Осторожный, но настойчивый стук в дверь нарушил предвечернюю тишину пустующей на первый взгляд загородной дачи. До сего момента слух Лавра, лениво развалившегося в кресле на втором этаже, улавливал лишь равномерный стук архаичных настенных часов. Федор Павлович неохотно направился вниз по деревянной скрипучей лестнице.
— Открыто, — коротко бросил хозяин, стоя уже на нижней ступеньке.
Дверь дернулась, но не отворилась. Включив верхний свет, Лавр заметил, что ее удерживал массивный засов, расположенный с внутренней стороны. Федор Павлович вздохнул и, пересекая общую нижнюю комнату, прошел в так называемый «тамбур».
— Нет, закрыто, оказывается, — проворчал он. — Когда успел?.. — Рука депутата легла на верхнюю часть засова, после чего он предусмотрительно поинтересовался личностью визитера. — Кто?
— Я, Лавр, — прозвучал тихий голос из-за двери.
— Кто «я»?
— Ессентуки.
Лавриков на мгновение замер от неожиданности, прикидывая, как лучше ему следует поступить, и гадая, какие такие важные обстоятельства могли привести на дачу его бывшего начальника службы безопасности. Некогда бывшие неразлучными, мужчины уже не виделись друг с другом более года. Как раз с того памятного дня, когда по решению воровского схода Федор Павлович сложил с себя корону и избавился, соответственно, от всех прочих привилегий. Тем не менее он все же отодвинул металлическую задвижку, отворяя дверь. Лавр отступил на шаг, пропуская в свою обитель Ессентуки.
Тот, правда, вошел в помещение не сразу. Продолжая стоять на низеньком крылечке, освещенный закатным солнцем, он внимательно разглядывал бывшего хозяина, замершего в ожидании в полутьме.
— Привет, Лавр, — с улыбкой произнес Ессентуки.
— Привет. — В голосе бывшего авторитета сквозило явное равнодушие, но он продолжал терзаться догадками. Зачем же он явился? — Давно не виделись… Один ты?
— Один. — Ессентуки кивнул.
— Входи…
Стройный подтянутый атлет, упакованный в дорогой двубортный костюм с блестящими пуговицами, шагнул в дом и самолично прикрыл дверь. Нельзя было сказать, что за истекший год Ессентуки сильно изменился. Пожалуй, только его экстравагантная бородка клинышком стала немного шире да волосы на голове поредели. Правда, он сменил прическу. Теперь Ессентуки пользовался бриолином, при помощи которого зализывал свои вихры в направлении затылка. Причем бриолина явно не жалел.
Здоровяк протянул широкую ладонь Лавру, и мужчины обменялись рукопожатиями. Вроде никакой враждебности со стороны Ессентуки не наблюдалось, но Федор Павлович продолжал оставаться начеку. Уже один только приход былого соратника был сам по себе подозрителен.
— Очень все жиденько, не капитально. — Ессентуки указал на откинутый Лавриковым дверной засов. — Ткни пальцем — отскочит.
Федор Павлович усмехнулся в седые усы:
— Так ведь, если понадобится, и бронированная дверь отскочит.
— О том и речь…
Интонации в голосе собеседника не понравились Лавру.
— О чем — о том? — недоверчиво прищурился он.
Но амбал не спешил переходить к основной сути вечернего визита. Он ласково пробежался пальцами по своим скользким волосам, выудил другой рукой из кармана носовой платок и протер измазанную кисть.
— Погоди, не торопи, — произнес он.
Лавр не стал спорить.
— Давай на веранду, — предложил депутат Государственной думы, как и полагается радушному хозяину. — Есть, пить хочешь?
— Нет, спасибо.
— Это хорошо. — Федор Павлович растянул губы в улыбке. — А то я один остался, а где какие припасы — толком не знаю.
Мужчины прошли на веранду. Лавриков указал гостю на старое соломенное кресло, предлагая расположиться в нем. Но Ессентуки упрямо продолжал стоять. Он огляделся по сторонам. Вся мебель на веранде была выдержана в том же стиле, что и вышеописанное кресло. Старая и соломенная. Здоровяк с нескрываемым недовольством поморщился.
