Приглушенно работающий телевизор в квартире Кирсановых выдавал одну из бесконечных душещипательных латиноамериканских мыльных опер. Он любит ее, она любит его, вначале они не догадываются о чувствах друг друга. Затем неожиданно приходят к выводу, что являются близкими родственниками по папе. В результате глубоких душевных переживаний он теряет память, а она — незаконнорожденного ребенка, прижитого от заезжего мачо. Потом на протяжении нескольких месяцев мы наблюдаем за тем, как эти двое ищут свои потери, и в глубине души с ужасом молимся, чтобы он, обретя, наконец, память, не оказался этим самым ее потерянным ребенком. Вот такой вот закрученный сюжет в стиле Стивена Кинга.

Однако Елизавета Михайловна не замечала всего этого безобразия, творящегося на экране. Она давно оставила сериал без внимания и была занята в настоящий момент тем, что в полной растерянности наблюдала, как по квартире хаотично передвигались в суматошном ритме некой фантасмагории Наталья Сергеевна и Олег Борисович Кухарины. Что именно они искали и для чего явились в не принадлежащую им квартиру, для Голощаповой оставалось полной загадкой. Но пока родственники находящейся в коме Ольги ничего не взяли, Лиза не спешила встревать.

Супруги методично переходили от предмета к предмету, раздвигали книги на полках, открывали все, что имеет дверцы, и заглядывали всюду, куда можно заглянуть.

Наталья, оставив супруга, переключила все свое внимание на туалетную тумбу под зеркалом. Больше всего ее интересовало содержимое мельхиоровой шкатулки, в которой, как она знала, сестра хранила свои самые любимые украшения и драгоценности. Елизавета Михайловна пристально наблюдала за женщиной. Ей очень не нравилось то, что вытворяли незваные визитеры, но воспротивиться их действиям домработница не имела права. Опять же, конечно, до поры до времени.

Олег Борисович поднялся на второй уровень квартиры и уверенно толкнул от себя дверь в личный кабинет покойного Владимира. Поднявшаяся следом Голощапова, не упуская при этом из виду и Наталью, заметила, как Кухарин порывисто шагнул к большому письменному столу и попытался выдвинуть верхний ящик. Тот не поддался.

Этот поступок окончательно вывел Елизавету Михайловну из себя.

— Олег Борисович, — с трудом сдерживая негативные эмоции, обратилась к беспардонному мужчине пожилая экономка. — Я не понимаю, на каком основании вы устраиваете этот обыск?

Кухарин резко повернулся на каблуках. Он и так-то пребывал сейчас в крайней степени раздражительности и нервозности, а тут еще эта дотошная и упрямая домработница привязалась с дурацкими претензиями. Олег Борисович, если честно, и сам не знал, что именно пытался найти. Просто хотелось что-то делать. Показывать свое прямое участие. Иначе, стоит дать слабинку, не мельтешить перед глазами, и в два счета потеряешься в тени наглого Андрея Семирядина. Такова была политика Кухарина и его благоверной супруги.

— А я не понимаю, на каком основании ты мне в затылок сопишь, — недовольно буркнул мужчина, и глаза его при этом холодно сверкнули.

Голощапова подбоченилась, и ее острые локти раскинулись в разные стороны. Сдавать позиции без боя она тоже не собиралась. Не на ту напали.

— Ошибкой было открывать дверь и впускать вас сюда, — недовольно проворчала она, наблюдая за тем, как Наталья Сергеевна, прекратив свои самозабвенные манипуляции со шкатулкой, тоже устремилась вверх по лестнице, собираясь присоединиться к супругу.

Кухарин угрожающе шагнул в сторону местной домработницы.

— Но я не ошибусь, если позвоню в здешнее отделение милиции и попрошу опечатать квартиру, — злобно прошипел он, брызгая слюной прямо в морщинистое, растерянное лицо Голощаповой.

— Что вам угодно? — вскинулась Елизавета.

На помощь супругу все-таки подоспела и Наталья. Она встала за спиной экономки и веско проинформировала ее:

— Лиза, мы вправе убедиться в сохранности вещей и ценностей. — Женщина старалась говорить немного мягче, чем закипавший от праведного гнева Кухарин, и сгладить неверное впечатление об их супружеской паре, которое могло сложиться у Голощаповой. — И получить дубликаты ключей от дома. Я и впредь намерена следить за состоянием…

— То есть не стащу ли я чего-нибудь? — перебила ее Елизавета Михайловна. — Это имеется в виду?

