Глава 29

Снежинки таяли на руках, тонкие сверкающие струйки стекали между застывшими пальцами. Дрожащие отблески скользили по сомкнутым векам. Анжела шмыгнула носом и поморгала, чтобы разлепились смерзшиеся ресницы. Потом попыталась слегка разжать сведенную судорогой руку. Кожа треснула. Две капельки застыли между складками плоти и пустотой.

Оцепеневшая от холода, девочка глубоко вдохнула колючий воздух, подышала на замерзшие руки.

Снег продолжал падать густыми крупными хлопьями, и под ногами у нее уже намело небольшой плотный сугроб.

Узкий шлейф пара медленно поднимался от земли, скользил над влажной мостовой. Затем целые клубы голубоватого пара вырвались наружу и стали медленно растекаться по улице, скользя вдоль стен.

И вдруг Анжела словно взорвалась изнутри — точнее, что-то вырвалось из нее!

Тошнотворный запах усиливался с каждой минутой, между тем как ее тело медленно изгибалось. Теперь каждая его часть словно бы действовала самостоятельно, отдельно от других. У нее оказалось три руки: две были похожи на человеческие, а третья, поменьше, торчала из тела на уровне ребер. Под ее шагами проваливался снег. Она двигалась почти комичным образом — короткими рывками, выпятив грудь и запрокинув голову.

Тень отделилась от стены. Охваченная ужасом, Анжела открыла пасть, собираясь закричать. Ее тело засветилось изнутри бледно-голубым светом. От собственного пронзительного вопля у нее едва не лопнули барабанные перепонки. Ее огромные золотистые глаза вспыхнули. Странная фея животного царства, которой она стала, светилась изнутри все ярче, и свет становился все насыщеннее. Постепенно он стал темно-синим, потом снова ослаб до прежнего голубоватого свечения. Она захрипела. Фигура ее отца, наполовину скованная льдом, склонилась над ней, держа палец на спусковой кнопке затвора фотоаппарата.

Анжела попыталась пошевелиться, но кристальная оболочка льда сковала ее движения. В тот момент, когда отец уже собирался ее снять, она снова вспыхнула ярким голубым сиянием, которое ее оживило. Ледяная оболочка раскололась, и столб голубого света вознесся к ночному небу, озаряя две маленькие жалкие фигурки внизу.

Потом чья-то тень упала на перекресток.

Тень на перекрестке.

Тень, нависшая над ней.

Упавшая тень.

Тень…

Охвативший Анжелу холод ледяным потом выступил на коже.

Судорожно вцепившись в плед, Анжела медленно выплывала из омута завораживающего и страшного сновидения.

Тускло-серое небо полярной ночи. Расплывчатые очертания внедорожника, ровно катящегося по шоссе. Она повернулась к водителю. Тот выглядел таким безмятежным… Заметил ли он, что ей снился кошмар?

«Может быть, он вообще меня не видел, — подумала она. — Во сне мы все — призраки».

«Все в порядке?» — казалось, спрашивала его рука, на миг коснувшаяся бедра Анжелы. Придерживая руль другой рукой, Имир склонился над ней:

— Ты спала целых семь часов. Это хорошо!

— А ты? — спросила она слегка хриплым после сна голосом.

Оказалось, он бодрствовал всю ночь. Впервые Анжела видела его обычным человеком, сморенным усталостью: сероватый оттенок кожи, широкие круги под глазами до самых скул, отросшая щетина… Согнутый над рулем, он походил на торговца подержанным товаром, высматривающего себе подходящее место на барахолке.

Анжела потянулась. Мотор джипа мощно рокотал, автомобиль шел ровно, лишь иногда слегка подскакивая на выбоинах. И разумеется, стояла все та же серая ночь, а вокруг расстилалась бесконечная белизна, насколько хватало глаз, — ничего подобного Анжела в жизни не видела.

— Хочешь, я поведу? — предложила она.

От роли «дорожной подружки» она непринужденно перешла к роли жены, которая вместе с мужем едет в семейный отпуск.

Анжела всегда презирала девиц, которые присваивают себе право полостью завладевать вниманием водителя. Такой тип «подружки шофера» всем знаком. Но чего они хотят? Каковы их мотивы? Бравировать тем, что водитель постоянно обращает на них внимание? К тому же всегда найдется одна, которая будет поминутно хвататься за руль и давать советы, как ехать, не давая водителю вставить слова.

— Да, было бы хорошо, — сказал Имир, зевнув, — мне надо немного поспать. Ты справишься с такой машиной?

Анжела растерялась: вообще-то она предложила помощь только из вежливости, не думая, что он согласится.

— Почему нет? — тем не менее ответила она. — Я прилично вожу. Но сначала мне нужно пописать…

Анжела машинально посмотрела по сторонам, словно надеясь обнаружить придорожный туалет.

— Это не проблема, — спокойно проговорил Имир, движением головы указывая на дорожный знак с надписью «WC — 200 m» на обочине.

— Молодцы же вы, норвежцы! — сказала она со смехом. — Ничего не скажешь, молодцы!

Стремление здешних жителей к комфорту всюду бросалось в глаза. И действительно, вскоре у дороги, словно вынырнув из ниоткуда, показался деревянный туалет.

Анжела ожидала найти внутри вонь, грязь и обычную дырку в полу, но вместо этого обнаружила вполне современные удобства, запас туалетной бумаги и даже работающую сушилку для рук над раковиной.

Она покинула эту уютную тихую пристань даже с некоторым сожалением.

Имир ждал Анжелу, сидя на пассажирском сиденье, готовый играть роль друга-попутчика.

Старый «ренджровер» был почти вдвое больше, чем небольшая французская машина Анжелы, но, едва положив руки на широкий руль, она, как настоящий профессионал, на слух выбрала оптимальный режим работы двигателя, осторожно отпуская педаль, когда чувствовала, что нужно сбросить обороты.

Имир молчал, но по его расслабленной позе и размеренному дыханию чувствовалось, что он полностью ей доверяет.

На протяжении многих километров они никого не встретили. Невозможно было сбиться с дороги, поскольку она была единственной. Время от времени она исчезала. Тогда Анжела, пытаясь сохранять спокойствие, сильнее сжимала руль чуть повлажневшими руками, следя за малейшими изменениями рельефа почвы в свете фар и выбирая наиболее ровное пространство.

Покосившись на Имира, она увидела, что он уснул, привалившись к стеклу. Ее попутчик больше ни на что не реагировал. Стрелки часов на приборной доске показывали девять. Утра или вечера? Произведя быстрый расчет в уме, Анжела поняла, что день заканчивался.

Еще никогда в жизни, за все свои тридцать пять лет, она не чувствовала себя настолько запутавшейся. Однако сейчас, сжимая руль, она всячески пыталась убедить себя, что владеет ситуацией.

Без всяких неурядиц автомобиль миновал городок под названием Гутбрандсдаль, совершенно пустынный, и начал понемногу углубляться в лес.

За поворотом, в тени заснеженного пригорка, Анжела заметила какую-то небольшую фигурку.

Кристаль, опустив голову, стояла на обочине шоссе.

Как эта призрачная автостопщица могла оказаться здесь? Может быть, разбудить Имира, чтобы тот ее увидел?

Анжела свернула, но, казалось, ничуть не приблизилась к Кристаль. Еще через какое-то время Анжела поняла, что не остановится. Пальцы ее дрожали от желания повернуть руль чуть в сторону. Если призрачное создание осмелится ступить на дорогу, то исчезнет, развеянное светом фар.

Дорога снова выровнялась, и Анжела полностью сосредоточилась на вождении.

«Не отвлекаться, не распыляться, не допускать разброда в мыслях», — твердо сказала она себе.

То, что показалось ей полудетской фигуркой, было заснеженной склоненной веткой росшего у каменистого пригорка кустарника. Среди камней струился узкий ручеек — возможно, образовавшийся из подтаявшего за день снега.

Анжела слегка улыбнулась своему очередному отклонению в восприятии реальности. «Да ты совсем спятила, дорогуша! Тебе всюду мерещатся призраки… А может быть, они рождаются в твоей собственной голове? Может быть, у меня действительно что-то неладное с головой? Например, размягчение мозга… Или просто какое-то механическое повреждение? Разладился какой-то моторчик, лишь немногим более сложный, чем в машине?.. Кто бы смог поднять капот и устранить эту неполадку? Хотя бы из научного интереса… Что хорошо в науке, так это то, что каждый вопрос порождает десятки других… Вот, например, в моем случае — кто является неизвестным в уравнении? Икс или игрек? Мужчина или женщина? Или это уравнение с двумя неизвестными? Слишком много проблем, одной мне не справиться… Кажется, дорога уходит вверх… надо бы перейти на пониженную передачу…»

Пытаясь сдвинуть рычаг переключения скоростей, она почувствовала сопротивление. Наконец, помогая себе всем телом, она смогла справиться с возникшей проблемой, не сломав при этом коробку передач.

Имир, ненадолго проснувшись, что-то пробормотал, потом поерзал на сиденье, устраиваясь удобнее, но перед этим ободряюще похлопал Анжелу по плечу. Этот жест она всегда терпеть не могла, кто бы его ни совершал, — но сейчас ее окатила волна радости, и она мгновенно почувствовала прилив сил.

— Скоро мой день рождения, — сказала она, словно продолжая совсем недавно прерванный разговор.

Имир открыл один глаз и слегка пошевелился, словно собираясь выпрямиться, но ничего не сказал — лишь провел языком по губам.

— Через два дня мне стукнет тридцать пять, — добавила Анжела.

— Нам тоже!

— Кому вам? — спросила она и тут же догадалась, что Имир говорит о брате-близнеце.

Имир, окончательно проснувшись, повернулся к ней. Покосившись на него, Анжела увидела, что он радостно улыбается.

— Через два дня Йоль — зимнее солнцестояние. Ну что ж, будет лишний повод отпраздновать его с размахом! Хотел бы я к вам присоединиться!..

Последнюю фразу Имир произнес с сожалением. Уже стемнело, и Анжела включила дальний свет фар. Она взглянула на отражение Имира в лобовом стекле и упавшим голосом произнесла:

— Как?.. Значит, ты не останешься?..

Он ничего не ответил, лишь продолжал молча на нее смотреть. Глаза Анжелы были прикованы к дороге, но она чувствовала на себе взгляд Имира. Наконец, не выдержав, она снова спросила:

— Тебе нужно возвращаться в Осло? Да? Чтобы не вызвать подозрений?..

Имир снова промолчал.

— Ты сделал это только ради меня… Но из-за чего вдруг?..

Внезапно Имир взялся за руль и взглядом приказал Анжеле уступить ему место. Не отпуская руль, она скользнула вбок, давая Имиру возможность передвинуться.

Забравшись с ногами на нагретое им сиденье, Анжела принялась любоваться четким профилем гиганта. Невозмутимый, несокрушимый, он, казалось, преследует некую цель, известную только ему и находящуюся где-то далеко впереди них.

Анжела изучала взглядом своего героя. Она пыталась представить его свободным от одежды, но это ей с трудом удавалось: от мысленных образов его обнаженных плеч, груди, живота, бедер ее вожделеющий взгляд неизменно возвращался к его рукам. Небрежно лежащие на руле, они были почти неподвижны: казалось, он управляет автомобилем лишь кончиками пальцев.

— Но может быть, у тебя получится приехать?.. — наконец неуверенно проговорила она.

Имир обратил к ней взгляд, в котором читалось то же самое желание:

— Да, Анжела. Я приеду с тобой повидаться в канун Йоля. Мы приготовим тебе сюрприз.

— О, тогда у меня будет двойной праздник!

«Моркволл», — прочитала она на указателе в свете фар.

Ничто не предвещало, что в этих краях может оказаться хоть какой-то населенный пункт. Однако, преодолев ступенчатый спуск, многочисленными уступами сбегающий вниз между елей, они внезапно оказались у воды.

Еще один фьорд? Нет, с дороги, которая пролегала по небольшой возвышенности, Анжела заметила линию горизонта над белой полоской заснеженного пространства, окаймлявшей озеро. За последние дни ее глаза более-менее привыкли к темноте. Конечно, ее инстинкт, смутная внутренняя логика продолжали использовать повадки дневного животного, но Анжела чувствовала, что за время пребывания в этой северной стране претерпела некую мутацию.

— Озеро Янген! — объявил Имир.

Растянувшиеся вдоль правого берега примерно полсотни деревянных домов, некогда окрашенных в разные цвета, но сейчас сильно поблекших, и составляли городок Моркволл. Не было видно ни одного магазина, ни одного автомобиля, ни одной живой души. Главная улица, она же проезжая часть, была девственно-чистой — никаких следов. Анжела мысленно заменила снег песком и с легкостью представила себя в фермерской повозке первопроходцев на Диком Западе, сидящей сбоку от Джона Уэйна.

«— Ну-ну, у тебя богатая фантазия, дорогуша.

— Да нет, просто здесь все белым-бело, как нигде.

— И что?

— И вот белое небо отражается в белой земле, которая отражается в белых деревьях, которые отражаются в белом небе… Здесь даже тени превращаются в свет.

— Может быть, ну и что?».

Она смирилась. Внутренний голос замолчал.

Внедорожник приближался к последним строениям. Имир, казалось, не собирается сбавлять ход.

— Мы не остановимся? Разве мы еще не доехали? — нерешительно спросила Анжела.

Имир искоса на нее взглянул, и в этом взгляде была легкая насмешка и какое-то непонятное обещание. Анжела почувствовала сильное любопытство.

Уже не было смысла задавать вопросы, так как последние дома остались позади. «Ренджровер» снова ехал по необъятной заснеженной пустыне.

Дорога изгибалась дугой вдоль берега озера. Но вместо того чтобы ехать по ней, Имир включил нейтральную передачу, заглушил мотор и, улыбаясь до ушей, направил машину прямо вниз по склону.

Снег с глухим шорохом проминался под колесами, как взбиваемая подушка. По обе стороны машины словно взлетали облака сахарной пудры. Затем колеса медленно заскользили по льду.

Хохоча как мальчишка, Имир крутил руль в обе стороны, одновременно и сам наклоняясь то вправо, то влево.

У Анжелы не было никакого желания смеяться. Не в силах больше выдержать его взгляда, который показался ей совершенно безумным, она вцепилась в ручку дверцы, глядя на застывшее озеро:

— Мы сейчас провалимся! Ты спятил!

— Не бойся, Анжела! Ничего страшного! Я в этом разбираюсь с детства, знаешь ли. В такие зимы лед прочный. Даже лисы не нужны, чтобы это понять!

— Лисы?..

— Да, лисы! — Имир снова захохотал.

Анжела еще раз оглядела поверхность озера, похожую на верхнюю часть торта под слоем глазури. Откуда взяться лисам? Да и что им тут делать?..

Имир снова завел мотор, включил третью скорость и с явным наслаждением позволил машине катиться вперед на малых оборотах.

Казалось, он знал, что делает. Анжела слегка успокоилась, когда мотор снова заработал. Теперь ей дышалось легче. Имир тоже успокоился.

— Когда мы были маленькие, дед водил нас на озеро охотиться или рыбачить. Зимой дорога через озеро самая короткая, но не всегда самая безопасная. Прежде чем ступить на лед, нужно посмотреть, есть ли на нем лисьи следы. Лисы очень осторожны. Там, где прошла лиса, человек точно пройдет, лед его выдержит.

— Но эта машина гораздо тяжелее и человека, и лисы…

Некоторое время он удивленно смотрел на нее, потом серьезным тоном произнес:

— Да, ты права.

Противоположный берег приблизился в мгновение ока. Здесь было темно из-за огромных деревьев с густыми кронами. Имир слегка сменил курс, выбирая путь там, где было меньше деревьев.

— Кажется, будто мы плывем в лодке, — сказала Анжела, чтобы хоть как-то нарушить гнетущее молчание.

— Да, Анжела, как говорят у вас, мы в одной лодке.

— На кого вы охотились с дедом?

— На кого только не охотились. На кабанов, лосей, волков…

— Волков?..

— А тебе доводилось охотиться?

— Мне? О боже, нет! Разве что за мухами и за черными мыслями…

— Мой брат — великий охотник. Вот увидишь, он и тебя научит.

— Вы шутите, дорогой друг.

Имир снова перешел на пониженную передачу:

— Держись!

Анжела и так держалась изо всех сил, вцепившись обеими руками в дверную ручку. Капот «Ренджровера» углубился в снег. Через пару секунд взвихрилось облако снега, и машина остановилась в нескольких метрах от деревьев.

— Ну вот, — с довольным видом сказал Имир, словно пилот, удачно посадивший самолет.

— Что вот? — спросила Анжела, испепелив его взглядом.

— Мы выехали прямо на дорогу.

— Какую дорогу?..

Она посмотрела на стену деревьев, которая вряд ли скрывала за собой землю обетованную — скорее вызывала ощущение темного, непроходимого леса.

— Вот там. — Имир указал на единственный небольшой просвет в этой стене.

Он выключил мотор. Воцарилась тишина. Казалось, машина поймана в огромную белую ладонь снежного гиганта. Было слышно лишь дыхание сидевших внутри людей. Потом их взгляды встретились и замерли.

— Ну вот, даже не поцеловались, — сказал Имир.

Анжела, покраснев, придвинулась ближе и разомкнула губы.

— Я имел в виду, что мы ни во что не врезались, — добавил норвежец. — Но кажется, застряли…

Он с трудом приоткрыл дверь, заваленную снегом, и выбрался наружу.

Интересно, случайной вышла оговорка или нет? Поди пойми этих мужчин…

Следя за Имиром, Анжела увидела, что он открыл багажник и вынул оттуда два небольших заступа для расчистки снега.

— Ты идешь? — крикнул он.

Холодный воздух ворвался внутрь через распахнутую дверь, и Анжела принялась дышать на пальцы.

— Посмотри в ящике для вещей!

Там нашлась пара новых теплых рукавиц, как раз подходящих Анжеле по размеру, и шерстяная шапочка. Уклониться от работы было невозможно.

Анжела с силой толкнула дверь и буквально вывалилась в снег.

Имир протянул ей заступ, который в его руках казался игрушечным, зато в руках Анжелы сразу стал невероятно громоздким.

— Нужно расчистить место, чтобы я смог развернуться, — объяснил он. — Приступаем!

— Как развернуться? — пробормотала Анжела.

— Я должен возвращаться в Осло.

— Да, в самом деле…

— Копай!

— Да…

Было так холодно, что, очевидно, оставалось только двигаться, чтобы не замерзнуть.

— У меня ноздри смерзлись! — простонала Анжела.

— Двигайся! Не стой без движения! Двигайся, только не слишком энергично, иначе пот заледенеет.

Оба принялись молча раскапывать заваленный снегом «ренджровер». Из-за того, что Анжела постоянно смотрела на снег, слегка поблескивавший в серо-голубом свете непонятного дня-ночи, у нее заболели глаза. Однако работа согрела ее до такой степени, что она удвоила усилия.

Лишь один вопрос не давал ей покоя.

Когда Имир с довольным видом взглянул на результаты их трудов и бросил свой заступ обратно в багажник, Анжела воткнула свое орудие в снег и спросила:

— А как же я? Останусь здесь?

— Никаких проблем. Мой брат должен был услышать шум мотора. Он сейчас придет. Он всегда меня встречает. Не бойся.

— Можно мне сейчас вернуться в машину?

— Да. Я срублю дерево и разведу костер.

Анжела захлопнула за собой дверцу изо всех сил, чтобы мифический брат Имира наверняка это услышал.

С тех пор как она и Имир здесь остановились, его жесты и голос стали более резкими. Возможно, его волновала предстоящая встреча Анжелы с его братом. Ей очень хотелось увидеть обоих близнецов стоящими рядом, оказаться в доме их детства. Драма прошлого казалась ей очень отдаленной. Так же как и ее собственная жизнь, ее страна, ее отец, ее фотографии…

После всех испытаний в стране, где нет ни дня, ни ночи, ей предстояло войти в бесконечный лес. Даже если ей не суждено будет выйти оттуда невредимой, она ни за что не пожалеет о своем путешествии. А Бьорн?.. Где он? Что он делает, вновь отставленный из следователей? Вспоминает ли о ней?

Анжела прогнала все эти беспорядочные мысли, увидев огонь костра.

В восхищении она смотрела сквозь огонь на Имира, и у нее складывалось впечатление, что его фигура окаймлена высокими языками пламени. Ей казалось, что он разговаривает с ними. Хотя на самом деле, конечно, он, скорее всего, разговаривал с самим собой — как часто делала и она. Разве можно обращаться к огню с таким серьезным видом? Имир взглянул на Анжелу сквозь завесу пламени, потом достал из багажника большое покрывало:

— Можешь выходить! Посмотрим на огонь!

— Но…

Однако Имир уже распахнул дверь машины и протягивал Анжеле руку.

Несколько мгновений спустя она была с головы до ног укутана в покрывало и сидела у костра, словно индейская женщина, ожидавшая возвращения мужа — воина и охотника.

Имир, опустившийся на корточки возле Анжелы, смотрел на нее каким-то необычным взглядом. Под благотворным влиянием тепла в ней понемногу начинало пробуждаться желание. Когда Имир склонился над ней, она подумала: «Сейчас…» Но, как выяснилось, он всего лишь хотел размяться. Его суставы захрустели громче, чем ветки в пламени. Он подтянул ствол срубленного дерева ближе к центру костра, потом взглянул на часы и сказал, поморщившись:

— Мне нужно ехать, прямо сейчас.

Перед тем как вернуться к машине, он вынул из кармана фляжку со спиртным, а также небольшой листок бумаги, на котором были написаны какие-то слова:

— Вот, возьми. Записку отдашь моему брату.

Сев в машину, он завел мотор, развернулся, потом устремил на Анжелу прощальный взгляд — какой-то необыкновенно грустный. И наконец, направил внедорожник в сторону озера.

Вспыхнули фары — словно красные глаза убегающего животного.

«— Анжела! Он тебя бросил!

— Да нет же, не паникуй! Он не мог бросить меня здесь совсем одну! Это же чистое безумие!

— Вот именно. Но ты же сумасшедшая!».

Только без паники. Во всем этом конечно же есть какой-то смысл.

Чувствуя себя одинокой, как никогда, Анжела уселась, согнувшись под своим покрывалом и приблизив колени к груди. Ей хотелось, как черепахе, втянуть в себя руки, ноги, голову. Покрывало теперь было самым большим сокровищем из всего, чем она когда-либо владела. Только не раскисать. Брат Имира конечно же скоро придет.

Она выпила немного талой воды, смешав ее со спиртным из фляжки, и погрузилась в созерцание языков пламени. Невозможно было их сосчитать или даже отделить друг от друга. Они ровно гудели и поднимались прямо вверх, видимо радуясь полному отсутствию ветра. От их буйной пляски на расслабленное лицо Анжелы падали красно-золотые отблески.

Ее зрачки, слегка расширенные от алкоголя, были устремлены на густую стену деревьев. Неужели кто то живой и впрямь мог оттуда появиться?

Подталкивая ближе к костру оставшуюся часть ствола, она продолжала задавать себе тот же самый вопрос. Вокруг нее сгущалась темнота. Лес как будто понемногу приближался к ней бесшумными шагами хищника. Озеро теперь было больше похоже на темную бездну. Не выдержав, Анжела всхлипнула. Слезы подействовали на нее благотворно: она немного успокоилась и даже согрелась. Вскоре уже нельзя было разлить ничего вокруг — лишь костер, в котором догорали последние сучья. Анжела наклонилась вперед, чувствуя на щеках слабое тепло.

«Интересно, что я чувствую сильнее — холод или страх?» — подумала она, пытаясь не возвращаться к печальному факту: «Он меня бросил».

Одна в полярной ночи, стиснув зубы, чтобы не стучали, Анжела смотрела на умирающее пламя и чувствовала, что ей так холодно, как будто она оказалась в одном из своих кошмаров.

 

Глава 30

Оцепеневшая, скованная холодом, Анжела вытряхнула на язык последние капли, еще остававшиеся во фляжке. Потом бросила фляжку в погасший костер. Чтобы сохранить тепло, она сжалась под покрывалом, обхватив руками голову и уткнув подбородок в колени. Сначала она хотела сесть прямо в пепел костра, чтобы проверить справедливость утверждения, что если тепло ягодицам, то тепло и всему телу, но в конце концов отказалась от этой идеи.

Вдруг она услышала волчий вой.

И вслед за ним — возбужденный собачий лай, сквозь который тут же прорвался повелительный человеческий голос.

Анжела стоически выпрямилась в своей импровизированной мантии, вглядываясь в тот едва заметный просвет среди деревьев, на который указал ей Имир.

Над деревьями поднялось облако снежной пыли. Затем снег улегся, и опять стало тихо. Потом Анжела снова услышала шум: у нее возникло ощущение, что кто-то приближается, но не по ровному пути, а периодически съезжая в низины, откуда не доходит звук.

Она почти ничего не различала — лишь какое-то рыжеватое пятно, то появляющееся, то исчезающее на неровной дороге в окружении снежных завихрений. Кажется, ненадолго оно замедлилось, пытаясь преодолеть очередную преграду. Сначала Анжеле показалось, что в руке у человека длинный кнут, которым он хлещет своих зверей, но, когда человек выехал из леса, оказалось, что никакого кнута не было.

Она увидела воочию то, о чем раньше только читала: легкие узкие сани, запряженные сворой ездовых собак, мчавшейся во весь дух.

Кожаная упряжь была почти незаметна в густой собачьей шерсти, и казалось, что сани движутся благодаря какому-то волшебству. Вскоре Анжела смогла примерно сосчитать собак. Их оказалось около дюжины: огромные шерстяные комья с энтузиазмом мчались вперед, ведомые двумя наиболее крупными животными.

На плечах возницы была меховая шкура, очень похожая на шкуры собак. Наушники меховой шапки развевались на ветру. Внезапно Анжела осознала, что если она может видеть его, то он тоже может ее видеть. Она машинальным и абсолютно неуместным жестом попыталась поправить волосы под шапкой.

