Через неделю на стол Вешневу лег обзор деловых обстоятельств жизни некоего клиента, к которому с недавнего времени фирма «Нескучный сад» испытывала необыкновенный интерес. Обзор вкупе со сведениями, представленными неким анонимным лицом, долгое время работавшим под началом этого клиента и сумевшим завоевать его почти полное доверие, давал полное представление о круге деловых интересов интересующего лица и детально описывал его финансовое положение.
Этот доклад, в свою очередь переработанный и сильно сжатый, лег в виде докладной записки на стол главы фирмы и был в свою очередь тщательно изучен. Кажется, это был очень, очень интересный доклад, потому что, пробежав его глазами, Раиса Александровна откинулась на спинку кресла и улыбнулась — никому, самой себе.
Они договорились на крупную сумму. Вешнев (Парнов имел дело в фирме только с ним и считал его за главного) вообще сказал, что у них сейчас полно работы и прием новых клиентов временно прекращен. Но для него они сделают исключение. Он, можно сказать, их постоянный клиент, поскольку его супруга уже имела удовольствие воспользоваться их услугами.
— Вы хотите один или с женой? — спросил Вешнев. — Кстати, обычно мы не обслуживаем супружеские пары — слишком уж сложно подобрать вариант приключений, устраивающий сразу двоих.
— Я один, — сказал Парнов. — Мы с женой предпочитаем отдыхать по отдельности. И, если можно, сделайте так, чтобы красивых женщин было побольше…
Он подумал, что если уж Кристина без зазрения совести развлекалась на полную катушку с эмиром, то ему уж сам Бог велел отдохнуть от супружества…
— Ждите, — сказал Вешнев. — Ваш сценарий уже запущен в разработку.
Парнов и не заметил, как начался его сценарий. Вымысел и ирреальность постепенно, как туман, выползающий из лощины, проникли в скучные будни. Невозможно было понять, какое из событий — реальность, а какое — подстава, умело инсценированная персоналом «Нескучного сада».
Сначала, томясь ожиданием по обещанным приключениям, он принимал любое необычное происшествие за стартовый сигнал пистолета, возвещающий о начале сумасшедшей гонки. И ошибался. Ночной звонок по телефону, разбудивший его во время какого-то необыкновенно яркого и необычного сна, красивая девушка с обещающей улыбкой на устах, с которой он столкнулся в вестибюле собственного офиса, драка на бензоколонке, нечаянным свидетелем которой он стал, — все казалось ему первой волной того стремительного потока, который унесет его в вихре лихо закрученного по-голливудски сюжета.
Но ничего не происходило. Ночной звонок оказывался ошибкой какого-то нетрезвого полуночника, улыбающаяся девушка исчезала за вращающейся дверью — это была, по сведениям охранника в вестибюле, всего-навсего банальная распространительница косметики «Мэри Кей», драка на бензоколонке, так бодро начавшаяся с размахивания пистолетом, рассосалась так же внезапно, как и завязалась.
В последнее время он томился ожиданием, нервничал, путался в своих мечтах и желаниях, воображая себе нечто совершенно фантастическое — не то любовную связь с гуманоидами, не то путешествие к Северному полюсу на слонах, не то избрание себя президентом страны со званием генералиссимуса и полномочиями диктатора.
На вежливый звонок в фирму с вопросом о часе X — времени, когда запустится в оборот его сценарий, гиперлюбезный голос ответил, что фирма не обязана оповещать клиента о начале операции, дабы не разрушать, как было сказано, «целостности художественного восприятия ситуации». Оставалось только ждать.
Все началось с обычного. Алексей Михайлович ехал вечером с работы. Ему осталось еще закончить кое-какие дела по соглашению о паевом участии в организации сети заправочных станций. Дело было в общем-то уже на мази, оставалось только заехать к нужному человечку и подмахнуть кое-какие бумаги, правда побыстрее, потому что вскоре должен был решаться вопрос о выдаче разрешения на строительство.
