Ночевали прямо в зале на лавках – расходиться по спальням хоть в одиночестве, хоть попарно, никому не хотелось. Всё-таки страшновато, мало ли что мудрец успокоил. Вдруг тут ещё какое чудо водится, о котором дырявая голова забыла? Только панычей отволокли в кладовку со скелетами. Ничевок вызвался сторожить, но ему отказали.

– Тогда я у порога кладовки лягу, – решительно сказал он. – Мимо меня не проскользнёшь! А то они вам ночью головы-то отчекрыжат!

И сразу же захрапел, едва лохматая его головёнка коснулась узла с демонической сумой.

Лука вздохнул.

– И чего скитаемся? – вдруг спросил он. – Чего мятёмся? Как же мне теперь спасать Аннушку, коли я не ведаю, где она? Не лучше ль успокоиться и принять свою участь безропотно?

– Нельзя, – сказал арап. – Посуди сам, душа моя, не возвращаться же нам в любезное отечество? Нам там с ходу головы пооткручивают, а тебя ещё к тому же…

– Замолкни! И без твоих подковырок тошно!

– Прости, атаман, – потупился Тиритомба. – Вот у меня – своя беда. Вирши перестали слагаться, а что я без них?

– Это потому, что жизнь наша сделалась сложней и заумней самых прехитрых стихов, – сказал Радищев. – Давай спать. Может, за ночь наш синьор Джанфранко ещё что-нибудь вспомнит – самое главное.

– Я не нуждаюсь в отдыхе, – напомнил о себе итальянский мудрец. – Я нынче и в голове-то уже не слишком нуждаюсь. Пропадёт моя голова – стало быть, туда ей и дорога. Жалкая органика, не более того. А я найду подходящий кусок мрамора и сделаю себе новую, покраше и помудрее: ведь благородный каррарский мрамор куда лучше простой глины…

– А что же с миром-то будет? – возмутился Лука. – Кто Кесаря повергнет? Кто людям настоящую жизнь вернёт?

– Это уже не моя забота…

– А чья? – вскочил на ноги атаман. – Вы, маэстро, напортачили – и в кусты? Чем можно убить вашего проклятого Чезаре? Как вернуть белый свет к прежнему состоянию?

– А стоит ли? – грустно просвистел умный горшок. – Вы, к счастью, и представления не имеете, чем был прежний мир…

– Имею! Мне дон Агилера всё-всё рассказал! Мир был огромный! Земля была шаровидной – греки не ошибались! Это вы с вашим дружком сплющили её в позорный блин! Хуже, чем плохо!

– Не блин, а куполообразный сегмент, юный невежда! И много ли счастья было людям в необъятности мира? Рано или поздно они открыли бы Новый Свет и прочие континенты с островами. И снова зашли бы в тупик! Чезаре Борджа стал не худшим из властителей, случались и пострашнее, только той силы у них не было…

– Да слышал я уже эти сказки про Кесаря, павшего было на поле брани, и про чудесное преображение его. Раз однажды можно было его убить, значит, попробовать стоит!

– Не советую… Он не умрёт. Он частенько играет со смертью, но она не властна над ним. Он может погибнуть только совершенно особым способом, неприемлемым для прочих людей…

– Что же это за способ? – Лука подошёл к мудрецу с целью потрясти его за грудки, но одумался, чтя исчезнувшие вместе с головой седины.

– Если я назову его, это нам ничего не даст, – сказал синьор Джанфранко и сел, прислонившись к стене. – Сие зависит лишь от его злой натуры. Да, я создал для него этот мир. Пусть он неполон и несовершенен. Зато в нём нет ни моровых поветрий, ни землетрясений, ни ураганов. Крыс, кстати, тоже нет…

– Крыс?

– Были такие юркие грызуны, едва не выморившие Европу. Они переносили Чёрную Смерть. Вы же, счастливцы, мучаетесь разве что от простуды да ещё сами себя истребляете! Как встарь! Я учредил в этом мире дивную погоду, споспешествующую урожаям и людскому здоровью. Чезаре нужно было много… хм… людей. Я дал вам календарь. Я возжёг в небе солнце и луну…

– А звёзды? Как со звёздами-то быть?

– О мадонна! Да зачем вам звёзды? Света от них было немного, и служили они только шарлатанам…

– Звёзды… – мечтательно произнёс Тиритомба. – Лука мне рассказывал… Какой простор для поэтического воображения! Значит, и Орион, и Дева, и Стрелец были не просто мифическими фигурами? Да я отдал бы весь этот мир за одну-единственную звезду!

– Со звёздами получилась промашка, – досадливо сказал Джанфранко. – Слишком много расчётов. С вашими звёздами я бы до сих пор ковырялся под куполом, как бедняга Буонаротти: шея сделалась бы кривой, глаза ослепли… А ведь он расписывал лишь небольшой куполок! И я решил, что мой мир будет более рациональным, упорядоченным…

– Дядюшка, а зачем это вам было нужно? – спросил Тиритомба. – Пусть бы Тёмный Кесарь со своей злою силой сам бы и старался…

Горшок хмыкнул.

