…Когда рыцарь с обеспамятевшей Аннушкой на руках скрылся за поворотом, зеркальце померкло – было, видать, с норовом или же нуждалось в отдыхе.
Лука рыдал.
– Горе мне, слабому и беззащитному! Где тот герой, что вызволит мою любимую?
Притихший Ничевок прошептал:
– Тронулась наша девка: уже и слова путает! Намаемся мы с ней, дяденька Тиритомба! Давай-ка загоним её первому попавшемуся барину за хорошие деньги, а сами пойдём, куда дедушка поведёт!
Предательские ребячьи речи вернули несчастного атамана в ум.
– Замолкни, недоросль! Вот я самого тебя ужо продам!
– Кое в чём юнец прав, – сказал поэт. – Вы, барышня, не расстраивайтесь. Не всё ещё потеряно. С нами тело великого волшебника. С нами грозное оружие – демон в сумке. У нас есть цель…
– Какая? – спросил атаман, отводя от глаз промокший рукав.
Тиритомба задумался. Он поглядел вдаль, на раскисшую дорогу, по которой еле-еле ползла чья-то телега.
– Во-первых, найти Аннушку. Во-вторых, уничтожить Римского Кесаря, оставшись при этом в живых…
– Не получится, – замотал распущенными косами Радищев.
– Это почему же?
– В живых не останемся, – просто сказал Лука. – Потому что тогда и мира нашего не будет, а в том, другом, ещё неизвестно, родимся ли мы…
– Да ты бредишь, – вздохнул арап – к вящему удовольствию Ничевока.
– Если бы… Я всё понял. Тот, Кто Всегда Думает О Нас, действительно существует. А когда он перестанет думать – тут-то всё и провалится в тартарары… Я-то полагал, что это мудрый синьор Джанфранко…
– А на самом деле? – вскинулся Тиритомба.
– А ты не понял?
– Не понял… – заморгал поэт.
– Мир держится волей Кесаря. Синьор Джанфранко – всего лишь подрядчик, к тому же не слишком удачливый…
– Не срами дедушку! – возмутился Ничевок. – Вы, дураки, дрыхли, а я ещё с ним разговаривал, он мне много чего рассказал…
– И чего же он тебе рассказал, обглодыш?
– Это наше дело! – гордо отвечал Ничевок. – Раз обглодыш – значит, нечего и спрашивать… Эй, смотрите, дедушка тревожится!
Атаман и арап головы повернули к дубу. Ветви могучего древа тряслись, как под большим ветром. Безглавец дёргался, стараясь освободиться.
– Сейчас пойдём, деда! Я их палкой подыму! – малец побежал к своему покровителю.
– В самом деле, идти надо, – сказал атаман и на всякий случай ещё поглядел в зеркальце.
– Зачем идти, друг мой? Подождём ту телегу – быть может, добрый поселянин согласится подвезти нас хотя бы до ближайшего контрольного пункта…
– Подождём, – кивнул Радищев. – Только не нравится мне всё это.
– Что именно?
– Да всё. И ливень этот неурочный с ясного неба… Ты хоть раз в жизни видел такое?
– Не видел, ну и что? Я много чего не видел, а оно есть…
– Знаешь что? – сказал атаман. – Я всё-таки гляну напоследок, что там Кесарь поделывает. Он-то первый должен заметить, что в мире какой-то непорядок…
И обратился к зеркальцу:
– О любезное зерцало! Не покажешь ли нам Кесаря Римского?
Зеркальце замутилось, прояснилось, и в нём обнаружился искомый Кесарь. Лука даже невольно, по-девичьи, залюбовался зиждителем мира: о таких ненаглядных зеленоглазых дролечках всякая мечтает – хоть деревенская дурочка, хоть блистательная фрейлина…
Зеленоглазый дролечка Римский сидел за длинным столом. Перед ним на особой подставке стояло большое, с тарелку, увеличительное стекло, как бы выломанное из очков гиганта. Стекло, судя по устройству подставки, могло вращаться в раме. Чуть подальше стоял плоский короб, в котором бегали два ёжика.