Машина мягко скользила в вечернем потоке автомобилей, окутанная сизым маревом выхлопных газов: смог висел над дорогой, как душная подушка, прижатая к городу высоким давлением; жаркий антициклон уже который день неподвижно стоял над Москвой, измучив жителей духотой и палящим солнцем. Была пятница, и поток машин устремился из города на лоно природы. Мечтая о кружке прохладного пива после работы, шофер (он работал у Парнова недавно) что-то тихонько мурлыкал себе под нос, вертел головой на перекрестках, с удовольствием рассматривая голые ноги и плечи истомленных жарой женщин, тех, что помоложе.
Алексей Михайлович в это время записывал в электронный блокнот план неотложных дел на понедельник. Его пальцы бегали по клавиатуре, лоб сосредоточенно хмурился, выуживая из памяти осколки важных мыслей.
Вдруг машина, до этого исправно и тихо рычавшая с интонацией укрощенного зверя, захлебнулась и встала в самом центре перекрестка.
— Что такое, Витя? — хмуро спросил Парнов и подумал: еще чего не хватало, застрять, когда его ждут на другом конце города.
— Сейчас погляжу, — флегматично ответил Витя и полез в горячее нутро автомобиля.
Парнов сидел в салоне, с тоской посматривая на часы, и то и дело вытягивал голову, стараясь по Витиному лицу оценить размеры поломки.
— «Техничку» надо вызывать, — спокойно заключил шофер, закрывая капот и неторопливо вытирая руки промасленной ветошью. — Сам не справлюсь…
— Да ты с ума сошел! — закричал Парнов. — Мне через двадцать минут нужно быть на Ленинском, а ты говоришь — «техничка»!
— Трамблер полетел, — разводя руками, сетовал шофер. — Что я могу сделать?
Прихватив портфель с бумагами, Парнов из прохладной машины с тихо гудящим кондиционером вылез в гремящее пекло раскаленной улицы. Оставалось отдаться в руки таксистов или погрузиться в классово чуждый мир общественного транспорта.
Однако все машины, тормозившие около Парнова, отчего-то не желали ехать в нужную ему сторону. Время поджимало. Парнов решил: стоит рискнуть здоровьем и новым костюмом и влезть в переполненный потными телами троллейбус, только что медленно подкативший к остановке. Он, выдохнув воздух, втиснул свое плотное тело между блестящим потом мужичком в растянутой майке с явственным запахом перегара, явно заменявшим ему и одеколон и дезодорант, и немолодой леди с сеткой пустых бутылок из-под пива в надвинутом на самые брови шерстяном платке. Мгновенно тело под рубашкой и пиджаком покрылось противной испариной. Воздуха в троллейбусе катастрофически не хватало, и приходилось повыше задирать голову, чтобы поймать открытым ртом случайно влетевшую в окно молекулу кислорода.
Так Парнов трясся между небом и землей, жалко тараща по сторонам свои желтоватые глаза, пока на остановке возле метро дверь не раскрылась и не выплюнула основную массу пассажиров. После этого в салоне стало немного легче. Алексей Михайлович отер рукой пот и оглянулся по сторонам в поисках свободного местечка. Его взгляд невольно задержался на девушке, которая стояла спиной к нему и читала книжку. У нее была трогательная длинная шейка, окаймленная пушистыми завитками волос, в вырезе летней кофточки виднелись торчащие лопатки, которые напоминали сложенные на спине крылья, а тонкие руки с едва набухшими зачаточными шариками мускулов цепко держались за поручни.
Рефлекторно, не задумываясь над своими действиями, Алексей Михайлович пробрался к ней поближе и автоматически заглянул через девичье плечо. Вместо убористого типографского текста, он увидел белый лист бумаги с размашистой рукописной надписью ярко-красным фломастером: «Я хочу тебя, Алексей». Парнов неожиданно для себя покраснел и отвернулся.
