— Я не дам вам ничего, женщина, — сурово заявил заведующий отделением, стремительно вышагивая по коридору в тесном обществе таких же, как и он, медиков. Группа врачей достигла лестничного пролета и двинулась вниз. — Никаких документов. Не имею права. Неужели не ясно?

— Не ясно, — не отставала от него назойливо семенящая рядом Елизавета Михайловна. Доктора взирали на нее с неприкрытой усмешкой и иронично качали головами. Но сейчас ей было не до чьей-то посторонней оценки. Существовали вопросы поважнее. — Почему?

Моложавый заведующий остановился на одной из ступенек, пропуская всю группу впереди себя и на некоторое время оставаясь с Голощаповой тет-а-тет. Приставшая к нему на этаже особа была крайне назойливой. Отделаться от нее оказалось занятием не из простых. Да и тратить на эту женщину чересчур много времени эскулап также не имел права. В конце концов, он находился на работе, и у него имелись самые прямые обязанности.

— Вы — посторонняя, женщина. — В его голосе уже засквозили нотки раздражения, хотя он искренне старался этого не показать. — Извините, у меня обход. Вам нельзя здесь находиться. Всех благ.

Эскулап продолжил свой путь, нагнал коллег на следующем лестничном марше, и весь консилиум повернул в коридор на втором этаже. Лиза осталась стоять на той же самой точке, где ее и оставил неприветливый и черствый, на ее взгляд, заведующий отделением. Уходить она не торопилась. Огорчение и явная беспомощность проступили на ее усталом лице. Лиза прекрасно понимала, что она должна была что-то предпринять. Какие-нибудь существенные шаги, которые могли бы реально помочь Ольге Кирсановой. Но какие, она не знала. Да и то, как встречались ее просьбы, направленные к людям, от усилий которых зависело Олино здоровье, не прибавляло ни малейшего оптимизма. Сзади неслышно приблизилась уже знакомая Голощаповой медсестра в коротком халатике, все это время наблюдавшая за женщиной со стороны, и бережно подхватила ее под локоть.

— Пойдем, бабуля, — ласково произнесла девушка.

— Куда? — Лиза растерянно обернулась, пытаясь сосредоточиться на невесть откуда взявшейся собеседнице.

— Я тебя провожу, пока совсем не обматерили. — Продолжая держать Елизавету Михайловну за руку, блондинка спустилась на пару ступеней. — Пойдем?

— Пойдем, — обреченно выдохнула домработница Кирсановых.

Выбора у нее не было. Она послушно спустилась вниз вместе с сопровождающей ее молоденькой медсестрой и уже спустя пару минут покинула здание клиники. Увидеться с Ольгой Сергеевной ей так и не позволили. Ей вообще ничего не позволили. Дескать, посторонний человек. А какой же она посторонний?

Сдерживая слезы, Лиза неторопливо спустилась в подземный переход и двинулась на противоположную сторону, где на автомобильной стоянке она припарковала свой старенький «фольксваген-жук». Звук во всю ширь растягивающего меха аккордеона оглушил Голощапову. Она подняла свою склоненную голову.

Прижавшись к кафелю стены, на аккордеоне вовсю наяривал не очень трезвый и далеко не чистый «музыкант». Перед ним, у самых ног, скромно притулился пластиковый пакет с мелочью, а рядом стояла маленькая раскладная скамейка. Но сидеть аккордеонист явно устал и сейчас предпочитал находиться в вертикальном положении, раскачиваясь, правда, при этом из стороны в сторону. Он самозабвенно горланил полублатную-полуфронтовую песню, но сказать, что нестерильный мужчина претендовал на идеальный слух и приятный, хорошо поставленный голос, было нельзя. Так, как пел он, пожалуй, сумел бы спеть каждый из нас за столом в момент дружеской вечеринки. Все лишь зависело от меры выпитого.

Елизавета Михайловна быстро прошла мимо, но затем, поддавшись какому-то внутреннему импульсу, резко остановилась, вернулась назад и встала напротив музыканта. Тот же, заметив потенциального слушателя в непосредственной близости, заголосил еще громче и принялся интенсивнее растягивать в разные стороны свой музыкальный инструмент. По прошествии трех минут, в течение которых Голощапова не подавала никаких признаков активности и желаний вознаградить певца, мужчина прервал свое исполнение и тоже уставился на странную женщину.

