У двери в кабинет Паблито тоже толпились какие-то мужики и бабы в синих моно с гербом «Барселоны».

– А этих почему пустили? – спросила Леди, словно она здесь главная.

– А это родня хозяина, – пояснил сеньор Понсиано Давила. – Дон Пабло тут пристроил на работу всех кузенов, кумовьёв, тёток, племянниц… Всякие там электрики, сантехники, грузчики, уборщицы… Семейное предприятие, словом. Деревенщина из глухих углов. Зато работящая и без профсоюзов… Теперь им на месяц разговоров хватит…

Среди работящей деревенщины выделялась древняя старушка во всём чёрном. Старушка сидела в кресле на колёсах, а за спиной у нее стояла совсем юная девушка – тоже во всём чёрном.

– Это бабка Канделария, – пояснил Давила. – Ей чёрт знает сколько лет, но она всю эту публику вот так держит! И у нас в Клаверо держала, и здесь! У бабули не забалуешь! Она даже свою праправнучку, дурочку Ампаро, к делу пристроила – за собой ухаживать… Дурочка, а жалованье-то идёт! Потрошат хозяина почём зря все эти Мендисабали да Пердигуэрры!

Леди посмотрела на бабку с уважением:

– Какое лицо! Ух, какое лицо! Недаром Рембрандт любил рисовать стариков… На ней же настоящая мантилья!

– Ну, мы пойдём, – сказал Дюк.

– Обождите малость, – сказал начальник охраны. – Я пойду спрошу у хозяина. Невозможно думать, чтобы он вас отпустил без угощения. Подозреваю, что вы примчались с утра без молитвы, на пустое брюхо, а это непорядок. То, что подают в гостиницах…

– Да в гробу я видела эти жареные зелёные помидоры, – пояснила Леди. – И рыбу у вас не умеют готовить…

Сеньор Понсиано побагровел:

– Прекрасная сеньорита, в Каталонии умеют готовить рыбу, уж будьте спокойны. Не судите о нашей кухне по гостиничным ресторанам. Просто нужно места знать… А туристы всё равно ничего не понимают, и вы в этом убедитесь. Подождите вот здесь, покурите, вам можно. А я вернусь мигом.

– Подождем, Терри, – распорядилась Лидочка.

Герцог Блэкбери мрачно промолчал. Паблито нравился ему всё меньше.

Они прошли к расставленным у окна креслам и расположились под сенью пальм.

– Ну и чего мы будем ждать?

– А куда спешить? – сказала Леди. – Не в кафешку же идти – чашечка бурды за двадцать евро! И вообще я спать хочу… У меня джет-шок ещё не прошёл…

– Тем более! – воскликнул Дюк.

Ему бы давно потерять всякую надежду, но герцог Блэкбери был упорен. С горя он запалил сигару.

– Я же сказала! – зевнула Леди и прикрыла свои зелёные длинные глаза.

А когда открыла, перед ней уже сидела старуха в чёрном и что-то говорила – жарко и непонятно.

– Пэрдони, сеньорэ, – разом проснулась Лидочка. – Но парлу катала. Эн эспаньоль, пор фавор.

Старая Канделария немедленно перешла на испанский – словно в ней регистр переключили:

– Вот я и говорю – это неспроста! Неспроста украли картинку! Это очень, очень хорошая картинка, а вор очень, очень плохой… Его никогда, никогда не поймают! А станут ловить – пожалеют, пожалеют! Скажите Паблито, чтобы не ловил его, не ловил… Паблито добрый, но он дурачок, дурачок. А вас, вас он послушает. Иначе будет беда, беда. И не ищите того, кто сделал эту картинку, сделал… Он бедный, но вы ему не поможете, нет, не поможете…

Леди напряглась – старуха неожиданно схватила её за руку своей жёлтой лапкой в бурых пятнышках.

– Успокойтесь, бабушка, – ласково сказала Лидочка. – Картинка самая обыкновенная, и нарисовала её одна маленькая русская девочка из одного маленького русского города. Никто её не будет искать – зачем огорчать ребёнка? Всё в порядке. Дорогие картины на месте. Всё хорошо…

Канделария убрала лапку и поправила чёрные кружева.

– Нет, русская девочка так не рисует, не рисует. Потому что картинка была кон дуэнде! Это вам всякий, всякий скажет, кто видел! Для кого-то она дороже самых дорогих картин, дороже десяти тысяч песет…

– О чём она вам толкует, дорогая? – встревожился сэр Теренс. Всякий шотландец суеверен, будь за ним хоть десять Оксфордов и двадцать Кембриджей, а почтенная донна Канделария казалась ему натуральной недожжённой ведьмой с офорта Гойи.