Всего через пару минут Бальдр и его свора оказались прямо в центре утоптанной площадки, где недавно был разведен костер. Яростный лай собак заглушили резкие окрики хозяина, и все стихло.

Анжела снова невольно сжалась, поскольку собаки подбежали почти вплотную к ней. Они глухо рычали и порой кусали друг друга. Пар от их дыхания образовал густое облако. Казалось, они ничуть не устали. Анжела заметила, что вожаки своры, две хаски с синими глазами в черных ободках, бело-коричневой шерстью и пятнами на голове, не отрывают от нее глаз. Она не знала, на собак или на их хозяина ей лучше смотреть.

Бальдр едва удостоил ее взглядом, сойдя с pulka — низких саней. Затем достал из них бидон и напоил собак. И только после этого приблизился к Анжеле.

— Tag, — сказал он, кашлянув.

Анжела произнесла то же самое слово, услышанное ранее от Имира. Поскольку внешне Бальдр был его копией, Анжела больше смотрела на его одежду, которая была не просто несовременной, а походила на ту, которую носили в этих краях, вероятно, несколько столетий назад. Казалось, Бальдр выпал откуда-то из другого времени, специально чтобы ее разыскать. Итак, в лесах Великого Севера нынешняя модная тенденция заключалась в преимущественном внимании к изделиям из меха и кожи.

Телосложение Бальдра было таким же впечатляющим, как и у его брата-близнеца. Сейчас Бальдр казался выше и мощнее благодаря тяжелым ботинкам на меху и длинной дубленке с накладными карманами и широкими меховыми обшлагами и воротником. Кроме того, на нем было нечто вроде кожаного нагрудника, закрывавшего нижнюю часть лица, для защиты от ветра. Видны были только глаза — два серо-голубых огня, как у Имира. Сейчас они изучали записку. Когда Бальдр дочитал, его глаза словно бы стали еще ярче.

— Ты будешь желанной гостьей в нашем доме, — удивительно мягко и непринужденно произнес он.

— Вы тоже говорите по-французски! — воскликнула Анжела, не скрывая облегчения.

— Я говорю на шести языках… живых. Я их выучил по книгам.

С этими словами он сделал знак, приглашая ее следовать за ним к саням.

— Я люблю книги, — продолжал он. — Брат всегда мне их привозит. Но сегодня в первый раз он привез кого-то живого. Ты тоже будешь для меня книгой… в каком-то смысле.

Словно кучер, приглашающий подняться в свой фиакр, Бальдр откинул меховую полость, укрывавшую сани, и помог Анжеле сесть.

— Спасибо… Бальдр, — сказала она, наблюдая за его реакцией на произнесенное имя.

Но он, казалось, не обратил на ее слова особого внимания. Зато собаки, оборачиваясь, смотрели на нее явно враждебно.

— Они не злые, — заверил ее Бальдр, прежде чем она успела что-то спросить.

Внезапно две собаки сцепились — кажется, они оспаривали друг у друга место. Вожак грозно залаял, но это лишь усилило общую возню. Сани задрожали. Бальдр шагнул в гущу собак, чтобы их разнять.

Вцепившись в пахнущую псиной полость, Анжела с изумлением увидела, как Бальдр схватил одну из собак за загривок, поднял на уровень лица и укусил за ухо. Жалобный визг мгновенно заставил остальных животных прекратить грызню, и свора успокоилась.

Бальдр сплюнул и вернулся к саням. Он заботливо укутал Анжелу в меховые покрывала, потом повернулся к ней спиной. Он остался стоять, упираясь расставленными ногами в бортики саней. В ту же секунду, как он положил руки на опорную перекладину, собаки замерли в напряженных позах, поскуливая от возбуждения. Анжела с наслаждением подвигалась среди теплых покрывал, затем высвободила руку и ухватилась за широкий кожаный ремень, прикрепленный к дну саней.

Множество мохнатых голов с высунутым языком повернулись к Бальдру. Внимательные взгляды, навостренные уши, виляющие хвосты, напряженные лапы. И все собаки дергали постромки, как одержимые. Бальдр гулким голосом выкрикнул какую-то команду и выдернул из снега огромный крюк, служивший своеобразным якорем. Хотя никаких поводьев между возницей и животными не было, сани вздрогнули, и собаки помчались к лесу.

Лай прекратился, так же как и резкие рывки саней в самом начале пути, и поездка превратилась в неожиданно захватывающее удовольствие. Прежде всего, радовало отсутствие шума мотора в сочетании с удивительной скоростью. Частое ритмичное дыхание и легкий топот собак, скрип полозьев по снегу создавали приятный убаюкивающий звуковой фон.

Из-за спины Бальдра Анжела почти не видела собак — только гигантский веер пушистых хвостов. Она высунула голову из меховых покрывал и посмотрела по сторонам. Если слегка напрячь фантазию, можно было убедить себя, что слышишь легкий звон колокольчиков. Анжела засмеялась от радости и запрокинула голову, позволяя ветру свистеть ей в уши.

В памяти промелькнули детские катания на санках с горок, потом юношеские поездки на мотоциклах то с одним, то с другим поклонником, в которого вцепляешься изо всех сил, чтобы не свалиться… И вот теперь, словно несчастная принцесса из сказки, она убегает в сказочный лес от своих невзгод…

Сани затряслись и немного замедлили ход. Дорога начала изгибаться, подниматься, спускаться. Чтобы собакам было легче на подъемах, Бальдр время от времени спрыгивал с саней и бежал рядом, шумно дыша. Затем деревья плотнее сомкнулись по обе стороны дороги. Сейчас сани ехали по краю расселины, проходящей вдоль невысокого горного выступа, которая все углублялась, спускаясь к самым корням, к глубинному сердцу леса.

Бальдр что-то прокричал над головой Анжелы. Она подняла голову, но не смогла ничего увидеть, кроме наброшенной на его плечи заиндевелой шкуры, развевавшейся на ветру. Видимо, он приказал собакам замедлить ход, так как дорога стала наклонной. Увидев, что он сильно наклонился в сторону, чтобы как можно сильнее уравновесить собой сани, Анжела подумала, что ей нужно сделать то же самое. Она храбро выкарабкалась из своего мехового кокона и наклонилась над бортиком с той же стороны, что и Бальдр. Ее встряхнуло, в лицо полетел снег. Но Бальдр, не говоря ни слова, приподнял ее и вернул на место, как нашкодившего щенка.

На этот раз именно он расхохотался. Продолжая подавать команды, на которые вожаки своры отвечали отрывистым лаем, он одновременно смотрел на свою пассажирку.

Дорога снова выровнялась, и вскоре сани выехали на открытое пространство.

— Можешь встать, если хочешь. Мы почти приехали!

Анжела не заставила просить себя дважды и встала рядом с Бальдром, ухватившись за перекладину и прижимаясь к нему боком.

 

Глава 31

Боль была так сильна, что Бьорн не мог ни определить ее источник, ни разобраться, в каком состоянии пребывают отдельные части тела, ни даже понять, в какой позе он находится. Единственным образом, четко отпечатавшимся в его сознании, было лицо того, кто бросил его здесь умирать.

От холода и боли сердце билось медленнее. Этот здоровенный скот избил его до полусмерти, лоскутьями сдирая кожу и рассекая плоть огромной дубинкой.

К счастью, заснеженные обломки убежища Бьорна образовали вокруг него некое подобие панциря и камеры искусственного охлаждения одновременно. Пот, выступивший на его теле от страха и судорожных движений, впитался в этот неожиданно образовавшийся кокон. Тело почти окоченело от холода, но, в конце концов, это не так страшно — по крайней мере, голова цела.

«Малер», — подумал Бьорн. Неожиданный проблеск сознания, который помог ему собраться с духом, был вызван всплывшей в памяти мелодией. Не избавив его от резкой стреляющей боли, несколько нот, тем не менее, каким-то волшебным образом полностью вернули ему ясность сознания. Это была одна из самых печальных и самых красивых мелодий, которые ему доводилось слышать.

Воспоминания, и среди них недавние важные сведения, с усилиями пробивались в его сознание, словно бы не принадлежали ему, а приходили извне. Эта музыка, этот едва ощутимый ритм сделали идею выживания главнейшей на данный момент. Два лица выплыли из тумана в ореоле нот. Он никогда не мог забыть мелодии, утешавшей его после ухода дочери, затем жены.

Нежность мелодии вела его среди мертвецов. Потом он неожиданно вспомнил, что у него разбита голова, и вдруг испугался, что не узнает своего лица — не вспомнит, каким оно было еще вчера. Вдруг оно уже старое?.. В детстве он любил вглядываться в лицо каждого встречного старика, оно казалось ему прекрасным: морщины заслоняли собой любые шрамы и образовывали целые картины, пейзажи прожитых жизней, такие умиротворенные, вокруг светлых озер глаз и немых лощин губ…

Постепенно Бьорн начал ощущать свое тело — туловище, конечности и голова были на месте, а значит, можно было продолжать жить.

Он понял, что в ушах звенит от полной тишины. Сад был безмолвен. Ветер прекратился, больше не слышно было его свиста среди развалин.

Один за другим, мускулы начали рефлекторно подрагивать. Бьорн попытался улыбнуться, надеясь на то, что улыбка выглядит победоносной. Жалкая победа. Вскоре он с разочарованием понял, что его кажущееся возрождение к жизни — не более чем судорожный озноб. Через час он застынет, онемеет, не сможет пошевелиться. Он пытался справиться с болью, но понимал, что более серьезную опасность представляет холод. Гнев придал Бьорну сил, он зашевелился и пополз. Сантиметр за сантиметром.

Извиваясь, словно агонизирующая змея, он скользил между обломками досок. Миновав их, он зарылся лицом в нежный холодный снег, и это прикосновение взбодрило его не хуже ледяного душа. Теперь от дома его отделяло не больше полутора десятков метров. Чувствуя себя скарабеем в огромной пустыне, Бьорн пополз, оставляя за собой широкий неровный след, усеянный красными пятнами.

Чтобы сберечь силы, он разделял каждое движение на множество крохотных фаз, соответствующих вдохам и выдохам. Три первых метра он преодолел за десять минут. Потом его движения еще более замедлились: он полз, испуская стон при каждом рывке, и ему казалось, что время замедляется, а дом становится все дальше. Он старался не отрывать глаз от небольшой боковой лестницы, ведущей в кухню, но все больше сомневался в том, что ему удастся по ней подняться.

Вдруг его колено ударилось обо что-то под снегом. Бьорн зарычал от боли и с усилием приподнял заднюю часть тела. Оказалось, он волочил колено по какому-то препятствию, пока оно, преодолев его, не соскользнуло с другой стороны.

Усилием воли ему удалось заставить себя двигаться механически, не думая о цели, — и фасад дома наконец занял поле его зрения целиком. Бьорн различил неровный рельеф обледеневших ступенек. Подумав о том, что его ждет, он отнюдь не почувствовал себя лучше.

Наконец его рука коснулась нижней ступеньки. Он сделал рывок и попытался ухватиться за вторую. Даже в обычном состоянии такой подъем был бы не самым легким. Ведро с солью для посыпания льда находилось с другой стороны дома, у главного входа. Черт, стоило ли ползти через весь сад ради того, чтобы окоченеть здесь, лежа животом на ступеньках?.. Как бы принести ведро?..

Огромная снежинка влетела прямо ему в глаз. Бьорн яростно тряхнул головой, совсем забыв о сломанной челюсти, которую от этого движения пронзило адской болью. Чтобы хоть слегка унять ее, Бьорн склонил голову на целительный снег, повернувшись лицом к стене.

Трещина в матовом стекле подвального окна показалась ему подбадривающей улыбкой. Ему оставалось лишь толкнуть стекло, что он и сделал — прямо лбом. Стекло выпало. И тут же тепло подвала волной окутало его голову, заполнило потные складки на шее.

Бьорн благословил свое принятое некогда решение сделать подвальное окно достаточно большим.

В пустом оконном проеме окровавленное лицо Бьорна напоминало морду бездомного кота, ищущего на ночь убежища после драки. Он просунул в проем обе руки и, ухватившись изнутри за углы рамы, продвинулся вперед. В какой-то момент ему показалось, что он не пролезет полностью и застрянет. Но плечи постепенно, сантиметр за сантиметром, проходили внутрь. Вид огня, трепетавшего позади закопченной заслонки парового котла, дал ему небольшую крупицу надежды. Со скоростью улитки он продолжал продвигаться, скребя носками ботинок заснеженную неровную землю снаружи. Жар подвала понемногу высушил его куртку, разбухшую от растаявшего снега; материал сжался, и это облегчило продвижение. К тому же Бьорн, чувствуя, что освобождение близко, удвоил усилия.

Наконец он протиснулся в окно полностью и упал на мешки с картошкой, откуда скатился к основанию котла. Теперь можно было отдохнуть. Бьорн с облегчением вытянулся и прикрыл глаза, чувствуя, что сердцебиение снова замедляется.

Прежде чем в глазах у него снова помутилось, ему показалось, что он видит на стене движущуюся картинку, как в кино. Неровный горизонт зимнего пейзажа, утопающего в ночной темноте… Крошечная фигурка, бегущая, не разбирая дороги, в надежде на спасительное убежище — и не знающая, что бежит прямо в пасть кровожадного огра…

Удастся ли ему предупредить Анжелу? Или за ней уже захлопнулась ловушка? Скорее всего, да. Эта чертовски романтичная женщина наверняка даже о ней не заподозрила. А Крагсет и Йохансен — сумеют ли они разгадать подоплеку дела?..

Бьорн закрыл глаза. Уже на пороге забытья он одними губами произнес имя Анжелы.

 

Глава 32

Анжела с первого взгляда влюбилась в деревянный дом близнецов, дом их детства, принадлежавший их отцу, а раньше — деду и, несомненно, многим поколениям предков до него. Бальдр с гордостью сообщил ей, что с тех давних пор в доме почти ничего не изменилось. Бальдр жил, как и его предки, по-простому. В доме не было ни электричества, ни водопровода.

Но это оказалось не единственным поводом для удивления: войдя в дом, Анжела продолжала удивляться чуть ли не на каждом шагу. И даже если ее хозяин старался сделать все, чтобы облегчить ей жизнь в подобных условиях, она привыкала к ним не без труда.

Дом был столь же суровым внутри, сколь очаровательным казался снаружи. Небольшие низкие двери запирались на обычный деревянный засов. Входя, Бальдр вынужден был сильно наклоняться; круглая выемка в середине верхней перекладины свидетельствовала о том, что он — а до него наверняка и многие другие — не раз об этом забывал.

Собачья свора жила в сенях, отделенных от большой жилой комнаты — skali — тонкой дощатой перегородкой. Щели между досками были достаточно широкими, чтобы пропускать тепло и запахи. Анжела быстро привыкла к запаху псины, пропитавшему весь дом. По ночам то и дело слышалось рычание собак, грызшихся между собой, или отрывистый лай одного из животных во сне — должно быть, им снились огромные заснеженные пространства.

Оба вожака своры — Сколл и Хати — постоянно оспаривали друг у друга главенство. Бальдр называл их «псами луны»; это было одно из его выражений, которые восхищали Анжелу.

В центре комнаты был очаг — широкое прямоугольное углубление в полу. Бальдр сжигал в нем огромные бревна целиком. Если ему нужно было что-то в противоположной части комнаты, он просто перешагивал через огонь. Кроме одной кровати в комнате была еще дополнительная — в алькове с дверцами, запиравшемся, как шкаф. У стены с множеством маленьких окон в квадратных деревянных переплетах стоял мощный деревянный стол, вдоль которого тянулись скамьи. Анжела сразу выбрала себе место — за одним из концов стола, где можно было сидеть, прислонившись спиной к выемке в стене, образовавшейся от прикосновения десятков других спин. Одна из стен комнаты была сплошь в книгах; они стояли на грубых деревянных открытых полках со скошенными краями и так плотно примыкали друг к другу, что не было видно переплетов — одни лишь корешки, некоторые сильно пожелтевшие.

Когда Бальдр хотел процитировать Анжеле что-нибудь из «Старшей Эдды», он брал очки для чтения, всегда лежавшие на углу стола, снимал с полки книгу, и тут же с ним происходила удивительная метаморфоза: лесной варвар превращался в ученого отшельника, одержимого мифологией и поэзией. С первых же часов знакомства с ним Анжела поняла, что это один из тех маргиналов, которые словно замкнуты в своих отдельных вселенных. Его страсть к чтению подобного рода, развившаяся благодаря полному одиночеству, носила характер некой безобидной мании. Во всяком случае, явно безобидной для Анжелы, пребывающей на седьмом небе от счастья, — единственной зрительницы, из первого ряда лож наблюдающей за этим необычным представлением, так сильно отличающимся от всего, что она видела раньше.

Перейдя от одного брата к другому, она как будто прошла сквозь еще одно зеркало. Такие моменты были невероятно захватывающими. Анжела догадывалась, что будут и другие, еще более фантастические.

Хотя Бальдр пережил ту же семейную драму, что и его брат, по натуре он сильно отличался от Имира, будучи более живым, веселым, образованным и утонченным. Сумрачная и немного тяжеловесная красота Имира приобретала в чертах его близнеца какой-то странный мистический отсвет. Каждый его жест, каждое тщательно обдуманное слово были настолько же непринужденными, как и его ниспадающие на плечи светло-русые волосы.

Говоря о своих собаках, Бальдр сказал, что Сколл преследует солнце и однажды его настигнет и проглотит, а Хати проглотит луну. Или рассказывал о ветре — божестве в облике орла, который нагоняет бури взмахами своих огромных крыльев. Они так сильны, что могут заставить море выйти из берегов или раздуть лесной пожар. Анжела, совершенно очарованная, чувствовала, что влюбляется в этого человека даже сильнее, чем в его брата-близнеца.

К исходу бессонной ночи, проведенной возле очага напротив Бальдра, с пылом повествующего о древних мирах и о нашем мире, обреченном исчезнуть, когда настанут сумерки богов, Анжела начала потихоньку клевать носом. Бальдр, спохватившись, извинился и встал, при этом его голова почти коснулась деревянной балки, на которую падали отблески пламени. Анжела не заметила тяжелого молотка у него за поясом.

Бальдр постелил ей шкуры у огня, но она выразила настойчивое желание спать в алькове.

Когда Анжела закрыла за собой створки, Бальдр снова заговорил. Она бы охотно слушала его и дальше, но ее сморила усталость. Ничего не оставалось, как заснуть. Заснуть вдалеке от враждебного мира, гораздо более жестокого, чем лунные псы, рычащие посреди заснеженного леса — «белой гривы равнины», как называл его Бальдр. Анжеле хотелось забыться как можно быстрее, чтобы не думать о том, что могло оказаться правдой, о том, что неизбежно ее ожидало, о том, кто такие были Имир и Бальдр, о том, что сделал бы ее отец, оказавшись в отеле «Европа» в период недавних трагических событий, о Жозетте, которая, возможно, сейчас наблюдала за ней с небес, о славном толстяке Бьорне, который, кажется, к ней привязался…

Внезапно Анжела поняла, что должна признать очевидную истину.

Ее хозяин, похожий на полубога, как никто другой, подходил на роль Золотой бабочки. И вот теперь он взял ее под крыло. Этот дом, где нашла убежище его больная душа, — не был ли он куколкой, откуда вышла бабочка?.. Откуда в этом создании столько красоты?.. И кому здесь на нее любоваться, кроме собак, сейчас возившихся за перегородкой?..

Наконец пришла настоящая ночь, та, что успокаивает душу. Забравшись под звериные шкуры, Анжела погрузилась в сон. Пребывая в сладостном забытье, лишенном сновидений, она улавливала, как поскрипывают половицы под ногами гиганта. Или, может быть, это скрипели балки — от непривычного тепла, вызванного присутствием женщины? Или деревья в лесу пели ей колыбельную?..

Проснувшись утром, Анжела ожидала увидеть солнце, но почти сразу поняла: глупо ждать, что оно встанет сегодня исключительно ради нее. Здесь, на севере, отсутствие солнца над горизонтом ощущалось еще сильнее, чем в Осло. К счастью, как вспомнила Анжела, завтра зимнее солнцестояние, а потом день начнет прибавляться.

Вытянувшись на спине под грудой шкур, более тяжелых, чем она сама, и скрестив руки под головой, Анжела постаралась отогнать внезапное дурацкое видение: оба близнеца празднуют Йоль, чокаясь огромными, размером с ведро, кружками с пивом.

Голос Бальдра пробудил ее окончательно. Это был крик — но непонятно, боли или удовольствия. Анжела приоткрыла одну створку алькова и увидела, что комната пуста. Огонь слегка потрескивал в очаге.

Набросив на плечи шкуру, словно мантию, Анжела пошла к окну. Снег, даже в темноте, сиял белизной. Зрелище, представшее ее глазам, было гораздо интереснее восхода солнца: Бальдр, полностью обнаженный, разбил лед в поилке для собак и теперь обливался ледяной водой, стоя на снегу.

— Утренний туалет викинга, — с улыбкой прошептала Анжела, отпуская себе невольный грех вуайеризма.

Бальдр нисколько не походил на спортсменов, которых она иногда фотографировала в раздевалках. На теле его не было волос, и тем больше оно напоминало монументальную скульптуру. Это был хищник, красующийся среди своих владений. Ожоги на ногах лишь добавляли мужественности его облику. И как хищник, он фыркал и рычал. Кожа его была такой бледной, что он слился бы с окружающим пейзажем, если бы Анжеле вздумалось этого викинга сфотографировать. Впрочем, она не испытывала такой потребности.

Увидев, что Бальдр развернулся и быстро направляется к дому, она отскочила от окна и снова спряталась в алькове.

Прошло несколько минут. Анжела не решалась выходить. Глупо было бы рассчитывать на горячие круассаны… Да и существует ли хоть что-нибудь за пределами этого дома, затерянного во времени? В какой мир Имир ее привез?

Они пробудились, после того как настали сумерки богов, — Бальдр и Анжела, единственные уцелевшие, избранные судьбой, чтобы вновь продолжить род человеческий. В священном восторге она бросится в объятия этого человека, этого мужчины, обладающего таким потрясающим телом. Еще никогда ее самоотверженность не была так тесно связана с любовью. И что, спросила она себя с долей цинизма, вы обзаведетесь кучей маленьких викингов?

Голос полубога вернул ее к реальности:

— Вставай! Хочешь принять ванну?

Кровь Анжелы заледенела при этих словах. Она осторожно открыла створку и, увидев улыбку на лице Бальдра, на всякий случай сразу же посмотрела вниз. Но он был полностью одет.

— Нужно поторопиться, а то вода остынет.

Последнее слово вызвало у нее вздох облегчения.

Если вода может остыть, значит, она теплая! Наконец хоть что-то теплое, хорошее, настоящее. Что-то привычное.

Анжела широко распахнула створки и увидела по ту сторону очага длинное оцинкованное корыто, над которым поднимался пар. Невольно спросив себя, не собирается ли Бальдр сварить ее в кипятке, чтобы мясо размягчилось, и только потом съесть, она все же решила искупаться — слишком сильным было желание принять горячую ванну.

— Ты останешься здесь? — спросила она с легким замешательством.

Из-за неопределенной интонации Бальдр принял ее вопрос за утверждение. Он кивнул и взял ее за руку:

— Не беспокойся, я о тебе позабочусь.

О, эта проклятая фраза, которую так мечтают услышать все женщины!

Все существо Анжелы требовало заботы и внимания.

И дальше произошло нечто немыслимое: Бальдр освободил ее от шкуры, в которую она была укутана, и погрузил в горячую воду. Он намыливал ее, массировал, обмывал — и все это без единого слова, без единого взгляда, без единого двусмысленного жеста.

Потрясенная, Анжела подумала: «Вот так меня мыли в детстве».

Этим все и ограничилось.

Сушеные фрукты, крепкий чай с пряным ароматом, огромные бутерброды с сочными кусками семги, прилипавшими к зубам… Насытившаяся и довольная, Анжела подвинулась на скамье, прислонившись спиной к стене, и, кажется, снова задремала. Во всяком случае, исчезновения Бальдра она не заметила. Когда, очнувшись, Анжела обнаружила, что его нет, она не решилась его искать, тем более что не знала, остался он где-то в доме или ушел. Хотя ей уже давно не терпелось изучить весь дом и прежде всего — подняться по небольшой пологой лестнице, лишенной перил, в комнату Бальдра.

Вместо этого она еще раз внимательно осмотрела комнату, в которой находилась. Сейчас Анжела чувствовала себя вполне уверенно. Такая быстрая адаптация удивила ее саму. Странно, но чем сильнее отличалась обстановка от той, к которой она привыкла в своей французской провинции, тем она казалась ближе и родней. Интересно, что положено делать жене викинга, когда муж уходит на охоту?..

Она отнесла миски в каменный чан для мытья посуды. Вообще-то, в этом архаичном дизайне есть своя прелесть… Анжела непроизвольно рукой поискала краны, но их, разумеется, не оказалось. Рядом стояло ведро с водой, наполовину пустое. Ее хозяйственное рвение испарилось как по волшебству. Пожалуй, лучше подбросить дров в очаг… Ей удалось сдвинуть одно из бревен, лежавших у двери, докатить его до углубления в полу и столкнуть туда. Огромное облако пепла взвилось до самого потолка. Задыхаясь от кашля и проклиная себя за глупость, Анжела с трудом добралась до входной двери и распахнула ее. В лицо ей ударил поток ледяного воздуха.

«Господи, да что ж тебе на месте не сидится? Ты гостья, сиди смирно и будь вежливой — больше от тебя ничего не требуется! На улице такая хорошая погода, к тому же наконец день. Раз уж ты не знаешь, за каким чертом ты здесь, лучше всего наслаждаться природой и ни о чем не думать!»

В сером сумраке раздалось какое-то хриплое ворчание. Как выяснилось, инстинкт самосохранения у Анжелы продолжал существовать, потому что в течение нескольких секунд все ее чувства обострились. На всякий случай она отступила к порогу, затем пристально осмотрела окрестности.

