Образованные люди полагают, что известная фраза «Мавр сделал своё дело – мавр может уходить» была произнесена венецианским генералом Отелло из соответствующей трагедии Шекс пира. Дескать, изменщицу я придушил, а дальше сами разводите свою непонятку.

Представьте же их удивление при известии, что сказаны эти крылатые слова совсем в другой трагедии, принадлежащей не Шекспиру, но Шиллеру. Называется пьеса «Заговор Фиеско в Генуе».

Заговоры возникают внезапно.

Идёт человек по улице, идёт себе, никого не трогает, но что-то происходит, незаметное для глаза, – и вот он уже заговорщик.

Примерно так же, должно быть, в древнеримской таверне за кружкой скверного, по нынешним меркам, вина раздался безвестный голос: «А кто он, собственно, такой, этот Гай Юлий?» И понеслось…

…Уцелевший после птичьей атаки джип «Чероки» катился по бездорожью, наугад, ополоумевший водила едва успевал объезжать кусты, ржавеющие комбайны и прочие препятствия – а вдруг налетит целая стая таких вот…

Высокопоставленные лица молча тряслись, только юродивый Валетик спокойно продолжал изучать свою перевёрнутую «Юманите-диманш». Референт Ценципер, человек с неестественно умным лицом, пытался поправить галстук – не выходило, руки тряслись.

Гоблины-охранники, напротив, возбуждённо галдели и спорили, какими именно снарядами поражены были менее везучие внедорожники.

– Тихо! Стой! – рявкнул сидевший рядом с водителем владыка.

Шофёр, превозмогая страх, затормозил.

Все уставились на епископа.

– Вон там! – указал Плазмодий вправо от себя.

Ничего, кроме разваливающейся свинофермы, там не наблюдалось.

– Мелькнуло! – сказал владыка. – Подавить! А то вдарят по нам из подствольного, дабы добить!

Командовать, конечно, полагалось бы генералу Лошкомоеву, и такой смертельно дурацкий приказ уж наверное не прозвучал бы, но Аврелий Егорович был настолько подавлен всеми предыдущими событиями, что промолчал, уповая на вышнюю волю.

Гоблины повыскакивали в чистое поле и побежали в направлении главного удара.

– И ты! Прикроешь, коли что! – велел Плазмодий водиле.

Тот подчинился и вылез, передёргивая затвор. Не успели остальные и рта раскрыть, как преосвященный сам перескочил за баранку и дал по газам.

– Куда… – пискнул губернатор. Он хотел, видно, показать, кто тут главный, но не случилось.

Страх вообще творит с людьми удивительные вещи, подвигая то к славе, то к позору. Хотя к позору всё-таки чаще.

Выходило по всему, что владыка не хуже любого водилы знает окрестности: «Чероки» не перевернулся, не врезался в сосну, не наехал на брошенную борону, не столкнулся со стареньким «Феррари», который надсадно волочил по грунту прицеп с навозом, а выкатился в конце концов на берег могучей реки Алды.

– За мной! – продолжал распоряжаться Плазмодий. – Бегом по одному! Они могут быть рядом!

Губернатор, главный милиционер, референт Ценципер и дурачок Валетик, не смея возразить, стали спускаться вниз по крутому склону. Хуже всех приходилось главе области, ведь он никак не мог расстаться с денежным кейсом, потому и вывозился в красной глине больше прочих.

Наконец вождь остановился.

– Всё, – сказал он. – Теперь потолкуем. Теперь можно.

– Но почему именно здесь? – обрёл голос губернатор.

– Место узнаёшь? – спросил владыка.

– Как не узнать… – впервые за день улыбнулся генерал Аврелий. – Но ведь сколько лет прошло…

– Вот и вспоминайте, кем вы были и кем вы стали, – сурово заявил иерарх.

– Как будто сам лучше, – обиделся губернатор.

– Я вообще червь смрадный, – махнул рукой епископ. – Только у Никона везде уши. У него и в машине такое понатыкано… Ну, полезли, что ли…

– А вдруг? – сказал генерал.

– Если за столько лет не обрушилась, то и сегодня с божьей помощью уцелеем, – утешил епископ.

