За распахнутым окном спальни на втором этаже дачи от легкого ветерка покачивались близкие ветви дерева с желтыми и бурыми осенними листьями. Солнечные лучи, запутавшись в хитросплетениях листвы, создавали на стенах и потолке комнаты забавную игру светотени. Где-то поблизости ссорились птицы, и их беспокойный гомон наполнял округу.

Лавр резко открыл глаза и некоторое время тупо таращился в потолок, на зыбкую игру теней, пытаясь определить, где именно он находится. В последнее время такое нередко случалось с Федором Павловичем. С тех пор как нарушился привычный для него жизненный уклад, ушло в прошлое существование в окружении бритых качков с нечеловеческими именами типа Недорезок, Магнум и им подобными, Лавриков погружался в былую атмосферу исключительно в собственных сновидениях. В той прошлой жизни, которая сейчас, в сфере новых событий казалась ему скучной и неинтересной, у бывшего криминального авторитета не было рядом по-настоящему близких и дорогих его сердцу людей. Сейчас же он обрел родного сына, его тетку, да и верный Санчо стал Федору Павловичу значительно ближе по духу, чем был в том холодном и пустынном, как считал теперь Лавриков, особняке. Вот иногда ему и казалось, что все произошедшее с ним на поверку окажется не более чем сном, а то, от чего он избавился, — суровой реальностью.

Прохладная утренняя погода, присущая исключительно ранней осени, и птичий гвалт за раскрытым окном подействовали на новоиспеченного депутата Государственной думы благотворно. Он ощупал руками пространство под своим телом и обнаружил, что лежит не на мягкой двуспальной кровати, как это было прежде, а на стареньком диване, оставшемся, видимо, от предыдущих хозяев дачи. Стало быть, он проснулся там, где и должен был проснуться, согласно здравой человеческой логике.

Лавр повернул голову и уткнулся взглядом в стоящий у изголовья стул, на сиденье которого громоздились пара книжек, будильник, очки и бокал с каким-то доставленным Санчо питьем. Федор Павлович прищурился и внимательно вгляделся в стрелки на циферблате будильника.

— Чего?.. — охрипшим голосом спросил Лавриков неизвестно кого, ибо в комнате на втором этаже, кроме него, не было ни единой живой души.

Приподнявшись на локтях, Лавр шумно отхлебнул содержимое бокала, затем водрузил на нос очки с выпуклыми линзами.

— Двенадцатый час, что ли, да?! — недовольно пробормотал он, не в силах поверить в увиденное. По его даже самым смелым ожиданиям сегодняшний день не мог так прочно и основательно войти в законные права.

Федор Павлович сел на диване, стопы народного избранника мягко нырнули в теплые домашние тапочки. Затем он поднялся на ноги и накинул на сухощавое, уже далеко не молодое тело шелковый халат нежно-лилового оттенка. В таком обличье Лавриков и вышел в холл второго этажа. Ощущение складывалось такое, что в доме, кроме Лавра, никто не проживал. Полная тишина и запустение.

Он спустился по скрипучей деревянной лестнице вниз на первый этаж, призывно громко шлепая по паркету своими тапочками, и очутился в большой общей комнате, служившей на загородной даче чем-то вроде гостиной, из которой в разные стороны ответвлялись коридоры в прочие помещения.

— Это как так получается, граждане?! — громко спросил Лавриков в пустое пространство перед собой. — Двенадцатый час на улице, а в доме — мертвое царство? Это кто мне будильник заткнул?!

Он замер по центру гостиной и прислушался. Отвечать на его негодование явно никто не собирался. На даче по-прежнему царила тишина. Лавр нахмурился, но лишь для того, чтобы скрыть перед самим собой растерянное состояние.

— И вправду вымерли? — уже шепотом произнес он, озираясь по сторонам и пытаясь определить хоть что-нибудь такое, что свидетельствовало бы о населенности помещения. — Или разъехались, гады, бросили меня?

С душераздирающим скрипом распахнулась одна из дверей нижней комнаты, и этот факт заставил Лавра невольно вздрогнуть. Да, нервишки пожилого человека уже здорово расшатались. Пора принимать какое-нибудь успокоительное.

Взгляд Лавра наткнулся на вполне безобидную и неопасную для его жизни фигуру Александра Мошкина, который переступил порог гостиной. Санчо был облачен в необъятные семейные трусы с рисунками Микки-Мауса, болтавшиеся едва ли не у колен, и в майку с призывной надписью «I want you!». Он заспанно уставился на Федора Павловича и несколько раз энергично моргнул поросячьими глазками.

— Чего ты орешь? — буркнул Александр, с трудом перемещая во рту непослушный и еще не до конца проснувшийся язык.

— Я уже не ору, — честно признался Лавриков.

— Орешь, — стоял на своем Мошкин. — Только что орал на весь поселок. Соседи, наверно, в милицию уже звонят по факту изнасилования на нашем участке.

Лавр невольно скосил взгляд на футболку соратника. Нельзя сказать, что бывший криминальный авторитет в совершенстве владел английским языком, но даже он был в состоянии понять, что именно означает эта надпись из трех слов. Ему тут же представилась ужасная картина, как к ним на дачу врывается ошалелая группа захвата, состоящая преимущественно из здоровенных омоновцев, и окидывает свирепыми взорами находящихся в гостиной на первом этаже двух мужчин. Факт изнасилования для них налицо. Заявление соседей о слышанных диких воплях плюс надпись на майке Санчо. Лавра даже передернуло от внутреннего негодования.

— Мне какая-то сволочь будильник заткнула, — оправдался он перед Мошкиным. — Я на семь поставил.

Тот понимающе покачал головой. Сонливое выражение на лице Александра постепенно менялось на более присущее для него иронично-насмешливое.

— Я знаю имя этой какой-то, — заявил он без тени сомнений.

— Кто?

Коротенький вопрос Лаврикова прозвучал грозно. Ничего хорошего для человека, выкинувшего обсуждаемый фортель, он не предвещал. Настрой у депутата был решительный. Однако Санчо, как всегда, разочаровал его и не оправдал возлагаемых ожиданий. И все потому, что ответил предельно честно.

— Сам ты и заткнул, — небрежно пожал плечами Александр. — Будильник в семь надрывался, слышно было. Потом — бац, тишина.

— Но ведь все же проспали! — не унимался Федор Павлович. Он все еще свято верил в то, что в доме побывал проворный диверсант.

— Что конкретно проспали? — Интонации Мошкина мало чем отличались от тех, которые используют в разговоре психотерапевты при общении с душевнобольными людьми. — Зарю коммунизма?

Лавриков растерялся. Честно говоря, он и сам не знал, ради чего поднял такую бурю в стакане воды. В выходной день можно было позволить себе некоторые режимные поблажки. Не дрыхнуть, конечно, до обеда, но парочку часов накинуть сверх нормы не грех. Однако терять марку и признавать правоту доводов Александра Мошкина Лавр не стал. Перетопчется помощничек.

— Завтрак, к примеру, — выкрутился он из щепетильной ситуации спустя всего пару секунд. — Режим питания окончательно псу под хвост!

Едва Федор Павлович придирчиво высказался на этот счет, как из-за массивной спины Санчо грациозно для собственной не менее внушительной комплекции выплыла Клавдия. У Розгиной был вид вполне бодрствующего человека. Она быстрыми и уверенными движениями пальцев застегнула свой ситцевый халат и, обогнув Санчо, направилась в сторону «служебных» помещений, одним из которых, естественно, являлась кухня.

— Мы проспали первый завтрак, товарищи, — произнесла она, положив ладонь на дверную ручку и обернувшись к мужчинам через плечо. — А в воскресенье можно позволить себе и второй.

— Обязательно можно позволить, — машинально поддержал даму своего сердца Мошкин. Надо заметить, что он вообще редко когда перечил Розгиной в чем-либо. Соглашался с любым заявлением Клавдии беспрекословно. — Даже нужно позволить.

Она лучезарно улыбнулась ему в ответ, отблагодарив тем самым за моральную поддержку. Уже от одного этого Санчо затрепетал до самых кончиков пальцев.

— Так вот, до второго завтрака еще уйма времени, — известила Розгина своих домочадцев. — А если кто-нибудь будет меня торопить и дергать — переведу всех на самообслуживание из полуфабрикатов. — Улыбка стерлась с ее лица, и она небрежно мазнула взглядом по ссутулившейся фигуре Лаврикова. — Доброе утро.

— Добрый день, — парировал Федор Павлович.

Клавдия ничего не ответила на это ехидное замечание депутата, отвернулась и с гордо поднятой головой продефилировала в темный боковой коридорчик, в глубине которого спустя мгновение хлопнула дверь. Народный депутат и его преданный помощник некоторое время молча взирали в направлении, куда скрылась властная и решительная женщина. Затем мужчины переглянулись между собой. Взгляд Федора Павловича был осуждающим и недовольным. Мошкин не мог не заметить этого и, резонно полагая, что лучшая форма защиты — это нападение, безапелляционно произнес:

— Сурово, но справедливо.

Лавр криво ухмыльнулся. Никаких признаков подкаблучности он не переносил. Не нравилась Федору Павловичу и позиция Александра, которую он занял в последнее время.

— Можно подумать, вы поженились, — хмуро буркнул депутат.

Он повернулся вокруг собственной оси и направился к низенькому кривоногому дивану возле дальней стены, устало плюхнулся на него, вытянул ноги, а голову откинул на мягкую пружинную спинку. Санчо проследовал за боссом, но садиться рядом не стал, а навис над Федором Павловичем, как гигантская, мощная скала.

— Почему ты так можешь подумать? — полюбопытствовал Мошкин, взирая на недавнего крупного авторитета сверху вниз.

— Потому что — чуть что, так сразу ультиматумы!

Ответить на это Александру было нечего. Да он и не собирался вступать в неприятные для своего достоинства дискуссии. Вместо продолжения беседы с Лавром, он, сладко потянувшись, прошествовал к подоконнику и коротким нажатием большого пальца включил кассетник. Загородная дача наполнилась печальной арией из итальянской оперы. Санчо с трудом расположился на миниатюрной, в его представлении, табуретке, и та жалобно заскрипела под необъятной массой Александра. Ягодицы плотно обхватили сиденье и растеклись при этом в разные стороны. Расположившемуся на диване Лавру показалось, что резные ножки табуретки как бы выходили в четырех местах непосредственно из мягкого места Мошкина. Тот же, прикрыв глаза, стал ритмично покачиваться под льющуюся из динамиков музыку.

— Это у тебя физзарядка, Санчо? — ехидно спросил Федор Павлович, поднимаясь на ноги и подхватывая со стоящей рядом тумбочки толстую книжку в твердом переплете.

Лавр любил полистать что-нибудь на досуге для повышения эрудиции, но он принципиально не мог отдавать предпочтение какой-то одной книге. Куда больше ему импонировало читать сразу несколько произведений одновременно, хаотично чередуя их в течение дня. В этом, по его мнению, имелась некоторая прелесть и его, Лавра, индивидуальность. Неординарность характера, если хотите.

Санчо открыл глаза, смахнул нежданно-негаданно набежавшую сентиментальную слезинку и перевел взор на собеседника. Говорить о музыке ему всегда нравилось больше, нежели о своих романтических отношениях с Розгиной. Здесь он не стыдился собственных комплексов и открытого выражения чувств.