Слух быстро подсказал ей, что означают услышанные звуки: судя по всему, это было довольное свиное хрюканье. Анжела надела куртку и ботинки, решив обойти все хозяйские владения.

Напротив главного дома располагался небольшой домик вроде шале, на сваях. По бокам его тянулись колонны из гладко обтесанного дерева, соединенные поверху полукруглыми сводами, так что стены представляли собой ряды ниш. Анжела поднялась по лестнице на узкую террасу и толкнула дверь, окруженную высокой стрельчатой аркой, подумав, что дом как будто предназначался для огромной куклы.

За дверью оказались мешки и ящики со съестными припасами, а к деревянным потолочным балкам были подвешены вяленые мясо и рыба. Эта замечательная кладовая могла обеспечивать потребности хозяина в еде на протяжении многих месяцев.

Когда Анжела снова вышла на улицу, ее глаза уже настолько привыкли к полусумраку, что в расширенных зрачках искрились отблески снега.

Ей показалось, что она услышала голос Бальдра. Она обогнула дом и направилась к небольшому загону, образованному частоколом. Этот забор из вбитых в землю один подле другого кольев был похож на те ограды, которые ей доводилось видеть в глухих деревушках Бретани.

Бальдр, кажется, разговаривал с собаками. Но, прислушавшись, Анжела подумала, что это не столько разговор, сколько некая торжественная литания, обращенная к каким-то высшим силам.

Глядя одним глазом в узкий просвет между двумя кольями, она пыталась понять, что происходит. Бальдр сидел на корточках возле неподвижного животного и что-то негромко говорил ему на ухо, словно всадник, желающий подбодрить коня.

Анжела никогда раньше не видела настоящего кабана. Вид у него был спокойный, пятачок изредка подрагивал, словно животное принюхивалось. Бальдр чесал его щетину чем-то вроде гребня, кажется, костяного. Ноги кабана почти полностью утопали в грязном снегу. Бальдр что-то ласково приговаривал, левой рукой орудуя гребнем, а правой рукой поглаживая кабаний бок.

Анжела не сомневалась, что кабан с легкостью растопчет ее, если ему вдруг не понравится ее присутствие. Но, заметив, что на корыте с едой написано его имя, она успокоила себя тем, что это не простой домашний скот, а домашний любимец — стало быть, по идее должен быть хорошо вышколен.

— Поздоровайся, Сонаргольт, — насмешливо сказал Бальдр.

Кабан перестал хрюкать и, тяжело ступая, двинулся к частоколу. Анжела в страхе попятилась. Чувствуя себя застигнутой на месте преступления, она пыталась сделать вид, что просто случайно шла мимо.

— Это кабан? — с глупым видом спросила она.

— Да, — ответил Бальдр. — Сонаргольт.

— А он не опасен? Зачем он тебе? Чтобы съесть?

— О, нет… Еще с тех пор, как он был маленьким кабанчиком, Сонаргольт — самая важная персона в этом доме.

— Ах вот как…

Бальдр обогнул ограду с внутренней стороны и вышел навстречу Анжеле. Она заметила, что калитки в заборе нет. По-собачьи виляя хвостом, кабан бросился вслед за хозяином. Но короткий повелительный окрик заставил его мгновенно остановиться.

— Я хотела посмотреть на собак… — робко проговорила Анжела.

— Ты выспалась? — не дослушав ее, спросил Бальдр.

— Да, спасибо.

— Это хорошо, потому что тебе понадобятся силы для охоты.

— Что?!

— Зато после охоты я покажу тебе самую красивую вещь на свете.

— Вот как?

— Да, Анжела.

Ее восхищала та манера, с какой он произносил ее имя. Если в устах Имира оно казалось немного неестественным, то в устах Бальдра, чей голос был более мелодичным, оно звучало как музыка.

Собаки, заслышав их приближение, залаяли и запрыгали вокруг саней.

— Не сегодня, не сегодня… — успокаивающе произнес Бальдр.

Собаки прекрасно его поняли и стали крутиться у них под ногами, словно огромные мохнатые клубки. Бальдр, улыбаясь, слегка отстранил их, одновременно наблюдая за Анжелой. Ей с трудом удавалось держаться на ногах, противостоя натиску животных. Потом она заметила, что вожаки кусают самых назойливых собак. Анжела безбоязненно погрузила руки в густую теплую шерсть обоих вожаков и сказала, гладя две головы треугольной формы, обращенные к ней:

— Сколл… Хати?..

Она говорила им, что они самые прекрасные псы на свете, что им повезло жить в таком чудесном месте.

Потом она заметила пристальный взгляд Бальдра. Его улыбка сменилась каким-то странным выражением. Он как будто смотрел сквозь нее. Анжела вдруг ощутила огромный неподвижный лес у себя за спиной.

— Она в лесу — эта прекрасная вещь, которую ты мне хочешь показать?

— Да, Анжела.

— Далеко отсюда? Мы пойдем пешком? Долго идти?

— Не очень.

Раньше Анжела никогда не ходила на снегоступах. Но, хотя и понимая, что со стороны наверняка выглядит комично, она держалась хорошо — давала о себе знать натура прирожденного исследователя. Анжела не отрывала глаз от следов Бальдра — это был единственный способ сохранять равновесие. Ее проводник редко оборачивался — ему не было нужды ее видеть, чтобы знать, рядом ли она. Хотя он старался идти не слишком быстро, каждый его шаг равнялся двум шагам Анжелы.

После двух часов этого карикатурного похода, словно на ходулях, Анжела была вся в поту, но, по крайней мере, у нее ничего не болело. Ну что ж, не ближний свет, но и не конец света…

Время от времени она видела изогнутые или сломанные деревья, нарушавшие четкий черно-белый узор заснеженного леса. Бальдр и Анжела шли по укрытой снегом дороге, не встречая никого по пути. Словно бы сам лес их сопровождал. Снег просыпался им на головы с веток деревьев, клонящихся под его тяжестью. Удастся ли увидеть небо? Хотя какое там небо… вокруг расстилался сплошной снежный океан. Высокие деревья напоминали мачты затонувших кораблей.

Анжела думала: «Я иду по воде. Ведь снег — это просто вода в другом состоянии. Значит, я в сущности иду по воде. Пары снегоступов достаточно, чтобы уменьшить вес моего тела. Я плыву по „гриве равнины“. Я не знаю, приближаюсь я к своей настоящей жизни или удаляюсь от нее. Существую ли я еще для кого-нибудь в том, оставленном мире? Кто-нибудь меня ищет? Беспокоится обо мне? Может быть, повернуть обратно? Но как это сделать на дурацких снегоступах?.. Нет, не нужно больше ни о чем думать. Просто идти».

Они сняли снегоступы, повесили их на дерево и свернули с дороги. Покрытые снегом бесформенные возвышения лишь отдаленно напоминали скалы. Бальдр с легкостью взбирался по ним, хватаясь за стволы и ветки деревьев. В какой-то момент он протянул руку Анжеле, и та, задыхающаяся, но преисполненная любопытства, вцепилась в нее изо всех сил. В следующий миг она уже стояла рядом с Бальдром, вся в снегу с головы до ног. Она рада была увидеть, что он тоже тяжело дышит. Хотя ей показалось, что причиной тому было скорее возбуждение, чем усталость.

Она позволила ему отряхнуть снег с ее одежды и подумала: «Я знаю, зачем я сюда пришла. Чтобы увидеть Ледяной Дворец».

Бальдр выпрямился и некоторое время стоял, не шелохнувшись. Затем положил руки на плечи Анжелы и сказал:

— Смотри хорошенько, Анжела. Не торопись. Для того чтобы как следует все рассмотреть, нужно время.

Никогда еще выражение «объять взглядом» не казалось ей столь уместным. Над каскадом сталактитов поднимался глухой неровный гул. Сверху нависал полукруглый ледяной выступ, переливающийся всеми оттенками голубого и зеленого. С него медленно стекали ручейки воды, застывая и превращаясь во все более мощные сосульки — настоящие колонны из прозрачного льда. Сверкающая архитектура полярной ночи. Огромные ледяные щупальца, цепляющиеся за скалу. Среди них гулял ветер — его завывание было слышно издалека. Самые древние сталактиты достигали земли и застывали среди плотной ледяной пены. Некоторые раздваивались, словно пускали корни, — и очередная конструкция Ледяного Дворца была завершена. Теперь могло показаться, что столб замершей воды поднялся из земли, а весь каскад устремляется к небу.

Чтобы объять эту красоту, достаточно было одного, но долгого взгляда.

Анжела улыбнулась, представив себе, какой мог бы получиться кадр.

— Вот он, мой дворец. Тебе нравится?

Она обратила к Бальдру восторженное лицо ребенка, не ожидавшего такого сюрприза.

— Туда можно зайти?

Рука об руку они вошли в узкий, слегка наклонный проход между ледяными колоннами и оказались перед зеркальной стеной застывшей воды.

Анжела напрасно искала в ней хоть небольшой просвет. Бальдр молча указал ей на левый угол Дворца. Обогнув его, они оказались перед непрозрачной ледяной перегородкой. Без всяких объяснений Бальдр стянул перчатки, прижал к перегородке обе ладони и улыбнулся Анжеле, взглядом предлагая ей сделать то же самое. Она сняла рукавицы, сунула их в карманы и, ощутив прикосновение леденящего холода, не удержалась от вскрика. Бальдр осторожно поглаживал лед. Она стала делать то же самое. Их дыхание заглушал шум струящейся воды. Облачка пара, поднимавшиеся от их губ, обволакивали прижатые ко льду ладони.

Постепенно они словно бы срастались со льдом, превращались с ним в единое целое. Холод стал казаться теплом, лед под пальцами оживал, начинал трепетать. Четыре ладони все глубже погружались в его кристальную плоть. И вдруг перегородка подалась и рухнула. Груда осколков посыпалась к их ногам. Анжелу охватила радость — она чувствовала себя так, словно каким-то волшебством открыла магическую дверь.

Они вошли во Дворец.

Несмотря на отсутствие солнца, внутри было светлее, чем снаружи. Может быть, целая река заснула здесь на зиму? Изломанный рельеф стен украшали созвездия чуть подрагивающих светлых пятен — эти яркие отблески делали видимыми все неровности и уступы пещеры. Бальдр и Анжела находились словно в сердцевине огромного ледяного дерева, прозрачная, изрезанная морщинами кора которого, освещенная снаружи, преломляла свет и дробила его на тысячи бликов.

Может быть, Ледяной Дворец был некой гранью, отделяющей светлый мир от темного, потустороннего? Она и Бальдр были единственными, кто уцелел после сумерек богов. Укрывшись в сердце снегов, они выжили, питаясь плодами охоты, и теперь дадут жизнь новым поколениям. Ледяной Дворец, гигантский сгусток энергии, станет их мифическим древом жизни. Это самый тайный из миров, в которые только можно попасть.

И этот мир был холоден как смерть. Анжела подумала, что если бы она не ощущала теплую, живую руку Бальдра, то вряд ли смогла бы отсюда выбраться. Нужно было уходить. Даже у Бальдра начали слегка постукивать зубы.

— Видишь? — спросил он.

— Нет, ничего не вижу… то есть не слишком много.

— Ты не туда смотришь. Вот, прямо перед нами…

Бальдр говорил о какой-то вещи, которая, судя по всему, здесь находилась. Обведя глазами пещеру и снова ничего не обнаружив, Анжела шагнула ближе к нему, чтобы проследить за направлением его взгляда.

Теперь она различила что-то вроде квадратной каменной плиты в толще льда.

— Дед мне рассказывал, что в старые времена здесь совершались жертвоприношения.

Анжела слегка вздрогнула.

— Ничего себе!.. — выдохнула она.

Довольный произведенным эффектом, Бальдр продолжал:

— Смотри, эта каменная плита — алтарь. Сейчас трудно разглядеть, но на ней даже есть специальный желобок для стока крови…

— Забавно… — Анжела нервно хмыкнула.

— Знать о прошлом — это важно. И то, что ты сейчас здесь, тоже важно. Поэтому я тебе и рассказываю.

В его голосе прозвучала меланхоличная нота.

Они продолжали обходить это замкнутое пространство, похожее на яйцо изнутри. После нескольких шагов было уже непонятно, где их магическая дверь. Все вокруг казалось темной бездной. Бальдр помог Анжеле снова надеть рукавицы. Несмотря на темноту, Анжела догадалась, что он улыбается — улыбкой хищника, которая должна была бы привести ее в ужас, но она подумала: «Сейчас он распахнет дубленку, чтобы меня укрыть. Как раньше, в самолете, это сделал Имир. Может быть, эта ледяная пещера — ловушка? Зачем мне понадобилось проникать в его тайны? Знания в конечном счете не приносят ничего, кроме сожалений…»

— В последний раз такие холода стояли в год пожара… Самая худшая ночь в нашей жизни.

— Но, по крайней мере, вы остались живы.

— Мм… Настанет срок, и воцарится одно-единственное время года — зима. Великая зима станет предвестием конца света. Три года не будет лета, а потом весь мир сгорит.

— Черт!.. Невесело…

— К счастью, как следует из моего имени, боги даровали мне три жизненных срока, — шутливо сказал Бальдр. — Жизнь с богами, жизнь в мире преображений… сияющая жизнь после сумерек богов…

«Или у этого парня плохо с головой, или он поэт…»

По-прежнему в темноте, слыша со всех сторон падение капель оттаявшего снега, гигант и хрупкая девушка шли вперед, приближаясь к рокочущему водопаду. Почва под ногами стала более мягкой, пружинистой. Невидимая морось оседала на их лицах. Дыша открытым ртом, Анжела цеплялась за руку своего спутника. Внезапно Бальдр отдернул руку и скользнул в узкую расселину в стене. Анжела судорожно глотнула холодный воздух и последовала за ним. Она уже не видела никакой беды в том, чтобы исчезнуть здесь навсегда. Пусть расселина поглотит ее и выплюнет с другой стороны, в водопад, откуда она упадет в пушистый мягкий снег…

Бальдр, смеясь, стряхнул снег с волос и снова протянул Анжеле руку, помогая выбраться.

— Правда же, ничего красивее ты не видела в жизни?

— О да.

Анжела тоже отряхнула с куртки снег.

«Я — хладный Млечный Путь…»

— Снег идет, — произнесла она слегка обеспокоенным тоном.

— Да, — ответил Бальдр, — хороший снег для охоты.

— Не думаю, что из меня получилась бы хорошая охотница… А ты охотишься часто?

Анжела задала вопрос для проформы: она чувствовала, что этот человек — один из лучших охотников на свете.

— Настоящий охотник спит меньше птицы, — торжественно заговорил Бальдр. — Он видит на многие мили, ночью не хуже, чем днем. У него такой тонкий слух, что он слышит, как пробивается из-под земли трава и отрастает шерсть на спине баранов… Идем!

Анжела слушала его как зачарованная. Бальдр и сам, казалось, впадал в некий транс от собственных речей. Из его уст звучали имена богов, которых она никогда раньше не слышала. Ее мысли замедлялись, словно скованные холодом, ее губы склеивала изморозь. Но из гордости Анжела старалась держаться как ни в чем не бывало и подбадривающе улыбалась всякий раз, когда Бальдр искал ее взгляд.

Чем дальше они отходили от водопада, тем лес становился реже. Походка Бальдра понемногу менялась, и теперь он двигался медленным и словно скользящим шагом, почти так же легко, как и Анжела. Она поняла, что охота уже началась.

Перед ними возник необычный пейзаж: около сотни молодых деревьев обступили углубление в земле, окруженное скалами и желтоватыми глыбами льда. Несколько старых деревьев, росших по краям углубления, словно присматривали за остальными. Они выглядели нездоровыми — почти высохшими, с россыпями каких-то неприятного вида пятен на коре. Лоскутья отслоившейся коры устилали землю у их корней.

Бальдр прошептал:

— Когда-то здесь было святилище, в котором боги вершили правосудие. Ясень — священное дерево. Но ясень Иггдрасиль не похож на остальные. Под его корнями находится источник, воды которого дают знания и мудрость. Мировой Змей медленно подтачивает корни. Здесь, на этой поляне, чувствуешь, что находишься во владениях изначальных сил туманного мира. Мы, смертные, редко видим то, что происходит прямо у нас перед глазами. Иггдрасиль постоянно подвергается нападениям тех, кто живет в его ветвях… Возле источника мудрости поднимается в небо радужный мост. Боги сходят по нему, когда покидают свои небесные жилища. Когда настанут сумерки богов, Иггдрасиль сотрясется, а вместе с ним и вся земля.

Лес плотной стеной окружал этот анклав. Лесные шорохи убаюкивали юные деревца; они слегка покачивались во сне, и от едва ощутимого движения воздуха чуть шевелились заснеженные нахмуренные брови старого ясеня. Ветер здесь был другой — он не налетал сверху, а носился у самой земли из стороны в сторону, словно играющий пес, кусая за ноги деревья, обутые в белые меховые сапоги. За опушкой начинался настоящий лес, казавшийся стальным: ветви постукивали друг о друга со слабым металлическим звоном. Сотни отпечатков птичьих лапок, голубоватые на белом снегу, были похожи на упавшие звезды. Интересно, как здесь летом? Деревья вспоминают, что такое солнце, на полянах распускаются золотые цветы… Анжеле очень хотелось сюда вернуться. Увидеть вересковые пустоши. Всласть поваляться среди растений…

Бальдр прижал палец к ее губам, прося хранить молчание.

Сам он бесшумно заскользил вдоль деревьев. Она следила за ним до тех пор, пока не перестала различать его дубленку с меховой оторочкой среди стволов. Бахрома сосулек на ветвях слегка позвенела, потом на опушке снова воцарилась тишина.

Оказавшись в одиночестве, Анжела почувствовала себя совершенно беззащитной. Теперь все вокруг казалось ей мрачным и угрожающим: лес в сером нимбе сумерек, место божественного судилища, не знающего милосердия…

Маленькая одинокая женщина, Анжела была сейчас всего лишь заблудившейся скиталицей. В наказание лишенная тепла, изгнанная из привычного мира, осужденная вечно ждать возвращения охотника…

Анжела вдруг вспомнила о своем раздробленном отражении в зеркальной плитке в ванной комнате отеля. Если бы можно было вернуться в тот момент!.. Все было бы иначе. Ни одно трагическое событие не омрачило бы ее жизнь. Она не узнала бы ни Имира, ни Бальдра. А теперь ее ужасает одна только мысль, что она так долго была одна, и она совершенно теряется, если кто-то из братьев-викингов исчезает…

Стоя на краю сумрачного леса, Анжела снова задала себе вопрос: кого из двух близнецов ей больше недостает? И почему ее так угнетает отсутствие мужчины, почти незнакомого, — только потому, что при первой же встрече он распахнул ей объятия?..

«Развернись и беги. Сейчас же. Беги к югу и не оборачивайся, пока тебя еще не поглотили сумерки…»

До ее ушей донесся глухой стук, потом стена деревьев чуть дрогнула. И сразу вслед за этим исполнилась ее мечта — ведь она летела на север, в сущности, лишь затем, чтобы увидеть лося.

Она забыла взять с собой фотоаппарат. Она даже не могла вспомнить, где он. Кажется, она занималась ремеслом фотографа совсем в другой жизни…

Присутствие лесного животного отвлекло Анжелу от этих мыслей.

Вот он. Лось.

Этот бородатый, рогатый конь с ногами оленя был огромным — гораздо больше, чем она предполагала.

Он чесал бок о морщинистую кору старого ясеня. Анжела решила подойти ближе.

Заметив чужака в своих владениях, лось, казалось, ничуть не встревожился — вид у него оставался неизменно благодушным. Такое спокойное создание не могло быть злым, сказала себе Анжела, разглядывая огромную гору мускулов на длинных крепких ногах, глубоко уходящих в снег.

Остановившись в нескольких метрах от лося, Анжела оценила истинный размах его рогов. Ничего похожего на рога оленей, которых она в детстве видела в зоопарке. Сам лось казался массивным нагромождением мягких бархатистых округлостей. Интересно, можно ли определить его возраст по короне рогов?.. Он выглядел одновременно величественным и смешным. Даже слегка глуповатым. Огромная отвислая нижняя губа придавала ему сходство с пожилым военным в отставке, ожидающим награды, стоически переносящим все тяготы жизни.

Еще три шага к новому норвежскому знакомцу… Ей хотелось его потрогать, как-нибудь его назвать…

Лось перестал тереться о дерево. Шкура его была в снегу, осыпавшемся с ветвей. Призвав на помощь воображение, можно было представить его себе верблюдом снежной пустыни, а Имира и Бальдра — туарегами. Все то же самое, только на юге, а не на севере. Не лучше ли жара, чем холод?

Лось фыркнул, из ноздрей его вырвались белые струйки. Челюсти задвигались. В сущности, это просто северная корова. Маленькие глаза смотрели на Анжелу без всякой враждебности. Наконец она все же решилась протянуть руку и погладить круглый влажный нос с широкими ноздрями, похожий на шар для боулинга.

Животное и человек смотрели друг на друга.

Взгляд лося не был бессмысленным. Анжела с трудом преодолела искушение прошептать что-нибудь ласкательное ему на ухо. Почему бы не забраться ему на спину и не помчаться через лес? Ей пришла в голову абсурдная мысль, что это шутка Бальдра: он принял облик животного, чтобы ее соблазнить. Люди, обладавшие способностью превращаться в животных, сохраняли человеческий взгляд и после метаморфозы.

Вдруг она почувствовала, что по телу лося пробежала дрожь. В следующую секунду он весь словно наэлектризовался, и Анжела отступила на шаг. В таком виде лось нравился ей даже больше — на длинных напряженных ногах, с вытянутой шеей, обращенным в сторону леса взглядом. Рога возвышалась над тревожно вскинутой головой, как древесная крона. Лось и был самым большим деревом в лесу.

Затем он бросил на Анжелу последний взгляд — как ей показалось, заговорщицкий, — развернулся и исчез за деревьями, взметнув за собой облако снежной пыли — такое густое, что Анжела смогла разглядеть лишь смутную гигантскую тень, мелькнувшую среди деревьев.

Анжела взволнованно прислушивалась к удаляющимся скачкам лося, гадая, что могло его напутать. Затем отогнала мелькнувшую ужасную мысль, убеждая себя в том, что такой зверь не мог стать охотничьей добычей.

Внезапно топот копыт послышался снова, совсем близко. Сердце Анжелы затрепетало. Звуки были немного другими — более частыми, более резкими. Она предчувствовала, что сейчас произойдет что-то серьезное.

На поляну выбежал северный олень.

По размерам он был меньше лося. На бегу он с силой раздвигал ветки, так что в гуще деревьев за его спиной остался широкий неровный проем. Покрытые сосульками ветки мелодично позванивали вслед оленю. Слышно было его громкое прерывистое дыхание. По бежевой шерсти струился пот.

Анжела инстинктивно прижалась к ясеню, как будто он мог ее защитить. Олень коротко взглянул на нее и тут же потерял к ней всякий интерес.

Он сильно наклонил голову, так что его рога зарылись в снег. Потом, повернув голову к лесу, глухо простонал и побежал в противоположном направлении. Затем снова остановился. Он дрожал всем телом, покрытым испариной страха. С рогов падали капли тающего снега.

Послышался треск сучьев, и на поляну выбежал Бальдр. Гигантскими прыжками он понесся к оленю.

Тот бросился бежать. Бальдр немного изменил направление движения — вместо того чтобы преследовать жертву по ее же следам, побежал параллельно ей.

После целого ряда убийств, совершенных рядом с ней, но не увиденных ею, сейчас Анжела была единственной зрительницей, которая из первого ряда могла наблюдать за еще одним. В голове ее промелькнула мысль, что оно будет не менее отвратительным, чем все предыдущие.

Анжела увидела руку Бальдра, выхватившего из-за пояса тяжелый молот.

Олень остановился и замер, заметив жест убийцы. Затем продолжил бег, уже с трудом передвигаясь на подкашивающихся ногах. Бальдр, не останавливаясь, вскинул молот и метнул его изо всех сил.

Молот пронесся через всю поляну.

Он с такой силой обрушился на голову оленя, что тот прокатился по снегу еще несколько метров.

Крепко обхватив морщинистый ствол ясеня, Анжела вскрикнула от ужаса, когда увидела Бальдра, склонившегося над жертвой с огромным ножом в руке, чтобы прикончить ее.

 

Глава 33

— Снег перестал, так что ты сможешь вернуться по нашим следам. Не беспокойся — если ты не найдешь дом, он сам тебя найдет.

С трудом скрывая отвращение, Анжела молча повернулась и отправилась в обратный путь, провожаемая сочувственным взглядом Бальдра.

Дыша хрипло, как загнанный зверь, с трудом передвигаясь на снегоступах, она пыталась отогнать ужасное видение красоты, уничтоженной варваром, крови, хлещущей на снег… Анжела убеждала себя, что все хорошо, что ее лось, живой и невредимый, молча сопровождает ее, скрываясь за стеной деревьев… Она продолжала размышлять: «Моя походка легче, чем в пятнадцать лет… Разве могла я предположить совсем недавно, когда садилась в самолет, что моя жизнь так переменится? Разве могла вообразить все, что со мной случится? Разве могла представить, что груз, который давил мне на плечи много лет, внезапно исчезнет? Что же составляло груз моих несчастий?..»

Не останавливаясь, не думая о дороге, которая ее вела, чувствуя, что все тело гудит от невероятной усталости, а кровь закипает при мысли о двух парах глаз и рук ее обоих викингов, Анжела наконец вышла к подножию небольшого пригорка, на котором стоял дом.

Она толкнула дверь и первым делом, словно уже давно к этому привыкла, разожгла в очаге огонь.

