Огузок Змея пришлось просолить и закоптить как следует на осиновых поленьях: дорога до Киева долгая, и мясо совсем завоняет.

Дышать на заставе стало полегче, но ненамного.

Костя сидел в канцелярии за столом и оформлял, как уж мог, свое ценное предложение. Пальцы уже слушались, хотя буквы выходили пока весьма корявенькие. Ничего, зато тут некому исправлять ошибки, ведь нету еще ни грамматики, ни синтаксиса!

Как хочешь, так и пиши.

Он так и писал:

«Совершено секретно. Что бы нам организовать разведку.

Надо разведгрупе, поймать встепи татарина. Лучше генерала но можно и серджанта. Потом найти усебя пахожего. Или зделать ему пластичискую оппирацию. И что бы знал татарский язык. И забросить к ним втыл. Лучше всего, внедрится вштаб. Что бы он там вредил а нам помогал. Наказать что бы посмотрел стоит, или нет, на окошки консперативной квартиры горшок сцветами. Ато будет как, в Шведцыи у проффесора Плешнира. Это провал…»

Это и правда провал, думал Костя. Ночью-то он все как следует обмозговал, до мелочей, хотя мелочей в разведке не бывает. План вышел сто пудов нормальный! В голове.

Но вот на бумаге как-то не так ладно выходит. Не по-задуманному. Да здесь ведь и рации с радисткой не найдешь!

«…в место рацыи, можно пользоватся голубями. Ато они только уконей авез отобирают раз жирели твари. Кузма Демъян их научит как носить шифрофки. Они, как то привязываються клапке. Ато Филлина посылать не льзя враги его здадут вмузей на чучелу. Атак, мы будем знать проих наступление и нас недостанут в раз плох…»

Потом он так увлекся, что даже начертил схему укреплений на заставе – видел же, как братья-курсанты с картой-то работают: рота в наступлении, рота в обороне…

Опомнился отрок только при размещении пулеметных гнезд. Соорудить-то их можно, а вот оснастить пока нечем. И кузнец, как назло, не возвращается из Киева! А то бы мы с ним отковали что-нибудь крупнокалиберное!

…От штабной работы, оказывается, можно устать, как от силового экстрима.

Костя уткнулся носом в свою писанину и тихонько захрапел.

Вошедшие в избу богатыри посмотрели на удивительного ребенка с умилением.

– Старается малый, – сказал Илья. – Вон сколько пергаменту-то извел! Погляди, Самсонище, чего он там наворотил!

Самсон Колыбанович осторожно вытащил лист из-под Костиной щеки, приблизил к лицу и начал изучать. Потом передал документ Добрыне.

– Дивно, дивно! – сказал через некоторое время Никитич. – Не все я понял, врать не стану. Но отрок и дело написал! Надо нам в те края кого-нибудь направить, да такого, чтобы не узнали враги русского богатыря…

Все дружно поглядели на смуглого и чернявого Алешу.

– Да вы из разума вышли! – возмутился Попович. – Меня же в Диком Поле каждая каменная баба знает!

– А покалечить тебя, – задумчиво сказал Добрыня. – Нос на сторону своротить, пару ребер вынуть… И – «подайте, басурмане, калике кривобокому!»

Алеша фыркнул гневно, вырвал у Добрыни лист, пробежал быстрыми очами.

– Глупости одни несообразные. То ли я не знаю, как филины голубей учат – только пух да перья летят! И про цветок с горшком непонятно…

– Значит, так, – сказал Муромец, и все смолкли. – Пошлем мы туда Михайлу Хазарина. Он, если три утра подряд не умоется, за степняка сойдет. И языки знает. Пусть поездит, послушает, купцов с каликами порасспрашивает…

– Нам и голуби пригодятся, – сказал Добрыня. – Известно, что птица эта всегда домой возвращается. Княгиня Ольга, не к ночи будь помянута, таким образом целый город Искоростень сожгла. Но если привязать к лапке не тлеющий трут, а послание, в трубочку свернутое… Пара голубей в клетке – невелика тяжесть!

Так что не зря Костя старался.

– А нам, братцы названые, – сказал Илья, – путь лежит в Киев-град, к солнышку нашему…

– Чтобы тому солнышку ни покрышечки, ни донышка! – добавил Алеша.

 

Князь Владимир – исторический и былинный

Жизнь реального Владимира, сына великого воина Святослава, достойна и жестоких романов Достоевского, и кровавых шекспировских трагедий.