— Ага, — кивнул Александр. — Гимнастика души. В каждый новый день надо вступать не с воплями, а с поиском гармонии внутри себя и снаружи.

— Сам придумал? — Лавриков заложил книгу под мышку и поправил у себя на переносице немного съехавшие вперед очки.

Но Мошкин поразил его еще больше. Он без тени улыбки, с выражением стопроцентной собственной значимости заявил:

— Уяснил ценою горьких ошибок и бесцельно прожитых годов, за которые мучительно больно.

— Ну-ну, — неопределенно хмыкнул Федор Павлович, не в силах придраться к чему-то еще. Он до сих пор чувствовал себя немного неловко из-за утреннего нестандартного поведения. — А Федечка где?

— Дрыхнет наверняка, — вяло отреагировал Санчо, не прерывая своих нелепых гимнастических упражнений.

— Разбудить немедленно, — жестко распорядился Лавриков. — Спать до обеда вредно.

— Ну и разбудил бы.

— Это долгий процесс, а мне некогда.

С этими словами Лавр, обогнув сидящего на поскрипывающей табуретке Санчо, направился к выходу. Он уже распахнул дверь и ступил на покосившееся крылечко, как Мошкин с неподдельным любопытством окликнул его:

— Далеко собрался?

— Близко, — проворчал Лавр. — В садовый нужник. Поищу там… гармонию внутри и снаружи.

— Правильно, — на редкость спокойно и без всякого сарказма одобрил его решение Александр. — На природе. Под птичий щебет… Кайф! — Он картинно закатил глаза и тут же бросил уже в спину удаляющемуся от дома Федору Павловичу: — Если кто спросит, я за тобой занял…

Лавриков слышал слова соратника, но внешне никак не отреагировал на это. Сказать что-то Санчо, когда тот находился в подобном настроении, означало только одно: нарваться на очередную колкость. Мошкин редко оставался в словесном долгу. Это он только при посторонних выглядел молчуном, а среди своих, где он не стеснялся в высказываниях…

При виде подкатившего знакомого «фольксвагена» охранник гаража призывно поднял загораживающий проезд шлагбаум. Семирядин, слегка притормозив возле облаченного в камуфляж крепкого парня с густыми русыми волосами, опустил боковое стекло автомобиля и выглянул в образовавшийся оконный проем.

— Куда ставить это реликтовое насекомое? — с усмешкой вопросил он.

Однако охранник не оценил его грубого юмора. С постным выражением лица, лишенным каких-либо человеческих эмоций, парень указал широкой лопатообразной ладонью необходимое направление:

— Туда. Через три ряда, за вторым столбом…

Андрей сделал все в соответствии с этой выданной ему в устной форме инструкцией. Поставил «жука» на полагающееся ему по праву место, закрыл машину на ключ и направился к лифтовым кабинам. Нажал кнопку вызова.

В квартире покойного Владимира, где тот проживал со своей семьей, Семирядин бывал не однажды, но никогда прежде ему не доводилось самому открывать сложные дверные замки в обители компаньона. С ключами возникла небольшая путаница и вышла небольшая заминка, однако в итоге Андрей все же сумел проникнуть в интересующую его квартиру. Он осторожно прикрыл за собой дверь и задвинул внутреннюю щеколду. Несмелые шаги зашелестели по ковровому покрытию. Семирядину явно было не по себе, квартира «почившего» компаньона подавляла его сознание своим тяжелым безмолвием. Андрей замер в центре гостиной, и его взгляд неожиданно пересекся с беззаботным взором Владимира Кирсанова.

На пустой стене с рельефной штукатуркой красовался крупный фотоснимок: Владимир, Ольга и десятилетний мальчик между ними с веселыми и умными глазами. Эта семейная фотография явственно передавала ощущение комфорта и счастья мальчишки, с двух сторон зажатого в объятия родителей.

Семирядин прекрасно помнил, когда был сделан этот снимок. Более того, фотографировал именно он, Андрей. Воспоминания нахлынули на него сами собой. Но и слишком противиться им он не стал. Оля! Семирядин первым познакомился с ней. Во всяком случае, так ему казалось, и все последующие события попахивали откровенной несправедливостью.

Накануне столь великого для каждого русского человека праздника, как Новый год, Москва буквально стояла на ушах. Повсюду шла нешуточная подготовка, а вернее, уже завершающая ее стадия, отчего суета не стала меньше, а, наоборот, в значительной мере усилилась. 25 декабря столица сияла разноцветными огнями гирлянд, магазины фактически ломились, но, к сожалению, не от предлагаемых потребителю товаров, а от самих покупателей, выстраивающихся в огромные очереди в надежде приобрести что-нибудь стоящее для себя и своих близких.

Андрей Семирядин, расположившийся за рулем старенькой «шестерки» и неторопливо направлявший своего стального коня в сторону центра, горько усмехнулся, наблюдая всю эту картину, внешне смахивающую на наступление апокалипсиса. Так было каждый год, но он-то, Андрей, знал, чем все это закончится. Знали об этом и другие, но почему-то не отдавали себе полного отчета. Купить хорошие подарки никому не удастся, потому что их вовсе не существует в природе, Новый год пройдет, и от него не останется ничего, кроме головной боли и этих гирлянд, которые уже будут не радовать глаз обывателя, а скорее раздражать своим постоянным присутствием. Так тоже было каждый год.

Придерживая руль левой рукой, Андрей вытряхнул из пачки одну сигарету и вставил ее в рот. Потянулся за зажигалкой. Однако прикурить он так и не успел. Внимание Семирядина привлекла стройная молоденькая девушка лет двадцати или около того. Она стояла на перекрестке в ожидании зеленого огонька светофора и казалась погруженной в какие-то собственные приятные мысли. Приятными они были потому, что девушка слегка улыбалась. Подъехав ближе, Семирядин в первую очередь обратил внимание на то, что у незнакомки были голубые глаза. Такие, которые всегда нравились ему. Правда, в реальной жизни у него еще не было девушки с такими глазами. У него вообще не было никого, кроме девиц легкого поведения, а на цвет их глаз не стоило обращать особого внимания. В них все равно не было чистоты. А в стоящей на перекрестке особе она была.

Андрей невольно надавил педаль тормоза, и «шестерка» замерла в двух шагах от девушки. Не обращая внимания на холодный ветер, Семирядин склонился к соседней дверце и опустил боковое стекло.

— Вас подвезти, девушка? — предложил он, открыто улыбнувшись при этом.

— Нет, спасибо. — Она забавно повела плечиком. — Я живу недалеко. К тому же хотела прогуляться.

Светофор переключился, и незнакомка, завершив свое общение с водителем «Жигулей», двинулась через перекресток на противоположную сторону. Но Семирядин не мог себе позволить упустить такой шанс. Будто стрела Амура пронзила его сердце. Впрочем, это было преувеличением. Андрей в принципе любил женщин. Он заглушил двигатель, вынул ключ из замка зажигания и стремительно покинул салон автомобиля. Девушка уже пыталась скрыться за поворотом. Семирядин устремился за ней следом и благополучно нагнал незнакомку, когда та уже взялась за ручку двери продуктового магазина. Андрей опередил ее и галантно распахнул дверь.

— Прошу. — Он отступил в сторону.

— Благодарю.

Она зашла в переполненный магазин. Семирядин не отставал.

— Вы решили меня преследовать? — улыбнулась голубоглазая нимфа.

— Ну зачем же так грубо? — Семирядин пожал плечами. — «Преследовать». Я просто решил прогуляться вместе с вами. И поверьте, девушка, будь моя воля, я бы вот так бродил вместе с вами по городу всю свою сознательную жизнь. До тех пор, пока бы вы не привыкли ко мне, как к одной из неотъемлемых частей вашей жизни. Кстати, я до сих пор не знаю вашего имени. Меня, например, зовут Андрей.

Голубоглазая рассмеялась.

— Оля, — представилась она в ответ.

— Оля, — эхом повторил Семирядин, вроде как пробуя это имя на вкус. Мечтательно закатил глаза. — Божественное имя.

Девушка снова засмеялась. Парень казался ей забавным, но не более того. Внешние данные Андрея не располагали ни к чему более серьезному, чем дружба. Но не говорить же ему об этом прямо в лицо. Существуют определенные правила этикета.

— Андрей, вы только не обижайтесь. — Она слегка коснулась холодными пальчиками его руки. — Но я действительно хотела побыть сегодня одна.

Семирядин в знак капитуляции шутливо вскинул руки вверх и даже отступил на шаг назад, насколько ему позволила это сделать окружавшая их в магазине толпа.

— Как скажете, королева моего раненого сердца, — чуть ли не пропел он. — Я удаляюсь. Можно только последний вопрос?

— Какой? — Оля изящно поправила выбившийся из-под шапки белокурый локон.

— Как насчет номера вашего телефончика? — Андрей заговорщически прищурился. — Я мог бы позвонить вам, и тогда мы вместе отыскали бы свободную минутку в вашем забитом расписании.

Ольга смотрела в глаза собеседнику и продолжала открыто улыбаться.

— Вряд ли это понравится моему молодому человеку, — сказала она.

— О!

Андрей почувствовал, как болезненно сжалось его сердце. Красавица уже была занята. А есть ли где-нибудь в мире местечко и для него? Рядом с такой красоткой, например? Несправедливость. Кругом одна несправедливость.

Вежливо попрощавшись с Ольгой, Семирядин покинул магазин и вышел на улицу, вдохнул полной грудью морозный пьянящий воздух. Рука, к которой ненавязчиво прикоснулась Оля, до сих пор передавала Андрею ощущение нежных прохладных пальчиков. В другой руке Семирядина уже появилась пачка «Дюбека». Закуривая на ходу, отвергнутый молодой человек устремился к оставленной на перекрестке «шестерке».

Сашке стукнуло двадцать пять. Первый серьезный юбилей в его жизни. Оглянуться не успеешь, и уже будет тридцать. А чего он сумел достичь? По мнению Александра Курыкина, если мужчина не добился каких-либо существенных успехов к своему тридцатилетию, на нем смело можно было ставить крест как на несостоявшемся человеке. Потом жизнь уже идет на спад. Таково было его, Александра, сугубо личное мнение. Он никому не навязывал его, но сам верил в правоту собственной догмы. И вот уже двадцать пять.

Гостей собралось немного. Всего четыре человека. Курыкин не любил больших и шумных компаний. Его юбилей не должен стать исключением из правил. Он пригласил только двух своих самых близких друзей, Андрея Семирядина и Владимира Кирсанова. Володя обещал прийти с девушкой. Кто она такая, Александр не знал. Кирсанов и так-то был скрытным, а уж в том, что касается романтических отношений, — настоящий партизан на допросе. Известно было только то, что его обожаемую пассию зовут Ольга, и Владимир познакомился с ней более полугола назад. За это время он ни разу не счел нужным представить возлюбленной своих близких друзей. А вот сегодня отважился. Надо же! Семирядин сказал, что будет один. Куда приятнее, как он выразился, напиться до свинячьего визга, чем держать себя в рамках, опасаясь произвести неприятное впечатление на спутницу. Ну и конечно, Сашка пригласил к себе на день рождения Людочку. Свою Людочку, без которой уже не представлял дальнейшего существования.

— Ну что, ты еще не придумал, как нам обогатиться?

Первым явился Андрей и по привычке развалился в своем излюбленном кресле. В руках Семирядина уже покоилась откупоренная бутылка пива. Он делал неспешные глотки и с жадностью поглядывал на накрытый стол.

