1 сентября 1939 г. случилось то, что старательно подготавливалось английской политикой на протяжении 1938 — 1939 гг. — германский рейх предпринял попытку вооруженной рукой решить «польскую проблему», ставшую, благодаря действиям варшавских политиков, невыносимо болезненным гнойником на восточноевропейском пространстве. Немецкие войска перешли польскую границу. Началась немецко-польская война.
1 сентября 1939 года
Группировка Вермахта на 1 сентября 1939 г.
Польша не была одинока в этой битве — во всяком случае, так думали польские солдаты и офицеры, обманутые своими политиками и генералами. Они надеялись, что будут сражаться против Гитлера плечом к плечу со своими западными союзниками. А как же, ведь Польша 31 марта 1939 г. получила военные гарантии Великобритании. Польша 19 мая 1939 г. подписала военную конвенцию с Францией! Западные союзники ее не бросят! В едином строю с западными демократиями Польша сокрушит нацистского зверя — против немцев вместе с поляками сражается весь свободный мир! Совокупные вооруженные силы этого антигерманского блока весьма внушительны и значительно превышают возможности Вермахта. Конечно, польская армия архаична и плохо вооружена, но ведь она не одна!
3 сентября в 11.00 английское правительство предъявило Германии ультиматум — либо немцы восстанавливают статус-кво и выплачивают убытки и компенсации, либо Великобритания считает себя в состоянии войны с Третьим рейхом. Время — шесть часов.
И ведь Гитлер почти согласился! При условии, разумеется, что Польша удовлетворит требования Германии, декларировавшиеся как цели этого вторжения, — Данциг и экстерриториальная автострада. Понятно, что немецкие требования остались без ответа, и в 17.00 3 сентября 1939 г. немецко-польская война де-юре стала общеевропейской.
Pzkw-I в Польше
Союзники имели решающее превосходство над немцами на Западном фронте.
К началу сентября 1939 г. французские войска на германской границе насчитывали 3 253 тыс. человек, 17,5 тыс. орудий и минометов, 2850 танков только в линейных частях (не считая танков в ремонте, хранении, в учебных частях и в тыловых подразделениях), 1400 самолетов первой линии и 1600 в резерве. Кстати, вам не кажется подозрительным столь фантастически быстрое развертывание французской армией? Помнится, в Первую мировую мобилизация Франции продолжалась две недели...
Кроме того, против немцев могло быть задействовано свыше тысячи английских самолетов. Из Великобритании готовилась переброска экспедиционного корпуса лорда Горта, четыре пехотные дивизии и две танковые бригады, всего около 100 тыс. солдат и офицеров, 1800 орудий и 450 танков. Французским (и в ближайшем будущем английским) силам противостояли 915 тыс. германских войск, имевших 8640 орудий и минометов, 1359 самолетов и ни одного танка. Сооружение так называемого Западного вала, или линии Зигфрида, на который должны были опираться эти войска, еще не было завершено.
* * *
Зато в Польше превосходство немцев над поляками в танках было пятикратным, в самолетах — четырехкратным, и безусловным оно было в выучке войск и желании победить.
Польская армия в лице ее офицерского корпуса желания победить в эти сентябрьские дни 1939 года категорически не выказала. Польское государство (его высшие руководители, несшие ответственность перед польским народом за судьбу страны) однозначно выказало твердое желание куда-нибудь сбежать. И чем дальше — тем лучше.
Польская армия — ее офицеры и генералы — с первыми же выстрелами этой войны приготовилась понести поражение. Или все было не так?
Увы. Именно так. И ход событий на главном театре, в междуречье Варты и Вислы, это с прискорбием подтверждает.
В первый же день войны немцы на севере, со стороны Восточной Пруссии, нанесли удар по армиям «Модлин» и «Поможе» и принудили их к поспешному отступлению. К полудню 2 сентября немецкие штабы уже спешно корректировали свои планы — теперь им нужно было наступать не строго на юг, а уже на юго-юго-восток, на Пултуск — ибо именно туда устремились бегущие польские дивизии.
А на юге немцы уже к исходу 1 сентября нащупали разрыв между польскими армиями «Лодзь» и «Краков» (так называемый «Ченстоховский коридор») и быстро вогнали в него танковый клин — с дирекцией на Пиотркув-Трибунальский.
* * *
Вечером 2 сентября тревога, нараставшая в Варшаве, вылилась в категорическом приказе Рыдз-Смиглы командующему армией «Лодзь» — ночью отвести все силы армии на главную линию обороны и «создать сильный резерв».
Теперь уже и Руммель (командующий армией «Лодзь») не видел другого исхода, кроме оставления передовых позиций. В 20 часов 30 минут последовало его распоряжение «главными силами армии отойти в течение ночи за реки Варта и Видавка, где перейти к упорной обороне подготовленных позиций».