— А почему бы и впрямь не стащить? — усмехнулся Олег Борисович. Его несло. — Ты человек бедный. Здесь куча всего…

— Побойтесь бога, Олег Борисович! — испуганно замахала на него руками экономка и даже отступила на пару шагов назад. Еще ни разу в жизни никто не обвинял ее ни в чем подобном. — Вы меня знаете столько лет…

— Чужая душа — потемки. — Кухарин, почувствовав слабинку, допущенную со стороны домработницы Кирсановых, решил дожать ее. — Машину ты хозяйскую оттяпала? Оттяпала!

На глазах Елизаветы Михайловны выступили слезы. Слова стоящего напротив нее мужчины обидели даму до глубины души. Она хотела ответить, но сделать это сразу не получилось. Помешал застрявший в горле предательский ком. Голощапова жадно ловила ртом воздух, пытаясь совладать с обуревавшими ее эмоциями. Процесс этот дался ей не так-то просто.

— Да ее Владимир Леонидович выкинуть хотел пять лет назад, — вымолвила, наконец, она в свое оправдание. — А Ольга меня на курсы записала, чтоб по магазинам удобней было… — Уже несдерживаемые слезы покатились по щекам. — Да как же не стыдно-то?!

— Кому? — Олег Борисович злорадствовал.

— Здорово, браток. — Санчо уверенно и достаточно развязно шагнул в направлении парадно одетого швейцара, картинно замершего возле широкой лестницы, расположенной справа от лифта. Под мышкой у Александра была стильная розовая папочка, из которой небрежно топорщились листы бумаги. — Мне в двести девятнадцатую надо. Там тетечка должна быть, домработница, Лизавета Михайловна Голощапова.

— Вас ждут? — сухо отреагировал тот.

Панибратское обращение Мошкина и его беспечный тон не произвели должного впечатления на этого, по всему видать, явного солдафона. У парня имелись строго определенные инструкции, нарушение которых повлекло бы за собой нежелательные последствия. А учитывая тот факт, что амбал работал здесь уже далеко не первый месяц, посетителей он навидался разных. В том числе и таких, как этот. Рассчитывающих на то, что им удастся заморочить мозги швейцару своей развязностью и якобы беспечностью.

— Ждут с нетерпением, — усмехнулся Санчо и окинул взором просторный холл, где и полы, и лестница, и прилегающие к ней колонны были искусно выполнены из белого мрамора.

— Одну минуту. — Швейцар чинно прошествовал направо, остановился возле черного офисного стола и, ухватив руками переносную трубку радиотелефона, быстро набрал на ней какой-то трехзначный номер.

— Как можно жить в таком Манхэттене — не представляю. — В голосе продолжавшего озираться по сторонам Санчо явственно проступало откровенное неодобрение. — Сквозняки, наверно. И опасно.

— Что опасно? — подозрительно прищурился швейцар и пристальным взором окинул Мошкина с головы до ног. — Абсолютная безопасность.

Александр криво усмехнулся и, перехватив розовую папку в левую руку, освободившейся правой энергично почесал свое отвисающее чуть ли не до колен брюшко. Заехать домой, чтобы переодеться, Мошкин так и не успел, а потому чувствовал себя крайне неуютно в официальной тесной рубашке белого цвета. Куда с большим удовольствием он облачился бы сейчас во что-нибудь более просторное. В любимую футболку, например.

— Абсолютной даже в хранилище Центробанка нет, — со знанием дела изрек Санчо, возвращаясь к завязанной со швейцаром беседе. — А здесь… Если шлюзы в канале прорвет, это ж все затопится.

— Не затопится, — хмуро заверил его собеседник.

— Не знаю, не знаю… — Мошкин покачал головой.

Наконец в двести девятнадцатой квартире ответили на телефонный звонок, и все внимание швейцара переключилось на невидимую собеседницу. Связь была достаточно громкой, и Мошкин мог слышать голос Елизаветы Михайловны. Он поближе подошел к стойке.

— Да? — спросила Голощапова в телефонную трубку, и Александру не понравились ее грустные интонации. Будто она плакала секунду назад.

— К вам пришли, — доложил местный цербер и бросил короткий взгляд на визитера. — Как представить?..

— Представь — Санчо, — с улыбкой ответил тот.

— К вам пришел господин Санчо. — Швейцар тактично откашлялся, понимая, что произносит явную глупость. Женщина сейчас просто пошлет куда подальше, и всего делов. Тоже мне шуточки. — Он может подняться?