— Думаю еще, Андрюха, — отшутился Курыкин. — Все время думаю.

— Знаешь, я тут прикинул. — Семирядин сделал очередной глоток из горлышка и поскреб пальцами свой плохо выбритый подбородок. — А что, если нам в челночники подрядиться? Говорят, шмотки гонять из-за кордона сейчас самое благое дело. Навар неплохой и…

— Нет. — Александр покачал головой. — Не годится. Получится, что мы будем способствовать захламлению России заграничными тряпками. Они там не в цене, вот буржуи и радуются, что есть возможность использовать нашу страну как свалку для всякого никудышного барахла. Мне пойти на такой поступок патриотические чувства не позволят. Ты же знаешь.

— Ну да, — хмыкнул Семирядин. — Я и забыл. Только, поверь мне, в России и без тебя найдется навалом желающих захламить родину.

— Это их проблемы, — парировал Курыкин. — И совесть тоже у каждого своя. Есть мыслишка получше, Андрей, — таинственно произнес он и подмигнул товарищу.

— Какая?

Но Курыкин повел себя странно. Он почему-то решил поиграть в загадки.

— Мне не хотелось бы говорить об этом сегодня, — сказал Александр, останавливаясь перед зеркалом и приводя в порядок свою роскошную шевелюру, которой Семирядин всегда втайне завидовал. — День рождения и все такое… Обсудим в другой раз. Когда соберемся втроем. Ты, я и Володя. В более деловой обстановке, так сказать.

— Брось. — Андрей бесцеремонно сунул под кресло свою опустевшую бутылку пива и забросил ногу на ногу. — Хотя бы намекни.

Семирядин знал тонкости характера своего друга. Это не Кирсанов. Если Сашку распирало от какой-то новой идеи, то он горел ею настолько, что хотел поведать о своих планах всему белому свету. Очень заводной человек. Достаточно было лишь слегка подтолкнуть его к откровенному разговору.

Расчет Андрея оправдался. Курыкин повернулся к нему лицом, отшвырнул расческу в сторону и сделал несколько решительных шагов по направлению к сидящему в кресле другу. Глаза его при этом азартно блеснули.

— Продукты, — выпалил именинник на одном дыхании.

— Что продукты? — не понял Андрей.

Александр прошел еще немного вперед и сел на диван напротив собеседника.

— Продукты питания всегда будут иметь спрос, — пояснил он свою глубокую мысль. — Во все века. Так было раньше, есть сейчас, и так будет, Андрей. Люди хотят кушать. Все время. Постоянно. Закон жизни. Понимаешь, о чем я?

— Честно говоря, не совсем, — признался обескураженный Семирядин.

— Я хочу иметь свой собственный продуктовый магазин, — выпалил Курыкин и тут же тактично поправился: — Наш магазин. Мы ведь одна команда, верно? Ты, я и Володя. Разве не так?

— Так, — автоматически кивнул Андрей.

— Вот я и говорю. Мы открываем магазин. Один для начала. Затем можно будет подумать и о расширении. Если все пойдет гладко, конечно. Два, три магазина. Целая сеть в итоге. — Александр с каждым словом распалялся все больше и больше. В нем появился тот самый мальчишеский азарт, который Семирядин имел возможность наблюдать с самого детства. — И это наше, родное. Только на благо страны. Я даже название уже придумал. Поделиться?

— Поделись.

— «Твоя империя», — с чувством произнес Курыкин.

— А при чем тут империя? — снова растерялся Семирядин.

— Неужели не понимаешь? — искренне удивился Александр.

— Не понимаю.

Разнервничавшись от собственного пылкого повествования, Александр закурил. Густые клубы табачного дыма взметнулись под потолок и растворились в пространстве. Курыкин поднялся с дивана, прошел к подоконнику и взял пепельницу. Садиться на место не стал. Все так же с пепельницей в одной руке и с сигаретой в другой он принялся хаотично расхаживать по комнате, периодически огибая возникающий на его пути накрытый праздничный стол.

— Россия была великой державой, — пустился он в пространный экскурс по истории, чем еще больше озадачил собеседника. — Очень долгое время. Но лишь до тех пор, пока являлась империей. До прихода к власти большевиков. Потом империя рухнула и начался развал страны. Я собираюсь создать свою империю, пусть даже и в миниатюре, но она будет настолько функциональной, что поднимется на несколько порядков выше, чем все потенциальные конкуренты…

— Все это только мечты, Сашок, — оборвал его на полуслове Андрей.

Курыкин замер в центре комнаты и удивленно воззрился на друга, который в этот момент с нескрываемо скептическим выражением лица тоже закуривал сигаретку. Выходит, Семирядин не только не поддержал его инициативы, но даже и не понял ее толком.

— Мечты? — переспросил начинающий бизнесмен. — Это еще почему?

— Все это не так-то просто, — высказал свою точку зрения Андрей, глубоко затягиваясь. — При нашем-то уровне жизни. Как ты реально собираешься добиться всего этого? Ну, хотя бы создания первого действующего магазина? Поставки, лицензия, прочая белиберда…

На этот раз Курыкин вернулся на диван. Поставил пепельницу на подлокотник так, чтобы до нее мог при желании дотянуться и Семирядин. Цепко и пристально посмотрел в глаза старому другу, которого знал уже далеко не первый год.

— У меня уже есть определенные задумки, — признался он. — Я даже начинаю продвигаться в этом направлении…

— И ты ничего не сказал нам? — подозрительно прищурился Семирядин. — Ни мне, ни Вовке?

— Пока не о чем говорить, Андрей, — виновато улыбнулся Курыкин. — Это, так сказать, разведка боем. Пока. Просекаешь?

— Просекаю, — кивнул Семирядин. — А что за задумки? Просвети неуча.

Однако продолжить дискуссию именно сейчас, в эту самую минуту, им было не суждено. В дверь позвонили, и Александр, загасив сигарету, направился в прихожую. Пришла Людочка. Семирядин знал, как много это значило. В присутствии своей любимой девушки Курыкин менялся кардинально. Никаких разговоров о деле, о бизнесе. Для него существовала только любовь. Что ж, бог с ним. К разговору об империи в миниатюре они еще успеют вернуться. Андрей не шибко верил в успех этих безрассудных начинаний, но, с другой стороны, Курыкин был талантливым человеком. По большому счету он был способен совершить на первый взгляд невозможное. Посмотрим. Будущее покажет.

Минут через шесть явился и Кирсанов. Как и обещал, не один.

— Добрый вечер! — бодро провозгласил он, едва ступив на порог комнаты. — Позвольте вам представить, друзья, мою девушку. Это Оля. Прошу любить и жаловать.

Владимир отошел в сторону, и в первую секунду Андрей непроизвольно вжался в занимаемое им кресло. Девушка, стоящая рядом с его другом и облаченная в приталенный голубой костюм, состоящий из коротенькой юбочки и пиджачка, была ему уже знакома. Та самая голубоглазка, которую он повстречал однажды холодным зимним вечером на перекрестке в центре столицы. Оля! Да, это была она, прекрасная незнакомка, и сейчас, когда Андрей видел ее не в пальто и шапке, как в момент той встречи, она показалась ему еще более очаровательной. Стройные точеные ножки в крохотных туфельках на шпильках, высокий бюст и роскошные волосы. Какие это были волосы! Белокурые локоны обрамляли миловидное личико и струящимся каскадом ниспадали девушке на плечи. Андрей лихорадочно сглотнул и поднялся на ноги.

«Вряд ли это понравится моему молодому человеку», — сказала она тогда, и эти слова прочно засели в сознании Семирядина. Он вздрогнул. Канун Нового года. Пять месяцев назад. Владимир уже говорил, что встречается с кем-то. Стало быть, когда она вела речь о каком-то молодом человеке, имела в виду именно его друга. О, несправедливая судьба!

Андрей заставил себя улыбнуться, встретившись глазами с Олей.

— Кажется, мы уже знакомы, — произнесла она бархатным голоском.

Сердце Семирядина радостно забилось в груди. Значит, она помнит. Она тоже помнит ту встречу. А вдруг это что-нибудь да означает?

— Вот как?! — удивленно вскинул брови Кирсанов.

— Да, я имел такую честь. — Семирядин склонил голову в поклоне, приветствуя таким образом Ольгу.

— Ты ничего не говорила мне об этом. — Владимир нежно обнял свою возлюбленную за плечи и слегка привлек к себе, мягко коснулся губами ее щеки.

— Не мучай ее, Володя, — мгновенно пришел на помощь Ольге Семирядин. — В том знакомстве была исключительно моя инициатива. Я подкатил к понравившейся мне девушке, а она тактично отшила меня, сообщив, что у нее уже есть ты. Правда, я не знал, что это именно ты, — поправился Андрей. — Но безусловно был кто-то, кого, как я понял, юная особа безумно любит и не собирается менять ни на кого другого. Даже на такого красавца, как я.

Все присутствующие в комнате дружно рассмеялись, включая и Андрея, но он продолжал разглядывать спутницу Кирсанова. Ее смех показался Семирядину самым бесподобным на свете. Чистым и звонким. Оля в его представлении была настоящей богиней.

Гости и сам именинник расположились за столом, и Курыкин на правах хозяина сам разлил первую порцию шампанского. После тоста, произнесенного Семирядиным, наполненные до краев бокалы сошлись над столом с мелодичным перезвоном, и все выпили.

Второй тост произносил уже Кирсанов.

— Дорогой Саша! — начал он, поднимаясь за столом во весь рост. — Сегодня у тебя пусть и полукруглая, но весьма знаменательная дата. Я не оратор, но все же попробую выразить ту гамму дружеских чувств, которые переполняют мою душу. Мы знаем друг друга с детства, и, учитывая то, что ты на пару лет будешь постарше, не побоюсь отозваться о тебе как о человеке, служившем для меня все эти годы примером для подражания. Немного коряво сказал, да? Зато искренне. Мы собрались за этим столом, чтобы поздравить тебя, пожелать успехов в будущей жизни, как деловой, так и личной. — Владимир недвусмысленно покосился на сидящую рядом с Курыкиным Людочку. — И я хотел бы сейчас произнести один тост, который слышал недавно и который мне очень понравился. — Кирсанов откашлялся. — Саша, я желаю тебе, чтобы ты умер… — Молодой человек намеренно выдержал непродолжительную паузу, наблюдая за реакцией собравшихся, а затем с улыбкой продолжил: — И мы похороним тебя в гробу, сделанном из древнего дуба, который мы посадим завтра. Так что жить тебе, Саня, как ни крути, еще лет триста, не меньше.

Курыкин поднялся и с удовольствием чокнулся с другом. Остальные также присоединились к этому порыву и по общему решению выпили новую порцию шампанского стоя. Глаза Александра сияли. Что может быть лучше празднования дня рождения в кругу самых близких для него людей?

Семирядин покосился на Ольгу. Когда все вновь заняли места за столом, Кирсанов склонился к уху своей спутницы, прошептал что-то с улыбкой и в завершение страстно укусил ее за мочку уха. Оля зарделась. Андрей непроизвольно скрипнул зубами.

— Женишься? Ты?

Андрей расположился в только что оборудованном офисе в задней части магазина «Твоя империя». Курыкин сдержал слово и уже меньше чем через год после своего юбилея открыл в центре роскошный магазин. Семирядин не слишком интересовался, каким образом Александру удалось осуществить намеченное. Вернее, он пытался, но мало что понял во всех этих бюрократических проволочках. Кирсанов и он наравне с Курыкиным выступали учредителями частного предприятия, а затем Александр на правах директора назначил друзей своими замами.