Итак, на второй день войны армия «Лодзь» оставила передовые позиции. В последующие сутки она с боями отступила к северу, на главную позицию, за Варту и Видавку. Теперь все больше и больше вырисовывалась основная угроза на стыке армий «Лодзь» и «Краков».
Для наступления немецкой ударной группировки в «ченстоховской бреши» складывались благоприятные условия в значительной степени также и благодаря ошибкам командования армии «Краков». Оно недооценило угрозу со стороны открытого северного фланга и не приняло никаких мер к его защите. Изучение материалов армии «Краков» приводит к выводу, что в этот период командование армии беспокоилось за свой южный фланг значительно больше, чем за северный. Генерал Шиллинг считал, что развитие немецкого наступления с юга в краковском направлении создает угрозу катастрофы для всего польского фронта.
На самом деле угрозу катастрофы для всего польского фронта создавал именно прорыв двух немецких моторизованных корпусов на северном фланге армии «Краков»!
* * *
Командующий польской армией «Краков» северный участок расценивал как менее опасный, так как, видимо, надеялся, что «главный резерв Верховного командования», то есть армия «Прусы», сможет парировать удар, наносившийся севернее Ченстохова.
В действительности же на юге немецкий 22-й моторизованный корпус вскоре пробился к Иордануву. Общее положение армии «Краков» становилось тяжелым. Немецкие прорывы на северном фланге дополнились разгромом центра южнее Катовице, где 5-я танковая дивизия немцев, разбив 6-ю польскую дивизию, прорвалась к Освенциму. В руки немцев попали склады горючего и снаряжения. «Кризис резервов» лишал возможности закрыть многочисленные бреши. Переданная армии «Краков» по приказу Главного штаба в качестве резерва 22-я пехотная дивизия еще только разгружалась западнее Кракова.
Генерал Шиллинг и его штаб единственно возможным решением теперь стали признавать только отход. В 14 часов 30 минут 2 сентября командующий армией связался с Варшавой и доложил Рыдз-Смиглы: «...положение требует оставления Силезии и сосредоточения ближе к Кракову». Главком немедленно согласился и приказал отводить одновременно оба крыла, чтобы «не позволить разорвать армию на части». Однако через полтора часа Рыдз-Смиглы, представлявший себе обстановку довольно фантастически, передумал и приказал «обождать с отходом еще сутки». Он захотел, чтобы Шиллинг «создал резервы за счет войск, обороняющихся на менее угрожаемых участках», и продолжал оборону. Какие резервы? Где эти участки? Штаб армии «Краков» пережил еще два мучительных часа, пока решение главкома вновь не изменилось.
Немецкая пехота на марше
В 18 часов главнокомандующий окончательно решил, что надо отходить. Шиллинг отдал приказ уже отходившей армии на отступление к востоку и юго-востоку за линию рек Нида и Дунаец, то есть на 100 — 170 км. Это решение имело далеко идущие последствия: немцам отдавалась Силезия с промышленным районом Кракова; уже на второй день войны фактически ликвидировался южный участок польского фронта, который, согласно первоначальным замыслам, рассматривался как его «опора»; обнажался южный фланг армий «Лодзь», «Познань» и «Прусы». Немецкая группировка получила возможность развивать наступление в южные и юго-восточные районы Польши. Польские оперативные планы срывались.
* * *
В таких условиях намеченная на ближайшие дни упорная оборона армии «Лодзь» на ее главных позициях вдоль рек Варта и Видавка, несмотря на возможность приостановить противника с фронта, была уже в оперативном отношении бесперспективна, а в стратегическом — губительна. Отход армии «Краков» обнажал южный фланг этих позиций. Однако ничего иного не оставалось: войска армии «Лодзь» отходили на позиции Варты и Видавки с намерением их удержать. В последующие дни здесь разгорелось упорное сражение, которое не могло принести и подобия успеха.
Тем не менее в штабах еще не были потеряны все надежды. Ведь позади разбитой и отступающей армии «Краков» и уже полуокруженной армии «Лодзь» находился «главный резерв» — армия «Прусы», которая, как думали в Лодзи, Кракове и Варшаве, могла существенно изменить обстановку.
Армия «Прусы», согласно плану войны, должна была развертываться за внутренними флангами армий «Лодзь» и «Краков». Ей предстояло сосредоточиться в треугольнике Томашув — Мазовецки — Кель-це — Радом. К началу войны из девяти соединений армии «Прусы» прибыли по железной дороге и выгрузились только три. Остальные войска главного резерва 1 сентября еще отмобилизовывались, частично двигались в эшелонах или находились на погрузке.
* * *
Штаб немецкой группы армий «Юг» вечером 3 сентября считал, что поляки до сих пор ввели в действие еще только часть своих сил и что оказывать решительное сопротивление в пограничном районе они не собираются. В наибольшей мере штаб группы «Юг» угнетала та перспектива, что поляки сумеют избежать сражения западнее Вислы и Сана, выйдут из-под охватывающих ударов и сорвут тем самым весь германский стратегический замысел. Оценивая именно таким образом вечером 3 сентября обстановку, Рундштедт приказал войскам группы армий быстрым продвижением всех частей вынудить противника к сражению впереди Вислы и Сана, разбить образующиеся группировки. «При этом возникает необходимость, — писал он, — скорее добиться окончательного решения, не упуская из виду, что цель армии состоит в том, чтобы скорее продвинуться за Вислу и Сан».