— Барышня, — хрипло произнес он с достоинством законченного алкоголика. — Вы или заплатите за концерт, или не платите, но тогда проваливайте. Для халявщиков я не солирую.

Лиза тут же очнулась от своего гипнотического состояния, поспешно расстегнула сумочку и, выудив из нее купюру, осторожно опустила деньги в пакет. Лицо солиста озарилось счастливой улыбкой. Вот это уже было другое дело! Никакой халявы. Вполне честные коммерческие отношения. Один поет, играет, другой за это платит. Все как за рубежом. Все как при капитализме.

— Можно я посижу? — грустно обратилась Голощапова к пьяному музыканту.

— Где? — не понял тот.

— Здесь. — Она кивнула в сторону низенькой скамеечки.

— Зачем?

Мужчина действительно недоумевал и не мог сообразить, чего именно от него хотят. Еще никто ни разу в жизни не изъявлял желание приземлиться рядом с ним. А тут вдруг женщина! Сама напрашивается. Не в себе, может быть, она?..

— Отдышаться надо. Решить, как жить дальше, — с улыбкой призналась Елизавета.

— Ха! — громко усмехнулся уличный музыкант. — Все наши решения давно предрешены, — философски заметил он. — Нострадамуса читали?

— Нет, — честно ответила Голощапова, поражаясь необычной эрудированности алкоголика.

— И я — нет, — успокоил он женщину и уже более доброжелательно указал рукой на свою скамейку. — Садитесь.

Елизавета Михайловна послушно уселась и почему-то почувствовала себя от этого значительно увереннее.

— А вы играйте, играйте, — милостиво разрешила она мужчине с аккордеоном.

— Это — пожалуйста. — Тот радостно ощерил гнилые желтые зубы в улыбке, и его музыкальный инструмент снова ожил под уверенными грязными пальцами.

Лиза расслабленно опустила руки вдоль тела, машинально вслушиваясь в звучащую рядом музыку и пение. Кончики пальцев случайно наткнулись на початую бутылку вина, стоящую здесь же, под скамеечкой. Пожилая экономка Кирсановых автоматически подхватила полулитровую емкость и отхлебнула прямо из горлышка. Поморщилась.

Музыкальное выступление алкоголика было снова прервано. Взгляд давно потухших глаз с. уважением сфокусировался на женщине. Она же истолковала его совсем не так.

— Я доплачу, — сконфуженно пробормотала Елизавета Михайловна.

Мужчина все с той же чарующей улыбкой на устах протестующе замотал головой, заметив движение женщины к сумочке.

— Дегустация — за счет заведения, мадам, — галантно произнес он. Простота и беспечность незнакомой дамы все больше и больше импонировали ему. Вот уж действительно, что называется, своя в доску.

— Благодарю. — Елизавета Михайловна улыбнулась в ответ.

Алкоголик затянул новый блатной шлягер, звучащий в его устах уж как-то слишком заунывно, а Голощапова под этот аккомпанемент вновь погрузилась в череду своих невеселых размышлений. Постепенно первоначальная растерянность отступила, и ей на смену пришло неожиданное решение. Через десять минут Лиза уже энергично поднялась на ноги и открыто улыбнулась музыканту. Она знала, к кому следует обратиться за советом.

Старенький «фольксваген» неопределенного цвета, больше смахивающего на горчичный или что-то в этом роде, мужественно закатился на стоянку перед «Палас-отелем». Нечасто это престижное место в городе баловали своим вниманием такие откровенные развалюхи. Здесь отдыхали преимущественно шикарные дорогостоящие иномарки, сверкавшие на солнце во всем своем металлическом величии.

Голощапова вынырнула из тесного салона и жестко захлопнула дверцу автомобиля, которая, к слову заметить, не всегда слушалась ее. Бывали случаи, что приходилось и наподдать непослушной дверце ногой. На этот раз, слава богу, обошлось без ногоприкладства. С гордо распрямленной спиной и ридикюлем в руке Елизавета Михайловна прошествовала к ближайшему переулку. Пара тучных швейцаров, больше напоминающих церберов, замерших перед входом, обалдело взирали на этот своеобразный демарш. На их взгляд, владелица «фольксвагена» была как раз под стать своему авто, такая же старомодная и далекая от внешнего лоска. Ребятки синхронно переглянулись, и один из них, тот, что был повыше и помассивнее в плечах, опомнившись после легкого шока, порывисто шагнул вперед, гулко припечатав кованый ботинок к гладко заасфальтированной мостовой.

