– …А после всего я их пересчитала – тридцать один. Только я никак вспомнить не могу – Катя с детьми была или рядом с нами стояла? И Аля не помнит, мы как только эти фигуры увидели…
Контора у Филимоныча походила на любую колхозную контору пятидесятилетней давности – правда, помнят такие интерьеры немногие. Столы под выцветшим зелёным сукном, расположенные буквой Т, скрипучие стулья, выкрашенные морилкой, классический гранёный графин без пробки, переходящее красное знамя с грустным Ильичом, растянутое на стене, мутное зеркало, плакаты, призывающие выиграть битву за урожай у незримого противника. У стены стоял застеклённый книжный шкаф с пожелтевшими подшивками газет и одиноким спортивным кубком под малахит.
Из стиля выбивался лишь компьютер на председательском столе – почему-то это был чёрный «Макинтош». Сам Прокопий Филимоныч, ни на кого не глядя, порхал указательным пальцем по клавишам. На экране виднелись обыкновенные бухгалтерские счёты, и условная зелёная рука гоняла туда-сюда костяшки – со страшной скоростью и звоном.
За столом сидели Сергей Иванович с Верой, кум Понсиано и Терри. Молодой герцог лежал головой на сукне и спал.
– Зрелище было невероятное, – говорила Вера Игнатьевна. – Рост – под два с половиной метра. Цвет кожи, представьте – оливковый «металлик». На головах какие-то венки из птичьих перьев. Копья с каменными наконечниками. Чешуйчатые шкуры вокруг бёдер. Ожерелья из клыков и когтей. Аля ко мне прижалась, Ларкин и Макмерри вообще стоят на коленях и даже не пытаются валять дурака, герцог Родерик, бледный весь, выступил вперёд, словно может нас защитить, а дети нисколько этих чудовищ не боятся – тормошат, теребят, сувениры какие-то требуют… Потом они развернулись и пошли в холмы. Дети машут вслед, словно с кем-то прощаются, а я ничего понять не могу…
– И не пытайтесь, сударыня, напрасный труд! – раздался чей-то голос.
Сергей Иванович и сеньор Давила повернули головы и открыли рты.
Из-за шкафа вышел высокий мужчина средних лет с фатовскими усиками и в выцветшей, побелевшей полевой форме – в мятой фуражке, с погонами, с портупеей и даже с шашкой на боку. Зазор между шкафом и стеной был сантиметра два.
– Ротмистр Радишевский Юрий Ананьевич к вашим услугам, – сказал человек. – Принц Муллиан благополучно доставлен в Индарейю, вождь Нарадарн благодарит всех, споспешествовавших этому благому делу, и заверяет, что никто не будет обделён наградой. Вот уж у них буквально служба за царём не пропадёт. Поздравляю вас, господа, с тем, что всё кончилось без шума. Ещё немного, и отряд Динабаррады вышел бы на поиски. Со всеми вытекающими последствиями… Прокопий! Здорово!
Филимоныч равнодушно повернулся к офицеру.
– Здоровей видали, – сказал он. – Знакомься, это вот наш испанский гость, погоняло у него мощное – Давила, это Серёга Турков, ты про него сто раз слышал, который спит – это Лидкин хахаль Терентий, переживает, медовухи не сдюжил, а это Верочка Попова – собственно, если бы она не подсуетилась…
– Даму, Прокопий, представляют первой, – сказал ротмистр. – Кирила Иннокентьевич! Где ты там?
Из-за того же шкафа показался коренастый молодой парень с заспанной физиономией, кудрявый и в такой же курчавой папахе на голове. Папаху пересекала алая атласная лента. На гимнастёрке парня красовался чудовищных размеров орден Боевого Красного Знамени – явно самодельный. Кроме шашки, он вооружён был маузером в кобуре. Парень обеими руками обнимал здоровенный глиняный жбан.
– Вот, господа, напарник мой и вечный антагонист – юный партизан Киря Деев, – сказал офицер. – Вождь Нарадарн кланяется вам ведром священного туртука – большая, доложу вам, честь…
Парень поставил жбан на зелёное сукно, выдвинул свободный стул, развернул его спинкой вперёд и уселся.
– Кирила, – строго сказал Радишевский. – Приличные люди прежде спрашивают у дамы разрешения садиться… Вы позволите, сударыня?
