На другой день рано утром Параша с узелком в руках вышла из дома и, посмотрев на деревню, которая спала глубоким сном, направилась через одонья к лесу, стоявшему верстах в двух от Воробьевки, вправо от него, как на ладонке, видно было село Лебедкино с каменною церковью. Слегка морозило. На востоке разливался оранжевый свет – предвестник осеннего солнца. По тропинке, пролегавшей на дне лесного оврага, Параша вышла к реке, на берегу которой стояло волостное правление. Вправо и влево шли дороги в село, располагавшееся на двух косогорах. На крыльце волостного правления отставной солдат с небритой седой бородой, держа в руке бабий кот, искал моток дратвы, ругая вчерашнее заседание.
– Ишь окаянные! лаптищами-то шлындали, да на ногах и унесли дратву…
– Что, здесь Егор парень сидит? – спросила Параша, стоя у крыльца.
– Какой? – с недоумением глядя на девушку, возразил сторож.
– Молодой парень…
– Тебе на что?
– Да мне хотелось с ним повидаться.
– А тебе он кто?
– Он мне сродоч… двоюродный брат он нам…
– Ну, взойди, – сказал солдат и повел девушку в избу, разделявшуюся от правления сенями.
– Мне только повидаться, – говорила Параша, когда солдат отворял дверь.
Изба была широкая, с длинными лавками, с русской печью, близ которой при самом входе устроены были две чижовки с маленькими дверцами.
Солдат снял с пробоя цепь – ив избу вошел пастух.
– Ах, друг ты мой милый! – воскликнул Егор, увидав Парашу… – Как это господь занес тебя сюда?..
– Да, вишь, пришла тебя проведать, – сказала Параша, – все ли ты себе здоров?
– Я-то здоров, да, вишь, не благополучно… Этими делами-то замешался сюда…
– Она что ж тебе доводится? – спросил солдат, стоя у двери.
– В третьем колене… – проговорил пастух, севши на лавку.
– Она на тебя не похожа, – заметил солдат.
– Она мне, брат, вот что! – вдруг объявил пастух, – нечего тут хлопотать… мы с ней жили у любе… а потом я через нее в это место попал… Мне ее хотелось взять!
– А я думал, она тебе сестра, – сказал солдат, ковыряя шилом башмак, – так, стало, ты за то-то страдаешь?
– За самое за это! за одно слово только…
– Ну что ж? – разговорился солдат, – ничего! ты посидишь здесь, опять выйдешь… на поселенье не можно сослать за эту штуку… Авось эта история – не душу зарубил… Не этакие дела делают! Ну, разговаривайте себе! а я пойду от вас… Что хотите говорите, я вас запру замочком…
Солдат вышел.
– Ах, Параня, Параня! как это ты вздумала меня проведать? – говорил пастух. – А я не только что… сижу здесь хлеба не евши, все об тебе думаю…
– А я как услыхала, что ты сюда попал, захотелось мне тебя проведать, невозможно мне никак терпеть… Как я к тебе шла-то, так я в слезах не видала следа… И не чаяла я с тобой повидаться… все сердце мое изныло об тебе… Одолела меня грусть…
Девушка утерла занавеской глаза и продолжала:
– Обманули меня… запятнали мою душу навечно! Что бог мне скажет, а на уме у меня дюже чижало… Не стану я с ним жить, что бог ни даст!.. Я пришла успросить: надолго тебя тут посадили?
– Нет, на неделю.
– А я слышала, на год… Я затем-то к тебе и рвалась… Какой ты худой стал! – заметила девушка, подняв на парня глаза.
– Эхма! как мне худому не быть! сама знаешь… сердце начало сохнуть кое по тебе… кто ее знает? бывает, какое распоряжение выйдет… хотели к следователю весть…
– А я принесла тебе рубашку, – сказала девушка и начала развязывать узелок.
– Нет, видно, эту мне рубашку не носить…
– Нет, носи на здоровье, – перебила девушка, – ты у меня рубах не переносишь… А Ваньке хороших рубах не носить… они все на тебе будут…
– Что ж! ты разве выходишь за него?
– Послушай! – девушка взяла парня за руку, – я этих делов не пугаюсь! пусть отдают! ты сам рассуди: куда ж мне от него деваться? Никак я не могу против отца, матери попясться… Никто моей жисти не знает! будут они меня всё бить… Уж я колько думала об этом… Убечь от них али тебе стать опять перебивать? как бы хуже не было… Отец сказал, что и на глаза тебя не примет… Уж, видно, будем с тобой жить так… А он для меня все равно пень горелый в поле…
– А я думал, – проговорил парень, – как-нибудь обработаю своей силой… Как-нибудь свою голову заложу, да тебя возьму… Кабы ты знала, как моя душа прилегла к тебе! Я бог знает что могу сделать над собой…
– Не послухать отца, матери мне нельзя, – вымолвила девушка.
В это время у двери загремел замок, и в избу вошел сторож.
– Ступай, девица, – сказал он, – писарь идет… Бывает, я за тебя буду отвечать… А с тебя, Егор, магарыч! – обратился солдат к пастуху.
– Приставлю!
– Ну! где тебе приставить…
– Вот история какая! авось не сто рублей.
– Ведь это какая машина: она назвалась тебе сестрой, а то бы ее не пустил…
Сторож и девушка вышли. Пастух в задумчивости ходил по избе.
Накануне свадьбы, вечером, изба свата Кузьмы была наполнена народом. У переборки близ печи сидела в красном сарафане, с лентой в косе, Параша, окруженная подругами. Стол накрыт был скатертью, на образах висели полотенца. Изба, как и в обыкновенное время, освещалась лучиною. С улицы в маленькие окна смотрел народ. Девицы пели:
Так дело и кончилось «веселым пирком да свадебкой»…
Но, собственно-то, дело кончилось иначе. Случайно пришлось мне после прочесть в известиях одной губернской газеты настоящий конец того, что казалось только концом: «21 ноября 18… года в управление М…ской части дано знать о скоропостижной смерти крестьянина деревни Воробьевки Ивана Краюхина. При осмотре тела умершего оказались многочисленные ссадины и синие пятна, а на голове, на три пальца ниже соединения темянных костей, рана длиною в дюйм. Подозрение в совершении означенного преступления пало на жену Краюхина, Прасковью Губареву, а также на крестьянина деревни Чернолесок Егора Ефимова…» Обвинение заканчивалось словами: «Поименованных лиц на основании 201 и 208 ст. уст. уг. суд. предположено предать суду N…ского окружного суда, с участием присяжных заседателей». Что-то будет говорить прокурор; чем порешат дело присяжные?