Младший сын, незаконный, рожденный рабыней, сумел избавиться от братьев-соперников и занять престол киевский. Сохранил при этом чистые ручки: все сделали за него варяги-киллеры. Почитайте летописи и попробуйте свести концы с концами.

То ли сама судьба ему ворожила, то ли был он гений политического расчета. Впрочем, даже судьбе надо помогать.

Но одного великокняжеского престола было Владимиру мало. Ему требовалось создать могучую Державу. А держава – это единовластие и единобожие.

Сперва он попробовал усилить традиционную языческую веру: наставил в Киеве огромных деревянных идолов, Перунов да Стрибогов, призвал жрецов, но… ерунда какая-то получилась. И перед Европой, как всегда, неловко, словно как войти в семью царей-королей-халифов в звериной шкуре и с окровавленной дубиной.

А подходящие религии есть – только выбирай правильно.

Владимир выбрал правильно – единственную веру из всех тогда возможных.

Иудеев он отверг сразу – их древняя религия не помогла этим умникам сохранить ни их прежнюю ближневосточную родину, ни недавний Хазарский каганат.

Принять католичество, «веру латынскую»? Чтобы какой-то дедуля в Риме диктовал тебе, великому князю, свою волю? Да кто он такой, этот Папа? Лучше сиротой остаться…

Присоединиться к исламскому миру? Ввязаться в бесконечные дрязги между потомками пророка Мухаммада, между суннитами и шиитами? Тоже радости мало, своих усобиц хватает… Многоженство, конечно, неплохое дело, но ведь придется отказаться и от выпивки, и от лихой кабаньей охоты. Народ не поймет!

Другое дело Византия с ее православием. Византия, конечно, держава гнилая, но худо-бедно тыщу лет простояла. К тому же соседи. Коварны и ненадежны греки-ромеи, зато давно знакомы. И монахи тамошние ходят на Русь, как домой. И бабушка Владимира, великая княгиня Ольга, крещеная. И церковные обряды у ромеев торжественные, и шитье золотое на одеждах пастырей, и великолепные григорианские распевы, и суровые лики на иконах… Папский Рим-то лежит в руинах – не родились пока там ни художники, ни скульпторы, ни архитекторы, ни композиторы. Скучно!

А уж константинопольские императоры-базилевсы нашей Руси (это именно они, греки, придумали слово «Россия») не указ. Наоборот, то и дело сами помощи просят…

Не ошибся Владимир. Сжег языческих идолов, а деревянного Перуна отправил вниз по Днепру самосплавом. За то и провозглашен впоследствии и Великим, и Святым, и Равноапостольным.

Правда, Держава все равно не задалась.

Сыновей-то у князя много, и все родные, и никого обидеть не хочется…

Но это совсем другая песня.

Ничего из реальной истории Киевской Руси мы в былинах не найдем. И тамошний Владимир-2 ну нисколечко не похож на настоящего Владимира-1.

Нельзя поставить его рядом ни с королем Артуром, ни с Карлом Великим, ни с Гэсэр-ханом, ни с другими отважными, щедрыми и мудрыми властителями из мира эпоса. Уникальная личность. Чисто русское изобретение.

Никакую веру он не выбирает: в былинном Киеве уже есть и церкви, и чудеса, и звон колокольный. Более того, жилище одного из героев находится «У святых мощей у Борисовых», а ведь князя Бориса и брата его Глеба, первых русских святых, предательски убили уже после смерти их отца, исторического Владимира!

Сказители свободно перемешивают времена и эпохи…

Хоть и зовут былинного князя «ласковым» да «Красным Солнышком», но авторитета у него никакого нет. Богатыри запросто могут ему заявить на военном совете:

Не мешай только! Потому что воюют они

Вот так. Потому что без богатырей Владимир-2 жалок и беспомощен. Стоило Илье ненадолго отлучиться (выгнал его князь, послушавшись наветов «бояр косопузых») – и Киев-град уже оккупировало Идолище поганое…

Илья, переодевшись для конспирации каликою перехожим (им везде ходить не возбраняется), проникает в город. Там он является в палаты белокаменные, призывает «во всю голову», «криком богатырскиим» побежденного князя и просит у него милостыню Христа ради, для Ильи Муромца.

Князь открывает «окошечко косящато» и жалобно говорит:

И утирает слезы, должно быть, грязным белым фартуком… И выходит на улицу, поправляя поварской колпак…

(Ох, не забывали русские мужики, как их светлые князья в Орде перед ханами-то кувыркались…)

…Богатырское сердце отходчиво. «Калика» называет свое настоящее имя.