В настоящий момент удачливый бизнесмен был занят новым проектом. А точнее говоря, продолжением старого. К уже открытому первому супермаркету Курыкин пытался присоединить и еще один, а старое детище временно оставил на Андрея и Владимира.

Кирсанов в тот день явился ближе к обеду. Лицо его сияло, как новенький рубль. Он был облачен в темно-зеленый костюм-тройку и точно такого же оттенка галстук. На ногах сияли начищенные до блеска модные туфли. Прямо с порога Владимир и ошарашил сидящего за рабочим столом друга потрясающей, на его взгляд, новостью.

— Да, женюсь, Андрюха. — Кирсанов пересек офис и с размаху плюхнулся на низенький диванчик возле окна. Пристроил в зубах сигарету. — Только что из ЗАГСа. Заявление подали. Регистрация назначена на семнадцатое число следующего месяца.

— Ты женишься на Ольге? — на всякий случай уточнил Семирядин, хотя ответ и так был очевиден.

Просто в душе Андрея еще теплилась безумная надежда. Ладони предательски вспотели, и Семирядин вытер их о брюки. Столь нервное движение скрывал высокий стол, и Кирсанов не мог этого заметить.

— Нет, на тебе, — засмеялся он. — Конечно на Ольге. Что с тобой, Андрей? Проснись.

— Да я не сплю, Володя.

Семирядин последовал примеру своего партнера по бизнесу и тоже закурил сигарету. Некоторое время они сидели в полном молчании. Владимир находился в состоянии радостной эйфории и строил радужные планы будущей личной жизни. Андрей же просто не знал, что сказать. За истекший год он уже успел смириться с тем, что Ольга никогда не станет его девушкой. Ее любовь к Кирсанову очевидна, они счастливы, и им не нужен никто, кроме друг друга. Однако в глубине души Семирядина еще теплилась призрачная надежда, что отношения Владимира и Ольги не закончатся ничем серьезным. Зайдут в тупик, так сказать. И молодые люди расстанутся. Сегодня эта надежда рухнула в связи с наметившейся датой свадьбы.

— А как наш бизнес? — осторожно поинтересовался Семирядин, выкурив, наверное, больше половины своей сигареты.

— А что бизнес? — вскинул брови Кирсанов.

— Он требует времени, сил, самоотдачи, наконец. — Андрей поднялся и вышел из-за стола. Хотел было сесть рядом с другом на диван, но передумал. Остановился возле окна. — А что происходит? Ты женишься на Ольге. Сашка тоже начинает поговаривать о свадьбе. Дескать, они с Людочкой подумывают о законном потомстве. Личная жизнь не позволит вам отдавать много времени работе.

— Ты не прав, Андрей. — Кирсанов выпустил в потолок мощную струю дыма. — Никто не собирается бросать дела. Семья — это семья, а работа — это работа. Не надо пытаться сопоставить то, что несопоставимо. В хорошем смысле этого слова, разумеется. То есть я хочу сказать, что одно другому не мешает. — Случалось так, что Владимир путался в своих мыслях и изречениях. Ораторские способности, как он сам сказал однажды, были у него неважнецкие. — Даже помогает, я бы сказал. Да ты сам бы все понял, Андрей, если бы предпринял попытку наладить и свою личную жизнь.

Семирядин резко повернулся. Тема личной жизни была для него наболевшей. К двадцати пяти годам он так и не сумел отыскать для себя достойную спутницу. Вернее, по каким-то причинам они не считали его достойным. А может, все дело в матери… Андрей был склонен думать, что последнее наиболее близко к истине.

— Ты же знаешь, — сказал он, скрывая излишнюю нервозность в голосе и жестах. — Моя драгоценная мамаша никогда не даст мне обзавестись своей семьей. Я всегда буду частью ее семьи. Такая уж судьба у меня незавидная, Вова.

— Перестань, — беспечно отмахнулся Владимир. — Ты вечно преувеличиваешь. Твоя мать гоняет лишь тех шлюх, которых ты периодически затаскиваешь к себе в постель. А вот если бы ты…

Кирсанов не договорил. Заметив, как страдальчески перекосилось лицо товарища, он понял, что лучше не развивать начатую тему.

Андрей отлепился от окна, подошел вплотную к расположившемуся на диване Владимиру и навис над ним, как беркут, всей своей огромной массой. Только сейчас Кирсанов обратил внимание, как здорово его друг прибавил в весе за последний год. А ведь он еще молод. Наметилось пивное брюшко, плечи стали более широкими, лицо округлилось. Диета бы ему точно не помешала.

— И ты ей решил подыгрывать? — грозно вопросил Семирядин.

— Кому?

— Моей матери, — жестко продолжил он, плотнее стискивая зубами сигарету. — Вы с ней что, сговорились, что ли?

Невзирая на обуревавшие друга эмоции, Кирсанов не смог сдержать себя и громко рассмеялся, запрокинув голову. Андрей подозрительно приглядывался к нему, не понимая, чем вызван столь необоснованный приступ веселья. Владимир же, отсмеявшись, склонился немного влево, подхватил со стола полную окурков пепельницу и поставил ее себе на колени. Загасил сигарету.

— Да у тебя совсем шарики за ролики заехали, Андрей, — вполне добродушно высказался он. — Думай, о чем говоришь. Чего ради я стану сговариваться с твоей драгоценной мамашей? Нет, я, конечно, уважаю ее, она прекрасная женщина, но никакого заговора против тебя нет. Поверь мне. Это просто ранняя паранойя. Не более того.

Кирсанов поднялся на ноги, одернул на себе пиджак и вернул пепельницу на прежнее место. Он неторопливо обошел стол, сел в кресло, которое прежде, до его прихода, занимал Семирядин, придвинул к себе какую-то стопку бумаг. Как показалось Андрею, это были составленные Александром списки новых поставок с указанием приблизительных цен. Семирядин уже взял себя в руки, осознав, что необоснованно вспылил и сам себя выставил в глупом виде.

— Ты уже решил, кто будет свидетелем на твоей свадьбе? — с праздным вопросом обратился он к Кирсанову. — Я или Саша?

Владимир оторвал глаза от бумаг и уставился на собеседника. Признаться, он уже задумывался над этой проблемой и даже, не в силах определиться самостоятельно, советовался с Олей. Женщина, как всегда, рассудила более здраво, нежели ее суженый.

Курыкин без пяти минут женатый человек. На свадьбу друга он, без сомнения, придет с Людочкой, и далее все его внимание, как это бывало и прежде, сосредоточится на возлюбленной. Семирядин же, напротив, будет один и куда больше подойдет на роль свидетеля, на плечи которого, как правило, ложится если не основной, то уж точно немалый груз ответственности. Кирсанов согласился с будущей супругой.

— Конечно ты, Андрей, — ответил он другу и компаньону.

В эту секунду Семирядин почувствовал себя очень счастливым.

… — Боже мой, ты такой ненасытный, — игриво проворковала Ольга, ласково прикасаясь пальчиками к мощной широкой груди Кирсанова. — Никак не подумаешь, что ты уже размениваешь свой четвертый десяток.

— Не надо о возрасте, прошу тебя. — Владимир откинулся на спину и уставился блуждающим взором в кристально чистое небо, уже понемногу начавшее окутываться предвечерними сумерками.

Кроваво-красный диск солнца медленно катился за горизонт, планируя совершить свой новый ежедневный оборот и вернуться уже утром на востоке во всем своем величии. Интимная близость с любимой женщиной на природе всегда доставляла Кирсанову наивысшее наслаждение. С этой целью супруги и уединились неподалеку от быстрой речушки на изумрудной поляне вдали от людских взоров. Сын остался на даче под присмотром Семирядина, обещая помогать дяде Андрею в приготовлении шашлыка. Владимир и Ольга не сомневались, что так оно и будет. К их возвращению изжаренное на костре мясо будет дразнить необыкновенным ароматом, и это ощущение будет вдвойне приятно от осознания того, что и Ванечка приложил свою руку к приготовлению ужина. Семья Кирсановых любила выезжать в гости к Андрею на его загородную дачу. Это позволяло им отвлечься от бытовых проблем и ненадолго избавить от своего присутствия суетный и шумный город.

Уже минуло более двух лет, как схоронили Сашку Курыкина. Однако, несмотря на то что организатор и создатель их бизнеса ушел в лучший из миров, «Империя» продолжала процветать. К настоящему моменту это уже была целая сеть магазинов, разбросанных, как паутина, по всему городу, полностью оправдывая свое громкое название, придуманное Александром в день своего двадцатипятилетия, и во главе корпорации вот уже два с лишним года стоял Владимир Кирсанов. Семирядин по-прежнему оставался на вторых ролях, то есть был заместителем директора. Если его и не устраивало такое положение вещей, то внешне он старался этого не выказывать. Вроде всем довольный состоятельный человек без лишней ответственности. Личная жизнь Андрея все еще хромала и, судя по его возрасту, рисковала доковылять таким образом и до глубокой старости. У Кирсановых же родился сын Иван. Наследник, как частенько, то ли в шутку, то ли всерьез, называл его Владимир.

— Пойдем? — Ольга приподнялась на локте и заглянула в глаза супругу.

Странное дело, они уже столько лет прожили вместе, а до сих пор умудрились не наскучить друг другу. Более того, Ольга была уверена, что ее с Володей любовь с каждым годом только крепчала. Им по-прежнему было хорошо вместе. А ведь случались в их семейных отношениях и ссоры, и серьезные разногласия. Впрочем, такое у всех бывает. На то она и семья. А любовь до сих пор жила в сердцах уже не совсем молодых людей. Возможно, причина была в том, что они рационально рассматривали вопросы своего супружества и личных отношений. Как правило, люди, вступая в брак, часто совершают непоправимую ошибку. Они целиком отдаются своей любви и, естественно, оказываются морально разбитыми, если эта любовь неожиданно покидает их сердца. Жить исключительно этим тонким чувством, возводя его на пьедестал и определяя как конечную точку всех стремлений, нельзя. Два любящих человека, которые решают, что им делать со своей любовью, обречены. Вопрос заключается в другом. Что им делать помимо любви, пока она у них есть. Так поступали Владимир и Ольга. И в этом была их основная сила. В этом был их пример остальным.

— Подожди. — Кирсанов с улыбкой схватил ее за запястье. — Я тобой еще не насытился.

— Ты просто зверь, — засмеялась Ольга.

— Я знаю.

— Андрей и Ванечка уже скоро отправятся на наши поиски, — выдвинула женщина весомый аргумент.

Однако и этому Кирсанов не придал должного внимания. Вместо ответа, он повернулся сначала на бок, а затем накрыл всем своим широким торсом манящее тело супруги. Ольге ничего не оставалось, как откинуться на покрывало. Владимир шумно втянул носом воздух, наслаждаясь ароматом ее рассыпавшихся волос. Ольга закрыла глаза. Не откладывая дело в долгий ящик, мужчина уже покрывал ее тело страстными и горячими поцелуями. Госпожа Кирсанова была в одном ярко-красном бикини, не способном скрыть от посторонних глаз ни единой достопримечательности ее совершенного тела. Владимир с удовольствием отмечал тот факт, что даже роды не испортили ее фигуры. Казалось, ее вообще ничто не в состоянии испортить.

