Потом была засолка. Прямо на плоту. Тазик грибов, две жмени соли, перемешал как следует — и в бак. И так много раз. Иногда скользкий гриб выстреливал между пальцев, падал в воду и мгновенно уходил ко дну. Вовремя мы их собрали… То есть они…
— Я пластиковый бак взяла из-за веса, — сказала Рыба. — Чтобы у вас кила не выпала, пока донесёте до кухни. Там в эмалированные ёмкости да в стеклянные банки разложим. Тогда и травок добавлю. А вообще в пластике солить — упаси Огненосный Творец… Это полной идиоткой нужно быть, чтобы солить в пластике!
— Как поэтичен наш родной язык, — сказал Князь. — Кила… Не какая-то там заурядная грубая грыжа, но — кила… Не выпадай, родная кила, ты мне по жизни так необходима… Скажи, моя любовь, как ты могла… дела… была… плыла… ла-ла-ла-ла — но мимо. Примерно так.
Озеро теперь не казалось таким уж холодным, а мой трудовой подвиг — таким уж подвигом. Было просто хорошо, мы занимались нужным и прибыльным делом, Мировой Свет исправно сиял над нами, остальное — джакч…
И вдруг вся эта пасторальная идиллия гармонии кидонским знаком накрылась.
Звук над водой летит легко и далеко, а слух у Князя получше моего — он-то в детстве не болел рыжей сыпью.
— Вертолёт, — сказал он. — Платформа совсем по-другому шумит. Значит — гвардейцы…
…Примерно через год, когда я стану совсем взрослый и осознаю себя частицей чего-то великого и единого, я, возможно, и полюблю Боевую Гвардию всем сердцем и всей душой, как полагается верному сыну Страны Отцов.
Но не раньше.
Умом я понимаю, что где-то там, далеко, на других рубежах, в других городах и особенно на Побережье гвардейцы действительно занимаются делом, рискуют жизнью и совершают подвиги, спасая наш многострадальный народ от интервентов, диверсантов и выродков.
А здесь, в нашем тихом и мирном Горном краю, они от тоски и фермерской самогонки превращаются в небольшую, но опасную вражескую орду.
И погранцы не любят Гвардию. Погранцы вообще не любят представителей других родов войск и кличут их «шурупами» — из-за фуражек и бескозырок. К тому же именно Горная Стража спокон веку носила береты, а гвардейцы их нагло заимствовали.
«Всем эти парни хороши, — шутят пограничники, — только вот нельзя их брать ни в секрет, ни в засаду. Уж больно жирно в Боевой Гвардии кормят. Гвардеец непременно начнёт пердеть и всех выдаст. А если даже каким-то чудом окажется умный и шептуна пустит, всё равно враг учует…»
Обычно после этого полагается быть драке, но гвардейцы не ходят туда, где отдыхают горные стражники. Потому что сильно уступают им в численности. Гарнизон, охраняющий ближайшую к нам башню противобаллистической защиты, совсем маленький: три тройки действительных, три кандидата и капрал. Ну, и обслуга. Наверняка бедные кандидаты дежурят круглые сутки, а остальные жрут самодяру и режутся в кости. Потом их сменяет другой состав. Раз в месяц приезжает лейтенант второго класса, у которого в подчинении то ли пять, то ли семь таких гарнизонов. Выпивает бутыль настойки горного барбариса и едет дальше.
Делать им тут нечего — ну какая такая баллистика прилетит по нашу душу из-за хребта? Ракета из тростниковой плетёнки? Где они тут найдут выродков-террористов? Возможно, там, далеко, таковые действительно существуют, но не в особой закрытой зоне.
Иногда эти нестерпимые герои приезжают в Шахты на пятнистом шестиколёсном «онагре», обычно втроём, заходят в винную лавку и набирают дикое количество спиртного. Самогон, видите ли, надоедает. Даже солекопы дивятся тому, сколько могут выпить гвардейцы. Вернее, не выпить, а потратить на выпивку. Пьют они у себя или на землю льют, это уж их дело…
А бытует ещё и такое мнение, что дичают эти ребята из-за вражеской телепропаганды.
