I. Надпись в церкви Иоанна на скале, что за городской стеной

Эта надпись не один раз была издаваема и комментирована, но, по нашему крайнему разумению, без достаточного выяснения ее смысла и содержания. Кроме того, неоднократное и тщательное наблюдение букв и характера письма на месте и впоследствии по эстампажу привели меня к заключению, что некоторые места надписи были прочитаны первыми издателями неправильно. И независимо от всего прочего, надпись с такой датой, которая современна основанию Трапезундской империи и которая бросает некоторый свет на жизнь окраины города Трапезунда в начале XIII в., заслуживает вообще большего внимания, чем сколько ей уделялось.

Иеромонах Варнава, виновник строительства и росписи церкви Иоанна, внес в коммеморативную надпись, начертанную над входом в церковь, историю покупки места от прежних владетелей, с указанием размеров его в длину и в ширину и, что особенно необычно в такого рода коммеморативных памятниках, называет свидетелей, бывших при акте покупки. Кроме того, в надпись внесены такие выражения, которые носят характер деловой юридической терминологии, чем, по-видимому, выдается важность памятника как действительного юридического акта. Любопытны также, с одной стороны, греческие и варварские имена и термины, на основании коих можно составить некоторое представление о характере населения Трапезунда, с другой же — указания на общественное положение упоминаемых в надписи лиц. В истории города Трапезунда этой надписи принадлежит большое место, если дать подобающее освещение находимым в ней намекам. С точки зрения языка надпись также представляет любопытный материал.

Прежде чем переходить к тексту надписи, предлагаем некоторые наблюдения внешнеописательного характера. Древняя церковь пророка и крестителя Иоанна «на скале» едва ли в настоящее время может быть признана в том здании, которое среди местного населения известно под двумя наименованиями: παναγία (всесвятая) и άγιος Ιωάννης (св. Иоанн).

По нашему крайнему разумению, это не больше как часовня при кладбище, служащая для временного помещения в ней умерших до погребения, с деревянной настилкой вместо свода и с алтарным местом и престолом, устроенным в четырехугольной постройке, которая не имеет апсиды. Ничего архаического в ней нет. Высокая кладка за алтарным местом представляет собой не что иное, как закрепление почвы или контрфорс, имеющий целью задержать почву, угрожающую местному кладбищу. Самая надпись читается над входными дверями, и едва ли можно утверждать, что здесь же она находилась в старой церкви, построенной иеромонахом Варнавой.

Плита с надписью имеет в длину 1,73 м, в высоту 0,30 '/2 м, длина строки 1,59 м, высота букв от 0,025 м до 0,03 м. Так как в надписи отмечена первоначальная величина всего участка земли, то не лишено значения указать размеры нынешнего здания: длина с востока к западу 5,075 м, поперечный размер с севера на юг 2,32 м. Надпись была в руках неизвестного любителя, который восстановил ее чтение черной краской. Можно думать, что он хотел облегчить для сограждан понимание надписи, нашедши ее уже покрытой белой краской, которая, заполняя очертания выбитых по камню букв, делала затруднительным чтение. Но он перешел должную меру в осуществлении своего намерения: его буквы краской не соображены с начертанием высеченных на камне, часто выходят за линию строки и представляют новое чтение. Вследствие этих обстоятельств надпись и после работы над ней Пападопуло-Керамевса может возбуждать в некоторых словах сомнения. Следует еще отметить, что поблизости от этой часовни построена в новейшее время (около середины прошлого века) новая приходская церковь во имя Иоанна Предтечи, которая, по-видимому, заменила старую. Во всяком случае, кроме надписи от старой церкви не сохранилось никаких следов. Для дальнейших объяснений нужно еще принять в соображение, что церковь построена за чертой города, и даже стена царя Алексея II, проведенная здесь в 1324 г., оставила ее вне защиты. Не может быть сомнений, что это не могло не отражаться весьма неблагоприятно на ее судьбе.

Текст надписи у Пападопуло-Керамевса и у Милле читается за самыми незначительными исключениями, которые отметим ниже, почти одинаково. Он представляет следующее чтение в 9 строках.

1. Τούτος [τοπ]ος εν ω εκτησθη ο αγνός Ιω ο της Πετράς και ηχεν το ο Καμαχενος ο κυρ Θεόδωρος απέ την κηρα Ερήνη την Τξανηχ[η]-

2. τησαν την [α]φεντου και από τον αδελφών του των Καμαχενόν ης αγοραν αγοράν εις τους εξής και απαντά και εντασαν

3. διό πεδ[ι]α ο κυ[ρ Γ]ρηγόρις και ο κυρ Νικήτας και [επο]υλησαν τω εμέν παπάν Βασιλειν των θαθαλανων καθός καΐ η

4. το εις τους εξής και άπαντα. Ανατολήν και [δυ]σην ουργι[α]ς τρίς και σπιθαμάς τρις άρτων και μενσιβρία ουργιας ΐβ

5. και μαρτήρων των εκησαι τηχόντων η δούλη του αγίου ημών αυθεντου καί βασιλέας του μεγάλου κομνινοΰ

6. Θεόδωρος ο Τζανιχήτες και Γρηγορηου του Καμαχενοΰ του εξ[α]δέλφου αυτού και Γεωργίου του Τορκοπουλου

7. και θεοδοσι του Ααρών και Θεοδώρου του Λάτζη και ετερ[ω]ν πολ[ω]ν μαρτηρων. Και εκτησθη εκ βόθρου και εισθορήθη

8. ο [ν] αος του [τ]ιμιου προφήτου προ[δ]ρ[ο](μ)ου βαπτησ[του Ιω της πέτρας εξ επιτροπής και μόχθου ιερού ιεροα Βάρνα-