С каждым поцелуем он опускался все ниже и ниже. Начал с белоснежной Олиной шеи, затем обласкал ее грудь, живот и двинулся дальше. Губы Владимира нежно и даже как-то осторожно касались ее стройных ног. Он достиг в своем эротическом турне даже кончиков ее пальцев на ногах. Оля негромко застонала от наслаждения.

— Что ты со мной делаешь? — томно протянула она.

— А что я делаю? — прошептал Кирсанов.

— Сводишь с ума.

— Это хорошо. Я к этому и стремлюсь. — Он облобызал ее ступни и поднялся на локтях. Все с теми же поцелуями двинулся в обратном направлении. — А то ты у меня и так слишком умная женщина. Я начинаю чувствовать себя в твоем присутствии ущербным.

— Хватит болтать глупости, — засмеялась Ольга и, к удивлению и большому разочарованию супруга, решительно отстранила его голову.

— В чем дело, милая? — шутливо нахмурился Кирсанов.

— На сегодня достаточно, Володя. — Она приподняла голову и чмокнула его в раскрытые уста. — В самом деле уже пора. Поверь, я хочу этого не меньше тебя, но нужно уметь соизмерять желания и возможности.

Владимир тяжело вздохнул. Как же она иногда бывала прагматична. Не подкопаешься просто. И вроде права во всем.

— Хорошо, — печально заключил он. — Давай вернемся на дачу.

Он перекатился на спину, затем опять на живот и уже с колен поднялся на ноги. На Владимире тоже не было ничего, кроме плавок и нательного крестика. Ольга невольно залюбовалась его атлетической фигурой. Затем энергично встряхнула головой, прогоняя наваждение, и по примеру супруга приняла вертикальное положение.

Собрались оба за две минуты. Дорога обратно на дачу уже не казалась такой веселой и романтичной. Нет, Владимир и Ольга не растратили, конечно, своего одухотворенного настроя, но тем менее всегда приятно идти в укромное местечко, где есть возможность остаться наедине друг с другом, нежели покидать его.

Шашлык, по части приготовления которого Семирядин не знал себе равных, действительно был давно готов. Иван весело раскачивался на качелях, дожидаясь возвращения загулявших где-то родителей. Ольга прямиком направилась к сыну и поцеловала его, присев на корточки. Кирсанов-младший проворно спрыгнул на землю и обнял маму за шею.

— Ты хорошо себя вел? — поинтересовалась она.

— Конечно, — не задумываясь, ответил мальчик.

Ольга ему верила. Еще не было такого случая, чтобы Иван и в самом деле вел себя плохо. Хорошие, теплые отношения в семье Кирсановых с юных лет прививали сыну то, что будет ему так необходимо в дальнейшей жизни, — правила хорошего тона. Даже не особо кривя душой, Кирсановых можно было назвать идеальной семьей.

Ольга направилась переодеваться, и сын увязался за ней. Андрей и Владимир остались наедине по соседству с дымящимся мангалом. Семирядин устало приземлился на скамейку перед врытым в землю широким столом. Кирсанов же открыл стоящую на тропинке машину и достал из нее свою одежду: светлые брюки и темно-синюю рубашку с короткими рукавами.

— Проголодались? — ухмыльнулся Андрей, косо наблюдая за манипуляциями своего партнера.

— Не то слово, — весело откликнулся Владимир.

Прошло уже так много лет, а Андрей до сих пор не мог в полной мере избавиться от тех чувств, что он втайне питал к жене близкого друга. Правда, внешне это никак не выражалось, и, естественно, сам Кирсанов ничего не знал об этом, но как же бывало тяжело оставаться тет-а-тет с собственными невеселыми мыслями. Андрей уже ловил себя на том, что по этой самой причине он все чаще и чаще начинал прикладываться к бутылке. Алкоголизм еще не успел развиться в полной мере, но Семирядин уже делал первые осторожные шажочки по направлению к данному, фактически неизлечимому недугу. Вот и сейчас он машинально подхватил со стола бутылку красного вина и лихо наполнил граненый стакан наполовину. Быстро осушил его. Владимир не заметил этого. Одевшись, он забрался в салон и, воспользовавшись зеркалом заднего вида, причесался.

Андрею не сложно было догадаться, чем занимались его друг с женой на свежем воздухе. При желании он мог даже представить эту картину во всех романтических деталях. Сердце, как это уже бывало прежде, болезненно сжалось. Почему всегда везет кому-то другому, а не ему? Есть ли в мире справедливость?

Семирядин набулькал еще полстакана вина, но на этот раз опорожнить его не успел. Из салона автомобиля вынырнул Владимир и удивленно уставился на партнера, оценивая его поспешные действия. Андрей натянуто улыбнулся.

— Садись, Володя. — Он тут же наполнил еще один стакан. — Я вот решил Сашку помянуть. У него день рождения через неделю. Мог бы быть, — добавил Семирядин.

— А чего ж раньше времени-то поминать? — Кирсанов сел рядом с хозяином дачи, но брать в руки стакан с вином не торопился.

— Душа запросила, — как можно небрежнее парировал Семирядин. — Присоединишься или как?

— Присоединюсь.

Владимир, внутренне поборов себя, потянулся к стакану. Не чокаясь, компаньоны выпили в память по усопшему другу. Первым расправившись с вином, Андрей искоса наблюдал за Кирсановым. Ему удалось добиться желаемого эффекта. Благодушное настроение друга испарилось. Пусть ненадолго, но все же маленькая победа лучше, чем ничего. Семирядин возликовал, но тут же устыдился этого своего поступка.

На крыльце дачи появились Ольга в легком летнем платье с глубоким вырезом и Иван.

— Уже пьянствуете? — беззлобно сказала она.

Владимир отставил пустой стакан и ринулся навстречу жене.

— Совсем чуть-чуть.

Он обнял ее за плечи, и Ольга машинально склонила голову к супругу. Опять этот дурманящий аромат ее волос. Владимир счастливо улыбнулся. Олина рука накрыла светлую шевелюру сына. Мальчишка радостно посмотрел сначала на мать, потом на отца и поплотнее втиснулся между ними.

Семирядин порывисто поднялся на ноги.

— Стойте, стойте, — распорядился он. — Главное — не двигайтесь.

— Что такое? — Ольга подняла на него свои небесно-голубые глаза.

— Я сказал, не двигайтесь, — повысил голос Андрей. — Неужели так сложно зафиксировать требуемую позу?

Он быстро подбежал к машине Кирсановых, распахнул заднюю дверцу и скрылся чуть ли не весь в недрах автомобиля. Теперь гостям видны были только ноги хозяина. Но они не шевелились. И так уже было понятно, что задумал Андрей. Оля и Владимир с улыбкой переглянулись. Семирядин вынырнул обратно с фотоаппаратом в руке.

— Еще секундочку внимания. — Подобным поступком Андрей хотел сгладить свои чувства, основанные на черной зависти, которой он и сам стыдился в глубине души. — Сейчас вылетит птичка. Просьба всем улыбаться.

Щелчок, и радостное лицо Семирядина выплыло из-за черного корпуса фотоаппарата. Кирсановы дружно рассмеялись, и в эту секунду Андрей невольно почувствовал себя частичкой их семьи. Может, и впрямь все не так плохо? У него есть близкие люди, которые всегда поймут и поддержат. Чего еще надо?

— Фото на память, — с пафосом произнес он и вернул аппарат на прежнее место в салон автомобиля. — Можете уже перестать обниматься.

Владимир послушно отошел от жены.

— А теперь к столу. — Роскошным жестом хозяин предложил всем занять свои места. — Шашлык стынет, господа хорошие.

— Остывший шашлык — это кощунственно, — выдал свою сентенцию Кирсанов, возвращаясь на лавочку, где они с Андреем минуту назад поминали Курыкина.

Иван гордо сел рядом с отцом и задрал подбородок. Владимир подхватил его и усадил себе на колени. Место Кирсанова-младшего тут же заняла его мать. Она тесно прижалась к супругу, несмотря на то что скамейка была вовсе не короткой. С четырьмя шампурами с нанизанными на них аппетитными, красиво зажаренными кусочками мяса подошел Семирядин. Ольга при виде такой картины сглотнула набежавшую слюну…

… — Как-то тоскливо тут стало без Ивана, — мрачно признался Кирсанов, наполняя свою рюмку и рюмку Семирядина душистым кремовым ликером. — Ты не находишь? Пустынно.

— Ну, не знаю, — пожал плечами Андрей. — Наверное.

Мужчины сидели в гостиной первого этажа квартиры Владимира. Семирядин не первый раз уже навещал обитель друга в жилом комплексе «Алые паруса» и мысленно отмечал для себя, что у него появился еще один скрытый мотив для зависти. Удачно выбранное для жилья место, прекрасно спланированная и обставленная квартира. Впрочем, что ему мешало приобрести точно такую же? Нежелание подражать во всем Кирсанову? А в чем он ему подражает? Да ни в чем. Надо будет при случае хорошенько обмозговать этот вопрос. Но только не сегодня. Приятно было вот так сидеть за столом, ни о чем конкретно не думая, и наслаждаться льющейся из динамиков музыкой, которую до боли в сердце любила Ольга. Андрей знал об этом. Он так часто общался с Кирсановыми, что знал о них практически все. Вкусы, привычки.

Экономка Владимира и Ольги Елизавета Михайловна на скорую руку накрыла хозяину и его гостю на стол и удалилась на кухню. К чему мешать своим присутствием друзьям и компаньонам? Ольги дома тоже не было. Как объяснил Владимир, жена отправилась куда-то в город за покупками, а его с собой взять наотрез отказалась. Мотивировала она это тем, что он в магазинах — только лишняя обуза, а толку никакого. Что же касается Кирсанова-младшего, то родители отправили его неделю назад за границу. Ивану предстояло окончить престижный колледж в пригороде Лондона. Так решил отец. Любовь к бизнесу, как он говорил обычно, надо прививать с пеленок, а парню и так уже стукнуло одиннадцать лет. Пора взращивать достойную смену.

Семирядин сделал глоток ликера и невольно поморщился. Он не очень жаловал такие приторные напитки. В последнее время предпочтение он отдавал водке. Ну, на худой конец, годилось и крепленое вино. У Владимира же были иные вкусы. Замашки на аристократизм. Иначе не охарактеризуешь.

— Пора созвать совет директоров, — неожиданно переключился на тему о работе Кирсанов.

— Зачем?

— Мне не нравится сложившееся положение с акциями, — признался Владимир. — Слишком много их гуляет в руках посторонних людей.

— Посторонних людей? — прищурился Семирядин. — Ты шутишь? Все они директора наших филиалов. А значит — люди, преданные делу.

Кирсанов покачал головой. Рюмку ликера он опорожнил лишь наполовину и, отставив ее в сторону, потянулся к лежащей на краю стола пачке сигарет.

— Я в них не сомневаюсь, — серьезно произнес он. — Но считаю целесообразным укрепить контрольный пакет.

В душе Семирядина что-то невольно шевельнулось. Вроде как нехорошее предчувствие. Что еще задумал его компаньон? Не хочет же он кинуть в итоге и его?

— Смотри, Володя, тебе, конечно, виднее, — вяло ответил он. — Но как бы не вызвать лишнего неудовольствия у сотрудников. Нездоровую обстановку, так сказать.

— Не вызовем, — улыбнулся Кирсанов. — Достаточно грамотно построить беседу. Я уже кое-что прикинул для себя лично. Сориентируй народ на четверг. В первой половине дня.