Верхний Бештоун надёжно защищён от неё Алебастровым хребтом — через Три Всадника никакая пандейская волна не просочится. А на район башни ПБЗ как раз открывается ущелье Тиц, по которому шла старая Пандейская дорога, а сама башня стоит на высоком пригорке, и уж наверняка наверху у неё присобачена антенна. Там же и технари служат! Когда появляется начальство с проверкой, антенну убирают, а всё остальное время смотрят порнуху да сериалы про то, как один пандейский десантник за два часа разносит в хлам Страну Отцов… Вот психам и мерещится!
Никто с ними не связывается ещё и потому, что «драка с защитником Отечества есть политическое преступление независимо от причин оной». Вот так. Законопослушный гражданин должен безропотно стерпеть побои гвардейца, а уж потом, если останется жив, подавать на него жалобу…
…Ну да, вертолёт. Тот самый, ихний. У погранцов в отряде две старенькие платформы, и уж так отцы-командиры над ними трясутся — новых-то не дождёшься! Зато БГ может гонять свой «Кренч-турбо», он же «Очковая акула», по самым пустяковым поводам куда угодно, разве что не в столицу…
— Зигзагами идёт, — сообщил Князь. — Преследует пандейского десантника.
— Да хоть восьмёрками, — говорю. — Лишь бы мимо.
А Рыба прикрывает бак с добычей каким-то рваным пледом с логотипом санатория.
Никогда не угадаешь, что им в голову взбредёт. Несколько лет назад в Длинном Логу пьяные гвардейцы вырезали фермерскую семью. За то, дескать, что там одни выродки жили, включая грудного младенца — громче всех орал. Убийц, говорят, сурово наказали — но поди проверь.
Ага, пламенем плюнул. Совсем от безделья сдурели. Хорошо — ночью шёл дождь. Не то опять, как в прошлые вакации, пришлось бы всем старшеклассникам пожары тушить.
А нам нельзя от дОбычи грибов отвлекаться. А что — у солекопов дОбыча, и у нас дОбыча… Только у них — на-гора, а у нас — на-вода…
Нет, сука очковая, летит уже над озером — и прямо на нас.
И до санатория не добежать. Раньше надо было, сразу, как только Князь мотор услыхал. Потому что гвардейцы трезвые не бывают. Потому что здесь не город и свидетелей нет, как не было на той самой ферме. Потому что с нами девчонка, массаракш!
И такая злоба меня взяла — в родной стране, на своей земле боюсь её самых верных и преданных защитников! Без них я весь давно бы передох!
Нож я на всякий случай взял, грибной — так ведь и собирался по грибы. Думал, озёрные тоже чистить полагается… Вытащу его из рюкзака на всякий пожарный…
Вытащил, посмотрел на Князя. Э, тут мою злобу надо на три помножить. Он стоит бледнее обычного, тужурку снова надел, правая рука в кармане. И взял он с собой не нож. Выходит, верно говорят, что поэты предчувствуют. А я как-то уже и подзабыл, что у нас в тайнике старенький «ибойка» припрятан. С дурацкой гравировкой на «щёчках». Мы его у «отчичей» аккуратно спёрли в прошлом году. Тоже из тайника, но не такого хитрого, как у нас. Ведь не пойдут же они в полицию: дяденьки, найдите наш револьвер!
А на Рыбу вообще страшно смотреть. Оно и понятно — нас-то просто пристрелят…
В общем, мы влипли. Сходили за грибками. Главное, никто не узнает, что произошло, трупы утопят, предварительно вспоров животы, чтобы не всплыли. Мойстарик с ума сойдёт, и будут оба брата Яррика с приветом…
«Кренч» проревел над нашими головами, вильнул хвостом и опустился так, чтобы перекрыть нам выход на берег.
Лопасти винта ещё вращались, когда дверца кабины поднялась и оттуда выпала небольшая тварь в камуфляже.
Чего я и боялся. На дежурство по башне ПБЗ заступила секция капрала Паликара по прозвищу Паликарлик. Его сменщик, капрал Фича, всё-таки немного напоминает человека, и с ним, по слухам, можно договориться, но этот…
В Гвардию, как правило, берут самых рослых парней. Политическая грамотность тут дело десятое. И непонятно, за какие такие заслуги приняли в священные ряды плюгавого недомерка, каков есть Люк Паликар. Должно быть, он чей-то родственник. Или даже сын кого-то из Неизвестных Отцов…
У капрала Паликарлика всё маленькое — ручки, ножки, головка, носик, ротик, глазки… Нет, про глазки как раз ничего не известно, потому что капрал всегда ходит в чёрных очках. Вот очки у него очень большие. Как и сигара, с которой он тоже не расстаётся.