— И одному негоже оставаться… — прозвучало из уст Ессентуки новое наставление.
— При необходимости даже батальон не спасет, — парировал Лавриков. — Садись… Вспомнил! Морс ягодный эта женщина оставила в пределах досягаемости.
— От морса не откажусь, — согласно кивнул гость.
Лавр скрылся на кухне, а Ессентуки тем временем, еще раз внимательно осмотревшись по сторонам цепким взором, прошел вперед и одним движением задернул выцветшие занавесочки. После этого уже уверенно сел в предложенное ранее кресло.
Вернулся Лавриков с графином морса и двумя стаканами. Поставил все это на круглый низенький столик и расположился напротив визитера в таком же потрескивающем плетеном кресле.
— Да, условия, конечно, не те, — протянул Ессентуки, без разрешения прикуривая сигарету. Теперь он уже не работал на Лавра и мог позволить себе многое из того, о чем прежде и не мыслил. — Небо и земля.
— Ты о жилищных условиях? — Федор Павлович наполнил стаканы наполовину.
— О них.
— Отличные условия. — Лавр беспечно пожал плечами. — Я тут пожил и понял… Ровно столько нужно пространства, Ессентуки, сколько собой заполнить можешь. Или близкими. Иначе рядом пустота может образоваться. А в пустоте — вакуум. А вакуум засасывает.
Из уст Ессентуки, непроизвольно или намеренно, вырвался ехидный смешок. Наткнувшись на колючий взгляд собеседника, он тут же поспешил скрыть свои эмоции за очередной сигаретной затяжкой. Выпустил дым под потолок.
— Законник стал философом, — резюмировал он.
— Иногда полезно. В школе не преподают жизневедение. Самому приходится… Методом «мордой об асфальт».
Свободной от сигареты рукой Ессентуки подхватил со столика стакан и сделал небольшой осторожный глоток. Облизал губы.
— Я слышал, у нас царь какой-то был, — решил блеснуть и собственной эрудицией мордоворот. — Он вроде от престола отрекся, взял палку нищего и ушел из дворца подаянием жить.
— Александр Первый, — внес полную ясность Лавриков и справедливости ради счел нужным добавить: — Только он сначала умер для публики.
Незваный визитер откинулся на плетеную спинку кресла. Новый неспешный глоток морса, новая затяжка сигаретой.
— Во-во, он умер. Да и врут, наверно, про такой уход.
— Может, и врут. А может, так и было.
— Но зачем? — На лице Ессентуки отразилось полнейшее недоумение. Такие тонкости были вне сферы его понимания.
Лавриков, наконец, последовал примеру своего гостя и, опустошив до дна стакан морса, выудил из пачки папиросу.
— Как говорит Санчо… — он прикурил от спички и помахал ею в воздухе, укрощая миниатюрное пламя, — чтобы не жег позор за неправильно прожитые годы.
— Санчо скажет… — хмыкнул Ессентуки. — А тебе это зачем? Ты-то смерть не изображал.
— Не. Меня в натуре убивали.
— Ну и мог бы взять госдачу. Предлагали ж тебе. Сигнализация, охрана.
Лавр внимательно вгляделся в лицо собеседника и даже слегка подался корпусом вперед.
— Откуда знаешь, что мне предлагали? — с прищуром в глазах спросил он.
Но человек, некогда занимавший при Федоре Павловиче весьма почетное положение шефа секьюрити, тоже не зеленым пацаном был. Жизнь научила Ессентуки многим тонкостям конспирации и правильного ведения разговора. Такого на мякине не проведешь.
— По логике, — с ходу ответил он, ни на минуту не смутившись прямого вопроса. — Всем предлагают.
— Только по логике?
На этот раз собеседник выдержал паузу. Впрочем, Лавр не сомневался, что и она, эта самая злосчастная пауза, была заготовлена у визитера заранее. Заранее отрепетирована.
