Борис Юзефович был уверен в том, что он единственный человек, оставшийся в здании в столь поздний час. Рабочий день уже давно закончился, и сейчас пустовали не только соседствующие с его нотариальной конторой помещения, но и общий коридор, как на первом, так и на втором этаже. Однако на какую-то долю секунды Ваенбландту показалось, что где-то снаружи скрипнула половица. Нотариус замер и чутко прислушался. Ответом ему послужила гробовая тишина. Никаких шагов, ничего… Почудилось. Борис Юзефович криво усмехнулся, иронизируя по поводу собственной мнительности. Ни одного такого трудоголика, как он, больше во всем квартале не сыскать. Народ стремится поскорее покинуть ненавистные рабочие места и отправиться по домам. Там телевизор. Там мягкий диван. Все лучше, чем на работе.

Ваенбландт громким щелчком застегнул свой пузатый старый портфель, набитый разными юридическими документами, и поднял со стола телефонную трубку. Набрал короткий номер.

— Примите на охрану, пожалуйста, — произнес он вполголоса, обращаясь к невидимому собеседнику из службы отдела быстрого реагирования. — Объект тридцать девять, пароль «Ромашка». Спасибо.

Отдав такое распоряжение, которое он делал ежедневно на протяжении существования его конторы в этом здании, Борис Юзефович положил трубку. Что ж, теперь можно было и уходить. В конце концов, у него тоже был свой дом. И совсем не важно, что там, в этом доме, никто не ждал его возвращения. Главное, это был тихий скромный уголок, в котором пожилой нотариус мог позволить себе расслабиться и, если угодно, просто спокойно встретить грядущую старость.

В этот момент чуткий слух Ваенбландта снова уловил подозрительный скрип паркета. На этот раз он прозвучал прямо у него за спиной, с той стороны, где находилась входная дверь нотариальной конторы. Борис Юзефович резко обернулся на сто восемьдесят градусов. Удивление смешалось со страхом, но нотариус постарался не подать виду и тем самым не рассекретить нахлынувших эмоций.

— Молодой человек, — как можно спокойнее произнес Ваенбландт, подхватывая со стола пухлый портфель в надежде, что в случае крайней необходимости он послужит ему и в качестве защитного оружия. — Прием закончен. Завтра с одиннадцати…

Закончить фразу Борис Юзефович не успел. В руке высокого сухощавого мужчины с холодными голубыми глазами появился черный пистолет с накрученным на дуло цилиндром глушителя. Ваенбландт чисто машинально отшатнулся и загородил голову портфелем. Визитер выстрелил в грудь нотариуса. Пуля прошла навылет, а звук самого выстрела был настолько тихим, что его вряд ли можно было расслышать, даже находясь в соседнем офисе. Грузное тело пожилого человека, которого некому было ждать дома, обрушилось в крутящееся кресло на одной-единственной ножке. Под действием инерции кресло чуть откатилось назад. Толстый старый портфель выпал из бесчувственной руки Ваенбландта и упал на пол. Убийца слегка оттолкнул его носком ботинка и приблизился к жертве.

Глаза Бориса Юзефовича были неподвижны. Дыхания тоже не наблюдалось. По всей видимости, старик умер мгновенно. Без лишних мучений. Но киллер был профессионалом до мозга костей. Прицелившись в голову заказанного нотариуса, он вторично спустил курок пистолета, на этот раз попав точно в центр лба. За головой Ваенбландта на гладкой белой стене появился большой кровавый потек, будто кто-то быстро выплеснул стакан краски с комками.

Киллер опустился на корточки рядом с креслом, и рука в черной кожаной перчатке проворно нырнула в левый карман брюк убитого. Не отыскав там заветного предмета, неизвестный визитер переключил свое внимание на правый карман. На этот раз ему удалось извлечь связку ключей. Но какой из них открывает заветную дверцу сейфа? Это еще предстояло выяснить.

Мужчина в черном поднялся на ноги и пристроил во рту незажженную сигару.

Переливчатая трель мобильного телефона нарушила установившуюся тишину салона. Федечка осторожно высвободил одну руку из-под головы спящего Ивана и достал из кармана аппарат. Но его трубка безмолвствовала, а трель настойчиво продолжала извещать о чьем-то желании дозвониться до абонента. До находящегося в небольшом смятении Розгина наконец дошло, что это мобильник отключившегося Кирсанова. Он отыскал аппарат Ивана и свободной рукой приложил трубку к уху.