Конечно, разобрался великодушный Илья с оккупантами по-своему – Идолище вылетело из палат, проломив собой стену белокаменную, а с остальными тоже разговор короткий был – улочки, переулочки…

«Если трус – значит, и жадина», – говорит героиня хорошего детского рассказа. Все правильно. Стоит кому-нибудь на княжеском пиру легкомысленно похвалиться своим богатством, как Красное Солнышко тут же, не вставая из-за стола, посылает к хвастуну рейдерскую бригаду, наказывая «описать» все имущество – то есть отнять к нему в казну. Кстати, «описать имущество» – очень даже современный юридический термин. Долгонько живет!

Может Владимир-2 ограбить гостя, а может и в погреб посадить – чуть миновала беда, наглеет «ласковый» князь, сразу власть показывает… До новой напасти.

Ну уж и сказитель не упустит случая подковырнуть киевского владыку. Когда Илья демонстрирует публике плененного Соловья, а тот пускает в ход свой убийственный свист, то

Есть и погрубей извод: прохватил со страху понос Красное Солнышко…

Несчастлив бедняга и в семейной жизни. То его Апраксия на глазах у супруга обнимается с Идолищем, то милуется с Тугарином-Змеем. Сдается, и Алеша Попович тут преуспел, не говоря уже про неотразимого красавчика Чурилу Пленковича…

Не щадят былинники речистые Владимира Красное Солнышко! Обливают грязью светлый его образ! Подкуплены золотом заморским, не иначе!

Ну и зачем, спрашивается, нужен такой владыка – жалкий трус, жадный дурак, жестокий самодур и убогий рогоносец? В «богатырских» мультфильмах он и то симпатичнее!

Нужен все-таки, пес окаянный. Как государственный символ. Чтобы все не развалилось. Не князя уважают, а стол-престол его. Дорожат централизованной властью. Авось, на смену дураку когда-то и приличный человек придет…

На этом «авось» все у нас и держится.

Былинный Владимир-2 – пример того, как русский народ относится к власти: признавать, так и быть, признает, а все-таки презирает… На крайний случай – анекдоты сочиняет. Не уважает.

Хоть мы и прогнали Орду, но порядки-то ордынские никуда не делись…

… – Давай я тебя в рюкзаке повезу, – предложил Костя. – Он ведь почти пустой… А Кузьма-Демьян будет нас по ночам догонять.

– Нет, – сказал Колобок. – И не проси. Нечего нам там делать. Слово мое мудрое в былинном мире веса не имеет. Меня тут вроде бы и нет. Те, кто воображения лишен, и вовсе видят пустое место. Ну что я на пиру, среди блюд и тарелок, забыл? И как ты меня князеньке представишь? «Вован, это Колобок. Колобок, это Вован»? А филину в городе и вовсе не житье: мальчишки с пращами, пьяные лучники…

– А как я там без тебя? – растерялся Жихарев.

– Так ты же стал совсем самостоятельный, – сказал Колобок. – Пора своим умом жить. К тому же ты теперь герой-змееборец…

– Ну да, герой, – пробурчал Костя. – Герои верхами поедут, а не на телеге с подарками…

– Ты свой боевой трофей стережешь, а не просто так катаешься. А конем богатырским тебя сам князь должен пожаловать. Если, конечно, не зажилит…

То же самое толковал Косте и Добрыня. Как сговорились.

Но, если подумать, то на телеге тоже неплохо. А то ведь за несколько дней в седле без привычки все у себя сотрешь да отобьешь так, что и за княжеский стол не присядешь – придется с тарелочкой стоять а-ля фуршет!

Все равно оставаться без поддержки было страшновато. В прошлый-то раз вон как худо все обернулось!

– Я же не знаю, как себя на пирах ведут, – сказал Жихарев. – Опять сто пудов накосячу. В какой руке нож держать, в какой вилку…

– Ерунда, – сказал Колобок. – В скатерть не сморкайся, и сойдешь за воспитанного мальчика. Но, главное, не пей ни вина, ни меда. Присмотри жбанчик с квасом, и оттуда ковшиком черпай. А потом на тебя и внимания обращать не будут…

– Это почему?

– Да уж знаю я ихние пиршества…

 

Родословная застолья

…Ходит по земле голодная стайка первобытных людей. Корешки выкапывает, жуками не брезгует. И вдруг – удача! Увидели оленя, подкрались, кто-то бросил копье с каменным наконечником и попал! А потом еще кабанчика завалили!