— Э! Мадам! — небрежно окликнул он Голощапову.

Женщина медленно, как в покадровой съемке, повернула голову на странный призыв широкоплечего щвейцара и с внутренним достоинством, присущим ей от природы, ответствовала:

— «Э» не является обращением, молодой человек. И потом, я — своя, — огорошила она здоровенного детину под два метра ростом, уже приблизившегося на метр к неординарной особе из «жука». — Я — к Розгиной.

Елизавета Михайловна буднично кивнула на витрины с другой стороны переулка с таким видом, будто бывала здесь ежедневно и откровенно недоумевала по поводу того, что швейцары до сих пор не имели чести запомнить ее в лицо. Лиза отвернулась и, более не оглядываясь на беспардонных типов, пересекла проезжую часть.

Огромные, как два непоколебимых утеса на берегу бушующего океана, швейцары снова переглянулись, но никто из них не стал догонять странную даму с ридикюлем. Бог знает, действительно, кто она такая. Резонно предположив, что прерванная беседа о сауне и девочках предпочтительнее, чем выяснение личности пожилой леди, они вновь сосредоточились на прежней теме, закурили по сигаретке.

Голощапова же, пройдя через улочку и оказавшись возле интересующего ее здания, уверенно толкнула дверь в полуподвальный, но достаточно дорогой фирменный магазинчик, торгующий косметикой, посудой, химией и прочей мелочовкой для дома. На двери старомодно звякнул переливчатый колокольчик, извещавший хозяев магазина о прибытии очередного потенциального покупателя.

Пожилая домработница, миновав два торговых помещения с многочисленными стеллажами, на которых во всей красе была представлена предлагаемая продукция, остановилась возле обитой черной кожей двери с броской табличкой «Администрация». Постучав согнутыми костяшками пальцев и не дождавшись ответа из недр апартаментов, Елизавета Михайловна робко приоткрыла дверь в помещение.

Административный кабинет с большим количеством комнатных растений всевозможного вида был пуст. Обстановка данного помещения невольно вызвала у домработницы Кирсановых восхищение. Чистота и порядок в апартаментах директрисы соответствовали стандартам санэпидемстанции. Кабинет, что называется, был вылизан. Уютная домашняя обстановка проявлялась во всем, даже в самых, казалось бы, незначительных на первый взгляд деталях. Приятной расцветки мягкая мебель, симпатичный рабочий стол с расположенным на нем радиотелефоном, приветливые занавесочки на окнах, переливавшиеся на солнце всеми цветами радуги. Работать здесь хозяйке наверняка было приятно и, главное, в радость. В любимое дело необходимо вкладывать всю свою душу. Уж это-то Елизавета Михайловна знала непосредственно из личного опыта.

Однако переступать порог кабинета без разрешения его прямой владелицы женщина не осмелилась. Да и неприлично это. Лиза уже хотела было закрыть дверь и, вернувшись в торговые помещения, поинтересоваться у кого-нибудь из продавцов относительно местонахождения директрисы, но неожиданно прозвучавший у нее за спиной голос не позволил этого сделать.

— Вы ко мне?

Голощапова обернулась и на ее тонких старческих губах появилась приветливая улыбка. Перед ней действительно стояла ее старая подруга Клавдия Розгина, только вот здорово располневшая за то время, что Елизавета Михайловна ее не видела. И естественно, как и сама Лиза, прибавившая в годах. Женщины давно уже не виделись, погруженные в жизненную рутину, но узнать Клаву было все-таки несложно. Добродушные черты лица никуда не делись, так же как и ее озорные от природы глаза.

— К тебе, Клава, — просто ответила Голощапова, игриво подмигивая директрисе магазина.

— Фу-ты! — радостно воскликнула Клавдия и всплеснула при этом обеими руками. — Не узнала со спины. Заходи, Лизонька… Лицо у тебя почему черное?

— Потому что беда, Клава.