— Конечно. — Голос Елизаветы заметно оживился, а страж местного порядка с заметным облегчением вздохнул. — Будьте добры, пропустите.

Швейцар выключил телефонную связь и положил трубку на место. Сам же вернулся на исходное место между лестницей и лифтовыми кабинами. Принял привычную позу мраморного изваяния.

— Прямо к лифтам. Семнадцатый этаж, — проинформировал он Санчо бесстрастным голосом, едва размыкая при этом уголки губ.

— Ага, я вижу. — Мошкин зашагал в указанном направлении, но почти у самой цели остановился, повернулся вокруг своей объемной оси и вновь обратился к парадно одетому мужчине: — И потом, такая площадь пустует… Простаивает фактически… Мини-пекарню бы здесь открыли. Или пирожки жарить — класс! Вытяжку одну наружу — и всех делов. Если шлюзы, конечно, не прорвет.

Швейцар, уже потеряв всякий интерес к Александру, ничего не ответил на эти деловые предложения знающего человека. Он вообще никак не отреагировал на обращение гостя. Его постная физиономия не выражала никаких эмоций. Казалось, молодой человек заснул с открытыми глазами. Годами выработанный рефлекс, как догадался Мошкин.

— Ну, как хочешь, — пожал плечами помощник депутата. — Мое дело — предложить…

Хромированная кабина гостеприимно раскрылась перед Александром, и он шагнул внутрь экстравагантного помещения. Со всех сторон Санчо окружило его собственное зеркальное отображение.

— Ешеньки! — с неподдельным восхищением в голосе воскликнул Александр, оглядываясь по сторонам. — Как много пузатых!

Двери лифта закрылись, и кабина стремительно потащила тучное тело Санчо наверх, на семнадцатый этаж. Настроение у лавровского соратника было приподнятым. Он насвистывал себе под нос какую-то любимую мелодию из итальянской классики, но в связи с полным отсутствием природного слуха исполнение получалось отнюдь не качественным и далеким от оригинала.

Скоростной лифт достаточно быстро доставил Санчо по назначению.

— Какой еще Санчо в чужой квартире? — набросился на несчастную домработницу Кухарин, едва та положила трубку на аппарат. Он тоже прекрасно слышал как ответы женщины, так и предварительные вопросы швейцара. Какое-то нехорошее чувство на подсознательном уровне закралось в душу Олега Борисовича. Некий неприятный холодок с элементами животного страха. До сего момента мужчина считал, что опасаться в предстоящей бескомпромиссной борьбе стоит только Семирядина, а как видно, и у Елизаветы Михайловны имелись свои виды на имущество. А теперь выходило, что у нее были и сообщники. Санчо? Интересно. Очень интересно.

Боль от незаслуженной обиды у Голощаповой уже прошла. Достаточно было узнать, что знакомый ее старой подруги Розгиной прибыл, как и обещал, точно по расписанию. Сразу видно, человек слова и дела. Не то что некоторые. Теперь уже все пойдет совсем по иному руслу. Медицинские документы, добытые благодаря нужным людям, в корне изменят ситуацию, и законные родственнички, компаньоны будут с этим считаться. Скорее всего, у них и выбора-то иного не останется. Елизавета Михайловна промокнула платочком влажные веки, спрятала его в рукав платья и уверенной походкой двинулась в прихожую. Олег Борисович семенил рядом с женщиной, не отставая. На его рыхлом лице проносилась целая гамма эмоций, от беспричинного гнева до поселившегося в душе неизвестно откуда взявшегося беспокойства, уже упоминаемого выше.

— Это представитель охранной фирмы, с которой у Владимира Леонидовича был договор, — спокойно ответила экономка, отпирая дверной замок.

— Наталья! — визгливо окликнул Кухарин супругу, оборачиваясь через плечо. — Поехали! Есть смысл вернуться сюда с юристом, чтобы он составил опись по всей форме, как полагается.

— А как полагается?

На этот раз на Наталье Сергеевне не было ее излюбленного платья с вызывающе открытым декольте. Напротив, сегодня она была облачена в достаточно строгое одеяние с высокой стойкой под горлом. Кухарина еще раз с вожделением покосилась на мельхиоровую шкатулку сестры, где она чуть раньше обнаружила столько приятных и радующих глаз ценностей, что теперь ее мысли не могли уже быть обращены ни на что другое. Женщина даже непроизвольно облизала пересохшие губы. Однако обстоятельства заставили ее оторвать взор от шкатулки и приблизиться к заторопившемуся так некстати муженьку.