Анжела засмеялась от радости, а потом с жадностью принялась есть вяленое мясо, оставшееся на столе. Мысли беспорядочно перескакивали с одного на другое: «Я — хозяйка волшебного замка в заснеженном лесу. Господин Бальдр ушел на охоту. Мне нужно принарядиться к его возвращению. Но перед этим я пойду и проведаю наших зверей… Господи, все эти ужасы!.. Где сейчас те девушки, с которыми я прилетела в Норвегию?.. Моя авантюра закончилась там, где началась моя уверенность. Почему все мечты теряют свой волшебный привкус, как только осуществляются? Почему самое невероятное событие, осуществившись, становится самым что ни на есть заурядным? Когда-то мне хотелось знать, как так получается, что сначала нечто существует, потом перестает существовать. Эхо тех бесполезных вопросов преследует меня и по сей день… Я когда-нибудь повзрослею?»

Совершенно естественным образом всплыло воспоминание о сестре. Кристаль не покидала ее. Эта тень, которая ничуть не нуждалась в свете, неотступно следовала за ней по огромным заснеженным пространствам.

Горячее дыхание собак успокоило Анжелу. Их взгляды казались безразличными, но она чувствовала, что они реагируют на любое ее движение, на любое произнесенное шепотом ласковое слово. Согревшись в окружении мохнатых животных, сейчас она испытывала желание оказаться в объятиях Бальдра. Сбившись в кучу вокруг этой странной пришелицы, которую они уже признали за свою, хаски позволяли гладить и трепать себя, даже хватать поперек туловища, как покорные кошки в бесцеремонных детских руках. Возможно, они предвкушали пробежку. Под их дружелюбными взглядами Анжела совсем расслабилась и даже сказала себе, что, может быть, Кристаль никогда больше не покажется.

Анжела вдруг до такой степени ощутила жажду жизни, стремление использовать каждый из оставшихся дней на всю катушку, что подумала: теперь уже ничто не помешает ей повзрослеть. Стать твердой и решительной. Эта уверенность возникла по какой-то необъяснимой причине — точнее, даже без всяких видимых причин.

Она подумала: «Я глупа! Все во мне хрупко, словно кристалл. Школьный врач мне это постоянно повторял. Я думала, что он говорит о теле, но он опасался за мой внутренний мир. Никто и ничто не согреет меня, если я сама этого не сделаю. Кристаль умерла. Но я — я жива! В тот день, когда я увидела тебя мертвой, дорогая сестричка, я и сама как будто застыла навсегда… Утрата, боль… Я превратилась в сплошной поток слез. Я стала призраком Кристаль. И отец…»

Анжела встала, отчего собаки беспокойно завозились. Она прикрыла дверцу собачьей клети и пошла взглянуть, как себя чувствует Сонаргольт.

Она не смогла удержаться от смеха, перехватив недовольный косой взгляд кабана. Поистине он был чересчур темным пятном среди этого удивительного белого мира. Если собаки не нарушали окружающей гармонии, напротив, были ее частью, то огромный неуклюжий кабан находился с ней в явном противоречии. Он смотрел на Анжелу так, словно его раздражало ее присутствие.

«Да что же это такое, боже мой? — подумала Анжела, резко отворачиваясь. — Какое отношение имеет этот свин к той новой, сияющей жизни, которая меня ожидает?»

Завтра будет зимнее солнцестояние, а после него день начнет удлиняться. Свет вернется в мир. От этого и у нее прибавится сил. Здесь, как нигде, благодаря владычеству природы чувствовалась гармоничная связь физического и духовного начал. Чья душа с ней говорит? Хотя… каждый может слышать голос только своей души, не так ли?

«А что, если Кристаль — моя душа? Кто знает?.. Все взаимосвязано… Правое полушарие мозга управляет левой частью тела, и наоборот. Может быть, и весь мир устроен по такому принципу? Земля разделена на север и юг, человеческое тело — на левую и правую стороны… Что означает этот крест?.. Я потеряла свой север так легко… Эта асимметрия играет со мной злые шутки… Пересечения так естественны. В нас живет потребность слияния, стремление распахнуть объятия, чтобы с кем-то соединиться… Стать единым целым с кем-то — значит преодолеть свою асимметрию. Может быть, душа — это и есть такое единство? Иначе зачем двое должны стать одним? Кто моя вторая половинка? Бальдр Нежный или Имир Прекрасноволосый? Мы должны были встретиться, одержимые своими двойниками… Что, если Бальдр любит во мне Кристаль?.. А меня бросит здесь одну, на произвол великой зимы…»

Хозяин дома наконец вернулся, принеся вечер на подошвах своих сапог. Он нашел свою гостью сидящей за столом перед стопками книг. И он, и она выглядели одинаково усталыми.

Анжела с любопытством следила за каждым движением Бальдра. Очистив от снега освежеванную тушу оленя, он разрезал ее на куски. Натерев каждый кусок смесью трав, которую высыпал из старинной аптекарской банки в каменную ступку и тщательно растер, он принялся жарить мясо над очагом, изредка поливая его какой-то ароматной настойкой. Сидя на дальнем от очага конце стола, Анжела неотрывно смотрела на стальную решетку над огнем.

Наконец Бальдр вылил на куски мяса последние капли настойки, напоследок еще немного размяв готовящееся жаркое, поднял глаза и взглянул на Анжелу. Та улыбалась. Ее собственные щеки казались ей круглыми до неприличия. Мужчина и женщина обменялись жестокими заговорщицкими улыбками, словно наемные убийцы, чувствующие, как от совершенного злодеяния в них нарастает физическая тяга друг к другу.

Бальдр протянул Анжеле старинный рог для вина. Она слегка смочила губы в содержимом рога. Напиток был крепким и обжигающим.

Затем, указав на фотоаппарат, лежавший на подоконнике, Бальдр проговорил:

— Что-то ты про него совсем забыла.

Но в его взгляде не было осуждения.

— Фотографировать — это самое дурное свойство моей натуры.

— Не понимаю.

Взгляд Бальдра стал неподвижным. Ее взгляд — тоже. Хозяин дома продолжал стоять напротив нее, у противоположного конца стола. Бальдру недоставало лишь белого фартука мясника.

— Я стала фотографом только потому, что унаследовала это ремесло от отца. Это было так… естественно. За несколько предыдущих дней я сфотографировала слишком много мертвых… Теперь я знаю, что это занятие — не для меня. Я больше не хочу увековечивать людей в фотографиях…

— Ты…

— Моя сестра Кристаль и я, мы были двойняшки — выросли с отцом… После ее смерти…

Анжела остановилась, ожидая реакции Бальдра, но брат-близнец Имира казался бесстрастным.

— После этого я осталась с отцом одна. Мы были как два призрака в огромном доме. Два призрака, которые больше не могли друг друга любить.

Глаза Бальдра блеснули. Кажется, он был более взволнован, чем она предполагала. Анжела продолжала уже более твердо:

— Это отец нашел тело Кристаль. Когда я прибежала, он собирался ее фотографировать. Успел сделать всего один снимок… Этого я ему никогда не простила. Я возненавидела его. Я отплатила ему тем, что навязала ему свое присутствие. Лишенное всякой радости жизни. Все эти годы я была как живой труп рядом с ним. Да, мы были как два призрака…

На этот раз она сказала все. Дошла до самого конца. Бальдр был на грани слез. Чтобы заставить его тоже заговорить, она добавила:

— Твой брат был прав — у нас много общего. Он рассказывал мне о вашем… несчастном случае.

— Каком несчастном случае? — с изумлением и явным раздражением произнес Бальдр. — Имир тебе рассказал о каком-то несчастном случае?

— О пожаре… разве это не несчастный случай?

— А, пожар!..

Он тут же успокоился, обуздав уже зарождавшийся в нем гнев.

— И что именно он тебе рассказал?

Анжела испытала нерешительность, удивленная его недавней реакцией.

— Он говорил, что на Рождество…

— Да?..

Бальдр смотрел куда-то в пустоту. Анжела почувствовала, что и у нее к глазам подступают слезы.

— …вы устроили пожар…

— Не мы! Они!

— Что?!..

— Видишь ли, наши родители были монстры. Обычные монстры. Обычные, как тот мир, в котором ты жила… Мы вынуждены были жить с ними, приноравливаться к их безумию… В тот вечер, на Рождество, они напились. И попытались меня сжечь.

— Попытались… что?!

— Да, Анжела, ты хорошо расслышала. Они хотели сжечь ребенка, которого ненавидели и не могли больше выносить… Но огонь перекинулся на весь дом, и они оказались в ловушке. А я убежал вместе с Имиром. Я попросил брата спрятать меня, защитить от этого мира. Здесь, как видишь, я стал сильнее.

Теперь Анжела смотрела на Бальдра, как на самое чистое и невинное из всех земных существ. Так же как и она, он прошел через такие испытания, которые полностью преображают человека. Он казался ей восхитительным. Гораздо более желанным, чем Имир.

Воздух в доме пропитался чудесным запахом жареной оленины с печеной картошкой под соусом. Тело Анжелы отяжелело от такого сытного обеда, но она бы не отказалась от десерта. Поедая оленя, которого Бальдр убил собственными руками, она забавлялась мыслью о том, что и сама когда-нибудь пойдет викингу на ужин, здесь, в этой комнате, между очагом и библиотекой.

Она размышляла об Имире.

Она размышляла о своем предательстве.

Она не знала, что именно об этом думать.

Она разглядывала большую комнату. Представляла обоих братьев, сидящих рядом возле полок, заполненных книгами, оружием, рабочими инструментами и домашней утварью. Два существа, предназначенных судьбой для выживания в суровых условиях, две симметричные части одного целого, разделенные темным провалом могилы, в которую им предстояло опустить ее душу юной девушки…

От Бальдра исходили почти физически ощутимые волны желания, смешанные с ароматом жареного мяса. Насытившись, он аккуратно положил нож и вилку крест-накрест на изящную тарелку: кончик ножа, блестящий от жира, оказался на бедре выпуклого стеклянного ангелочка.

Бальдр ощутил теплое дуновение — словно легкий ветерок вырвался из его воображаемого мира и нежно коснулся лица.

Он представлял себе, что подставляет лицо солнцу. Этот образ действительно его согревал.

Он вспомнил голос деда, знавшего названия всех цветов, росших на обочинах тропинки, но запрещавшего ему с братом их рвать — «потому что лес нам не принадлежит».

«На другом конце стола, на другом поле она ждет, чтобы я стал ее цветком», — бессвязно думал викинг.

Сколько раз он и брат блуждали по лесу? Два воина, охраняющие границы, установленные патриархом… Сколько раз ему хотелось нарвать этих запретных цветов и разложить их вокруг тела брата, поверженного им в бою! Устроить торжественное погребение на лугу…

— О чем ты думаешь?

Деревья вновь превратились в стены дома, клеткой сомкнувшиеся вокруг них.

— Так, ни о чем особенном… детские воспоминания…

— Но это и есть самое важное.

— Воспоминания детства отличаются от других. Для них не существует временных рамок. Они — как панические вдохи и выдохи истинного времени, единственного времени в сердце метронома… Истинные воспоминания ни хороши и ни плохи…

Анжела протянула к нему руки, затем развела их в стороны для объятия.

Она и Бальдр должны быть вместе, чтобы обрести реальное существование… Момент настал.

Если руки мужчины не стремятся к захвату, значит, они парализованы. Но никогда еще Анжела не чувствовала столь крепких объятий. Ласки Бальдра приводили ее в состояние, близкое к одержимости. Гигант буквально пожирал ее. Тело Анжелы было настолько миниатюрным по сравнению с ним, что он мог вертеть ее, как куклу. Он словно пробовал ее на вкус, и ему это нравилось — он рычал и стонал от удовольствия. Скованная в движениях, она, тем не менее, тоже ощущала себя исследовательницей огромного тела этого мужчины.

Она думала: «Я не должна думать».

Но все равно думала: «Он мой любовник».

Язык Бальдра скользнул между ее грудей, поднялся выше и остановился у плеча. Затем возобновил движение снизу вверх, вдоль живота, подрагивая от возбуждения. Он неутомимо скользил по этому нежному, трепещущему пространству, лаская его и поглаживая. Он провел рукой между ее ног, еще усилив лихорадочный жар ее тела. Затем, обхватив одной рукой ее талию, а другой — затылок, приподнял ее и склонился к ее губам, целуя этот полураскрывшийся цветок.

Он снова застонал, на лице его появилось выражение, словно у ребенка, получившего вожделенный подарок и забывшего обо всем на свете. Он словно выпивал ее, причем каждый глоток был как последний.

Видение Ледяного Дворца, сверкающего застывшего водопада не покидало ее мысли. Руки Бальдра скользили вдоль ее спины, губы замерли, прижавшись к шее. Анжела чуть скосила глаза, наблюдая за отблесками пламени на стене.

Отвечая на его ласки, она представляла себя скульпторшей, которая шлифует, преобразует, доводит до совершенства созданный ею великолепный монумент. Затем Анжела обняла Бальдра так крепко, словно собиралась задушить. Они перекатывались друг через друга, не разжимая объятий и не размыкая губ, запечатанных божественной болью, — кольцо плоти в отблесках пламени…

Потом они взглянули друг на друга, освобожденные и счастливые.

Имир прижал губы к груди своей возлюбленной:

— Моя госпожа, моя женщина, моя королева…

Анжела снова впилась в его губы поцелуем. Слышалось лишь их прерывистое дыхание и потрескивание очага. Их тела были горячи от внутреннего жара. Анжела затаила дыхание, чувствуя стук сердца мужчины рядом со своим сердцем. Он снова застонал, чувствуя, как его пальцы погружаются в тайную реку. Анжела смотрела на него. Бальдр осторожно посадил ее к себе на колени. Ее пылающая щека коснулась его груди, равномерно вздымавшейся и опадавшей. Бальдр привстал на коленях, словно хотел, чтобы и он сам, и Анжела стали выше. Она почувствовала его мощные руки на своих бедрах. Чем сильнее она чувствовала вновь охватившее его желание, тем большее удовольствие испытывала.

На стене чья-то тень неумолимо надвигалась на тень Анжелы.

Божественный лось…

Бальдр отогнал мысль об охоте, о смертельном ударе, о жертвоприношении. Он весь обмяк, зная, что он сам — жертва. Он взглянул в лицо запрокинувшей голову Анжелы. Ее шея и грудь слегка порозовели. Ладони она положила ему на плечи.

Ее взгляд…

Смущаясь из-за того, что позволил себе расслабиться, Бальдр отвел глаза. Одна его рука ласкала ее грудь, другая поглаживала щеку. Затем он произнес двусложное слово, которого она не поняла:

— Фрейя…

Анжела притянула его к себе, с немой мольбой зарылась лицом в его волосы.

Бальдр уже ничего не видел, кроме огромного луга.

У Анжелы больше не было лица. Он гнался за своей мечтой по освещенной солнцем опушке леса. Деревья расступались, давая ему дорогу.

Прижавшись щекой к груди Бальдра, Анжела слушала стук его сердца. Ей казалось, что она даже слышит, как потрескивает его грудная клетка. Анжела по-прежнему не открывала глаза, чтобы подольше насладиться блаженным забытьём.

Она представляла в мыслях все случившееся. Страсть. Жесты. Дыхание любви. Огонь и надежду.

Неожиданно к ней пришло одно воспоминание из детства. В то лето ей с Кристаль было по восемь лет. С утра до ночи они лазили по приморским скалам, пока родители дремали на пляже под желтым зонтиком.

Будучи подчиненной в тандеме, Анжела не осмеливалась попросить Кристаль показать ей ракушки, которых та набирала полные горсти, потом очищала от водорослей и раскладывала на песке. На жаре створки ракушек постепенно раскрывались.

Вечером сестры бросали их обратно в море.

Однажды отец спросил, чего ради целый день собирать эти сокровища, если вечером с ними расстаешься.

Анжелу восхитил ответ Кристаль, которая просто сказала: «Ради красоты жеста».

…Ее рука осторожно погладила след ожога на бедре. С каждым днем это свидетельство встречи с Кристаль становилось все незаметнее.

Бальдр, пленник хрупких объятий своей богини, смотрел в потолок, черный, как беззвездное ночное небо. Потом перевел взгляд на ужасные длинные шрамы от ожогов у себя на ногах. Мыском ноги столкнул бревно в очаг, и вверх с треском взмыл целый сноп искр.

Анжела, крепче сжимая его плечи, смотрела, как сеется сверху мелкий огненный дождь. Потом обхватила Бальдра руками и ногами, словно собиралась вскарабкаться по нему, чувствуя вновь подступающую волну желания.

Его лицо изменилось. Длинные волосы рассыпались по доскам пола. Скулы, лоб, подбородок — все это была лишь мозаика теней. Анжела по-прежнему обнимала его, но сейчас он казался ей бесплотным, просвечивающим, как призрак. Вот и он тоже… Кажется, он даже перестал дышать. Анжела приложила ухо к его груди. Стук сердца не был слышен. Охваченная паникой, она воскликнула:

— Имир!

В его глазах вновь появился свет. Анжела отстранилась, смущенная своей оговоркой. Он мягко взглянул на нее:

— Как ты меня назвала?

— Бальдр… Извини. Это случайно вырвалось… Ты почти не дышал, и я испугалась. У меня было такое ощущение, что я потеряла вас обоих сразу.

Он провел рукой по ее лбу, погладил по волосам.

— А ты как меня назвал?.. Фрида?

— Фрейя…

Во взгляде Анжелы читался немой вопрос.

— Шестая богиня, самая почитаемая из всех… Она приносит мир и победу. Ей я молюсь чаще всего. Ее именем называют все, что красиво. Если ты согласишься стать моей Фрейей… тогда твое имя будут призывать, чтобы стать счастливыми в любви.

Анжела потерлась щекой о его шею, запустив пальцы в его волосы.

— Твои слезы станут каплями золота… Снаружи, откуда-то издалека, донесся страшный треск и грохот.

— Что это?

— Лед на озере… Зиме скоро конец.

 

Глава 34

Альбер не отвечал на стук, и Йохансен распорядился, чтобы дверь номера взломали.

Среди разбросанных в беспорядке вещей — этот внешних хаос, очевидно, отражал внутреннее смятение — злополучный французский тренер лежал одетым на неразобранной кровати, уткнувшись в мокрую от слез подушку. На ночном столике у изголовья стоял открытый зеленый флакончик, снятая белая крышечка валялась тут же. Однако Йохансен не верил в трагическую версию событий. Француз идиот, но не настолько же.

Инспектор подхватил его на руки, словно хрупкого старичка, и дотащил до ванной. Альбер без всякого сопротивления позволил освежить себя холодной водой.

Федерация мажореток решила отменить соревнования. Девушки разъезжались по домам. Вызвали Имира, чтобы он отвез их в аэропорт. Йохансен предложил Альберу подбросить его на своей машине. Со слезами на глазах француз сел в автомобиль, избегая смотреть на девушек, которые в полном молчании поднимались в автобус.

Шестьдесят с лишним километров вдоль фьорда — и самолет навсегда унесет выживших вместе с их общей тайной.

Из-за языкового барьера инспектор и его пассажир ехали молча, глядя прямо перед собой. Их взгляды упирались в тяжелый зад автобуса, покрытый снизу грязным снегом. Ощущение и у Йохансена, и у Альбера было такое, что они оба едут на похороны.

Йохансен с нетерпением думал о возвращении. Теперь, после всеобщего отъезда, его с Крагсетом основная работа только начинается. Объяснения случившимся ужасам по-прежнему нет. Руна, найденная в сумке Анжелы вместе с орудием убийства, символизировала кристалл. И что с того? Ознакомившись с соответствующей информацией из энциклопедии, Крагсет ограничился тем, что кивком поблагодарил помощника. Возможно, он уже раньше это знал. Начальники, они всегда знают больше тебя…

Заметив вытаращенные глаза и открытый рот Альбера, Йохансен удивленно повернулся к нему. Француз уставился прямо перед собой в ветровое стекло.

— Альбер?..

Йохансен взглянул на дорогу и понял, что вызвало такую реакцию его пассажира.

С автобусом творилось нечто странное. Что-то ритмично хлопало на уровне задних колес, и этот звук все усиливался. Йохансен вцепился обеими руками в руль и отпустил педаль газа. Альбер вскрикнул. Широкая каучуковая полоса протектора сорвалась с шины и покатилась по шоссе.

Огромный красный автобус накренился на одну сторону, потом на другую, утрачивая равновесие из-за расшатывающихся колес. Словно утка со сломанной лапой, он переваливался с боку на бок все сильнее и сильнее. Потом он замедлил ход, и его колеса со спущенными шинами углубились в снег.

Еще через пару секунд, не вписавшись в поворот, автобус проломил придорожное ограждение и заскользил вниз по склону.

Йохансену удалось выполнить аварийное торможение — в точности так, как учили на курсах экстремального вождения.

Неподвижно стоя перед широкой бороздой, тянувшейся по снегу за обезумевшим автобусом, Альбер и Йохансен, потрясенные, молча наблюдали за тяжелой красной рокочущей громадой, медленно ползущей вниз, выдирающей и ломающей на своем пути молодые ели.

И вот, словно в завершение сложной программы, автобус развернулся и проехал некоторое расстояние задом наперед.

«Бак справа…» — промелькнуло в мозгу Альбера.

Лишь небольшое возвышение отделяло автобус от заснеженного фьорда.

В следующий миг, налетев на него, автобус опрокинулся. Взрыв в глубинах металлической громады произошел даже раньше, чем она успела удариться о лед.

С высоты своих полутора метров Эли взглянула на Крагсета, стоявшего на пороге в подсобное помещение. Она всегда чтила иерархию, но сейчас ей подумалось, что комиссару придется встать на перевернутое хозяйственное ведро, чтобы обратиться к ней с вопросами.

Поскольку он явился к ней почти сразу же, как только она пришла в отель, Эли даже не успела надеть рабочий халат. Сейчас на ней была старая спортивная куртка на молнии, в которой она всегда отправлялась на работу, и Эли чувствовала себя неловко перед этим одетым с иголочки человеком. Но потом она сказала себе, что с его зрением он вряд ли разглядит пятна на куртке, и полностью сосредоточилась на предстоящем разговоре. Крагсет мягко спросил:

— Что ты сказала Бьорну такого, чего не говорила нам?

Этот вопрос, подобно другим необъяснимым вещам, привел уборщицу в замешательство. Но ведь у всего должно быть объяснение…

— Как вы узнали, что я ему звонила? — потрясение спросила она, мельком бросив взгляд на телефон, висевший на стене раздевалки.

Крагсет показал ей список телефонных вызовов из отеля:

— Это было нетрудно. В тот день ты единственная из всего персонала сюда заходила.

— Но я с ним так и не поговорила…

Крагсет пощелкал языком и сказал:

— Твой вызов длился больше минуты!

— Я оставила сообщение на автоответчике… Разве комиссар вам ничего не сказал?

Судя по усмешке Крагсета, он был удовлетворен и одновременно слегка раздражен. Затем он осторожными шажками, словно кот, вошел в комнату:

— Итак? Что ты ему сказала, чего не говорила раньше?

— Про катер…

— Какой катер?

— Катер Здоровяка, там, у причала.

— Какого здоровяка?

Про себя Эли подумала, что для Крагсета конечно же все мужчины — здоровяки.

— Имира, — объяснила она, едва удержавшись от улыбки при мысли о том, как выглядели бы эти двое мужчин рядом: нос комиссара уткнулся бы в пупок огромному водителю. — Я и раньше видела этот его аэроглиссер — не очень большой, примерно такой же есть у одного родственника мужа, они вместе на нем ездят охотиться на уток. Один раз и я на нем прокатилась — очень он быстрый. Ну и вот, в то утро, после… массовых убийств, я пришла на работу раньше всех и увидела этот катер у причала напротив отеля, чуть сбоку.

Комиссар нервно постукивал подошвами ботинок по полу. Запрокинув голову, он так пристально смотрел в потолок, словно искал несуществующую люстру.

Эли кашлянула, чтобы нарушить эту гнетущую тишину.

Крагсет резко поднял перед собой обе согнутые в локтях руки и щелкнул всеми десятью пальцами:

— Faen!

Висящий на стене телефон зазвонил.

— Мне подойти? — нерешительно спросила Эли.

Крагсет кивнул и протянул руку за трубкой.

Какое-то время он молча слушал. Эли наблюдала за его неподвижными зрачками за стеклами очков. Потом, побледнев, он без единого слова вернул ей трубку.

Машины спасательных служб вереницей тянулись вдоль фьорда, наполовину скрытого сумерками. Цепочка красно-белых огней заканчивалась коротким завитком вокруг батареи прожекторов, освещавших мощный подъемный кран буксира.

Крагсет, Йохансен и Альбер, замерзшие до дрожи, притопывали ногами, стоя на обочине шоссе у разрушенного ограждения, — его обломки уже полностью занесло снегом.

— Тела унесло течением! — со стоном сказал Йохансен.

— Не думаю, что получится отправить за ними водолазов, — проворчал Крагсет, глядя на огромную прорубь, образовавшуюся от падения автобуса и сейчас, когда подъемник вытащил его на берег, уже понемногу начинающую снова зарастать льдом.

Подъемный кран заскрипел, словно эхо их сожалений. Огромные крючья на конце троса ударялись о ледяные края проруби. Сидящий в кабине водитель склонился над рычагами, словно рыбак, пытающийся поймать морское чудовище. Черные клубы выхлопного газа обрушились на полицейских, укрывшихся за колесами размером с них самих. Рев двигателя заглушил их судорожный кашель. Выдвижные опоры подъемника, ушедшие глубоко в землю, задрожали.

Поднимаясь над водой, автобус отламывал огромные куски льда по краям проруби с такой же легкостью, словно это были плитки белого шоколада.

Наконец весь обгоревший каркас повис в воздухе, извергая из своих недр тысячи литров соленой воды. Крановщик мастерски орудовал рычагами. От усилий он откинулся на спинку сиденья, оттянув один из рычагов до предела. Автобус с грохотом опустился на берег.

Крагсет дал знак выключить мотор. Воцарилась тишина.

Все взгляды устремились на то, в чем с трудом можно было распознать останки мажореток. Несколько тел, наполовину обугленных, наполовину обледенелых, скорчились среди каркасов кресел. Водительское кресло было пусто, так же как и багажное отделение, дверцы которого, искореженные взрывом, раскачивались на ветру над темными провалами ячеек.