Своим решением Владимир Леонидович будто подвел решительную жирную черту под данной темой, и Семирядин понял, что протестовать или давать партнеру какие-нибудь ценные советы сейчас просто бессмысленно.

— Хорошо, — качнул он своей уже совсем плешивой головой и, склонившись над столом и подцепив вилкой розовый кусочек балыка, с удовольствием отправил его в рот.

Только сейчас взгляд Андрея невольно сфокусировался на фотографии, висевшей в резной рамке на противоположной стене. За стеклом красовался тот самый снимок семейства Кирсановых, который Семирядин сделал у себя на даче. Как давно это было! Вот ведь странно, прежде он не замечал ее. Неужели был таким рассеянным и погруженным в какие-то личные проблемы?

— Давно здесь висит? — спросил он Владимира.

— Что? — Кирсанов был мыслями где-то далеко. Возможно, на предстоящем в четверг совете директоров.

— Фотография. — Андрей указал рукой на стену, привлекая внимание друга. — Она что, всегда здесь висела?

— Нет. — Хозяин дома, откинувшись на спинку кожаного кресла, сделал глубокую затяжку и пустил в потолок густой клуб дыма. — Она до этого у нас в спальне стояла, на прикроватной тумбочке, а как Иван уехал, Оля ее сюда перевесила. Говорит, здесь ей самое место. Приходишь домой и сразу с порога видишь лицо сына. Вроде как встречает он нас. На душе спокойнее становится. Не так волнуешься за него. Как он там, в этом Лондоне сейчас?

— Обживется, — спокойно парировал Семирядин.

Ему стало приятно, что тот сделанный им на даче снимок стал для его друзей такой важной семейной реликвией. Вроде как и сам Андрей руку приложил к их благополучию. Откашлявшись, он тоже взял сигарету и закурил.

В этот момент входная дверь отворилась и на порог шагнула Оля. Семирядин повернул голову. Боже, как же она прекрасна! Божественна!

— Привет, Андрюша! — Кирсанова улыбнулась.

— Привет!

Весь этот ряд разрозненных воспоминаний пронесся у него в голове за пару-тройку минут. Семирядин, внутренне переборов себя, решительно шагнул к стене, приподнял резную рамку фотографии и проверил, нет ли чего под ней. Потом он злобно сдернул само фото и бросил его на пол. От сокрушительного удара о плитку стекло разлетелось на мелкие кусочки. Зато этот звук придал незваному гостю решимости. Его взгляд сделался цепким и колючим, как лезвие зэковской заточки.

Семирядин приблизился к столу и поднял трубку радиотелефона, энергично пробежался пальцами по панели, набирая необходимый номер. Вызываемый Андреем абонент ответил после первого же гудка.

— Вы не могли бы минут через двадцать забрать меня из дома покойного «императора»? — обратился он в трубку без всякого приветствия. — Нет, только собираюсь устроить маленький шмон. А потом надо встретить юного наследника. Нянька вызвала, вернее, домработница. А встретим мы. — Он криво усмехнулся. — Благодарю, моя драгоценная фам фаталь…

Семирядин, не вдаваясь в дальнейшие дебаты, способные отнять у него уйму времени, нажал кнопку отбоя и, не возвращая трубку на ее прежнее место, тут же набрал другой номер. Дожидаясь ответа, Андрей оценивающим взором смерил деревянную лестницу, ведущую на второй уровень. Начать поиски, пожалуй, стоит именно с кабинета Кирсанова.

— Да, — откликнулась трубка в руках Семирядина голосом его водителя.

— Женя? — на всякий случай уточнил Андрей.

— Я, — бодро откликнулся тот.

Автомобиль Семирядина уже мчался по загородному шоссе, и корейцу приходилось одновременно и слушать собеседника, и не терять из виду полосу движения. Благо инструкции позвонившего босса не были продолжительными. Андрей Матвеевич был краток и уложился всего в полминуты. Не больше.

— Я понял. Сделаем, — лаконично отрапортовал Женя и засунул компактную трубку мобильника в карман пиджака.

После этого он тут же свернул с основного шоссе вправо, на более узкую примыкающую дорогу. Лиза, расположившаяся на заднем сиденье, с беспокойством огляделась. С обеих сторон к дороге, по которой продвигался их автомобиль, начали вплотную подступать лесопосадки.

— Куда это мы, Евгений? — спросила Голощапова.

Водитель не повернул головы в сторону любопытной пассажирки.

— Срежем немножко, быстрей получится, — небрежно бросил он через плечо.

— Самое короткое расстояние между двумя точками — прямая, — нравоучительно заметила Елизавета Михайловна, еще не успевшая основательно забыть свое преподавательское прошлое. Шоссе было прямым.

— Раньше бы сказали, — обезоруживающе улыбнулся Женя, покосившись в зеркальце заднего обзора. — Я никаких школьных правил не помню. Плохо учился.

Что-то не понравилось Голощаповой при этом в глазах самого корейца. Пока же она пыталась определить, что именно так насторожило ее, Женя уверенно бросил руль влево и с узкой дорожки, по которой они катили, свернул на заросшую травой просеку. Проехав по ней всего метров двадцать, он остановил автомобиль. Подобное поведение еще больше пришлось пассажирке не по душе. Женщина нервно заерзала на кожаном сиденье и беспомощно оглянулась по сторонам.

— Мне хотелось бы выяснить…

— Маленькая нужда, — оборвал ее на полуслове водитель, прикуривая сигарету. — Извините. Две минуты.

При этом он поднял боковое стекло, а затем вышел на свежий воздух и захлопнул дверцу. Елизавета Михайловна и глазом не успела моргнуть, как компактный брелок в руках корейца слабо пискнул, блокируя и все остальные выходы из машины. Женщина нервно сглотнула, а Женя уже торопливо зашагал к ближайшим кустам. Лиза энергично дернула на себя ручку правой дверцы, но никакого результата это, естественно, не возымело. Ключей в замке зажигания под приборной панелью тоже не было.

Голощапова откинулась на спинку сиденья и с неподдельной горечью усмехнулась.

— Боже мой! — прошептала она, обращаясь к самой себе. — Какая ты старая дура! Тебя провели, как на лохотроне! Как на лотерее с паленым утюгом около Выставки достижений народного хозяйства!

Она готова была рассмеяться от того, в какое безысходное положение угодила по собственной глупости. И наверняка сделала бы это, не будь все так печально. И больше всего Елизавету беспокоил тот факт, что самолет с Ваней Кирсановым в это самое время, может быть, уже заходит на посадку. Домработница в отчаянии обхватила голову руками.

Кореец Женя, как и предполагала запертая в салоне автомобиля пассажирка, не вернулся. Ни через две минуты, ни через три… Вряд ли он вообще теперь появится. Разве что к вечеру.

— Клавонька, — нежно и слишком уж деликатно обратился к своей возлюбленной Санчо. — Ножик справа надо бы, прости великодушно.

Повязав салфетку вокруг горла и аккуратно расправив ее со всех сторон, Мошкин внимательно наблюдал за сервировкой стола к утренней трапезе, руководила которой его обожаемая дама сердца. До сего момента он не спешил нарушить гробового молчания, повисшего в тесном кухонном помещении, не говоря уже о том, чтобы что-то советовать Розгиной. Александр прекрасно знал, как щепетильно Клава относится к критике в свой адрес. И к тому же очень нервно. В плохой день при ее дурном настроении Санчо рисковал схлопотать половником по голове или чем-то в этом роде. Однако сегодня, после бурной ночи и неземных ласк, женщина вроде бы была хорошо предрасположена к его персоне, к тому же любовь к этикету в последнее время очень активно проявлялась у помощника депутата.

Вот он и отважился на робкое высказывание, на всякий случай зажмурившись при этом и откинувшись подальше от Клавы на высокую спинку стула. Предосторожности оказались не лишними. Клавдия резко повернулась лицом к бойфренду и недобро прищурилась.

— Знаю! — недовольно выпалила она. — Но запуталась! Мог бы и сам, если такой этикетный!

— Конечно мог, — благоразумно согласился с ней Санчо, не желая вступать в лишний конфликт. — Но ты взялась. Зачем мешать?

Розгина криво ухмыльнулась и, встав перед Мошкиным во всем своем огромном величии, уперла кулаки в крутые бедра. Поза эта, как знал из личного опыта Александр, также не предвещала ничего хорошего. Он непроизвольно поежился и всей своей массой предпринял попытку вжаться в хлипкий скрипучий стул. Ничего путного из этого конечно же не вышло.

— В свое время, между прочим, я к тебе чувства испытала за внимание и обходительность, за умение приготовить, подать… Очаровать, наконец! — высказала свои претензии на этот счет Клавдия. — А теперь…

Она махнула рукой, так и не сумев подыскать качественного продолжения собственной тирады. Благо дело, Мошкин самостоятельно пришел даме на выручку в плане грозившего сойти на нет диалога.

— Не забывай. — Санчо улыбнулся и пришел к выводу, что наиболее благоприятное разрешение ситуации заключается в том, чтобы свести разговор к шутейной и непринужденной беседе. — Теперь я почти что госслужащий, бюджетник. А тогда вольным стрелком был. Эта разница не только на уровне зарплаты, но и менталитета.

— Человек при любой зарплате должен человеком оставаться, Санчо, — нравоучительно заметила Клавдия, но ее внутреннее неудовольствие высказанной вслух претензией значительно уменьшилось. Нехитрая уловка знающего свою подругу как пять пальцев Александра сработала. — А ты на глазах превращаешься в мужика, которому лишь бы зад пристроить, сидеть и ждать! Подай ему, прими и ступай прочь.

— Все не так, Клава! — искренне запротестовал Санчо. — Честное слово! После травмы во мне что-то изменилось. Полностью рецепты кулинарные из головы вылетели, к примеру. Такое бывает, я в кино видел. До травмы герой как герой, а после — бац! — он все на фиг забывает, и в нем открываются совсем другие способности.

Высказывая с умным видом всю эту ахинею, Мошкин продолжал теребить толстыми пальцами повязанную под горлом салфетку, отчего здорово смахивал на не в меру раскормленного грудного ребенка, играющего шаловливыми ручками со своим слюнявчиком.

— Какие, интересно знать, способности? — Внимание Клавдии вновь переключилось на сервировку стола.

— Случается, и паранормальные, — просветил ее Александр.

— Что значит «паранормальные»? — подозрительно прищурилась Розгина.

— Значит, ненормальные.

Женщина водрузила на стол огромное блюдо с котлетами и, прищурившись, внимательно изучила каждую черточку на широком, лунообразном лице своего кавалера. Санчо невольно отвел взгляд, уставившись куда-то под ноги.

— И у тебя они открылись? — полюбопытствовала Розгина.

— Черт их знает. — Мошкин пожал плечами. При этом он скосил глаза в направлении огромных женских ступней и любовно оглядел каждый принадлежащий им пальчик. Розгина почти всегда передвигалась по даче босиком, игнорируя всякий вид обуви. — Не все сразу, Клава. Ты же умная женщина, понимать должна. Способности могут проявиться в строго определенной ситуации. А мне, может, такая ситуация еще не подвернулась. — Его взгляд пополз выше по Клавдиным икрам до того места, где ноги уже скрывались под широким подолом домашнего халата. — Подождать надо.

