…Изображение оказалось скверное, чёрно-белое, да ещё и сделанное под углом – система видеослежения в «Ла бомбилье» была хоть и надёжная, но старенькая.
И тем не менее Три Холма, Охраняющие Край Света, нарисованные неуверенной детской ручкой, произвели на мировую общественность такое неожиданное впечатление, что и сравнить-то не с чем – «Герника» Пикассо? Туринская плащаница? Кубик Рубика? Или даже пресловутая «Девушка с кирпичом во рту» неистового делийца Чучундры Даса?
Как проходит земная слава, все хорошо знают. А вот как она приходит?
Барон Вильфред фон Квинке, признанный законодатель вкусов Старой Европы, едва увидев этот рисунок даже в такой приблизительной передаче, уверял окружающих, что немедленно уловил звон отдалённых колокольчиков и почувствовал, что отныне в жизни его произошла кардинальная переоценка ценностей. Всей трепетной душой барон устремлялся туда, где открывалась ему невидимая для прочих страна, расположенная за пределами доступных нам полей.
– Нет, там не сбываются мечты, – снисходительно улыбался на экране сухопарый старик с роскошной раффлезией в петлице. – Просто они начинают казаться такими же убогими и примитивными, как и наше воображение. Безответственный выскочка сеньор Пабло Мендисабаль-и-Пердигуэрра проявил преступную халатность и выказал полное своё невежество. Его имя теперь по праву стоит в одном ряду с Геростратом, вождём вандалов Гезенрихом и халифом Омаром, спалившим Александрийскую библиотеку. Он должен быть объявлен преступником всемирного масштаба! Что из того, что ему удалось трижды обойти несравненного Уве Зибеля и поразить ворота гениального Райнера Шпицвега? Эта победа была чисто случайной и не даёт всякому нуворишу право распоряжаться мировыми шедеврами. В его руках было подлинное сокровище, и где оно теперь? Дверь в Неведомое на мгновение приоткрылась перед человечеством, чтобы сразу захлопнуться – возможно, навсегда… Я рыдаю вместе с вами, друзья мои…
Отставать от барона никому из приличных людей не хотелось. Газеты наперебой обличали затравленного Паблито. Футбольные фанаты всего мира вставали на защиту любимца, поскольку видали-перевидали они эти долбаные картинки. Музео Мендисабаль был закрыт и взят под охрану войсками ООН, пусть и запоздало. Ватикан покуда молчал, а сам папа Сильвестр IV пыхтел и готовился вот-вот разразиться внеплановой энцикликой. Поговаривали, что понтифик рассматривает рисунок как аллегорию Троицы.
Но гималайские махатмы опередили его – очередное их послание принял, как всегда, ясновидящий гуру Катаракта из Мумбая. Махатмы заявили, что всегда предсказывали: спасение миру придёт из России, вот оно и пришло, но погрязшие в мелких страстишках европейцы ничего не поняли, и, разгневанные их небрежением, Владыки Агартхи решили, что Весть была обнародована слишком рано.
Нечёткая волнистая линия, доставшаяся лоховатому человечеству вместо чудесного оригинала, тут же размножена была в миллионах экземпляров, украсила плакаты, значки, ткани, знамёна и транспаранты.
От России потребовали немедленно назвать имя поразительного ребёнка. Русские долго молчали, но потом министр иностранных дел заявил, что правительство Федерации давно уже располагает гораздо более качественной цветной копией искомого шедевра и что группы специалистов мудро и своевременно были направлены на поиски места, соответствующего изображённому на рисунке, которому Европейский союз поспешно придаёт чересчур большое значение. Но топонимов, содержащих понятие трёх возвышенностей, слишком много – взять хотя бы Тригорское… Кто знает, какие дали открывались там Александру Сергеевичу? Талантливых детей же становится всё больше и больше благодаря усилиям государства…
Имя Кати Беспрозванных из города Малютина так и не прозвучало. Его знали во всём мире только пятеро – если, конечно, кум Понсиано не разболтался перед русской подругой. Ну и, конечно, сама Катя…
Зато объявилось множество юных российских самозванцев, наущаемых родителями, ибо за оригинал обещана была огромная награда. Только вот подтвердить своё авторство они ничем не могли…
«Мы явно имеем дело с типичным случаем нейрографического программирования», – сухо отозвалась из-за океана группа нобелевских лауреатов. Штатам было обидно и досадно, что не они замутили дело, но и там зашевелился кое-какой впечатлительный народ, засобирался в Новый Новый Свет, расположенный за пределами ведомых нам полей.