— Да?.. — как ни в чем не бывало откликнулся Федечка.

— Послушай меня, парень, — без всякого приветствия донеслось в ответ. Для Розгина голос абонента был совершенно незнакомым, ибо ему еще ни разу в жизни не приходилось общаться с Андреем Семирядиным. А звонил именно он. Но каким-то шестым чувством Федечка это понял. — Я точно не знаю, кто ты такой и откуда взялся. Но догадываюсь. Федя, кажется. И еще я точно знаю, что похищение детей карается законом. — В грубоватых интонациях невидимого собеседника засквозил сарказм. — Поэтому давай, пока не поздно, отыграем в обратную сторону? Готов даже денежный приз вручить за возвращение.

Федечка спокойно, не перебивая, дослушал всю эту тираду до конца и, когда Андрей умолк, презрительно хмыкнул. Его ответ прозвучал в абсолютно схожей тональности.

— Теперь послушайте меня, дядя, — сказал Розгин. — Я отлично знаю, кто вы такой. И уж лучше вам про закон не заикаться. А то, что вы с ребенком сотворили, карается без всякого закона. В темном подъезде или переулке. Не забывайте об этом. У меня — длинные руки.

Продолжать беседу было бессмысленно, и Федечка, высказав последнюю угрозу, отключил связь. Вернул мобильный телефон в карман Кирсанова и тут же поймал на себе тревожный взгляд таксиста.

— Чего смотрите? — Парень безобидно улыбнулся зеркальному отражению мужчины. — Про руки — шутка. Они у меня стандартных размеров.

Удалось ли ему успокоить водителя или нет — неизвестно, но Розгин не особо-то и озаботился этой проблемой. Вновь достал аппарат Кирсанова и при помощи записной книжки отыскал интересующий его номер. Вызвал абонента.

— Елизавета Михайловна? — уточнил Федечка. — Это Федя, ну, помните?.. Вы дома?.. Не надо домой собираться. Свяжитесь лучше с теть Клавой и — к нам на дачу… Иван со мной. Дать ему трубку не могу. Он спит…

Приглушенная работа телевизора, транслирующего выпуск новостей, нисколько не мешала степенной беседе расположившихся на диване мужчины и женщины. По случаю вечерней встречи в загородном центре досуга Ангелина вновь облачилась в длинное вечернее платье с высокой стойкой, но с вызывающим разрезом по левому бедру. Юрий Мякинец решил слегка поломать устоявшиеся традиции и в этот раз собирался предстать пред светлые очи господина Хартмана не в однотонном смокинге, а в темных брюках и голубом пиджаке. Под расстегнутым пиджаком просматривался сиреневый свитер под горло. Вечер сегодня выдался немного прохладным. Во всяком случае, так казалось штатному киллеру.

Самого Франца в их компании пока еще не было, а потому Ангелина и Юрий могли позволить себе диалог на русском языке.

— И сколько тебе стукнет? — лениво поинтересовалась госпожа Виннер, прикуривая сигарету от дорогой зажигалки.

— Нисколько. — Мякинец широко улыбнулся. Он не спешил присоединяться к собеседнице в плане вредного для организма поглощения никотина и, забросив ногу на ногу, беспечно перекатывал толстую сигару между пальцами. — Это я как повод выдумал, чтобы пригласить его. Сказал — именины. И понимай как хочешь. То ли день ангела, то ли день рождения. Но он почувствовал — не в дате дело. Поэтому и согласился приехать. — Юрий согнул руку в локте и сверился с показаниями дорогостоящих часов, болтавшихся на его узком левом запястье. — Появится сейчас. Лис пунктуальный.

Ангелина прищурилась и, совершив новую глубокую затяжку, с интересом взглянула на сидящего рядом с ней мужчину. Продолжать завязавшуюся беседу она явно не спешила. Мякинец покосился на нее, и ему показалось, что взгляд этих ледяных глаз не так уж и прост. Было в нем что-то необычное. Словно бы госпожа Виннер приценивалась к нему.

— Нравлюсь? — ощерился Юрий.