Разрешения сесть у Веры Игнатьевны попросили первый раз в жизни. Она машинально кивнула.
– Может быть, и закурить дозволите? Сами пахитоску не желаете?
Она снова кивнула.
Видно было, что этот человек привык всегда и везде распоряжаться по праву хозяина.
Офицер сел, вложил в рот папиросу из тяжёлого латунного портсигара, угостил даму, дал ей огоньку, с удовольствием затянулся, обвёл взглядом присутствующих и остановился на Сергее Ивановиче.
– Сударь, тот Женька Турков, который в штабе у Трилиссера, вам не…
– Дед, – сказал Сергей Иванович.
– Де-ед, – сказал офицер. – Женька – дед… Боже мой! Так до сих пор и не могу я понять, какая сила нас развела по разные стороны! Но, впрочем, для вас это дела давно минувших дней и так далее. Но хоть вы и Турков, а за собакой приглядывать надо! Бегает где попало!
– Где? – испугался Дядька.
– Почём я знаю? Должно быть, где-то в Европе… А теперь к делу, потому что времени у нас немного, из наших увольнений принято возвращаться в срок… Так, Кирила Иннокентьевич?
– Вождь Белая Гидра сказал правду! – важно ответил юный партизан.
– Зато вождь Красная… кхм… До сих пор в индейцев играем, – сказал ротмистр. – Тем более что обстановка располагает… Значит, так. Племянница ваша жива и здорова, хотя и находится весьма далеко отсюда – во всех смыслах. Она сумела самостоятельно пройти в Индарейю, что дано немногим – только тем, кто приносит в дар самое дорогое…
– Жаль, что он не слышит, – сказал Турков, кивнув на Дюка.
– Ну и в другом смысле дар… Талантливая девица, ничего не скажешь, знаки схватывает… Кирила! Дай англичанину глотнуть туртука! Царство небесное проспит!
– Она… вернётся? – спросил Дядька.
– А это уж как сама пожелает. Сейчас она на землях вождя Гиджеригара – это, по нашим меркам, всё равно что в Швейцарии. Дорога ей предстоит дальняя, но относительно безопасная, тем более, что и провожатый найдётся…
– Вот же присосался, Антанта окаянная! – воскликнул Киря Деев и отпустил голову герцога. Терри поднял глаза – всё ещё мутные, но уже осмысленные. – Туртук не водка, много не выпьешь…
– Ага! – сказал ротмистр. – Для вас лично – только хорошие новости. Пассия ваша жива и здорова, брат ваш выслужил у вирикуна Гиджеригара положенный срок и теперь свободен. Правда, не знаю, как там у вас получится по закону – он вам хоть и близнец, а на вид всё ещё подросток. Зато старый зануда снял с вашего рода проклятье безумия! Можете спокойно заводить детей и не тревожиться за отца. Переведите сеньору испанцу, что Барселона уцелела исключительно благодаря тому, что сэр Родерик не дал окочуриться драу принца Муллиана. Дело в том, что драу приходят за телами своих покойников всем кагалом, а вы видели, на что способен малыш Трорд в одиночку… И сами-то ульваны буйные, но их драу…
– Простите, – подала голос Вера Ивановна. – А вы-то каким образом…
– О, сударыня! – махнул рукой офицер. – История забавная, но очень длинная. Временами страшная, временами весёлая, временами печальная. Свои записки я оставляю вот ему – внуку однополчанина моего незабвенного… Только не спрашивайте, сколько мне лет! В Индарейе другой счёт, и считают там отнюдь не годы. Прокопий! Бокалы всем присутствующим!
Странная жидкость, именуемая туртуком, успокоила людей – даже рассказ ротмистра теперь казался им вполне житейским, обыкновенным откровением вагонного попутчика.
– …А куда мне, собственно, возвращаться? К кому? Вот Кирила, он тут бывает чаще меня, но это понятно – желает возмужать, заматереть, а то ведь совсем юнец был! А мне стариться ни к чему, у меня еще в Крае Света дел полно – экспедиции, топографические съёмки, составление карт, племенные войны… Во время Первой мировой лежал я в госпитале с одним удивительным человеком, да вы его знаете, можно вам его теперь знать, Николеньку… О дальних странах мечтали. Вот он бы сейчас стихи слагал про Индарейю, да не судьба.