Вечером 3 сентября штаб 10-й армии, приняв отход армии «Лодзь» за Варту и Видавку за ее полное отступление к Висле и считая ее разбитой, отдал войскам приказ на «продвижение вперед через Варту и переход в беспощадное преследование разбитого противника в направлении Варшавы». Впереди главных сил армии должен был действовать 1б-й моторизованный корпус. Он получил задачу «двигаться в качестве армейского авангарда... дальше через Пиотркув на Томашув». Здесь мы встречаем понятие «армейский авангард», под которым немецкое командование подразумевает выдвинутое впереди пехоты подвижное соединение.
* * *
Далеко не точная оценка действий польской стороны штабами группы армий «Юг» и 10-й армии привела к преждевременному вводу второго эшелона 10-й армии — 14-го моторизованного корпуса. Образовалось перенасыщение войск на главном направлении. Дороги оказались перегруженными, управление войсками нарушилось, и общие темпы наступления упали. Армия «Лодзь», отступившая к 4 сентября на главную позицию вдоль Варты и Ви-давки, начала свое последнее крупное сражение, пытаясь слабыми силами остановить натиск десяти германских дивизий. Это сражение получило название сражения на Варте и Видавке.
Закрепиться на новом рубеже армия не успела. На ее правом фланге Кресовая кавалерийская бригада отошла с рубежа Варты. Вслед за отступавшими немецкие передовые отряды захватили мосты через реку, и вскоре открытый фланг армии «Лодзь» был обойден с севера. На левом фланге армии «Лодзь» 1-я танковая дивизия дезорганизовала слабую оборону созданной здесь наспех группы генерала Тано и двинулась к северу, в тыл армии, на Пиотркув.
Генерал Руммель только около полуночи узнал о форсировании немцами Варты на плечах бегущей Кресовой кавалерийской бригады, о наступлении немецких танков к Пиотркуву и о других деталях той тяжелейшей обстановки, которая складывалась на фронте и о которой штаб так долго не имел сведений. Информация снизу вверх шла часами. Теперь командование армий все больше возлагает надежду на помощь армии «Прусы». Положение на левом его фланге, думал Руммель, мог поправить только сильный контрудар резервной армии, в который постепенно включились бы и левофланговые части армии «Лодзь». Поэтому в 22 часа 30 минут 4 сентября Руммель вызвал к телеграфному аппарату главнокомандующего и просил его о поддержке «главным резервом». Но Рыдз-Смиглы считал, что ввод армии «Прусы» преждевременен, так как неизвестно, в какую сторону повернут немецкие танки.
* * *
Резервная армия получила из Варшавы пассивную задачу: «обеспечить Пиотркув и узел Опочно». Армии «Познань» (все это время бесцельно стоящей перед полупустыми немецкими укреплениями Ме-зеритского укрепрайона) было приказано отойти в тыл, чтобы «после перегруппировки перейти в наступление». Такое решение вновь свидетельствовало о недооценке Главным командованием всей сложности обстановки на решающем участке фронта и незнании общего состояния войск. Все еще надеясь удержать армией «Лодзь» позиции на Варте и Видавке, оно теряло время, позволяя немцам все глубже охватывать ее фланги.
Польские войска складывают оружие
* * *
Наступило 5 сентября — последний день обороны армии «Лодзь» на главной позиции. В этот день правофланговая 10-я дивизия не смогла сдержать натиск четырех немецких дивизий. Массированными артиллерийскими ударами немцы проложили путь своей пехоте через тонкую нить польских боевых порядков севернее и южнее Серадза. Истекавшая кровью 10-я дивизия стала отходить под ударами авиации. Охватывающий маневр 10-й армии получал беспрепятственное развитие. Южный фланг армии «Лодзь» все глубже обходил немецкий 1б-й моторизованный корпус. Командование армии окончательно убедилось, что линия Варта — Видавка потеряна. В 18 часов 15 минут начальник штаба сообщил в штаб главнокомандующего: «10-я пехотная дивизия рассыпалась, собираем ее в Лутомиерск Поэтому оставляем линию Варта — Видавка, которую невозможно было удержать... Просим уведомить армию «Познань», чтобы направила 25-ю пехотную дивизию на Унеюв и Поддембнице для обеспечения себя... Положение тяжелое. Это — конец».
Через 15 минут Руммель в разговоре с Рыдз-Смиг-лы подтвердил оценку положения, данную его начальником штаба, и просил разрешить отступление, которое фактически уже совершалось на всем фронте. Ненужное согласие было получено, и штаб армии «Лодзь» отдал формальный приказ на отход своих разбитых, истекавших кровью полков в направлении города Лодзи. Сражение на Варте и Видавке закончилось.
