…Говорили стражники по-французски, поэтому Аннушке снова пришлось напрячь память.

– Меня зовут Анна, – просто сказала она.

– Жанна? – обрадовался старший стражник.

– Нет, Анна, – поправила девушка.

– Не придирайся, старина, – сказал страж помоложе. – Всё сходится – у неё ужасный эльзасский акцент. Но на всякий случай – вы девственны, сударыня?

– Конечно! – воскликнула Аннушка и невольно покраснела, а про себя подумала: «И какая дура призналась бы первому встречному, что себя не соблюла?»

– Тогда я доложу, – сказал пожилой и скрылся за дверью.

Аннушка в нетерпении переминалась с ноги на ногу. Доспехи её издавали скрипение и лязгание. Молодой стражник смотрел на неё с большим уважением.

– Проходите, дорогая, – сказал вернувшийся пожилой страж. – Несчастная Франция давно вас ждёт.

Аннушка вошла в распахнутую дверь и оказалась в просторном помещении, битком набитом людьми. Там были мужчины и женщины, старики и дети, при мечах и безоружные – но все были одеты нарядно: у неё даже зарябило в глазах от красного, синего и белого бархата, сверкающей парчи, роскошных ерусланских мехов.

При виде Аннушки все эти люди издали единый восторженный вздох и раздались к стенам. Перед ней открылся широкий проход, в конце которого она увидела покрытый золототканым покрывалом престол. На престоле сидел, болтая кривыми ножками, лохматый карлик и корчил ей рожи. Одновременно карлик обеими руками тасовал карточную колоду. Карты описывали в воздухе самые разнообразные фигуры.

Из толпы придворных вышел старый воин – хоть и не в доспехах, но зато с лицом, порепанным боевыми шрамами.

– Я – Этьен де Лабрюйер, сенешаль замка Шинон, – распевно сказал ветеран. – Ты ли та, что называет себя Орлеанской девой?

– Я, – смело сказала Аннушка, хотя и не знала, что значит «Орлеанская». Но слово было красивое, вот она и согласилась.

– Ты слышала голоса? – спросил Этьен де Лабрюйер.

– Месье, я слышу их с тех пор, как помню себя, – сказала Аннушка и добавила на родном языке: – Чай, не глухая.

– И что же они тебе говорили? – не унимался порепанный.

– Ну… – Аннушка растерялась. – Всякое говорили. Сперва «Солнышко моё», «А кто это тут у нас такой славненький?», потом, как подросла, – «Не чавкай за столом!», «Иди умойся!», «Убери за собой», «Помой посуду!», «Прощай, доченька, береги папу!», «Куда ты вчерашний штоф опять, дурища, запрятала?», «Учи французский, дочка, – он тебе в жизни пригодится…»

По залу прокатился восторженный ропот.

– И эти голоса велели тебе прийти сюда, во владения скрывающегося наследника французского престола, с тем чтобы освободить родину от нечестивого римского узурпатора? – Тут у благородного старика даже голос перехватило от волнения.

Огорчать деда суровой правдой девушке не хотелось: вон как его враги-то поуродовали! И гувернёра-изгнанника ей тоже было жалко…

– Ну разумеется, – сказала она. – Прямо как сейчас слышу: освободи да освободи Францию! Чего, мол, она стенает? Зачем её всякие гады на конюшне порют, непосильными трудами утомляют, с детьми разлучают, чужим помещикам продают…

– А кому принадлежали голоса? – не унимался сенешаль.

Сперва девушка хотела сказать «людям», но вдруг сообразила, что это будет как-то неубедительно. Поэтому она указала пальцем стальной перчатки куда-то вверх – так всегда делают в Еруслании, не желая к ночи поминать царскую власть.

Этот немой ответ поверг придворных в ещё больший восторг.

Седой сенешаль многозначительно поднял руку, призывая к молчанию.

– Всё сходится, – сказал он. – А для чего ты облеклась в боевые доспехи, что несвойственно женскому полу?

Девушка задумалась.

– Так ведь мало ли на кого нарвёшься? – сказала она. – Тут, поди, по дорогам всякие разбойники бродят, могут и обидеть. А у меня и коромысла нет. Вот и пришлось взять эту штуку… Хотела ещё и волосы обстричь, да жалко…

И она потрясла в воздухе алебардой – той самой, для уборки. Она даже тряпку позабыла смотать с острого наконечника, так торопилась покинуть страшный замок.

– Подожди! – взволнованно вскричал старец и жестом принял алебарду из её рук. Потом осторожно развернул всё ещё влажное полотнище.

Тут уж восторгу толпы вообще не стало предела.

– Тихо! – рявкнул сенешаль. – Агенты Инквизиции повсюду!