9. βα τη επονιμια θαθα[λαν]ου: Ετους <ςτ" ωιδ ΝΓΔ

Переходя к объяснению надписи, мы должны прежде всего дать себе отчет в формальной постановке вопроса. Перед нами посвятительная или даже лучше ктиторская запись, вырезанная на камне по распоряжению иеромонаха Варнавы, который был главным деятелем при постройке церкви. По этому поводу считаем нужным выдвинуть обстоятельство, оставшееся неотмеченным первыми издателями надписи. Поп Василий, упоминаемый в третьей строке и купивший участок, должен быть тожественным с иеромонахом Варнавой 9-й строки. Это доказывается прозванием θαθλανου, хорошо читаемым при имени попа и испорченным при имени иеромонаха, причем, однако, порча до такой степени незначительна, что не помешала Милле именно в этом смысле раскрыть недостающие буквы на эстампаже, хотя Пападопуло-Керамевс удержался от этого и поставил буквы ΘΑΘΑ. Значение указанного обстоятельства заключается в том, что между актом покупки места и постройки церкви, которые соединены в ктиторском акте, прошло такое время, которое было достаточно, чтобы священник Василий принял монашество и имя Варнавы. Независимо от всего прочего, это дает ключ к объяснению происхождения и состава записей, что представляет ряд последовательно развивающихся событий, а это в свою очередь отразилось как на редакции, так и на литературном построении самого памятника.

Взглянем прежде всего на хронологию, обозначенную в последней 9-й строке. В издании Милле, который принял в этом отношении мнение греческого издателя, отмечена здесь одна особенность, на которую укажем ниже, но тот и другой прочли год 6814 индикта 4, т. е. пометили надпись 1306 г. христианской эры. По нашему мнению, здесь допущена ошибка, которая замечена нами и на месте, при тщательном наблюдении, и представляется таковой же и в настоящее время при изучении эстампажа. И вообще, не представляется ли странным замечание, сделанное по этому поводу у Милле, когда он говорит: в 9-й строке Ψ и Г «erreur du graveur qui avait l`habitude d`ecrire ces signes precedemment. Il faut les supprimer». Если еще понятно мне преследование буквы Ψ, которая действительно изображена на камне после стигмы, обозначающей число 6000, когда она перечеркнута внизу поперечной чертой, то уже совершенно напрасно такое же движение против воображаемой при том буквы Г. После знака индикта в 9-й строке греческий издатель поставил Δ, а французский прочитал перед δ еще букву, именно Г. Как легко понять, оба издателя разошлись в понимании хронологии надписи, причем первый совсем не заметил буквы Ψ и обошел молчанием тот знак, который находится в обозначении индикта перед Δ, второй же, хотя и отметил начертание Т, но изобразил воображаемый знак П, который не имеет значения и который потому он спокойно вычеркивает. Первый же издатель, хотя перед ним не могли не выступать трудности в обозначении хронологии, с легким сердцем затушевал их, чтобы спокойно привести по равенству 6814 г. индикта 4 с датой 1306 г. христианской эры.

На самом деле в обозначении даты есть ошибка. Если бы даже было доказано, что ошибка заключается именно в самом памятнике, то и тогда нельзя скрывать ее; на камне читается

ετους ΨωΙΑ,εξακιχιλιοστω ενδεκατω, 671 1, т. е. 1203–1204 гг.

После ετους несомненно читается стигма с пересечением внизу, за ним широкое рукописное пcи и за ними уже омега, но последняя не входит в кадр других численных знаков, наполовину меньше их и относится к употребительному в рукописях обозначению при цифре порядкового числительного: εικοστος, τριακοστος, χιλιοστος, и т. п.

Доселе мы считались с тысячами и сотнями. Далее на камне изображены десятки и единицы, и в этом отношении следует отметить недосмотр. У обоих издателей прочитано ΙΔ, между тем как на камне несомненно ΙА, т. е. не 14, а 11. Следует уделить немного внимания тому обстоятельству, что поперечная черта выше в этом случае, чем в сходственной букве в индикте; во всей надписи начертание буквы А никак не позволяет смешения ее с Δ. Следствием допущенной издателями ошибки в чтении буквы α, произошла ошибка в чтении индикта, и притом ошибка двойная: греческий издатель пожертвовал ξ, или цифрой для десятка, а Милле заметил этот знак, но прочитал его как Г или как такой знак, который при данном сочетании не представлял значения и потому подлежал выпущению. На самом деле вместо индикта 4 следовало читать индикт 14; греческое начертание Δ с низко лежащей поперечной чертой здесь весьма выразительно. Ошибка в чтении индикта дает разницу на 10 лет, следовало читать ΙΔ, а не Δ.

При том истолковании знаков хронологии, какое мы предлагаем, дата надписи изменяется на сто лет, но вместе с тем получаемое лето от сотворения мира 6711 вступает в непримиримую вражду с индиктом 14. Первые издатели, позволительно думать, предусматривали это обстоятельство и устранили его допущением указанных выше умолчаний. Получаемый при допущенном ими чтении 6814 г. индикт 4 устраняет, по-видимому, затруднения и дает случай первому издателю заявить: «Четвертый индикт 6814 г. точно совпадает с 1306 г. от Р. X.». Допущенная первым издателем свобода в чтении действительно восстанавливает согласие между индиктом и христианским счислением. Если читать 6714 (=1206 г. и. э.), то получим индикт 9; если читать 6711 (=1203–1204 г. н. э.), то найдем индикт 7, знаменательную дату в истории Трапезунда, показанную у Панарета. Для вычислений необходимо считаться с сентябрьским годом индикта.