Я несколько раз видел его художества в «Солёной штучке», а потом он ещё приезжал к нам в гимназию — принимал у «отчичей» клятву верности Отцам…
Люк Паликар кое-как собрал себя, поднялся, расстегнул молнию на штанах и долго там возился. Потом, не обращая внимания на Рыбу, стал поливать песок.
— Откопал всё-таки, археолог, — негромко сказал Князь. — А то я уж совсем обрадовался…
Я подошёл к нему и встал рядом — так, чтобы закрыть Рыбу. Может, он по пьяни и не разберёт…
Капрал поднял на нас очки.
— Ну чего, выродки, уставились? — сказал он. — Думаете, окопались в своих этих… штольках… или штрельках…Думаете, вас не найдут? В недрах и забоях? Аш-шибаетесь!
Мы молчали, потому что с пьяными дураками разговаривать не следует. Да и с трезвыми…
— Сегодня утром… — сказал Паликарлик и подумал. — Сегодня утром наш радар сработал. Вы тут давно?
— Только перед вами пришли, — сказал я на всякий случай. Уфф. Кажется, они действительно по делу прилетели, а не просто развлекаются. Тогда, может, и обойдётся…
— И ничего там, — он ткнул пальцем вверх, — не видели?
— Ничего, — сказал я. — Ничего и никого.
— Вот такие джаканные уроды и погубят Страну Отцов, — сказал Паликарлик. — Ничего они не видели… А мы, между прочим, только что сожгли в лесу этого… вырожденного… нет, вооружённого! Выродка! И он направлялся в вашу сторону, массаракш! Так что за спасение положено это… поощрение… вознаграждение… с тебя, хозяюшка!
С этими словами капрал перепрыгнул с берега на плот, и обязательно упал бы, но Князь протянул руку и удержал гвардейца.
Я сильно удивился такому благородству, но потом посмотрел на вертолёт и всё понял. Пилот «Кренча» вылез наружу и был, конечно, смертельно пьян, но в руках он держал укороченный гвардейский автомат. Пилота я тоже немножко знал — армейский корнет Тим Воскру. Формально он был старше Паликара по званию, а на деле пикнуть не смел, потому что Боевая Гвардия есть броня и секира нации. Судя по цвету физиономии, свою печень корнет уже угробил на этой дальней точке и в данный момент мало что соображал. Но ствол, тем не менее, смотрел на нас…
Паликар икнул и безошибочно направился к Рыбе. Она стояла закаменелая. Вот сейчас, подумал я и нащупал рукоятку ножа в кармане. Как страшно и как глупо. Как хочется заорать: «Забирай свою джаканную Нолу, пьяная скотина, и вали отсюда!». Почему человек в такие минуты превращается в полный джакч? Нет, не заору, не дождётесь… А вот если бы Князя с нами не было? Тогда как?
Корёжило и выгибало меня от страха, словно тело моё вполне самостоятельно стремилось уклониться от беды… Стану дождём и камнем, стану огнём и ветром…
Но капрал небрежно отодвинул Рыбу в сторону, подошёл к баку с грибами и сбросил всю маскировку.
— Ого! — воскликнул он. — Живём, авиация! Ну-ка, выродки солёные, взяли и понесли!
И мы взяли и понесли. Бак был тяжеленный. Мы старались не смотреть друг на друга. На душе стало легко и стыдно. Перед глазами шатался из стороны в сторону трижды джаканный Паликарлик и победно потрясал ретортой со спиртом.
Вертолёт взлетел, а мы с Князем вернулись на плот. Я зачем-то оттолкнулся от берега ногой — хотелось, видно, убраться с места нашего позора как можно дальше…
Сейчас у Рыбы начнётся истерика. Наверное, Князю известно, как унимать женскую истерику. Судя по его рассказам, господин полковник делает это несколько раз на дню…
— Берегись! — заорал Князь, и вовремя: развернувшийся «Кренч» снова заходил прямо на нас.
Я обхватил друзей за плечи и рухнул вместе с ними в ледяную пучину.