1

«Поезд особого назначения» почти весь состоял из цистерн с нефтью, которую удалось с великим трудом собрать для столичных заводов на промыслах освобожденного Майкопа. В хвосте - два вагона. Один пассажирский, другой товарный, с мукой и сахаром: подарок бойцов Первой Конной Владимиру Ильичу Ленину.

Ясным и теплым утром 30 марта поезд отправился из Ростова. Едва проплыли за окном салона окраинные дома, Ворошилов и Буденный пошли каждый в свое купе. Готовясь к отъезду, не отдыхали целые сутки. Армию оставили на Щаденко, распоряжения штабу отданы, с Тухачевским и Орджоникидзе поговорили, посоветовались. Все вроде в порядке, можно было бы и поспать, но мешал яркий, бодрящий свет солнца, тревожили мысли о предстоящих делах и встречах в Москве.

Их вызвали к Главнокомандующему Вооруженными Силами республики Сергею Сергеевичу Каменеву, чтобы решить вопросы, связанные с переброской Первой Конной армии на Украину. Вероятно, стоило проявить настойчивость, - и этой поездки можно было бы избежать, уладив все с помощью Тухачевского и старого знакомого - Александра Ильича Егорова, который возглавлял теперь Юго-Западный фронт: в его распоряжение и передавалась Конная армия. Семен Михайлович, кстати, не очень-то рвался в столицу: на месте забот хватало. Однако Климент Ефремович считал, что такая поездка необходима. Буденному полезно познакомиться с командованием Вооруженными Силами, чтобы он знал всех и его знали, имели о нем представление реальное, а не понаслышке. Может, удастся добиться помощи Первой Конной, хотя бы обмундированием.

Для самого Климента Ефремовича главным было другое. Вчера в Москве открылся IX съезд партии, очень хотелось побывать в это время в столице, встретиться с друзьями-товарищами, почувствовать пульс всей республики. И уж совсем хорошо было бы поговорить с Владимиром Ильичей, рассказать о своей армии, выяснить, каково положение на западной границе, неизбежна ли война с панской Польшей... Мысль о такой встрече и радовала и тревожила Климента Ефремовича. Он знал, что Тухачевский и Орджоникидзе дали самый, хороший отзыв о состоянии Первой Конной, о ее боевых действиях. Но ведь кто-то раздувал и наверняка продолжает раздувать зловредные слухи о Конармии.

Давно не видел Владимира Ильича, даже не представлял, как он сейчас выглядит.

Каким молодым, полным энергии был Владимир Ильич перед IV съездом, когда Ворошилов впервые встретил его! Что особенно запомнилось, так это живость, одухотворенность Ленина. И очень выразительные глаза. Они то искрились весело, то подбадривали доброжелательно, а иногда и жесткая решимость, неумолимость светилась в них. И еще - быстрый, почти неуловимый жест, тоже имевший много оттенков.

Выступал Владимир Ильич без всякого артистизма, очень просто и естественно, будто разговаривал со слушателями, вовлекал их в свои рассуждения, покоряя обоснованностью, закономерностью выводов, словно ты сам пришел к этим выводам вместе с оратором. Климент Ефремович испытывал настоящее удовольствие, слушая Ленина, не говоря уж о той пользе, которую черпал из каждого его выступления.

На съезде в Стокгольме Ворошилов близко познакомился со многими большевиками, твердо стоявшими на позициях Владимира Ильича. Особая дружба установилась у него с Артемом-Сергеевым, с Фрунзе и Калининым. Вероятно, потому, что все они были делегатами из рабочих районов. Эта четверка была неразлучна. Делились впечатлениями, обменивались мнениями. И споры случались. Но в главном были совершенно единодушны: считали, что в лице Ленина рабочий класс и все трудящиеся России имеют вождя, обширные знания, идейная убежденность, организаторские способности которого обязательно приведут партию и народ к революции.

Владимир Ильич приметил дружную четверку, однажды подошел к молодым людям:

- Вы так своей кучкой, одной компанией и держитесь. Это хорошо. Была у нас «Могучая кучка» композиторов: Римский-Корсаков, Балакирев, Бородин, Мусоргский и другие. Они сказали свое слово в искусстве. А рабочий класс - это уже могучая организация. И нам предстоит, дорогие товарищи, не только сказать новое слово в революционной борьбе, но и покончить со старым миром угнетения и насилия...

