Газета читалась повсеместно: около десятка селений вошло в круг читателей, про нее знали даже крестьяне, которые объяснили ее по-своему…

Села Горлова приказчик, прочитав газету, велел позвать к себе земского.

– Кто прислал эту газету? – спросил он.

– Да всем разносят… от помещика Галкина.

– Ты знаешь, здесь надо мною смеются?

– Да это я давича прочитал… насмехаются…

– Что же это такое будет? – в отчаянии произнес приказчик.

– Что ж мудреного? многих зацепили…

– Стало быть, требуется…

– Верно, куда-нибудь это пойдет?

– Должно быть, к исправнику… а то в суд… что ж, на миру и смерть красна…

– Еремей! слышал, грамота какая-то ходит? – говорил мужик в толпе народа, стоявшего у постоялого двора…

– Слышал, малый. Это бумага из Питера доставлена…

– Братцы! дворник сейчас обещал нам ее дать…

– Ой ли?.. Пойдем попросим… Ну, Илья, Егор, трогай!..

– Что вы орете-то!.. Разве можно так?.. Тут полегоньку надо… Иван, поди ты один и спроси у дворника: нельзя ли, мол…

Дворник дал мужикам газету. Они с замиранием сердца побрели с газетой в ближний пустой сруб, и один из мужиков начал читать…

– Повнятней, Гриша! Ну, начинай…

– Стой, ребята! Не шелохнись! Должно, она самая…

– Читай…

– Погодите, братцы, – дай ухом приладиться: с богом! отчаливай!

– Начинать?

– Погоди… Егор! прими голову-то!.. не слышно… Валяй!..

– Начинать?

– Начинай…

– Смирно… Ей-богу, она!

– Читай знай! Увидим…

– Постой ты, братец, мне виски-то прижал больно!

– Эх, дураки!.. Когда вы уладитесь!..

– Да вот все Еремей… Ну, читай: я знаю, это не она…

– Знахарь! пошел прочь!..

– Давай об чем?

– Давай!..

– Да замолчите, что ли, вы?..

– Ну, ну!.. Не пикни! пригнись, Федор… Я на плечи-то к тебе навалюсь…

– Навались!.. Начинай!..

– Постой, дай дверь затворю…

– Когда там затворять?.. Тише!

– Тише!..

– Погоди, я на полати влезу…

– О, дурак!.. выдумает!..

– Ребята!.. а что, я вижу – лучше грамоту нести вон…

– Как вон? трогай! готово!..

– То-то, готово!

– Т-с-с-с-с-с-с…

Один мужик начал читать:

– Второе!.. нет, так!.. второе: мальчикам внушать дух сми-ре-ния.

– Нет, должно, не то!..

– Что там такое?

– Да вот, говорит, дух смирения…

– Чего там? Ты, верно, не туда забрал, повыше возьми! Сызнова…

– Ты сперва перекрестись…

– Да, по делу-то надо всем перекреститься…

– Ну, что ж?..

Мужики все перекрестились…

– С богом!..

– Начинай!.. Смирно!..

– Гриша! откопай получше весточку-то!

– Готово!..

Мужик зачитал: «Я и советую наложить на жителей сбор, и ежели…»

– Что, Гриша? как?

– Наложить на жителей сбор…

– Братцы, пойдем же лучше в другой сруб: тут как-то не ладно…

Все решили идти в другой сруб. В другом срубе снова Григорий зачитал…

– Погоди, Гриша, я разденусь: послободней будет…

– Давай уж, коли так, все разденемся…

– Свиньи вы, свиньи!.. Я вижу – вы слушать-то не хотите!..

– Как не хотим?.. Ну, мы в одеже останемся…

– Начинай!..

– Шапки-то снимите…

– Сняли… Читай!..

Вдруг в толпу ворвался дворник и закричал:

– Эй, газету давайте!.. Один благородный приехал… желает любопытствовать.

Дворник вырвал у Григорья газету и скрылся. Мужики молча вышли из сруба.

На третий день после выхода газеты, когда Галкин ждал о ней слухов, учитель Чаркин сидел в доме быковского регента. У окна по-прежнему сидела жена регента.

– Анна Федоровна! – говорит учитель, – выпейте же с нами… Ну, хоть в честь газеты…

– Нет-с… Вы знаете, я не употребляю…

– Ну, выпей, – сказал регент, читая газету, – сколько можешь…

Анна Федоровна немного выпила.

– Что, как газета? – спросил учитель.

– Хороша!.. Кажется, Галкин никого не щадит… Учитель выпил и сказал:

– Тут вот в чем штука: Галкин – увлекся… он начал заходить туда, куда помещики не заходят, он начал карать свою братию. «Я, говорил он мне, хочу из газеты сделать пистолет да стрелять из него… а то несерьезно будет…» Ну, он своих соседей хорошо не знает… Я живу с ними семь лет… Я об этом Галкину говорил: он только твердит, что ныне такое время, все стремится вперед, и помещики…

В избу вошел Галкин.