Женщины вошли в кабинет, и Розгина закрыла дверь на замок. Теперь уже никто не мог помешать их задушевной беседе. Обеспокоенная последним изречением подруги, Клавдия немедленно набросилась на нее с расспросами. Заставив себя снова погрузиться в былые переживания, Голощапова поведала ей все как на духу. И о своей работе в доме Кирсановых, и о позднем звонке Владимира, и о той ужасной трагедии, что произошла следом. И даже вкратце рассказала о сегодняшних событиях в клинике. Лиза старалась ничего не упустить, а Розгина при этом слушала ее не перебивая. Попутно она сервировала крохотный чайный столик возле яркого дивана, и к финалу Лизиного рассказа уже сидела рядом с подругой, грустно потягивая горячий, свежезаваренный напиток из пузатой чашки. Голощапова, напротив, чай не пила, а только механически размешивала серебряной ложечкой содержимое.

Наконец Елизавета Михайловна умолкла и все же позволила себе один несмелый глоток уже давно остывшего чая. Клава сокрушенно покачала головой, созерцая белую скатерть на столешнице. Ситуация, в которой оказалась ее подруга, была неприятной. Как и то, что произошло с Кирсановыми… Розгина подыскивала слова, но подходящих так и не нашлось. Молчание в кабинете директора магазина затягивалось. Женщины продолжали сидеть друг против друга и прислушиваться к звуку равномерно тикающих напольных часов в правом дальнем углу.

— Да уж, — наконец мрачно произнесла Розгина. — Дела. Ты только не теряйся, — тут же приободрила она подругу. — Ты всегда была для меня образцом стойкого оловянного солдатика. А сейчас в пустоту куда-то смотришь. Не надо, Лиза, очень прошу.

— Чего не надо? — не поняла Елизавета Михайловна. Мысли ее по-прежнему не обрели стройного течения. Прострация какая-то, да и только.

— В пустоту смотреть потерянно, — пояснила Клавдия.

Голощапова грустно улыбнулась. Даже голос близкой подруги, с которой они, правда, бог знает сколько лет не виделись, и то подействовал на Елизавету Михайловну отрезвляюще. В теле наконец-то появилась хоть какая-то бодрость.

— Не маленькая, чтоб потеряться, — опровергла она незаслуженные нападки в свой адрес со стороны Розгиной. — Это — так… Минутная слабость. Просто вроде жизнь наладилась… Как тебе объяснить? — на мгновение замялась женщина. — Появилось ощущение родной семьи. Ну, что я нужна по-настоящему кому-то. Большой кусок жизни с ними… Восемь лет. Осталось-то всего ничего. И вдруг — рушится все. — Лиза болезненно зажмурилась. — Страшно…

— Ну, ну, ну… — Клавдия отставила чашку в сторону и освободившейся рукой ласково и ободряюще похлопала Елизавету Михайловну по колену. — Не бойся. Работу для тебя я за десять минут найду, даже меньше. Такие, как ты, по нынешним временам дороже самого навороченного «мерседеса» ценятся. Только свистни.

— Речь не обо мне, Клава, — покачала головой Голощапова, с ходу отказываясь от дельного предложения. — Никуда я уйти не смогу, даже если и платить некому.

— Почему это? — удивилась Клавдия.

Некоторое время Лиза сосредоточенно молчала, мысленно подбирая необходимые слова. Объяснить свои ощущения непосвященному человеку, пусть даже и некогда близкой подруге, оказалось не так-то просто. Требовалось, чтобы Розгина не просто поняла ее, а искренне прониклась существующей проблемой. Но Елизавета Михайловна свято верила в то, что Клава сумеет это сделать, если ей грамотно и доходчиво разложить ситуацию на составляющие.

— Хозяйка беспомощная осталась, Оленька, — выдвинула Голощапова самый веский аргумент. — Кома называется, когда — ни жизнь, ни смерть, а бог знает что. Между… — подыскать подходящее слово ей не удалось. — И младшенький, Ванечка, в школе-пансионе загородном сидит и ничего не знает, и никто его здесь не хочет, не нужен он никому, чтоб под ногами не мешался, пока они делят. — На глазах экономки выступили незваные предательские слезы и плавно покатились по щекам.

— Есть что делить? — Столь незамысловатым способом Клавдия попыталась отвлечь подругу от невеселых мыслей.