— Я не знаю, — честно ответил Олег Борисович, презрительно поморщившись при этом. — Юрист знает.

— Тогда надо было сразу его и брать, — недовольно проворчала Наталья Сергеевна. — Целый день таскаешься туда-сюда, талдычишь «Надо юриста, надо юриста», и целый день — без юриста!

— Еще что-нибудь мудрое скажешь? — огрызнулся Кухарин, и его маленькие отечные глазки недобро блеснули в свете падавших из окна солнечных лучей.

— Ай, ну тебя…

Но вступить в очередную семейную перепалку супруги не успели. Дверь в квартиру распахнулась после предупредительного, но непродолжительного стука, и на порог с добродушной и открытой улыбкой на устах шагнул жизнерадостный Александр Мошкин. Санчо практически нос к носу столкнулся в прихожей со сходным по комплекции Олегом Борисовичем. Взгляды мужчин встретились, и с минуту, наверное, они молча разглядывали друг друга. При виде гостя беспокойство в душе Кухарина только усилилось. Что-то было в глазах Александра такое, что заставляло насторожиться. Взгляд маленьких глаз был колючим и не в меру решительным, и даже улыбка не скрадывала этого впечатления. Во всяком случае, именно так казалось Олегу Борисовичу. Он лихорадочно сглотнул набежавший в горло ком и первым опустил глаза в пол. Наталья Сергеевна и подавно не стала играть в гляделки. Проигнорировав приход визитера и не удостоив его ни единым приветственным словом, она обогнула тучную фигуру Александра и вышла за пределы квартиры. Пропуская ее, Санчо слегка посторонился.

Олег Борисович, сохраняя хорошую мину при плохой игре, демонстративно громко фыркнул и поспешно присоединился к супруге. Мошкин деликатно закрыл за ним дверь и уже с прежней улыбкой повернулся к замершей в дверном проеме Голощаповой. Елизавета тоже с интересом разглядывала объемную фигуру рекомендованного подругой специалиста по урегулированию щепетильных моментов. Кажется, именно так выразилась Клавдия.

— Елизавета Михайловна? — тактично и в то же время с интонацией делового человека осведомился Санчо.

— Да, это я, — не стала отрицать экономка. Почему-то появившийся в квартире Кирсановых мужчина заставлял ее немного смущаться. — И простите сразу за причиненное беспокойство.

Мошкин не менее смущенно пожал своими широкими, крупногабаритными плечами. Дескать, он все понимает и не таит за душой ни малейшей обиды.

— Не было никакого беспокойства, что вы! — небрежно отмахнулся он. — Все быстренько выписали, сделали английский перевод, заверили его и послали на остров.

— Куда, извините? — не поняла Елизавета Михайловна.

— Ну, в Великобританию, в смысле. Куда надо. — Санчо поспешно протянул женщине розовую папку с документами, сглаживая тем самым возникшую в разговоре неловкость. — Здесь оригиналы. И пропуск там на посещение больной. Врачи сказали — в любое время, не стесняйтесь, всегда будут рады вас видеть.

Голощапова не могла поверить собственным ушам. Выходит, Клавдия знала, о чем говорила. Действительно, специалист. Причем самого высокого класса. И встречаются же такие люди. Елизавета осторожно перехватила папку, будто в ней содержалось что-то взрывоопасное. Бережно прижала к бедру.

— Спасибо, — тихо произнесла она. — Вы… просто сказочный персонаж.

— Да бросьте! — Ее последние слова разрядили наконец обстановку, и Александр от души расхохотался. — Какой персонаж? Сказочными бывают только взятки, а все остальное — суровая правда реальности. Да?

— Наверно, — неуверенно произнесла женщина, но смех собеседника заставил и ее невольно улыбнуться.

В разговоре повисла непродолжительная пауза, и Санчо счел для себя необходимым ретироваться. Он отступил на один шаг назад по направлению к двери, но не задать засевший в его лысой голове тревожный вопрос не смог. Снова обернулся к женщине и уже хмуро поинтересовался:

— А эти… — Мошкин указал большим пальцем правой руки себе за спину. — Кто?

Голощапова мгновенно помрачнела. Догадаться, о ком ее спрашивал знакомый Клавдии, было несложно. В квартире Кирсановых все еще незримо витал дух супругов Кухариных. И дух этот, надо признаться, вызывал у Лизы не очень приятные ощущения. Если не сказать большего.

— Эти — так, — неохотно ответила она. — Родственники.

Санчо понимающе покачал головой. Никаких словесных дополнений к сказанному, на его взгляд, больше и не требовалось. Он осторожно подергал тесный ворот рубашки.