— Взрыв произошел в багажном отделении, — констатировал Йохансен.

— Оно слева? — удивился Альбер.

Пока все собравшиеся молча смотрели на металлический остов, освещенный прожекторами, Крагсет осторожно приблизился к кромке воды. Альбер и Йохансен следовали за ним.

— Итак, завершающая часть гекатомбы… на сей раз совершенно непредвиденная… — пробормотал комиссар упавшим голосом.

Он повернул голову к Альберу и пристально взглянул на него сквозь толстые линзы очков.

Несчастный француз не понял ни слова, но отреагировал жестом, показавшимся ему уместным: он медленно перекрестился.

 

Глава 35

Рыло кабана погрузилось в отбросы. Личинки забились во влажные ноздри. В полном восторге Сонаргольт ритмично двигал челюстями. Его зубы перемалывали мелкие камешки с такой же легкостью, как обугленные косточки. Толстый зад возбужденно подрагивал. Кабан был не слишком голоден, но хотел воздать должное заботе хозяина. Поставив обе передние полусогнутые ноги на край кормушки, он мотал головой от наслаждения. Закончив трапезу, он отошел от кормушки и, смешно взбрыкнув, мелкой рысью побежал вдоль загона. Словно козленок, он принялся неуклюже скакать от радости, топча грязное пространство своего владения со всей своей кабаньей мощью. Но поскольку он не привык тратить много усилий, то быстро утомился и упал в бурый снег. Лягая копытами по воздуху, он долго перекатывался с боку на бок. Наконец он поднялся. Мускулы его мощного тела подрагивали под влажной от пота и снега шкурой. Короткие клыки были покрыты слюной. Он громко всхрюкивал от притворной ярости, играя сам с собой, как в прежней дикой жизни, от которой у него остались лишь смутные воспоминания. Сейчас Сонаргольт совсем не походил на грозного мифического кабана, принадлежащего полубогу.

Проснувшись, Анжела обнаружила, что лежит под меховым покрывалом в одиночестве. Свернувшись клубком, она подумала, что мужчины всюду одинаковы — даже в глухих норвежских лесах.

Взглянув на мутный серый свет за окном, она задала себе тот же бесполезный вопрос, что и вчера: сколько времени? Как будто здесь и сейчас это могло иметь какое-то значение.

Скорее покинуть это ложе, пропитанное сентиментальными воспоминаниями… Где он? Ушел на охоту? Что у них у всех в голове?.. Скорей! Нужно уйти до его возвращения! Сможет ли она выдержать его взгляд? Сможет ли он взглянуть на нее?

Занимался новый день. Пробуждалась животная и растительная жизнь. Снег окружал этот мир ореолом таинственного зыбкого света.

Анжела решилась. Она встала, оделась, проверила фотоаппарат и отправилась в Ледяной Дворец, чтобы окончательно убедиться в реальности его существования.

Анжела была немало горда собой, отыскав верную дорогу самостоятельно. Все мышцы ее тела болели. Она повесила снегоступы на плечи и с этими деревянными крыльями, хлопающими при каждом ее шаге, вторглась в ледяное святилище.

На этот раз она прошла под сводом полупрозрачных колонн у застывшего водопада. Ей хотелось запечатлеть это зрелище, но в толстых рукавицах невозможно было управляться с фотоаппаратом. Закусив губы, она сдернула рукавицы. Пальцы мгновенно приклеились к металлическому корпусу.

От холода сработал спусковой механизм. Анжела ощутила механическую мощь крошечного стального монстра в ее руках, жаждущего поглощать свет.

Когда-то давно ей нравилось снимать. Неважно что. Фотоаппарат был словно третьей рукой, которая видела предмет, не касаясь его. Рукой с открытым глазом на ладони. Объектив был магическим кристаллом, сквозь который она видела окружающий мир таким, каким нельзя было его увидеть обычным зрением. Она показывала глубинную суть вещей за внешней оболочкой тем, у кого не было терпения, чтобы в них всматриваться. Каждый снимок был отражением этой изначальной сути.

Вспышка осветила ледяной интерьер дворца. И внезапно он утратил все свое очарование. Образ, увиденный в видоискатель и на мгновение после щелчка сохранившийся перед глазами, был совсем не таким, как раньше, — сейчас перед ней был застывший, парализованный мир. Анжела пыталась построить кадр как-то иначе, но каждый раз, взглянув в видоискатель, видела все то же самое: неподвижная вода, обреченная существовать в ледяной темнице. Ночь, сковавшая день, смотрела на нее угрожающими глазами из каждой льдинки.

Анжела опустила висевший на шее фотоаппарат и сунула онемевшие от холода руки в карманы. Она раздумывала, стоит ли ей в одиночестве заходить в святилище за водопадом.

Позади мощной ледяной колонны мелькнула какая-то смутная тень.

— Кристаль?..

«Я пришла ради нее. Я пришла, чтобы в последний раз с ней увидеться и проститься навсегда».

Ее сон наяву, тогда в сауне, повторялся снова. Значит, такие вещи возможны. Если зайти достаточно далеко. Если повернуться спиной ко всему привычному.

— Кристаль!..

Забыв об опасности, Анжела мелкими шажками продвигалась по замерзшему водному пространству. Скользя, она преодолела несколько последних метров и, смеясь, ухватилась за один из ледяных сталагмитов.

«Я схожу с ума», — подумала она, углубляясь в холодные внутренние покои.

Когда началась эта игра в прятки?..

Анфилады Дворца казались бесконечными. Анжела запыхалась, но ее глаза, привыкшие к полусумраку, без труда различали впереди тень — хотя та как будто не вела ее, а все сильнее запутывала.

— Кристаль! Подожди!

И вдруг Кристаль оказалась прямо перед ней.

На ней был сверкающий костюм мажоретки. Она смотрела на сестру нежно и слегка укоризненно. Она висела в воздухе, ноги ее были выпрямлены и напряжены. Она напоминала гигантскую сверкающую каплю, повисшую под сводом этого волшебного хрустального грота… Полусогнутые руки словно вскидывали невидимый жезл.

«Фея Динь-динь…».

Фея Динь-динь существует только в сказке, Анжела…

Силуэт Кристаль был окружен тысячами мелких, застывших во льду пузырьков воздуха. Это напомнило Анжеле красивую хрупкую безделушку из магазина Имира — стеклянный шар с украшением из золотой проволоки внутри, окруженным пузырьками.

«Не плачь! Это крокодиловы слезы!..»

Она сделала шаг вперед и оцепенела: у Кристаль не было лица. Вместо него зияла пустота. Это была иллюзия, созданная отблесками преломляющегося на ледяных гранях света.

«Господи, это же я! Все остальное — просто обман зрения…»

Она схватила фотоаппарат, наскоро выстроила кадр и, как всегда, сделала три снимка. Вспышки на миг освещали ледяные стены этого волшебного замка, лишенного теней, по которому бродил лишь ее собственный призрак…

Неконтролируемая дрожь поднималась от ступней ее ног. Земля под ногами дрожала? Грот собирался обрушиться, чтобы стать ее гробницей?.. И никто об этом не узнает… Нет, это дрожали ее собственные руки, плечи — все тело дрожало. Движимая инстинктом самосохранения, Анжела быстро зачехлила фотоаппарат, надела рукавицы и, вытянув руки перед собой, помчалась обратно — той же дорогой, что и пришла.

Ее сердце сжималось от ужаса, громкое прерывистое дыхание эхом отдавалось от сводов. Она бежала на гул водопада, становившийся все слышнее, пока наконец не выбралась на воздух.

Оказавшись снаружи, она надела снегоступы и повернулась спиной к Ледяному Дворцу, надеясь больше никогда туда не вернуться.

Отправленный Крагсетом во владения Имира, Йохансен толком не знал, с чего начать в этом деревянном лабиринте. Теория Альбера насчет резервуара в сгоревшем автобусе ничего не доказывала. Не оставалось никакого сомнения, что Здоровяк вывез француженку у них из-под носа. Итак, они сообщники? В чем? Инспектор чувствовал себя беспомощным. Ему не хватало начальника — какого бы то ни было. Куда, интересно, поехал сам Крагсет, отправив его сюда одного и не дав никаких точных указаний?..

Крагсет осторожно прикрыл за собой входную дверь. Как обычно, все жесты маленького человечка отличались необыкновенной точностью. Жизнь в расплывчатом мире требовала от него постоянного внимания.

То, что Бьорн никак не отреагировал на долгие звонки в дверь, было не слишком удивительно. Крагсет подозревал, что найдет этого пьяницу в его излюбленном состоянии. Но едва лишь он сделал несколько шагов по холлу, как почуял неладное. Невозможно было объяснить это с рациональной точки зрения, но он сознавал, что в доме что-то не так. Царивший кругом беспорядок совсем не сочетался с гнетущей тишиной.

Крагсет поправил очки на своем похожем на старую увядшую морковь носу, это не улучшало видения, но служило признаком того, что он приступил к очередному расследованию.

На полу громоздились распотрошенные папки с делами и отдельные бумаги, свидетельствуя о долгих лихорадочных поисках. Видимо, они принесли свои плоды: часть папок осталась нетронутой. Он опять пришел слишком поздно…

Привлеченный мигающим красным глазком автоответчика, комиссар нажал кнопку и выругался, услышав уже знакомое сообщение Эли. Он подтянул к себе аппарат и убедился, что время звонка совпадает с тем, которое было указано в списке звонков из отеля. После этого никто больше Бьорну не звонил. Если комиссар не ответил на тот звонок, значит, он так и не появился дома. Куда же он подевался? На кухне оказалось несколько непочатых бутылок со спиртным.

— Бьорн!.. Комиссар Бьорн!

Крагсет осознал, что не позвал Бьорна раньше, когда вошел: инстинкт подсказывал ему, что дом пуст. Может быть, стоит вызвать подкрепление?.. Крагсет машинально протянул руку к отсутствующей кобуре. Он никогда не носил оружия — для него оно было слишком тяжелым, перекашивало его тело на один бок и портило вид идеально сидящих костюмов. Кроме того, он вряд ли смог бы попасть даже в лося, стоящего перед ним в узком коридоре.

Крагсет присел на краю софы и просмотрел все оставшиеся папки. Быстро пробегая подносимые к самым глазам листки, он бормотал проклятия, все менее и менее слышные.

Бьорн привез сюда все отчеты о многолетней давности пожаре в магазине фарфора. Его рукой были тщательно подчеркнуты строчки, касавшиеся близнецов: яркие следы фломастера облегчали поиск нужных сведений. На фотографии в газетной вырезке, датированной днем пожара, Имир, чье лицо было все в слезах и копоти, с ненавистью смотрел в объектив.

Сложенный листок, засунутый под пустую бутылку из-под пива, привлек внимание Крагсета. В центре листка было написано имя Анжелы, от которого в разные стороны отходили стрелки к другим именам, связанным между собой или стоящим отдельно. Крупными буквами были написаны имена Имира и Бальдра.

Итак. Бьорн раньше всех напал на след француженки фотографа.

Крагсет поднял вверх коротенькие руки, словно умоляя бога-покровителя копов прийти к нему на помощь. Но ответом ему была та же давящая тишина, еще усугубленная невероятной жарой. Крагсет обрушил кулаки на низкий журнальный столик. Один кулак пришелся по старому глянцевому каталогу товаров. На пыльной обложке еще остались следы пальцев Бьорна. Подпрыгивая от нетерпения на кожаном диване, Крагсет пролистал каталог и, обнаружив вырванную страницу, в ярости подскочил к телефону.

Несмотря на хрупкое телосложение, Йохансен чувствовал себя в бывшем магазине безделушек как слон в посудной лавке. Услышав телефонный звонок, он вздрогнул и чуть не свалился с приставной лестницы, стоя на которой осматривал затянутые паутиной полки. Потеряв равновесие, он схватился за этажерку, заставленную посудой. Звон разбитого стекла преследовал его, пока он бежал по лабиринту полуразрушенных комнат к телефону, продолжавшему настойчиво звонить.

Возбужденный голос Крагсета приказал ему немедленно раздобыть каталог товаров.

— Страница шестьдесят три, Йохансен! Что там у нас на шестьдесят третьей странице?

Инспектор принялся лихорадочно обшаривать все углы, пока не нашел стопку старых каталогов. Схватив один из них, он галопом прискакал обратно к телефону и, зажав трубку между ухом и плечом, стал перелистывать страницы.

— Нашел! Одну минуту, комиссар…

— Ну-ну, что там?

— Декоративные предметы… безделушки…

— Без… чего?

— Безделушки… Вазы, украшения, запаянные в стекло… в общем, изделия из стекла, чтобы радовать глаз…

— И больше ничего?

— Нет…

— Ты уверен?

— Абсолютно.

— А текст? Там что-нибудь написано? Что-то вроде аннотации к каждому товару? Есть что-нибудь в этом роде?

— Нет, шеф. К сожалению.

— Это точно шестьдесят третья страница?

— Да.

— А на обратной стороне что?

— О, вот здесь как раз описания товаров, с указанием цен. Комиссар?..

Но Крагсет уже отосоединился.

Досадуя на себя за то, что не смог оказаться полезным, Йохансен нервно пригладил усы. Затем, как выгнанный с урока школьник, медленно вышел из комнаты, понурив голову.

Стоя посреди гостиной с прижатыми к груди папками, Крагсет не знал, что ему делать. Устроить широкомасштабный розыск? Ждать новостей от Бьорна? Капелька пота скользнула по его обвисшей щеке к верхней губе.

«Возьми себя в руки, Крагсет!»

Он слизал капельку пота кончиком языка. У нее был тот же неприятный привкус, что у затхлого, удушливого воздуха, который удивил его еще при входе.

Уже взявшись за ручку входной двери, он услышал характерное пощелкивание парового котла из подвала. Зачем, интересно, отапливать пустой дом? Вряд ли Бьорн может позволить себе лишние расходы, при его-то пенсии… По доброте душевной Крагсет задержался, поискал глазами термостат и удивленно поправил очки, чтобы убедиться, что глаза его не обманывают: стрелка зашкаливала далеко за красную отметку. Ну что ж, он сделает сегодня хоть одно полезное дело… Крагсет положил папки возле двери и начал спускаться в подвал.

Бьорн лежал там, у основания котла. Его лицо было таким же серым, как цементный пол. Вокруг его губ налипли остатки печеной картошки вперемешку с запекшейся кровью.

Охваченный ужасом, Крагсет поспешил к своему старому знакомому. Пальцы его коснулись яремной вены. Затем он прижал ухо к широкой груди Бьорна. Тот дышал — хотя и слабо, но равномерно. Это вселяло надежду.

На пределе сил Анжела выбралась на дорогу. Хотя на первый взгляд огромный лес казался ей лишенным каких-либо ориентиров, она шаг за шагом, продвигаясь от дерева к дереву, узнавала мелкие приметы, на которые обращала внимание по пути сюда: низкая, сильно изогнутая ветка, круглый заснеженный холмик, узкий проход между деревьями, по которому можно было передвигать снегоступы только друг за другом…

«Я чувствую себя как дома в этих лесных владениях, где ничто мне не принадлежит», — с удивлением подумала она.

Безмятежная, взбодренная приливом адреналина, она торопилась вернуться в свой дом. Она пыталась понять, что же заставляет ее ускориться, не заботясь о своем теле, обессиленном любовью и сегодняшней одинокой прогулкой.

Уже завидев дом, она неожиданно вспомнила: «Сегодня же твой день рождения! Они обещали устроить тебе сюрприз!»

За последним поворотом она рухнула от усталости.

И тут она услышала крики.

Анжела затаила дыхание. Она заметила, что ремни снегоступов, покрытые снегом, настолько задубели, что она вряд ли смогла бы их развязать.

Крики доносились из дома. Аккомпанементом им служил собачий лай. Один из псов лаял громче остальных. Он словно отвечал на голоса… двоих людей.

— Имир!..

Имир вернулся. Как и обещал. Ради нее. Рассказал ли ему брат о прошлой ночи, которую он и она провели вместе? Близнецы рассказывают друг другу обо всем… Сможет ли Имир простить ее?

Анжела с трудом брела по снегу. Снегоступы замедляли ее движение. Она узнала срывавшийся на крик голос Имира и более сдержанный голос Бальдра.

Один из братьев был в ярости, другой пытался успокоить близнеца.

Лихорадочно дергая ногами, Анжела в конце концов освободилась от снегоступов. Собаки замолчали, почуяв ее приближение. В доме что-то загрохотало. Анжела, все более встревоженная, почти бежала, слыша, как крики превращаются в вопли.

Все сцены ревности похожи. Чтобы понять, в чем дело, не обязательно знать язык.

Когда она огибала дом, собаки, поскуливая, столпились у деревянной стены. Сколл и Хати словно просили ее урезонить сорящихся человеческих самцов.

А что, если они поубивают друг друга из-за нее?..

Голоса тем временем стихли. Затем Анжела услышала стук шагов по наружной лестнице и, как ей показалось, различила какие-то тени, метнувшиеся к деревьям.

— Имир!.. Бальдр!..

Никто не ответил.

Входная дверь была распахнута. Внутри все указывало на недавнюю схватку. Опрокинутая мебель валялась вокруг очага. Приблизившись, Анжела увидела, что многие из книг Бальдра сожжены. Беспомощно опустившись на колени на краю мини-преисподней, Анжела невольно застонала, ломая руки.

Глухой, словно загробный голос Бальдра заставил ее вздрогнуть всем телом.

— Оставь их… Они больше не нужны.

Его лицо было все в поту, рубашка разорвана и покрыта пятнами крови. На груди виднелся длинный порез. Бальдр был так же невероятно бледен, как Имир, когда она в последний раз видела его за рулем внедорожника.

— Он уехал? — все же решилась она спросить.

Бальдр поднял опрокинутый стол и тяжело опустился на скамью:

— Он не смог принять… Но это не важно. Он вернется. Он всегда возвращается. Вот увидишь. Прозвище его обязывает…

— Прозвище?

Несмотря на его безразличный вид, Анжела поняла, что он ждет расспросов.

— Имир — это прозвище?

— Да, вроде того. Когда мы были подростками, у нас были имена для игр… Древние называли этим именем двойственное существо, гермафродита…

— Древние… кто?

— Наши предки…

На этот раз Анжела промолчала. Торжественным и одновременно мягким тоном Бальдр продолжал:

— Когда холодные облака водяного тумана столкнулись с облаками жара, из крупинок инея возникло первое живое существо — Имир. Пока он спал, из его испарины родились мужчина и женщина. Потом Один и его братья убили Имира и из его тела создали мир. Его растекшаяся кровь затопила все. Первая раса — гиганты — исчезла…

— Похоже на вымирание динозавров…

— Для меня Имир — это облако, возникшее в результате Большого взрыва… Сгусток во Вселенной… Вот почему он не боится умирать. Как я говорил, он всегда возвращается.

— А ты?

— Имир и я — это в некотором смысле одно и то же.

— А твое прозвище?

— Смерть — всего лишь переход… Сказано, что после своей трагической гибели, после сумерек богов Бальдр возродится в преображенном мире.

— Да, теперь я лучше понимаю…

— Ты нас понимаешь?.. Ты уверена?..

Встречала ли она у кого-нибудь еще такой загадочный взгляд? Бальдр сделал ей знак сесть. Наконец-то его лицо озарилось слабой улыбкой. Анжела подошла и села на скамью, хотя все же на некотором расстоянии от него. В окно ударяли порывы ветра, налетавшие со стороны громадного леса.

— Не будь такой грустной, Анжела. Я и брат с детства жили как кошка с собакой… У моего брата слишком много ярости в душе. Он плохо ее контролирует. И особенно с тех пор… как появилась ты.

Анжела смущенно отвернулась. Ей хотелось бежать за Имиром, вернуть его — чтобы насладиться счастьем обнимать их обоих, слушать стук сердца у каждой своей ладони… Две полусферы совершенного замкнутого мира…

— Мой брат — добрый человек. Посмотри, что он тебе привез.

Бальдр наклонился и достал из-под скамьи какой-то круглый предмет, обернутый плотной блестящей бумагой.

— Держи, это тебе. С днем рождения!

И положил подарок перед ней на стол.

Растроганная, Анжела принялась разворачивать тяжелый таинственный предмет. Бумага хрустела под ее пальцами. Бальдр встал, чтобы принести вино и два бокала. Ожидая реакции Анжелы, он остановился по другую сторону очага, держа бутылку и бокалы на весу.

— Меня восхищает, когда мужчина помнит о таких вещах!

Имир не забыл, как ей понравилось это стеклянное украшение…

Анжела подняла тяжелый стеклянный шар, с узорным переплетением тонких золотистых проволочек внутри, в котором застряли крошечные пузырьки воздуха.

— Как красиво!.. Это действительно золото?

Голос Бальдра опять стал солнечным, когда он ответил:

— Может быть… Блеск золота отгоняет ночные кошмары.

Анжела подумала об одной фотографии, сделанной украдкой. Эфемерное видение, пойманное и заключенное в вечности… Далекое воспоминание из лицейских времен. Класс естественных наук. Модель молекулы в плексигласовом шаре.

«Мы состоим из таких красивых вещей!» — в восторге подумала тогда она.

Бальдр по-прежнему стоял не шелохнувшись, наблюдая за ней с другой стороны умирающего пламени. Анжела подняла шар к свету и слегка повернула. В тот же миг ей стал ясен смысл узора: это были два золотых треугольника, впаянные в магический кристалл… Поверх крыльев Золотой бабочки, поверх пламени глаза Анжелы встретились с пылающими глазами викинга.

 

Глава 36

Доктор в изумлении рассматривал рентгеновские снимки черепной коробки, в которых только он и мог разобраться.

— Вы уверены?

— Да, комиссар, это невероятно, но рентгеновский аппарат ошибиться не может. Ваш коллега — настоящий колосс!

— Скоро он сможет говорить?

— Ну, поскольку у него сломана челюсть, боюсь, что нет.

— Спасибо, доктор.

Доктор вышел, оставив Крагсета наедине с Бьорном, лежавшим в отдельной палате, по-прежнему без сознания. Маленький человечек сидел на краю кресла у изголовья кровати, вцепившись обеими руками в подлокотники.

«Очнись… Очнись… Очнись…»

Даже с такого близкого расстояния Крагсет не мог четко разглядеть лица Бьорна, напоминавшего лицо мумии. Все остальное выглядело еще более смутно: опутанное проводами тело комиссара казалось гибридом человека и Франкенштейна.

Дверь приоткрылась, и на цыпочках вошел Йохансен.

— Ты бы лучше пошумел, — проворчал Крагсет, — глядишь, он бы очнулся.

— Вы так думаете, шеф?

Вместо ответа Крагсет нетерпеливо поерзал в кресле. Йохансен несколько минут просидел молча. Из-за угнетенного вида начальника у инспектора создалось мрачное впечатление, что они бодрствуют у ложа мертвеца. К счастью, регулярное попискивание аппаратуры, словно жизненный метроном, свидетельствовало о том, что Бьорн жив.

— Альбер был прав. У нас пока нет доказательств, что взрыв автобуса был предумышленным, но зато мы обнаружили, что шины были проколоты ножом.

— Ножом?

— С зазубренным лезвием.

— Хм… Охотник?

— Или ныряльщик…

Крагсет не разглядел лукавого выражения на лице подчиненного, но изменившийся тембр голоса его заинтересовал.

— Ныряльщик, говоришь?

— Я навел справки у единственного поставщика снаряжения для подводного плавания. Угадайте, кто был его последним заказчиком?

— Так-так… Он приобрел гипотермический комбинезон?

— И вот еще что. Когда мы проверяли документы на автобус, нас ждал еще один сюрприз. Так сказать, вишенка на торте. У Здоровяка, оказывается, есть еще и автомобиль. «Ренджровер».

Крагсет соскочил с кресла и вплотную приблизился к кровати.

— Ты ведь это знал, не так ли? Ты знал, что это его рук дело! А если не знал, то догадывался, как обычно.

Йохансен с опаской покосился на дверь. Если кто-нибудь сейчас войдет, то увидит комиссара, который трясет как грушу своего коллегу, чудом избежавшего смерти…

— Успокойтесь, шеф.

Крагсет отошел от кровати и начал рыться в шкафчике с вещами Бьорна.

— Шеф… Это не очень…

— Не очень что?

Крагсет внезапно застыл. Обе его руки так и оставались в карманах куртки Бьорна. Потом на физиономии старшего комиссара отразилось торжество, и он выхватил из кармана смятую журнальную страницу. Он снова подошел к кровати и, развернув страницу поверх простыни, уткнулся носом в фотографии. Потом, чертыхнувшись, перевел глаза на помощника:

— Ну и что это, Йохансен?

— Шестьдесят третья страница…

— Да, но вот это? Говори, что ты видишь?

Йохансен приблизился и увидел, что палец Крагсета упирается в одну из фотографий.

Два золотых треугольника в стеклянном шаре ни о чем ему не сказали, но подпись была красноречива: Dengyllensommerfug. Золотая бабочка.

Странный туман, шепчущиеся голоса, пощелкивание, осторожно открываемые двери… Бьорн поднимался из глубин забытья, пробивая густые облака, застилавшие сознание. Ни верха, ни низа словно не существовало… Вернуться. Вернуться.

Мысль о монстре всплыла у него в голове.

«Монстр нас защищает. Хранитель мира, он поддерживает его целостность и порядок».

Приборы вокруг фиксировали мельчайшие движения, происходящие внутри его организма, но он пока об этом не знал. Он слышал голоса — но чьи? Голоса что-то ему говорили… Наконец он смог открыть глаза. Больничная палата и его бывшие коллеги, крайне возбужденные, кажется, спорящие… Стон Бьорна заставил их мгновенно замолчать.

Вызванные Йохансеном врачи были вынуждены признать, что, хотя их пациент вернулся из очень дальнего далека, вернулся он в здравом уме и невероятно энергичным.

