…Учащийся Жихарев торжественно въезжал на школьный двор. Весь личный состав учебного заведения выстроился, как на Первое сентября.

Тяжелый шлем на голове мешал обзору – как ни скашивал Костя глаза, не мог рассмотреть своего коня. И богатыристику в руке разглядеть тоже не мог, но твердо знал, что она налицо. С печатью и всеми подписями.

Потому что парни-старшеклассники, завидев этот документ, в ужасе разбегались, нарушая строй. Многие при этом ползли окарачь. То есть на карачках.

Старшеклассники и раньше-то старались не связываться с Костей, а уж при наличии богатыристики тем более.

На крыльце стоял старый директор Семен Ароныч с огромным букетом алых роз. Не миллион их, конечно, было, но где-то близко.

Богатырский конь остановился напротив директора.

И возговорил Семен Аронович:

Ой ты гой еси, могучий сильный бОгатырь! Ой ты гой еси, учащийся сын Жихарев! Хорошо тебе, что не побрезговал Нашей школой муторной, докучною! Не нужны тебе ни физика, ни химия, Даже катет со гипотенузою! Уж не станем мы грузить твою головушку Письмецом Татьяны ко Онегину! Не к лицу богатырю чужие письма читать, Пусть ботаники этим занимаются! Не потребуем и глагол просклонять — Пред тобой любой глагол сам преклонится! Ни к чему тебе образование — Ведь оно у нас так себе, среднее. Ни к чему тебе все аттестаты зрелости, Коль владеешь ты богатыристикой — Никого зрелей тебя на свете нет, Нет на свете и боле не предвидится! И за те ли за успехи за дивные, И за те ли результаты олимпийские Награждаешься ты медалию — Золотой ведь медалью, серебряной!

Тут Косте вдруг стало так неудобно, что он проснулся.

Лежал он на куче сена посреди деревенского двора – но такого просторного, что на нем уместился бы с десяток бабушкиных подворий. Тут был и колодец с «журавлем», и всякие строения, и даже длинный стол с лавками по обеим сторонам.

За столом, покрытым белоснежной скатертью, сидели Колобок и Микула Селянинович. Точнее, сидел один Микула, а Глобальный катался по скатерти туда-сюда, как разминающийся фигурист-одиночник. Кузьмы-Демьяна видно не было – поди, отсыпался где-нибудь в темном тихом месте.

– Жор у него богатырский и сон богатырский, – сказал Микула. – Но мало ли на свете объедал да лежебок!

– Он не такой, – сказал Колобок. – Вот увидишь…

Но тут он и сам увидел, что Костя поднимается, и завизжал противно:

– Сколько ты еще будешь валяться, проглот окаянный? Перед хозяином неудобно: весь припас у него слопал! А от храпа твоего даже куры разбежались, гуси в теплые края улетели!

И Косте снова стало стыдно. Во-первых, он совершенно не помнил, как они приехали к Селяниновичу, что он там ел и как повалился спать. Во-вторых, он понимал, что Колобок строжится напоказ, но все равно…

Стыд – хороший стимулятор. Или мотиватор.

Костя, как смог, поклонился, и даже рукой махнул от неба до земли – так делали в школьном танцевальном ансамбле «Прялица» девчонки в кокошниках – но, может, тут и парням так положено?

А что положено говорить?

Кстати вспомнился мультфильм «Аленький цветочек».

– Спасибо тебе, хозяин мой ласковый… – начал Костя.

Микула захохотал басом, а Колобок захихикал гнусно.

Опять не угодил! Вспоминай, вспоминай…

– Э-э… Благодарствуй… это… Все было очень вкусно! Какая прелесть эта ваша заливная рыба!

Микула озадачился.

– Дивно, – сказал землепашец. – Тельное из осетра, кажись, было. Стерлядь на вертеле тоже имелась. А заливная… Василиса! Была на столе заливная рыба?

Тут Костя увидел, что на крыльце избы (ничего себе изба, с трехэтажный дом!) стоит краснощекая девушка с косой до земли – и ростом эта девушка никак не меньше самого Кости…

Костя же – без штанов, в одной рубахе до колен! А в таком наряде даже сам Шварценеггер довольно погано выглядит, если верить американским фильмам…

– Некогда было готовить, батюшка, – доложила басом красавица. – Не до разносолов. На скорую руку все состряпала, а то бы ваш питомец помер, не дотерпел…

– Извини… те, – сказал Костя и чуть не прикрылся ладошками, хоть и был все-таки не голышом. – Простите за хлопоты…

– Ладно уж, – сказала Василиса. – Батюшка, велите мальчонке вашему эту проклятую репку наконец выдернуть, коли у вас руки не доходят. Вот и будет от него благодарность… Только пусть сперва умоется гостенек, а то у него весь ужин на роже!

Гордо повернулась девушка Василиса и скрылась в избе.

«Прямо как Верка Титова, – подумал Костя. – Но у Верки-то папаша – владелец мыльного завода, а у этой всего лишь крупный фермер…»

– Слышал? – сказал Колобок. – Выполняй!

– Мне бы сперва… – начал Костя.

– Во-он в том углу, – сказал Микула. – А лохань умывальная на колоде возле бани. Воды сам натаскаешь. Я же, Микулушка, пошел целину поднимать – землица-то наша велика и обильна есть…

С этими словами крупный фермер поднялся и зашагал куда-то. И не было на нем ни черного бархатного кафтана, ни сапогов на высоком каблуке – только серая рубаха из мешковины и такие же штаны.