— Я сразу почувствовал, что эти — так, — подхватил Мошкин интонации собеседницы, но тут же веско и серьезно добавил: — Поэтому в случае чего сразу Клавдии звоните. Вы, значит, со школы с ней знакомы?

— С первого класса, — призналась Елизавета Михайловна.

Мошкин мечтательно закатил глаза к высокому потолку и даже причмокнул языком от нахлынувших на него эмоций. Перед глазами послушно всплыл образ Розгиной. Такой милый и по-настоящему родной. Санчо закусил губу.

— Убейте меня, не могу представить Клаву первоклассницей! — произнес он с придыханием безумно влюбленного человека. — С косичками?

— Одна косичка, — ответила Голощапова. — И бантик.

— И бантик, — машинально повторил вслед за ней Александр. Ему потребовалось не больше минуты на осмысление представшего перед глазами идеального образа. Затем Мошкин взял себя в руки и вернулся в реальное измерение с реальной Клавой, которая и сейчас виделась ему самой прекрасной и желанной женщиной на планете. — Значит, пока все. Я побегу. Служба еще государственная ждет. У нас в Думе хоть и каникулы летние, а работы — конь не валялся. — Придание значимости собственной персоне показалось Санчо моментом немаловажным. А то подумает еще Клавдина подруга о нем как о бездельнике. И Розгиной намекнет на это. Невзначай. — И пашем, и пашем. А толку?

— Так вы — депутат Госдумы? — с уважением протянула Голощапова.

— Бог миловал, — поспешно открестился Санчо, уже решительно направляясь к выходу из помещения. — Зачем мне это надо? Я только помощник депутата… Всего доброго, Лизавета Михайловна. Запирайтесь покрепче. А чуть что — не стесняйтесь… — В завершение он при помощи пантомимы изобразил, как следует набирать номер телефона. Причем в результате его актерских потуг получился только старый дисковый аппарат, но и этого для Лизы было достаточно. Мошкин снова улыбнулся.

Елизавета не успела и попрощаться с оказавшим ей неоценимую услугу мужчиной, как тот быстро и проворно для своей комплекции покинул квартиру и захлопнул за собой дверь. Домработница осталась в гордом одиночестве, но розовая заветная папочка в руках теперь заставляла ее чувствовать себя значительно увереннее.

Скрипнув несмазанными, уже насквозь проржавевшими петлями, кладбищенские ворота распахнулись ровно настолько, чтобы пропустить на территорию темно-синий джип последней модели. Сторож отошел в сторону, дабы не мешать движению, и после того, как автомобиль проехал, вновь закрыл металлические створки ворот. На лице его блуждало поистине скучающее выражение, которое, по его мнению, и должно было иметься в наличии у человека с подобным местом работы. Вполне возможно, что таким незамысловатым образом сторож выражал скорбь по ушедшим в мир иной.

Тем временем темно-синий джип с Женей за рулем и Андреем Семирядиным на заднем сиденье выехал на центральную аллею и остановился. Пассажир выглянул из окна и, убедившись в том, что машина от ритуальной фирмы, с которой у Семирядина имелся договор, прибыла на место раньше них и в настоящий момент покорно ожидала на обочине появления заказчика, легонько хлопнул водителя по плечу. Женя продолжил движение следом за тронувшимся катафалком. Вскоре обе машины припарковались на стоянке перед административным зданием загородного кладбища. Семирядин с трудом выбрался из салона и неспешно направился к крыльцу. Кореец Женя, засмолив сигарету, остался на своем рабочем месте. То есть за рулем джипа.

Из здания навстречу пожаловавшим визитерам вышел явно не рядовой служащий. Мужчина выглядел весьма вальяжно, в соответствии со своим значимым и высоким положением на вверенной ему территории. Жизнерадостная физиономия, в отличие от лица сторожа, встреченного Андреем ранее, источала радушие и положительный заряд энергии. Он приблизился к Семирядину и энергично встряхнул руку гостя.

— Господин Семирядин? — на всякий пожарный случай осведомился директор кладбища, или кем он там был в действительности.