— Не только, — уклончиво признался Ессентуки.
Лавриков вернулся в исходное положение, откинувшись в кресле. Пыхнул папиросой, и его лицо сразу скрылось за плотной дымовой завесой.
— Я к халяве не приучен. — Федор Павлович гордо вскинул голову кверху. — Когда дают, могут и отобрать. А здесь я сам себе хозяин.
— Ой ли, Лавр? — послышался в ответ новый прозрачный намек.
Лавриков разогнал дым рукой. Игры в прятки начинали затягиваться и вызывали вполне естественное раздражение.
— Ладно, хватит крутить, Ессентуки. — Новоиспеченный депутат нахмурил широкие брови. — «Негоже», «ой ли»… Прямо дед Мазай без зайцев какой-то. Ты с кем сейчас? Ты кто?
Ессентуки докурил сигарету и осторожно загасил ее в стеклянной пепельнице, выуженной до этого Лавром из-под стола. Когда Клавдии не было дома, Федор Павлович позволял себе втихаря покуривать на веранде.
— Я не так чтобы большая фигура, — честно, без пафоса признался широкоплечий детина. — Совсем не фигура. Но зато работа не скучная. По стране езжу в командировки. Встречи, проводы… Типа курьера. Мотаюсь от самого верха до самого низа. — Он сделал очередной глоток из зажатого в руке стакана. — Вкусный морс. Из смородины черной?
— Не знаю. — Федор Павлович пожал плечами. — Из всего, что наросло… У нас красная смородина растет… — Он помолчал секунду. — А метка — черная. Так?
— Какая еще «черная метка»? — Впервые за весь разговор Ессентуки откровенно растерялся.
— Которую ты мне привез. Как курьер.
— Да бог с тобой, Лавр. — Тот от души рассмеялся и взмахнул обеими руками сразу. — Зачем тебе метки какие-то возить, если ты с острова сокровищ добровольно съехал…
Лавр ничего не ответил. Молча ожидал продолжения и не ошибся в предполагаемых расчетах.
— Добровольно, но на определенных условиях, — вкрадчиво молвил Ессентуки. — Верно?
— Условия по пунктам никто не обговаривал.
— Есть вещи очевидные. Я и то понимаю. А ты раз в сто умней меня. Если кого-то двигают во всякие там верхние, средние и нижние палаты, если кому-то помогают туда пролезть, значит, и на ответные услуги можно рассчитывать. Правильно?
— Я занят именно нашими делами.
— Пацанвой дикой? — усмехнулся Ессентуки, и его последнее изречение ясно дало понять Лавру, что про него в определенных кругах известно гораздо больше, чем он рассчитывал. Выходит, за ним постоянно ведется наблюдение.
— Пацанва эта — не с Марса, — тем не менее резонно заметил он.
— Там, — длинный тонкий палец Ессентуки указал в направлении низенького потолка веранды, — никто не против. Занимайся, пожалуйста. Красиво, благородно. Только зачем при этом ссориться с полезными людьми?
Лавр горько усмехнулся. Теперь он уже с легкостью улавливал суть беседы. Вот, значит, где собака зарыта.
— Кекшиев? — на всякий случай уточнил он.
Ессентуки кивнул:
— Он.
— Оперативно настучал.
— Лавр, Лавр!
— Чего «Лавр»? — огрызнулся Федор Павлович, и в глазах хозяина дачи появился такой знакомый Ессентуки холодный блеск. — В задницу его целовать? С ладони его прикармливать там решили?
— Именно что с ладони.
— Не буду, — жестко молвил депутат. — За каким дьяволом?
Ессентуки склонился вперед и поставил стакан морса на столик.
— В Екатеринбурге Хомута взяли, — доверительно сообщил Лаврикову собеседник самое сокровенное.
— Да ладно… — не поверил на мгновение опешивший хозяин.
— Факт.
