Путешествие было мучительным.

Фланелевый преследователь и сопровождавшая его стражница аэропортовской нравственности под дулом пистолета надели наручники на кума Понсиано и Веру Игнатьевну и загнали их в просторный салон розового лимузина. Там были и роскошное ложе страсти, и лампы эротоподсветки, и порновизор, и сексонатор, и зеркало на потолке, и холодильник с возбуждающими яствами, и кондиционер, и прочее необходимое для свадебного путешествия – всё, о чём могла бы мечтать влюблённая парочка.

Но, как было сказано в другом месте, мечта сбылась, а счастья нету. В путах не покайфуешь. На редких привалах пленников выпускали по одному: размять ноги и всё такое. Рты у них были заклеены скотчем.

Но и это не самое плохое.

Сеньор Давила в конце концов смог бы совладать со знакомыми оковами и освободить себя и подругу. Но в этом случае проклятый чертёнок мгновенно оглушил бы свободолюбцев и надолго поверг в беспамятство. А русская учительница и каталонский жандарм хотели знать, где они находятся в данный момент, поскольку были люди опытные.

Чертёнок – а как его иначе назвать? Только рожек и хвоста не хватало.

Милицейский мундир и документы Анжелы Ляпиной открывали похитителям все дороги. Столичная ментовка сопровождает знатного иностранца и его русскую избранницу в свадебном путешествии – для любого дорожного инспектора этого было вполне достаточно. В тонкостях и расцветках однополой любви разбирались немногие. В салон никто подробно не заглядывал, да и прикрыты узники были одеялом до самых глаз. Глаза сверкали от негодования, но гаишники охотно принимали их блеск за признак подлинного чувства, а документы были в порядке. Дорожные стражи козыряли и давали похабные советы. Правда, водила попался какой-то чудной, но что уж тут поделаешь – басурманин! Трезвый, и ладно.

«Кадиллак» летел так быстро, как ему по функции вроде бы и не полагалось – словно этот чёртик ему помогал, думалось злосчастной парочке. Иногда это существо полностью растворялось в полумраке, и тогда за притенёнными окнами пейзаж менялся с особенной скоростью.

И при этом лесбовоз ни разу не заправлялся!

Всё шло гладко вплоть до встречи с вечным сержантом Сысоевым.

На девятьсот девяносто девять умных евреев приходится один глупый, на девятьсот девяносто девять дорожных мздоимцев – один честный.

Саня Сысоев и был таким ходячим промилле. Его напарник-водитель Дима Подопринога страшно из-за этого горевал. Работать с Сысоевым считалось у них в отделе строгим взысканием.

Анжела Ляпина напрасно кричала, что она капитан и почти майор – сержант Сысоев был неумолим. Фланелевый кавалер капитана тихо рычал и скрежетал.

Сержанту приспичило проверить розовый храм любви на предмет оружия и наркотиков, а его пассажиров – на предмет сравнения со словесными портретами странствующих супругов-аферистов из Симферополя.

Анжела Ляпина обернулась к заложникам. Ствол её «макарова», высунувшийся между передними креслами, направлен был на Веру Игнатьевну. Раздался шипящий шёпот:

– Токо пикни не по делу, бикса чертановская! Я вашей сестры уже херову тучу перестреляла и закопала на Каширке! Ты, Шагов, или как тебя там! Не сиди, немытый! Делай что-нибудь!

Для неё-то путешествие с фланелевым мистером было воистину свадебным. Когда ещё так повезёт? Красавицы в полицию нравов не идут – обычно их туда доставляют под конвоем…

Чертёнок стремительно освободил пленников, оторвал скотч чуть не вместе с кожей и спрятался – да так дерзко и хитро, что Вера Игнатьевна даже испугаться не успела.

– Не дурней тебя, долблёнка козлогвардейская! Факуха чмарошная! Я заслуженный работник просвещения! Нам тоже светиться ни к чему! И шмон всякому в лом! – достойно ответила сеньора Попова врагине.

Она решительно отбросила вздувшееся одеяло, поднялась, откатила дверь и вышла наружу.

– Миленький! – заголосила она. – Ты что, не видишь – рожаю я! Сейчас воды отойдут! А муж испанец – у них там всё по-другому. Не позорь меня, не позорь отчизну, пропусти! Денег осталось – только врачам сунуть, чтобы ребёночка вниз головкой не роняли!

Громадный живот женщины не позволил сержанту заметить ни следов от наручников на запястьях, ни других подозрительных деталей.

В довершение всего из страшного живота раздался звук, чрезвычайно похожий на первый крик младенца!

Никакого опыта в таких делах у сержанта Сысоева не было. Во-первых, работник органов – не шериф какой-нибудь драный, чтобы у граждан роды принимать, во-вторых, за него, честного, замуж никто не шёл, а даром тем более не давали.

