– Я, пожалуй, потеряюсь, – сказал Еким Иванович. – Им теперь не до нас. А у меня в Киеве зазнобушка. И подруженьки есть. Пошли?
– Нельзя мне, – вздохнул Жихарев. – Надо еще князю этот вонючий хвост презентовать. И сдавать на богатырский разряд. А так бы я сто пудов пошел.
И козлу Куковяке предъяву выкатить, подумал он.
– Не все понятно, зато все ясно, – сказал Еким. – В прошлый раз до меня тоже не вдруг черед дошел. Ну, доброй тебе доли!
С этими словами Еким Иванович сгреб со стола связку баранок и надел себе на шею. Потом напихал в карманы кафтана орехов и пряников, подмигнул Косте – и действительно потерялся в толчее.
Костя еще раз вздохнул и придвинул с себе бадейку с черной икрой – метаболизм ее очень любит. Есть уже не хотелось, но когда еще такое доведется!
Подарки князю подносили по очереди, не прекращая застолья. Здешние торговые люди то и дело тащили рулоны ткани, бочонки с медом, связки мехов. Заморские гости несли мраморные бюсты, неприличные картины в рамах. Богатыри жертвовали трофейным оружием и золочеными доспехами. А башку в стеклянном сосуде преподнес князю невысокий витязь по имени Василий Игнатьевич. При жизни башка, как оказалось, принадлежала известному похитителю чужих невест, заморскому царю Эротоману Эротомановичу.
Этому подарку Владимир Красное Солнышко почему-то особенно обрадовался и выразительно поглядел на опечаленную княгиню Апраксию.
Чем князь отвечал на подарки, рассмотреть было невозможно из-за чужих спин. Может, вручал ордена и медали. Может, раздавал почетные грамоты, кубки и переходящие вымпелы…
«Вот дойдет до меня очередь, – мечтал Костя, – вынесут слуги в зал мою добычу. И спросит князь: «А чем тебя, молодец, наградить-пожаловать?» И я скажу: «Владимир Святославович, будьте любезны, верните, пожалуйста, часики мои да ой швейцарския со своей ли той правой рученьки… Или ручушки? Или десниченьки? Или деснюшечки?» И ответит ласковый Владимир: «Извини, пацан, косяк получился, а тому ли Куковяке сто пудов да ой трындец!» А потом и все остальное потребую…»
Никогда никаких планов строить нельзя: все получится так, что не обрадуешься!
Огузок Горыныча слуги притащили ввосьмером на помосте из крепких досок. Конец хвоста волочился по ковру. Страшный коготь Костя украсил атласной лентой и даже завязал бантик, как завязывал сестрице – это же подарок! Надо бы, конечно, еще дезодорантом побрызгать, но уж не до хорошего…
Гости замолчали, принюхиваясь. Красное Солнышко выпучило очи и приоткрыло рот. Форвард Аршавин на пузе у князя тоже глаза вытаращил от изумления.
Вперед вышел Добрыня Никитич.
– Гой ты еси, надежа-князь! Есть для тебя весточка добрая: не скудеет Русь сынами могучими, нет переводу семени богатырскому! Кланяется тебе наш питомец Костянтинушко млад Жихарев этим скромным подарочком, малым хвостиком Змеища Горынища! Не летать больше лютому зверю, не сиротить малых детушек, не жечь городов, не разорять селений. Достоин отрок звания богатырского и милости твоей княжей! Любо это нам! Любо!
И другие витязи подхватили: «Любо! Любо!»
Костя стоял, потупив глаза, и ковырял ковер носком чужого сапога. Не сразу ему на заставе обувку нашли. Крупный был мальчик.
А Владимир начал растерянно озираться. Оранжевая кепочка на державной головке его повернулась козырьком вбок.
Тут же подскочил к владыке народный поэт Куковяка и что-то зашептал на ухо.
Наушничал он довольно долго. Князь то улыбался, то хмурился, а под конец заорал так, что народного поэта снесло в сторону:
– Что вы себе позволяете, понимаешь? Распустились у себя на заставе, совсем зажрались на моих харчах! Змей – это же редкость неслыханная, про него Красная книга написана! Что в чужих землях скажут? Что на Руси живут варвары, природу не берегут? Змей, он хоть и вредный зверь, но все-таки нашенский, родимый. Не дракон какой-нибудь, не аспид, не василиск – истинно русское Чудо-Юдо! А вам для благородного зверя пары коровенок и одну девку в год жалко? Да бабы еще тыщу таких нарожают! Не обеднеет Русь! И убить-то по-людски не могли – только покалечили! Уберите с глаз моих вашу тухлятину и отрока вашего злополучного! Такой же невежа, как вы, вырастет! На что мне такие богатыри – перед чужими срамиться…
Богатыри хмуро молчали, только Алеша всем своим видом показывал: «А я же предупреждал!», но легче от этого почему-то не становилось.
Костя не стал дожидаться, пока его с позором выведут, повернулся и направился к выходу.
«Надо было с Екимом к девчонкам пойти, – невпопад мыслил он. – Я бы им орехи между пальцами колол, они бы прикалывались…»
Чья-то рука легла ему на плечо, и прозвучал приятный бархатный баритон:
– Князь-надежа! Да ведь этот малый еще и тать! На нем моя любимая праздничная сорочица!