Кесарь смотрел не в стекло и не на ёжиков, а на собственные руки с вывернутыми вверх ладонями. Руками он делал какие-то таинственные движения, словно бы переливал нечто из чаши в чашу…
– Колдует… – прошептал Лука. – Ну, сейчас он нам наворожит…
– Да, он пронзает мыслию само мироздание и решает, где отныне располагаться небесному своду: сверху или снизу! – догадался Тиритомба, заглядывая в зерцало через атаманово белое плечико.
– А вот и нет, а вот и нет! – торжествующе заорал оголец Ничевок. – Эх вы! Просто дядька сидит и от большого ума соображает, как это ёжики плодятся: и так колко, и так колко!
На такую трактовку зерцало, видимо, обиделось и вновь помутнело, а Ничевок был удостоен новой затрещины.
– Всё испортит! – возмутился Лука. – Налаживай теперь!
– А чего там налаживать, – махнул рукой малец, словно бы и не заметивший затрещины. – Зеркальце надо не за пазухой держать, а на солнышке, только и всего. Его солнышко кормит…
– Тебе-то откуда знать? – насторожился Лука.
– Да уж знаю! – приосанился Ничевок.
– Какой сообразительный! – сказал поэт. – Всё ему ведомо. Видно, не зря его маэстро приметил и приголубил. Я всегда верил в творческие силы простого народа… Синьор Джанфранко, полагаю, ведёт его точнёхонько в Сорбонну!
– Тогда нам не по пути, – вздохнул Радищев. – Чего мы в Париже не видели? Точно ли там живёт тот рыцарь, что похитил Аннушку? И отчего у него борода посинела?
– Так ведь про то нам и писал безглавый гений: Барба Адзурра! – вспомнил арап. – У рыцаря сего якобы какой-то ключ имеется…
Но не успели друзья осмыслить и обсудить этот вопрос: телега, влекомая клячей, приблизилась настолько, что стало возможно разглядеть и седоков.
Лука нежно и томно застонал в бессильном бешенстве.
В телеге тряслись осточертевшие панычи-предатели, нунции-легаты.
– Да когда же вы кончитесь! – плюнул атаман.
Кляча с видимым облегчением встала.
Панычи приподнялись со своего соломенного одра страданий и громко закричали:
– Пани Анна! Наконец-то! Пан Тиритомба! Как мы рады, что вы живы!
– А уж как мы-то рады, – проворчал арап. – Узнали, сволочи. Не хотел поэт рубить вас на строфы, да, видно, придётся…
– Цо то за сличный хлопец с паньством? – живо заинтересовался Яцек Тремба.
Недашковский же скривился в припадке жгучей ревности.
Но сличный хлопец глядел вовсе не на панычей.
– Вы что с лошадью сделали, изверги? – заорал он. – Вы её кормили или сами всё её сено сожрали?
С этими словами Ничевок подбежал к телеге и принялся распрягать клячу.
– Нечего, ничего, маленькая, – приговаривал малец. – Вон травка-то нынче какая после дождичка сочная!
– Не касайся до коня, лайдак! – вскричал Недашковский.
Ничевок освободил клячу и хлопнул её по крупу ладонью. Кляча тут же отбежала от телеги, нашла подходящее место и жадно стала собирать губами зелёные стебли.
– Что вы здесь потеряли? – хрипло сказал атаман. – Где все остальные? Где фрау Карла, где дон Хавьер, где солдаты? Где контрольный пункт, который должен быть тут, возле дуба?
– Катастрофа, ясна пани! – сказал Тремба. – Все сошли с ума. Они далеко впереди – ловят Лоренцо Берья. Запрещённые легенды – то чистая правда.