— Много чего, — горестно признала Елизавета Михайловна. — Что воронье делит? Вот и слетелись. — Она снова выдержала непродолжительную паузу, сделала очередной глоток чаю и воздела очи к потолку, запрокинув голову со старомодной прической. — А Ванечки будто нет.

— Так давай сию секунду съездим и заберем мальчика, — внесла альтернативное предложение Розгина и даже, подтверждая свои слова действием, энергично поднялась на ноги. Взгляд ее горел неудержимой решимостью. — Чего, действительно, проблему-то создавать. Сели да поехали. И воронье все с носом останется. Ты на колесах?

— Да. Старенький «фольксваген», — сочла необходимым предупредить директрису Елизавета Михайловна, правда не понимая, к чему привязан ее последний вопрос.

— Нет, я в твой лимузин не помещусь, — покачала головой Розгина, похлопав себя по мясистым телесам. — Сейчас машину вызову попросторней. И сгоняем. Ты же лучше всех ребенку объяснить сможешь, учительствовала всю жизнь, найдешь слова.

Рука Клавдии ухватила с рабочего стола черную перламутровую трубку радиотелефона и принялась быстро набирать какой-то одной ей ведомый номер, тыкая пальцем в крохотные белые кнопки.

— Куда съездим-то, Клава? — окликнула ее Голощапова.

— Ну, в пансион этот школьный. — Номер уже был благополучно набран, и Розгина зафиксировала аппарат возле уха при помощи округлого массивного плеча. — Он же за городом где-то, сама говоришь.

— За городом Лондоном, — поспешила пояснить Елизавета. — В предместье.

Нелепо растянувшееся лицо Клавдии, отключившей трубку телефона и безвольно опустившей ее, вызвало у подруги невольную улыбку. Уж слишком ошарашенно выглядела в этот момент директриса магазина. Явно не ожидала такого поворота событий. Розгина сокрушенно покачала головой и снова подцепила указательным пальцем крошечную чашку с чаем. Заметив, что на дне остались всего лишь какие-то не стоящие внимания капли, она продефилировала в угол кабинета, где на подставке примостился электрический чайник, и привела последний в рабочий режим. Молча дождалась, пока вскипит вода. Налила себе новую порцию. Занятая невеселыми думами Клавдия не догадалась предложить подруге составить ей компанию.

— Нет, туда на машине не получится, — вынуждена была признать Розгина, возвращаясь на диванчик в общество Елизаветы Михайловны. Трубка радиотелефона все еще была зажата в свободной от чашки руке директрисы.

— Вызвать надо малыша, — обращаясь больше к самой себе, нежели к собеседнице, произнесла Голощапова.

— Вызвать? — переспросила Клавдия. — Так вызывай! Какие проблемы?

Ей, честно признаться, не пришло в голову, что существует возможность такого простого, самого элементарного решения. Впрочем, она и не очень-то разбиралась во всех этих делах с перемещениями по странам мира, вызовами, обучениями. Не сталкивалась никогда раньше, вот и не знала. Но раз Лиза говорит, что можно, значит, так оно и есть. Чего же огород городить? Но и на этот раз, как поняла Клавдия через минуту, все было не так-то просто, как казалось на первый взгляд. Существовали определенные бюрократические процедуры. Без них у нас никуда и шагу ступить невозможно.

— Мне медицинские документы не дают, — доверительно сообщила подруге Елизавета о самой главной и животрепещущей на данный момент проблеме. — Туда факсом надо документы, без документов не отпустят. А в больнице не дают! Как посторонней. — Женщина грустно усмехнулась, вспомнив свое нелегкое общение с медперсоналом. — Но какая ж я посторонняя? С четырех лет ребенок у меня на руках! Родной, считай, ребенок!

Прекратившийся было на мгновение слезный поток возобновился с новой силой. Причем на этот раз имели место не одинокие слезные дорожки. Тело Елизаветы Михайловны затряслось в настоящих рыданиях, она громко всхлипнула и полезла в сумочку за носовым платком. Голощапова не стыдилась этой своей слабости перед старой подругой. Если уж она не поймет, то никто не поймет. Но Клава воспримет все правильно и не осудит. Елизавета Михайловна не ошиблась в своих прогнозах.

Сердце Клавдии болезненно сжалось. Ей очень хотелось чем-то помочь Лизе помимо пустословных советов, но чем именно, она не знала. Решение пришло в голову Розгиной неожиданно. Она даже удивилась, как это такой простой выход не отыскался у нее в мозгу сразу.