Ангелина отбросила голову на спинку дивана. Рука с зажатой в пальцах сигаретой описала в воздухе какую-то замысловатую дугу.

— Об этом спрашивают после, юноша… — игриво произнесла она, чем, признаться, слегка покоробила Мякинца. Прежде ему никогда не приходило в голову оценивать госпожу Виннер как представительницу противоположного пола. — Пока мне нравится, что у тебя есть знакомые политики такого уровня. Полезный ты человек.

— Какой он политик? — с ухмылкой на устах отмахнулся Мякинец. — Делец…

— Это одно и то же.

Юрий наконец пристроил сигару во рту и неспешно раскурил ее. Воздух тут же наполнился густым вонючим запахом. Так называемый аромат сигары мог импонировать только самому Мякинцу. Окружающие его люди, и в частности сама госпожа Виннер, были от этих запахов далеко не в восторге. Но киллера не заботило мнение посторонних людей. Он делал только то, что было приятно ему самому. Невзирая на чужие интересы.

— Как турнули твоего «политика» с прежней службы, — продолжил он доносить до женщины поток информации о полезном человеке, — было у него несколько поручений деликатного свойства. Человек наследил. Я грамотно подчистил… Вот и все наше знакомство. — Внезапно внимание Юрия переключилось на широкий экран телевизора, стоящего возле стены, и он даже, охваченный странным возбуждением, подался вперед. — О!.. Глянь… Шикарное зарево в историческом центре столицы!

Мякинец проворно подхватил с журнального столика пульт управления и увеличил громкость. Ангелина тоже повернула голову. Мужчина в сером неброском костюме с зализанными назад волосами вел репортаж с места пожара:

«…Огонь распространился очень быстро, так как особняк, в котором арендовали помещения в основном частные юридические фирмы, был построен еще в девятнадцатом веке и имел ветхие деревянные перекрытия. — Голос специального обозревателя не отображал никаких душевных эмоций. Мужчина просто сухо излагал голые факты. Так, как его учили это делать. — Жертвой пожара стал один человек. Обугленное тело погибшего предположительно принадлежит хозяину нотариальной конторы Борису Ваенбландту. Именно в его кабинете, как предполагают специалисты, произошло короткое замыкание электросети, ставшее причиной возгорания…»

Невзрачный тип в сером костюме продолжал говорить еще что-то, связанное с пожаром, но Юрий, уже и без того удовлетворившись услышанным, снова убрал звук до минимума и небрежно отбросил пульт. Сигара в его зубах дважды пыхнула, как выхлопная труба автомобиля.

— «Предположительно принадлежит…» — с брезгливой усмешкой повторил он. — Слух режет… А что, тело — это объект собственности, раз оно принадлежит?

Ангелина тоже улыбнулась, но с куда более загадочным выражением лица.

— Без сомнения, — проворковала она. — И ты вправе распоряжаться им по своему усмотрению.

Это был совсем уже прозрачный намек. Не уловить его Мякинец мог только в том случае, если бы был непроходимым дураком. А таковым он вроде не являлся. Окинув женщину оценивающим взглядом с головы до пят, Юрий принял собственное решение.

— Тогда я знаю, как им распорядиться нынче ночью… — принял он предложенную игру. — Чисто ребята сработали, да?

Ангелина, скрывая свои эмоции, наклонилась к журнальному столику и аккуратно припечатала окурок к стеклянному донышку пепельницы. Ей была известна тактика Юрия. Тот всегда говорил «ребята» в третьем неопределенном лице, но госпожа Виннер, так же как и их общий босс Хартман, догадывалась, что «чистая работа» — личная заслуга Мякинца.

— Время покажет, — бесстрастно откликнулась Ангелина.

Но Юрий уже не слышал ее последних слов, он поднялся на ноги и внимательно посмотрел через стеклянные двери на улицу.

— Тащи Хартмана, — отдал он распоряжение женщине, не глядя на нее. — Мой, кажется, прибыл. Кстати, не забудь, Ангелина, — «подвод» стоит отдельных денег.

Мякинец по-прежнему не смотрел в ее сторону, и это слегка покоробило женщину. Она тоже поднялась на ноги и похотливо ощупала глазами спину подельника.