Отступающие полки и бригады армии «Лодзь» постепенно превращались в толпы беглецов, густо разбавляемые по пути следования беженцами. Командование уже не руководило отступлением — большинство офицеров бросило вверенные им части и бежало в Лодзь и Варшаву. К позднему вечеру 5 сентября армия «Лодзь» прекратила существование как организованная вооруженная сила.
* * *
Теперь у польского командования оставалась лишь единственная надежда, что немецкая танковая группировка, двигающаяся через «ченстоховскую брешь», все же будет остановлена частями резервной армии «Прусы». Мы знаем, что армия «Прусы» к моменту ввода в сражение еще не успела сосредоточиться. 4 сентября в район Пиотркува прибыли только две пехотные дивизии (19-я и 29-я) и Виленская кавалерийская бригада. Эти соединения заняли оборону на широком фронте в значительном отрыве друг от друга. Связь со штабом армии «Лодзь» отсутствовала. Днем 5 сентября немецкая 1-я танковая дивизия вышла на подступы Пиотркува и при поддержке авиации атаковала 19-ю пехотную дивизию. Командир последней, как только начался бой, оставил свой командный пункт и уехал в штаб армии «договариваться о наступлении». Ночью на одной из дорог он наткнулся на немецкую танковую колонну и был взят в плен.
19-я пехотная дивизия отдельными группами отошла севернее Пиотркува, преследуемая передовым отрядом 1-й танковой дивизии, который вскоре оказался в тылах армии «Прусы». Это вызвало панику в войсках, вскоре распространившуюся на весь участок фронта вплоть до Варшавы. К утру 6 сентября 19-я пехотная дивизия поляков фактически разбежалась, и несколько позже большая часть ее солдат и офицеров была пленена.
Колонна польских пленных
Немецкие передовые танковые отряды, продолжая двигаться к северо-востоку, атаковали западнее Томашува только что прибывшие подразделения 13-й пехотной дивизии и нанесли им поражение.
* * *
Мысль о необходимости действовать активно все же не покидала командующего армией «Прусы» генерала Демб-Бернацкого, и поэтому когда он днем 5 сентября прибыл в штаб 29-й пехотной дивизии в Сулеюв, то немедленно отдал приказ о наступлении.
План командарма был прост: ударом всеми силами армии (к тому времени «все силы армии» составляла одна лишь 29-я пехотная дивизия; 19-я пехотная была разгромлена, 13-я понесла серьезные потери от немецких танков, Виленская кавалерийская бригада утратила связь с командованием армии) от Пиот-ркува и южнее, строго на запад, разбить немецкую 1-ю танковую дивизию. 29-я пехотная дивизия готовилась наступать двумя колоннами. Главная колонна формировалась в Сулеюве.
Город, особенно его окраины, был забит беженцами, ранеными, обозами, отходящими солдатами. Все это перемешалось, никто не знал, где что происходит, где дерутся и где отступают, отовсюду шли панические слухи. Налеты немецкой авиации увеличивали хаос. Сюда и явился во второй половине дня генерал Демб-Бернацкий. Он изменил ранее отданный приказ. Теперь предполагалось Виленскую кавалерийскую бригаду отвести за Пилицу и охранять ею переправы, а пехотными дивизиями — наступать. Будучи уверенным в выполнимости такого приказа, генерал около полуночи уехал из Сулеюва в Пиот-ркув. Близ окраины он был обстрелян немцами из города, и только случайность избавила его от плена. Теперь командующий стал гораздо яснее представлять сложность обстановки. Он немедленно вернулся в Сулеюв, где его настигла радиограмма из Главного штаба, информирующая об отходе армии «Лодзь» и приказывающая войскам армии «Прусы» отступить севернее Пиотркува. Демб-Бернацкий отдает приказ 29-й пехотной дивизии повернуть на север, а Виленскую бригаду решает отвести за Пилицу к юго-востоку. Но 29-я пехотная дивизия уже двигалась по нескольким дорогам на запад, выполняя предыдущий приказ о наступлении; связи с ней не было. Время шло. Офицеры, направленные в части, чтобы вручить новый приказ, не смогли их своевременно разыскать. Приказы вручались разновременно, дивизия стала расползаться в разные стороны и вскоре была разбита.
* * *
На этом закончила свое существование резервная армия «Прусы», а вместе с ней исчезла и последняя надежда польского командования изменить обстановку на юге. «Главный резерв» растворился в общем потоке событий, не оказав на их ход заметного влияния. Теперь для войск немецкой 10-й армии открывалась перспектива быстрого развития удара в Центральную Польшу.
В первый же день войны из Варшавы бежал президент Польши Мосцицкий — немцы от столицы Польской державы были еще в четырехстах километрах. 4 сентября начало паковать чемоданы, а 5-го удрало и все правительство — немцы все еще были в двух с половиной сотнях километров от Варшавы.