Сделанное выше замечание о тожестве попа Василия, покупщика участка, и иеромонаха Варнавы, строителя церкви, приготовляет читателя к разрешению предстоящей нам задачи касательно противоречивых цифр в хронологии.

Как легко понять из формального анализа надписи, находимого у издателя, текст ее составлен из двух актов: а) запроданного акта на участок земли и б) дарственного, или посвятительного, акта в пользу церкви Иоанна Предтечи. Первый акт имел центральную фигуру в попе Василии, второй в иеромонахе Варнаве; но так как это должно быть одно и то же лицо, то, несомненно, между покупкой земли и дарственным актом должно было пройти некоторое время, в которое была именно построена и украшена росписью церковь (εκτισθη και ειστορηθη ναος), и бывший священник сделался иеромонахом. При выставлении хронологии на камне в надписи и произошла та путаница в несоответствии индикта и лета от Р. X., которая обнаруживается на памятнике. При составлении текста надписи имелось у составителя перед глазами два документа, если не более: акт покупки участка земли и посвятительная запись; и на том и на другом, как естет ственно полагается, неодинаковая хронология. Как разрешил иеромонах Варнава или то лицо, кому он поручил составление ктиторской записи, хронологический вопрос, это зависело от степени его книжного образования. По нашему мнению, к нему едва ли можно предъявить литературные запросы. Допустимо предположение, что в 6711 г. индикта 7, на который падают 4 месяца 1203 г. и остальные месяцы с января по сентябрь 1204 г., сделана покупка места, а индикта 14, т. е. через семь лет, именно в 1210–1211 гг., храм окончен постройкой, снабжен росписью и изучаемой нами посвятительной ктиторской записью. При этом в обозначении хронологии по недосмотру одна дата попала из акта покупки места, другая из записи о постройке церкви. Дальнейшие затруднения в чтении надписи касаются личных имен. Всего приведено, если считать попа Василия и иеромонаха Варнаву за разных лиц, 13 имен, из коих 6 упоминаются в акте приобретения земли священником Василием. Нужно понять взаимные их отношения и объяснить причастность к маленькому участку, о котором идет речь. Прежде всего, кто первоначальный владелец участка, от чьего имени он продается? Это совсем не разрешается объяснениями первого издателя, который еще усугубляет путаницу внесением неизвестно откуда взятого Иоасафа как редактора записи. Как читаем в первой строке, участок, на коем построен храм Иоанна Крестителя, что на скале, принадлежал кир Феодору Камахину и Ирине Цанихитиссе; но в третьей строке выступают новые лица — кир Григорий и Никита, которые и продали эту землю священнику Василию. От выяснения отношений между названными в надписи лицами зависит и понимание и чтение некоторых неотчетливо сохранившихся мест. Следует еще обратить внимание и на то, что упомянутые в надписи имена принадлежат не простым обывателям, но именитым людям, на что указывает и употребление при имени почтительного «кир», и прозвание по месту жительства, а может быть, и по земельным владениями или по замку; таковы Камаха, Цаниха. Между Феодором и Ириной нужно предполагать не только совладение участком в предместье Трапезунда, но и родственные отношения, которые были обозначены в запродажном акте, бывшем под руками составителя записи. Как можно догадываться, в этом акте были слова от имени Феодора Камахина: я договариваюсь продать хорафий, который я имею в наследство от моего брата и сестры (ομολογώ πεπρακέναι το χωράφιον όπερ έχω εκ κληρονομιάς του αδελφού μου και της αδελφής.). Во всяком случае, Ирина Цанихитисса, урожденная Камахина. была выдана замуж за одного из Цанихитов; Феодор Камахин продавал участок с ее согласия, что и было обозначено в акте. Но не в этом еще главное значение всего вопроса, а в появлении в 3-й строке двух новых имен, кир Григория и Никиты, которые собственно и продали участок попу Василию. Теперь предстоящая нам к разрешению проблема осложняется: ясное дело, что участок перешел во владение попа Василия не прямо от Камахинов, а после того как он побывал во владении Григория и Никиты. Если так мы понимаем ход дела, то в связи с тем должны получить иное объяснение некоторые выражения в первых строках надписи. Концом второй строки (предпоследнее слово) заканчивается первая часть с покупкой, оканчивающаяся на словах: на вечные времена (εις τους εξης και απαντα). В этой части имеется указание лишь на то, что участок был в собственности Камахинов и сдан в продажу. После указанных слов следует вторая часть о покупке участка священником из рук Григория и Никиты.

Соответственно тому является потребность исправления некоторых слов надписи против предполагаемого первыми издателями чтения. Строки 2-й выражение την άφέντου (у Пападопуло), την (έ)φέντου (у Милле) могло бы быть понимаемо ближе к чтению Пападопуло-Керамевса, если бы в начальной букве N (эстампаж) не было вязи, указывающей предпочтительно на чтение αύθέντης (т. е. эфенди). Но самое важное то, что следует в самом конце строки. Первый издатель оставил последнее слово без прочтения, второй дает και έκτασαν, что вполне совпадает с ходом дела и соответствует чертам на эстампаже. Итак, έκτασαν, т. е. приобрели, купили проданный Камахинами участок. Глагол κτάομαι, κτώμαι в смысле владения, покупки, вполне здесь на месте: φενώμαθα πουλώντες το οίκοθέσιον δν κτώμεθα (Тrinchera, СХСIV); χοοράφια άτίφ κέκτωμαι (ibid. ССХLVП).