Женщина заметила его похотливый взор и поспешила скрыться за периметром стола. Уж ей-то было прекрасно известно, с чего начинаются безудержные сексуальные порывы помощника депутата.

— Смотри, Санчо, — шутливо пригрозила она ему. — Я подожду-подожду, а потом… создам ситуацию — оглянуться не успеешь. Вполне нормальную причем. Какую в кино тоже часто показывают.

— Это какую? — прикинулся наивным деревенским пареньком Александр.

— Это когда баба — за дверь. И — прощай, прости, ты мой голубчик, — почти пропела Розгина.

Санчо прекрасно осознавал, что возлюбленная намеренно издевается над ним и вовсю старается показать собственную значимость. Розгина частенько делала так, периодически угрожая Александру разрывом отношений. Мужчина успел привыкнуть к этому нестандартному способу воздействия на него, а потому не отреагировал на слова Клавдии с должным испугом. Так или иначе, а эта знойная женщина была очарована своим кавалером не меньше, чем он ею.

— Но ты же не баба, Клавдия, — достойно парировал Санчо. — Ты — женщина.

Она стянула с себя кухонный фартук, раскрашенный в ярко-желтые тона, и повесила его на спинку ближайшего стула.

— Вот и увидишь, какая я женщина, — уже более озорно стрельнула глазками Розгина и мгновенно переключилась с праздной беседы на куда более насущные проблемы: — Так! Давайте есть, а то мне еще в город надо, на работу.

С этими словами она стремительно подошла к боковой стене и резко со всей силы постучала по ней своим пудовым кулачищем.

— Федя! — зычно провозгласила достопочтенная дама. — Федька, в конце-то концов! Сколько можно?!

Однако на ее призыв первым появился не племянник, а уже облаченный в домашний костюм, состоящий из нежно-розовой рубашки и спортивных штанов свободного покроя, Лавриков. Он спустился вниз по лестнице и прямиком направился к распахнутой двери кухни.

— Надо полагать, так звучит приглашение ко второму завтраку? — спросил он, окидывая взглядом присутствующих за столом.

— Это я не тебе ору, — призналась Розгина. — Это я Федора Федоровича поднять не могу. Садись, Лавр. — Женщина указала ему на стул с высокой спинкой во главе стола.

Лавриков послушно расположился на предложенном ему почетном месте. Ароматы простых домашних яств подействовали на него благотворно. Мгновенно проснулся волчий аппетит, а в желудке призывно заурчало.

— Интересно, чем можно заниматься всю ночь, чтобы глаз не продрать до полудня? — покачал головой Федор Павлович, уверенно хватаясь обеими руками за столовые атрибуты. Все согласно этикету. Нож в правую руку, вилку в левую.

— Шарил он всю ночь. — Санчо уже, не дожидаясь особого приглашения, навалил себе в тарелку целую гору картофельного пюре и сдобрил гарнир тремя паровыми котлетами. На завтрак Мошкин только разминался в чревоугодии для грядущего дня.

— Шарил? — переспросил Лавр.

— Ну, в Интернете, в смысле, — неохотно пояснил Александр, приступая к жевательному процессу. — По моей просьбе.

Как и предполагал в глубине души Санчо, его последнее заявление пришлось Лавру не по душе. Тот демонстративно нахмурился и смерил собеседника долгим взглядом. Однако и скрыть данный факт Мошкин не отважился. Если позднее Лавриков не из его уст узнает о действиях соратника по собственной инициативе, скандал будет куда более серьезным и с отягчающими последствиями. Уж это-то Санчо знал на все сто процентов.

— Ты своего собственного сначала заведи, а потом эксплуатируй в ночное время, — посоветовал народный избранник.

Мошкин притормозил свои энергично двигающиеся челюсти, сглотнул уже пережеванную пищу и, обиженно поджав губы, засопел в присущей для него манере, которая давно уже не удивляла никого из тех, кто знал Александра близко.

— Я со своей стороны делаю все возможное, — признался он почти шепотом и с опаской покосился на присевшую возле раскрытой духовки Клавдию. Благо та была настолько занята извлечением оттуда нового блюда, что не расслышала изречение бойфренда. — Так что упрек не по адресу. И не по возрасту, осмелюсь добавить.

Розгина распрямилась во весь рост и с большой сковородкой в руках вернулась обратно к столу. Поставила ее перед мужчинами и сняла крышку.

— Оладьи со сметаной, — проинформировала Клава домочадцев.

— Где сметана? — Лавриков повел носом, втягивая приятный запах.

— Сметана уже там. Оладушки в ней грелись.

Федор Павлович незаметно подмигнул Мошкину и нарочито отложил в сторону свое вооружение в виде ножа и вилки.

— Вообще-то я предпочитаю мед — отдельно, мух — отдельно, — с апломбом произнес он.

Однако зацепить Клавдию оказалось не так-то просто.

— Кухарку найми и предпочитай, — невозмутимо отбила она нападение в свой адрес и наконец-то расположилась за обеденным столом вместе со всеми.

— Съел? — усмехнулся Санчо.

Продолжить безобидную словесную перепалку трем обитателям тесной кухоньки не позволил Федечка. С заспанным лицом и все еще находящийся в некоей неземной прострации, он выплыл из глубины дома на звон посуды и вилок. Остановился на пороге кухни. Сладко потянулся. На юноше была одна лишь клетчатая рубашка темно-синего цвета, скрывавшая под своими длинными полами трусы. Никакой другой одежды на нем не было.

— Привет всем, — вяленько бросил парень. — Что на завтрак?

— Умойся, почисти зубы, потом мы тебе доложим текущий репертуар, — по-отцовски строго осадил его Лавр.

Федечка недовольно поморщился в ответ.

— Пап, не начинай ты дидактику с утра пораньше, — взмолился он.

— Какой «пораньше»?!

— Ну, попозже. — Не в силах подавить рвущуюся наружу зевоту, Розгин прикрыл распахнувшийся во всю ширину рот ладонью. — Умываться и чистить зубы гигиеничней после еды, — высказал он вычитанную где-то недавно сентенцию.

— А в трусах к столу являться гигиеничней, чем в штанах? — не унимался Лавриков.

На протяжении долгих лет не имея возможности реализовать на практике свои родительские чувства, Федор Павлович теперь активно наверстывал упущенное. Понимал эту его нехитрую политику и Федечка, а потому ничуть не обижался на отца за извечные нравоучения.

— На мне — шорты, — буднично отреагировал юноша и уже без дальнейших дискуссий на эту тему уселся к общему столу на единственное свободное место.

Клавдия сразу придвинула племяннику тарелку с оладьями. Тяжелую пищу вроде картофеля и котлет по утрам предпочитал только Санчо. Впрочем, Розгина знала, что ее кавалер и оладий успеет перехватить в добром количестве. Не меньше, чем остальные, а то, может, и в два раза больше.

— Пусть уж кушает. — Она, естественно, имела в виду в настоящий момент Федечку, а не Александра. Тот и так о себе позаботится. — А то снова остынут.

Ее добродушный и миролюбивый тон, с которым Клавдия редко обращалась к кому бы то ни было в доме, кроме племянника, заставил Лавра неодобрительно фыркнуть. Но от высказываний вслух недавний вор в законе воздержался. Некоторое время все четверо в полном молчании, следуя известной русской поговорке, были заняты насыщением желудков. Жевали, запивали и так далее.

Первым завершив трапезу, Федор Павлович утер губы салфеткой и внимательно уставился на сидящего напротив сына. Федечка без труда почувствовал на себе этот взгляд и ответно поднял глаза на родителя.

— Опять что-нибудь не так? — Юноша выдавил из себя робкую улыбку.

— Не, все так, — покачал головой Лавриков. — Спросить хочу. Можно?

— Можно, — великодушно разрешил ему Федечка.

— Нашарил-то много за ночь?

Розгин покосился на самоотверженно расправляющегося с продуктами питания Санчо и победоносно хмыкнул. Парня так и распирала гордость. Он даже был немного удивлен, что вопрос исходил не от обратившегося к нему ранее с просьбой Мошкина, а от отца и так запоздало.

— До фига и выше, — честно признался он, и мальчишеские глаза озорно заблестели при этом. — Целая буря вокруг этой «Империи». Шекспир.

Брови Федора Павловича рельефно изогнулись в удивленной гримасе. Он отложил в сторону салфетку и слегка наклонился вперед.

— Разве у нас империи остались?

— Я только одну московскую изучал.

Санчо тактично откашлялся. Он резонно предположил, что пришло его время вмешаться в дебаты и разъяснить боссу суть обсуждаемого вопроса. Признаваться в собственной инициативе, проявленной вчера, не очень хотелось, но похоже, что выбора у Александра не было. Федечка и так, сам того не подозревая, сдал сообщника по полной программе. Мошкин подавил вздох. Ладно. Так или иначе, все равно пришлось бы ставить Лавра в известность. Он облизал губы шершавым языком и повернул голову в сторону Федора Павловича.

— Лавр, мы вчера про торговую сеть толковали, — осторожно напомнил он собеседнику. — «Империя» называется. — Не желая дискутировать с Лавриковым на эту тему в гордом одиночестве, Мошкин поспешил подключить к разговору и Клавдию, попутно обратившись к ней с пояснением: — Там у хозяина покойного твоя одноклассница служила, Лизавета.

— Ну-ка, ну-ка, Федечка, — мгновенно заинтересовалась беседой женщина. — Выкладывай в деталях. Это очень важно.

Ее реакцию нисколько не разделил Лавриков. Напротив, она была у Федора Павловича прямо противоположной.

— Для кого важно? — спросил он раздраженно, повышая при этом голос на полтона.

— Для меня! — огрызнулась Розгина.

— Кажется, нам пора закрывать коммуну и разъезжаться по отдельным углам, — сварливо заявил Лавриков, но его интонации чрезвычайно обеспокоили заварившего всю эту кашу Мошкина.

— Езжай, господи! — поморщилась Клавдия. — Испугал… Пропадешь через два дня неухоженным.

— Можно подумать…

Однако очередную попытку Лавра войти в конфронтацию с домашними оппонентами прервал его собственный сын. Отодвинув в центр стола свою опустевшую тарелку, Федечка решительно и громко произнес:

— Тихо, родня! Не шумите. День надо начинать с положительных эмоций.

— Вот! — обрадованно высказался Санчо. — Одинаково мыслим.

— Только день кончается!

С этими словами Федор Павлович буквально испепелил взором подавшего так некстати голос Александра. Тот мгновенно стушевался и скромно потупил взгляд маленьких поросячьих глазенок себе в тарелку, уже заполненную оладьями.

— Зато ночью я совершил несколько чрезвычайно изящных взломов, — с радостной улыбкой продолжил Федечка, казалось не обративший внимания на возникшие за столом разногласия.

— Правильно, — сокрушенно покачал головой Лавриков. — Единственный сын — уголовник.

Розгин ехидно усмехнулся.

— В нашем УПК статей за хакерство нет, — парировал он. — Тем более я — без ущерба, из чистого любопытства.

— Федечка, кончай болтать и давай по теме! — поторопила юношу Клавдия.

— Я по теме, тетечка. — Парень намеренно тянул время, порождая встречное любопытство. Но и выговориться ему тоже хотелось. Чисто мальчишеский азарт. — Есть международная фирма с виртуальным офисом на Кипре — «Глобал миат продактс», кажется. Так вот эта фирма настойчиво хотела слиться с нашей магазинной империей. А «император», наверно, не хотел.