Многие офицеры Главного штаба, и особенно Верховный главнокомандующий, примерно со 2 сентября стали смотреть на войну как на проигранное дело. Именно в этот день Рыдз-Смиглы бросает в своем окружении известную фразу о неминуемом разгроме польской армии. Несколько дней спустя он называет проигрыш войны «фатальной неизбежностью». Правда, имелись люди, которые верили в возможность каких-то изменений событий к лучшему. Но, кроме помощи западных союзников, они не видели других реальных средств, могущих повернуть течение событий в желаемое русло.
Офицеры Главного штаба и ответственные руководители жили впечатлениями часа, быстро переходили от необоснованного оптимизма, вызываемого более или менее благоприятным сообщением, к упадку духа при получении докладов о событиях, которые постепенно развертывались на фронте и создавали у них, оторванных от полей сражения и замкнувшихся в обширном здании на одной из улиц Варшавы, самые зловещие картины.
Все это порождало крайнюю неуверенность руководства. Вспышки энергии перемежались моментами безразличия и пассивности. Методам управления был присущ формализм, который охватывает обычно штаб, когда руководители психологически смирились с поражением раньше, чем оно стало фактом на полях битв. Главный штаб шел за событиями, развертывающимися помимо его воли, и не мог подчинить их своему влиянию.
* * *
Правительство и президент Польши бежали из столицы, но у высшей гражданской администрации был законный повод к такому безоглядному бегству — директива, которую дал польской армии сменивший на посту диктатора Польши Пилсудского маршал Рыдз-Смиглы, главнокомандующий польской армией.
3 сентября (на третий день войны, напомню) он приказал Главному штабу: «В связи со сложившейся обстановкой и комплексом проблем, которые поставил ход событий в порядок дня, следует ориентировать ось отхода наших вооруженных сил не просто на восток, в сторону России, связанной пактом с немцами, а на юго-восток, в сторону союзной Румынии и благоприятно относящейся к Польше Венгрии...» Иными словами — маршал ориентировал своих офицеров не на организацию обороны по линии Нарев — Висла — Сан (с тыловой позицией, опирающейся на Брест-Литовскую цитадель и непроходимую для войск Беловежскую Пущу), а на безоглядное бегство к румынской границе.
Этот приказ — признак полного и абсолютного личного поражения маршала Рыдз-Смиглы; его войска еще сражаются, его солдаты умирают — он же уже списывает свою армию со счетов. Это, мягко говоря, измена — всего на третий день войны приказ главкома гласит не об уничтожении прорвавшихся немецких колонн и даже не об отводе войск на рубеж Нарев — Висла — Сан, а просто о бегстве. Дело в том, что означенный закуток польской территории у границы «союзной Румынии» (она им была союзная против СССР, а не против Германии!) был шириной едва ли 120 км, с запада ограниченный землями Венгерской короны (бывшей чехословацкой Подкарпатской Руси), с востока — советской границей, и не имел ни естественных, ни искусственных рубежей обороны. Отдать приказ о бегстве армии в это захолустье — значит, априори лишить ее каких бы то ни было намеков на организованное сопротивление. Бежать — и никаких гвоздей!
Приказ не говорил о том, чтобы сохранить в румынском приграничье остатки государственности; приказ ориентировал войска и гражданскую администрацию на безоглядное бегство. И с военной точки зрения этот приказ поражает. Для того чтобы с западных границ, от Познани, отвести польские дивизии на юго-восток, к восточным отрогам Карпатского хребта, им нужно было двигаться вдоль фронта наступающих немецких 10-й и 14-й армий, которые наступали на северо-восток, к Варшаве, почти семьсот километров! А польским дивизиям у Восточной Пруссии, в так называемом «Польском коридоре», надо было отступать на юг, параллельно с наступающими немцами.
Впрочем, на отступление войск маршал Рыдз-Смиглы и не рассчитывал — смешно бы было! Главное в этом действе польских главарей было совсем не спасение армии (с вариантом интернирования ее в Румынии). Главное было совсем в другом.
Действующие руководители Польши бежали из страны (обрекая ее на исчезновение как суверенного государства) вовсе не потому, что так уж боялись немцев (как пишет Ю. Мухин), или надеясь организовать в занюханных Залещиках свой польский Сталинград — Варшава для этого подходила намного лучше. Они бежали именно для того, чтобы Польша, захваченная Вермахтом, ПЕРЕСТАЛА СУЩЕСТВОВАТЬ КАК НАЦИОНАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО ПОЛЬСКОГО НАРОДА, в то же время де-юре продолжая оставаться в состоянии войны с Германией!