Наиболее неудачною оказалась в передаче 3-я строка, которая касается покупщиков. Греческий издатель дает здесь διατκρ(α), французский διο πεδ(1)α. Совершенно непонятно у первого чтение δια, у второго лебю, ибо буква омикрон в δια совершенно ясна, тгебкх же в данном случае не могли быть ни покупщиками, ни продавцами. Если последнее слово предыдущей строки значит «приобрели» или «купили», то в 3-й строке нужно ждать наименование субъекта. Мы предлагаем читать вместо διό δυο, т. е. двое, следующее слово γε άμα, «и купили вместе двое».

По отношению к тем же строкам сделаем еще замечание. Так как надпись не есть собственно юридический акт, хотя и составлена на основании подобных актов, бывших под руками последнего редактора, то в ней можно наблюдать следы довольно неискусного пользования выражениями, взятыми из актов. Таковы формулы, встречаемые во 2-й и в 4-й строках: εις τους εξής και άπαντα. Они прямо просятся в запродажную запись и, конечно, из таковой же попали в наш памятник. Но нельзя сказать, чтобы употребление их было вполне уместно. Еще можно с ними примириться во второй строке, если отправляться из речения εις άγοράν, хотя в подобных же случаях и актах формула είς τους εξής имеет несколько иное употребление: είς τους εξής άπαντος και διηνεκείς χρόνους или είς τους εξής απαντάς και διηνεκές. Это можно видеть в актах у Мiklovich et Muller, напр, т. VI, №; ХШ1 а. 1213, ХLIХа. 1213, LVIIIа. 1214, LХ а. 1214, LX1 а. 1216; то же самое у Тrinchera, XXV, LХХIII. Но мы не можем признать уместным это выражение в 4-й строке, перед определением размеров участка и занимаемой им площади. Эти наблюдения могут служить для характеристики редакции памятника, в котором недостает литературной и логической точности.

В конце 4-й строки даны размеры участка: с севера на юг, т. е. по длине, 12 оргий или около 24 м, с востока на запад, т. е. в ширину 3 оргии и 3 спифамы (четверти). Следует принять в соображение, что измерение нынешнего здания дает следующие величины: в длину снаружи (в.-з.) 10,8 м, в ширину (с.-ю.) 5 м. Уже этого сопоставления мер достаточно, чтобы понять, что на подобном участке могла быть только скромная постройка.

Остается отметить еще замечание к 7-й строке. Несомненна ошибка в чтении Θεοδώρου του Λατζή. Нужно читать Χατξή, что вполне оправдывается следами буквы X на эстампаже. Наконец, в 8-й и 9-й строках прозвание иеромонаха Варнавы, не прочитанное первым издателем, восстановлено вторым, и совершенно основательно ΘΑΘΑΛΑΝΟΝ, как в 3-й строке. Местность этого имени и доныне сохранилась близ Гюмуга-хана.

В 7-й строке выражения έκτίσθη εκ βάθρου και είστορή&η — выстроена с основания и украшена росписью — устраняют всякие сомнения в том, что нынешнее здание, которое представляет собой собственно барак, куда ставятся до погребения гробы умерших, не есть то древнее сооружение, о котором свидетельствует запись и которое, по всей видимости, или окончательно разрушено, или вошло в постройку нового храма в честь того же Иоанна Предтечи, построенного в близком от него расстоянии в прошедшем столетии.

В заключение нам остается рассмотреть содержание 5-й и 6-й строк. Здесь перечисляются свидетели, бывшие при акте или давшие свои подписи под актом. В редакции этой части нужно отметить неловкость, которой бы не допустил опытный писец приказа. Именно, и в этом случае остались следы двух актов: с одной стороны, «свидетели там случившиеся», с другой, — следует перечень свидетелей в надлежащем порядке, с указанием их Служебного положения — как служилые и чиновные лица подписываются на официальных актах и как они действительно значились в том акте, в самом начале его, который был под руками составителя ктиторской надписи. Таковых приведено пять, между ними на первом месте нас встречают если не те же самые лица, которым ранее принадлежал участок, то, во всяком случае, члены той же семьи, носящие знакомые нам дворянские прозвания Цанихитов и Камахинов. Это были: 1) Феодор Цанихит, 2) Григорий Камахин, с упоминанием родства с первым, 3) Георгий Туркопул, 4) Феодосий Аарон, 5) Феодор Хаджи и многие другие. В приложении к первым двум нужно понимать слова «рабы святого нашего государя и царя Великого Комнина».

Если наше заключение о хронологии надписи встретит одобрение, если надпись действительно носит дату 1210–1211 г. индикта 14, то она будет одним из первых сохранившихся памятников основателя Трапезундской империи, Алексея I великого Комнина, и в то же время древнейшим памятников столицы Трапезундской империи. Слишком мало мы знаем о том, как строилась империя и как Трапезунд становился на высоту столичного города. Новая церковь строилась в отдаленном предместье города, которое даже в 1324 г., когда была возведена новая стена, имевшая назначением дать защиту от пиратов и вражеских нападений населению, не помещавшемуся в прежнем городе (ныне средний), оказалась вне линии городских стен. Очевидно, иеромонах Варнава имел уверенность в благоприятном положении дела, не считал купленное им место опасным для жизни. Камахины и Цанихиты, как это и отмечено первыми издателями, имеют в истории Трапезунда влиятельное значение. Хотя своим званием они обязаны областям или замкам, от которых ведут прозвание, но в начале XIII в. имеют уже оседлость в Трапезунде, куда призывала их служба и политическая деятельность. Не лишено значения и то обстоятельство, что обе фамилии находятся в родственных связях. Между свидетелями, давшими свои имена под актом продажи, находим лиц, выдающих своими именами или прозваниями свое негреческое происхождение, что позволяет думать о пестроте населения Трапезунда. Тут встречаем и Цаниха, и Камахина, и Туркопула, и Хаджи, и Аарона, т. е. инородцев грузинского, армянского, турецкого, еврейского и тюркского происхождения, в чем нужно видеть характерную черту состава населения империи.

