Только когда Лидочка Туркова соизволила пробудиться, привести себя в божеский вид и спуститься вниз, она кое-как растолкала Терри. Он, смущаясь, поднялся и натянул джинсы. Его наспанное место на оттоманке немедленно занял Чуня: пост сдал – пост принял.

– Дядька ушёл, – определила Леди. – При нём он всё-таки ведёт себя не так нахально. Чуня, покажи, как крыска делает?

Чуня поднял морду и вроде как улыбнулся, потом издал задушенный хрип.

– Молодец! Помнит! Куда же эсквайра унесло?

– Я ничего не слышал, – признался герцог и покраснел.

– Конечно! Ты же не сторож Дядьке моему.

Дядька обнаружился на дворе в летней кухне. Он сидел на табурете и раскачивался, обхватив седую стриженую голову. На плите в громадной чугунной сковороде обугливалось что-то недавно вкусное. Дядька старательно, но почти беззвучно выводил:

– Вот тебе и каторжная экзотика, – вздохнула Леди. – Сорвался всё-таки! Не мог потерпеть!

На столе перед Турковым стояла огромная витринная бутыль «Клонтарфа», но сколько в ней осталось, скрывало тёмное стекло. Рядом валялся на газете среди рыбьей чешуи истерзанный портплед. Тут же разложено было и его содержимое – нарочито скромный сенлорановский несессер сафьяновой кожи, пачки денег, нестираные носки, какие-то документы, свежий номер «Эсквайра».

– Интересуется, пень старый! – злобно сказала Леди. – Сергей Иванович! У тебя совесть есть?

Старый пень поднял повинную голову, поглядел воистину заплаканными выцветшими глазами и нараспев ответил:

– Вот так всю жизнь! Ни семьи, ни детей, ни карьеры! Его вот такого же светлого приносили докторскую защищать… Интересно, где он эту суму перемётную подобрал, – сказала Леди герцогу. – Вещь дорогая, а выглядит, как рюкзак заслуженного туриста или геолога… Впрочем, Сергей Иванович у нас и под машиной в карденовской тройке от кутюр лежал и масло менял… Сергей Иванович, ты хоть помнишь, кто я тебе?

Сергей Иванович оскорбился.

– Помню, – уверенно икнул он.

– И кто?

– А Нина Зырянова с фермы! – весело сказал Дядька и как бы оттолкнулся от земли воображаемыми лыжными палками.

Но Теренс Фицморис не глядел ни на Леди, ни на загулявшего хозяина. Он бросился к портпледу, перевернул его и уставился на золотой знак.

– Этого не может быть, – сказал он. – Простите, я должен позвонить герцогине-матери.

– Вот видишь, горюшко ты наше – даже гостю тошно стало, маму зовёт! – продолжала Леди. – Что он теперь о нас подумает? Свою личную жизнь разрушил, теперь мою хочешь? И ведь всегда в самый неподходящий момент! Отец рассказывал, что ты на его свадьбе учудил! Вот вызову сейчас алкобригаду, поставят тебе капельницу… И клизму семиведёрную – от меня лично! Только-только племянница прославиться собиралась – и гуленьки! Ты же на меня водительскую доверенность так и не оформил? По глазам бесстыжим вижу, что нет. Я что – пешком в город пойду?

Дядька хватал воздух и мучительно искал слова оправдания.

Вернулся Терри – он был гневен не меньше возлюбленной.

– Ларкин и Макмерри! – приговаривал он, тараня воздух кулаками. – Ларкин и Макмерри!

– Это кто такие? – хмуро спросила Лидочка.

Герцог Блэкбери опомнился.

– Так, два потомственных дармоеда, – махнул он рукой. – Одно из многочисленных проклятий рода Фицморисов. Не обращайте внимания.

– Терентий! – оживился Дядька. – Смотри – вот что тебя ждёт, Терентий! Вечные упрёки и подозрения! Что такое жена? Балласт жизни! Это пока она в невестах такая смирная, а потом! Чекушки ведь будешь прятать в унитазном бачке! По одной половичке ходить! Подумай!

Но перспектива прятать в унитазном бачке чекушки, казалось, нисколько не ужасала британского лорда. Он подошёл к столу, опустился на лавку и начал рассматривать бумаги, не слушая, о чём именно спорят между собою славяне.

– Дорогая! – поднял он голову. – Всё гораздо хуже, чем я думал.

– …а Нинке с фермы ноги вырву, чтобы не бегала тебе в сельпо за виски! Терри, что такое? – встревожилась художница.