Иными словами — если бы президент Мосциц-кий и маршал Рыдз-Смиглы остались бы на польской территории (неважно, в Бресте, Каменце или Залещиках) — с ними бы немецкое политическое руководство вынуждено было бы подписывать условия капитуляции, а затем — ПЕРЕМИРИЯ. Любая война, сколь угодно долгая, всегда кончается миром — ибо войну ради войны ни один здравомыслящий политик не ведет. То есть немцы, имея перед собой полномочных польских представителей, руководителей государства — могли бы (по праву победителей), подвергнув Польшу разным гнусностям типа репараций, аннексий и контрибуций, навязать им подписание политического документа о прекращении германо-польской войны. И тогда бы война, объявленная Англией и Францией Германии в защиту Польши, «повисла бы в воздухе» — раз сама Польша в лице ее уполномоченных на то политических деятелей согласна с условиями, которые выдвигают немцы для заключения мира, то какого рожна в этом деле делать французам вкупе с просвещенными мореплавателями? Союзники получаются лишними! И им ничего не остается, как также свернуть свою шарманку на Западном фронте.
Бежав из страны, польские руководители передавали в руки своих западных «друзей» неубиваемый козырь — раз Польша де-юре НЕ ПОБЕЖДЕНА Германией как государство (мирного договора, венчающего ЛЮБУЮ войну, НЕ СУЩЕСТВУЕТ), раз польское правительство в изгнании продолжает вести с оной Германией войну (неважно, что это правительство располагает считаными единицами кораблей, сотней летчиков и десятком тысяч солдат и офицеров сухопутных войск), союзники на абсолютно законном основании ПРОДОЛЖАЮТ вести войну с Германией «за освобождение Польши»!
Именно для того, чтобы западные союзники Польши имели на руках практически вечную причину войны против Германии, и бежало польское руководство из пределов любезной Отчизны. Политические цели дельцов лондонского Сити и Уолл-стрита были для «вождей» Второй Речи Посполитой намного важней судеб тридцати пяти миллионов человек, доверивших им управление страной, — увы, этот прискорбный факт мы можем констатировать с полной уверенностью.
* * *
Немецкое командование полагало, что поляки, даже потерпев поражение в приграничном сражении, все же будут способны закрепиться на рубеже Нарев — Висла — Сан — и поэтому непрерывно посылало к востоку от Вислы авиаразведку. Немецкий Генштаб предполагал, что польское командование найдет в себе силы организовать «последний и решительный» бой наступающим немцам на естественных водных рубежах — не без шанса перевести скоротечную военную кампанию в длительную окопную войну, что немецким генералам совсем не улыбалось.
Но где там! Все польское военное руководство вкупе с ордами чиновников, плюнув на вверенные войска, бросилось бежать — сначала на восток, в сторону Бреста, а затем к румынской границе — и тревоги немцев оказались напрасными. All сентября до немецкого Генштаба дошла от румын информация: «Начался переход польских кадровых солдат в Румынию».
Зачем маршал Рыдз-Смиглы отдал этот немыслимый, пораженческий приказ? Ответ один: ему и правительству нужен был повод к бегству. Если бы войска отходили на рубеж Нарев — Висла — Сан и закреплялись там, а маршал, Генеральный штаб и правительство удрали бы в Румынию, то как бы это выглядело? А так — все красиво и элегантно, главком и Генштаб бегут на юг не просто так, а вместе с вверенными частями. Правда, бросая на произвол свою собственную страну — но какое дело польским вождям до своего народа? Главное — спасти свою шкуру...
* * *
А ведь за две недели до начала боев Гальдер записал в дневнике оптимистическую оценку Гитлером времени, необходимого для победы над Польшей: «Необходимо, чтобы мы в Польше достигли успехов в ближайшее время. Через 8 — 14 дней всему миру должно быть ясно, что Польша находится под угрозой катастрофы. Сами операции, естественно, могут продлиться дольше (6 — 8 недель)».
Наивный военный профессионал! Какие «6—8 недель»! Столько ждать не пришлось, уже 10 сентября Гальдер записал в своем дневнике, выделив шрифтом: «Успехи войск баснословны». Нельзя даже сказать, что немцы разгромили польскую армию; они этого просто не успели сделать. Ибо с бегством командования польская армия перестала быть армией, превратившись в миллион вооруженных мужчин, бесцельно слоняющихся по Польше, — и никаких осмысленных действий по сопротивлению немецкому нашествию просто не смогла предпринять. Немцы разбивали попавшиеся им на пути польские дивизии, в то время как другие польские дивизии, не подвергшиеся удару, ждали с моря погоды «с винтовкой у ноги».
Политическая география была в пользу немцев — очертания немецко-польской границы, которая на обоих флангах (на севере и юге) глубоко уходила на восток, охватывая полукольцом западную половину Польши, позволяли запланировать один удар с севера, вдоль Вислы, второй — с юга, западнее Кракова, на Варшаву. И где-нибудь в районе Ловима соединить танковые клинья и этим окружить польские армии в западной части Польши.
Уже через три дня наступления первоначальный стратегический немецкий план безнадежно сломался — но не потому, что встретил ожесточенное сопротивление польских войск. Он рухнул совсем по другой причине.
