Кирсанов-младший, облаченный в форму жокея, которая идеально гармонировала с его светлыми волосами и голубыми, как небесный купол, глазами, поднялся по специальной металлической подставке, дабы усесться в седло покорно ждущей своего седока лошади. Обучение верховой езде было одним из любимых занятий Ивана. Когда он скакал по манежу рысью или галопом, он чувствовал, как его тело и тело находящегося под ним скакуна становились единым целым. Это и было самым упоительным, если не считать, конечно, ощущение скорости, грации. Но сегодня, как это ни странно, Ванечка Кирсанов не чувствовал никакого упоения. Его поглотили какая-то опустошенность и безотчетный страх. Этому не было логического объяснения, но легче на душе от этого не становилось. С ним что-то происходило, и он усиленно пытался понять, что именно. Долговязый и нескладный на первый взгляд тренер с широкими, вполлица усищами, закрученными на гусарский манер, что-то подсказывал мальчику на английском языке, а тот понятливо кивал в ответ. Но голос тренера был далеким и неестественным.

Сумерки уже полностью окутали предместье Лондона, и площадку манежа при школе-пансионе освещали лишь лампы дневного света.

— Взяли уздечку, — инструктировал Кирсанова усатый тренер на идеально чистом английском без малейшего акцента. — Правую ногу — в стремя… Корпус резко вверх…

Ваня уже закинул ногу и готов был уверенно поставить ее в стремя, но по какой-то непонятной причине нерешительно опустил ее обратно на подставку. В груди произошел безосновательный толчок, будто укол в сердце. Организм Ивана бунтовал против любых действий. Уздечка выскользнула из пальцев, а мальчик растерянно уставился на стоящего рядом с ним тренера.

— Не бойтесь, — подбодрил Кирсанова мужчина и открыто улыбнулся при этом. Работа с детьми научила его спокойно относиться к любым неординарным поступкам. — В прошлый раз все было отлично.

— Я не боюсь… — Детские пухлые губы Ивана нервно задрожали. — Я… я просто не могу.

— Что случилось? — удивленно уставился на него тренер. Суровости или чрезмерной требовательности в голосе не было. Чисто элементарное человеческое любопытство.

— Лошадь меня не послушается, — огорошил его своим ответом воспитанник.

Усатый мужчина улыбнулся еще шире и дружески потрепал умное животное по загривку.

— Олди знает, что вы — ребенок, — успокоил он двенадцатилетнего мальчика. — Олди не позволит себе никаких фокусов.

— В следующий раз, — упрямо заявил Иван. — Не сегодня.

— Но почему?

Кирсанов растерянно пожал щупленькими плечиками. Что он мог ответить на это? Для начала бы неплохо было отыскать этот ответ в себе самом, но его не было. Лишь какое-то странное наитие. Может, интуиция?..

— Не могу объяснить, сэр, — постарался ответить Иван как можно спокойнее. — Мне вдруг хочется плакать. Лошадь не будет слушать всадника, который плачет внутри.

— Разве вы плачете? — недоверчиво прищурился тренер.

— Да. — Это коротенькое слово вырвалось из уст Ивана на русском языке, и он тут же поспешил исправить эту допущенную им оплошность. — Простите, — сказал он по-английски.

Тело мальчика забилось в мелком ознобе, и он невольно опустился на верхнюю ступеньку подставки. Лошадь, не понимая заминки, повернула к нему морду и влажным, чуть шальным взглядом уставилась на оробевшего седока. Долговязый тренер сложился пополам и заглянул в лицо Ивана. Кирсанов быстро отвернулся, но мужчина успел заметить, что глаза его воспитанника действительно наполнились слезами. Мужчина присел рядом на корточки.