— Да, я, — не стал отпираться от очевидного Андрей и хотел было продолжить наметившийся диалог, однако ему не позволил этого сделать мобильный телефон, зазвонивший переливчатой трелью в правом боковом кармане. Семирядин нецензурно выругался и, тут же бросив вальяжному мужчине «Виноват…», извлек трубку. Негромкий сигнал соединения, и Андрей приложил аппарат к левому уху. — Слушаю… — Лицо исказила болезненная гримаса. Бизнесмен развернулся к представителю кладбищенского руководства вполоборота. — Мам, ты можешь позднее?.. Какая катастрофа?.. Погоди, это шарнирный кран, мама. Там нет никаких вентилей. — Семирядин тяжело вздохнул. — Там одна рукоятка. Выше-ниже — напор регулируешь, в стороны — горячая-холодная… Вызови тогда сантехника, в этом доме всегда есть дежурный, он тебе растолкует. А меня, Христа ради, больше не дергай!..

Он со злостью вдавил на панели красную кнопку, отключая мобильник. С трудом перевел дыхание и, вернув на лицо приличествующую положению дежурную улыбку, вновь обратился лицом к недавнему собеседнику. Глаза мужчин встретились, и Семирядин пожал плечами, как бы оправдываясь.

— Старики и новая техника — это что-то… — небрежно произнес он.

— Да, это весело, — согласился с ним служащий и тут же переключился на более насущные вопросы: — У нас все готово, господин Семирядин. Землекоп ждет. Вам показать, где расположен участок?

Андрей покачал головой.

— Спасибо, я знаю. — Немного болезненные воспоминания безжалостно ворвались в голову и отозвались болью в сердце. В горле сразу пересохло от желания чего-нибудь выпить. Желательно покрепче. На большое количество градусов, так сказать. — Мы вместе покупали его несколько лет назад.

— Сейчас это обошлось бы значительно дороже, — не преминул заметить собеседник Андрея. — Участок большой, расположенный весьма удачно, вблизи центральной аллеи, но и не на самой толкучке…

Семирядин жестоко оборвал эти словоизлияния на полуслове. Разворачивать данную тему вовсе не хотелось. Настроение было неподобающим.

— Он был предусмотрительным человеком.

— Рад за него… — кивнул мужчина, неверно истолковав мысли и чувства бизнесмена. — Я вам далее не нужен?

— Нет. — Андрей ехидно усмехнулся, отчего его пухлые губы, казалось, заслонили половину лица, а едва заметный из-за отечности нерв под правым глазом бешено задергался. — Далее — тишина…

После этих слов он вернулся к машине и опять забрался на заднее сиденье. Автомобиль с прахом Владимира Кирсанова тронулся еще раньше, и теперь Жене пришлось нагонять его по кладбищенской аллее. Семирядин молча взирал прямо перед собой пустым бессмысленным взглядом. Водитель успел обратить внимание на такое странное, заторможенное состояние шефа, а потому с расспросами и разговорами не по существу не приставал. Кто, как не он, за долгие годы досконально изучил настроение и повадки Андрея Матвеевича?

Кортеж остановился. Двое молодых сотрудников из фирмы ритуальных услуг, облаченные в одинаковые униформы и даже, как показалось Семирядину, чем-то похожи внешне, спрыгнули на асфальт, проворно распахнули задние дверцы катафалка и извлекли из него некое подобие носилок с крышей, под которой была прочно установлена тяжелая мраморная урна. На горловине урны повязана узлом с бантиком черная веревка, концы которой, упав с носилок, волочились за ними по земле. Вот таким образом и выглядел сейчас Владимир Кирсанов, или, вернее, то, что от него, прежнего, осталось. Семирядин первым направился по относительно широкой тропинке к месту захоронения компаньона. За ним осторожно ступали широкоплечие молодцы с прахом, а замыкал эту немногочисленную процессию водитель Андрея — кореец Женя. Он, согласно распоряжению Семирядина, нес в руках венок из веток сосны, обвитый траурной лентой без какой-либо надписи на ней.

Андрей остановился на пустом участке, пока еще не обнесенном оградой. Руки его заметно дрожали. Он вытащил из кармана пачку сигарет. Временный владелец «Империи» был уверен в том, что дрожь в руках вызвана не внутренним волнением его черствой души, а желанием поскорее завершить все эти неприятные процедуры и выпить, как минимум, стакан водки. Он заглянул в свежевыкопанную могилу, которой куда больше бы подошло скромное определение «ямка» сантиметров пятьдесят на пятьдесят, и прикурил-таки свою сигарету. Затем обернулся и отыскал взглядом землекопа, присевшего здесь же, на одной из соседних запущенных могил. Моложавый паренек был занят тем же процессом, к которому секунду назад присоединился и Андрей Матвеевич. То есть со спокойным, безразличным выражением лица потягивал сигаретку. Вот только курево у него было не чета семирядинскому. Обычная помятая «Астра» без фильтра.