Расспрашивал Владимир Ильич о проведении забастовок, о создании боевых дружин, о настроении рабочих, о привлечении молодежи к революционной борьбе. Несколько раз обращался к Ворошилову: очень интересовали Ильича подробности восстания в Горловке.

Окрыленным приехал тогда Ворошилов из Стокгольма, и эта окрыленность, обретенная в общении с Владимиром Ильичей, крепко помогла ему в трудной повседневной работе. А вот после второй встречи с Лениным остался на душе неприятный осадок, долго мучило раскаяние. Было это на V съезде партии в Лондоне, весной 1907 года. Климент Ефремович к этому времени имел, конечно, практический опыт, однако по молодости склонен был переоценивать свои возможности. Особенно когда дело касалось теории.

Владимир Ильич высказал мысль: а не укрепить ли состав ЦК рабочими непосредственно с фабрично-заводских предприятий, которые хорошо знают местные условия и настроение масс. Такими, к примеру, как Ворошилов и другие товарищи. Следует подумать, обсудить это. Ведь рабочие в составе ЦК были бы своеобразными мостиками или балками, которые еще более укрепляют связь руководящего органа партии с рабочим классом и всеми трудящимися.

Вот тут и вскочил Климент Ефремович, попросил слова, отвел свою кандидатуру. И остроумно, как сперва показалось ему, заметил: я, мол, не думаю, будто нашей партии, являющейся сердцевиной рабочего класса, для связи ЦК с рабочими нужны какие-то балки.

Ленин слушал его очень внимательно. Потом засмеялся, шутливо погрозил. Климент Ефремович будто услышал: «Ну и городишь ты, молодой человек!» Но Владимир Ильич произнес мягко, словно бы извиняя:

- Ведь это же только предположение...

Съезд продолжал работу, Климент Ефремович часто виделся с Лениным, разговаривал с ним, испытывая такую неловкость, что стеснялся смотреть в понимающие, чуть насмешливые глаза Владимира Ильича. Ни разу не напомнил он Ворошилову о его словах... Тактичный человек. Или просто не придал им значения? А Климент Ефремович долго потом ругал себя: новоявленный «теоретик» выскочил, когда не спрашивали.

Сколько уж лет с той поры пронеслось, а вспоминать все равно стыдно.

Ну, это прошлое, а сейчас о чем в первую очередь рассказать Ильичу, если доведется увидеться? Ленина, конечно, интересует постановка партийно-политической работы. Надо доложить, что готовится 3-я партийная конференция Копной армии. Она будет проведена сразу после IX съезда партии. Делегатов на эту конференцию соберется много, партийные ячейки быстро растут. Теперь они созданы не только во всех полках, во всех эскадронах, но даже во взводах. Каждый боец чувствует на себе влияние коммунистов.

Конная армия многонациональна по своему составу. В ее рядах русские и украинцы, белорусы и калмыки, грузины и латыши, армяне и чехи, поляки и немцы, сербы и турки. Все они верно служат революции, трудовому народу... Пожалуй, Владимиру Ильичу интересно будет узнать, что в Конной армии сейчас тридцать восемь школ грамоты и около сотни библиотек и библиотечек. Небольших, конечно. Кавалеристы возят с собой книги, учебники, «походные буквари». Вспомнились слова, прозвучавшие на прошлой конференции: «Доставку литературы приравнять к доставке боеприпасов...»

В коридоре вагона раздалось покашливание. Что-то звякнуло: похоже, Буденный защелкнул свою жестяную коробку с махоркой. Сейчас задымит. Значит, и ему не спится.

Выйти, поговорить? Нет, надо отдохнуть хотя бы до обеда. Закрыть глаза и приказать себе: «Спи!» Раньше это легко получалось. И пока на заводе работал, и в ссылке. Мог заснуть в любое время суток, когда позволяло время, - такая выработалась привычка. А теперь гораздо труднее. Нервы не те: сказывается груз забот и ответственности.