– Какой Лоренцо? – спросил ошеломлённый арап. – Ведь он всего лишь плод поэтического воображения!
– О, если бы так! – Недашковский даже руки вскинул к небу. – Тот дурной монах, что сопровождал вас, и есть Лоренцо Берья! А ведь владыка наш полагал его давно умершим!
– Ну-ка, ну-ка, – сказал Радищев. – Девушка я деревенская, хоть и знатного роду, премудростей ваших не превосходила. Выкладывайте всё, что знаете, не то сейчас прикажу верным моим пажам вас высечь!
Панычи задрожали так, что даже телега затряслась.
– Не надо, проше пани! Всё скажем!
– Слушаю, – атаман высокомерно вздёрнул свою изящную гордую головку.
– Пани Анна… – вкрадчиво начал Тремба.
– Встать! – внезапно даже для себя воскликнул поэт. – Вы с прекрасной дамой разговариваете! Развалились тут у меня!
Панычи вмиг забыли про свои болезни, скатились с телеги и на всякий случай попадали в ноги Луке, норовя при этом облобызать подол сарафана.
– Пани Анна, – всё так же вкрадчиво сказал Тремба. – То не паж с вами и вовсе не мальчик. То разбойник Тиритомба – правая рука трусливого и подлого атамана Луки Радищева, которого мы вывели на чистую воду. И увязался он за вами лишь с целью грабежа, а возможно, ещё и насилия с убийством. Почитайте-ка его стихи – и вы ужаснётесь! То певец крови и злодеяний!
Лука с трудом переварил оскорбления и жестом остановил паныча.
– Если вы ещё раз, – сказал он, – оскверните своими лживыми устами имя народного заступника, вам не миновать хворостины или чего похуже. Нынче я не в настроении – у меня дни такие тяжёлые. Поэт уже во всём признался мне под пыткой и во всём раскаялся. Вы говорили про дела Кесаря – вот и продолжайте.
– Як Кесаря кохам! – Тремба ударил себя в грудь. – То, что мы говорили паньству разбойникам в лесу, была, верно, чистая пропагация. Но настал час истины, провозвещённой нам Внуком Святым, что спустился к нашему каравану с небес. Беда, беда великая!
Лука снова прервал паныча.
– А ну-ка пойдём к дубу – там вас кое-кто ждёт. Пусть и он послушает. Да не вздумайте падать в обморок!
Как ни крепились папские легаты, а в обморок всё же рухнули – пришлось их водой отливать.
Привязанный синьор Джанфранко снял с плеч горшок и взял его в руки, чтобы лучше слышать. Видимо, безумие его исчезло вместе с головой.
Дрожащий Тремба поведал, что Лоренцо Берья – вовсе не легенда, что кондотьер с таким именем существовал и считался самым искусным воином во всей Италии и в деле своём соперничал с самим Кесарем. И что Лоренцо, в отличие от них, панычей, и даже от сличной панёнки Анны, есть настоящий человек из прежних времён, каких во всём мире насчитывался от силы десяток. Поначалу злодей Лоренцо был верным соратником Князя-Папы, ведь это именно он завоевал для Кесаря все европейские страны…
– Постой, – вмешался поэт. – Как это так – настоящий? А мы кто?
– Потом растолкую, – нетерпеливо сказал атаман. – Продолжай, мерзавец.
Мерзавец продолжил, бросая испуганные взгляды на тело синьора Джанфранко.
Он рассказал и о том, как завистливый и коварный («Коварней самого Кесаря, моя пани!») Лоренцо организовал заговор, в который втянул и сестру Кесаря, прекрасную Лукрецию. Лукреция же вовсе не померла родильной горячкою, как повсеместно считалось, но скрывалась под чужим именем в женском монастыре. Ей без труда удалось обольстить мудрого Джанфранко да Чертальдо, который до того самозабвенно пособлял непревзойдённому Чезаре Борджа в деле мироустройства, и смутить великий ум к измене. О нет, заговорщики вовсе не собирались вернуть мир к ужасным порядкам, царившим до Возрождения Кесарева, – они хотели только устранить самого Кесаря…
– А то ж не можно! – брызгая слюною, кричал Тремба. – Не можно поразить Князя Мира Сего! Подлый же Джанфранко…
При этих словах безглавец изловчился и достал носком сапога до панычёвых рёбер.