– А у вас, ротмистр, родственники в России остались? – спросил Турков.
– Ну да, – вздохнул ротмистр. – Жена, двое сыновей. Одного она увезла в Стамбул, другой потерялся. Один мой правнук живёт сейчас в Австралии. Лесоруб, мормон, бородища, как у раскольника… О чём мне с ним говорить, когда Майн Рид учит нас отстреливать этих самых мормонов на месте преступления? Так что поживу, постранствую… Кто бы мог представить, что на самом деле эльфы – сущие дикари, Монтигомо, Умслопогасы, даяки и семинолы? Вокруг озера Улавар такие живут, что даже хижин не строят и оружием не пользуются! Выхватил рыбу из воды, слопал – и дальше живёт! А есть и вовсе неведомые земли… И знаете, господа, я давно не чувствую себя наёмником! Ваша Россия – уже не моя, а вот за Индарейю костьми лягу… Нечего людям там делать…
– Ага, а для чего ж ты на Вторую германскую ходил? Не за Россию? – меланхолично спросил Киря Деев.
– А ты сам для чего? – поинтересовался офицер.
– Коммунар – дак и ходил, – буркнул юноша.
– Нам ульваны на время войны отпуск дали, – пояснил Радишевский. – Это у них святое, отказать не могли. Но мы честно вернулись, хвоста не притащили…
– Так зачем вы им нужны? – спросил Терри. – Какой им от вас толк?
– Мы хранители. Часовые, – сказал ротмистр. – И Филимоныч тоже. И колхозники его. Хоть они и паразиты…
– Это кто паразиты? Паразиты – никогда! – взвился из-за «Макинтоша» председатель. – Мы вот детдомовских на содержание берём, в фонды всякие вкладываемся…
– Пользуетесь, что ульваны за молочко последний виунгар отдадут, – сказал Радишевский.
– Рынок есть рынок, – сказал Филимоныч. – Ты лучше скажи, когда от меня Никон отвяжется? Сил моих нет – и сосёт, и сосёт…
Ротмистр поглядел на карманные часы.
– Скоро, – сказал он. – Очень скоро. Тащи Чашу Эрейримара.
– Киря, – засопел Филимоныч. – Подсоби. Одному мне не допереть…
– Сейчас, внучок, – сказал Киря, подмигнул и пояснил: – Прокопий мне внучатым племянником приходится…
Оба удалились за шкаф, откуда с большим кряхтением вытащили широкую каменную чашу, наполненную бурой жидкостью, и поставили её на табуретку, стоящую неподалёку от зеркала.
– Гранит из скалы Мутикутара, – с гордостью сказал ротмистр. – Вода из источника Гуна-гула. Куда там зеркалу вашей Галадриэли!
– Вы и это знаете? – воскликнула Вера Игнатьевна.
– Вынуждены следить, сударыня, чтобы утечки не было… Мало ли какое просветление найдёт на господ сочинителей! Извольте – приходится боевому офицеру в охранке работать, подрывную литературу читать… Нет, сия эпопея настолько далека от действительности, что даже смешно. Зато сейчас вы увидите завершение одной реальной операции…
С этими словами Радишевский извлёк откуда-то пёстрое птичье пёрышко и бросил его в чашу.
– В зеркало, в зеркало смотрите, – поспешно сказал он. – Не на чашу. Туда нельзя, ослепнуть можно…
В зеркале отражались показываемые чашей луг, холмы, далёкие скопления народа.
– Это хорошо, что зеваки остались у моста… – говорил офицер. – Мост нынче – демонстрация, отвлекающий манёвр… Настоящие дела начнутся сейчас… Господин Синеоков у нас сейчас бесприютный странник, ха-ха…
– Так это вы взорвали его крепость? – сказал Терри.