 

II. Колокольня при храме Св. Софии в Трапезунде

Стенные росписи в колокольне Св. Софии имеют значительный художественный и археологический интерес, между прочим в том отношении, что они помечены определенной датой, указывающей на последнее десятилетие перед завоеванием Трапезунда турками в 1461 г. Здесь мы не предполагаем, однако, входить в рассмотрение этой росписи, а ограничиваемся наблюдениями над двумя композициями, обратившими на себя наше внимание тем, что содержание их не подходит к общему тону церковной стенной живописи. Среди росписи господских и богородичных праздников мы нашли на западной и восточной стене два изображения, одно против другого, особенного характера, в которых, на первый взгляд, не усматривается отношения ни к христологической идее, ни к культу Богородицы. На западной стороне две композиции: Рождество Христово и Сретение. Выше этих композиций на темном фоне, изображающем пещеру, в полукруглом своде или нише, которая сверху донизу по краям снабжена растительным орнаментом, наподобие узкой бахромы, находится стоящая во весь рост, лицом к зрителю, фигура с распростертыми до высоты плеча руками, в которых продолговатый кусок белого полотна с 11 аллегорическими предметами. Говорим аллегорическими, потому что было бы весьма трудно по внешнему виду составить о них точное представление: это род детских кукол, или свитков материи, обвязанных тесьмой и установленных на неровной поверхности раскрытого полотна. Прежде чем продолжать описание, заметим, что выше пещеры, по бокам ее, свешиваются ступни ног; это служит указанием того, что занимающая нас композиция составляет собственно принадлежность другой, находящейся выше, в которойизображена тайная вечеря или сошествие Св. Духа. Апостолы возлежат вокруг стола, крайние из них с протянутыми ногами, достигающими пещеры. Значение фигуры с раскрытым платом до известной степени определяется остатками греческой надписи по обеим сторонам лица: сохранилось МОС, недостает начальных букв; надпись восстанавливается в речении КОСМОС, которое и должно служить точкой отправления в наших дальнейших рассуждениях. Переходим к самой фигуре. Она представляет человека в зрелом возрасте, одетого в узкий шелковый красного цвета кафтан с длинными рукавами, обшитыми золотыми каймами по концам и с золотыми оплечьями. Краски несколько полиняли, но ясно, что одежда сделана из материи с орнаментом, свойственным царским мастерским. О лице говорить не приходится, так как трудно было уловить краски на оригинале, как их недостает и в копии, сделанной художником Н. К. Клуге. Что касается головного убора, то он скорее должен быть причислен к стеммам, чем к головным уборам придворного вельможи. Особенно в этом отношении следует обратить внимание на жемчужные цепочки, спускающиеся от стеммы вниз и идущие по бокам лица до подбородка. Как известно, эти привески, или препендулии, были именно отличием царской стеммы от головных уборов высших придворных лиц. Любопытным отличием головного убора на нашей фигуре следует признать и то, что он представляет собой металлический обруч, расширяющийся кверху, но не имеющий ни тульи, ни закругления.

На противоположной стороне от описанной фигуры находилось другое изображение, по-видимому, также аллегорического или мистического значения. Здесь также нужно различать архитектурную обстановку и вложенную мастером мысль в композицию. Что касается первой, то прежде всего нужно считаться с горницей, изображающей сошествие Св. Духа, если противоположная посвящена тайной вечере; под этой горницей, совершенно как в первой, описанной выше композиции, находится, полукруглая ниша, ведущая в помещение с темным фоном, окруженное бахрамой растительного орнамента. В середине представлены две фигуры вполоборота одна к другой; в приподнятых руках одной и в правой руке другой фигуры находится свиток, напоминающий те свитки, что изображены на развернутом полотне противоположной композиции. Обе фигуры в живом обмене словами, о чем свидетельствуют жесты и приподнятые руки.

При некотором внимании легко заметить, что в одном изображении нужно видеть парадное одеяние, в другом простое, принадлежащее нижнему чину дворцового ведомства. Это легко свидетельствуется как головным бором, так и верхней одеждой: широкий фиолетового цвета плащ до колен, или далматика, под ним узкий хитон с длинными рукавами у одного и просто зеленый хитон, опоясанный темным поясом, у другого; цветной материи околыш с белым верхом как головной убор одного и род чалмы, т. е. широкий плат, обвязанный вокруг головы, у другого.

Указанные аллегорические изображения заслуживают внимания и объяснения по связи с другими подобными же памятниками. Не расширяя пока наблюдений вне круга трапезундских памятников, обращаемся прежде всего к рукописи Публичной библиотеки в Ленинграде, происходящей из Трапезунда, на которую мы указывали в другом месте. В ней находятся две миниатюры, могущие идти здесь в сравнение: сошествие Св. Духа и тайная вечеря. Что касается первой, то в ней все 12 апостолов, по евангельскому сказанию, собраны в горницу и сидят за столом полукругом или скобой. Ниже и, по-видимому, вне храмины множество мужей и жен; из них некоторые стараются подняться в горницу, где находятся апостолы, над коими Дух сходит в виде солнечных лучей. Под горницей пещера или ниша на темном фоне, о значении которой высказываются различные соображения.