— Успокойтесь, мистер Кирсанов. — Тяжелая от природы рука мягко легла на маленькое детское плечико. — Я позвоню дежурному доктору. — Тренер слегка встряхнул Ивана и помог ему подняться на ноги, поднимаясь вместе с ним. — Давайте покинем манеж, и я позвоню…

Завершить начатую фразу он так и не успел. Пальцы Кирсанова судорожно стиснули запястье мужчины, и ребенок стал медленно оседать на землю. Голова пошла кругом, в глазах потемнело, а опора стремительно начала уходить из-под ног. Тренер с широкими роскошными усами лихо подхватил мальчика на руки, не позволив ему свалиться. Глаза Ивана закатились. Он и сам в этот момент не мог объяснить причину своего дурного самочувствия.

Определить число комнат в квартире Кирсановых не представлялось возможным. Да их здесь и не было, как таковых. Владимир в свое время сам создавал планировку собственной обители и, будучи человеком, не признававшим никаких видимых и невидимых преград, отобразил в доме свой собственный стиль. Это было похоже на некое подобие хаотично пересекавшихся пространств на двухъярусном уровне. На нижнем ярусе располагалась просторная гостиная, плавно перетекающая в столовую, чуть левее — кухня, а в глубине — две комнаты для гостей, как называла их Оля. Наверху, почти сразу у лестницы, находился кабинет Владимира. Далее — продолговатый холл, спальня супругов и комната Кирсанова-младшего, пустующая по причине длительного отсутствия ее обитателя.

Домработница Лиза, женщина в возрасте, одетая строго и аккуратно, что выдавало в ней строгую учительницу старой формации, величественно пересекла кухню, совмещенную со столовой, и приблизилась к столу, уже накрытому на две персоны. В очередной раз она поправила лежащие на скатерти приборы и повернулась лицом к негромко работающему телевизору. Очередной бандитский сериал не поглощал целиком внимание женщины. Она смотрела его только потому, что программа прочих каналов была еще более скучной и невостребованной. К тому же это отвлекало ее от затянувшегося ожидания хозяев. Нет, Лиза не волновалась, что Владимир и Ольга долго едут. Она привыкла к тому, что супружеская пара, это бывало не раз, могла изменить свои планы на вечер и объявиться дома на пару часов позже. В этом не было ничего страшного или из ряда вон выходящего.

Елизавета Михайловна обладала правильными чертами лица. У нее были зеленые, как у кошки, миндалевидные глаза, пикантный нос, тонкие губы и рельефно очерченные скулы на слегка высохшем лице. Невысокого роста и не склонная к полноте, в момент работы она напоминала эдакую великовозрастную Золушку, так и не встретившую в молодости своего долгожданного принца. Впрочем, Лиза и не относилась к людям, ждущим какой-то милости со стороны. Не говоря уже о чуде. Она прекрасно знала свое дело, идеально справлялась с возложенными на нее обязанностями, и женщину вполне устраивало положение домработницы при Кирсановых. Лиза давно уже считала себя неотъемлемым членом семьи, хотя и никогда не высказывала подобной мысли вслух.

Мелодичная трель телефонного аппарата, расположенного на низеньком журнальном столике, выполненном из стекла, заставила женщину непроизвольно вздрогнуть. Владимир и Ольга уже звонили и сейчас, по расчетам Елизаветы Михайловны, должны были находиться где-нибудь в непосредственной близости от дома, а ни от кого больше звонка не ожидалось. Но, как уже говорилось, в планах хозяев могло что-то измениться.

Женщина решительно прошла к столику и сняла перламутровую трубку радиотелефона. Машинально протерла ее находящейся в руках салфеткой, избавляясь от пыли и возможных жирных пятен, и только после этого приложила аппарат к уху.

— Квартира Кирсановых, — по-деловому заявила Лиза, но уже первые услышанные слова выбили ее из привычной колеи. — Какая милиция? В связи с чем милиция?.. Да, они вот-вот должны появиться. Владимир Леонидович и Ольга Сергеевна… Да, это их машина. — Голос женщины с каждой секундой становился все тише и нерешительнее. — Почему не появятся?.. Я понимаю… Я понимаю… — дважды повторила она, как находящийся под глубоким гипнозом человек. — То есть я не понимаю!..