Пещеру, вырытую в глине и углублённую в своё время несколькими поколениями юных малютинцев, увидеть можно было только с фарватера. Когда-то здесь были и штаб, и клуб, и распивочная, и прибежище первых поцелуев, и вообще всё, что полагается подросткам разной степени трудности. А нынешние детки, видно, брезговали вылазками на природу, навсегда отныне прикованные к стрелялкам, порносайтам и чатам.

– Тут ему нас не засечь, – сказал Плазмодий. – О, и лавка даже не сгнила! Садитесь, чада, и оплачьте участь свою…

– А как же он? – показал генерал на референта Ценципера.

– Он – умный еврей при губернаторе, – сказал владыка. – Ему можно и даже положено. Верно, Саввушка? Вот вам и место укромне, злачне и прохладне… Даже шприцы не валяются! Вот для того-то отшельники фиваидские в пещерах и селились! Они знали дело! Вы хоть сообразили, что смерть наша близка?

– Но ведь пронесло же, – сказал губернатор Солдатиков.

– Не знаю, я так удержался, – язвительно парировал иерарх. – Вы что, подумали, что это Филимоныч, во тьме язычества блуждающий, нас прикончить собирался с помощью богомерзкого устройства? Тот самый Прокопий Филимоныч, который всякую павшую пчёлку оплакивает? Над телятами трясётся? У симменталок лично роды принимает? Никон это! Отработал он нас, и теперь истлит, яко гагрена жир…

Лошкомоева передёрнуло:

– А кто он без нас?

– Без нас-то он превосходно обойдётся! На наши-то места много желающих! А вот что нам теперь делать? Куда бежать, кому плакаться? Москве али Питеру? Гаранту али Всенародному? Даже я не знаю, кто мне теперь настоящее начальство – то ли святейший и блаженнейший Владимир, то ли обер-прокурор… К Пасхе обещали прояснить…

– Ну, ты ещё скажи, что в России двоевластие! – попробовал одёрнуть дерзкого попа губернатор Солдатиков. – Я же вам сто раз объяснял, что такое традиционная точечная демократия: это когда вертикаль власти пересекается горизонталью самоуправления…

– Словоблудие, произвол покрывающее! – воскликнул Плазмодий, и лик его даже слегка озарился в полумраке пещеры аввакумовской страстью, но никто этого не заметил.

– Эк тебя на совесть-то пробило, эпидиаскоп хренов, – сказал генерал. – Не поздно ли?

– Благоразумный разбойник на кресте раскаялся, – как-то неуверенно возразил епископ.

– И что, под амнистию попал? Или статейку ему поменяли?

– А, – махнул рукой владыка. – Не буду к вашим заблудшим душам обращаться и бисер метать, воззову к мерзкой плоти: жить охота?

Вопрос был чисто формальный.

Все, собравшиеся в штабной пещере детства, не просто хотели жить. Они хотели жить всё лучше и лучше. С каждым днём.

– А вот Никону неохота, чтобы мы жили, – продолжал иерарх. – И коли уберёг нас сегодня господь от лютыя смерти, то даёт он нам знамение…

– Ну а что мы можем? – с отчаянием спросил губернатор. У него не только костюм, у него и нос был в глине.

– Мы ведь жили без Никона? – задал владыка ещё один излишний вопрос. – Жили. Другое дело – как? Ты, Аврелий Егорыч, нормальный был мент, даже героический, маньяка Девочкина повязал…

– Ага, а наградили Толстоёмова! – огрызнулся Лошкомоев и невольно прикрыл глаза, вспоминая свой звёздный час.

Этого Девочкина журналисты прозвали маньяком-джентльменом, потому что он, потроша очередную бизнес-вуменшу, приговаривал: «Ничего личного, чистая физиология».