– Мой человек, – ответил ротмистр. – Его, конечно, уже разоблачили, что нам и требовалось… Извините, что вашу электронную птичку пришлось того-с… Запаниковали, опять же утечку заподозрили – не балуется ли кто из наших, не запустил ли киркалона? Это, считай, тот же сокол, только живородящий. Верно замечено, что высокая технология внешне не отличается от магии… Валетик у меня тройной агент, сдаёт всем всех… О, вот они! Вот они, мои хорошие, вот они, мои желанные…
Действительно, по лугу в направлении холмов катила яркая кавалькада Никона. С противоположной стороны ехали строгие чёрные автомобили администрации, возглавляемые бронетранспортёром. Из люка торчала голова генерала Лошкомоева в фуражке с очень высокой тульёй. Вокруг бежали спецназовцы. Перед бэтээром пятился спиной Валетик, делая руками приглашающие знаки – на меня, мол, на меня, мин нет…
А с третьей стороны, будто их здесь только и не хватало, приближались ритуальными прыжками бесштанные и татуированные новозеландские командос, без которых в последние годы не обходилась ни одна заварушка на земле. Над ними развевался флаг ООН.
– Ничего не понимаю! – воскликнул Сергей Иванович. – Это же на весь мир! Как вы допустили?
– Не беда, – хладнокровно сказал ротмистр. – В пятьдесят третьем действительно серьёзное вторжение было, да кто теперь о нём вспомнит? Иосифу хватало ума не соваться, а Лаврентий рискнул… Пришлось потом врать про восстание заключённых… Так и здесь. Вы не представляете, друг мой, какая у людей короткая память! Вот у вас в городе есть улица Декабрьских событий. Кто помнит эти события?
– Ну, я помню, – сказал Дядька.
– Вы историк, вам положено. А остальные не представляют, сколько пролилось тогда кровищи. Ох и скоро же она высыхает!
– Я здесь человек чужой, – сказала Вера Игнатьевна. – Но чувствую, что этим людям грозит беда. Страшненькие у вас воины!
– Сударыня! – воскликнул ротмистр. – Вот уж о ком не печальтесь! Да ни один взрослый ульван не станет связываться с этой мелочью, уверяю вас…
– Ну, – сказал юный партизан. – Захлопнут их сейчас там, как нас с ихним благородием захлопнули в одна тысяча девятьсот двадцатом аккурат на Радуницу…
– И что? – спросила учительница.
Офицер вздохнул.
– А то, голубушка вы моя, что мы с этим вот юношей неведомо сколько лет потом поединствовали до смерти, а каждое утро воскресали, и патроны были набиты, а шашки наточены. Этакую Вальхаллу нам устроили, только без банкета. Пока не дошло до нас, что нами играют… Или в нас играют…
– Кто?
– Дети ульванские! – с обидой сказал Киря. – Совсем сопленосые. У них в Синих Горушках вроде полигона или, лучше сказать, компьютерной игры типа «Сёгун». Вот у пацанов нынче праздник – подвалило юнитов разного вида! И блатные, и менты, и чекисты, и людоеды! Этих надолго хватит! Им же в голову не придёт замириться!
– Значит, вам пришло? – спросил Турков.
– Дак если вы над Россией эвон чего учудили, – сказал партизан. – Треисподнюю заделали заместо коммуны… Поглядели, и оба-два возрыдали…
– Да, не завидуйте нам, господа, – кивнул Радишевский.
Он еще раз посмотрел в зеркало, не глядя сунул руку в чашу, вытащил пёрышко и сказал:
– Финита. Дальнейшая их судьба меня не интересует. Сергей Иванович, прошу вас, присмотрите за Валетиком, когда будете возвращаться. А вы, молодой человек, – указал он пальцем на герцога, – наберитесь терпения. Девушка ваша вернётся, но сколько лет пройдёт для вас, определить не берусь…
– Придёт и скажет: «Здорово, дедуся!» – заржал юный партизан.
– Кирила! Пощади его чувства! Ты же сам молод и влюблён! – воскликнул офицер. – Сделаем, что можем… Поторопим…
Кум Понсиано сидел и даже не пытался что-нибудь понять, поскольку не видел смысла: дед Балагер в любом случае ославил бы его брехуном…
Зазвенели первые такты «Чардаша» Монти. Герцог Блэкбери встрепенулся и вытащил Лидочкин мобильник.
– Слушаю! – пискнул он, потеряв от волнения голос, словно звонила сама Леди.
– Лидка! – заорала мобила. – Лидка, это я, Клава! Тут у нас в Полтаве такое творится, такэ робыться! Даже Русланчик сегодня видел самого настоящего чёрта верхом на собаке!