– Это паспорт милейшего сеньора Понсиано! С визой! А тут ещё послание от Паблито… И какая-то русская дама Попова…

– Не знаю никакой Поповой, – отреклась Леди.

– Я ничего не понимаю, – тоскливо сказал Дюк. – Всё это никак не укладывается в логическую схему. Допустим, барселонский охранник преследует нас – но зачем? Какой смысл? И почему его паспорт оказался… Откуда вообще взялся портплед сэра… Портплед. Вот именно!

– А-а, портплед? – совершенно осмысленно сказал Сергей Иванович. – Так это Чуня принёс. Он хозяйственный собак – всё в дом, всё в дом…

– Дорогая, дайте ему нашатыря и облейте холодной водой, – решительно сказал герцог.

Сергей Иванович Турков после предписанных процедур вернулся к окружающей действительности – нехотя и не целиком.

Первым делом он предложил Чуне разобраться с содержимым сковороды и отыскать на ней что-нибудь съедобное. Йоркширский акселерат глубоко оскорбился и ушёл в дом, укоризненно помахивая хвостиком.

Леди и Дюк терпеливо дожидались объяснений – но Лидочка слишком оторвалась от российской жизни, а Теренс Фицморис и не привыкал.

– Я пойду один, – сказал Дядька. – Я пойду туда один. Дедушка старый… впрочем, я уже это говорил. Вам… не надо. Пока. Вдруг это иллюзия? Для меня – одним разочарованием больше, для вас это может быть потрясением. Но если всё, что обещано, правда, мы уйдём туда все. Все, кому нет места в этом мире. Поэты, художники, прожектёры, бродяги и другие романтические маргиналы. Когда стало ясно, что никакая космическая экспансия роду людскому не светит, что-то произошло. Земля незаметно превращается в аэровокзальный накопитель – мерзкое слово, как и «отстойник». И число накопляемых всё возрастает, несмотря на то, что все возможные рейсы навеки отменены, да и сам принцип воздухоплавания тоже. Яблони не зацветут на Марсе. Скоро начнётся драка за жалкие остатки воды и продуктов в буфете – да, собственно, она уже идёт. Единственный незаселённый материк покрывают льды. Если же они растают, станет ещё хуже.

Такое уже было перед открытием Америки, только народу на свете жило поменьше. Слишком слабым был ручеёк переселенцев, и те, кто не сумел или не захотел в Новый Свет, со страшной силой принялись резать друг друга и занимаются этим с краткими перерывами до сих пор. Людям стало некуда мечтать. Крылья и жабры так и не выросли. Ни в небо, ни в море ходу нет. И вот, наконец, замаячило нечто, чего можно достичь при жизни. Нет, даже не свет обозначился в конце тоннеля, а просто ветерком потянуло, но и того хватило, чтобы мир сошёл с катушек.

Сколько нас на земле – тех, для кого невыносима бессмысленность существования? Тех, кто устал барахтаться в море информации, каждый бит которой похож на другой и на триллионы прочих? Тех, кто не желает жить даже в фаланстере себе подобных с патриархальными порядками? Тех, чей гений не то что невостребован, а просто неразличим в хаосе, возомнившем себя космосом? Миллион? Два миллиона?

Все сочетания знаков, звуков и цветов исчерпаны. Вот что имел в виду Иоанн, когда говорил, что Времени больше не будет. Его уже нет. Нет возраста, нет ранга, нет функции, нет даже пола. Скоро они упразднят самоё смерть. Вечная лягушачья икра. Ваше здоровье.

Новое Средневековье? Если бы! Никуда нельзя вернуться. Там всё занято, вытравлено, исчерпано. Мы там уже были.

Но мы уйдём! Я поведу вас туда, за Три Холма, где открывается мир уж никак не худший, чем наш, ибо хуже некуда. За нами пойдут те немногие, которых этот свет отвергает…

Леди слушала монолог Сергея Ивановича с ужасом, но герцог имел своё мнение:

– Увы, дорогой мистер Дядька! Первыми туда ворвутся военные и политики. Так было всегда…

Сергей Иванович не ответил, тяжело поднялся и пошёл к плите. Там он, как ни в чём не бывало, занялся приготовлением еды вместо загубленной.

– Терри, – прошептала Лидочка испуганно. – Терри, ты понял?

– Что ещё? – простонал герцог Блэкбери.

