На другой день утром Краюхин сидел в передней мирового судьи, где было человек до десяти просителей. В ожидании разбирательства вполголоса шел разговор.
– Ты насчет чего? – спрашивал один кучер другого.
– Да оно дело-то пустяковое, а все в нонешнее время не приходится… Ехали мы с управителем из города, поздно вечером; подъезжаем к имению-то, а тут пни… Вихор ее знает, пристяжная начала беситься… Не успел я образумиться, вся тройка понесла… Мы и пошли прыгать по пням-то… А управитель у нас балухманный: давай меня оплеухами кормить… А ноне за оплеуху-то двадцать пять цалковых!
– Стало быть, тебе придется денег вволю…
– А вот увидим…
– А со мной какая оказия, – говорил мещанин огороднику, – заехал я к одной барыне, старинного завета, насчет птицы. А у барыни есть дочка. Я спрашиваю барыню: отчего вы в доме не заведете мужчину?.. дочка ваша, например, на возрасте, следовательно сейчас и надоть их пристроить за человека хозяйственного, благочестивого, – а не токмо что за вертопраха… Дворяне ноне не женятся, потому жалуются на недостатки… Так вам на что лучше в соблюдении расчета пристроить дочку за человека из нашего брата, примерно хоть по куриной части… А за дочкой-то десятин полтораста приданого. Приехал я домой, думаю, дай письмо напишу этой самой барыне, и, нимало не медля, что в положении долженствовать нужно, пишу, стало быть: «Милостивая государыня! Наипаче обаполо благородства обращаюсь к вам на слабоде касательно своей участи… и таперь, стало быть, в расчете на вас курятник… какова ни мера прикажите заехать сделать предложение, – и мы заедем к вам будто бы насчет птицы…» Она возьми это письмо да к мировому!.. Я ей по душе говорил… потому дом у ней почесть развалился, прислуга вся сбежала, я рассчитываю себе: тогды можно все перестроить…
– Я отродясь, милый человек, не бывал у мировых, – обратился Краюхин к одному кучеру, – как это тут делается?
– А вот выйдет мировой, увидишь…
– Так-то так, да с чего начать-то?
– Известно, подай жалобу. Ее запишут в книгу и будут разбирать…
– У меня дело насчет свадьбы… тут это вышла у нас дрязга с сватами…
– А у меня вот жена забаловала, – говорил один лакей управляющему, – женился я недавно… девчонка попала смазливая… барин, значит, и облюбовал ее… Думаю себе, уйтить?.. жалованье хорошее, а местов мало… Взялся ее бить!.. Она кричит – повешусь!.. хочу просить развода…
– Мы, кажется, с вами по одному делу? – беседуют управляющие, – насчет работников…
– И не говорите: как пашня, как рабочая пора – либо прикинется болен, велит приехать за собой из дому, и глядишь – там работает, либо просто уйдет и был таков.
– Да-с! вот извольте тут вести хозяйство… И заметьте, кто нанимается в работники!.. их у меня до тридцати человек – все бездомовники! Разумеется, пойдет ли хороший в работники?..
– Послушай! – спрашивает проходящего лакея один проситель, – скоро выйдет мировой?
– Не знаю! в кабинете занимаются… Не шли бы судиться! мирились бы дома…
Наконец, распахнулись двери и явился мировой судья с цепью на груди, за ним письмоводитель.
– Вам что угодно? – спросил судья управляющего.
– Я вам заявил, в ночь под восьмое октября крестьянин деревни Бондуровки, Епифан Игнатов, воровски забрался в господский лес графа Чеботаева и спилил корень четырех с половиною четвертей. Корень этот мною найден совокупно с сельским старостой и при посторонних понятых людях.
– Знаю! преступник здесь?
– Точно так-с…
– А сельский староста?
– Все здесь, кого изволили требовать… Судья обратился к старосте и понятым:
– Признаете ли вы действительность факта преступления?
– Точно так, ваше высокоблагородие: мужичонка он бедный, на ось понадобилась дубинка!..
– А вы, Епифан Игнатов, сознаетесь в преступлении?
– Виноват, ваше благородие…
– И у вас своего лесу нету?
– Ни одной хворостинки.
– Значит, вы целой деревней можете воровать подобные оси?..
– Помилуй бог, ваше благородие…
– Мое внутреннее убеждение говорит, что вы поголовно со двора на двор можете повторять подобные преступления; а потому, в видах пресечения зла, возлагаю штраф на означенную деревню по три рубля с души, а на преступника десять рублей…
– Ваше благородие! чем же мы виноваты? – возразил староста, – мы в лес не ездили!
– Вы не ездили, но можете ездить… Я вас очень хорошо знаю, любезные…
– Коли попадемся, тогда штрахуй! за что ж невинно-напрасно подати платить?
– Это не подати, а единовременный штраф… Так как у вас во всем круговая порука, то вы должны отвечать за каждого негодяя в своей деревне!.. Я знаю, как в настоящее время помещику трудно охранять свою собственность… Можете идти… Вам что угодно? – обратился судья к лакею.
– Я вам докладывал, недавно я женился… и супругу мою нашел в незаконном виде… Вы нам приказали явиться…
– А жена ваша здесь?
– Здесь! вот она!