«Что за чушь! — подумал он и стал пристально смотреть в окно, стараясь сообразить, по какой улице движется троллейбус, но не узнавал ландшафта. — Но какое совпадение…»
— Какое совпадение, меня тоже зовут Алексей, — произнес он на ушко девушке с давно подзабытой интонацией заправского ухажера. Пока есть время, можно и пофлиртовать, в конце концов, это его ни к чему не обязывает.
Девушка повернула лицо, и Парнов обомлел — она была абсолютно и потрясающе красива. Она улыбнулась ему одними глазами (глаза у нее были абсолютно зеленые, как малахит, полированный искусным камнерезом и вдобавок политый водой для влажного блеска), затем молча отвернулась и захлопнула книгу.
Парнов забыл о том, зачем очутился в троллейбусе. Он видел перед собой только лукавые зеленые глаза, узкую спину и завитки волос вокруг шеи.
Девушка еще раз оглянулась, обожгла его быстрым взглядом и стала проталкиваться к выходу. Плохо соображая, что делает, Парнов невольно последовал за ней.
— Послушайте, — смущенно пробормотал он, наклоняясь к розовому уху, — послушайте…
Троллейбус внезапно встал, как будто споткнулся о невидимую преграду, и распахнул двери.
— Машина дальше не пойдет, — зло и раздраженно просипел водитель по громкой связи. — Обрыв контактного провода!
— Дьявол! — Парнов стиснул зубы и вышел из троллейбуса. Он огляделся — вокруг стояли одинаковые серые дома с одинаковыми пыльными деревьями вокруг. Таблички с названиями улиц на стенах домов были разбиты. Народу почти не было видно — только пара старух на углу в очереди за яйцами с машины, но и они маячили далеко.
Взглянув на часы, Алексей Михайлович понял, что безнадежно опоздал. Он повертел головой — стройная фигурка девушки с зелеными глазами постепенно удалялась.
«Хоть бы спросить, как отсюда выбираться», — подумал он и заспешил ей вдогонку. Девушка как будто почувствовала на себе его взгляд и оглянулась, улыбаясь одними глазами.
Вынув из кармана платок и вытерев выступившую на лбу испарину, Парнов поспешил следом. Девушка также ускорила шаг, изредка оглядываясь. Сильно потея, Парнов перешел на бег — и девушка чаще засеменила ножками.
— Эй! — крикнул он и слабо махнул рукой. — Подождите! Я только хочу вас спросить!
Девушка бежала от него со всех ног.
Поняв бесцельность дальнейшей погони, Парнов остановился. Девушка остановилась тоже, затравленно оглядываясь. Грудь ее вздымалась от бега, глаза влажно сверкали. Было тихо и безлюдно. За густыми деревьями виднелось темное жерло подъезда.
Девушка не уходила. «Ждет, — мелькнула мысль в голове Парнова. — Ждет, что я предприму». Все происходящее было так естественно и в то же время странно, что он не мог понять, что происходит.
Вдруг на плечо ему опустилась чья-то жесткая рука.
— Ты зачем девушку преследуешь, козел старый! — прогремел над ухом сиплый грубый голос.
— Да я… — Парнов оглянулся.
Перед ним стоял высокий парень в тренировочных штанах, фигурой будто скопированный со Шварценеггера. Лоб его был шириной не более двух пальцев, шея толстая и короткая, подбородок — выдающийся вперед. Короче, у него был вид типичного качка из провинции. С этим контингентом Парнов давно не сталкивался, однако исходящая от парня смутная угроза заставила его пропустить мимо ушей обидную реплику о козле, да еще к тому же старом. Кроме того, парень мог оказаться приятелем или родственником зеленоглазой и, может быть, имел полное моральное право защищать ее от преследования.
— Да я хотел только спросить… — растерянно пробормотал Парнов.
— Чего спросить, чего тебе надо? — с вызовом надвинулся на него незваный защитник угнетенных. — Чего, в нюх захотел?
Парнов «в нюх» не хотел, но стерпеть оскорбления не мог.
— Да пошел ты, — нехотя отозвался он, замечая боковым зрением, что девушка не уходит, молча наблюдая за происходящим.