— Тихо, Елизавета Михайловна, — решительно произнесла она, вновь поднимая трубку радиотелефона. — Уж с чем, с чем, а с отечественной медициной мы на три счета разберемся!

Набрать тут же номер директриса местного торгового заведения не успела. В дверь осторожно и деликатно постучали. Клава поднялась на ноги, шагнула к порогу и повернула ключ в замке. Миловидная девчушка лет двадцати смущенно переминалась с ноги на ногу. Это была одна из служащих магазина, которая находилась в непосредственном подчинении у Розгиной.

— Извините, Клавдия Алексеевна, — тихо произнесла она. — Там образцы принесли. Махровые полотенца восемьдесят на два двадцать. Египетские, фабричные вроде. Дешево просят за опт. Будете смотреть?

— Сертификаты есть? — деловито осведомилась Розгина, моментально переключаясь с душевной беседы на рабочий процесс.

— Ксерокопии, — ответила девушка.

Розгина презрительно фыркнула.

— «Ксерокопии»! Знаю я эти ксерокопии, — пренебрежительно заявила она, действительно основываясь на собственном опыте и на прошлых ошибках. — Вьетнамский самострок. Проводи махру эту развесистую, Тамара, не буду смотреть даже. И не отвлекай меня, пока сама не выйду!

Девушка по имени Тамара бесшумно удалилась. Клавдия снова закрыла дверь на ключ, дважды провернув его в замочной скважине, и вернулась в общество старой подруги.

— Суровой ты стала, — уважительно протянула Голощапова, промокая глаза ситцевым платочком бирюзового цвета. Она понемногу начинала справляться с нахлынувшими на нее вновь переживаниями.

— Не на барахолке торгую, — со смехом парировала Розгина.

Но уже в следующую секунду женщина стала предельно серьезной. Лизины проблемы не терпели отлагательств. Кто знает, как быстро успеют развернуться со своими крохоборными делами представители воронья, о которых упоминала подруга. Клавдия все же набрала на трубке радиотелефона необходимый номер и всего пару секунд ожидала соединения.

— Санчик, это я, — радушно произнесла Розгина в аппарат. — Куда едешь-то уже, когда дома обещал сидеть? Так ведь слышно — мотор тарахтит! — накинулась она на собеседника, но, тут же сбавив обороты, более миролюбиво продолжила: — Ладно, я не инспектирую, Санчик. Тут у меня подруга со школьных лет, Лиза, Елизавета Михайловна. Ей помочь надо срочно. Не поможешь — брошу, честное слово, — сурово предупредила женщина. — При чем здесь — занят шеф твой или нет? Я к тебе обращаюсь, или ты сам по себе слабенький? Вот я Лизе сейчас трубку дам, она все и объяснит. — Клава уверенно протянула аппарат подруге и подбодрила ее при этом: — На, говори как есть.

Елизавета Михайловна осторожно приняла трубку из рук директрисы, прикрыла ладонью микрофон и поманила Клавдию пальцем. Та послушно склонилась вперед.

— Зовут как? — прошептала Голощапова, едва заметно передвигая губами.

— Кого? — так же заговорщически переспросила ее Розгина.

— Санчика. — Лиза повела глазами в сторону сжимаемой в руке переносной трубки. Женщина чувствовала себя явно неловко, прекрасно сознавая, что невидимый оппонент ожидает продолжения разговора. К тому же раз неведомый Елизавете Михайловне Санчик в настоящий момент находился в автомобиле, значит, разговаривал по мобильному.

— Санчо и зовут, — обыденно сообщила Розгина, будто это имя было самым распространенным среди мужского контингента.

— А по отчеству? — не унималась Голощапова.

— Еще чего не хватало! — недовольно проворчала Клавдия и самолично сняла Лизину ладонь с микрофона. — По отчеству… Перебьется.

Елизавете Михайловне стало еще более неловко, но отступать было уже некуда. Подруга оказалась настроена очень решительно. Женщина поднесла трубку к уху.

— Добрый день, Санчо… э-э… — замялась она и с затаенной надеждой покосилась на Розгину. Никакой подсказки не последовало и на этот раз. — Простите, как вас по батюшке? — Вопрос был обращен уже напрямую к Александру Мошкину.