Что касается композиции тайной вечери, то она, по внешней архитектурной идее, вполне подходит к столу, описанному у Константина Порфирородного, с возлежанием участвующих в пиршестве. Христос изображен отдельно и простирает правую руку; точно так же и апостолы изображены с простертыми руками для принятия евхаристии. Затем обращает на себя внимание темный фон в середине композиции, или ниша, у которой стоит муж в белой одежде, касающийся правой рукой чаши, украшенной жемчугом. В чаше находится предмет, который, однако, трудно определить. Нет сомнения, что как композиции в колокольне Св. Софии, так и миниатюры в рукописи трапезундского происхождения должны быть истолкованы с одной и той же точки зрения.

Н. В. Покровский дал широкую постановку теме, которая нас здесь занимает, в своем известном издании «Евангелие в памятниках иконографии». В IX главе у него представлен большой материал для изучения композиции сошествия Св. Духа, в связи с которой находится изображение царя с раскрытым платом, или убрусом. У Н. В. Покровского выдвигаются два положения по отношению к этой композиции. В более древних памятниках вне храмины, где собрались апостолы, изображается толпа народа или даже разных племен, между коими фигура царя; в позднейших же памятниках, греческих и русских (XV–XVIII вв.), группа народов (γλωσσαι, φυλαι) отпадает, и вместо того ставится под триклинием, или палатой, в полусфере на темном фоне, старец в царском облачении с убрусом. Второе положение Н. В. Покровского состоит в том, что «космос» или фигура с убрусом составляет исключительную принадлежность композиции сошествия Св. Духа.

Н. В. Покровский, пытаясь объяснить появление фигуры с убрусом из самих иконографических памятников, едва ли подвинул вперед объяснение проблемы, которая все же остается недостаточно понятной. И что всего любопытнее — почему арка или полукруглая ниша на темном фоне, которая должна идейно изображать внутреннее помещение, приурочена лишь к композиции сошествия Св. Духа? Почему не остановила внимания исследователя хотя бы у него же данная миниатюра лицевого акафиста в Петербургской дух. академии, рис. 225, где изображены Богородица, подле нее спящий младенец и внизу арка на темном фоне, и в ней царь в далматике с убрусом? И не следует ли отказаться от предположения, что изображение пещеры или арки с фигурой или фигурами имеет связь единственно с композицией сошествия Св. Духа? Если же исходная мысль неверна, т. е. если занимающая нас подробность не составляет принадлежности одной композиции, а распространяется на другие, то несомненно и то, что к объяснению ее нужно подходить иначе, и, значит, стоящая перед нами проблема не решена.

Возьмем еще миниатюру из Кахриэ Джами в Константинополе, помещенную в труде об этой мечети Ф. И. Шмита. В композиции «Моление Анны» появляется в полуарке маленькая фигура, не имеющая, по-видимому, никакого отношения к изображаемому типу. Припоминается и еще такая же особенность в некоторых миниатюрах композиции Благовещения.

Но центр тяжести нашего рассуждения должен основываться на двух композициях, копии которых сняты в колокольне церкви Св. Софии в Трапезунде и которые описаны нами в начале этой статьи. Уже то обстоятельство, что мы имеем там две композиции одну против другой и что они помещены между росписями господских и богородичных праздников в одной весьма небольшой церкви, устроенной в колокольне, должно устранять всякие предположения о том, что обе они составляют принадлежность одной композиции. Напротив, нельзя ни минуты сомневаться, что аллегорическое изображение сопутствует в одном случае картине тайной вечери, или евхаристии, в другом — сошествия Св. Духа.

Что касается тех свитков, которые расположены на убрусе и которые находятся в руках двух фигур другой композиции, то принимаемое число их за 12 не оправдывается счетом на нашем памятнике, где значится лишь 11. Как объяснение смысла этих маленьких связанных тесьмой предметов, так и показание числа их основывается, в сущности, на очень позднем русском толковании, приводимом в названном сочинении Н. В. Покровского. В старинном русском сборнике XVII в. (Соф. библ., № 1522, л. 21) на вопрос, чего ради пишется у сошествия Св. Духа человек «седяй в темном месте, старостию одержим и на нем риза червлена, а на главе его венец царский и в руках имеяй убрус бел и в нем написано 12 свитков», предлагается такой ответ: «человек в темне месте, понееже весь мир в неверии прежде бяши… а еже царский венец понеже царствование в мире грех а еже в руках убрус и в нем 12 свитковсиречь 12 апостол участием своим весь мир просветиша».

Мы не так далеко подвинулись в разъяснении проблемы в сравнении с книжником-резонером XVII в.