— Чего?! — взвился «Шварценеггер» в тренировочных штанах, растянутых на коленках. — Ах ты, пидор!
— Отвали, — хмуро процедил сквозь зубы «старый козел» и «пидор» одновременно, вспомнив суровую дворовую юность. — Если не хочешь схлопотать…
И тут же чувствительный меткий удар превратил нос Парнова в мокрое бесформенное месиво. Он инстинктивно замахал руками, стараясь достать до обидчика, но тот на пружинящих ногах прыгал вокруг него, ядовито приговаривая:
— Ну давай, давай…
Началась драка — бестолковая, дурацкая, когда один из дерущихся не имеет ни желания, ни возможности драться, в то время как другой полон истинно комсомольского энтузиазма и выдает тумаки так же умело, как торговка семечками свой товар.
Пару раз кулаки Парнова отскакивали от твердого, как доска, живота неприятеля, в то время как кулаки обидчика молотили его живот с прилежностью, с какой добрая мать взбивает на ночь подушку любимому дитяте. Кроме того, почему-то его нос особенно полюбился противнику и вскоре на светлый летний костюм закапали черные горячие капли.
— Ах ты, гаденыш, — были последние слова Парнова, перед тем как улечься на землю и доверчиво приникнуть щекой к грязному асфальту, причем в кожу больно впилась зубчиками пивная пробка. Дальше все было черно и тихо, как в желудке у негра в безлунную ночь…
…Парнов пришел в себя от влажных и ласковых прикосновений. Он приоткрыл заплывший глаз — перед ним на коленях сидела та самая девушка и осторожно обтирала лоб мокрым платком. Ссадины на лбу и на щеке жестоко щипало от прикосновений, но взгляд зеленоглазой был исполнен такого сочувствия и нежности, что это подействовало на «раненого» лучше оживляющей воды.
Кряхтя и сдерживая стон, он осторожно поднялся. Девушка, бережно поддерживая его под руку, повела к дому.
— Куда мы? — слабо шепнул пострадавший не в силах сопротивляться.
Девушка не отвечала. Они поднялись на третий этаж и вошли в обыкновенную квартиру. Усадив избитого в кресло, зеленоглазая неслышно удалилась, скользя как ночная тень.
Девушка, по всей видимости, оказалась глухонемой. Она ничего не говорила, а на все вопросы Парнова отвечала только кивком или жестами. Она была совершенно необыкновенно, фантастически красива — и притом немая. Неспособность ее говорить вызвала в Парнове странное чувство жалости, страха, какой-то заманчивой таинственности, ощущение опасности, вкус необыкновенного приключения.
Она повела его в душ, сама раздела быстрыми умелыми руками, вымыла, едва касаясь его тела нежными движениями, — Парнов немного смущался, неожиданно оказавшись в чем мать родила перед новоявленной Афродитой, но ведь она была глухая, она не слышала его оправданий. К тому же она была немая и не могла никому рассказать о том, что происходит, — и это отчего-то его успокаивало.
Потом они сидели на ковре посреди комнаты. Тихо канючила музыка, создавая необходимый романтический антураж. Они пили вино из дымчатых, запотевших от холода бокалов, ели виноград — девушка брала виноградину в рот, зажимала острыми белыми зубами и подносила ее к губам своего визави. И постепенно все непонятнее было, где кончался виноград, а где начинался бесконечно долгий поцелуй. Они не говорили, им достаточно было жестов, улыбок, взглядов — вечного языка тела, который уничтожает барьеры, сближая короля и свинарку.
Дальнейшее представлялось Парнову странной комбинацией в калейдоскопе, хаотичным нагромождением обрывков сна, цветных пятен, сумасшедших поступков и еще чего-то такого неизъяснимого, от чего остался странный сладковатый привкус во рту и ощущение бесконечного падения в пропасть. Он помнил только извивающееся в его руках золотистое тело, шелковистые волосы, укрывшие его полупрозрачным покрывалом, малахитовый блеск влажных глаз, острый язык, проникающий в глубь его полуоткрытого горячего рта, прохладу мелких зубов — и мучительно прекрасный заключительный стон, отозвавшийся грозовым раскатом где-то за окнами.