 

2

Семен Михайлович действительно тоже не мог заснуть. Глядел на проплывавшую за окном степь, освобождавшуюся от снега, и думал. Это ведь сказать просто: перебросить армию с одного фронта на другой, с Кубани на Украину, больше чем за тысячу верст. Кавалерийские полки, пулеметы, артиллерия, обозы, бронеотряды, санитарные подразделения, склады, учреждения. Как переместить такую махину?

Есть два способа. Один - обычный, всем известный: погрузить войска, имущество в вагоны, отправить по железной дороге. О другом способе сказал ему Тухачевский.

- Главком запросил наше мнение об отправке Первой Конной на запад. Мы ответили: наиболее целесообразно двигаться самостоятельно, походным порядком.

Семен Михайлович не сумел скрыть удивления и даже некоторой растерянности. Он понимал: мысли у Тухачевского очень даже правильные, точные, но мысль о «желторотом мальчишке» всегда давала себя знать. Михаил Николаевич чувствовал это, говорил с Буденным сдержанно, суховато, даже с оттенком снисходительности, подробно, до мелочей, объясняя свои предложения или распоряжения,

- У нас, товарищ Буденный, нет подвижного состава, чтобы за короткий срок перебросить такую массу конницы эшелонами. Пропускная способность железных дорог юга сейчас слишком мала. Познакомьтесь с нашими расчетами, - протянул он бумагу Семену Михайловичу. - Тут цифровые выкладки. Командующий Юго-Западным фронтом Егоров согласен с нами. Свое мнение мы оба сообщили Главкому Каменеву.

Семен Михайлович не мог сразу согласиться: целую армию своим ходом?!

А Михаил Николаевич, видя его сомнения, продолжал:

- При острой нехватке вагонов мы сможем отправлять один эшелон в сутки. На сколько же времени затянется переброска? Ваши дивизии будут прибывать в район сосредоточения каждая в отдельности, с большими интервалами. Их будут бросать в бой поодиночке, подчинять разным начальникам. Конная армия может растаять, потерять свое значение. А она важна для республики как сильное и маневренное объединение для нанесения мощных ударов, для достижения стратегических целей......

Хотел того Тухачевский или нет, он задел в Семене Михайловиче самую уязвимую струну. С железным упорством, с яростью отбивал он любую попытку изъять из его подчинения хотя бы один эскадрон, причинить малейший ущерб Первой Конной. Как жестокую личную обиду воспринимал подобные намерения, даже если диктовались они обстановкой, необходимостью. Не признавал никаких доводов. Стоял на своем: создать Конную армию очень трудно. А растащить, раздергать - проще пареной репы.

Выслушал Тухачевского и решил тогда твердо: отправлять Конную армию по частям он не позволит...

Покосился на дверь купе, в котором отдыхал Ворошилов. Посидеть бы вместе, потолковать, да жаль будить человека.

 

3

До Москвы «поезд особого назначения» шел трое с лишним суток. Тащился бы и еще дольше, если бы не энергичное вмешательство Ворошилова, который умел разговаривать с железнодорожниками, с начальниками станций. К тому же запас топлива взяли с собой изрядный: уголь, дрова. Двигались, можно сказать, своим паром.

Эта поездка и Климента Ефремовича убедила, что с железной дорогой лучше не связываться. Распылят армию по станциям и полустанкам, по запасным путям - не разыщешь, не соберешь. А вот в Москве, в штабе Главкома, как выяснилось, думали не совсем так.

Сергей Сергеевич Каменев выслушал доклады своих помощников, потом соображения Буденного и Ворошилова, но окончательного вывода не сделал. Посоветовал взвесить, проанализировать оба варианта еще раз.

- Колеблется Каменев, - рассуждал Климент Ефремович, когда они, расстроенные, возвратились в гостиницу «Националь». - А почему? Необычности, новизны опасается?

- Он вроде бы человек с пониманием, - сказал Буденный, - а вот осторожничает. Вроде и готов поддержать, да на месте топчется.

Климент Ефремович знал, с какой неотвратимой настойчивостью способен Буденный добиваться того, что считал нужным.

- Куда же нам теперь обращаться?

- Переброской Конармии занимается полевой штаб Реввоенсовета республики и Главком.

- Там мы уже были.

- Но пока не армию, а нас перебрасывают из инстанции в инстанцию, - сказал Ворошилов.