Поверить в то, что сообщал ей невидимый собеседник по телефону, было крайне тяжело и трудно. На мгновение Елизавете Михайловне показалось, что все происходящее с ней в эту минуту — не более чем дурной сон. Или, на худой конец, чья-то идиотская и абсолютно несмешная шутка. Однако это была реальность. И реальность суровая. Лиза встрепенулась и повысила осипший голос:

— Пожалуйста, запишите телефон их страховой компании!.. — Пот выступил на лбу домработницы, и она промокнула его все той же салфеткой, зажатой между пальцев. — Дело не в страховке, молодой человек! Просто «скорая помощь» будет знать, куда везти!.. Я диктую!..

Перед глазами немолодой уже женщины все поплыло, и очертания квартирного интерьера стали выглядеть размытыми. Лизе с трудом удалось завершить этот тягостный разговор с блюстителем порядка.

— Володя? — безумным голосом закричал в трубку радиотелефона Семирядин. — И Ольга?.. С Ольгой что?! О господи!.. — Андрей машинально покосился на настенные часы и после этого зажмурился. — Господи боже мой!..

Абсолютно искренние рыдания подступили к горлу Андрея. Он бездумно плюхнулся на смятую постель, с которой его и поднял полуночный звонок, и принялся монотонно раскачивать головой из стороны в сторону, как заведенная механическая игрушка.

— Да! Я… — Он лихорадочно сглотнул. — Я сейчас же выезжаю… Одеваюсь и выезжаю!

Семирядин отключил связь и бросил трубку радиотелефона прямо на пол себе под ноги. Некоторое время он все еще продолжал сидеть, раскачиваясь и обхватив голову обеими руками. Потом схватил с журнального столика початую бутылку вина и сделал два внушительных глотка прямо из горлышка.

— Какой кошмар, — пробормотал он себе под нос и, посчитав, что этого причитания будет маловато, повторил еще раз: — Какой кошмар…

Затем Андрей быстро и пружинисто поднялся на ноги, шагнул к окну и тихо прошептал совсем в иной тональности, цинично и холодно:

— Она-то зачем осталась?..

Цепкий взгляд Семирядина выхватил в зыбком лунном свете черный силуэт «бьюика». Таинственный автомобиль выкатился как будто из небытия и остановился возле ворот загородного дома Андрея прямо напротив окон его спальни. Глаза хозяина сверкнули стальным блеском.

Мужчина проворно подхватил свой шелковый халат с высокой спинки стула, просунул руки в рукава и, на ходу запахивая свое домашнее одеяние, торопливо направился к выходу. У самого порога Андрей остановился. Воровато оглянулся через плечо, не больше секунды пребывая в глубокомысленном раздумье, затем уже без колебаний вернулся назад и вновь взял бутылку со столика. Теперь уже одним-единым глотком Семирядин прикончил содержимое стеклянной емкости. В голове сразу прояснилось. Бутылка полетела на пол, в общество радиотелефона, а захмелевший Андрей заторопился на улицу.

Навстречу хозяину владений из «бьюика» вышла стройная, подтянутая женщина в сером брючном костюме. Своим внешним видом она напоминала хищную насытившуюся птицу. Короткая прямая стрижка русых волос, стального оттенка маленькие глазки, заостренные черты лица. Она захлопнула водительскую дверцу «бьюика» и шагнула в направлении крыльца. Семирядин вышел на свежий воздух, при этом луч комнатного света упал на лицо пожаловавшей с поздним визитом женщины. Впрочем, Андрей еще по машине узнал Ангелину Виннер. Она шагнула на первую, самую нижнюю ступеньку и снизу вверх спокойно уставилась на хозяина дачи. На мгновение их взгляды пересеклись в ночном пространстве, и Семирядин первым опустил глаза в пол.

— Пора бы уточнить детали, — сухо произнесла госпожа Виннер, и ее голос уже не в первый раз напомнил Андрею неприятное карканье вороны.