— Насчет того, что почем, мы потолкуем позднее…

Намек не достиг цели. Юрию уже было не до сантиментов и не до каких-то там плотских утех. Он вновь превратился в идеальную машину, работающую на благо общей идеи. Бросив сигару в урну, Мякинец направился навстречу входящему в холл гостю.

— Геннадий Церенович! — Он приветственно выбросил вперед правую руку и обменялся с чиновником крепким рукопожатием. — Спасибо, что приехали.

— Привет, Юрик. — Господина Кекшиева было просто не узнать. Это уже был не тот чопорный политик, величественно расхаживающий по коридорам здания Государственной думы. Манеры более раскованные, не стесненные обстоятельствами. Да и стиль одежды разительно отличался от делового. На мужчине красовались модные джинсы и кожаный жилет, надетый поверх просторной бежевой рубашки. — Иногда надо вырываться из замкнутого круга забот и обязанностей.

Мякинец понимающе покачал головой. Никогда не будет лишним польстить заведомо полезному человеку.

— Да уж как вы вкалываете, даже во время каникул, так, пожалуй, никто другой не пашет, — с уважением протянул он.

Мужчины направились к бару, где Юрий проворно и быстро, не придавая значения тому, что творят его руки, смешал гостю благородный коктейль, а сам лично предпочел бокал простого светлого пива. Кекшиев, удобно расположившись, закурил сигарету.

— Каникулы не каникулы, а шебуршатся отдельные личности в отдельных кабинетах… — Геннадий Церенович недовольно поморщился и тут же с интересом покосился на Юрия. — Ты, случайно, Лаврикова не знаешь, Федора Павловича?

Только для виду Мякинец сделал вид, что размышляет секунду-другую. Помимо таланта чисто и без последствий убирать неугодных людей, Юрий обладал и еще одним. Не менее важным. Он был в курсе почти всех событий, происходящих на криминальной арене. Немногие об этом знали, иначе Мякинец не чувствовал бы себя сейчас в таком прекрасном здравии.

— Лавр, наверно, — совершенно бесцветно и с долей равнодушия произнес он в итоге. — Слышал. Был такой довольно крупный авторитет по Москве. Но он уже с годик как отошел от всех дел. Сам снял корону по семейным обстоятельствам и помахал ручкой. А что?

Проницательные взгляды Юрия и Геннадия Цереновича встретились. Высокопоставленный чиновник первым отвел глаза, вроде как заинтересовавшийся предложенным ему коктейлем. Кекшиев знал, что его собеседник вовсе не так прост, как хочет казаться. С ним следовало держать ухо востро.

— Ай, ничего, — с улыбкой отмахнулся он. — Для сведения…

Их диалог был прерван появлением новых действующих лиц. Вернее, лица эти были новыми только для Геннадия Цереновича. Ангелина слегка отошла вправо, открывая взору чиновника статную фигуру Франца Хартмана, облаченного в строгий смокинг и бабочку. Видимо, сегодня водные процедуры не входили в планы большого босса. Да и прохладный вечерний ветерок не располагал к этому.

— Добрый вечер, — первой заговорила госпожа Виннер.

Мякинец тут же взял на себя роль радушного хозяина, как это и было изначально оговорено с Хартманом. Компания заговорщиков не собиралась раскрывать перед Кекшиевым всех своих подлинных карт. Не таким уж большим доверием пользовался у них этот скользкий чиновник.

— Геннадий Церенович, разрешите представить вам мою хорошую знакомую Ангелину Виннер… — Юрий широко улыбался при этом. — И нашего гостя, господина Франца Хартмана. У него, как я понял, большие инвестиционные задумки в России, и он бы не отказался от неофициальных консультаций опытного человека — такого, как вы.

Какое-то время Хартман и Кекшиев внимательно разглядывали друг друга, будто прицениваясь. Потом все же позволили себе растянуть губы в улыбках и решительно обменялись крепкими рукопожатиями.

— Приятно познакомиться, господин Хартман. — Геннадий Церенович вновь взял высокий бокал с коктейлем и неспешно пригубил сладковатый напиток. — Мы всегда рады солидным инвесторам.

У Ангелины тоже имелась своя роль на сегодняшний вечер. Она повернулась к Францу и на чистейшем английском языке произнесла:

— Господин Геннадий Кекшиев, вице-председатель одного из комитетов парламента.

