрируется, и может успокоиться. Франсуа умеет себя контролировать, а вот ты, Жюли, его ломаешь, ты будто специально провоцируешь его на эмоции, с которыми он не может справиться сам. Это плохое влияние, я боялся, что всё закончится приступом, так и случилось, — с долей разочарования проговорил Люк.

— Я могу ему помочь, — ровно, насколько могла, проговорила Юля. Внутри, в душе, образовалась яма: она бросила там Франсуа. Одного. Его семья — чудовища, прикрывающиеся благими намерениями. — Я нужна ему. Я готова извиниться перед мадам, пожалуйста, только позвольте мне остаться с ним.

— Жюли, нет! — строго проговорил Люк. — Во-первых, мы сколько лет ограждали маму от беспокойств, а ты за минуту чуть не убила её. Во-вторых, Франсуа, он не сближается ни с кем, никому не доверяет. К тебе он привязался, не знаю почему, но твоё влияние погубит его. Я этого не позволю!

Юля молчаливо качала головой, у неё не находилось слов, чтобы выразить негодование и разочарование — эти люди, его семья, настолько чужие для Франсуа, и Юля оставила его им на растерзание. Слезы опять полились из глаз:

— Вы его не знаете, не принимаете…

— Жюли, — смягчил тон Люк. — Я так же, как и ты, желаю Франсуа добра. Да, я его не понимаю, Эмили его не любит и не может простить того, что он угробил здоровье мамы и запятнал репутацию семьи. Он болен, ему нужна психиатрическая помощь, реабилитация, а не ты. Ты сделаешь ему только хуже.

— Неправда! — сквозь слезы проговорила Юля. — Всё неправда! Он живой человек, пусть Франсуа особенный, но он живой, он всё чувствует и понимает, куда более чутко, чем вы все вместе взятые! Как вы можете так дежурно о нём говорить, он же ваш родной брат! — Юля совершенно не понимала Люка.

Она чувствовала всю боль Франсуа, то, чего он сам, возможно, и не ощущал. Было так больно, обидно и страшно, она поняла, почему он не хочет жить. Видела, какая прекрасная у него душа. Люк был прав только в одном: что Франсуа как ребенок — безобиден, добр и несчастен, потому что один.

— Жюли, поверь, Франсуа так будет лучше, — Люк поднялся со скамьи. — Пойдём, твой поезд.

— Вы же убиваете его, — Юля плелась за ним, умоляла, не находя слов. — Я хочу с ним остаться, ему нужно, чтобы его любили и принимали таким, какой он есть.

— Жюли, обещаю, я лично прослежу, чтобы с ним всё было хорошо. Не волнуйся, — поджал губы Люк. — Прости, но я не могу позволить, чтобы вы общались, для Франсуа так будет лучше.

Мужчина подвёл девушку к поезду, отдал её сумку и билет. Попрощался, а Юля на ватных ногах зашла в вагон.

Всю дорогу Юля думала о Франсуа, о том, что рассказал Люк. Чувство вины давило изнутри. В порыве желания спасти, помочь, в его глазах она отказалась от него, стала на одну сторону с родственниками. Они не были его семьёй, для Юли семья — это там, где тебя любят, ценят и принимают, кем бы ты ни был, а для них он и правда был чужим. Больным, гением, сумасшедшим, и в последнюю очередь человеком, братом, сыном.

Девушка не понимала, как можно не любить, не принимать родного человека. Она вспомнила Лёшку. По сути, его воспитывала она, и после смерти папы без брата было бы ещё тяжелее. Хоть они постоянно ругались, иногда дрались, он был слишком непослушным, иногда проскальзывали злые мысли, но Юля всегда заботилась о нём и никогда бы никому не дала в обиду. Почему-то вдруг вспомнился случай, когда Лёшка убежал от неё в деревне, ему было шесть, и Юлю, как всегда, оставили следить за ним. Он рвался на пруд, но сестра не разрешала — без дозволения бабушки со двора уходить было нельзя. А он убежал — разозлился и убежал. Юля искала его по всей деревне, звала, дошла до пруда и так злилась, что думала — выдаст бабушке с потрохами за подобную выходку. Он появился через два часа весь в крови и слезах: упал с дерева — ободрал до мяса все руки и лицо. Бабушка бы, наверное, высекла его крапивой, но Юля смыла кровь, обработала раны и успокоила, ни слова не сказав бабушке.