Семен Михайлович сел к телефону. Созвонился с Михаилом Ивановичем Калининым, рассказал о своих трудностях, попросил совета. Калинин ответил, что подумает, как помочь, а пока пусть Семен Михайлович и Климент Ефремович приходят на съезд. После обеденного перерыва. Их пропустят.

Быстро одевшись, они отправились в Кремль вместе с делегатами, спешившими на очередное заседание. Климент Ефремович встретил несколько знакомых, обменялся рукопожатиями, а поговорить не успел.

У входа в Свердловский зал они увидели Ленина. Он шел по коридору, отвечая на приветствия делегатов. Заметив Ворошилова, остановился, пытливо глянул на Буденного. Тот оробел, вытянул руки по швам. Да и у Климента Ефремовича дыхание перехватило от волнения, когда увидел рядом знакомое лицо, только очень постаревшее, нездоровое, когда услышал голос, сохранивший все оттенки, звонкий, напористый, чуть картавый:

- Здравствуйте, товарищ Ворошилов... Давненько не встречались мы с вами. - Ленин опять внимательно, изучающе посмотрел на Семена Михайловича. - А это и есть тот самый знаменитый Буденный?

- Да, это командующий Первой Конной, - сказал Ворошилов.

- Как вы доехали, товарищ Буденный?

- Слава богу, Владимир Ильич, - вырвалось у командарма.

- Это, выходит, хорошо. - Ленин, улыбнувшись, тронул локоть Семена Михайловича и легким прикосновением словно снял напряженность. - Значит, «слава богу»! - засмеялся Владимир Ильич. - Ну, что же, товарищ Буденный, мне о вас Калинин много рассказывал и фотографию вашу передал, которую вы с ним послали. Спасибо. - И посерьезнев: - Очень важно, что наши командиры поднимаются из рядовых бойцов, им доверяют массы. Раньше вы, Семен Михайлович, командовали небольшим отрядом, а сейчас у вас целая Конная армия. Не трудно?

Вопрос насторожил Климента Ефремовича. Почему Ленин интересуется именно этим? Что ответит Буденный, все еще смущенный, не справившийся окончательно с волнением?

- Владимир Ильич, товарищ Буденный пользуется в армии непререкаемым авторитетом. За своим командиром конармейцы пойдут и в огонь и в воду, - убежденно произнес Ворошилов.

- Ну что же, товарищи, кажется, нам пора на заседание. О ваших делах поговорим позже.

 

4

Ленин принял их сразу после заседания тут же в Кремле, у себя в кабинете. Усадил в кресла. Сам - возле стола. Попросил, чтобы принесли три стакана чаю. По всему видно было - приготовился к долгому разговору. Обратился к Буденному:

- Расскажите подробнее о ваших делах, о бойцах, об армии. Как относятся конармейцы к политике партии, к Советской власти? Какое у них сейчас настроение? Сколько у вас людей? Какой возраст преобладает?

- Средний примерно возраст, - ухватился Буденный за то, что попроще. - Лет от двадцати до тридцати. Народ бывалый, повоевавший. Есть, конечно, и постарше, и помоложе, но молодежь мы сразу определяем к тем, у кого опыт. Чтобы еще до боя молодняк обучить...

Голос Семена Михайловича звучал все увереннее. Заговорил человек о том, что хорошо знает, что ему дорого. Климент Ефремович маленькими глотками отпивал горячий, но жидкий чай, не прикасаясь к сахару. Несколько кусочков на блюдце, таких крохотных, что хоть в цейсовский бинокль разглядывай - вот как живет Ленин! Где уж поправиться, окрепнуть здоровьем!

Буденный умолк, и Владимир Ильич сразу спросил, весело щуря глаза:

- Вы на меня не обиделись?

- За что? - удивился Семен Михайлович.

- А моя телеграмма? Забыли?

- Как забудешь! Очень даже переживали с Климом Ефремовичем... Скажу на это: наши конники полностью выполняют все приказы, Советского правительства, сражаются геройски, многие жизнь свою отдали.

- Без строгого порядка, без дисциплины побед не добьешься, - негромко добавил Климент Ефремович.