– Он видел картинку! Там, в портпледе, была наша картинка! Где же ей ещё быть? Сумка принадлежит похитителю! Вот почему там паспорт охранника! Они сообщники!

– Да нет, невозможно… Не бывает таких совпадений, дорогая.

– Бывает, бывает! Сергей Иванович! – рявкнула она. – Где картинка? Где Три Холма?

Сергей Иванович оглянулся через плечо и показал на топящуюся плиту.

– Врёшь! Ты её от меня спрятал! Она где-то в доме! Терри, пойдём искать!

Герцог закурил сигару и даже попытался развалиться на табуретке, но не тут-то было…

– Безнадёжно, – сказал он, поднявшись. – В доме три тысячи книг, не считая журналов. Мебель. Чердак, забитый хламом и старыми газетами. Сарай в том же стиле. Земля, наконец. Сейчас Сергей Иванович скажет, что зарыл рисунок и запамятовал, куда именно. И мы перекопаем ему все грядки. В Блэкбери-холле садовник дважды сыграл со мной и братом такую шутку. Дважды! Мы искали Кровавый Клеймор Маккормиков. Нет, дорогая, я вижу только один способ узнать правду.

– Давай! – завопила художница, готовая решительно на всё.

– Следует поджечь дом и все строения. Тогда Сергей Иванович будет вынужден спасать своё сокровище и невольно выдаст тайник…

– Ага! «Побольше дыма, Ватсон!» Не канает. Я ещё детей тут растить хочу…

– Остаются пытки! – оживился герцог, робко надеясь, что дети будут совместные.

– Пытки… – погрустнела Леди. – Нет, пытки – это долго. Во-первых, ему проспаться нужно, во-вторых, всю выпивку ликвидировать… Тогда он нам за одну рюмку… Но у них с папой тут столько заначек было! Эй, а чего это ты расшутковался? Тоже вмазал? Уволю!

– Началось, – заметил Дядька.

– Отдай! Алкаши проклятые!

– Вам не убедить его, леди Лидия, – вздохнул Дюк. – Он так же упорен, как и вы. И, честно говоря, он прав: незачем нам это видеть. Давайте лучше искать девочку. Выйдем на дорогу, поймаем такси…

– Дети каледонских крестьян, – презрительно сказала Леди. – Такси сюда обычно не ходят. Все сами на колёсах, да хрен подвезут. Можно, конечно, сходить наверх, в Шалаболиху и попросить Филимоныча, но ведь Филимоныч нас живыми не выпустит…

– Боже! Он-то за что?

– За то! Не выпустит, пока медовухой не напоит, а медовуха – это такая коварная вещь… Не зря из-за неё король шотландский, безжалостный к врагам, дедушку с пацаном замучил…

– Зато утром голова ясная! – заступился за медовуху Дядька.

– Ты молчи! Мучитель! Вот синеоковские меня узнают в городе и похитят! Тогда будешь знать!

– Оденься достойно, вот никто и не узнает, – пожал плечами Сергей Иванович. – Поменьше порнографии, побольше личной скромности, и ни одна собака, кроме Чуни, не почешется…

– Какой шотландский король? – вскричал Терри. – При чём тут король?

– Вечно нам, русским, больше всех надо, – вздохнула Лидочка. – Ну почему мы должны знать вашу собственную культуру лучше вас?

– Потому что всю так называемую великую западную литературу создали русские переводчики, особенно Моисеева закона, – откликнулся Дядька и часто-часто застучал ножом по разделочной доске. – А в натуре там читать нечего. Это вам любой патриот скажет. И позавтракать лучше дома, потому что все кафешки в городе принадлежат Синеокову… Отравят ещё…

– Он шутит? – посмотрел Дюк на художницу.

– Он дошутится, – зловеще сказала Леди. – Ох, ты у меня дошутишься, Сергей Иванович!

– Лопай, а то совсем озвереешь, – сказал Дядька, подходя с другой сковородой – тоже огромной.

– …Спасибо, Дядька, – сказала через некоторое время Лидочка. – Ты только не пей больше, ладно? А мы пойдём. Я косыночку повяжу, очки круглые напялю, как эта… Мэйк-ап сведу к минимуму… Вот только у Терри акцент…

– А пусть он себя за финна выдаёт, – посоветовал Сергей Иванович.

– Как? Каким образом?

– А помалкивает!

– Правильно! А тормозит он и сам по себе! Ну, мы пошли собираться! Не пей!

…Но они тоже не добрались до шоссе.