И добавил – уже приглушённо:

– О мои добрые соотечественники! Она не только произносит слова с эльзасским выговором! Она не только слышала вещие голоса свыше! Она не только облачилась в мужскую одежду! Она ещё и принесла утраченное знамя королей Франции!

И тяжело опустился на колени, лобызая сырую ткань.

И все опустились на колени, кроме карлика, который у себя на троне прекратил баловаться картами, а встал на сиденье и необыкновенно ловко перекувырнулся.

«Ну, я им угодила, – с облегчением подумала Аннушка. – Как ладно с тряпкой-то получилось! Вот бы и дальше так!»

Тут голос ветерана задрожал. По его седой бороде пробежал паучок, дотоле скрывавшийся от безжалостной уборки в складках священной тряпки.

– А теперь, дорогая моя, – сказал Этьен де Лабрюйер, – выполните своё высокое предназначение: подойдите к нашему драгоценному дофину и приветствуйте его, как подобает приветствовать особу королевской крови…

«Дофин значит дельфин, – поспешно вспоминала и быстро рассуждала Ерусланская девственница. – Дельфина я видела на картинке в бестиарии. Это рыба, а тут никто на рыбу не похож. Значит, так здесь принца кличут. А принца они переодели – хотели, чтобы он на принца не походил. Чтобы я, значит, его отыскала по своему предназначению. А кто здесь более всего на принца не походит?»

И Аннушка двинулась вдоль прохода, внимательно вглядываясь в собравшихся. Шла она очень медленно, вся геройская сбруя на ней погрохатывала – всё-таки не умела она её носить как надо. Иногда Аннушка задерживалась глазами на каком-нибудь миловидном молодце, но потом досадливо морщилась и следовала далее. Придворные тоже страшно волновались, но никаких указующих знаков ей не делали…

Внезапно она звонко топнула ногой в стальном башмаке и решительно направилась к трону. Взошла по ступеням возвышения, сняла с головы шлем, отчего волосы её, собранные в пучок, рассыпались по кирасе, и опустилась на одно колено. Какая-то железяка впилась ей в поясницу.

– Любезный дофин, – сказала она. – Милый мой карлик. Ты напрасно прикидываешься паяцем. Кончай дурака валять и займись делом!

Последних слов, впрочем, никто не понял – сошло за эльзасское наречие.

Если бы сенешаль предусмотрительно не погрозил бы толпе французов хорошим кулачищем, то вопль торжества услышали бы, наверное, и в самом Солнцедаре.

Карлик прямо с трона прыгнул ей на руки.

– Здравствуй, сестрица! – пропищал он. – Долго же я ждал! Теперь будет с кем в пикет перекинуться!

…Служанки под надзором придворных дам переодели Аннушку в роскошное и тяжёлое платье рытого бархата, ноги обули в отороченные беличьим мехом башмачки, волосы зачесали назад, чтобы лоб стал как можно выше, и увенчали высокой остроконечной шапкой с вуалью.

«Я теперь сама как королева, – думала Аннушка, глядя в зеркало. – Но вот как бы они меня не вздумали за этого карлика просватать! Ведь не с титулом жить, а с человеком!»

– Увы, милая Жанна, – сказал ей потом за праздничным столом старый сенешаль. – Наш бедный дофин действительно безумен, да что поделать – ведь он единственный, в ком течёт древняя королевская кровь. Но сколь блестяще выдержали вы последнее испытание! А ведь мы его нарочно усложнили по сравнению с тем, о котором говорилось в забытом предании! Но теперь в вашей тождественности никто не сомневается. Вы поведёте наше войско на Орлеан, и Франция перестанет наконец быть жалким кардинальством и снова станет великой державой! Кстати, как попало к вам в руки священное знамя?

– Неведомая сила заставила меня снять со стены именно его, – чистосердечно призналась девушка. – Голос был…

– А где вы его взяли?

«Вот же неймётся ему! – рассердилась Аннушка. – Что же сказать? Уж не правду ли?»

– А в замке у этого… Ну, борода у него ещё такая… Толстая, синяя…

– Я так и думал! – восторженно вскричал Этьен де Лабрюйер. – Ваше высочество! Друзья мои! Наша отважная девственница вырвала драгоценное полотнище из нечистых лап кровавого безумца Жиля де Лаваля! Никому, даже отважному Жану Бастарду это не удалось! Как же вы смогли с ним совладать? Вы, девственница?

«Нехорошо по-французски-то невинность звучит – «пюсель»! Всё равно что «сикуха»! Ну да ладно!»

– Хитростью, – потупилась девушка. – Не драться же было с полудурком.

– Не скромничайте. Вы отняли его в честной схватке! Вы поразили злодея!

«Кабы так, – вздохнула про себя Ерусланская девственница. – Боюсь, он много девок ещё изведёт… Может, вот и сейчас…»