- Верю, товарищи. А за телеграмму на нас не сердитесь. Красная Армия - детище народа, его страж и надежда. И нам вовсе не безразлично, как ведут себя бойцы. Надо свято дорожить именем солдата революционной армии... Кстати, товарищи, Реввоенсовет дружно работает?

- Все главные вопросы обсуждаем вместе, - ответил Буденный. - Делить нам нечего.

- Случается, что и поспорим, но в конце концов всегда приходим к согласию, - подтвердил Климент Ефремович.

- Что же, выходит, мы правильно поступили, создав Конную армию. Таких армий не было в истории... Да, товарищи, революция ломает все старое, отжившее и выдвигает новые формы организации, в том числе и в военном деле... - Владимир Ильич задумался, припоминая что-то. Спросил: - С Главкомом о переброске армии на Украину вы говорили?

- Вопрос остался нерешенным. Нам предлагают перевозить армию поездами, а это невозможно.

- Почему? - Ленин был удивлен. Семен Михайлович заторопился, объясняя:

- Железные дороги разрушены. Мы вот ехали до Москвы, насмотрелись. На станциях нет фуража, даже воды. Не прокормим людей и лошадей, если закупорим их в вагонах.

- И вы так думаете? - обратился Владимир Ильич к Ворошилову.

- Да. Мы понимаем стремление главного командования как можно быстрей перебросить Конармию, но перевозить по железной дороге нельзя. У нас есть расчеты, подготовленные штабом Кавказского фронта.

- Любопытно послушать.

- Для погрузки людей, лошадей, вооружения нашей армии потребуется девяносто два эшелона по пятьдесят вагонов. - Переброска автобронеотрядов, авиации, тылов, штабов потребует еще пятнадцать - двадцать эшелонов. Где найти столько вагонов и паровозов? В лучшем случае мы сможем отправлять один эшелон в сутки. Значит, на перевозку армии уйдет четыре месяца.

- Такой срок совершенно неприемлем... А что вы предлагаете?

- Двигаться походом, вместе со всеми обозами. При этом дивизии будут удовлетворять свои потребности за счет местных ресурсов. На марше все части будут находиться под контролем командиров, комиссаров и Реввоенсовета. Мы полностью сохраним боеспособность.

- И сколько же вам потребуется времени?

- Наполовину меньше, чем на переброску по железной дороге.

- Что-то я не совсем понимаю, - нахмурился Владимир Ильич. - Объясните, пожалуйста, подробнее.

- Про сотника Пешкова расскажи, - напомнил Ворошилову Семен Михайлович.

- Был такой любопытный пример, - улыбнулся Климент Ефремович. - Сотник царской армии проехал верхом тысячи верст из Средней Азии, из города Верного, до самой Москвы. У него все продумано было. За час переменным аллюром конь осилит восемь верст. В первый день сотник находился в пути три с половиной часа. За спиной - тридцать верст. На другой день - пять часов в пути и два на привал - сорок верст. Третий день самый напряженный: шестьдесят верст за семь ходовых часов плюс три часа на большой привал. Зато следующий день - полный отдых и коню и всаднику. Вот и получилось, что за четверо суток Пешков одолевал сто тридцать верст без особой перегрузки.

- Но это один человек!

- Мы учитываем, Владимир Ильич. Если выдерживать темп Пешкова, мы пройдем тысячу верст за сорок суток. Прибавим еще десять дней на плохую погоду, на стычки с бандитами. Получается пятьдесят суток. Это не четыре месяца.

- Армия придет на фронт целиком, а не отдельными частями, - добавил Буденный. - На тренированных конях, сплоченная, готовая для удара.

- Все это звучит очень убедительно, - сказал Владимир Ильич. - Так и передайте Сергею Сергеевичу Каменеву...

Буденный торжествующе глянул на Ворошилова. Владимир Ильич заметил, улыбка тронула краешки губ. Продолжал:

- Каменев очень внимательный человек и нас с вами поймет... А вы, товарищ Ворошилов, насколько я знаю, из рабочих? Вы раньше не были кавалеристом?

- Не доводилось. У Семена Михайловича приобщился.

- Он теперь у нас настоящий красный джигит! - пошутил Буденный. И, видя, что Ленин отодвинулся от стола, давая понять, что деловой разговор окончен, произнес торжественно: - Дорогой Владимир Ильич, конармейцы прислали с нами свой скромный подарок - вагон сахара и муки. Он сейчас на станции.