Он покраснел и забормотал:

– Так бы и сказали, товарищ капитан! Раз такое дело – как тут не понять! Езжайте, граждане и гражданочки, быстрее! Через двадцать километров будет поворот на секретную воинскую часть, там медицина нормальная. Объясните – примут, они тоже люди…

Он откозырял, повернулся и пошагал к своей машине, где бился и бесился несчастный Подопринога от сознания, что такой роскошный клиент уходит по-гусарски – не заплатив.

Инспекторский «газик» стоял аккурат возле синего указателя со стрелками и надписью: «Новосибирск 250 км. Малютин 700 км».

Вера Игнатьевна с видом победительницы вернулась в салон, уселась на ложе страсти и крепенько стукнула себя кулачком по животу:

– Вылазь, тварюга бесстыжая!

Чертёнок обиженно выскочил из-под юбки и вопросительно поглядел на хозяев.

– И ты, Анжелка, будь человеком! – продолжала развивать успех сеньора Попова. – Кончай стволом трясти! Я бы вас сто раз успела сдать, пусть и ценой собственной жизни… И никакой чёрт не помог бы! Кроме того, без меня ты со своим брюнетиком не столкуешься, ведь языку-то вас небось по методу разоблачённой Илоны Давыдовой обучали!

– Не такая я дряхлая, чтобы Илону Давыдову помнить, как некоторые! – воскликнула Анжела Ляпина и крепко обняла в доказательство своего желанного.

Фланелевый колдун вздрогнул, но стерпел.

– Ладно, – сказала стражница морали. То ли нравственный подвиг сержанта Сани Сысоева подействовал на неё, то ли сотрудничество заложницы, то ли заработал стокгольмский синдром. – Но чтобы тихо мне сидели! Да малой наш и не даст вам баловать. Возможно, впоследствии мы вас и освободим… Если товарищ прикажет…

Кум Понсиано вообще толком не понял, что произошло, но жизнь явно улучшилась.

Вскоре Вера Игнатьевна кормила каталонца всякими вкусностями из холодильника. Кое-что перепадало и чертёнку-пленителю – он лопал всё подряд не жуя. Да и не видно у него было зубов. Перепелиные яйца вообще глотал в скорлупе. А уж ласки ему досталось не по чину…

– Кушай, кушай, бушменчик, – приговаривала Вера Игнатьевна, гладя малыша по ледяной влажной головке. – Они тебя, поди, и покормить ни разу не догадались… У-у, они какие… Это икра, маленький, вот такая называется чёрная, а такая красная… Кэвиар по-вашему… Кто ж тебя голодом морил? Наверное, поработители африканского народа… Расти большой-большой…

Тотчас чертёнок раздулся до размеров настоящего чёрта. Сеньор Понсиано поперхнулся пивом «Спэниш флай» и выпучил глаза.

– Ты, коза! Следи за базаром! – скомандовала Анжела Ляпина. – Он всякий бывает…

Фланелевый хозяин, не оглядываясь, выдохнул нечто шипящее, отчего взрослый чёрт снова стал маленьким.

– Вот мы какие! – ворковала учительница. – Мы, оказывается, как леший: то мы ниже травы, то мы выше сосны… Молодец! Ну, хватит, хватит, а то животик заболит… Много лавбургеров вредно с голодухи…

Чертёнок прекратил питаться и переключил всё внимание на внезапно заработавший порновизор. Виртуальный японский секс настолько потряс маленького разбойника, что он вцепился в джойстик обеими лапками и завибрировал.

Но педагог – он и в Африке педагог.

– Анжела Петровна! Чем у вас ребёнок занимается? – строго сказала Вера Игнатьевна. – Прекратите сейчас же! Кто потом из него вырастет? Маньяк Девочкин? И сами ведите себя пристойно! Я же не слепая! В конце концов, кто из нас служит в полиции нравов? Я к вам обращаюсь! А то наш водитель во что-нибудь врежется!

Хмельная от счастья Анжела подняла голову:

– Не такой уж он маленький, Верка… – хихикнула она и облизнулась. – Не прессуй чёрного. Он вне нашей кон… компетем… ции…

И снова предалась изнеженности нравов.

– Хиха де пута манчада, – злобно процедила учительница. – Вергуэнца!

– Не связывайтесь с ними, сеньора Вера, – сказал кум Понсиано, покончивший с угощением. – И с этим парнем тоже зря возитесь. Это же обыкновенный коко, только во плоти. Он бродит ночью по деревне, бесит скотину, пугает парочки после танцулек, орёт, гадит в квашню хозяйкам – отвратительный тип. Такой жил у нас в кладовой, и я лет до семи в него верил и боялся, а потом взял оглоблю да ка-ак…

Но сердобольная Вера и письменным-то характеристикам не придавала значения, уповая на индивидуальный подход:

– Маленький! Это дрянь! Я тебе лучше песенку спою!

Малыш неожиданно легко отказался от растлевающего устройства и присел у ног Веры Игнатьевны на какую-то бесформенную кучу.

– Куда это мы залезли? А, знаю! Наши балбесы на выпускной в такие наряжались! Это тоже дрянь. Ты лучше слушай:

Первым захрапел кум Понсиано.