Слово «безотцовщина» существует, а вот наоборот — нет.
Принято считать, что без отца сын вырастет или неприспособленной к жизни размазнёй, или полным отморозком, ни в чём не знающим меры. Известно ведь — безотцовщина!
Зато про тех, кто растёт без матери, практически ничего не известно. Нету для таких, как мы, какого-то особого определения. Безматерщина — это ведь какая-то изысканная солекопская речь выходит!
Зато для отмазки, я думаю, отсутствие родительницы ещё как годится: «Господин судья! Мой подзащитный не знал материнской любви! Поэтому не хрен его сажать и вообще беспокоить!»
Нет, мне, конечно, маму страшно жалко. Она, говорят, очень весёлая была и ласковая. Но я же её почти не помню!
Мойстарика мне ещё жальчее, потому что он-то маму вспоминает каждый день…
А вот у Князя как раз всё наоборот. Полковник, поди, и думать забыл про пандейскую княжну, зато сынок оттягивается по этой теме в полный рост, хотя помнить может ну никак не больше моего.
Но вот как-то нашли Мойстарик и полковник Глен Лобату друг друга и договорились, что Дину Лобату будет проживать в нашем маленьком мужском монастыре до окончания нашей «серой» гимназии за соответствующую ежемесячную плату. Яррики от денег не отказываются.
Познакомились мы с Князем так.
Сижу это я в гостиной за столом и пытаюсь из трёх радиоприёмников разных поколений собрать один действующий. Зачем — сам не знаю. Должно быть, соскучился по духоподъёмным передачам радиостанции «Голос Отцов», другого разумного объяснения не нахожу.
Мойстарик, уходя на смену, предупредил, что будет гость.
И стал гость.
Входит без стука высокий тощий типчик в каком-то лиловом полуперденчике с галунами, кудри чёрные, скулы торчат, щёки впалые, красная атласная лента завязана бантом на шее под кружевным воротничком — прямо юный поэт-аристократ времён Регентства из картинки в учебнике, бледный реакционный романтик, гордо чапающий на виселицу за правое дело свободы.
Оглядел меня с ног до головы и говорит:
— Приветствую тебя, о названый мой брат!
— Не знаю, — говорю. — Как получится, джакч.
— Получится, и даже непременно, — отвечает. — Недаром же у нас, князей пандейских, обычай есть — воспитывать дитя в семье простой, дабы не прерывалась связь с народом…
Ну как тут было не встать да не дать ему со всей дури по морде?
На беду мою, оказалось, что в кадетском корпусе тоже неплохо учат драться. Через какое-то время Дину Лобату уже сам сидел на мне и слишком уж туго бинтовал мою шею той самой атласной лентой утончённого поэта-романтика.
На шум прибежал дядя Ори, отодрал от меня джакнутого душителя и шарахнул его об стену.
Дяде Ори всё равно ничего не будет, подумал я, а с незваным гостем покончено…
Но Дину Лобату, сволочь недобитая, всё-таки пришёл в себя и сказал:
— Не, ну нормально у вас в доме людей встречают…
— Ясен день, нормально, — отвечаю. — У нас только дядька ненормальный… Корягу давай, князь хренов!
Так мы и закорешились.