- Большое вам спасибо, товарищи! - Ленин поднялся, протянул руку. - Передайте мою благодарность и привет конармейцам. Скажите, что партия и народ высоко ценят их героизм и преданность Советской власти... А что касается подарка, отдадим, муку, и сахар детским домам. Согласны, товарищ Буденный?

- Вам видней, - ответил Семен Михайлович.

- Значит, договорились. Но самым лучшим подарком для всех нас будут победы на фронте, - весело напутствовал Владимир Ильич.

 

5

Вернувшись в Ростов, часто вспоминали они разговор с Лениным.

- Вроде свежего воздуха полную грудь набрал! - поводил широкими плечами Семен Михайлович. - Какая теперь поддержка у нас! Только расспросить обо всем не успели, - задним числом сетовал он.

- Для того, чтобы обо всем, времени никогда не хватит. Главное прояснилось, а уж как добиться поставленной цели - это наша с тобой задача. Как ты говоришь, на бога надейся, а сам не плошай!

- Ладно уж про бога-то... - грозил пальцем Семен Михайлович.

Дел у них в эти дни было невпроворот. Армия готовилась к длительному маршу. В полках перековывали и откармливали коней, приводили в порядок снаряжение, заготавливали впрок сухари, сено, овес.

Своим ходом должны были двигаться к Днепру, в общем направлении на Киев, «старые» буденновские дивизии: 4-я и 6-я кавалерийские. Да и 11-я кавдивизия, влившаяся в армию сразу после Воронежа, тоже давно стала своей, «коренной». Значительно усиливала Первую Конную новая 14-я кавдивизия, формирование и обучение которой завершилось в Таганроге. В этой дивизии, которую иногда называли «шахтерской», особенно велика была партийная прослойка.

В армию была включена 9-я кавдивизия, хоть и малочисленная (всего тысяча человек), но хорошо оснащенная, имевшая боевой опыт. И еще - кавалерийская бригада, почти полностью состоявшая из пленных казаков, с которыми предстояло много потрудиться политработникам/ : Эту бригаду Климент Ефремович держал под особым контролем, рассчитывая со временем использовать ее для пополнения постоянных дивизий.

К железнодорожным станциям стягивались тыловые учреждения, автоброневые и авиационные отряды. Им предстояло двигаться в эшелонах вслед за полевым штабом армии, вместе с четырьмя бронепоездами.

Климент Ефремович не скрывал своей радости: вот ведь какую силищу удалось им создать за несколько месяцев, превратить полупартизанские полки в организованные воинские части, преданные революции. Четко действуют политработники буквально во всех звеньях армейского организма. Но, пожалуй,, особенно гордился Ворошилов тем, что все новые и новые рядовые бойцы и командиры вступали в партию. Дела, заботы партии становились понятными, близкими для сотен и сотен кавалеристов.

В минувшем декабре, когда Климент Ефремович прибыл в армию, в ней, по словам комиссара Кивгелы, было двести или триста коммунистов - даже учета настоящего не велось. К концу зимы партийные ячейки эскадронов и полков объединяли уже тысячу триста членов и кандидатов партии. Сколько их, замечательных товарищей, погибло потом в боях, выбыло по ранению, но их места занимали другие бойцы и командиры. И вот теперь, перед началом новых испытаний, в рядах Первой Конной насчитывалось уже более трех тысяч коммунистов.

Нельзя, наверно, выразить сухим языком математики кропотливый, малозаметный труд политработников, но две исходные цифры: неопределенные триста и три тысячи сто - были достаточно красноречивы. Во всяком случае, для самого Климента Ефремовича, в глазах которого вставали за этими цифрами дорогие ему люди, всплывали в памяти вместе пережитые тяготы, невозвратимые утраты, достигнутые победы.

И вот наконец, повинуясь приказу, всколыхнулась, двинулась конная армада! Выступили с хуторов, из станиц эскадроны, ручейками сливаясь на дорогах в струи полков, в мощные потоки дивизий. 20 апреля в десять часов утра головные колонны Конармии вошли в Ростов.