– Сейчас ездил к Выогину, завернул по пути и к вам, – сказал Галкин. – С газетой бог знает что делается!..

– Что такое?..

– Да вот, получил несколько писем.

Галкин достал из кармана одно письмо и прочитал (письмо было от Хоботова).

«Получил я вашу газету и с нетерпением распечатываю. Читаю и, во-первых, нахожу, что там моей жене какой-то ротный пишет, как он среди поцелуев засыпает… Во-вторых, в газете пишет и дьячок, и пономарь, и какой-то Ерыгин, у которого я будто перестрелял собак… Об этом я с ним лично потолкую… Теперь позвольте у вас спросить: кто сочинял у вас слухи?.. Я знаю, что это вы… Так вот как я с вами поступлю!.. Так как вы газету свою раскидали на постоялые дворы и, одним словом, по всему уезду, – то я, значит, как опубликованный, имею для вас один гостинец… Вы увидите его после… я не оставлю вас так…»

– Хорошо? – спросил Галкин. – Вот другое… от Куропаткина: «Федор Семеныч!.. Что вы, взбесились? Пишете на весь свет, что моя жена родила двойню!.. Я отказываю вам от своего дома… Ведь это – я не понимаю!..»

– Вот третье, – от помещицы Сундуковой: «М. г. Федор Семеныч!.. благодарю!.. благодарю!.. Как я рада, что вы задели Акулину Васильевну!.. Это сэ врэ – превосходно… Как будет этим довольна Хоботова!.. Муж мой просил передать вам благодарность за то, что вы поместили – о его неприятеле и сердечном враге Воронине, который сломал себе шею… Он вам от себя напишет после… Он поехал в город… Прощайте… Цалую листки вашей газеты…»

Галкин прочитал четвертое письмо от помещика Ужина.

«Господин Галкин! Вы отчего не поместили моей брошюры насчет Ерыгина?.. Что я его называю стервой и пр., так вы и поцеремонились?.. Нет, вы не церемоньтесь!.. Я с вами разделаюсь. Брань других вы помещаете, мою нет!.. Я вам сюрпризец приготовлю… Поверьте, я свое слово сдержу… черт возьми…»

Наконец, было пятое письмо, Ерыгина:

«Федор Семеныч! Завтра у Кобелева вечер: будут все… Приезжайте непременно… будем строить планы насчет второго нумера… Я и Кобелев тискаем вас в своих объятиях за вашу милую газету и от души благодарим, что вы наши статьи поместили и ни словечка из них не выкинули. Браво!.. Россия, вперед! Вы говорили правду в объявлении: да здравствуют Северо-Американские Штаты… То есть я до сих пор не пойму: каким это образом вам взошла такая идея! Ну, да после… Одним словом, гласность, гласность!.. Я вам столько чудес открою… Приезжайте же!..»

Приехав от регента домой, Галкин еще получил два письма: одно было от помещика Чухина, жившего очень далеко от Галкина.

«Поздравляю вас, Г. Галкин, с успехом!.. Каким-то образом в нашу окрестность залетела ваша газета и произвела такой взрыв, что до сих пор, – когда я пишу эти строки, – дым и чад не перестает… Просто битва на Куликовом поле… Многие узнали в обличениях ваших себя… Один говорит, что я действительно у какого-то дворника зуб выбил, другой, что он сломал себе шею, – и пр. Но главное, все кричат, что вы ренегат, что вы хотите против своих же открыть полную гласность да заставить читать мужиков и т. д. Целая гурьба хочет ехать к вам… Но некоторые обещаются жаловаться губернатору… Между всем этим идет спор такой ожесточенный, что многие подлетают во время прений друг к другу с красными лицами… Прощайте – вы гениальную штуку выкинули».

Помещица Хоботова писала:

«Прекрасный Федор Семеныч!.. Мой муж сердит на вас, как зверь какой!.. Но это ничего… Не ослабевайте, – (спасибо вам за Акулину Васильевну). Я вас еще кое о чем попрошу… А мужа моего не бойтесь… Я его укрощу мигом!.. Он ручной… жаль, что глуп непомерно… Он ныне утром все рылся в своем кабинете, звенел и громыхал чем-то… а вечером говорил: „Он, говорит, зарядил в меня гласностию, а я заряжу в него пулею…“ Не пугайтесь!.. Завтра у Кобелева вечер, приезжайте, я там буду… От всего сердца жму вам руку…»

Галкин, сидя один в своей комнате, смотрел в потолок и самодовольно улыбался.