Крагсет дрожал от нетерпения. Не в силах удержаться, он забрасывал Бьорна вопросами. Лица двух коллег, которые Бьорн видел между быстро двигающимися руками врачей, то и дело поворачивались друг к другу с выразительными гримасами. Затем Йохансен додумался принести из холла paper-board, и под руководством инспектора началась увлекательная игра «Вопросы и ответы в картинках».

Однако никаких четких выводов в ходе разгадки ребуса сделать так и не удалось. Самую важную информацию Бьорну никак не удавалось сообщить, и это приводило его в отчаяние. Анжела… Берген… суровая интернатская директриса… хрупкий доктор, блуждающий в склеротических сумерках… Лица и события всплывали в его памяти, но он не мог вспомнить последних слов доктора Исаксена. Дубинка, обрушенная на его голову, выбила из памяти некоторые детали…

— Имир наверняка поехал на север! Надо его задержать! — воскликнул Йохансен.

— Не пори горячку, — недовольно заметил Крагсет. Он видел, что подчиненный с трудом держит себя в руках.

— Эли видела его аэроглиссер на причале у отеля в ночь «большой стирки». Бьорн утверждал, что ему хватило бы времени на все, включая дорогу во Фредрикстад и обратно.

— Да.

— Имир сам вывел из строя свой автобус, а потом спасся с помощью гидрокостюма, который надел под обычную одежду. Это же вполне очевидные факты! Разве нет?

— Я с тобой вполне согласен, Йохансен… Так что же, наш Здоровяк — самый страшный убийца, какого только знала Норвегия?..

— Нужно найти Имира, комиссар! Нужно найти Имира…

Превозмогая боль в сломанной челюсти, Бьорн собрал все силы и произнес одно-единственное слово, больше похожее на стон. Но коллеги сразу его поняли.

— Анжела, да, — повторил Крагсет, — Анжела… Нужно найти Анжелу. Бедная девочка… Из твоих записок следует, что она потеряла сестру-двойняшку. И в прошлом была мажореткой. Близнецы, Анжела… повторяющаяся история с двойниками.

Бьорн слабо кивнул.

— Этой несчастной девушке никогда бы не стоило встречаться с Имиром.

Затем Крагсет наклонился к самому лицу Бьорна, чтобы быть уверенным, что тот подтвердит его соображение:

— Эти руны… все эти шуточки… Какое-то эхо событий детства? Мажоретки… их блестящие костюмы… Имир хотел спрятаться за этими костюмами?

При этих словах Бьорн вздрогнул всем телом.

Итак, они были на верном пути.

Осененный внезапной догадкой, Йохансен вскинул руку с фломастером. Он писал и в то же время произносил:

— А что, если… брат Имира выжил? А что, если… оба близнеца уцелели после пожара?!

— Вот это уже лучше, — удовлетворенно сказал Крагсет, заметив, что в глазах Бьорна при этих словах блеснуло одобрение. — Знать бы еще, кто именно из братьев выжил?

 

Глава 37

День зимнего солнцестояния почти не отличался от ночи. Анжела мрачно думала: «Это твой день рождения. Ты повзрослела, но что толку — ты по-прежнему не более свободна, чем эта бабочка в стеклянном шаре!..»

Каждый раз, когда она переходила к перегородке, отделяющей жилую комнату от загона для собак, те начинали ворчать. Она помогла Бальдру навести порядок в доме. Говорили они мало. Анжела не решалась затрагивать темы Золотой бабочки, ссоры двух братьев, подаренного ей украшения, которое само по себе проясняло какие-то вещи, но именно поэтому они становились еще более ужасающими. Каждая из ее мыслей была омыта волнами страха, поднимающимися из недавнего прошлого. Чем больше она пыталась их отогнать, тем сильнее чувствовала, как мрачнеет хозяин дома. Она искоса наблюдала за ним: он передвигался на четвереньках по полу, разбирая книги, вытащенные из огня, и что-то бормотал. Его грубые руки охотника ласкали книжные переплеты. На нее он даже не смотрел. Он и она были словно два случайных любовника, встретившиеся в мотеле на краю света, которым наутро не о чем разговаривать. Наконец Анжела решилась ему сказать, что, может быть… может быть, ей пора возвращаться в город.

Бальдр повернул голову. Это была голова хищника, запертого в клетку без двери.

— Сейчас? Ты хочешь уехать сейчас? В канун Йоля?..

Непонятно было, чего больше в его голосе — гнева или разочарования.

Но затем он снова вернулся к своему занятию, ничего не добавив.

— Мне все равно пришлось бы когда-нибудь вернуться. У меня своя жизнь… там.

Бальдр обернулся, холодно сказав:

— Нет.

И, нагруженный книгами, тяжелыми шагами поднялся по лестнице наверх.

Анжела осталась стоять у окна, этакой женой моряка. Она не знала, стоит ли ждать возвращения Имира. Каждое дерево в фальшивой ночи казалось часовым на посту.

«Итак, это я. Я сама превратила себя в пленницу. Никакой музыки в этом доме… Ни одной фотографии. Щелкни его на память — и сваливай отсюда. Хватит! Будь хорошей девочкой. Сделай над собой усилие. Держись как ни в чем не бывало. Приготовь ему что-нибудь на обед».

И Анжела лихорадочно занялась готовкой, плывя наудачу в море приправ, названий которых она не понимала.

Стоя у небольшой старинной печи, Анжела в последний раз помешала кушанье, которым она намеревалась ублажить своего дикаря. Это блюдо без названия состояло из всего, что попалось ей под руку. Потом Анжела взяла наугад небольшой горшочек с приправами и щедро посыпала угощение. Выглядело оно не слишком аппетитно.

Наконец она услышала поскрипывание древних ступенек. Спустился Бальдр — сгорбленный, осунувшийся, с потухшими глазами, — на него было страшно смотреть. Даже волосы его, казалось, потемнели. Он приблизился неверными шагами, тяжело дыша.

— Вот, я сделала что могла… По-простому…

Оставалось надеяться, что этому огру будет не до кулинарных тонкостей. Анжела уговаривала себя, что не так уж все и плохо, но так и не смогла притронуться к кушанью в своей тарелке, потрясенная ужасным видом гиганта, расправляющегося со своей порцией.

Анжеле хотелось заткнуть уши — так сильно Бальдр чавкал. Его зубы с легкостью перемалывали мясо и овощи. Только ли голод выманил его из убежища наверху? Ей удалось перехватить его взгляд, и она прочитала там глубокую печаль, смешанную с неким вызовом или, может быть, упреком.

Наконец Анжела решила попробовать свою стряпню. Но едва она положила в рот маленький кусочек мяса, приправы буквально обожгли ей язык. Она тут же выплюнула кусочек обратно в тарелку. Бальдр с презрением взглянул на нее и тут же положил себе щедрую порцию добавки. Но это ведь совершенно несъедобно! Должно быть, у него стальное нёбо…

Анжела почти бегом бросилась к умывальнику, чтобы выпить холодной воды, и тут ей в голову пришла совершенно неправдоподобная мысль. Дрожа, она молилась о том, чтобы он ни о чем не догадался по ее лицу.

«Счастливая идиотка! Заметит или нет — ну и что это меняет? Ты здесь. Он здесь. Вы одни в огромном лесу. А может быть, он тоже потерял вкус еще в детстве… Но если то, о чем ты подозреваешь, правда, то остается только выяснить, под каким соусом он тебя съест».

Стоя спиной к столу, она взяла два бокала и початую бутылку и разлила вино по бокалам. В один из них она незаметно насыпала соли.

Некоторое время гигант даже не обращал внимания на поставленный перед ним бокал. Анжела прилагала огромные усилия, чтобы не наблюдать за Бальдром слишком пристально. Не опускать глаза. И не смотреть на крошечную крупицу соли, прилипшую к стеклянной стенке бокала…

Насытившись, Бальдр оттолкнул тарелку и грузно поднялся из-за стола. С чего-то ему взбрело в голову сильнее разжечь огонь в очаге. Бальдр начал сталкивать в углубление бревна, подкатывая их к краю мыском ноги. Анжела чувствовала, что нервы у нее на пределе. От вина кровь прилила к щекам. Не зная, какую манеру поведения лучше избрать, она села на скамью спиной к стене, наблюдая за варваром, который непрерывно расхаживал от очага к окну, словно высматривал кого-то или что-то в полусумраке ночи-дня.

«Чего он ждет? — думала она. — На что надеется? Догадался он, что я догадалась?..»

Внезапно он схватил свой бокал и осушил его одним глотком, кажется совершенно не ощутив вкуса соли. Затем устремил лихорадочный взгляд на Анжелу.

«Он зовет меня на помощь? Или сейчас набросится на меня и швырнет в огонь?»

Чтобы создать иллюзию, что она ничего не замечает, Анжела едва слышно спросила:

— Так что? Ты отвезешь меня завтра в город?

Вместо ответа гигант огромным прыжком перемахнул очаг и очутился перед Анжелой. В его волосах запутались искры. Пол содрогнулся от его прыжка. Анжела даже не смогла закричать — она окаменела от ужаса.

Бальдр протянул к ней руку. В этом жесте не было ничего угрожающего. Раскрытая громадная ладонь. И вот она снова сомкнулась: гигант схватил Анжелу за волосы.

Не выпуская ее, он развернулся, отчего ее шея изогнулась. Анжела пришла в ужас. Сейчас он сломает ей шею, как сухую ветку… Она выбросила руки вперед, чтобы смягчить падение, но он уже сделал еще один шаг. Анжела потеряла равновесие и неловко упала на пол.

Бальдр тащил ее, как мешок с мусором. Анжела попыталась перевернуться на спину, чтобы не удариться лицом об пол. Она хотела вцепиться в ножки стола, у раскаленной кромки очага. Она цеплялась за все, до чего могла дотянуться. Затылок адски болел, словно разламывался. Голова ударилась о подножие лестницы. Ее плечи, поясница, ноги — каждая часть тела ударялась о каждую ступеньку.

«Лестница! Лестница! Он тащит меня в свою комнату!»

Анжела завопила. Ответом ей было глухое, словно звериное, ворчание, в котором явственно различалась лишь ненависть. Ноги Анжелы ударились о верхнюю ступеньку. Викинг вместе со своей жертвой исчез в сумраке второго этажа.

 

Глава 38

Туризм возобновился. Клиенты приезжали, уезжали, отдыхали. Номера сияли чистотой. Слаженная работа персонала была почти незаметной.

Статус Эли в глазах ее коллег изменился. Теперь она была «та самая». Отныне для нее не было проблемой попросить отгул или самой выбрать для себя удобный график работы на неделю. Больше всего ей нравилось работать в ресторане. Она любила, чтобы все стояло на своих местах и блестело. Это было восхитительно. Здесь с ней уж точно не могло случиться ничего страшного.

К несчастью, маленький французик с обвисшими усиками остался в отеле и, судя по всему, не собирался в ближайшее время уезжать. Он бродил по коридорам бесшумно, как тень, словно боялся разбудить мертвых.

Сегодня он с самого утра обосновался в ресторане. Занимаясь своими делами, Эли испытывала раздражение всякий раз, как ей нужно было мимо него проходить. Он заговаривал с ней в той же беспокойной манере, что и все эти шриланкийцы, становящиеся словно одержимыми с наступлением весны.

Она принесла французу заказанную тартинку с сыром и семгой. Перед тем как поставить тарелку на стол, она машинально вытерла мокрое пятно на столешнице. Казалось, Альбер пристально рассматривает узоры на своих ладонях. Но потом Эли поняла, что он плачет.

Она со вздохом села за стол напротив него, подыскивая слова утешения на своем рудиментарном английском и одновременно подвигая к Альберу тарелку. Он всхлипнул:

— Sorry…

— How do you do, mister Albert?

— Not very well, thank you.

Урок английского, вводный курс…

Он впился зубами в тартинку.

— Albert, do you have some good news about commissaire Bjorn?

Альбер перестал жевать:

— Why?

— He's awake… You didn't know that?

Кажется, мозг француза соображал с лихорадочной скоростью.

— То есть?.. Бьорн очнулся? Up?

— Yes…

— Но тогда… если ему лучше… — пробормотал Альбер, машинально прожевывая кусочек семги, застрявший у него между зубами.

Он вскочил из-за стола и бегом устремился к выходу. Эли слегка удивилась, но решила отнестись к этому философски. Она пересела на место Альбера и доела тартинку, чтобы не выбрасывать.

Альбер обеими руками распахнул створки стеклянной больничной двери. Он говорил себе, что, если понадобится, найдет в себе силы пробежать все коридоры — но все-таки отыщет Бьорна. Из-за сильного акцента и волнения никто из персонала не мог понять английского языка Альбера.

Эхо многочисленных голосов, суета людей в белых халатах встревожили его. Наконец он влетел в палату Бьорна. Несколько врачей пытались связать пациента, которому удалось наглотаться морфия без их ведома. Бьорн мычал что-то неразборчивое сквозь повязку на сломанной челюсти.

При виде физиономии Альбера в глазах комиссара мелькнул проблеск узнавания. На столике у кровати лежала груда мифологических энциклопедий. Он пролистал одну из них и указал Альберу на одно короткое слово.

Альбер склонился над книгой и прочитал: «Йоль».

Ничего не понимая, он нерешительно выпрямился. Взгляд Бьорна был умоляющим.

Слушая лишь голос своего мужества, Альбер обернулся к группе врачей. Он выкрикивал какие-то беспорядочные приказы, и усики его гневно подрагивали. Результат последовал незамедлительно. Двое верзил в белых халатах набросились на него и бесцеремонно выставили за дверь. Ему ничего не оставалось, как срочно отправиться на поиски комиссара Крагсета.

Анжела дрожала. Все тело ломило так сильно, что она боялась пошевелиться.

После лестницы он протащил ее по коридору, потом швырнул в эту маленькую комнатушку без мебели. Несмотря на полумрак, Анжела заметила серо-стальной блеск его глаз и, разглядев их выражение, оцепенела от ужаса. Потом с криком принялась отбиваться, думая, что он собирается ею овладеть, но он лишь сорвал с нее одежду.

«Господи боже! Он разрубит меня на куски!»

Он расхохотался, как злой мальчишка, и, забрав ее одежду, захлопнул за собой дверь.

«Убежать? Но куда я пойду? Господи, я умру здесь, и даже не знаю как!»

Ветер завывал вокруг дома. Нагая, как новорожденная, Анжела уже ни о чем не думала, наблюдая за пляской теней на стене.

Вскоре она различила два голоса, поющих хором.

«Он вернулся!»

Она ползком добралась вдоль стены до двери, приложила ухо к замочной скважине.

Нет, все-таки голос был только один.

«Я знаю этот голос. Я знаю эту песню».

Она вспомнила об этом, так же как и обо всем, что ей рассказывал Бьорн. Когда она ехала в его «мерседесе», он напевал эту меланхоличную песенку. Но на этот раз песенка звучала по-французски:

Образ Бьорна, возникший в сознании, придал ей сил. Она взялась за дверную ручку, чтобы подняться на ноги.

«Когда он уходил, он просто захлопнул дверь. Не запер. Я могу выйти, если захочу».

Еще не до конца в это веря, она медленно открыла дверь. Теперь Анжела лучше слышала голос норвежца:

Песня Золотой бабочки… Ей показалось, что он был не один, потому что голос певца сопровождался музыкой.

Анжела на цыпочках прокралась по коридору к лестнице.

«Я могу убежать, если захочу. Я свободна. Собаки меня любят. Они меня увезут…»

По мере приближения голос казался ей все более печальным, почти душераздирающим. Невозможно было сказать, в мелодии ли дело, ритме слов или тембре, но эта простенькая песенка была до краев наполнена эмоциями. Регулярное постукивание, тоже ей знакомое, метрономом задавало темп.

Анжела осторожно заглянула сквозь приоткрытую дверь в комнату хозяина дома. Это была детская комната, безупречно прибранная. Комната маленькой девочки. Чья она? Неужели Имира?

Ссора двух братьев… она была всего лишь разыграна в лицах одним из них! Анжела проклинала себя за то, что оказалась такой идиоткой. Там, в комнате, был Имир. Имир, который еще в детстве утратил вкус… Имир, который пережил своего брата Бальдра. Имир, который выдал себя за собственного близнеца, чтобы легче было ее соблазнить. Бальдр мертв. Только один брат выжил. И обезумел от скорби.

Имир с обожженными ногами под короткой юбкой…

Остолбенев от изумления, Анжела продолжала наблюдать за самым абсурдным зрелищем во всей своей жизни: перед зеркальным шкафом стоял Имир, одетый в костюм мажоретки, невероятно тесный для него, и с яростью ударял в пол жезлом, отбивая ритм. Вместе со слезами по его лицу стекала тушь для ресниц.

Анжела не знала, смеяться или вопить от ужаса.

Пластинка остановилась.

Имир наблюдал за Анжелой в зеркало, не оборачиваясь. Кажется, он ничуть не был удивлен, увидев ее на пороге.

Ярость гиганта утонула в глубине ярко-голубых глаз.

Она видела его горящие безумием глаза — две пещеры, залитые светом. Один глаз был Имира. Другой — Бальдра.

От шагов гиганта затрясся весь дом. Его ступни целовали половицы. Анжела не шевелилась. Да и к чему шевелиться? Насилие от любимого мужчины столь желанно…

По каким-то тайным причинам, корни которых уходили в глубины сердца отчаявшегося близнеца, его трофеем была она.

Анжеле показалось, что она воочию увидела смерть. Та протянула к ней костлявые руки, чтобы забрать ее душу. Пустые глаза собирались ее поглотить.

Анжела отпрянула, словно испуганная лошадь. Как бы ей хотелось сейчас взвиться на дыбы и разбить уродливую маску ударами копыт! Но вместо этого она пятилась неверными шагами, загипнотизированная этой огромной неуклюжей мажореткой, которая размахивала перед ней руками.

«Мама! Папа! Спасите меня!»

Кто издал этот бесполезный вопль? Имир, Бальдр, Анжела, Кристаль?

Он нагнал ее на вершине лестницы.

Волосы Анжелы снова спутались в пальцах гиганта. Она почувствовала, как ее ступни заскользили по краю верхней ступеньки. Но вместо того чтобы попробовать удержаться, она выбрала свободное падение.

«Остерегайся падать с лестниц, ты можешь разбиться, как стекло…»

Имир не сможет собрать ее и склеить. Ему останется лишь множество сувениров из осколков стеклянной женщины…

Анжела покатилась по лестнице. Ее голова стукнулась о ступеньки — один раз, другой… Падать в пустоту. Падать в ночь. Тело ежесекундно обо что-то ударялось, но оставалось невредимым. Кости не ломались. Школьный врач был идиот…

Имир начал спускаться. Теперь он дышал спокойнее. Каждая ступенька приближала его к его добыче.

Анжела подняла голову. На его лице не было прежней огненной ярости — лишь ледяная уверенность. Окутанный сумраком, гигант приближался.

Теперь, когда Анжела приняла решение действовать, она смогла подняться. Она выпрямилась — невредимая, полная энергии, гораздо более сильная, чем ее сестра.

Монстр перепрыгнул последние ступеньки. Оказавшись почти вплотную рядом с ним, Анжела ощутила себя крошечной.

Он буквально обрушился на нее, сбив ее с ног.

Задыхаясь, Анжела вцепилась в край углубления в полу и подтянулась изо всех сил. Имир с удивлением почувствовал, как она выскальзывает у него из рук.

Она бросилась в провал очага.

В эту адскую бездну.

Холодный пепел мгновенно облепил ее с головы до ног. На мгновение Анжела подумала, что сейчас тоже рассыплется в прах, смешается с ним. Над ней появилось лицо Имира. В следующее мгновение он тоже спрыгнул и оказался рядом с ней. Анжела со стоном попятилась, по-прежнему оставаясь на четвереньках. Ее пальцы нащупали что-то среди пепла.

Он был весь перепачкан, но она благословила его — свой стеклянный шар.

Размахнувшись изо всех сил, она швырнула его в лицо Имира.

Гигант остановился, пошатнулся, согнулся пополам. Затем рухнул на колени. Со лба побежала струйка крови, заливая один глаз. Анжела, переместившись на противоположную сторону очага, с усилием поднялась на ноги, оцарапав спину о каменную стенку. Имир прижал обе ладони к стенке по обе стороны от Анжелы, потом сунул руку под одежду мажоретки, выхватил уже знакомый Анжеле молот и занес его над ее головой.

Молот был как раз над серединой ее лба. Анжела с легкостью могла вычислить траекторию его движения. Во взгляде Имира что-то дрогнуло. И рука ужасной мажоретки дрогнула тоже.

Они вдвоем были в адской бездне. Они заменили собой языки пламени. Они готовы были убить друг друга.

«Поговори с ним!» — прошептала ей Кристаль.

Анжела вновь изобразила взгляд влюбленной женщины. Она пыталась расшифровать выражение глаз Имира. Хотя бы одного…

— Имир! Йоль! Сегодня же Йоль!..

Побелевшие костяшки пальцев, сжимавших рукоять молота, обрели свой обычный цвет.

— Имир! Ты мне обещал!

Он осторожно положил молот на бортик углубления:

— Да… Йоль…

— Ты мне обещал!.. — прорыдала Анжела. — Йоль!..

— Йоль — это не обещание, Анжела. Ты — наше обещание.

Он взял обнаженную женщину на руки и, упершись коленом в каменный бортик, рывком выбрался наверх вместе с ней.

Невозможно было представить себе ситуацию, в которой мужчина обладал бы большей полнотой власти над женщиной.

Когда он снова нес ее по лестнице наверх, она спросила:

— А что бывает на Йоль?

— Дикая охота. Она начнется сейчас.

 

Глава 39

Над Осло разразилась снежная буря. Она двигалась к северу. Вертолет поднялся в воздух без разрешения и теперь опасно раскачивался от мощных порывов ветра. Но дежурный пилот вынужден был уступить требованиям комиссара Крагсета. Маленький человечек грозил ему всеми карами, если тот срочно не доставит комиссара и его спутников в Моркволл.

При ясной погоде перелет занял бы не больше получаса. Но в таких условиях, как сейчас, нельзя было ничего предполагать заранее. Не было никакой уверенности в том, что им не придется повернуть обратно.

Разношерстная компания пассажиров хваталась за все, до чего могла дотянуться. Бьорн сидел между Йохансеном и Альбером на самом удобном месте, упираясь ногами в ящик со спасательными жилетами. Крагсет занял место второго пилота. Он ничего перед собой не видел, но маршрут был четко отпечатан у него в голове.

Моркволл был родным городом деда близнецов. Нотариус подтвердил, что в собственности Имира до сих пор находится дом его предка. Наверняка это и было его тайное убежище. Расстояние до него по времени совпадало с отлучками Здоровяка.

Вертолет, рассекая белые завихрения, с ревом взлетел в черное небо и взял курс на Моркволл, двигаясь вдоль границы фьорда.

Йохансен был погружен в чтение объемистого тома мифологической энциклопедии, который он позаботился захватить с собой. Он читал и перечитывал одну и ту же главу. Бьорн смотрел на него почти отеческим взглядом. Дозы морфия произвели свой эффект. Ему удалось даже невнятно произнести:

— Прочти вслух!

Пытаясь заглушить рев моторов, Йохансен отрывисто выкрикивал:

— Точная дата неизвестна!.. Среди зимы!.. Просили богов… чтобы год выдался спокойным и изобильным!.. Этот праздник — что-то вроде нашего Рождества… Приносили в жертву кабана, Сонаглота… то есть Сонаргольта!.. В ночь, когда была буря!.. Ночь Дикой охоты! Солнечные воины, приемные сыновья Одина!.. Они как будто хотели приблизиться к живым!..

Йохансен замолчал и покосился на Альбера, словно раздумывая, стоит ли читать дальше. Француз, напряженный, как тетива лука, разумеется, ничего не понимал, но явно подозревал самое худшее.

— Йоль — это праздник света! — снова закричал Йохансен. — Момент перехода между двумя жизненными циклами, когда реальность становится общей для них! Совершается жертвоприношение!.. Смерть… смерть привлечена светом, зарождающимся в сердце ночи…

Анжела в недоумении смотрела на огромный раскрытый чемодан — она не понимала, зачем Имир показал его ей. Все костюмы мажореток были здесь. Гигант утратил всякую агрессивность. Словно торговец поношенной одеждой, пытающийся продать свое тряпье, он кивком указал ей на чемодан — видимо, предлагая выбрать что-то для себя.

Анжела опустилась на колени рядом с чемоданом. В конце концов, ей надо было чем-то прикрыть наготу.

— Поищи хорошенько. Кто знает, может быть, найдешь подходящий размер… — насмешливо сказал Имир.

Анжела с недоверчивым видом разглядывала расшитые блестками юбки, жесткие корсеты… Внезапно она выхватила один костюм из вороха остальных и поднесла его ближе к глазам. Она рассматривала его так пристально, словно находилась в магазине уцененных товаров.

— Тебе нравится?

По ткани длинными полосами тянулись кровавые следы.

Он расхохотался. Анжела попыталась сохранить невозмутимое выражение лица.

— Ты должна быть красивой на церемонии!

Мысли проносились в ее мозгу с быстротой молнии. Но ни одна не могла помочь принять верное решение. Анжела машинально начала одеваться для своего последнего парада, оглушенная безумным бредом викинга, который говорил не умолкая:

— Теперь ты понимаешь? Кристаль и ты — это одно и то же… Я-то сразу ее увидел, ту другую. Анжела, ты и сама давным-давно мертва! Я это понял, когда впервые взглянул тебе в глаза… Ты встретила свою тень, среди холода, ты мне об этом рассказывала… Твой ангел, Анжела, — это ты, Кристаль. Доказательство того, что ты не существуешь. Как и я. Наши души мертвы. Мы должны возродиться!

Она поняла, что выход только один.

— Да, любовь моя… Ты прав… Ты все знал с самого начала…

Она заметила, что у него изо рта течет слюна. Две тонкие струйки сбегали из уголков губ.