Немцам этот план сорвало польское Верховное командование. Оно фактически утратило волю к сопротивлению, уже на третий-четвертый день войны прекратив руководить войсками, в результате чего польские части оказались предоставленными сами себе. Какие-то полки и дивизии ожесточенно сражались, какие-то пребывали в напряженном ожидании приказов вышестоящего командования (которые, если и приходили, безнадежно запаздывали), какие-то разваливались при первом же столкновении с немецкими разведгруппами — но армия уже к исходу 10 сентября перестала быть армией, и многие части начали хаотичный отход на восток, за Вислу. Что заставило немцев стремительно корректировать первоначальные планы своего наступления — для того, чтобы довершить разгром польских частей уже на правом берегу Вислы.
Среди рядовых и младших офицеров польской армии постоянное отступление (зачастую даже без огневого контакта с наступающим где-то за горизонтом врагом) вызывало массовые разговоры о предательстве и измене. Целые дивизии Войска Польского в конце этой действительно странной войны капитулировали, не успев сделать по врагу ни одного выстрела! Горечь отступления по родной земле, укоризненные взгляды бросаемого на произвол судьбы населения, полное непонимание обстановки — все это в конце концов привело к «битве на Бзуре» — сражению столь же бессмысленному, сколь и героическому, по своему нравственному накалу равноценному подвигу крейсера «Варяг». Армия «Познань» и части армии «Поможе», сойдясь в безнадежной битве с 8-й немецкой армией, доказали немцам, что польский солдат способен геройски умереть — увы, польское Верховное командование доказало всему миру, что способно лишь трусливо бежать.
* * *
К 6 сентября перед 10-й немецкой армией уже не существовало организованного польского фронта. Немецкие подвижные войска устремились по всем дорогам к северо-востоку, на Раву-Мазовецкую и Радом. Дальнейшую задачу моторизованных корпусов штаб 10-й армии рассматривает как преследование разбитого врага и 6 сентября отдает приказ:«Противник находится в полном отступлении к Висле южнее Варшавы. Варшава будет очищена. 10-я армия беспощадно преследует отступающего противника и прорывается на линию Вислы: Пулавы — Гура Калъвария. Чтобы преградить противнику переход через Вислу, будут созданы три группы преследования: справа 15-й моторизованный корпус, в середине 14-й моторизованный корпус, слева 16-й моторизованный корпус...» Понятие «армейский авангард», введенное 4 сентября по отношению к 16-му моторизованному корпусу, заменяется понятием «группы преследования» — ибо польские войска, фактически прекратив сопротивление, начали хаотичный отход на юго-восток, пытаясь выполнить приказ своего главкома.
Польский фронт на юге окончательно рушился.
14-я немецкая армия достигла подвижными частями реки Дунаец у Тарнува. 8-я армия приближалась к Лодзи и верховьям Бзуры, где вскоре разыгралось еще одно кровопролитное сражение. Но это сражение уже ни на что не влияло — катастрофа польской армии становилась неизбежной.
Представитель французской армии при польском Генштабе, незнакомый с хитромудрой политикой своих вождей, 10 сентября доложил в Париж, что «здесь царит полнейший хаос. Главное польское командование почти не имеет связи с воюющими армиями и крупными частями.... Не имеет ровно никакой информации о продвижении неприятеля и даже о положении своих собственных войск информировано очень неполно или вовсе не информировано. Генеральный штаб распался на две части... Польская армия собственно была разгромлена в первые же дни».
* * *
Эта война, несмотря на ее неприлично короткий характер, полна мифами, сварганенными польскими послевоенными «Мюнхгаузенами» и битыми в России немецкими генералами. Первые писали о героизме польской армии, о подвигах, о величии духа, вторые — о вопиющих глупостях, сотворенных за несколько дней этой войны Войском Польским.
К числу последних, безусловно, относятся конные атаки польской кавалерии, которые на фоне тогдашней «войны моторов» воспринимались как романтический анахронизм и породили известную легенду о храбрых, но безрассудных уланах, бросавшихся с пиками и саблями на немецкие танки. Созданию этого мифа немало способствовал генерал Гудериан, изо всех сил популяризировавший «природную дикость» поляков, пытавшихся подобными архаичными методами бороться с могучей машиной — творением военного и технического гения германского народа.
Да, было дело — в кровавом сентябре 1939 года польская кавалерия действительно совершила по крайней мере шесть атак в конном строю. Однако только две из них характеризовались наличием на поле боя немецких бронеавтомобилей (Гсентября под Кроянтами) и танков (19 сентября при Вульке Венгловой), причем в обоих эпизодах бронетанковая техника не была целью атаки кавалерии. Да и вообще в польской кавалерии конная атака (szarza) была скорее исключительным видом боя — устав предписывал коннице перед боем спешиваться. Инициатива конных атак 39-го года исходила, как правило, от самих командиров кавалерийских частей и подразделений, а в одном случае (под Калушином) польский эскадрон атаковал подобным образом вследствие неправильно понятого приказа старшего начальника.