Так познакомился Костя с Чурилой Пленковичем.
Кто кого перещапит
С большим скандалом появился сей молодец в Киеве.
Местные мужики начали бегать к Владимиру с жалобами: кто-то выловил в Днепре всю рыбу, перестрелял на озерах всех гусей-лебедей, а главное, что в лесных угодьях
(Про сибирского соболя присочинили, конечно, позже!)
А потом эта гоп-компания и в городе объявилась – все пятьсот человек:
Руководил этим безобразием некто Чурила Пленкович. Красное Солнышко пожелал выяснить, кто такой. Оказалось, сын купца Пленка Сороженина. Красавец и немыслимый богач. Когда Владимир послал на его подворье карательную экспедицию, Чурила откупился золотом и мехами в таком количестве, что заявил князь:
И в те времена деньги решали все. Владимир даже пригласил негодяя к своему двору и предложил должность стольника или чашника.
«Премладая княгиня Апраксия», заглядевшись на красоту Чурилову, на кудри его и перстни, ручку свою белую ножом порезала во время пира. И тут же предложила мужу:
А не женись на молоденькой! Но тут даже туповатый наш князенька почуял недоброе и заявил:
И пошел красавчик вон из палат беломраморных своей «щапливой» походочкой. «Щапом» называли в те времена щеголя, «стилягу», модника. А чтобы представить «щапливую походочку», достаточно вспомнить упомянутого уже капитана Джека Воробья в исполнении Джонни Деппа, и ничего объяснять не надо.
Эта походочка сводила с ума киевских красавиц и вообще женщин всех возрастов и званий. В обморок падали.
Зато никаким богатырем Чурила не был: о военных подвигах его былины молчат. А кем же он был?
Есть предположение, что Чурила – это Кирилл, сын Тьмутараканского князя Олега. Тьмутараканью называли Крым – самую отдаленную окраину Руси. Слово это дожило до наших дней. Ладно, может быть.
Только почему Кирилл стал Чурилою? На каком таком историческом этапе поменялись буковки в его имени? Ведь не называем же мы святых Кирилла и Мефодия «Чурилой и Мефодием»! И на письме пользуемся кириллицей, а никакой не чурилицей!
Греческое имя Кирилл означает «маленький господин», «барчонок». Подходит нашему герою?
Имя это у разных европейских народов звучит по-разному. В Болгарии оно почти такое же, как наше – Кирил. У сербов и словенцев – Цирил. У англичан – Сирил. У испанцев – Сирило. А вот у итальянцев – Чирилло! Попался!
Папаша его – Пленко Сороженин. Это значит – человек из города Сурожа в Крыму. Сейчас этот городок носит имя Судак, но не в честь рыбы. Су-Даг по-татарски – «вода-гора». Характерное тамошнее название: Аю-Даг, Карадаг…
А шестьсот лет назад звался Сурож-Су-Даг-Судак крепостью Солдайя, которой владели сперва венецианцы, а потом генуэзцы. Итальянские купцы и воины крепко окопались на Черноморском побережье. Столицей их была Феодосия, переименованная колонистами в Кафу. Алушта носила у них имя Луста, Ялта была Джалита, а Гурзуф – Горзувиум…
Добро пожаловать в Киев, синьор Чирилло? А почему бы и нет? Историк сказителю не указчик! Да и не хочется, чтобы этот прыщ разодетый был нашим соотечественником…
Просто беда с этими былинами. С головой в нее нырнешь, а где вынырнешь, неизвестно…
…Есть у Чурилы в Киеве достойный соперник, уже известный нам Дюк Степанович. Тоже иноземец. Тоже модник.
Предполагают, что прообразом его мог быть венгерский король Стефан, хотя вообще-то «дюк» это обычно герцог. Дюк, дож, дуче, дука – многие знатные люди в Европе носили такие звания. Словом, немал человек.
Вот эти зарубежные стиляги и заспорили перед князем Владимиром, кто из них щапливее. Цена проигрыша стандартная – буйная голова. Не мелочились ребята.
В первом раунде тягались на пуговицах:
(Помните ведь, что пуговица и должна пугать?)
Публика решила, что теперь Дюку ничего не светит: «Еще некуда бодрее ему выступить».
Но Дюк сперва повторил все действия соперника, а потом
Соловья-разбойника вспомнили? И, точно как в тот раз, князь Владимир взмолился:
«Не твое кушаю – не тебя слушаю», – высокомерно срезал князя Дюк. Только крестный отец смог его уговорить…
Что означает сия таинственная сцена? Что происходит между Чурилой и Дюком? Почему народ от этого страдает? Что за пуговицы такие? Ладно, свист Соловья еще можно понять…
Предположим, что рассказчик использовал здесь какое-то совсем древнее сказание о двух соперниках-чародеях, могучих волшебниках. Ведь пуговица в древние времена была прежде всего амулетом, оберегом, колдовским артефактом, а уж потом застежкой! Тогда понятно, почему только крестный отец Дюка смог утихомирить молодца: там, где крест, нет места магии!
Но происходит вся эта чертовщина именно в церкви. Снова загадка!
Второй раунд был попроще: перескочить на коне роковую Пучай-реку. Победил Дюк, а Чурила «в воду вверзился». Тут бы ему и конец, но Владимир пожалел:
Видно, киевский женсовет походатайствовал. И княгиня Апраксия.