Разводят костер, начинают пировать. От пуза, через «не могу». Потому что когда-то еще так повезет! И солить-коптить пока не умеют… Не пропадать же добру!

Но в еде соблюдают порядок. Лучший кусок вождю и шаману. Они и сидят на почетном месте, поближе к огню. А уж остальным мясом вождь сам распорядится – по старшинству ли, по заслугам…

Ходит по кругу гриб-мухомор: спиртного-то еще нету, а одуреть хочется.

А потом начинают врать друг другу, какой огромный был олень, кто его первый заметил, какие клычищи у кабана… В прошлый-то раз поменьше были! Кто-то песню про вкусного шерстистого носорога затянул, другие подхватили…

Так и повелось.

Пируют эллинские боги на Олимпе, а внизу поднимают здравицы земные герои и владыки. Вспоминают битвы и охоты. Хвастаются. Ссорятся. Рукоприкладствуют. Слушают странствующего певца-рапсода.

Пируют погибшие викинги в своей небесной Валгалле, а внизу выжившие воины поглощают брагу, вспоминают набеги и незнакомые земли. Хвастаются. Ссорятся. Рукоприкладствуют. Внимают захожему певцу-скальду.

Пируют Рыцари короля Артура за своим круглым столом, где все равны. Славят друг друга. Хвастаются победами – великана поверг, принцессу освободил. И тоже, бывает, ссорятся. И песни слушают. Про самих себя, про Святой Грааль…

Пируют реальные короли и герцоги. Даже самый мелкий баронишка банкеты устраивает.

Жрут и пьют при этом так, словно в последний раз за стол сели!

И такая веселая жизнь не на один вечер, а сколько возможности позволяют. Хоть неделю. Хоть две.

Нам ли отставать?

Пир – очень важная традиция, необходимый ритуал. И тут обычаи разных народов схожи. Просто у одного в кубке пенится добрый британский эль, а у другого хмельная арака из кобыльего молока. И везде хвастаются, и везде певцу внимают.

И русские богатыри не исключение. Душа праздника требует.

Других-то занятий, кроме войны и охоты, у них нет! Не книжки же читать! А телевизора нема, и включать его некуда.

Сейчас у людей есть множество средств и возможностей провести свободное время. Серфинг, дайвинг, боулинг, хренинг, перчинг. И все равно после всяких важных и серьезных деяний, вроде вручения Нобелевской премии, непременно устраивается банкет. Хотя, казалось бы, можно тихонечко разойтись по гостиничным номерам…

И любая нынешняя корпоративная вечеринка – выродившееся наследие тех героических пиров. Хвастаются, выясняют отношения. Делают и ломают карьеры. Старенькому заморскому певцу, выписанному за большие деньги, внимают. Пьют так, чтобы утром стыдно вспомнить было…

Но как-то не впечатляют ихние застолья.

Раньше веселей гулялось. Даже первобытным охотникам. Они-то свой праздник заслужили!

…Ехать в обозе оказалось очень скучно.

Костя втайне надеялся, что Киева достигнут «в три прыжка», но едущие впереди богатыри никуда не торопились и коней не гнали.

Костя лежал на сене, прислонившись спиной к своему трофею. Горынычев огузок укрыли мешковиной, словно танк или гаубицу на железнодорожной платформе. Правильно, нельзя до срока главный подарочек светить, иначе сюрпрайза не выйдет. А к запаху он уже притерпелся. Но перед княжеским пиром наверняка будет баня с душистыми вениками.

Как всякий спортсмен, Жихарев уважал баню.

Налево и направо виднелись все те же зеленые холмы. Ни домика, ни хутора, ни озерка, ни рощицы: былинники речистые ведь никаких пейзажей не описывали! Редко-редко встречались березки – непременно покляпыя. Других здесь не водится.

Остальные подарки лежали в опечатанных сундуках. Кроме большой посудины из толстого мутного стекла. Там можно было различить чью-то лохматую башку с выпученными глазами. Удивился, должно быть, напоследок, вражина…

Немалый груз тащил битюг Серко. На подъемах Костя спешивался и помогал ему, толкая телегу в гору. Все-таки не нахлебником ехал. После каждого трудового подвига подкреплялся репкой или морковкой по настоятельному требованию метаболизма.

Где-то впереди витязи пели песни с неразличимыми словами – сперва протяжные, а потом веселые, с хохотом и свистом.

И все-таки тревожно и одиноко было на душе.

Но ведь предчувствие, кажется, – непременное качество настоящего богатыря?