Торжественно одетый в белую просторную рубашку с короткими рукавами, благоухая дорогим одеколоном, Костя Ильяшин шел по набережной, а внизу, сияя отраженными золотыми куполами, дробился и дрожал от набежавшей волны Кремль. Локоть он бережно прижимал к своим ребрам, поддерживая легкую девичью ручку, — рядом с ним мелко вышагивала Лиля, четко, как на параде, звеня острыми каблуками.

— Да, — задумчиво пробормотал Ильяшин, глядя на изогнувшиеся над рекой мосты, — простить себе не могу, что оставил его одного.

— Ты о чем? — удивилась Лиля, но тут же поняла и согласно кивнула.

— Он понял, наверное, что после опознания голоса терять ему нечего, и решил избежать наказания, — с горечью продолжал Костя. Ему было жалко, что результат кропотливой работы всей оперативной группы пошел насмарку, преступник скрылся от карающих органов, хотя бы и ценой собственной смерти.

— А ты что делал в это время?

— Оформлял показания Жмурова и понятых. Жмуров сразу опознал его голос. Я как чувствовал, что он не врет, — у меня есть какое-то особенное понимание психологии преступника.

— А почему же это понимание не помогло предотвратить самоубийство? — как всегда с подковыркой, спросила Лиля.

Она была особенно хороша в этот вечер, и поэтому Костя не решился спорить. Синие джинсы облегали красивое тело, волосы свободно трепал ветер и бросал их в сторону так, что иногда они задевали щеку ее спутника. Глупо было сердиться на такую девушку в дивный вечер.

— Алтухов не преступник… То есть преступник, конечно, но не такой, как Жмуров, — у него еще не выработалась стандартная психология. Поэтому мы и не могли его так долго раскрыть. Он совершал нелогичные поступки. Все его действия не вписываются в картину преступления. И вообще он был странный, неадекватный действительности. Я думаю, он вошел к ней (дверь-то была открыта, она ждала Кабакова), устроил скандал и поднял на нее руку. Но потом опомнился, испугался и решил скрыть все под видом амнезии. Потому и из больницы удрал. Помнишь вторую пулю? Я думаю, что она пыталась защититься от него. Но не удалось.

— Слушай, а чем он ее, а?.. Ничего не нашли?

— Мне в голову приходит только одна идея, простая до безобразия. Он ударил ее виском об острый угол кровати. Я осматривал спальню еще раз и нашел на черной простыне пятно крови. Его не заметили при первом осмотре — черное на черном. Экспертиза подтвердила, что это кровь Шиловской, характер височного ранения полностью соответствует контуру деревянного резного элемента. К тому же Алтухов оттащил ее на середину комнаты — если бы не это, ребус оказался бы проще.

— Но какой у него был мотив убивать Шиловскую, не понимаю, — вздохнула Лиля. — К сожалению, все точки над «и» мог бы расставить только сам Алтухов.

— А для меня картина вполне ясна… Я только не понимаю поведения Шиловской. Она принимает таблетки с желанием умереть, но защищается, когда он хочет ее убить. Правда странно?

— Ты читал «Голую правду»? Там все написано. Не совсем прозрачно, конечно, с поправкой на литературный витиеватый стиль, но все ясно. Я даже выписала то место. Хочешь прочитаю?

— Давай валяй.

Лиля достала из крошечной сумочки разлохмаченную записную книжку и стала тихо читать:

— «Не это ли счастье: раздираемой изнутри страшными резями, которые будут рвать мое тело на куски остервенело, как стая голодных бродячих псов, — метаться, цепляться длинными ногтями за его дрожащие руки, оставляя на них глубокие розовые следы, впиваться зубами в мякоть его ладони, имея на это полное право, и между рвущими душу стонами плакать сладкими слезами, как будто от боли, а на самом деле — от любви… Не это ли счастье, единственно доступное мне теперь, теперь, когда мосты сожжены, брода нет, переправы тоже и оба берега моей жизни обстреливаются из крупнокалиберной артиллерии? Не это ли единственная достойная меня возможность счастья и единственное наказание для него? Я не Господь Бог, я только орудие в его старых веснушчатых руках, и пусть он действует как хочет — карает, милует. Если решит, что я должна остаться в живых, — я буду жить, если я должна умереть — я умру. Да будет так!.. — так думала я, когда играла последнюю сцену в фильме «Сказка, рассказанная осенью», так думаю и сейчас».

Лиля закрыла книжку и негромко спросила Ильяшина:

— Понял?

— Может быть, ты права, но я не сильно в это въехал. Слишком уж цветисто написано. Такая тонкая игра чувств не в моем вкусе. Это по вашей, женской, части. Но, наверное, что-то в этом есть… Теперь понятно, почему она написала письмо — чтобы оправдать Кабакова и заодно заставить его посильнее помучиться. Сволочной принцип! Все было бы так, если бы не злосчастный Алтухов. Никто не знает, что между ними произошло… К сожалению.

— Да, или к счастью, — задумчиво сказала Лиля, подойдя к парапету, и, склонив голову, стала наблюдать за движением щепки около гранитной стены, о которую билась темная вода реки.

— Да, недаром говорят, что преступника тянет на место преступления, вот он и лез в самое пекло.

Острая, с загнутым желтоватым краем щепка вздымалась над водой, как нос крошечного суденышка, скакала по волнам, то уходя в глубину, то всплывая в самой гуще водоворота, который образовался там, где под водой выходили трубы подземного дождевого стока. Щепка боролась, захлестываемая волнами, скользила между струями воды, стараясь вырваться в спокойную тихую заводь, но ветер гнал на нее новые крошечные валы. Они накрывали щепку и толкали ее туда, где сплетались холодные воды реки и теплая дождевая вода, несущая первые знаки осеннего увядания: желтоватые пятна листьев, лепестки осыпавшихся астр, зеленые самолетики канадских кленов, сорванные сильными, упругими струями ливня.

— Мы так никогда и не узнаем полной правды. Точнее, «голой правды», — сказал Ильяшин, осторожно обхватывая плечи Лили, зябнувшие от вечерней сырой свежести.

— Да, никогда, — отозвалась она эхом, расширив печальные потемневшие глаза, в которых, отражаясь, широко текли воды реки. — Никогда!..

Щепка, гонимая тяжелыми волнами, размеренно билась о береговой гранит, подскакивая на гребнях, пока мощный порыв ветра не ударил ее, подбросив особенно высоко, и сразу же, подхватив хрупкое продолговатое тело, мощное сильное течение отнесло ее от берега; бережно держа ее на плаву, как будто маленький корабль, река плавно понесла ее в открытое море.