— Не сейчас, Ангелина! — Он зачем-то начал снова перевязывать пояс своего халата и избегал вновь встречаться с женщиной взглядами. — Не могу сейчас. Мне надо ехать. — Он неопределенно мотнул головой. — Хотите — оставайтесь здесь до утра, а я поеду… Детали — завтра.

— Я не бездомная, чтобы ночевать по чужим углам, — язвительно заметила Ангелина, презрительно ощупывая взором похмельное, небритое лицо собеседника. Сказать, что она не питала к Семирядину теплых чувств, значит не сказать ничего. Этот опустившийся мужчина казался ей самым отвратительным созданием на земле. Но волею судьбы так уж случилось, что их мирские интересы пересеклись. Партнеры по воле обстоятельств, так сказать. От этого уже никуда не денешься. — И раз уж вы такая нежно организованная личность — хорошо. Детали — завтра. Тем более, — госпожа Виннер усмехнулась, — ваши ночные метания будут смотреться весьма убедительно.

С этими словами она, так и не удосужившись подняться на просторную террасу, развернулась и направилась прочь от дачи к своему старомодному черному «бьюику». Женщина держалась с огромным достоинством и, как показалось Андрею, с пренебрежением по отношению к нему. Это было не очень приятное ощущение. Мужчине хотелось хоть немного уважения к собственной персоне. А эта стерва слишком много мнила о себе. Не лишним будет поставить на место эту зарвавшуюся бабу.

— Уцелела жена, — веско бросил ей в спину Семирядин, как бы давая понять, что не у него одного случаются производственные накладки и проколы в работе.

Госпожа Виннер остановилась в двух шагах от своего автомобиля, но головы в сторону собеседника не повернула. Ее худая и гладкая рука плавно скользнула вдоль бедра и скрылась в кармане брюк. Андрей весь подобрался, но его тревога оказалась ложной. Женщина достала сигареты и неторопливо прикурила от миниатюрной зажигалки, способной остаться незамеченной в ладони ее обладательницы. Струйка сизого дыма взвилась над ее головой и растворилась в воздухе.

— Будем считать, что не уцелела, — опровергла она незаслуженные обвинения в свой адрес.

— Сын, — не сдавался Семирядин.

— Не думаю, что мальчик составит проблему.

Она по-прежнему стояла к собеседнику спиной. Будто и разговаривала вовсе не с ним, а сама с собой или с кем-то, кто был недоступен взору Андрея. Он даже невольно вгляделся в ночную мглу впереди женщины, пытаясь отыскать несуществующего свидетеля их диалога.

Выбить почву из-под ног этой властной и решительной женщины оказалось не таким уж простым делом, как рассчитывал пару секунд назад Андрей Матвеевич. Про таких, как она, обычно говорили, что эти люди вылиты из бронзы или из какого-то другого стойкого и несгибаемого металла. Андрей и сам зашарил по карманам халата в поисках сигарет, но, к сожалению, таковых не обнаружил. Зато он заметил, что его руки слегка подрагивают от волнения. Нет, так не годится. Нужно внутренне собраться. А еще лучше принять на грудь чего-нибудь горячительного. Побольше, чем полбутылки не самого крепкого вина. Например, водки. Граммов двести. Или лучше двести пятьдесят. В последнее время спиртное выполняло для Семирядина функции успокоительного средства. Нередко и помогало.

— Но юридически… — все же произнес он, но уже менее уверенно.

Ангелина громко хмыкнула и решительно взялась за дверную ручку «бьюика», потянула ее на себя. Салон вспыхнул внутренней подсветкой.

— Юридически это ничтожно, — презрительно произнесла она и на прощание все-таки одарила собеседника испепеляющим взором через плечо.

Андрей почувствовал себя крайне неуютно и вздохнул с облегчением лишь тогда, когда женщина скрылась в салоне автомобиля, а черная как смоль дверца с тонированным стеклом скрыла ее от посторонних глаз.

«Бьюик» тронулся с места. Семирядин выжидал до тех пор, пока за поворотом не скрылись и задние фары автомобиля.