Без сомнения, Федора Павловича озадачило сие горестное известие. Во-первых, по причине того, что он и сам был лично знаком с вором в законе по прозвищу Хомут и в некоторой степени даже уважал его, как человека сугубо правильного, старой закалки. Во-вторых, ему ли, Лавру, было не знать, к каким последствиям может привести арест такого большого по воровским меркам человека. Теперь и его это дело коснется.
— Кто ж себе такое позволить мог? — спросил Лавриков после длинной, почти театральной паузы.
— Общеполитическая тенденция, Федор Павлович, — с умным видом продекламировал Ессентуки. — Не только ж министров за жопы трясти. Надо и для нашего брата устроить публичную порку. И не с подбросом Хомута замели, а с солидными… этими… — здоровяк поскреб пальцами свою бородку, — аргументами на пожизненное. В лучшем случае. Если в камере чего похуже не случится.
— He верится даже… — Лавр был сильно озадачен. — Чтобы Хомута?.. Дурак!.. Он, значит, попался. А мне?.. — Депутат вновь уставился на скуластое лицо своего визави, прекрасно осознавая, что сюрпризы и новости на этом еще не завершились.
— А тебе надо с ладошечки господина бывшего прокурора Кекшиева прикормить и пригладить так, чтобы он все свои старые связи торчком поставил. — Слова Ессентуки оправдали самые худшие ожидания и прогнозы. — Исчезнет Хомут — по всему Уралу и дальше резня пойдет. Ядерная реакция, Лавр. Цепная. На то и расчет.
Обострившаяся до предела ситуация заставила Лаврикова, нервно погасившего первую папиросу, тут же прикурить новую. Он, правда, успел подумать, что стоило бы заменить крепкий «Беломор» на нечто более легкое, но вставать и идти на второй этаж за сигаретами не хотелось.
— Да какие у этого Кекшиева связи? — Лавр не желал оставлять попытки переубедить собеседника, хотя понимал, что от Ессентуки и его мнения здесь мало что зависит. — Его ж выгнали по собственному.
— Ну, елки, Лавр!.. — Тот даже хлопнул себя с досады раскрытой ладонью по отставленному колену. — Есть деньги — есть связи. А деньги будут охренительные. Принципиальный же момент. Или мы ложимся под кремлевские стены, или поодаль остаемся, как прежде.
Лавриков зло усмехнулся.
— Идеолог Ессентуки! — с иронией охарактеризовал он бывшего соратника.
— А чего? — заносчиво вскинулся тот. — На ваш корпус посмотришь — такие дятлы идеологами становятся, такие интервью раздают — мороз по коже!.. Но я не претендую, хотя и мог бы, — уже более скромно добавил он. — Мое дело курьерское. Донес до тебя весть, и — восвояси. Насчет финансов с Касатиком решите. И — все… — Ессентуки неторопливо поднялся с кресла, одернул на себе модный пиджак и заложил в рот сигарету. — Спасибо за морс из красной смородины. Поеду я, Лавр. Приятно было повидаться с бывшим шефом.
— А уж как мне приятно…
Ессентуки на прощание решил слегка приободрить бывшего босса, но в несколько необычной, свойственной лишь ему манере. Он остановился за спиной Лавра.
— Ты только не артачься, — сказал он вполголоса. — Поймут неправильно. А «дюбелей» с пушками у них на цепи — свора. Никакие бронежилеты и бронештаны не спасут.
Лавриков пружинисто поднялся и развернулся лицом к собеседнику.
— Да не пугай ты, ради бога, Ессентуки! — парировал он. — Знаешь ведь — меня пугать бесполезно.
— Я же по дружбе предупредил.
Лавр мрачно покачал головой и вернулся в скрипучее плетеное кресло, закидывая ногу на ногу.
— Провожать не буду, — небрежно бросил Федор Павлович и саркастически добавил: — Дружок…
— Дело хозяйское… — Ессентуки пожал плечами, демонстрируя полнейшее безразличие.