— Кирсанов? — уточнила Клава.

— Кирсанов.

— Откуда ты знаешь, что не хотел? — В голосе женщины засквозило неприкрытое недоверие.

Федечка откинулся на спинку стула и величественно скрестил руки на груди. Парень усердно изображал из себя всемогущего мага, способного по мановению волшебной палочки в умелых руках извлечь из пустого цилиндра белоснежного пушистого кролика.

— Судя по перекрестным ссылкам и фрагментам из зарубежных публикаций, — заговорил он с интонациями делового человека и бизнесмена в седьмом поколении, — в этом «Глобале» собрались не самые приличные люди. Скот покупали у фермеров подпольно — забитый и якобы сожженный во время эпидемий. Коровки там, телята, барашки. И — в глубокую заморозку, потом сюда — контрабандой, под видом гуманитарного транзита для Афгана. Все в грандиозных объемах.

Услышанное приятно удивило Мошкина. Он даже на пару секунд перестал жевать и растянул пухлые губы в улыбке.

— Не только у нас, значит, химичить умеют, — неизвестно по какой причине радостно присвистнул он.

— Наши с ними тоже достаточно подхимичили, — разочаровал его Федечка. — И еще. Если бы Кирсанов хотел слиться с «Глобалом» в любовном экстазе, он бы пожарно не переводил все средства из одного банка в другой, да еще с запретом доступа до особых распоряжений. Фактически он парализовал свою «Империю» перед самой гибелью. Его и убили. Не пойму только — по дурости или по уму.

— Была автомобильная авария, — не очень уверенно произнесла Клавдия, что вызвало у Розгина новую кривую усмешку.

— Таких случайных аварий не бывает, теть Клава, — нравоучительно заметил он, как человек успевший разобраться в жизненных сентенциях.

Разговор на стремительно развивающуюся тему был безжалостно прерван Лавриковым. Федор Павлович сделался мрачнее тучи в самую грозовую погоду и, шумно отодвинув стул по неровному паркетному покрытию, поднялся на ноги.

— Все? — хмуро поинтересовался он, обводя долгим взглядом всех троих оппонентов, собравшихся за прямоугольным кухонным столом. — Телепрограмма «Криминал» закончилась? Тогда сворачиваем самодеятельность.

Решение бывшего криминального авторитета было твердым и непререкаемым. Губы плотно сжались в единую линию, а глаза потеряли свой былой цвет.

Федечка покосился на отца снизу вверх.

— Что этот лозунг означает, папа? — спросил он.

— Ровно то, что означает. — Федор Павлович говорил резко и отрывисто. — Буквально. Больше никаких империй, взломов, паутин с перекрестными ссылками. Затеяна маленькая игра с реальными смертями.

— Имеется одна смерть, — осторожно напомнил Розгин.

— Лиха беда — начало, сыночка. — Давненько уже юноша не видел своего родителя в подобном настроении. — Жратва для России — вопрос всегда острый. Не телевизоры японские — «Рекордиком» перебьемся — и не электрояйцеварки… Жратва, от которой не откажешься при любом раскладе. Сам говоришь — масштабы аферы впечатляют.

— Весьма, — не стал оспаривать очевидное Федечка.

— А за впечатляющими масштабами обязательно стоят фигуры, тоже способные произвести впечатление.

Лавр знал, о чем заявлял сейчас во всеуслышание. За свою нелегкую и насыщенную событиями жизнь Федору Павловичу не раз доводилось сталкиваться с аналогичными ситуациями. Прекрасно понимал это и Санчо, но, опасаясь вспышки гнева со стороны Клавдии, предпочитал благоразумно помалкивать.

— Не карлики-исполнители из этого «Глобала», или как его там… — продолжал меж тем распаляться Лавриков. — Солидные пауки. Поэтому в банку к ним лезть за-пре-ща-ю. Я достаточно понятно выразился?

В помещении повисла напряженная пауза.

— Сдрейфил, Лавр? — Неожиданно прозвучавший в полной тишине голос Мошкина заставил Федора Павловича вздрогнуть, как от незаслуженно нанесенной пощечины.

Он перевел на ближайшего соратника изумленный взгляд, и в горле депутата появилась неприятная на вкус горечь.

— Санчо, — неспешно, но с ярко выраженной обидой произнес Лавриков. — Мы вышли из игры. И… Не ожидал такого упрека… От тебя…

После этого Федор Павлович резко развернулся и, не оглядываясь на домочадцев, вышел из помещения. Все трое прекрасно видели через раскрытое окно, как он спустился в сад и скрылся в тени деревьев. Санчо бросил в пустую тарелку столовые приборы и сдернул с шеи повязанную салфетку.

— И правда, — хмуро буркнул он себе под нос. — Саданул ниже пояса…

А Лавр уже, прошествовав в гордом одиночестве в дальний конец сада, тяжело опустился на врытую в землю скамейку за окрашенным в черный цвет столиком. Это местечко он часто использовал для того, чтобы наедине с самим собой поразмыслить о жизненных тяготах. А может, и радостях. В зависимости от ситуации и настроения. Вот только сегодня ему точно было не до ликования.

Федор Павлович выудил из кармана спортивных штанов мятую пачку «Беломора» и неторопливо закурил. По детской, почти забытой привычке он держал папиросу внутри ладони и морщился от попадавшего в глаза дыма. Искурить жиганскую папиросу новоиспеченный депутат Государственный думы успел лишь наполовину, когда его одиночество было нарушено. На противоположную скамеечку по другую сторону стола поочередно уселись его недавние противники в словесной дуэли.

— Прости гада, если можешь, — жалостливо протянул Санчо, шмыгая носом.

Лавр отмахнулся от соратника, как от назойливой мухи.

— Я все сказал, — грубо произнес он. — Чего надо?

— Лавруша. — Клавдия попыталась заглянуть в его блеклые старческие глаза. — А, Лаврик…

— Ну?

— Я не знаю ничего про аферы, игры, фигуры, — добродушным тоном молвила Розгина, опуская тяжелый, увесистый бюст на черный садовый столик. — Но там мальчик двенадцати лет остался. И мать его между жизнью и смертью. Сожрут их.

— Не сожрут, — буркнул Федор Павлович. — Кинут тысяч по пять-десять в месяц каждому на семечки. И — выживут, успокойся. Всех бы так жрали… Меня совсем другие мальчики беззащитные волнуют. По-настоящему беззащитные. Вы в какую-то «Империю» по глупости влезете, а мое дело — под удар.

— Пап, ну что ты, в самом деле? — подключился к разговору и Федечка. — Какая тут связь?

— Покрепче, чем в твоей паутине, сынок. — Густой сизый дым от тлеющей папиросы в руках депутата полностью окутал его лицо и скрыл от взоров прибывшей в сад делегации. — У нас все связано! Все на один коммутатор выходит! Так было и есть. И долго будет.

— А если я сам, — осторожно закинул новую удочку юноша, — совершенно независимо от тебя попытаюсь разобраться?

Лавр горько усмехнулся, и его высокий лоб рельефно прорезали несколько старческих морщинок. Он выпустил дым через ноздри, поморщился и бросил окурок себе под ноги. Притаптывать тлеющий уголек не стал, поднял печальный взор вверх, навстречу причудливо кудрявым облакам.

— Мне батюшка сказал: нет независимых! — огорошил неожиданным высказыванием собеседников Федор Павлович.

— Погоди, Лавр, — заморгал глазенками Санчо. — Какой еще батюшка?

— Поп! В духовники просится.

— Это что-то новенькое, — улыбнулся Мошкин.

Но Лавр уже вернулся к своей обычной манере общения, оставив в стороне излишние сантименты.

— Новенькое ли, старенькое — не разрешаю, и точка. — Для пущей убедительности он хлопнул кулаком по столу. — Свободны, господа, кроме Федора. — И, уже сфокусировав взор непосредственно на сыне, продолжил: — А ты бери сейчас мои данные и систематизируй на компьютере — сколько ребятни по скольку месяцев и лет в предварительном заключении гниют, какая статистика последующих приговоров, на какие сроки обвинительные… Процент заболеваемости, процент убийств и самоубийств, процент побегов и… так далее.

— Еще и «далее» есть?

— Граф не хватит, — заверил отпрыска Лавриков.

— Нет уж! — неожиданно запротестовала Клавдия, поднимаясь во весь рост и теперь взирая на сухощавого Лавра, как парящий в поднебесье коршун на потенциальную жертву. — Сегодня Федечка — мой. Твои тюремные проценты он и завтра посчитает, каникулы у него не кончились. А он мне в магазине нужен позарез. Единственный день, когда никто не помешает.

— Чего это вдруг? — недовольно отреагировал Федор Павлович.

Мало того что женщина вставляла ему палки в колеса по работе, так еще и лишила общения с сыном в предназначенный для этих целей выходной день.

— Не вдруг, а по необходимости, — сурово заявила Розгина. — Бухгалтерша как забеременела, так все запущено. Бесконечный токсикоз в отчетности. И без Фединого аудита я скоро сама на нарах окажусь.

Высказывание показалось Лавру забавным. Он невольно расплылся в улыбке, представив Клавдию в тюремной робе, гордо возлежащую на жестких нарах.

— Мы с Санчо будем тебя навещать, — клятвенно заверил он женщину. — И маляву пошлем, чтоб с авторитетами кушала.

Он громко рассмеялся, и даже Санчо, не удержавшись, позволил себе робкую, едва заметную улыбку. Вот только сама Клавдия не разделила веселья собеседника по этому поводу. Она свернула из пальцев фигуру в форме кукиша и, склонившись вперед, сунула ее Лавру под самый нос.

— Во! — громко произнесла она. — Не дождетесь! Федечка!

Она решительно зашагала по узкой дорожке вдоль яблоневых деревьев к домику. Федечка вопросительно взглянул на отца. Тот беспомощно развел руками в стороны.

— А я что? Тетя просит.

— Юноша! — тут же подхватил Мошкин. — Тетя просит.

Розгин уже было зашагал вслед за женщиной, но Лавриков проворно подался вперед и ухватил сына за руку.

— Но чтобы никаких… супермаркетов, — напомнил он сурово. — Чтоб даже в мыслях не было! Иначе всерьез накажу, как никогда не наказывал. Мне ваши головы пустозвонные на шеях нужны, а не в канаве придорожной… Коля где?

— В ночь уехал, — любезно подсказал гневному депутату Санчо. — Выходной законный у человека… Да я сам их отвезу, надежней так будет.

Последнее высказывание Александра заставило Лавра слегка растеряться.

— А я, получается, один останусь?

— Получается.

— Не привык я один. — Федор Павлович виновато потупился, сконфуженный тем обстоятельством, что ему приходилось признаваться близким людям в собственных слабостях.

— Да ладно, папа, — улыбнулся Федечка. — Не бойся. В тиши потрудишься над законодательной инициативой. А если хулиганы — кричи. Тут соседей вокруг туча. Прибегут, помогут.

— А если по шее? — Лавр шутливо замахнулся на потомка.

— На шее — голова, — невозмутимо отреагировал тот. — Твоя любимая часть моего тела. Сам только что говорил о ее бесценности.

— Засранец, иначе не скажешь, — резюмировал Лавриков. — И речь шла не о ее бесценности, а о ее пустозвонности.

— Это уже детали. — Розгин пожал плечами.

Они одновременно засмеялись, а спустя всего секунду к их веселью присоединился и Мошкин, ухая при этом, как филин.