Ассамблея ООН постановила направить на поиски похищенного рисунка подразделение всё тех же незаменимых новозеландских командос, предоставив им неограниченные полномочия. Вождь маори пообещал заодно вырвать печень у бедного экс-капитана «Барселоны» – так полагается поступать с воином, заснувшим на посту. В ответ на это футбольные фанаты пообещали вырвать у вождя…
– Ну, вяканья твоего я довольно слушал, – постановил Турков, обращаясь к экрану. – Помолчи. Вижу, что ума ты не набрался. Придётся тебя опять в бессрочную ссылку…
– Гнобят нашего Паблито, как бурундучка аляскинского! – возмущалась Лидочка перед экраном, откуда, словно из поганого ведра, лились непрестанным потоком новости. – Зря я, дура, шум подняла! Кто бы и внимание обратил!
Экран жалобно поморгал и погас.
– Однако обратил же! – сказал Дядька. – Хорошо, что ты эту картинку не видела, а то бы совсем рехнулась, я тебя знаю…
– Да проще простого, – сказал Дюк. – Нашёл какой-нибудь щелкопёр старуху, расколол её или внучку…
– Господа, – сказала Леди. – Вот мы сидим, а ведь надо девочку найти!
– Её, наверное, уже нашли через организаторов выставки, – сказал герцог. – Где-то она ведь учтена…
– Да менты на раз вычислят, – уверенно заявил Сергей Иванович.
– Ну да! Много вы знаете! – воскликнула Леди. – Вы в Министерстве культуры хоть раз бывали? Там никаких концов сроду не найдешь! Они у меня три работы так и замотали с приветом от батьки Махно, и уж если я не нашла…
– Тогда да, – важно молвил Дядька. – Тогда конечно…
– И Клавка молчит, – перескочила Леди. – А Рогнеда… Подалась ведь куда-то Рогнеда с этими… серфингистами, что ли?
– Байдарочниками, – поправил внимательный Терри. – Искать пейзаж, насколько я понял. Но таких пейзажей много – хотя бы в окрестностях нашего Блэкбери-холла. Хотя бы…
– Интересно, кто всё-таки вырезал рисунок… – задумался Дядька. – Вряд ли у молодого дарования Кати Беспрозванных есть завистники… И вряд ли это шедевр… Что-то не знаю я великих художниц среди женщин… Разве что новая Надя Рушева нашлась, так она бы сперва здесь прогремела…
Леди надулась и зашипела.
– Сама в конце концов нарисую! – рявкнула она. – Ещё лучше выйдет!
– Это скорее пароль, условный знак, – поспешно предположил Дюк.
– Кто услышал раковины пенье, бросит берег и уйдёт в туман… – сказал Сергей Иванович. – Сигнал, которого бессознательно ждали… Причём сигнал такой силы, что действует даже в сильно искажённом виде… Почему же только сейчас задумались? Странно… Отчего, к примеру, родители этой Кати не шизанулись? Учителя? Работники барселонского музея?
– Там уж такие работнички, такие эстеты, – махнула Лидочка рукой. – Кампесинос. Крестьяне и дети крестьян. Сказано же тебе – только люди с тонкой душевной организацией!
– Типичная недооценка роли беднейшего крестьянства…
– А Рогнеда же среагировала! И бабка Канделария среагировала, только она же на колёсиках… Ну, Клавка, ну, убью! Обещала ведь, как человек – сброшу, сброшу картинку…
– Ишь как деушку заусило! – сказал Дядька герцогу. – Идея овладевает массами. И ведь верно сказал поэт: «…за одни ещё толки об этом заплачено такими морями крови, что, пожалуй, цель не оправдывает средства». Гроб Господень, Эльдорадо, Незримый Халифат…
– Хай-Бразил и Авалон, – подхватил Теренс.