Тремба проворно откатился в сторону и открыл рот:
– Так это…
– Да, – сказал Радищев. – Ты наконец-то догадался.
Тремба, попутно кляня себя за куриные мозги и крепость заднего ума, сообщил, что достойнейший и высокоучёнейший синьор да Чертальдо счел за благо сменить своего работодателя. Увы, из затеи ничего не вышло, и Тёмный Кесарь прилюдно поразил Лоренцо Берья копьём в самое сердце, а тело приказал бросить собакам («Кто ж то знал, что он выживет!»). Прекрасная Лукреция и премудрый Джанфранко бежали и бесследно исчезли в степях и лесах Великой Тартарии. Кесарь объявил за их головы великую награду, а мир так и остался недоделанным…
– Дальнейшее я примерно знаю, – сказал атаман. – Но вот с вами-то что произошло, куда контролёры подевались?
– Так я же говорю пани, что с небес слетел Внук Святой и велел всем искать злодея Лоренцо, оставив прежние дела!
– Выходит, он ещё и говорящий – Внук Святой? – подал голос и арап.
– Так, пан разбойник! Голосок у него негромкий, но приятный, как бы писклявый…
– А я-то полагала, – сказал красавица Лука (и со страхом отметил, что впервые говорит о себе в женском роде без запинки, хотя бы и мысленной), – что это всего лишь обычный ручной нетопырь, разве что белый…
– Ни, слична пани! То великого разума креатура! Внук Святой нам объявил, что Кесарь ныне погружён в глубокие размышления и за недосугом поручил дела именно ему, Внуку, вот он и летает, оповещая верные Кесарю сердца о том, что Лоренцо Берья жив и плетёт новые козни! Что он таки обезглавил синьора Джанфранко и теперь спешит, воспользовавшись его головой, урядить мир по-своему…
– Так он вроде бы должен спешить в Рим, чтобы поклониться Кесарю головой мудреца… – сказал Радищев и задумался.
– О нет, ясная пани Анна! Берья знает, что не будет ему ни награды, ни прощения! Поэтому все так и всполошились!
– Кто – все? И почему всполошились?
– Как же пани не понимает? – досадливо сказал Тремба. – Ведь если злодею удастся склонить голову к сотрудничеству, грядут великие перемены, а кому они нужны? Нам, например, вовсе не нужны, мы тут уже с Недеком и к свадьбе начали готовиться…
– И что – посланцы Совета Европы тоже ищут голову?
– Так, пани Анна! Они здрайски бросили нас, больных и недужных, вскочили на коней и помчались в разные стороны!
– И фрау Карла? – с надеждой спросил Тиритомба.
– Нет, эта швейцарская курица всецело занята своими амурными делами, – скривился Недашковский. – Она с этой… с этим… с ужасным трансвеститом! Они отстали, но скоро, вероятно, будут здесь…
– Синьор Джанфранко, – обратился Лука к премудрому телу, – всё, что плел тут этот ватиканский висельник, – правда?
Синьор Джанфранко вернул корчагу на плечи и сделал неопределённый жест рукой – дескать, кое-где правда, а кое-где брешет, гад, напропалую.
– Я так и думал, – вздохнул атаман. – Только что же нам-то делать?
Вместо ответа маэстро поднёс к горшку указательный палец и стал делать им вращательные движения.
– Просит дырку проделать, – догадался поэт. – Только разве можно проделать в корчаге дырку? Она же разобьётся!