Потом он заснул — провалился в приятную черную бездну, сладкую и липкую, будто рот девушки, только что евшей леденец. Он спал долго, но без снов, спал и не мог проснуться, не мог разлепить глаза, хотя его тело уже хотело новой погони, новых объятий. Еще находясь под дремотной пеленой сна, не открывая блаженно слепленных сном глаз, он уже начал новые ласки, отыскивая потаенные места, открытые им накануне, места, в которых, он знал, было новое блаженство, новое счастье, новый мир…
Его рука прошлась по гладкой коже, дурманно пахнущей чем-то горячим и пряным, едва коснулась выпуклого соска, поднялась по плавному изгибу шеи, затронула колючий шершавый подбородок — и недоуменно замерла. У того сладостного тела, которое сводило его с ума накануне, была такая же нежная кожа, такая же плавная шея, выпуклый сосок, но у него не могло быть такого шершавого и колючего подбородка! Никак не могло!..
Парнов приоткрыл было глаза, но в комнате было еще темно. В это время лежащее рядом тело с готовностью отозвалось на нежный призыв и прижалось к нему, точно изнывая от страсти. В ответ на прикосновения нежные пальцы погладили его, опускаясь по животу, и он блаженно зажмурился, ища губами податливые мягкие губы…
Вместо этого губы вновь уткнулись в что-то жесткое и колючее, как верблюжье одеяло. Не веря собственным ощущениям, рука Парнова стала пробираться вдоль лежащего рядом тела, двигаясь осторожно, как будто разведчик на вражеской территории. Плоский и упругий живот с нежной молодой кожей закончился, рука погрузилась в жесткие завитки, потом стала пробираться все ниже и ниже. Но о ужас!
— Ай! — Парнов вскочил как ошпаренный и спрыгнул с кровати.
— Ну чего ты, — недовольно произнес грубый мужской голос и примирительно-нежно закончил: — Иди-ка сюда! Ну!
Ничего не соображая со сна, Парнов суетливо стал искать свою одежду, но вместо нее в темноте он нашарил бутылку, ногой раздавил гроздь винограда, с гневом вытер ступню об ковер и тут же с хрустом смял валявшийся возле кровати бокал.
— Ну чего ты, брось ломаться, иди сюда! — послышался требовательный мужской голос, в котором уже сквозили обманутые ожидания, нетерпение пылкого любовника и ночная, с ума сводящая горячка. — Ну все же классно было, чего ты!..
Крепкая мускулистая рука нашарила ногу Парнова и страстно повлекла ее к себе.
— Оставьте меня! — истерически взвизгнул Алексей Михайлович, пытаясь освободиться. — Вы не смеете!
Наконец он дрожащей рукой нашарил выключатель на стене. Вспыхнул ослепительный свет.
Парнов в ужасе увидел остатки вечернего пиршества на ковре, смятые простыни и коренастого молодого мужчину, раскинувшегося на диване. В нем Парнов с ужасом узнал своего недавнего обидчика в трениках. Обнаженным он казался еще лучше, чем в тренировочных штанах, лениво возлежа в позе фавна, совершающего послеобеденный отдых, и демонстрируя только что восставшую для нового подвига плоть.
— Вы с ума сошли! — только и смог прошептать Алексей Михайлович, остолбенело глядя на своего партнера по кровати.
— Ну чего ты вскакиваешь, — между тем недовольно проговорил тот, одной рукой с наслаждением почесывая ляжку. — Иди ко мне, я тебя поцелую, детка… А ты, оказывается, классный парень… Иди, я сделаю тебе все, чего ты хочешь…
— А где… — теряя голос, прошептал Парнов, — где девушка?..
— Какая еще девушка? — с обидой в голосе произнес парень. — Я не понял, в натуре, тебе чё, не понравилось?
Он привстал, всем своим мускулистым телом демонстрируя страсть и надежду на взаимность, направился к Парнову.