— Кончай перекур, командир, — недовольно окликнул его Андрей и тут же поинтересовался скорее для проформы: — Глубина-то нормальная?

Землекоп нехотя поднялся на ноги, отбросил в сторону свой замусоленный окурок и, поплевав для солидности на руки, взялся за штыковую лопату.

— Стандартная глубина, — вполголоса ответил он. — Что урна, что гроб — одинаковая. По санитарной норме.

Семирядин не стал с ним спорить. Стандартная, так стандартная. С санитарными нормами, как известно, не поспоришь. Он коротко кивнул, и двое ребят из фирмы тут же сняли с поставленных на землю носилок урну и поднесли ее к яме. Свободными руками они лихо и профессионально подхватили концы веревки. Дело свое парни явно знали и, вероятнее всего, занимались этим едва ли не каждый день.

— Прощальные слова будут? — Один из ритуальщиков вопросительно взглянул на Андрея, ожидая ответа.

Семирядин на мгновение растерялся. К такому повороту событий он себя заблаговременно не подготовил. Что еще за слова такие прощальные? Как они должны выглядеть на практике? Черт его знает. Он сделал еще пару энергичных затяжек, выбросил сигарету и облизал пересохшие губы.

— Зачем? — Подсознательно он понимал, что его вопрос прозвучал в высшей мере глупо.

Парень недоуменно пожал покатыми плечами:

— От оркестра вы отказались. И говорить не будете?

Его назойливость начинала раздражать Семирядина. Ну, казалось бы, кому какое дело. «Такое ощущение, что это они мне деньги платят, а не я им». Однако, секунду поразмыслив, Андрей пришел к единственно верному, на его взгляд, решению. Присел на корточки и тихо процитировал, мрачно глядя на урну, с горьковатой улыбкой:

— «…Что золото твое? Что — серебро?.. В моей руке — лишь горстка пепла…»

После этого он вновь поднялся на ноги и перевел взор на двух работников ритуальных услуг. Те же молча взирали на самого Андрея.

— Все, ребята! — раздраженно бросил Семирядин, отступая на шаг назад. — Я все сказал! В поэтической форме… Опускайте!

Веревка медленно и плавно заскользила в руках ритуальных служащих, и урна стала погружаться в квадратную яму. Вскоре она и вовсе скрылась из вида, к немалому облегчению заказчика похорон. С каждой минутой Семирядин чувствовал себя все хуже и хуже. Как будто в ступор какой-то входил. Наконец и веревка, при помощи которой производилось захоронение, полетела следом за урной. Андрей машинально шагнул к могиле и еще раз заглянул в темноту, куда канул прах, замурованный в мрамор. Это был финал. Финал Владимира Кирсанова. А ведь все могло быть и по-другому.

— Раз «все», так посторонись… — грубо окликнул Семирядина землекоп, уже успевший зачерпнуть лопатой первую горсть земли.

Андрей отошел в сторону. Земля бесшумно обрушилась в яму. Похороны подошли к своей завершающей стадии. Семирядин закрыл глаза. И в эту секунду какая-то неведомая внутренняя сила заставила его обернуться назад, в сторону центральной аллеи, откуда они только что пришли. И он обернулся. Сквозь стволы деревьев и листву дикорастущего кустарника он заметил двигающийся по кладбищу черный «бьюик» шестидесятых годов выпуска. Точно такой же, на каком раскатывала Ангелина Виннер. Только на этот раз в салоне автомобиля никого не было. Даже водителя. Никого. К тому же все четыре дверцы машины были распахнуты и плавно покачивались на ветру. Наваждение какое-то, черт бы его побрал. Андрей энергично растер руками виски, переносицу, несколько раз моргнул и снова уставился на аллею.

«Бьюика» не было. Наваждение. Семирядин торопливо, как умел, перекрестился и прикрыл ладонью глаза. Сквозь кроны кладбищенских деревьев пробивались низкие слепящие лучи закатного солнца.

«Выпить! — решил для себя Андрей. — И срочно!»

Ангелина Виннер целеустремленно продвигалась по темным больничным коридорам, уже погруженным в вечерний полумрак, и никто из случайных встречных или ходячих больных не сомневался в том, что перед ними доктор. На женщине был белоснежный длинный халат, глаза скрывались под темными стеклами тонированных очков, а волосы были полностью спрятаны под накрахмаленной шапочкой. Даже если что-то и пойдет не так, вряд ли кто-либо сможет узнать госпожу Виннер при следующей встрече, произойди таковая при иных обстоятельствах.