– И ты, Олег Максимович, – воззвал поп к губернатору, – хоть и не геройствовал, но дело знал, китайцев из леса выгнал…

– А на лес всё тот же Никон сел, – буркнул Солдатиков. – Отечественный производитель…

– И ты, Саввушка-референт, надежды подавал, за бугор не уехал, только гранта тебе не хватало… Ну, дал тебе Никон грант. Куда ты его дел? То-то. И так во всём. Говорил же апостол иудейской вашей братии: «И не участвуйте в бесплодных делах тьмы, но и обличайте»! Не к душам опять же взывал, а к мошне – дела тьмы, дескать, бесплодны, отката не ждите… И я, многогрешный… А! У меня свой судья, и страшусь я его много больше, чем Никона…

Потом в пещере, которая стала удивительно тесной, забушевала такая достоевщина, какую и представить себе не смог бы герцог Блэкбери.

– …и ведь прекрасно я знаю, что никогда не начинал проповедь словами «В раю зае..сь», что никакого ротвейлера не отпевал, никакую резиновую бабу не крестил, никаких греко-римских борцов не венчал, – с рыданием толковал иерарх. – А как увижу никоновскую образину, тотчас чудится – и начинал, и отпевал, и крестил, и венчал! Он ведь документами грозится, видеосъёмками! И не превозмочь мне морок!

– А молебен во здравие Ходорковского? Было ведь по факту такое мероприятие? – напомнил Аврелий Егорович. – Никон тебя отмазал…

– В конечном счёте – верный оказался экшен, – сказал референт.

– Это всё потому, что религиозную пропаганду разрешили и научный атеизм разогнали, – мрачно сказал губернатор. – Вот и полезли в нагрузку всякие чудотворцы и ясновидцы, колдуны России…

– Одного без другого не бывает, – снова подал голос референт Ценципер. – У меня же в его присутствии одна только мысль: Россию продал, Россию продал… Христа опять же распял… Младенцев избил…

– Вот так помалу Никон и претворил мелкие страстишки и предрассудки в грехи лютые, смертные, – подытожил внезапные исповеди владыка. – А знаете, что самое страшное?

– Ну? – ахнули все, хотя страшнее было бы вроде и некуда.

– А то, что вот выползем мы из укрывища на белый свет, залезем в его машину, и снова поверим в тяжкие свои прегрешения и во власти сатанинской окажемся! Вот что непереносимо!

– Мудак он, а не сатана, – проворчал генерал. – Много чести…

– А сатана-то кто, по-твоему? – вскричал владыка. – Это потом люди придумали – Люцифер, Денница, Падший ангел… Чтобы не так обидно было, что обычный…

– Ну, пока что мы в своём уме, – сказал референт Ценципер. – Ваше преосвященство… или как у вас положено?

– А, зови меня просто: ребе Плазмодий, – сказал владыка.

– Вот вы уже шутите, – сказал референт. – Это хорошо. Так вот, господа, пока мы из этого ума не вылезли, давайте здраво размыслим и решим, что будем делать… Век нам в этой пещере не просидеть, у меня, например, клаустрофобия…

– Ты и маленький ссыкун был, – заметил губернатор.

– Спасибо, патрон, – сказал Ценципер. – Можно, конечно, симулировать собственную гибель: пещеру завалить, подбросить что-нибудь из личных вещей; давай, давай, главмент, соображай, это по твоей части. А сами разбежимся подальше. Деньги на первое время есть…

– Всё бы ты деньгами мерил, Саввушка, – горько сказал губернатор, словно сам прожил век бессребреником.

Но разжал наконец кулак, положил кейс на колени и раскрыл.

Вместо положенных денег…

– Опять гербарий… – растерянно сказал Лошкомоев. – Севка, а ты как-нибудь заклясть бабло можешь? Ну, освятить?

Владыка, мирское имя которого воистину было Всеволод, руками развёл:

– Я же поп, а не колдун… Давайте отмотаем назад и разберём всё по порядку. Что мы знаем про Филимоныча? И чем это может нам помочь?

– Пацаны, я знаю! – раздался незнакомый голос.

Хотя голос-то был как раз знакомый. Просто очень давно уже не слыхали беглецы-заговорщики человеческих слов от дурачка Валетика.

– Валька! И ты в ум вернулся! – радостно вскричал Плазмодий. – Вот что значит – весна кончилась!

И, как много лет назад, снова зазвучали в разбойничьей пещере детства страшные сказки про деревню Шалаболиху…