Костюма нигде не было видно, поэтому пришлось схватить синие спортивные штаны с разноцветными полосками внизу и быстро ретироваться через дверь. На ходу натягивая их, Парнов поспешил вниз по лестнице. Он боялся, как бы его страстный любовник не погнался за ним. Едва беглец успел натянуть треники на бедра, как его взгляд встретился с осуждающими водянистыми глазами старушки с мусорным ведром и собачкой на поводке, которая неодобрительно разглядывала его.
— И ходют, и ходют, — прошамкала старушка. — Ни днем, ни ночью покоя от них нету. Как не стыдно! Взрослый мужчина, а по парням до утра шляется, с голым задом бегает… Тьфу, проститутка, — гневно заключила старуха и, тяжело переваливаясь, засеменила вниз по лестнице.
Парнов остолбенел — проституткой его еще никто не называл. Это оскорбление он никому бы не простил, но старуха… Не связываться же с престарелой дамой, очевидно выжившей из ума…
Хлопнув дверью подъезда, Парнов выскочил на улицу. Стояло солнечное нежное утро, с первого же шага оглушавшее птичьими трелями и еще негорячим солнечным светом.
Парнов зашагал по улице, собирая свои мысли в комок. Он пытался осмыслить, что произошло, но ничего не мог придумать. Девушка с зелеными глазами была — это он помнил точно. Судя по обрывочным воспоминаниям, сохранившимся в мозгу, они предавались любовным утехам, пока… Пока он не заснул… Откуда же взялся парень? Когда он появился? Ясно, что он был в сговоре с девушкой… Может быть, он гей, который договорился со смазливой девицей, чтобы она завлекла случайного прохожего и… и… Подумав о том, что мог сделать тот парень, пока он мирно, ничего не подозревая, спал, Парнов густо-густо покраснел.
«Что за дьявольщина, — подумал он. — В моем возрасте поддаться на школьную уловку с клофелином!»
Он еще быстрее зашагал прочь, пытаясь уйти от неприятного дома и неприятных воспоминаний.
Денег у него при себе не было — пиджак остался в нехорошей квартире, возвращаться за ним не хотелось. В бумажнике, правда, оставались еще кое-какие деньги, но пережитое унижение стоило много дороже!
«Пусть подавятся», — мрачно подумал Парнов, и его сердце заныло от воспоминаний о зеленоглазой немой красавице. Надо же какая удача — девушка, которая никогда не говорит и ничего не слышит! Да это натуральный клад по сравнению с Кристиной!
Воскресным вечером Слава Воронцов с матерью вывалился из набитой битком пригородной электрички. Они возвращались с дачи. Мама несла в руках букет розовых, белых, лиловых астр и корзинку с яблоками, а у Славы за спиной прыгали в рюкзаке зеленые помидоры, которые были обречены на медленное дозревание на балконе.
— Девочке нужны витамины, — поучительно выговаривала мама Славы, когда они вышли на перрон из душного вагона. — Ей уже полтора месяца, а твоя Мила даже не думает, что ребенку пора давать яблочный сок! Вот ты у меня получал сок уже в четыре недели… А ты говоришь, зачем эта дача… Слава, ну что там такое? Пойдем!
— Ma, подожди! — Слава прилип к доске объявлений, от дождя масляно блестевшей под стеклом.
На него смотрело темное, странно знакомое лицо. «Их разыскивает милиция». Давненько он не видел вот таких плакатов с мутными снимками! Паноптикум, какой простор для физиономиста!
Одно лицо положительно знакомое… Фотография черно-белая, нечеткая, смутная… Отсветы фонаря бросали беглые блики на одутловатое лицо. «За совершение особо тяжкого преступления разыскивается…» Очень знакомое лицо. Неужели это он?
Нет, наверняка не он… Но как похож!
— Слава, пойдем, — нетерпеливо позвала мать.
— Ма, сейчас! — И он припустил вдогонку, хлюпая резиновыми сапогами по лужам.
Неужели это он?