Им удалось произвести на Геннадия Цереновича необходимое впечатление. Он более-менее владел иностранным языком, но никак не предполагал, что вести переговоры придется не на русском. А по всему выходило, что ни на каких других языках Хартман не общался. Кекшиеву ведь было невдомек, что это всего лишь рассчитанная уловка.

— Я смею надеяться, что в вашем лице приобрету нового надежного друга, — тихо молвил Хартман.

Геннадий Церенович снова улыбнулся.

— Переводить не надо, — предостерегающе поднял он руку, заметив естественный порыв Ангелины. — Я понял…

— Все друг друга поняли, — без лишних экивоков резюмировал Мякинец, одним глотком осушив свой бокал пива. — Тогда давайте в ресторан. Стол ждет…

И он первым направился в глубь помещения. За ним последовали Кекшиев и Хартман. Шествие замыкала Ангелина Виннер.

— Я и подумать не могла, что они его отпустят… Андрею нельзя верить. Он — не слишком сметливый, да и слабохарактерный человек.

— В замах ходил у твоего?

— Ходил. — Елизавета Михайловна уверенно направила свой старенький «фольксваген-жук» по Кольцевой дороге. При этом она не стремилась конкурировать в скорости с более мощными автомобилями и скромно придерживалась крайней полосы. — Не только в замах, но и в друзьях.

Клавдия покачала головой.

— Не дай бог друзей завистливых… — философски заметила она. — А Федечка как позвонил, у меня все внутри прямо захолонуло.

Женщины уже были в курсе произошедших событий и того, что они благополучно завершились для Ивана Кирсанова. В настоящий момент мальчик уже спал на даче под чутким оком Федечки. И Лиза, и Клава направлялись туда же после того, как Розгин оповестил их обеих. Клавдия расположилась на пассажирском сиденье рядом с Голощаповой и чувствовала себя очень некомфортно. Ее пышному телу не хватало места в маленьком салоне «жука».

— Счастье, что Федя сообразил… — произнесла Елизавета Михайловна после непродолжительной паузы.

— Федечка-то сообразит, — отозвалась Розгина. — А эти чего думают, старперы?.. Знаешь, у них с возрастом сосуды кровеносные в головах зарастают. Отложения известняка у них в сосудах появляются.

Женщина до сих пор не могла унять своего праведного негодования в адрес Лаврикова и Мошкина. Она предвкушала, какой разгон устроит им при встрече. Мало не покажется. Зато урок получат на будущее.

— Да не выдумывай, — попыталась урезонить ее Голощапова. Она просто была рада, что все треволнения уже остались позади.

— Честное слово! — не унималась Клавдия. — Я тебе как химик-технолог бывший говорю. А что мозги без надлежащей кислородной подпитки? Спагетти без соуса… Вот и дуреют раньше нас. Кровь в башку ударит, а сосудик — узенький, заросший, и — нате вам! Какое-нибудь очень мудрое решение с выпученными красными глазами… Ну ничего. Мы им сейчас чистку-то извилин устроим. В четыре руки. Будет им… «Хованщина» вместо Верди и Леонкавалло…

— Ты таких композиторов знаешь? — удивилась Лиза.

Клавдия поморщилась:

— Мой дурень — большой оперный любитель. Пришлось изучить. А то он мне — «Тóска», я думаю — тоска. А на самом деле это — падшая, но очень замечательная женщина… — охотно пояснила Розгина, припоминая минувшие события годичной давности.

За этим разговором женщины не заметили, как по второй полосе на обгон «фольксвагена» пошла «Волга». Не заметили они и тех, кто находился в салоне автомобиля. Санчо же, расположившись на переднем сиденье служебной машины Федора Павловича, напротив, с любопытством взирал на старенького «жука».

— Осторожно, Коля, — ехидно бросил он водителю «Волги». — Музейный экспонат катится. — И тут он заметил пассажиров «фольксвагена». — Ба! Оглянись, Лавр! Все тети в гости к нам!

Неподдельный восторг соратника заставил выйти Лаврикова из состояния мрачной задумчивости. Он повернул голову на оставшийся уже позади автомобиль Голощаповой и убедился в том, что Мошкину тети не померещились.