Ангелина достаточно быстро достигла отделения реанимации с немногочисленными просторными палатами для больных и уверенно приблизилась к сидящей за столом постовой медсестре. Держалась знакомая Семирядина уверенно, решительно и с полагающимся при данных обстоятельствах достоинством.

— Больная Кирсанова в какой палате? — холодно и безапелляционно обратилась к пышногрудой брюнетке госпожа Виннер, намеренно буравя взором узкую переносицу собеседницы.

— В третьей, — неуверенно произнесла медсестра.

Суровый и непререкаемый тон неизвестного доктора заставил женщину на мгновение растеряться. Ответ на поставленный вопрос прозвучал машинально, на автомате. Медсестра хотела добавить еще что-то, но Ангелина уже потеряла к ней всякий интерес. Развернувшись, сообщница Андрея Семирядина устремилась к необходимой двери.

— Простите… — Брюнетка поднялась из-за стола и переборола обуявшую ее минутную робость. — Но Игорь Карпыч не разрешал никому… Только по специальному пропуску.

Ангелина небрежно обернулась через плечо. Железный взор буквально придавил бдительную медсестру, и она замерла на месте, не решаясь двинуться ни вправо, ни влево. Виннер догадывалась, что она в некоторой степени обладает искусством гипноза. Этот дар уже не единожды выручал ее в неординарных ситуациях.

— Игорь Карпович пять минут назад сам позвонил к нам в кардиологию и попросил дать заключение, — парировала она все тем же официальным тоном. — Не мешайте, женщина. И позаботьтесь, чтобы никто другой не мешал…

Госпожа Виннер решительно толкнула дверь и зашла в палату реанимации. Хищный взгляд иностранки мгновенно зафиксировал Ольгу Кирсанову, неподвижно лежащую на высоко поднятой кровати под капельницей. На лбу щеке и подбородке находящейся в коме Оли красовались аккуратные наклейки пластыря, скрывающие незначительные порезы. Многочисленные змейки проводов извилисто тянулись под простыню и покрывало, к телу Ольги. Беспокойное жужжание, пощелкивание, редкие электронные писки, блики дисплеев и контрольных лампочек — все это свидетельствовала о работе подключенной аппаратуры и о том, что Ольга не желала идти на поправку, но и хуже, слава богу, ей не становилось. Как принято говорить у врачей, положение продолжало оставаться стабильным.

Тусклые лучи ночного светильника освещали бледное, неподвижное лицо Кирсановой. Даже в этом состоянии жена покойного Владимира была необычайно красива. Картину увиденного Ангелиной завершала укрепленная над кроватью, под необычно высоким потолком, дуга с пластиковой занавеской, которая, немного сдвинувшись в сторону, чем-то напоминала старинный полог.

Госпожа Виннер едва заметно усмехнулась из-за неожиданно возникших у нее в голове ассоциаций.

— Спящая принцесса, — прошептала она с откровенной завистью. — Даже теперь.

Не растрачивая более понапрасну драгоценного времени, женщина стремительно приблизилась к штативу с физраствором и извлекла из бокового кармана халата небольшой флакон. Положила его на покрывало кровати и уже собиралась было извлечь из штатива точно такой же, от которого тянулась прозрачная трубка питания, но не успела. В этот момент в дверном проеме возникла все та же неугомонная постовая медсестра.

— Простите, доктор, но в нашей больнице нет кардиологического отделения… — Заметив странные манипуляции незнакомки, женщина осеклась на полуслове. — Что вы делаете?!

Бросив больничный флакон и подхватив с покрывала свой, Ангелина стремительно развернулась и, не скрывая досады, направилась прочь из палаты. Задуманная на сегодня акция была безнадежно провалена. Спасти ее теперь уже ничто не может, а вот самой госпоже Виннер следовало убираться с места несостоявшегося преступления как можно скорее.

— Я просила не мешать! — злобно бросила она, обогнув медсестру и оказавшись в коридоре больницы. — И буду вынуждена доложить!

В душе проштрафившейся женщины-киллера клокотала злоба. Удача сегодня явно была не на ее стороне, а смириться с данным фактом оказалось делом непростым.

Медсестра тем временем приблизилась к кровати Кирсановой и в недоумении приподняла болтающийся на трубке флакон с физраствором. Вернула его на прежнее место и развернулась всем корпусом к захлопнувшейся двери.

— Нет, это я должна сообщить, — приняла необходимое решение брюнетка.