В статье профессора Усова о Сирийском евангелии Лаврентьевской библиотеки во Флоренции рассмотрен довольно обширный материал изображений сошествия Св. Духа и сделана солидная попытка разобраться в объяснении фигуры с убрусом с надписью κοσμος. Хотя автор не профессиональный археолог, тем не менее он чутьем угадывает, что нельзя к занимающей нас композиции относиться как к эволюции идеи о собрании племен и народов перед храминой, в которой были апостолы. И вместе с тем он не ставит в основу своих заключений ту мысль, что царь с убрусом, в сообществе с двумя или даже с одним предстоящим, составляет признак позднейшей композиции XV и последующих веков. С. А. Усов ссылается на рукопись XII в., именно на хорошо известный кодекс Григория Богослова, где в композиции сошествия Св. Духа встречается совершенно такая же сцена из двух лиц, находящихся, по мнению автора, как будто в споре. Один одет богато, в голубую одежду с золотой каймой и с диадемой на голове; другой имеет на голове повязанный красный платок, что на нашей копии толкуется как употребительный на Востоке головной покров (чалма). Пусть объяснение, данное автором этим фигурам, не имеет обязательного значения (Исайя и Давид), но для нас важны указания, что появление двух фигур в своде на картинах сошествия Св. Духа есть явление весьма распространенное. Точно так же мы считаем необходимым подчеркнуть и то обстоятельство, что κοσμος, в смысле аллегорического царя с убрусом и с предстоящими или без них, не есть исключительная принадлежность одной композиции сошествия Св. Духа. Так, в сборнике XV в. Парижской Национальной Библиотеки, как указывает С. А. Усов, содержащем Притчи Соломона и извлечения из Гиппократа, на л. 164, находится аллегорический рисунок, изображающий костцсх; в виде старца, которому стоящие с ним рядом мужчина и женщина, «как бы лаская поглаживают волосы; и бороду». По объяснению проф. Усова, фигура царя должна быть объясняема в смысле пророка Давида, а в боковых — а где их одна, то в боковой — в смысле или представителей церкви из обрезанных и из язычников, или весь крещеный мир. Со временем, по мнению Усова, изображение пророка Давида и Исайи стилизовались в царя и смерда.

Но до какой степени шатки выводы автора в окончательном его суждении, показывает следующее место (51 с.): мистический смысл изображения в иконе сошествия Св. Духа есть образное представление установления таинства священства. В нашей иконописи мы имеем и параллель образования рядом с историческим и мистического сюжета. Именно такое двоякое изображение мы имеем и для таинств евхаристии и крещения. Таким образом, для трех важнейших таинств церкви нашей мы имеем по два перевода: один исторический, другой мистический. Последний распространен на православном Востоке, первый на Западе. Эти заключения трудно поставить в связь с основными посылками, выводимыми из памятников, как реальные факты.

 

III. Кремль

Трапезундский акрополь, или кремль, представляет собой небольшую и неровную площадь, окруженную стенами и глубоким рвом. С северной и южной стороны он был защищен, кроме того, башнями, возведенными еще раньше возникновения империи. Кремль был соединен с городом воротами, и доступ в него был строго охраняем боковыми укреплениями. В Средние века в кремле жила царская семья; там же были сосредоточены государственные учреждения, дворец для приема иностранных послов, казначейство и казармы для гарнизона. В общем, сохранившиеся остатки импозантных кремлевских зданий представляются лучшим остатком старины, еще не совсем погибшей от жестоких ударов судьбы. В турецкую эпоху кремль пользовался тем преимуществом, что в нем разрешалось пребывание исключительно или для наследника престола, или для генерал-губернатора, что не допускало ломки прежних зданий и перестройки их и что доступ в него был закрыт для местных обывателей и для иностранцев. Здесь в одной из башен, обращенных в церковь, найдены остатки фресковой живописи, в которой мы имеем основание усматривать изображение основателя империи, царя Алексея, а в надписи — память о родоначальниках династии Великих Комнинов.

Легко понять, что важность и новизна открывшегося здесь для изучения разнообразного археологического материала, как архитектурного, так и относящегося к истории быта, должны были не только придать особенный интерес памятникам кремля, но и вызвать чувство сожаления, что очередь приступить к нему наступила лишь в конце лета 1917 г. Стали носиться слухи о предстоящей возможности в близком будущем эвакуации занятой русскими войсками области. По многим признакам можно было догадаться, что наступает последний срок нашего пребывания в Трапезунде. Это следовало заключать и по отношениям к нам со стороны местного населения, а равно и по несмелой выжидательной роли, какую усвоили себе русская администрация и командование. Вместе с тем неожиданно выросло раздражение и нетерпимость со стороны греческого духовенства, начавшего подстрекать против нас местную молодежь из школьных учителей и учащихся. Находя более удобным занятия под открытым небом и в стороне от мест публичного наблюдения и любопытства, я в последнее время пребывания в Трапезунде, в августе и сентябре 1917 г., чаще стал ходить в кремль и знакомиться с положением уцелевших в нем остатков здания.

Необходимо принять во внимание, что постройка в кремле ориентирована в направлении к Константинополю. Чтобы судить о плане дворца и жилых помещений, следует считаться с направлениями фундаментов, сложенных из громадных блоков, характерных для римской эпохи до Юстиниана. Дворец и парадные здания расположены были над сохранившимися фундаментами и остатками импозантных зданий. Ключ архитектурных и археологических проблем лежит в раскопках тех сооружений, которые идут на юг, к конечной башне, т. е. к куле Иоанна. На глубине 2,5–3,2 м здесь можно добраться до первоначального уровня, на котором строились старые здания, и систематически подойти к дворцу.

С большим удовольствием вспоминается знакомство с военным инженером Михаилом Эдуардовичем Керном, который заинтересовался моими исследованиями в кремле и помог мне если не разрешить, то правильно поставить некоторые специальные и технические вопросы. Для успеха изучения необходимо было предпринять раскопки в кремле и освободить от земли фундаменты. По предварительному соображению Керна нужно было снять до 97 000 куб. м земли, что обошлось бы до 1500 рублей. Впоследствии, сделав несколько набросков и примерных траншей, он увидел, что задача гораздо труднее и что исполнение ее потребует не менее 5 тысяч рублей. Ввиду позднего времени (сентябрь 1917 г.) и недостатка средств нужно было отложить дальнейшие исследования до следующего года. Но зимой наступили такие события, которые заставили русскую армию эвакуировать занятую область. Таким образом, археологическое исследование акрополя, требовавшее раскопок, не удалось, и я ограничиваюсь здесь наблюдениями, внесенными в сохранившийся у меня дневник, в котором находятся заметки от августа и сентября 1917 г. Благодаря двум планам, из коих один, в красках, представляет часть кремлевских зданий, а другой дает общий вид акрополя и рисует отношение его к среднему и нижнему городу, составленным М. Э. Керном, облегчается для будущих исследователей выполнение бесспорно завлекательной задачи, стоящей в связи с изучением трапезундского кремля. Стоит напомнить здесь, что эти развалины дают внимательному наблюдателю в некоторых отношениях даже больше, чем здания константинопольского кремля, в особенности после пожара, происшедшего незадолго до начала великой европейской войны.