— Может, у них на сегодняшнюю ночь съезд внеочередной намечен? — иронично заметил он.

— Боюсь, как бы чего не похуже… — Энтузиазма в голосе Александра заметно поубавилось.

«Волга» перестроилась в правый ряд и, снизив скорость, заскользила прямо перед «фольксвагеном». Заморгала задними огнями, привлекая к себе внимание пассажирок «жука».

— Не пойму, чего от меня хотят? — Елизавета Михайловна пожала плечами. Действия «Волги» ее смутили.

Розгина наклонилась всем корпусом вперед и внимательно вгляделась в ползущий впереди автомобиль.

— Так это ж гарем мой, легок на помине! — воскликнула она.

— Какой еще гарем, Клава?

— А как назвать кучу мужиков, сидящих на одной дамской шее? Вот была шея. — Розгина продемонстрировала руками объем шеи в два раза больший, чем у нее была сейчас. — А теперь от таких нагрузок и не стало ее, не видно совсем.

Голощапова была уверена в том, что в вопросах о своей нынешней шее Клава явно поскромничала, но высказывать это вслух посчитала нетактичным.

— Ты бы перебралась к ним, не мучайся в тесноте, — все же посоветовала она, включая поворотник, чем известила пассажиров «Волги» о том, что собирается прижаться к обочине. — С гаремом просторней будет.

— В тесноте — не в обиде. Не вздумай останавливаться! — громко приказала Розгина. — Обгоняй их к чертям собачьим! Если я пересяду — они до дома не дотянут. Ты у меня, Лиза, сдерживающий фактор.

Возразить тут Елизавете Михайловне было нечего. Она послушно переключилась с правого поворотника на левый и пошла на обгон лавровского автомобиля. Тот же не спешил наращивать скорость и уже через несколько секунд обе машины оказались едущими параллельно. Клавдия опустила боковое стекло со своей стороны и, с трудом высунувшись наружу, прокричала:

— Засранцы самоуверенные!

«Фольксваген» вышел вперед. Водитель Николай невольно усмехнулся, глядя уже теперь на задние огни допотопного «жука».

— Что теперь? — поинтересовался он не оборачиваясь.

Обогнать «фольксваген» еще раз для Коли не составляло никакой проблемы, но предварительно надо было получить необходимые инструкции от шефа. Санчо повернул голову к Федору Павловичу, также ожидая его командирского решения. Вид у Мошкина был сконфуженный. Он предвидел грядущие события. Для этого не требовалось никаких экстрасенсорных способностей. Возлюбленная была, мягко говоря, не в духе.

— Кажется, Клавдия сделала какое-то заявление? — Лавриков наклонился вперед.

Николай тактично прочистил горло. Похоже, он был единственным, кто достаточно ясно расслышал брошенную Розгиной реплику. Так сказать, во всей ее красе.

— Она крикнула, виноват, «засранцы», — осторожно молвил он.

— Во, пожалуйста, — тут же подхватил Мошкин. Оправдывались самые худшие из его прогнозов, которые Санчо высказал в свое время еще по дороге из больницы. — И это, чует мое сердце, только цветочки.

— Хороший денек сегодня выдался, — резюмировал Лавр, вновь откидывая голову на спинку сиденья. — Начался с обвинений в педофилии, кончился «засранцами»…

Верный соратник решил приободрить депутата.

— День на день не приходится, — сказал он. — Завтра, может, веселее будет.

— Не сомневаюсь… Санчо, а ты не устал жить с чувством постоянной вины?

Мошкин по привычке поджал губы, собираясь обидеться, но вместо этого с чувством причмокнул.

— Любовь, Лавруша… — мечтательно произнес он. — Любовь выражается по-всякому. Равнодушная к тебе женщина никогда, ни при каких условиях тебя засранцем не обзовет.

— Так как ехать все-таки? — прервал их готовую погрузиться в самые глубокие философские изыски дискуссию Николай.

В салоне минуты на две воцарилось гробовое молчание. Наконец оно было безбожно нарушено тяжелым вздохом Федора Павловича.

— Уткнись в… окорок этого «жука» и тащись следом, — распорядился Лавр. — Чтобы девушки, упаси бог, не обиделись…

Скорее всего, это и было единственно верным в данной ситуации решением.