…Пыпа, Дрон и братья Бруски рассказывали Косте, что в тюрьме прикольно и совсем не страшно. К тому же настоящего делового пацана всегда подогревают с воли: присылают еду, выпивку и все такое. Оттуда можно даже по мобильнику позвонить!
Но сами в это заведение почему-то не торопились и старались делать все черные делишки чужими руками.
Здешняя тюряга оказалась глубоким подвалом.
Стражники свели Костю вниз, где их уже ждал старый тюремщик Томило (сам представился) – горбатый и с факелом в руке.
– Совсем молодой, – сказал он, оглядев отрока. – Ничего, посидит – сравняемся годами…
Косте это как-то не понравилось. И длинный коридор ему не нравился. И дверь, обитая ржавым железом.
– Я к вам ненадолго, – сказал он. – Разберутся. Я же не виноватый…
– Да у нас виноватых и не бывает, – сказал Томило. – Виноватого и живым досюда не доведут. На-ко, возьми дерюжку – прикроешься… Я ведь не зверь, а служивый человек… Вот сюда проходи!
– Послушай, служивый человек, – сказал Костя. – Передай нашим, что…
Но тяжелая дверь уже захлопнулась за ним. Он остался в полной темноте, прижимая к груди рюкзачок.
Впереди слышалось чье-то тяжелое хриплое дыхание.
– Кто здесь? – сказал Костя. И прошиб его холодный пот.
Потому что во тьме притаилось что-то совсем уж страшное. Нечеловеческое. Хтоническое, как выражался Колобок. Такое, чего и в кошмаре не покажут…
В фильмах всегда так бывает!
– Не подходи, – предупредил мальчик. – Лапы оборву… И хвост…
– Ты, что ли, Костянтинушко? – спросило чудовище. – Тебя-то за что сюда?
– Людота Творилыч! – обрадовался Костя.
Тяжелая пятерня кузнеца дружески шлепнула отрока по спине.
– Ничего, глазки сейчас к темноте приобвыкнут, – сказал Людота. – Надо же, вот изверги-то, угнетатели феодальные! Детей не щадят! Ничего, отольются им слезоньки сиротские и причитания вдовиц! Проходи вот сюда в уголок, тут у меня соломка подстелена… Сказывай, в чем твоя вина?
Костя уже начал кое-что видеть. Как хорошо, что это не зверь неведомый, а добрый знакомец!
Мальчик опустился на солому и кое-как, сбивчиво и подбирая слова, поведал о своей горестной судьбе.
– Вот, значит, какая она, богатыристика-то! – подытожил кузнец. – Вот какова награда княжья за подвиг беспримерный! Злодей у нас Владимир! Он и Сухмана-богатыря в погребе загубил! А о Чуриле ты не жалей…
– Этот Чурила и к моей подкатывался, – раздался незнакомый голос. – Потом летел кубарем по всему Крещатику…
– Снова женой хвалишься, Ставр Годинович, – сказал Людота. – За хвастовство ведь и сюда угодил!
– Да сколько вас тут? – удивился Костя.
– С тобой трое, – сказал кузнец. – Три товарища, только товар наш – горе-злосчастье…
– Эх, – сказал невидимый Ставр Годинович и вдруг запел:
– Слеза прошибает, как поет, – сказал кузнец. – Ничего, Ставр Годинович. Темницы рухнут, и выйдем мы на волю. Дорогие порты трудовой люд с тебя, кровопийцы, снимет, зато станешь ты у нас певцом свободы, без куска хлеба жить не будешь…
– Снова ты за свое, Людота, – сказал Ставр. – И малого тому же учишь… Все-то у тебя кровопийцы!
– Я его кузнечному делу наставлял, – сказал Людота. – А ему, видишь ли, в богатыри захотелось… Ну да, правильно, все вы кровопийцы, нахлебники, тунеядцы и захребетники…
– Не жалей о Чуриле, отрок, – сказал Ставр. – Поделом ему!
– Да это не я! – закричал Костя в отчаянии. Если уж сокамерники не поверили, то оправдания в суде он и подавно не найдет… Так и сгинет во тьме и голоде…
– Постойте, – сказал он. – Мне Попович передачку собрал…
И открыл на ощупь свой рюкзачок. Бывалый парень Попович положил туда не пряники-орехи, а караваище хлеба да кусище сала – знал, что узнику нужнее всего. И еще кое-что…
Свечи! Пять штук! И огниво! И даже сборник былин оставил – хотя толку-то от него сейчас…
Обращаться с огнивом Костя уже умел.
Ставр Годинович оказался молодым небритым мужиком с горящими глазами и в дорогой когда-то одежде. Сколько же он тут сидит?
Хлеб и сало узники уничтожили быстро. Теперь и подремать можно.
– Наговоримся еще, – сказал кузнец. – А во сне время быстрее летит…
«Сто пудов тюрьма неприкольная, – решил Костя. – И нечего мне там делать».