Трапезундский акрополь, о парадных постройках которого местный историк Панарет говорит, между прочим, в выражении «μεγαλη κοριη» (великая крепость), для первого исследователя этой греческой империи Фальмерайера представлял возможность больших открытий. Он мечтал между прочим о библиотеке великих Комнинов, скрытой в нижних помещениях дворцовых зданий. В настоящее время едва ли есть место для больших надежд на важные находки.

Некоторые наблюдения над развалинами могли бы, однако, дать ключ к необходимости дальнейших расследований. Если смотреть с севера на юг от дворцовой церкви, перед вами стены и террасы, но ближе к церкви фундаменты квадратной постройки, где сохранился вход на стену, откуда открывался вид на гору Митры, имеющую особенную важность в изучении древностей Трапезунда. Поблизости от дворцовой церкви по западной стене видны 4 арки; здесь было большое здание и в восточном направлении арок были пилоны, в которых можно предполагать устои крыльца, по которому поднимались во дворец. Так как кремль представлял не ровную площадь, а подъем по направлению к югу, то в нем устроены были три террасы, постепенно поднимающиеся. Ближайшие к церкви остатки с большой залой и арками привлекают особое внимание.

Для защиты города в южной части кремля построена была царем Калоиоанном огромная кула, или башня, которая отсутствием в ней дверей и лестниц и полной недоступностью возбуждает любопытство местных искателей кладов. Эта башня, обращенная на юг и имеющая перед собой открытую ровную площадь, называемую эпифания, была главным оплотом кремля против внешнего врага, ибо не имела перед собой естественных преград в виде глубокого обрывистого оврага, спускающегося с юга на север к морю, по краям которого шли стены. На открытой площади, в расстоянии полуверсты от кремля, находится старая церковь, обращенная в мечеть. Этот квартал известен у местных турок под именем «кендинар», а греки усвояют церкви название св. Акиндина, основываясь на истолковании турецкого слова. Мне кажется более основательным вспомнить здесь об аналогичном термине для одной из константинопольских башен, также имевшей наименование от Сеntenarium — кентинарий.

Во время оккупации Трапезунда первой заботой русской власти было воспользоваться его естественными средствами защиты и приспособить их для устройства здесь сильной военной крепости. Земляные работы вокруг города с проведением дорог по возвышенностям, правда, служили для нас препятствием при выполнении археологических задач, но все же необходимо здесь отметить наблюдения, сделанные на горе Митры, господствующей над городом с восточной стороны. Эта местность для археолога имеет большой интерес в том отношении, что с ней соединяются известия о языческом культе древнего Трапезунда и находившемся на горе святилище Митры. Так как на этой горе, называемой теперь Боз-Тепе, расположены были военные батареи и поставлены пушки, то постоянно встречались затруднения для посещения и осмотра этих мест. Один раз удалось наконец попасть туда и достаточно ориентироваться.

Точкой определения для дальнейших замечаний будет служить турецкая мечеть, обращенная русскими в казарму, близ которой находилась русская, так называемая турецкая, батарея. В юго-западном направлении от этой мечети находятся остатки древних сооружений, заметные по каменной кладке и неровностям почвы. В одном месте обнаружено сводчатое здание с пробитым в последнее время сводом в одну камеру. Спустившись в эту камеру через пробитый свод, я очутился в небольшом продолговатом помещении, наполненном землей и мусором. Все ведет к мысли, что земля насыпана сверху с целью завалить доверху эту камеру, которая находится в полной сохранности: сложена из больших тесаных камней с прокладкой цемента и не имеет вида разрушения. Кроме этой камеры, на том же месте наблюдаются ясные признаки других сооружений, своды коих с небольшими выступами стен засыпаны слоем земли. Все сооружение имеет около 90 кв. м, как легко заключить по линии стен и неровностей почвы. На поверхности в некоторых местах видны провалы и небольшие трещины, которые в глубине образуют пустоты. В соседстве колодец, хорошо обложенный тесаным камнем, но заваленный и запущенный.

При тех условиях, в которых происходил осмотр места, не было возможности убедиться, какого назначения это здание; тем не менее, по всем признакам, от него нужно отправляться в поисках следов святилища Митры, о котором говорят римские писатели. Следует также принять во внимание, что турецкая мечеть построена из материала, взятого от разрушенной церкви, основание которой можно видеть поблизости. Намечаемое место имеет высокое значение в археологии Трапезунда и должно, при благоприятных условиях, сделаться предметом тщательных разысканий и раскопок. Во время империи здесь находились монастырь и храм св. Иоанна Агиаста, расположенный на равнине горы с несравненным видом на город и море, а самый храм был построен на месте бывшего святилища Митры. Историк Панарет отмечает под 1365 г., т. е. в царствование Алексея III, посещение Трапезунда зятем царя, эмиром Амиса Кутлубеком, женатым на Марии, сестре императора. После официального приема при дворе почетный гость провел 8 дней в палатках у храма св. Иоанна Агиаста.