— Но мой жезл?.. Любовь моя, где мой жезл?.. Ты же понимаешь, что без него я буду выглядеть не лучшим образом…

Он застыл в нерешительности:

— Я положил его в твою сумку… Ты оставила ее в отеле…

— Как же нам теперь быть?

Она обхватила лицо гиганта обеими руками и притянула почти вплотную к своему:

— Он нужен мне, потому что я хочу, чтобы Йоль получился прекрасным. Ты согласен со мной?

— Да. Да… — прошептал Имир.

— Найди мне другой!

Он резко вскочил и помчался к двери.

Когда он исчез, Анжела подбежала к маленькому окошку, распахнула его и выпрыгнула наружу.

Она мешком свалилась в глубокий снег. Мгновенно оцепеневшая от холода, она с трудом смогла подняться, но это не убавило ее решительности. С голыми ногами, в нелепом костюме, расшитом блестками, она исчезла в снежных завихрениях начинающейся бури.

Вертолет, словно огромный шмель, сдуваемый порывами ветра, после нескольких неудачных попыток наконец приземлился.

— Кажется, мы прямо посреди дороги.

— Дороги?! Какой дороги, Йохансен?

Бьорн выхватил у него фотокопию плана Моркволла и прижал ее к стеклу кабины:

— Посвети-ка!

Йохансен включил карманный фонарик.

Крагсет, обернувшийся к ним из своего кресла, выглядел еще комичнее, чем всегда, в огромных желтых наушниках. Он слегка наморщил нос, будто вынюхивая информацию.

Пилот спросил, не выключить ли мотор. Не получив ни от кого ответа, он решил это сделать самостоятельно.

— Мы так или иначе не взлетим, пока это все не прекратится! Температура падала несколько дней, а потом раз — и потепление! От этого и началась буря.

— Мы как раз недалеко от его дома! — отчетливо произнес Бьорн.

Йохансен кивнул, соглашаясь с ним. Он указал на паукообразный силуэт погрузочного крана у берега озера, равномерно раскачивающийся под шквальными ударами ветра.

— Вы уверены? — спросил Крагсет.

— Выходим! — приказным тоном сказал Бьорн.

— Только не ты, Бьорн! — заявил Крагсет. — Ты слишком слаб, ты…

Бьорн взглянул на него, словно разозленный гризли, и закинул в рот еще пару амфетаминовых пилюль.

— Как открывается эта хрень? — проворчал он, дергая ручку дверцы.

Застегнув до подбородка форменные военные парки разных размеров и накинув капюшоны на голову, боевая четверка покинула вертолет, оставив пилота в одиночестве. Они миновали несколько домов с обледенелыми окнами.

Лишь у одного из них подъезд был расчищен.

— Это здесь! Номер шестьдесят три!

Бьорн толкнул приоткрытую дверь гаража. Пусто.

Ежеминутно протирая очки, Крагсет решил идти до конца и наверняка убедиться в том, о чем он догадывался.

— Итак, это здесь? — переспросил он.

— Да, шеф, — хором ответили коллеги.

— Йохансен, обходи дом сзади. Я с Бьорном зайду с главного входа.

Все трое одновременно посмотрели на Альбера, словно только что вспомнив о его присутствии.

Альбер, чье лицо в окружении белой меховой оторочки капюшона было ярко-малиновым, не отрывал глаз от револьвера, который инспектор только что вынул из кобуры. Единственным оружием, которое Альбер до этого момента видел в своей жизни, было охотничье ружье, висевшее над камином в баре табачной лавки. После невероятной авантюры с перелетом этот блестящий револьвер заставил его наконец полностью осознать ужасающую реальность: обычный деревянный дом, перед которым они стояли, был прибежищем убийцы. Монстра, уничтожившего десятки юных девушек. Альбер сунул руку в карман и отогнул лезвие швейцарского ножа.

Остальные знаками дали ему понять, чтобы он спрятался в каком-нибудь укрытии.

Они взломали двери и со всеми предосторожностями проникли внутрь. Внутри пахло хищником. Это был запах жилища одинокого охотника. В единственной комнате первого этажа заметны были следы недавнего присутствия. На столе в кухне лежала целая груда магнитных пропусков из отеля «Европа».

Когда Альбер решился присоединиться к полицейским, те уже закончили свой краткий осмотр и теперь все вместе стояли перед стеной, на которой были вырезаны знаки в странной последовательности:

Вместе с полицейскими Альбер принялся разглядывать эти символы. Два из них напоминали бабочек из посланий убийцы. Йохансен, потрясая фотокопией, воскликнул:

— Те же самые! Они те же самые!

Бьорн провел кончиком пальца по трем последним рунам и сказал:

— Рассвет, человек, кристалл… Faen! — внезапно воскликнул он.

Его палец указал на связку документов. Крагсет опередил его и схватил ее первым:

— Это то, что он забрал у тебя, так?

Бьорн кивнул, и трое мужчин склонились над бумагами поверх головы Крагсета. Это была стопка детских рисунков, копия предостерегающего письма доктора Исаксена и групповая фотография из Академии мажореток.

— Вот он, Здоровяк, — сказал Йохансен, указывая на мажоретку, которая была на голову выше остальных.

— Нет, это Мисс, — пробормотал Бьорн.

И как только он произнес вслух это прозвище, все сведения, полученные от Исаксена, разом вспомнились. Прежде чем передать ему вещественные доказательства, старый доктор наконец выговорился, освободившись от воспоминания, которое камнем лежало у него на сердце все эти годы.

Во время медосмотров в Академии мажореток Исаксена заинтересовал явный аутизм одной из учениц по прозвищу Мисс. Он уже привык к тому, что эта девочка не позволяет до себя дотрагиваться во время осмотра, и не настаивал, разрешая ей вместо этого рисовать на своих бланках для рецептов. Каждый раз, когда он пытался к ней приблизиться, он наталкивался на ее настороженный взгляд. Доктор терпеливо расспрашивал ее о здоровье, об учебе, о школьной жизни, но единственными ответами были многочисленные бесформенные пятна, которые она рисовала на листках бумаги. Он сохранял их, надеясь добиться хоть какого-то прогресса. Пока он ничего не понимал в этих волнах бурлящей лавы, которую ребенок выплескивал на бумагу. Однажды доктор сказал, что хотел бы встретиться с родителями девочки. Рука Мисс на мгновение замерла над листом бумаги, а потом впервые провела ровную черту, затем другую. Между доктором и пациенткой наконец установилась связь.

Сначала Исаксен был убежден, что Мисс пытается нарисовать своей неумелой детской рукой портрет родителей. Но она дала ему понять, что речь идет о ней. С тех пор она часто изображала себя, но всегда пририсовывала рядом своего двойника — точно такую же фигурку, только с короткими волосами. Постепенно ее визиты становились все реже. И на занятиях она тоже почти не появлялась. Никто не знал, что с ней. Во время последних визитов к доктору Исаксену она почти лихорадочно рисовала. Ее стиль заметно улучшился. Это были уже не смутные наброски, а настоящие рисунки, которые мажоретка заканчивала всегда в слезах. Так продолжалось до того дня, пока доктору наконец не удалось ее осмотреть. Вначале он ее успокоил, тихо укачивая на руках, затем осторожно раздел для осмотра. Мисс позволила это сделать, опустив глаза. Потрясенный увиденным и одновременно уязвленный тем, что не догадался обо всем сразу, Исаксен осмотрел подростка. Мальчик признался ему, что родители заставляют его переодеваться девочкой. С тех пор он и мальчик больше не виделись.

— Вот так, — заключил Бьорн, невольно воспроизведя интонацию доктора.

Остальные, потрясенные этим открытием, рассматривали групповую фотографию и копию письма. Крагсет мысленно ругал себя за то, что не подумал об этом раньше. Затем покачал головой и обошел комнату, тщательно всматриваясь в каждый попадающийся в поле зрения предмет. Вдруг старший комиссар застыл на месте, не завершив шага и забыв опустить поднятую ногу на пол, словно датский дог. Потом сделал шаг назад. На этажерке с посудой стояла фотография, наполовину скрытая коробочками успокоительных таблеток. Крагсет протянул к ней руки, но не дотянулся.

— Бьорн, будь добр…

Бьори снял фотографию с полки. Крагсет поднес ее к глазам, затем торжествующе помахал ею в воздухе.

На снимке были оба близнеца — Имир и Мисс. Они вернулись с рыбалки вместе с дедом и сейчас с гордостью демонстрировали свой улов у крыльца дома, стоящего, кажется, прямо посреди леса.

— Карту, живо!

Йохансен развернул карту так быстро, что она просвистела в воздухе, словно кнут.

Они быстро обнаружили одно-единственное строение среди лесов, окружающих озеро Янген.

— Я видел в гараже снегоступы, — проворчал Бьорн.

Сонаргольт фыркнул. Он не понимал, чего хочет от него хозяин. Резкими и неуклюжими движениями тот пытался выгнать его из загона. Но для этого был совершенно неподходящий момент. Биологические часы кабана говорили, что сейчас самое время для еды. Хотя наверняка будут все те же гнилые отбросы… Он бы с удовольствием попробовал что-нибудь другое. Его желудок мечтал о куске свежего мяса. Бац! Удар ногой в бок заставил кабана взвизгнуть от удивления. Конечно, удар был недостаточно сильным, чтобы причинить настоящую боль, но все равно это уже переходило всякие границы. Человек с бранью схватил кабана в охапку. На мгновение клыкастая кабанья морда оказалась рядом с налитым кровью человеческим лицом. Прежде Сонаргольт никогда не видел у хозяина такого взгляда. Глаза человека пылали злобой. Это отбило у кабана всякое желание быть послушным. Он тоже мог разозлиться, причем гораздо быстрее, чем можно было предположить. Он вырвался, но рука хозяина схватила его за ногу на лету. Словно пастух барана, хозяин поволок кабана за собой. Разозлившись, Сонаргольт согнулся, настолько это было возможно для его грузной туши, и укусил руку, каждый день приносившую ему еду. Человек и кабан оказались в крови одновременно. Хозяин поднял свой тяжелый молот полубога и обрушил на голову животного. Кабан пошатнулся. Его маленькие круглые глазки расширились от удивления. Потом он упал.

Едва лишь гигант запряг собак в сани, он повелительно закричал на них, побуждая к бегу. Повинуясь, Сколл и Хати рванули с места, и сани резко тронулись, вырвав из земли удерживающий их крюк. Захваченный врасплох, гигант едва успел ухватиться за перекладину. Он услышал, как крюк со свистом улетел куда-то в темноту. Но, к счастью, в санях остались шкуры — самые широкие и теплые. Боковая скоба впилась ему в бедро. Согнув ноги, он пытался удержать сани. Трос натянулся, и острый наконечник выдрал у него кусочек кожи. Услышав громкий вопль хозяина, собаки поняли его как приказ остановиться и резко встали.

Растянувшись на снегу во весь рост, гигант увидел, что сани остановились впереди, на небольшом расстоянии от него. Он поднялся, отряхнулся, выплюнул снег. Охваченный гневом из-за этого фальстарта, морщась от боли в ноге, на которую едва можно было ступить, он с трудом сел в сани. Собакам не понадобилось никаких приказов — почувствовав, как руки хозяина тяжело оперлись о перекладину, они рванули вперед, яростные, как и он.

Сколл и Хати были умны и быстро догадались, кому принадлежит извилистая цепочка беспорядочных следов. Запах этих следов был им знаком, хотя, смешанный с молекулами льда, он слегка изменился. Время от времени они зарывались носом в снег и возбужденно принюхивались к следам Анжелы, высунув язык и роняя слюну со своих острых клыков. Глухие к указаниям человека, они видели перед собой лишь образ: женщину с ласковыми руками.

Наконец возница предоставил им самим искать дорогу. Его глаза блестели. Привыкший лучше всякого другого видеть в темноте огромного северного леса, он теперь точно знал, куда ведет едва заметная тропинка из небольших узких следов.

 

Глава 40

Бежать, выбиваясь из сил, не имело никакого смысла. Ежеминутно оступаясь в снегу и налетая на деревья, Анжела наконец это поняла. Нужно было успокоиться и как-то упорядочить свое продвижение.

Само по себе это было поразительно: несмотря на всю сложность ее личности, ее эмоций, ее истории, сейчас имело значение только одно — насколько хорошо она умеет управлять собственным телом. Вся ее жизнь зависела только от ее выносливости и ее рефлексов.

Она поднялась, пытаясь сосредоточить все усилия на том, чтобы удержаться на ногах. Выпрямиться. Идти ровно. Направление не так важно, как сама способность двигаться. Ставить одну ногу перед другой, снова и снова. Идти. От холода ее мышцы окоченели. Ветер бил в лицо, мешая дышать. Снежинки падали на волосы и ресницы, и ей приходилось постоянно смахивать их рукой.

Тонкая ткань ее костюма ничуть не защищала от холода. Те части тела, что оставались открытыми, были ярко-розового цвета. Босые ноги утопали в снегу. Она не чувствовала своего тела. Боль была где-то уже за пределами ощущений. Анжеле казалось, что ее кости скрипят, а мышцы до того напряжены, что вот-вот разорвутся.

У нее осталась одна-единственная простая альтернатива: выжить или умереть.

Тем проще было принять одно-единственное решение.

Встать, выпрямить ноги, вытянуть руки вдоль тела, держать голову прямо — все это придавало ее телу нужную долю равновесия. Она вспомнила скелет, стоящий в школьном кабинете анатомии, все эти отдельные кости и связки…

«Мне нужно заново научиться ходить».

Она выставила ногу вперед, продолжая держать вес тела на другой ноге. Чуть согнула ногу в колене, приподняла, опустила. Ступня коснулась земли. Первый шаг сделан. Автоматически она перенесла вес тела на эту ногу и выставила вперед другую, повторив все то же самое.

«Я иду».

Заодно нужно было учитывать длину шага и глубину снега.

«Я могу идти быстрее».

Чем больше она ускоряла движения, тем реже ее ноги касались земли одновременно.

«Я бегу!»

Ее скачки постепенно удлинялись. Ступня ударялась о землю раньше, чем на нее полностью переходил вес тела. И тут же пальцы ноги снова отталкивались от земли. Корпус размеренно покачивался, облегчая бег.

Внезапно снег под левой ногой провалился, и она увязла в нем почти до бедра. На секунду у Анжелы перехватило дыхание. Правая нога согнулась до упора, так, что колено оказалось на уровне плеча. Руки принялись лихорадочно шарить вокруг, ища, за что зацепиться.

В отчаянии она с трудом добралась до переплетения обледенелых корней, твердых, как железо, и скользких. Цепляясь за них, она выкарабкалась из углубления. Потом, двигаясь судорожными рывками, как сломанная заводная игрушка, продолжала путь к замерзшему водопаду — она решила добраться туда во что бы то ни стало. Ибо мерный шум, уже достигавший ее слуха, не мог быть не чем иным, как песнью Ледяного Дворца.

«Я тоньше и легче его. Я смогу пройти там, где он не пройдет… Чтобы получить мою шкуру, ему придется ждать весны, когда все растает…

— Да, но это значит, что твоя шкура так и останется там…»

Анжела даже не могла вспомнить, как оказалась внутри Ледяного Дворца. Ее способность восприятия была ослаблена бурей. Чтобы продвигаться вперед, Анжеле приходилось опираться на заснеженные стены, а они словно уплывали из-под ее рук. Шквальный ветер заставлял ее держаться прямо из последних сил, подниматься, когда она падала, а пригоршни снега, которые он швырял ей в лицо, взбадривали ее.

Наконец она прижалась всем телом к ледяной колонне. Та была гораздо холоднее, чем все, что можно было себе вообразить. И вокруг был целый лес этих диковинных прозрачных деревьев. Снег больше не хлестал в лицо, воздух был на удивление неподвижным. Рева бури не было слышно. Только отдаленный шум воды, текущей в своей ледяной оболочке.

«Мне это удалось!»

Больше не нужно было никуда бежать. Она была в своем дворце. Двери открылись для нее сами собой — ей даже не пришлось искать проход. Может быть, сама река, приблизившись к ней, протянула свои ледяные щупальца, чтобы прижать ее к своей гладкой холодной груди.

Анжела прищурилась, невольно представив себе, как щелки ее глаз светятся в темноте, словно у кошки. Может быть, близнецы и правы: в этом волшебном лесном мире возможны любые превращения.

Она узнала своды грота, ощетинившиеся длинными сверкающими пиками. Весна освободит эту застывшую воду, позволит ей стекать вниз… Анжела взглянула под ноги и увидела струящуюся воду под застывшей ледяной поверхностью. Она стояла прямо на реке. Но ей было все равно. Ее сознание словно отсутствовало — она даже не испытывала страха перед возможным падением.

Некоторое время она шла вдоль стены, поверху которой проносились порывы ветра снаружи. Он словно шептал ей: «Я лесной ветер, но я пролечу у тебя над головой, делая вид, что я тебя не заметил».

Она прижала обе ладони к ледяной створке, уверенная, что недавно сделанный проход уже снова затянуло льдом. Укусы холода были невыносимо жестокими, но она не отнимала рук. Это и есть инстинкт выживания? Ее сердце, наверняка обледеневшее сильнее, чем водопад, продолжало биться.

«Не прекращай думать. Думай!»

Она чувствовала, что сознанию это удается все с большим трудом.

«Что бы я ни делала, я всегда возвращаюсь в холод. Я заменила собой Кристаль. Но я не Кристаль. Я просто стала прозрачной, как и она. А моя душа — видима? Замерзнуть не значит умереть. Нужно, чтобы я дрожала. Как маленькая девочка ночью под одеялом, которая стучит зубами от страха, услышав голос откуда-то из глубин дома… Призраки, вы все еще кричите…»

Анжела опустилась на корточки и обхватила руками колени, прислонившись спиной к углублению в ледяной стене. Теперь прикосновение льда казалось ей нежным. Понемногу они превращались в единое целое: лед слегка подтаивал, принимая форму ее тела, и одновременно она вмерзала в него. Ее расшитый блестками костюм делал ее похожей на облако звездной пыли в ледяных небесах.

«И нет никого, чтобы мной восхищаться!»

Она всхлипнула. Слезинка застыла в уголке глаза крошечной ледяной звездочкой.

«Ну, вот и все, теперь я больше не шевелюсь. Мне хорошо. Я наконец-то успокоилась. Бабочка в хрустальном коконе…»

Она продолжала думать — такими же обрывками фраз. Потом попыталась вздрогнуть, постучать зубами. Безрезультатно. Что остается делать, кроме как восхищаться Ледяным Дворцом изнутри? Он ведь действительно красив… Прямо перед ней струи воды скользили вдоль вогнутой стены в своих ледяных оковах.

Ее сердце билось все медленнее, сберегая последние силы в последние моменты жизни.

Она думала: «Попытайся сохранить немного сил, дорогое мое сердечко, потому что я, может быть, еще воскресну…»

Один удар был сильнее остальных. Анжеле показалось, что она услышала легкий треск, как от разрываемой ткани.

«Ты расколешься на части от холода!»

Снова послышался шум, перерастающий в оглушительный грохот.

«Это озеро! Лед на озере треснул! Оно освободится, разделит лес на две части… Это будет похоже на конец света! И этот грот тоже расколется. Я провалюсь в бездну…»

Внезапно застывший каскад разбил свои оковы. Поток воды хлынул в грот. От грохота задрожали стены. Сталактиты начали рушиться с потолка.

«Стены дворца поддаются. Сейчас он обрушится на меня. Ну что ж… красивая смерть».

Стена рассыпалась и превратилась в воду, открыв широкую арку прямо в огромный лес.

Хаос настиг Анжелу, скорчившуюся в своей ледяной нише, теперь закрытой со всех сторон. Огромное снежное облако медленно оседало, открывая лесной пейзаж. Грохот теперь доносился откуда-то из глубин водопада. Захваченная апокалипсическим зрелищем сотен ледяных осколков, смешивающихся, врезающихся друг в друга, Анжела ясно ощущала, что ее тело охвачено дрожью. Может быть, этот неожиданный обвал снова привел в рабочее состояние все жизненные механизмы внутри нее. Немного огня, хрупкого, словно ангельское дыхание, возвращалось в топку ее плоти. В ней снова теплилась жизнь.

Сквозь ледяную перегородку она разглядела чьи-то движущиеся силуэты.

«Это он! Он меня нашел!»

Видение прояснилось: викинг и его собачья упряжка боролись с бурей. Ледяная преграда заглушала вой собак.

«Они воют по мне!»

В облаке снега, взрыхленного собачьими лапами, гигант то появлялся, то исчезал. Хлопья снега оседали на ледяной стене, преобразовывая реалистический пейзаж в картину пуантилиста.

— Анжела!.. Анжела!.. Анжела!..

Его мощный рев пробивался сквозь рев бури. Темные стихийные силы объединились с монстром. Лес ревел вместе с ним. Анжела смотрела на него сквозь узоры, образующиеся на ледяной стене от ее дыхания. Он ее не видел, но знал: она здесь. Собаки привезли его по ее следам прямо в Ледяной Дворец. Она слышала их лай и поскуливание. Их ноздри с силой втягивали воздух.

Потом Анжела расслышала хрюканье кабана. Хозяин вытащил его из саней и взвалил себе на плечи. Несколько шагов — и вот он уже стоял перед ней. Сонаргольт задергался. Пошатнувшись, хозяин бросил его на землю, достал из-за пояса молот и обрушил мощный удар на загривок кабана:

— Будь храбрым, Сонаргольт.

Кабан медленно завалился на снег. Его пятачок уперся в большой осколок льда, и от слабого дыхания во льду образовалась лунка.

— Анжела! Я знаю, ты меня слышишь! Покажись! Выходи!

Не пытаясь ее отыскать, он склонился над телом кабана. Одним рывком, резко выдохнув, он снова вскинул его на плечи и положил куда-то над головой Анжелы.

Теперь она видела только огромные, отороченные мехом сапоги. Они отступили от стены. Чувствовалось, что викинга переполняет гнев. Он вынул из ножен огромный охотничий нож:

— Ты поняла наконец? Ты поняла, что я и ты похожи? Анжела! Я не существую! И ты не существуешь! Но Йоль нас спасет, Анжела! Жертвоприношение нас спасет! Мы должны принести в жертву себя, какие мы сейчас есть, чтобы вернуться в мир живых! Ты и я! Мы возродимся с рассветом! Мы будем любить друг друга! Анжела! Ты поняла наконец? Свет дня, могущество человека, чистота кристалла!

Анжела поняла только одно: она сидит прямо под алтарем, который Имир показывал ей раньше. Готова ли она для жертвоприношения?

Гном Крагсет, медведь Бьорн и их сподвижники Альбер и Йохансен боролись со снежными вихрями. Они шли по замерзшему озеру, и страшный треск заставлял дрожать его ледяную поверхность под их снегоступами.

Невыносимый визг забиваемого кабана, кажется, был слышен во всем лесу. Каждый из четверых едва мог слышать соседа и чувствовал себя лишенным всякой поддержки. Ветер то и дело обрушивался на них, пронзительно завывая. Лед мог проломиться под их шагами, буря могла раскидать их поодиночке, ночь могла их погубить. Но небольшой отряд лишь теснее сплачивался и продолжал идти вперед.

Бьорн бежал быстро, хотя и прихрамывал на одну ногу. Во всю мощь легких он выкрикивал имя Анжелы.

Он снова видел, как бежит среди хорошеньких домиков своего квартала, наталкиваясь на соседей, изумленных его безумным видом, и кричит сорванным от долгих бесплодных поисков голосом. Все полицейские подразделения были мобилизованы в ту ночь… Они нашли ее на рассвете, в игровом домике в саду. Анжелу, его дочь, его хрупкое бесценное сокровище.

— Анжела!

Йохансен тоже кричал изо всех сил, как будто хотел заглушить крики Бьорна. Инспектор сделал свой выбор, здесь и сейчас, под ударами бури. Он не притворялся перед собой — он действительно не испытывал никакого страха. На том берегу озера их ждало завершение миссии. Он чувствовал надежный груз двух револьверов в обоих карманах: Крагсет отдал ему свой, заявив, что инспектор наверняка получит шкуру этого психа в качестве боевого трофея.

Сам Крагсет с легкостью скакал по льду. Теперь он даже не пытался протирать очки, залепленные снегом, — это было бесполезно. Крагсет не звал Анжелу, но дышал громко, как тюлень. Его новые ботинки с шипами скрипели при каждом прыжке. Он старался прыгать как можно выше, чтобы не споткнуться о возможные препятствия. Хотя, мельком подумал он, замерзшая поверхность озера должна быть ровной… Логично. Впрочем, все постепенно становилось логично. Логика привела их в это место. Вопли кабана тоже были совершенно логичны — поскольку настал праздник Йоль. На их стороне было численное превосходство — так что будет вполне логично, если убийцу удастся задержать без особого труда. Об этой славной эпопее он будет рассказывать своим внукам, когда уйдет на пенсию с должности начальника полиции Осло…

Успеют ли они прибыть на место прежде, чем крики животного сменятся человеческими?

«Это моя вина, мадемуазель Анжела!» — непрестанно повторял про себя Альбер, совершенно растерянный, замерзший, неспособный сдержать слез. Его героические усы превратились в сосульки, свисающие по углам рта. Он бежал спасать последнюю уцелевшую мажоретку. Этот поступок, продиктованный бескорыстной храбростью, стоил всех кубков в мире…

«Я бегу как одержимый! Это все, что я могу сделать. Здоровяку я на один зуб… Но, мадемуазель Анжела… мне бы так хотелось стать тем, кто вас спасет!..»

Они уже различали противоположный берег и лес. Солдаты удачи сплотились теснее. Они знали, что там, за колючей завесой снега, им предстоит битва с силами зла.

Визг кабана резко оборвался. Теперь они слышали лишь собственное свистящее дыхание и беспорядочный топот ног по ледяной поверхности, которая по мере приближения к берегу становилась все более рыхлой.