– Да ведь Чезаре, в сущности, невежда. Он умел только воевать, но и этому, пожалуй, сейчас разучился. Ему и убогой хижины не построить! Руки не тем концом приделаны! А передо мной открылся простор для деятельности! Какой мастер смог бы отказаться от этакого заказа? Вот вы, мой вдохновенный мавр, пренебрегли бы возможностью создать бессмертное творение?

– От моих несовершенных виршей хотя бы люди не страдают, – сказал Тиритомба. – Люди послушают, улыбнутся и хотя бы на миг забудут о своих горестях… Или погрустят немного вместе со мной, а не в одиночку… Великие поэты рождаются из праха дурных виршеплётов, потому что им неоткуда больше рождаться!

– Бросьте вы, – раздражённо сказал Джанфранко да Чертальдо. – Вон в Европе сейчас вовсе нет никаких поэтов, и ничего – живут счастливо, не зная войн и мятежей… Ведь и Буонаротти слагал сонеты! Но если бы он вдруг, паче чаяния, перехватил мой заказ… О, это был бы сущий ад! Человек потерялся бы среди его гигантов с искажёнными мукой телами! А понадейся Чезаре на Леонардо… Вот уж кто истинно бросил бы дело на полпути!

– Так ведь и вы, маэстро, не довели мир до ума…

– Я же не бог! – яростно свистнул Джанфранко. – Создателя нельзя торопить! Нельзя говорить ему под руку! Чезаре просто представить себе не мог Мироздание во всей его сложности и многообразии, у него недоставало фантазии! Я был ограничен, поскольку он был ещё более ограничен… Ему хватило бы и плоскости. И без того он не знает, что делать с остальными землями и народами, недоступными его куцему воображению! А вы растёте сами по себе, как сорная трава! Что происходит в Катае? Бред, описанный Марко Поло? Там делают шелк, скажете вы. Да, эту ткань доставляют к нам через десятые руки, и это всё. Разведчики оттуда не возвращаются. Кто правит Индией? Торговцы пряностями? Что за учителя сидят на снежных вершинах Гималаев? Да и ваша хвалёная Великая Тартария… Ни то, ни сё…

– Отчизну в обиду не дам, – предупредил Радищев.

– Молчите, жалкий андрогин! Меньше надо было верить в колдунов и ведьм, тогда бы ваше убогое хозяйство осталось при вас. Бессильные, нелепые существа! Я призвал вас к жизни, я начертал на картах мира все географические названия… Но карты составлял не я! Я не в ответе! Это всё он, Чезаре! Ему хотелось быть властелином мира. Когда-нибудь он им и станет… И упрётся своим тупым лбом в хрустальный купол небес… О, это будет месть, какой не знал никто из смертных и бессмертных!

– А не надо было связываться с кем попало, – сказал Радищев и вдруг вспомнил Брыластого с Киластым.

– Вы полагаете, юная Анита? А искушение? Впрочем, я уже говорил об этом. И мне всё равно, что будет дальше. Я устал от своего детища. Пусть синьор Борджа пытает мою бедную голову – авось она ему что-нибудь подскажет, покуда не сгнила…

– Это вас совесть мучит, синьор Джанфранко, – сказал арап. – Вы преобразовали мир любопытства ради, во имя тщеславия, но вас никто не знает. Вернее, немного знают – но как преступника, находящегося в международном розыске. Мало ли таких было и ещё будет! Но вы так и не объяснили, что произошло между вами и Тёмным Кесарем, а думается мне, что в том и загвоздка…

– Ему думается! – вздрогнул плечами итальянский механик. – Ему думается! Да во всем мире думается только одному человеку – мне!

– И всё-таки!

Горшок вздохнул.

– Женщина, – тихо сказал он. – От них все несчастья. И не спрашивайте меня о подробностях.

– Лукреция, – безжалостно уточнил Лука. – Ничего, мы её найдём. Сперва, конечно, Аннушку, а потом и её. Вы вернёте ей молодость и будете счастливы – как наш англичанин с нашей фрау, которые спят, утомлённые страстью… Храпят при этом немилосердно, как бы они нашего приёмыша не разбудили…

– О! – воскликнул Джанфранко. – Вот вам и надежда! Мальчик подрастёт, переймёт от меня всю сумму знаний, выработанных человечеством…

– Всю? – усомнился поэт.

– Всю! А другой и не надо! Он подкрутит гайки и болты, проверит схемы, заменит износившиеся детали и, может статься, учредит над вашими головами и звёздное небо – только в исправленном виде…

Но Лука его уже не слышал. Он как-то разом опрокинулся в сон, сквозь который сперва пробивался голос Тиритомбы, задававший бесконечные вопросы синьору Джанфранко, а потом вдруг атаману привиделся мир, устроенный по разумению Ничевока, так что вместо сна вышел самый натуральный ночной кошмар.

Странное выражение – ночной кошмар. Как будто дневные бывают!