– Кон дуэнде – значит, с чертовщиной, – досадливо обернулась к нему Леди. – Ну, в смысле… Я даже не знаю, как тебе объяснить…

Дюк пожал плечами.

– А что там было нарисовано? – спросила художница. – И почему кон дуэнде?

Бабка взмахнула руками. Девочка, стоявшая за спинкой кресла, вздрогнула, но её тупое личико не изменилось.

– На ней было видно больше, много больше, чем нарисовано!

– Да что нарисовано-то?

– Как что, фермоза? Да три холма, охраняющие край света! Три холма!

Тут и Лидочка поняла в собеседнице ведьму: вряд ли кто из деревенской родни сеньора Мендисабаля мог бы перевести старухе подпись под картинкой, они, поди, и по-испански-то не все разумеют…

– Трес колинос… – медленно повторила она.

– Да, девочка, да! Там, за тремя холмами, совсем другая страна, но туда нельзя, нельзя! Паблито не должен узнать ничего, не должен, но он же упрямый, как ослик Пахеро! Молчи, молчи, не сказывай ему!

– Так почему же вы мне это говорите?

– А тебе можно, можно. Ты уедешь домой, и он не узнает. Только не говори, не говори ничего. Скажи, что картинка простая. Хорошо хоть, ты сама её не видела… Хорошо…

– Ну а если бы и увидела? Я и сама с детства рисую…

– Если бы увидела – то потеряла бы покой навеки, навеки… Ты бы тоже, тоже увидела больше, чем нарисовано, да… Потому что ты сама – кон дуэнде. Мужики глупы, они вообще ничего, ничего никогда не видят, да и женщины – одна из тысячи… Здесь крутился коко, но его тоже никто не увидел, не мог увидеть… Он плохой, злой, и лапы у него…

– Оле, я знаю! – воскликнула Леди. – Лапы у него липкие, мокрые и холодные!

– Вот видишь, какая ты умница! Всё, всё поняла! – Канделария снова ухватила Лидочку. – Коко чёрный, маленький, лёгкий… Я его видела краем глаза! Смотри, чтобы не увязался он за тобой! Беги, беги, путай следы! Я не цыганка, мне карты ни к чему, я и так вижу… Берегись, господь с тобой!

Старая Канделария перекрестила Лидочку, поцеловала невидимый крестик и скомандовала что-то по-каталонски.

Дурочка Ампаро лихо развернула кресло и покатила его по проходу – навстречу летящему сеньору Понсиано.

– Ну, пошли! – воскликнул шеф охраны. – Паблито злой, но он всё-таки всех разогнал – и сыщиков, и журналистов. Нечего здесь ошиваться кому попало! А о чём это старуха с вами толковала?

Дюк собирался что-то сказать, но Леди наступила ему на кроссовку.

– Старая сеньора вспоминала о том, как за ней ухаживал один русский пилот, – объяснила Лидочка. – Как он специально ей крыльями махал… Интересовалась, не знаю ли я, что с ним сталось, не расстрелял ли его камарада Жусеп Эсталин по своей привычке? Я наврала с три короба, что заделался, бабушка, твой Мигелито аж маршалом авиации – жалко, что ли? Не понимает, что Россия большая, не все друг друга знают…

– Да она вообще ничего не понимает! Но хозяйство знает туго. Пойдёмте, господа, в кабинете уже всё готово…

– Романтичная какая бабушка попалась, – сказала Лидочка Теренсу. – Предсказание ведьмы! Три холма! Только как она название угадала? Дюк, не прячь сигару в карман! Опять ведь дыру прожжёшь!

В кабинете с раззолоченной и раскоряченной мебелью действительно было всё готово.

Сеньор Мендисабаль-и-Пердигуэрра продолжал махать руками, но уже остывал:

– Какая наглость! Вроде того, что они сами тоже того… что-то понимают в живописи! Да ни хрена они не понимают! И в своём деле тоже… того… Сами, говорю, разберёмся! Нам, того, советчиков хватает! Лучше надо смотреть, что на улицах делается! Как будто «Селтик» играть полуфинал приехал! На что тут смотреть?

Сеньор Понсиано гулко высморкался.

– На чём порешили-то? – спросил он.

Паблито глянул на него, потом на Лидочку, сконфузился и спрятал черноволосую грудь, застегнув гавайку.

– Сказал им, что, того… разобрался! Сказал, что это дед Балагер, пьяная рожа, там… это… на погрузчике в ворота въехал! Приволокли деда. Я ему, придурку, моргаю, киваю, того… Соглашайся, мол. До-олго моргал, пока до него это… Сообразил! Въехал! Хорошо ещё, что у него бельма действительно, того… Не проспался. Ну, того… поверили вроде. Лучше бы вы за городом лучше смотрели! А то понаехали эти… Да я это не про вас! Я это про мэра. Вот же скотина голубая!