— Думаю, здесь нет никакой инфекции, мистер Кайл, — обратился к директору школы-пансиона тучный кучерявый врач, одетый в модный светлый костюм с поперечными полосами. — Температура совершенно нормальная.

Оба мужчины, так же как и сухощавая, невысокого роста медсестра в белом халате, склонились над кроватью Вани Кирсанова. Мальчик лежал лицом вверх с закрытыми глазами и тяжело дышал. Тело его было накрыто одеялом, подушка слегка приподнята для большего удобства. Медсестра осторожно забирала у него кровь на анализ из среднего пальца левой руки. Удивительным было уже то, что ребенок никак не реагировал на данную экзекуцию. Лишь в тот момент, как представительница медицинского персонала сделала прокол, мальчик еле заметно вздрогнул. И больше ничего. Впрочем, такое действие на организм Кирсанова могли оказать и успокоительные препараты.

Директор пансиона Бенджамин Кайл, еще нестарый мужчина с забавной козлиной бородкой и огромными рыбьими глазами навыкате, озадаченно поскреб пальцами в затылке. Он с удивлением взирал на ребенка, ради которого ему пришлось побеспокоить доктора, и пытался понять, что же такое приключилось с учеником. Объективного объяснения случившемуся в голову так и не пришло. Непонятная какая-то ситуация, непонятные симптомы.

— Я сам видел, как его трясло, — честно проинформировал он кучерявого эскулапа.

Доктор лишь неопределенно пожал плечами и указательным пальцем поправил на переносице свои широкие очки в роговой оправе. Ему и самому все это казалось крайне удивительным, но виду он не подавал. Нельзя было допустить, чтобы пошатнулось его профессиональное реноме.

— Вероятен нервный стресс, — предположил он не слишком уверенно. — Мало ли что еще вероятно. В таком возрасте организм может реагировать парадоксально…

— Но пот… — не собирался прекращать свои вопросы обеспокоенный директор.

— Что пот?

— Он потеет… — Мистер Кайл кивнул в сторону своего воспитанника, обращая на него внимание и медицинских работников.

Медсестра, завершив свои манипуляции с забором крови, убрала все в прямоугольный чемоданчик с красным крестом и осторожно коснулась ладонью Ваниного лба. На нем действительно высыпали мелкие капельки пота.

— Лоб влажный, но холодный, — проинформировала она мужчин и тут же добавила со знанием дела: — Не будем гадать. Через полчаса все покажут анализы.

В этот момент веки Ивана дрогнули, а чуть позже он, тяжело застонав, широко распахнул свои голубые глаза, затем резко приподнялся на койке. Взгляд мальчика сфокусировался на людях, столпившихся возле его кровати, и пару минут Иван пытался определить, где именно он находится. Определив, что он все еще в своей комнате при школе-пансионе, Кирсанов облегченно вздохнул и откинулся на подушку.

— Проснулся? — с улыбкой обратился к нему доктор, выступая вперед, а затем и вовсе опускаясь на край постели, откинув в сторону легкое одеяло. — Тогда скажи мне, пожалуйста, что тебя беспокоит, малыш?

— Ничего, — тихо произнес Кирсанов, тоже приветливо улыбаясь мужчине в светлом полосатом костюме. Ребенок выглядел вполне здоровым. Он даже не был так бледен, как прежде. Возможно, что это отдых пошел ему на пользу. Переутомление организма? В таком возрасте? Маловероятно. Но других объяснений не было вовсе. — Плохой сон.

— Плохие сны всегда кончаются, — с неоспоримой уверенностью произнес доктор, ласково проводя рукой по светлым волосам мальчика.

— Я надеюсь, — честно ответил Иван.

Однако на душе у Кирсанова-младшего по какой-то непонятной ему причине было неспокойно. Он не мог точно сказать, что это был за сон, который он наблюдал всего несколько минут назад, но то, что ничего хорошего в этом сне не было, он знал на сто процентов. Иван снова закрыл глаза и четко представил себе лица родителей. Сначала мамино, затем папино. Голова опять пошла кругом.