А бархатный кафтан и зеленые сапожки он все же сложил в свою неподъемную сумочку – на случай, если знатные люди на пашню приедут.

Деревенские удобства были уже Косте привычны, и с колодцем он сумел управиться, наполнил деревянное ведро. Литров примерно на пятьдесят.

– Ты весь окатись, – посоветовал Колобок. – Скидывай, скидывай рубаху…

Жихарев покосился на избу с Василисой внутри.

– Окна пузырем бычьим затянуты, – сказал Колобок. – Стекло здесь редкость и драгоценность. Так что не бойся, не рассмотрит она твоей тяжелой атлетики…

Костя поискал привычные возле умывальника предметы.

– Сам виноват – не захватил ни мыла, ни зубной пасты, ни щетки, – заметил Колобок. – Хотя мыло следовало бы преподнести Василисе – вот бы девушка обрадовалась! Хорошее мыло в деревне тоже редкость! А зубы тут чистят вот такой дубовой веточкой, предварительно разжевав кончик! Смотри – зубных врачей здесь не водится!

Кое-как ребеночек управился с утренним туалетом (и не весь ужин был на роже, а так – несколько крошек) и нерешительно спросил:

– А брюки? Можно мне штаны, хотя бы как у хозяина?

– Ха! – сказал вожатый. – Портки еще заслужить надо! Доказать, что ты мужчина! Деревенским недорослям, бывало, штаны только перед свадьбой выдавали… А я так, например, вовсе без них обхожусь… И не только я… Вот Юлий Цезарь – уж на что великий был деятель, а порточков так и не удостоился, в банную простынку до смерти заворачивался!

«Тебе и кафтан ни к чему, Цезарь из печки», – подумал Костя, а вслух решительно спросил:

– Ну, где эта самая репка?

Эта самая репка выросла посреди Микулиного огорода, нарушая стройные грядки. Словно кто-то вкопал тут перевернутую цистерну, а из нее брызнул к небу зеленый фонтан.

Этой самой репке вручили бы богатыристику без разговоров, за сам факт существования.

Врал скоморох, что репа на Руси не уродилась. Просто вся она собралась в один огромный корнеплод.

– Ого! – сказал Костя. – Сто пудов для выставки фрукт!

– Не фрукт, а овощ, – поправил Колобок. – Хотя в былинах такого не водится. Видно, из сказочных краев занесло ветром семечко, а хозяева не доглядели, вот она и вымахала. Тащи, бедолага, да смотри не оторви ботву, а то придется репку окапывать – деревянной, между прочим, лопатой!

Ботва напоминала небольшую рощицу и шумела над Костиной головой.

Костя взял ботву в охапку и потянул на себя.

Репа не дрогнула.

Мальчик перевел дыхание и удвоил усилия. Что за диво: паровоз ведь с места сдвигал, а тут какой-то овощ!

– Тянем-потянем, – командовал Колобок. – Тянем-потянем! Эх, дубинушка, ухнем! Эх, зеленая, сама пойдет! Подернем! Подернем! Да опять-таки ухнем!

– Ух! – сказал Костя и потянул изо всей-то силушки – но с прежним результатом.

Со стороны избы доносился заливистый смех – то ли к Василисе пришли подружки, то ли она все-таки рассмотрела в окно, что там творилось на огороде…

– Конечно, – сказал Костя. – В сказке-то их вон сколько было – и Дедка, и Бабка, и Внучка – не считая домашних любимцев… Это какая-то заколдованная репка! Так нечестно!

– Но Дедка с компанией не были богатырями, – заметил Колобок. – Ты лучше представь, что от этой репки зависит твоя жизнь. Не выдернешь ее – и жрать будет нечего…

– Да овощ твой тоже не сахар, – огрызнулся Костя. – Пробовал уже. Только коров ей кормить…

– Слабо тебе, – подвел итог Виссарион Глобальный. – Так и скажи. И подадимся домой – нечего тебе тут делать…

И снова Косте стало стыдно. Да что же это за жизнь такая пошла – что ни возьмешься делать, за все стыдно!

Видно, Микуле и самому было слабо вытянуть репку – потому и отговаривался другими делами. Он ведь такой же хитрый, как все взрослые, хоть и хтонический…

Жихарев изменил тактику. Он постарался встать так, чтобы тянулось не вбок, а вверх. Еще хуже вышло.

Ладно. Костя начал расшатывать репу в земле туда-сюда, но потихоньку, чтобы действительно не оторвать ботву. И только потом потянул изо всех возможных и невозможных сил. Да еще представил, что тянет не один, а со всеми спортзаловскими ребятами и тренером Агапычем. И что поддается проклятая репка, вот еще усилие, вот еще… Если бы хоть кто-нибудь и вправду помог! Ну хоть чуточку… Ага! Вот она, эта чуточка! Откуда только взялась?

…И полетел герой кубарем на соседнюю грядку.

Окаянная репка лежала на боку и закрывала полнеба. Ее окружала гряда вывороченного чернозема.

А на этом барьерчике стояла на задних лапках мышка и отряхивала при этом лапки передние.

И была одета мышка-пособница в серые порточки – совсем как у Микулы Селяниновича.