На самом же деле бравые польские уланы в это время все чаще вместо «ура» кричали знаменитое «Панове, уцекай!». Этот бодрый клич появился сразу же после того, как они убедились, что у еще недавно доведенной западными союзниками до нищеты и экономического коллапса Германии оказалось «столько железа» (для танков), что они вполне смогут доехать на нем до Смоленска.
Может быть, польская армия и сражалась бы беззаветно, мужественно и до последнего солдата. Может быть, уланы и стрелки грудью бы стояли против немецких танков. Все может быть — но в этой битве не было бы уже никакого смысла.
Потому что (цитирую Типпельскирха): «Когда польское правительство поняло, что приближается его конец, оно 6 сентября бежало из Варшавы в Люблин, оттуда оно выехало 9 сентября в Креме-нец, а 13 сентября — в Залещики — городу самой румынской границы. 16 сентября польское правительство перешло граничу. Народ и армия, которая в то время еще вела последние ожесточенные бои, были брошены на произвол судьбы» (Курт фон Типпельскирх. «История Второй мировой войны», т. 1, с. 23-25).
Впрочем, надо отметить, что столь позорное поведение высшего руководства — отнюдь не есть прерогатива исключительно польских главарей. Бывало подобное и в нашей истории.«Гетман сегодня около четырех часов утра, позорно бросив нас на произвол судьбы, бежал! Бежал, как последняя каналья и трус! Сегодня же, через час после гетмана, бежал и командующий нашей армией генерал от кавалерии Белоруков» (Михаил Булгаков. «Белая гвардия»).
* * *
16 сентября Польша лишилась военного и гражданского руководства. К рассвету 17 сентября территория бывшей Польши стала бесхозным проходным двором, территорией «для разного рода неожиданностей».
Были, конечно, и поляки, защищавшие Польшу, и были даже героические и самоотверженные действия отдельных польских частей и подразделений — но на фоне предательства своей страны польским Верховным руководством все это не имело никакого смысла.
Впрочем, в своем большинстве польский офицерский корпус оказался, увы, не на высоте. Почему? Потому что Войско Польское продемонстрировало немыслимое (для армии, только что вступившей в войну) соотношение между убитыми польскими офицерами и солдатами. Обычно в первые недели войны офицеров гибнет непропорционально много, а потом, когда армия становится более опытной, это отношение снижается до 1:10 — 1:12. Например, во французской армии в боях 1940 года на 10 убитых офицеров приходилось 23 солдата — фронт рушился, и офицеры собственным примером пытались заставить солдат сражаться.
В польской же войне 1939 года на одного убитого польского офицера приходилось более тридцати двух убитых солдат! Польских офицеров гибнет в двенадцать раз меньше, чем французских!
При упорной обороне или в контратаках офицеров должно погибать много — если армия только что отмобилизована, стойкость ее надо поддерживать, в том числе личным примером, офицерам. Отсюда — неизбежные высокие потери офицерского корпуса.
Если же офицеров погибает очень мало — это либо армия высокопрофессиональна и ее комсоставу нет нужды подставлять свои головы под пули — либо этот комсостав позорно бежит впереди своих же бегущих солдат, подальше от вражеских пуль и осколков.
Поскольку польская армия сентября 1939 года ну никак к высокообученному войску отнесена быть не может — значит, в нашем случае более вероятен второй вариант.
То есть польские офицеры, бросив вверенных им солдат, элементарно бежали с поля боя — отсюда и их сверхнизкие потери убитыми.
И еще одно крайне прискорбное соотношение цифр. На 1967 убитых в сентябре польских офицеров приходится 28 тыс. взятых в плен! Как пишет Ю. Мухин: «Немцы убивали одного польского офицера—и 14 сразу сдавались на милость победителя».
Это много. Это немыслимо много. Это катастрофически много для армии, за сутки до войны грозившей врагу взять его столицу. И это позорно много для государства, готовившего свою армию к войне именно с этим врагом все годы ее существования.
* * *
Общее число убитых за Родину польских военнослужащих за почти шесть лет войны — 123,2 тыс. человек. Это составляет 35 убитых на 10 тыс. населения. Советская Армия потеряла в боях с немцами и их союзниками 8 668 тыс. человек, что на 10 тыс. населения составляет 458 человек — в тринадцать раз больше, чем сбежавшее от врага Войско Польское! Ладно Советский Союз, но даже Англия, сражаясь за Польшу, на 10 тыс. населения потеряла 58 человек! А ведь Англия, в отличие от СССР, формально вступила в войну за освобождение Польши.
Маршал Рыдз-Смиглы и его генералы и офицеры не просто проиграли битву, не просто потерпели поражение в войне. 16 сентября 1939 г. «санацион-ная» Польша безоговорочно утратила право на национальную гордость, ее офицеры — на честь, ее генералы — на доблесть, а ее правители — на простую человеческую совесть и уважение своего народа.