Он ещё долго критиковал градоначальника, шефа полиции, тупых следаков и безмозглых искусствоведов с журналистами («Это не к вам, сеньор Теренсио»), и меньше всех у него выходил виноватым начальник охраны.

Только после того, как разлили по кружкам домашнюю мадеру, Паблито действительно успокоился и провозгласил тост за всё хорошее – за футбол, за живопись и лично за русскую артисту фермозу. Без люксембургской жены он мог себе позволить.

Артиста фермоза тем временем убеждалась, что кое-где тут рыбу действительно умеют готовить – деревянная дощечка перед ней быстро опустела.

– Это рыба-монах, – объяснил сеньор Понсиано. – Ещё на рассвете в море своему богу молилась. А это – кролик, тушённый с улитками…

– Терри, миленький, – негромко, но зловеще сказала Леди. – Не капай вином на рубашку. Мадера не отстирывается. Руки дырявые, так ещё и рот дырявый… Короля позоришь…

Лорд Фицморис хотел было вслух сказать, что мадера к рыбе вообще не подаётся, а домашней мадеры и вовсе не бывает, но сказал про себя.

Когда было выпито-поедено, сеньор Мендисабаль перешёл к делу:

– Друзья, вы, это… Просил бы вас не распространяться… Ни к чему это. Никто сюда не вломился. По официальной версии. Не засчитано. Но я ему… Он у меня… Он проглотит свои… И чужие… И ведь спёр не Шагала, не Сурбарана! Не этого, как его… Продемонстрировал класс! Я вот тоже того… Любил, это… Когда ведёшь с сухим счётом… И в верхний угол! Штанга! В смысле того… Мог бы и ещё заколотить, но жалею… Вот и мне так же…

– Не парься, Зайчик, – ласково сказала Леди. – Нешто мы не понимаем? Надо об этом забыть.

– Ну уж нет, – сказал Паблито и грохнул кулаком по столу. – Я найду! Кум, ты у меня землю будешь, это, грызть! Это кто-то из местных – или Джорди Ласточка, или того… молодой Жужоль! Больше это такое дело некому… Опозорить меня, того… в глазах…

– Точно, – робко поддакнул Давила. – Разберёмся. Но нашим гостям это уже не интересно. Главное – шедевры целы.

– Да я уж всё забыла, – сказала Лидочка. – Глупости какие… А теперь, Дюк, нам действительно пора! Пресс-конференция, доклад на секции… Сеньор Пабло, нам и в самом деле нужно идти. Спасибо, что спасли нас от голодной смерти. Всё было очень вкусно.

– А, это, ресторан? – вскинулся Паблито. – Сеньорита, вы ещё не ели по-настоящему! Я повезу вас в «Эль Булли», к Феррану…

– Посмотрим по обстоятельствам, – развела руками Леди. – До вечера, парни! Адэу!

Она подняла Дюка, бегло его осмотрела на предмет пятен и крошек, осталась довольна и потащила лорда к дверям.

– Правильно! – воскликнул Паблито. – Конференцию никто не отменял! Это… Из-за пустяков… А то разговоры пойдут…

– Я провожу! – вскочил сеньор Понсиано. Вот уж кого пятна и крошки нисколько не заботили.

Когда начальник охраны вернулся, богатый форвард уже сидел за чистым столом.

– Вот это, кум, – сказал он. – Мы не дети. Того. Оно не простая картинка была. Наши двери ведь не то что погрузчиком, а на танке… И то… Так не бывает, чтобы это… озорство. Сегодня картинку, завтра меня самого… туда… А! Это! – осенило его. – Там, наверное, на обороте что-то… Типа телефон или номер банковского счёта… Или ещё важнее…

– У русской фермозы? – не поверил Давила.

– Ну, есть же у неё этот… того… отец там или дед… Русские ведь очень богатые попадаются… Один меня приглашал на яхту – я тебе дам!

– А то тебе, кум, денег не хватает, – вздохнул Давила.

– Не деньги! Вот! Это… Обидно! Деньги всплывут – себе возьми. А мне, это… Найди! Они у меня яйца проглотят! Найди! Все связи свои… Напрягись, в средствах не стесняйся… Да, а это… О чём сеньорита болтала с бабкой Канделарией?

– Говорит – о боевом прошлом, о каком-то русском пилоте… Но я узнаю. Ампаро не такая уж дурочка, за то и деньги платим… Словлю я тебе этого самого никталопа, кум… Уже бегу… Вот, кстати – на всякий случай…

И положил на стол бумажную ленточку, которая сопровождала украденную картинку.