– Если кто-нибудь вспомнит Шамбалу и Беловодье, – сказала Леди, – зарэжу. Пошляки. Стандартное мышление. Да ведь там… Я уже знаю, как её восстановить…
– Вот! – сказал Дядька. – Началось! Вот какие мы впечатлительные – заочно обольщаемся… Хотя заочно-то, пожалуй, сильней обольщаются… Не печалуйся! До Малютина это дойдёт нескоро, если вообще дойдёт.
– Дойдёт, – с тоской сказала Лидочка. – В Сети, небось, такой тарарам стоит…
– Не интересуюсь, – сказал Сергей Иванович. – Многабукаф малатолку. Тивисеть и то пристойней…
– Тогда поехали, Дядька! – подскочила Леди.
– На ночь глядя? – удивился Турков. – Это ведь ребёнок…
– И правда, – сказала художница. – Ещё один день псу под хвост с вашим Филимонычем и прекрасной болтовнёй…
– Скоро только слепых поводырей делают, – возразил Дядька. – Но стоит ли удивляться, что люди так реагируют при первом намёке на какую-то иную жизнь? Разве впервой человечеству устремляться за символом? Расплодилось нас без меры, свой мир мы загадили и высосали, подавай нам новый. Лемминги вот тоже…
– Протестую, сэр, – сказал Терри. – Лемминги вовсе не склонны к массовому суициду, это распространённое заблуждение. Жалко, что не удалось мне посмотреть на эти Три Холма в музее. Рядом шатался, а в это крыло зайти и не подумал.
– Сейчас тоже рвался бы неведомо куда – вперёд и с песней, – сказала Леди. – Ты же у меня впечатлительный. А лемминги – скверное название, техническое какое-то. Лемминги, молдинги… Евражками их зовут!
– Я ведь говорил, что у меня добрая дубовая каледонская голова, иначе я давно бы уже спятил, как… Нет, не думаю.
– Так ведь это вроде горного обвала, – сказал Сергей Иванович. – С массовым психозом не шутят. Эффект «золотой лихорадки». Тех, кто не поверит в Три Холма, объявят извергами рода человеческого. «Моряк забудет моря соль, Солдат забудет битву, Масон забудет свой пароль, Монах – свою молитву…» Дежавю, друзья, дежавю.
– Если бы царь Соломон знал французский, – сказал герцог, – то вместо целого «Экклезиаста» он мог бы ограничиться одним этим выражением. Одно меня удивляет, откуда в Сибири берутся люди с такой чудовищной эрудицией. Как если бы эскимосы…
– Терри, не хами, – строго сказала Лидочка. – На континенте встречаются грамотные люди, это признавал даже Черчилль.
– Точно! – обрадовался Дядька. – Видите ли, герцог, в нашей областной фундаментальной библиотеке хранятся всего две книги: «Арифметика» Магницкого и «Грамматика» Смотрицкого. Пётр Великий, по милосердию своему, прислал их в дар непросвещённым казакам. Зато в этих книгах есть всё!
– Прошу экскьюзу, – замахал руками Дюк. – Но почему человек с такой головой не сидит в губернаторском кресле? Даже не входит в элиту?
– Злые они. Ушёл я от них, – признался Сергей Иванович. – Я свободный эсквайр. А в элиту не вхожу по той простой причине, что маменька ещё в детстве не велела мне водиться со всякой швалью. – И вдруг немелодично возопил:
– Дядька, тебе хватит, – сказала Леди. – И кавалера моего спаиваешь. Мне с обоими не управиться! Спокойной ночи!
Она поднялась и поскакала по лестнице наверх.
– Счастливый народ женщины, – завистливо сказал Дядька. – Может, из-за этой картинки Апокалипсис грядёт, а ей надо, чтобы назавтра морда не была опухшая… Чуня! Марш на пост! Выспался, поди!
Верный страж выспался, а люди, напротив, заснули так крепко, что не услышали никакого шума вокруг дачи и не узнали, что происходило этой ночью.
Утром, когда Сергей Иванович собрался на веранду, чтобы сделать нечто вроде физзарядки, а молодёжь ещё нежилась в постели – увы, по отдельности (что в который уже раз лишает нас великолепной, яркой, потрясающей, воистину незабываемой и непередаваемо возбуждающей эротической сцены), – мега-йорк-терьер вернулся в дом с добычей.
Это был замурзанный чёрный портплед, украшенный золотым гербом.