– Вы почему не хотите жить с мужем?
– Помилуйте, ваше высокоблагородие… что ни ночь – бьет меня чем ни попадя! Я уж сплю с сенными девушками…
– Правда это? – спросил судья лакея.
– Точно так-с! Невозможно, господин мировой судья… Иной раз такие оказии делает… уму непостижимо!
– Словом, вы друг друга ненавидите?
– Точно так-с…
– И желали бы жить врозь?
– Эвдакого азиата на белом свету нету, – сказала горничная, – сохрани господи, с ним вместе жить…
– Так вы можете разойтись…
– Ваше благородие! а как же мое приданое-то, – спросила горничная…
– Приданое вы можете взять назад… Вы, конечно, отдадите? – обратился судья к мужу.
– Черт с ней-с! ни покуда маяться!
– Так вот слушайте решение: с завтрашнего дня вы расходитесь врозь… Довольны вы решением?
– Покорно вас благодарим…
– Ваше благородие! – объявил Краюхин, – я это запил девку… Пили… пили!..
– Ты кто такой?
– Пили мы десятую… пили два Микития…
– Я спрашиваю, ты чей, откуда?
В это время у подъезда загремела карета и в камеру вошла небольшого роста, худощавая барыня с черным вуалем, в бархатном бурнусе. Не поднимая вуаля, она обратилась к судье:
– Я к вам, Федор Иваныч, насчет оскорбления моей Мими…
– Позвольте узнать, кто это Мими?
– Моя собака…
– Извините, сударыня, закон обязывает меня объяснить вам, что в нашем судебном уставе не упоминается об оскорблении животных… Я думал, что Мими ваша служанка. Впрочем, не угодно ли вам рассказать, как было дело?
– Вообразите: я Дуняшке приказала для Мими готовить бульон, а она с лакеем Алешкой изволит кушать его… Я замечаю день, другой: Мими худеет!.. Вы не можете представить, что стало с несчастной собакой… Смотрю однажды в окно: Мими выскочила к воротам, а там сидели лакей с горничной. Они схватили собаку и начали ее бить по щекам… да приговаривают: «Из-за тебя нам от барыни достается!..» Это я слышала собственными моими ушами…
– За последнее время жалобы на прислугу до того увеличились, – сказал судья, – что я не предвижу, чем все это кончится… Мне сдается, что ваша прислуга имеет настойчивое стремление оскорблять именно вас… Позвольте узнать, когда вы свободны?
– Я постоянно свободна…
– Не угодно ли вам пожаловать в понедельник… тринадцатого числа… Как звать вашу прислугу? – спросил судья.
– Дуняшка и Алешка.
– Я их вызову…
Барыня раскланялась и уехала. Краюхин снова начал:
– Я, ваше благородие, из Воробьевки… насчет запою…
– Ты кого запил?
– Девку!..
– Какую девку?
– У соседа дворов через пять…
– Тоже у крестьянина?
– У крестьянина.
– Дела между крестьянами разбираются волостным сходом…
– Ведь я, ваше благородие, насчет пастуха… он не нашей барщины…
– Это все равно… пастух – крестьянин…
– Вестимо, крестьянин… Хорошо! только эта мы гуляли… больше году!.. девка со всем согласьем…
– Я тебе сказал, обратись в волостное правление…
– Откуда ни навернись пастух… говорит, ежели на что пойдет, я не пожалею красного петуха…
– Павел! выведи вон…
Лакей взял Краюхина за пельки.
– Вот оказия-то! – рассуждал Краюхин, выведенный на улицу. – Какой это мировой? слова не даст сказать… Куда ж теперь? Неужели в волость?..
Подошедши к телеге, в которой спал Иван, Краюхин почесал затылок, растолкал сына и крикнул:
– Ты что ж сена-то не дал лошади? для тебя, что ль, под голову взяли, хрептуг!
В это время Краюхин увидал на дороге проезжавшего мужика.
– Эй, брат! – закричал Краюхин, – погоди-ко…
– Что ты там?
– Да погоди… Где бы мне тут разыскать мирового?
– Да ты от его хором идешь… вот он!
– Это не наш, должно… Господь его знает!
– Уж не знаю, как те сказать… у нас есть… да тоже, пожалуй, не ваш…
– Где ж к нему проехать?
– Вот ты под взволок съедешь, придет перехресток, ты так-то не езди, а заверни направо прямо по овражку, вдоль овражка-то и ступай… приедешь к реке, через мост прямо в нее!..
– Куда ж в нее-то?
– В мировиху!..
– Я насчет мирового тебя спрашиваю…
– Экой! в энтой деревне, Антоновкой называется, у меня кум живет. Он с ей почесть зады с задами…
– Кто ж такая мировиха?..
– Да нашего мирового жена… дело как правя ловко! Знамо, можа, чего и недосмысля, ну там писарь на то есть… живой рукой разбяре!..
– А мировой-то где ж?
– Да он, вестимо дело, барин богатый: где ему заниматься? со всякой безделицей лезут… а он, значит, не привычен к эвтому… и жил-то все в чужих землях…
– Ну насчет свадьбы она может разобрать?
– Я тебе говорю, баба – насчет всех делов! Мы обиды от ней не видали…
– Ну спасибо…
– Как рассказывал, все поезжай…