Было тепло, солнечно. Лопались почки. Легкая зелень молодых листьев опушила деревья. Издали услышав ликующую медь полковых оркестров, выбегали из домов жители, заполнили Темерницкий проспект, Садовую улицу и все примыкающие переулки. Люди теснились на тротуарах, смотрели с балконов, из распахнутых окон на яркие знамена, на строгие ряды всадников, на пулеметные тачанки и артиллерийские упряжки, громыхавшие по мостовой. Так начался необыкновенный, никем ие запланированный парад, продолжавшийся потом двое суток, пока проходили через город бригада за бригадой, дивизия за дивизией.

Ворошилов и Буденный долго стояли на втором этаже штабного здания возле широкого окна. Семен Михайлович заметно волновался, без надобности постукивал об пол тяжелыми ножнами шашки. Клименту Ефремовичу тоже трудно было сохранить спокойствие. Конная армия - родное их детище!

Сейчас, конечно, Тухачевский, Орджоникидзе, весь штаб фронта тоже на конницу смотрят. Мнениями обмениваются. Ну, они-то знают, что представляет собой Первая Конная. А с каким любопытством и дружелюбием, с восторгом или ненавистью тысячами глаз глядит на красную кавалерию город?! Где-где, а здесь, на стыке трех казачьих войск, понимают толк в коннице!

Ну что же, пускай оценивает народ. Конечно, кони в эскадронах разной масти, и породы разные. Рядом с красавцами дончаками и кабардинцами идут тяжеловесные ардэны и работящие крестьянские лошадки. Опытный глаз выделит и чистокровок, и арабов, и даже несколько почти исчезнувших за войну светло-серых грациозных представителей стрелецкой породы, отменно понятливых, восприимчивых к ритму, к музыке.

Нет в эскадронах однообразия, зато все кони ухожены, вычищены, откормлены, легко и бодро несут своих седоков. Вьюки, седла, сбруя старенькие, чиненые-перечиненые, но в таком порядке, что и самый въедливый урядник не придерется.

Всадники слиты с конями. Наиболее лихие бойцы в полку Особого назначения, который двигается головным. Здесь теперь собрана буденновская гвардия. Усы у многих - как у самого командарма. На гимнастерках, на черкесках сверкают революционные ордена. Песню рванули озорно, с гиканьем и лихим посвистом:

Из лесов, из-за суровых темных гор

Наша конница несется на простор.

На просторе хочет силушку набрать,

Чтоб последнюю буржуям битву дать!

Очень даже к месту такие слова. Павел Васильевич Бахтуров, комиссар 6-й кавдивизии, постарался, сочинил! Клименту Ефремовичу это особенно приятно - вот какие у нас комиссары! Сами воюют, сами песни слагают!

Вооружены бойцы карабинами и шашками. Редким леском проплывают иногда пики. Кое-кто из донцов еще с германской войны привержен к ним. А вот чего раньше не бывало в кавалерии - у многих всадников, даже у рядовых бойцов, револьверы на поясе. Пуля все же быстрее любого коня.

Людьми, их выправкой Ворошилов доволен. Только обмундирование подводит. Самое, пожалуй, уязвимое место сейчас в Конармии. Сносно экипирована лишь новая 14-я кавдивизия да еще пленные казаки. В других полках чего только не увидишь! Разноцветные кубанки на головах рядом с серыми шлемами-буденовками, офицерские и казачьи фуражки, гражданские кепки. Шапки виднеются, даже шляпы.

Многие кубанцы и терцы в черкесках с яркими бешметами, донские казаки в мундирах, в широких синих шароварах с лампасами. Вкрапливается светлая зелень трофейной английской формы. Под бурками, под обветшавшими шинелями, под обыкновенными пальто у кого гимнастерка, у кого френч, у кого пиджак или просто рубаха.

Особенно скверно обмундирована 11-я кавдивизия. Ядро ее - сознательные рабочие и крестьяне центральных губерний. В бою - орлы. А для себя плохие добытчики: трофеи не разберут, захваченный обоз не растащат. Места здесь, на юге, для них чужие, земляков, родни нет, одежонку позаимствовать не у кого. Валенки, полученные осенью, совсем развалились, да и сапогам давно срок вышел. Не обувь - самодельные опорки, сшитые из кусков кожи и тряпок. Умудрились бойцы даже такие опорки начистить. Но глаза не смотрели бы на этот блеск.