Ледяная темница Анжелы под алтарем вибрировала от визга кабана, которого викинг умело прикончил. Все кругом было забрызгано кровью и внутренностями. Гигант повторял нараспев одну и ту же фразу. Слова были не похожи на те, которые Анжела более-менее привыкла различать в современном норвежском. Но, услышав имя Одина, она поняла, что это древняя молитва, обращенная к верховному скандинавскому божеству.

Ледяные стены, внутри которых скрывалась Анжела, помутнели от крови. Сквозь них больше ничего нельзя было увидеть. Она даже не могла больше дышать. Она чувствовала себя побежденной. Какому богу ей молиться? Один-единственный стон вырвался откуда-то из глубины ее гортани. Ее дыхание столкнулось с тонкой струйкой крови, просочившейся в трещину во льду. На поверхность поднялось несколько крошечных красных пузырьков.

Собаки тут же залаяли, повернувшись к алтарю. Викинг опустился на колени. Он очистил снегом широкое лезвие ножа, потом ладонью стер кровь с ледяной перегородки и разглядел за ней лицо Анжелы.

От его вопля задрожал весь лес.

Он принялся колоть лед ножом.

Словно из глубин кошмарного сна Анжела видела, как гигант замахивается рукой с ножом и обрушивает его на ледяную преграду, снова и снова. И вот лезвие уже оказалось в сантиметре от ее лица…

Наконец в ее укрытие ворвался поток воздуха. Осколки от пробитой бреши осыпались к подножию алтаря. Анжела чувствовала, как скользит вниз под тяжестью собственного тела. Затем руки гиганта выхватили ее из ледяного кокона. Он торжествующе поднял ее над головой, словно боевой трофей. И швырнул на алтарь, залитый кровью Сонаргольта.

Бьорн прислонился спиной к стволу дерева, обрушив на себя каскад снежной пыли с потревоженных ветвей. Он чувствовал, что его раны открылись и кровь пропитывает повязки. Пошарив в карманах, он нашел последнюю амфетаминовую капсулу и проглотил ее, зажевав горстью снега. Затем поискал глазами своих соратников. Здесь, под кронами деревьев, ветер был слабее. Бьорн заметил три силуэта, которые понемногу отдалялись. Вскоре они начали подниматься по наклонно уходящей вверх тропинке, преодолевая последнюю преграду, отделявшую их от убийцы и жертвы.

Затем Бьорн увидел, как они остановились и обернулись, как бы прося его к ним присоединиться. Он с трудом двинулся вперед, цепляясь по пути за стволы деревьев и взрыхляя ногами снег, все сильнее налипавший на ботинки.

Из-за обледеневших перчаток Йохансен не сразу смог вынуть револьверы из карманов. Сцена, представшая его глазам, не имела ничего общего ни с одним из полицейских задержаний, в которых он участвовал раньше: убийца мажореток опустил свою жертву на обледеневший камень, красный от крови, на котором уже лежала туша мертвой свиньи. Точнее, нет, кабана — он был совсем как на картинке в энциклопедии. Йохансен терпеть не мог охоту и любил животных. Он взвел курки обоих револьверов и бросился вперед.

Открыв все лезвия своего швейцарского ножа, Альбер устремился за ним, издав победный боевой клич. Так вопить ему еще никогда не доводилось — впрочем, как и драться.

Образ Анжелы в окровавленных руках монстра заставил его собрать все силы, он рванулся вперед и в результате оказался вторым. Он чувствовал, как его тело наливается мощью, душа загорается жаждой битвы, кулаки становятся стальными. Он бежал так быстро, что скоро обогнал Йохансена. Заметив в руках инспектора два револьвера, он подумал, что, может быть, стоило бы попросить один для себя. Все же одних его кулаков будет недостаточно, чтобы сокрушить громадного викинга…

Альбер рассчитывал на эффект внезапности, но было уже поздно. Именно его крик встревожил монстра, и тот величественно развернулся. Альбер увидел, что вся его дубленка спереди в крови и налипших ошметках внутренностей убитого животного. Но, по крайней мере, он остолбенел от изумления, увидев французского тренера. Альбер воспользовался этим для выбора оптимальной стратегии. Он решил занять позицию, с которой вернее всего поразит противника. Нагромождение ледяных обломков рядом с алтарем должно было послужить ему трамплином, с которого он бросится сверху на гиганта и вцепится ему в горло. А потом задушит его собственными руками.

Чем ближе Альбер был к противнику, тем лучше он различал лицо Анжелы, лежащей на алтаре. Она была жива. Ее глаза были открыты. Ее тело слабо шевелилось среди мерзких останков убитого кабана.

Готовый отбить нападающего с такой же легкостью, как бейсбольный мяч, викинг сделал шаг вперед. Всего один.

В разгоряченной голове Альбера звучало дурацкое «Ха-ха-ааа!» мультяшных супергероев. Он прыгнул на противника как гепард. Его ноги угодили точно туда, куда он и рассчитывал, — на небольшое возвышение из ледяных обломков. Но, увы, они провалились у него под ногами. Потеряв равновесие, он упал. Кулак гиганта просвистел прямо над его головой.

Услышав выстрелы, Крагсет вздрогнул и остановился. Итак, его помощник применил оружие. Комиссар благоразумно решил остаться на месте. Он знал, что Бьорн скоро будет здесь, а это гораздо более серьезное подкрепление, чем он. Крагсет сосредоточенно вглядывался в смутное пространство перед собой, следя за продвижением Альбера. Когда тот замер, комиссар сделал вывод, что он достиг цели. О дальнейшем не было смысла гадать. Там, возле огромного смутного красно-коричневого пятна — их противника, — происходило что-то ужасное. Крагсета беспокоило то, что он не слышит голоса Анжелы. А еще больше — то, что не было заметно никакой реакции гиганта на выстрелы. Звонкие щелчки пуль по стенам свидетельствовали о том, что они никого не задели. Крагсет ждал новых выстрелов, но вместо этого услышал голос Йохансена, который в панике прокричал ему:

— Прямо перед вами, комиссар!

Крагсет посмотрел вниз и увидел у своих ног расплывчатые очертания револьвера. Раз уж Йохансен решился доверить ему оружие, значит, дела совсем плохи… Отчаянные крики Йохансена и Альбера сопровождал громкий лай собак.

Бьорн зачерпнул горсть снега и растер лицо. К этому времени боль почти стихла. Он ощутил прилив сил и бросился вперед. С первого же взгляда на происходящее он убедился, что жертвоприношение не совершилось, и облегченно вздохнул. Они успели вовремя.

На большом камне, служившем алтарем, лежала полуодетая Анжела в луже крови. Свора собак атаковала несчастных Альбера и Йохансена. Последний не решался стрелять из опасения задеть Анжелу. Безумец оставил свою жертву и сейчас потрясал огромным зазубренным ножом, приближаясь к Крагсету. Маленький человечек стоял на коленях и наугад целился в противника, представлявшегося ему огромной мохнатой горой в своей длинной, отороченной мехом дубленке.

— Крагсет! Не стреляй! Анжела рядом! — закричал Бьорн.

Гном и гигант одновременно обернулись к нему.

Чувствуя, что безумец колеблется, Бьорн собрался с силами и бросился на него. Тот тоже устремился ему навстречу.

— Сдавайтесь! На землю! — закричал Крагсет, направляя револьвер в их сторону.

Йохансен и Альбер завопили. Собаки в ответ залаяли еще громче. Два сцепившихся гиганта ревели от ярости.

«Бьорн!»

Среди адского шума и грохота Анжела узнала его голос.

Она соскользнула с алтаря. Охваченная внезапной надеждой, она решилась открыть глаза и увидела настоящую битву титанов.

Один — человеко-зверь в бесформенных шкурах, с окровавленным зазубренным ножом в руке; другой — огромная мощная мумия, сплошь покрытая бинтами.

Йохансен сжался как пружина. Сейчас или никогда…

Нужно представить, что это учебная тренировка. В голове ничего лишнего, время замедлило ход, рука больше не дрожит… В мешанине густой собачьей шерсти и обнаженных клыков глаз Йохансена вычислил идеальную траекторию полета пули. Когда лезвие ножа пересекло эту невидимую линию, он без колебаний спустил курок.

Викинг издал удивленное ворчание. Только Бьорн услышал, как пуля щелкнула о лезвие. Крагсет торжествующе завопил, уверенный в победе. Это был вопль охотника, затравившего добычу.

Анжела с трудом подползла к собакам.

Она думала: «Сколл, Хати, увезите меня подальше отсюда!»

— Сколл! Хати!

Ее повелительный окрик заставил собак застыть на месте. Они изумленно смотрели на это нечто, ползущее к ним, — нечто, у которого был запах еды.

Анжела помнила, как управлять санями. Сейчас они были опрокинуты. Ей удалось, вцепившись в перекладину, поставить их прямо, и она тут же зарылась в груду шкур. Собаки совершенно забыли об остальных людях и принялись в нетерпении подпрыгивать на месте. Анжела увидела, как Сколл и Хати наводят порядок, кусая за лапы других, особенно ретивых собак.

Они ждали ее приказа.

Ей удалось издать всего лишь хриплый крик, но этого оказалось достаточно. Собаки чуть присели на полусогнутых лапах, а потом резко рванули с места. Вцепившись одной рукой в перекладину, а другой — в кожаный ремень, Анжела еще успела заметить поверженного викинга, отбивающегося от противников. Бьорн пытался его связать, в то время как Крагсет и Йохансен навалились ему на ноги, а доблестный Альбер удерживал за шею.

 

Глава 41

Собаки радостно помчались. Они бежали вниз по склону по извилистым лесным тропинкам. Они отталкивали друг друга, чтобы оказаться впереди, когда на дороге появлялось какое-нибудь препятствие и нужно было сделать рывок, чтобы его преодолеть. Они хорошо чувствовали руку женщины на перекладине саней. Ей лишь нужно было не отпускать свою опору, потому что это послужило бы для собак сигналом остановиться. А этого они не хотели. Никогда еще их лапы не двигались так быстро. Никогда еще их груз не был таким легким. Они скользили животом по глубокому снегу. Задрав голову кверху, Сколл и Хати жадно втягивали ноздрями воздух огромной равнины, куда они скорее хотели попасть, — равнины, под которой пряталась вода в ожидании тепла.

Собаки мечтали о ней. Мчаться по твердой воде, быть самой лучшей на свете стаей, грациозной и сильной, без хозяина за спиной — если не считать этой женщины, которая не столько управляет ими, сколько сама отдалась на их волю…

Лес становился реже. Крик огромной белой птицы указал им верную дорогу.

Гигант сознавал, что впадает в крайнюю степень ярости — безудержной, не знающей границ.

«Брат мой! Дай мне твою силу!»

Жалкий поверженный монстр, он различал сквозь пелену слез лишь бессилие воинов иного мира.

Очень спокойный, несмотря на то что все у него кровоточило, снаружи и внутри, он с легкостью стряхнул их с себя и успешно отражал каждую их попытку вновь его захватить. Он с молниеносной быстротой вращался в облаке снежного вихря. Волосы его искрились под первыми лучами солнца. Он был величественен, словно сошедший на землю небожитель. Его глаза пылали обещанием смерти. Его красные руки раскидывали противников. Он швырял их в снег, снова и снова. Вокруг него образовалось широкое истоптанное пространство. Схватив очередного противника за воротник, он сталкивал его с собой лоб в лоб. Череп противника трещал. Потом он стискивал противника так, что у них обоих перехватывало дыхание и кровь вновь начинала сочиться из ран.

Наконец гигант швырнул тело побежденного Бьорна поверх двух других. Затем с презрением взглянул на мелкого усатика, который рухнул на колени от страха. Лицо его было скорее серым, чем белым. Револьвер ходил ходуном в его руках.

Оказавшись на земле, Альбер подобрал револьвер Йохансена. Но руки у тренера мажореток так дрожали, словно он целился во все сразу. Вооружиться, прицелиться, выстрелить… Он вспомнил ярмарочный тир.

Пуля просвистела между деревьев.

Альбер сильнее сжал нагревшийся револьвер в кулаке. Он широко раскрыл глаза, пытаясь разглядеть свою цель. Но та уже затерялась в темном лесу их будущих кошмаров.

Монстр скрылся.

Укутавшись в звериные шкуры до самых глаз, Анжела смотрела на переплетения веток у себя над головой. Собаки замедлили бег, и сани теперь ехали не так быстро и хаотично, как раньше. Анжела рискнула высунуть голову из-под шкур и осмотреться. От окружающей красоты у нее перехватило дыхание. Буря всюду оставила свой след. Словно от дуновения сказочного великана, ветки всех деревьев были вытянуты горизонтально, в одном направлении, лишь концы их слегка склонялись к земле под тяжестью снега. Чем дальше ехали сани, тем светлее становилось вокруг. Она оглянулась, но позади ничего не было видно — как будто все поглотила жадная бездна ночи. Но Анжела отогнала страхи. Ее кровь снова циркулировала по жилам, мысли стали связными. В меховом коконе, сменившем ледяной, она вспоминала обо всем — о своих ошибках, о своих желаниях, о своей храбрости, о последнем взгляде Кристаль, теперь навсегда успокоившейся и далекой.

Сколл и Хати возбужденно зарычали.

Озеро!

Анжеле удалось подняться и встать во весь рост, держась за перекладину. Сани быстро скользили к опушке леса. Огромное заснеженное пространство уже виднелось среди деревьев: белое зеркало, освещающее ночь. И тут она услышала хруст.

Это был не лед на озере.

Сбоку от нее, между деревьями, мчалось что-то огромное. Да, конечно, это он, ее ужасный, непобедимый гигант. Отныне он всегда будет преследовать ее… Анжела закрыла глаза, чтобы заставить призрак исчезнуть. Но окровавленная шкура монстра хлопала на ветру в ритме его движений. Он бежал ей наперерез. Он охотился. Каждое его движение было точно рассчитано.

Выставив вперед расставленные руки и опустив голову, гигант с разбегу ударил в борт саней с такой силой, словно хотел расколоть их на части.

Это произошло на вершине небольшого пригорка. Собаки только начали сбегать вниз, с силой выбрасывая вперед лапы, — и сани потеряли равновесие.

Собаки были удивлены, внезапно заскользив вниз и вбок. Огромный меховой клубок скатился в расселину, упряжь лопнула, собаки уткнулись головой в снег, чтобы как-то затормозить это беспорядочное кувырканье. Но сани под тяжестью своего веса увлекли за собой в падение их всех.

Кровь Анжелы застыла в жилах, дыхание перехватило. Впереди ничего больше не было — пейзаж продолжался внизу. Сани заскользили по другому склону и налетели на пень с огромными разветвлениями корней.

— Сколл! Хати!

Но вожаки, еще недавно такие послушные, никак не отреагировали на зов.

Собаки запутались в постромках и судорожно дергались, пытаясь освободиться. Постепенно всем это удалось, и они разбежались в разные стороны.

Гигант опустился на колени, растерянно глядя на весь этот разгром:

— Анжела!

Пошатываясь, он дошел до пня. Потом перебрал обломки саней и разбросанные шкуры. Одной не хватало.

Едва различимая цепочка следов Анжелы тянулась в сторону озера.

«Мне нужна музыка. Нужно, чтобы кто-то спел мне колыбельную. Обретя утешение красоты, я обрету свои истинные чувства».

Пейзаж, расстилавшийся перед Анжелой, напоминал лунный: на льду в разных сторонах виднелись то наросты, то углубления. Она плотнее запахнула шкуру на плечах. Оставалось лишь перейти озеро. На другом берегу ждал ее весь остальной мир. Ее мир. Ее жизнь.

Она уже поставила ногу на скользкую поверхность, как вдруг вспомнила: «Лисы… Самый короткий путь не всегда самый безопасный. Лисы осторожнее меня. Я должна поискать их следы».

— Анжела!

Она услышала этот крик, но не обернулась.

Едва заметная пунктирная линия следов, извилистая и неровная, терялась вдалеке. Куда она ведет?.. Постепенно Анжела удалялась от берега, следуя лисьей тропинкой, повторяющей очертания береговой линии.

Она его предала, она его любила, она ему солгала, она…

Она!

Он заметил ее. Свою мажоретку в расшитом блестками костюме, семенящую по ледяной поверхности озера.

Он тоже шагнул на лед и огромными прыжками стал удаляться от берега, догоняя ее. Несмотря на его состояние, его ноги почти не скользили на льду — он давно привык по нему ходить.

Анжела продолжала идти по льду, делая частые, мелкие шаги, опустив голову и не отрывая глаз от небольших следов, кое-где более отчетливых. Куда приведет ее эта ненадежная тропинка? Гонится ли хищник за ней по пятам или ждет ее в конце спасительного пути?

Она остановилась и обернулась.

И даже не слишком удивилась, увидев тень гигантской бабочки, летящей над озером.

Он размахивал руками, чтобы сохранять равновесие. Полы дубленки взмывали в воздух, словно два огромных крыла. Монстр почти грациозно скользил за убегающей жертвой, следуя самым коротким путем.

«Она моя!»

Их общие страдания подходили к концу. Он испытывал от этого облегчение. Значит, это произойдет посреди озера — огромного глаза окрестного пейзажа, на импровизированном, девственном алтаре… Он вспомнил, как его дед и брат с хохотом ныряли в это озеро.

Он сделал шаг в сторону — лишний шаг — и почувствовал, что озеро под ним зашевелилось. Он обернулся и увидел широкую черную молнию трещины, которая все увеличивалась, быстро двигаясь к нему. Следом появилась другая трещина, и еще одна… Они множились, разветвлялись. Он был центром, к которому они сходились.

Широкий провал разверзся прямо у него под ногами.

Оглушительный треск ударил ей в спину, как выстрел. Анжела обернулась и поискала глазами стрелка. Должно быть, он стрелял не в нее, а в гиганта, потому что тот неподвижно стоял в десятке метров от нее. Сейчас он даже казался меньше ростом.

— Анжела!

Этот крик был умоляющим. Поверхность озера дрожала. Анжела несколько секунд колебалась, стоит ли сходить с лисьей тропинки или оставаться. И тоже остановилась, не решаясь сдвинуться с места.

«Иди вперед! Иди вперед и не оборачивайся!»

Ноги монстра постепенно уходили в толщу льда.

— Анжела!

Лед под ним проломился, образовав вокруг него несколько широких зигзагообразных лепестков. Он попытался выкарабкаться, цепляясь за более прочные из них, но все вокруг пришло в движение. Если раньше озеро казалось ему глазом, то теперь это была разверстая пасть.

— Анжела! Помоги мне!

Самый большой обломок опрокинулся вместе с ним. Послышался короткий всплеск. Ледяной блок ушел под воду, оставив после себя широкий черный провал.

Анжела смотрела на глыбы льда, покачивающиеся на воде. На поверхность поднялась стайка пузырьков воздуха.

— Имир!

Анжела упала на колени, потом на живот и подползла к краю провала. Прижавшись подбородком к ледяной поверхности, она вглядывалась в черную бездну.

Оттуда снова поднялись пузырьки — кажется, на сей раз с большей глубины, чем раньше. Анжела опустила в воду руку и тут же вскрикнула, ощутив стальные тиски холода. Но потом она выровняла дыхание и снова погрузила руку под воду, как можно глубже. Пальцы ее опутали мягкие пряди, похожие на водоросли. Она намотала их на кулак и с силой рванула Имира за волосы вверх.

Руки, поднявшиеся над водой в окружении снопов брызг, вцепились в края провала по обе стороны от Анжелы. Она разжала пальцы и попятилась назад, увидев искаженное до неузнаваемости лицо.

Он попытался выбраться, но намокшая, отяжелевшая дубленка тянула вниз, и его руки, всего в нескольких сантиметрах от рук Анжелы, постоянно соскальзывали.

Он попытался что-то сказать. Его глаза, наполовину прикрытые веками, уже ничего не выражали. Прозрачная ледяная маска закрывала часть лица.

Видеть его настолько уязвимым было так… трогательно. Анжела тщетно пыталась отыскать в своем сердце какие-то другие эмоции.

Ледяные руки смерти сжали ее руки и потянули к себе. Он хотел получить немного тепла.

— Нет! Имир! Нет!

— Не Имир… Бальдр…

Он запечатлел ледяной поцелуй на ее губах, затем разжал руки:

— Я должен тебе сказать, Анжела… Я собирался все тебе рассказать после Йоля…

Вес гиганта понемногу подтягивал ее к краю провала. Она попыталась затормозить это движение, упираясь в лед мысками ног. Он из последних сил вскинул вверх руку и обнял ее за плечи:

— Стеклянный шар… Моя Золотая бабочка… Это тайна моего детства… Я никогда не расставался с ней… Родители ненавидели Имира… Подрастая, мой брат приводил их в ужас своей силой… Это мне они пели колыбельные… И меня они решили воспитать как девочку, свою дочь. Я не просто должен был переодеваться, я должен был на самом деле быть девочкой — сначала школьницей, потом мажореткой… Я стал слабым… и трусливым… Отец бил Имира каждый день, чтобы тот молчал… В тот вечер, под Рождество, я спрятался, когда они связали Имира. Он выкрикивал мое имя в пламени… Я все видел. Я прижимал свой стеклянный шар к сердцу. Потом я поднес его к глазам… Умирая, Имир смотрел на меня сквозь крылья Золотой бабочки… Я не должен был пережить его. Потом, позже… я занял место моего брата. Я окреп, стал мужчиной… Ради него… Потом ради тебя… Я думал, что ты будешь той, кто поймет меня…

— Бальдр… — простонала Анжела.

Это навсегда останется их тайной…

Он выпустил ее руку.

Бальдр, Имир навеки исчезли в темном чреве зимы.

Осло, 21 марта

Бьорн.

Дорогая Анжела.

Бесконечно благодарен тебе за фотографии. Ты даже не представляешь, я уверен, какая здесь буйная природа летом. Для тебя моя страна, без сомнения, останется миром белизны и пустоты. Если бы ты только видела, как сейчас все зеленеет, цветет, сверкает… Люди улыбаются.

Мне понадобилось время, чтобы сделать то, что я хотел, но теперь все готово: я заново отстроил игровой домик моей дочери. Я туда больше никогда не хожу, но мне приятно на него смотреть. Нужно будет еще больше времени, чтобы обновить большой дом, но, надеюсь, с обещанной мне — и долгожданной — пенсией я смогу себе это позволить. В нем всегда будет комната для тебя и, само собой, для кого угодно, кого ты захочешь с собой привезти.

Крагсет сейчас в доме отдыха, я его навещаю каждую неделю. Он хорошо помнит обо всем случившемся, и мы можем наконец спокойно обсудить расследование. Он говорит мне комплименты и настаивает, чтобы я вернулся на работу в полицию, на его место, но нет. Если я столкнусь еще с одним подобным преступлением, то тогда уж точно сойду с ума.

Я ни разу больше не видел твоего соотечественника. Я только знаю, что он все еще в Норвегии. Требует звать себя «месье Альбер» и по-прежнему живет в отеле «Европа».

В сущности, здесь, в Осло, уже все обо всем забыли. Плохо ли это? Или, наоборот, есть повод порадоваться? Я сначала хотел написать «посмотреть на все со стороны», но потом понял, что для нас это невозможно — коль скоро нам пришлось оказаться в гуще всего случившегося. Все эти невидимые ужасы в обители смерти чуть было не одержали над нами верх.

Но самое главное, что мы выжили.

P. S. Как ты кричала в тот день над озером… Когда мы наконец тебя нашли, никто уже и не надеялся на счастливый исход. Иногда я вижу во сне твою хрупкую фигурку посреди белого озера, в сверкающем наряде, со звериной шкурой на плечах, в окружении собак… Ты казалась одной из тех мифических богинь, о которых я читал в детстве.

Париж, 21 июня

С любовью, Анжела.

Дорогой Бьорн.

Странно, но по возвращении мне стоило труда привыкнуть к смене дня и ночи. Я боялась встретиться с родственниками жертв, но моя газета так раздула мою «драматическую эпопею», что на меня теперь все смотрят просто как на какую-то диковинную зверушку.

Я очень рада была узнать, что ты тоже решил заняться хозяйством. У меня ушло несколько недель, чтобы разгрести завалы фотографий в отцовском кабинете, но теперь все завершено. Я рассортировала тысячи снимков, разложила их по датам и продала антиквару. Я нашла негатив того снимка, где изображены ты с женой. Эта фотография в конечном счете стала больше чем случайностью — счастливым совпадением. На том же ролике были и другие. Это я сохранила, вместе с теми фотографиями нашей боевой команды, которые ты уже видел.

Что же касается снимков для моего репортажа, я едва не сожгла их все сразу же, как только вынула из ванночки с проявителем. Но нет, я их все же сохранила. Они являются доказательством моей ужасной тайны. Это почти единственные вещи, которые я увезла с собой. Я оставила в отеле все свои камеры и материалы — отныне они больше мне не нужны, чтобы видеть мир.

Да ты уже наверняка обо всем догадался, увидев, что я пишу из Парижа. Я продала дом. Я ищу новую работу. Мне нужно было уехать из моей маленькой провинции. Нельзя всю жизнь жить на одном и том же месте, от этого рано стареешь. То, что я пережила в Норвегии, было, прежде всего, путешествием. Я хочу, чтобы моя жизнь изменилась, я не хочу оставаться неподвижной.

Я знаю, что ты меня понимаешь.

Раньше я не отдавала себе в этом отчет, но смерть Кристаль и недавняя смерть отца были для меня невыносимо тяжким грузом.

Сейчас я много читаю. Раньше я вообще не читала.

Я обязательно приеду тебя навестить! Дай мне только время стать единственной и настоящей Анжелой. Женщиной, о существовании которой я раньше даже не подозревала.

P. S. Забыла сказать — я теперь вообще не мерзну! И еще: должна признаться, у меня есть одна мечта. Я никогда никому об этом не говорила, но несколько лет назад я получила открытку от матери. Она живет в Марокко. Жаркая страна! Итак, у меня объявилась мать, исчезнувшая давным-давно. Как ты думаешь — может, мне съездить к ней в гости?