Покосился на Семена Михайловича. Командарм хмурился, покусывая ус.

- Не переживай, - дружески толкнул его Ворошилов. - Тридцать тысяч пар сапог нам выделено... Грузят в Сарапуле.

- Откуда знаешь?

- Утром с Егоровым говорил. Добился. Буденный, не сдерживая порыва, сильной рукой обнял плечи Климента Ефремовича.

- Помнишь, Клим, когда Ростов взяли, ты подскакал и сказал, что два черта во мне?

- Помню, а что?

- А то, что в тебе самом тоже два черта! - засмеялся Буденный.

 

6

25 апреля войска панской Польши, отлично оснащенные и вооруженные Антантой, начали наступление по всему фронту. Малочисленные дивизии 12-й и 44-й советских армий, оборонявшие Украину, не выдержали натиска, дрогнули, покатились на восток, открывая дорогу врагу. Белополяки продвигались, почти не встречая сопротивления. 6 мая они вышли к Днепру, захватили Киев.

Зашевелились в Крыму отдохнувшие, воспрявшие духом белогвардейцы, рассчитывая захватить Северную Таврию, сомкнуться единым фронтом с поляками.

Подняли головы, оживились разномастные, тайные и явные противники Советской власти. Загуляли в степях разбойные банды.

Казалось, что у молодой республики, которая истощена была жестокими битвами, долгим военным напряжением, в которой почти не осталось действующих заводов, фабрик, железных дорог, - у этой республики нет больше реальных сил, способных отбить новое, тщательно организованное нападение. Ни белополяки, ни Врангель, ни их зарубежные покровители не ждали от красных стойкой обороны, и тем более - решительного противодействия.

А между тем из далеких просторов уже шла навстречу врагу Конная армия, катились по проселкам триста пулеметных тачанок и шестьдесят артиллерийских орудий. Но не в них, не в пулеметах и пушках была главная мощь красной конницы. Привычно покачивались в седлах шестнадцать тысяч отборных бойцов. Вроде не так уж и много по сравнению со стотысячными вражескими войсками. Но каждый из буденновцев прошел если не три, не две, то уж, во всяком случае, одну войну, самую трудную - гражданскую. Три четверти бойцов несли на себе затянувшиеся рубцы сабельных ран и шрамы, оставшиеся от пуль и осколков. Каждый испытал все, что только доводится испытать в бою, и достиг совершенства в воинском мастерстве.

Эти люди объединены были не только воинской дисциплиной, узами фронтового братства, но и великой верой в то будущее, к которому звала их партия.

Из каждых пяти бойцов, отправившихся в этот легендарный поход, один был коммунистом. Надежный цемент! Любой полк, скрепленный таким цементом, стоил трех, а то и четырех вражеских полков. И сравнивать не надо, потому что монолит Первой Конной в ту пору был выше всяких сравнений.

Польские солдаты отдыхали на зеленом берегу Днепра, беззаботно гуляли по улицам, разглядывая достопримечательности древнего Киева. И никто не предполагал тогда, что через месяц Конная армия в составе войск Юго-Западного фронта страшным ударом взломает, разрушит вражескую оборону, пересечет Днепр и неудержимой лавиной хлынет по тылам противника, сметая войска, пытавшиеся остановить ее. От Киева до Львова прорубит она победный путь и этим предопределит исход всей последней военной кампании, последней попытки Антанты уничтожить молодую республику. Скоро, скоро испытает на себе враг неотразимую силу ударов буденновской конницы.

А пока еще далеко от фронта день за днем упрямо двигались по весенней степи полковые колонны со строгими интервалами между эскадронами и батареями, с четкими звеньями - тройками в каждом ряду. Привычные кони сами держали строй.

Опередив свои эскадроны, подставляя лица теплому солнцу, ехали двое: Ворошилов - на гнедом Маузере и Буденный - на любимом выносливом дончаке. Стремя в стремя - два друга, два соратника, чья взаимная верность была скреплена пережитыми трудностями, пролитой кровью, совместной борьбой.

Скреплена навсегда. На всю оставшуюся жизнь.