После этого он решительно вышел с веранды. Лавр, как и обещал, не двинулся с места, оставаясь безучастным к происходящему. Хлопнула входная дверь. Потом где-то снаружи заурчал двигатель автомобиля. И тишина. Лавр, сидя в кресле, нервно дернул левой ногой. Затем — еще раз и еще. Рука Федора Павловича, механически отряхивающая салфетку на столике, наткнулась на графин с недопитым морсом. Пальцы перехватили графин за горлышко, и уже секунду спустя хрупкий сосуд полетел в окно веранды.
Оконное стекло разбилось, графин также разлетелся на мелкие осколки. Струйки разлитого морса потянулись в разных направлениях.
Лавр поднялся на ноги. Энергично прошел в большую комнату на первом этаже, схватил с этажерки сотовый телефон и принялся нервно набирать какой-то номер. Передумал. В душе депутата царило забытое вроде бы навсегда смятение. Смятение — и злость. Вот принесли же черти этого Ессентуки сегодня!
Ничего лучшего ему в голову просто не пришло. А ведь наверняка существовали и другие способы внутренней разрядки. Но размышлять над этим у Федора Павловича, скорее всего, не было ни времени, ни желания, ни сил. Впрочем, для Лавра это был старый проверенный способ.
И депутат отправился в народ. Нет, он не уподобился персоне недавно упомянутого Александра I и не имел намерения побираться. Он также не придерживался политики восточных правителей, которые якобы одевались в простое платье и шли на базар, в наивной надежде услышать непредвзятое мнение обывателя об их правлении. Лавриков просто решил размяться. Давно он уже не совершал ничего подобного. Стащишь незаметно у кого-нибудь портмоне, а затем с улыбкой вернешь пропажу владельцу. И никто не в ущербе, и Лавр убеждается в том, что не растерял по жизни воровской квалификации, что руки у него прежние. Ловкие и уверенные. А главное, на душе становится светлее, мрачные мысли улетучиваются.
Федор Павлович проворно протиснулся к дверям тамбура переполненного до отказа вагона электрички. Народ возвращался с дач. Облюбовав для себя высокого мужчину с нечесаными волосами, в помятой дачной рубашке и с двумя большими корзинами в руках, Лавр приблизился к нему и встал немного сбоку. Скосил взор на задний карман брюк потенциальной жертвы. Окно в располагавшейся рядом двери отсутствовало, отчего волосы Лавра приятно трепал теплый ветерок.
Однако предпринять попытку «ослабить» задний карман мужчины, умыкнув кожаный лопатник, Лавриков не успел. Нечасто оказываясь в общественном транспорте, Лавр даже не подумал о необходимости обилетиться. А ушлые контролеры тут как тут. Ко всему прочему рядом с ними оказалась и пара представителей транспортной милиции.
Едва сухощавые пальцы Лаврикова потянулись к заветному портмоне, тяжелая рука опустилась слева на его плечо. От неожиданности депутат вздрогнул. Повернул голову.
— Билет готовим, — строго произнес белобрысый контролер.
— Нет билета, — честно признал он свою ошибку. — Не успел купить. Поезд как раз подошел.
Второй контролер, волосы которого были немного темнее, чем у первого, самодовольно осклабился, почуяв наживу.
— Штраф тогда платим, — почему-то не в меру жизнерадостно проинформировал он «зайца».
— Сколько надо? — Рука Лавра нырнула во внутренний карман пиджака за бумажником.
— А то не знаете… — на этот раз хмыкнул белобрысый. — Первый раз, да?
Федор Павлович недовольно поморщился:
— Я спрашиваю о сумме штрафа. И биографию рассказывать не обязан!
Его не в меру агрессивная реакция не осталась без внимания со стороны представителей власти. Один из милиционеров, лет тридцати с хвостиком, с лихо заломленной на затылок фуражкой, угрожающе сделал шаг вперед.
— Ты поаккуратней, гражданин, — грозно возвестил он. — Чего психуешь? Ломка, что ли, начинается?
Это уже было слишком.
— Молод еще мне тыкать! — наставительно заметил Лавриков, раздражаясь все больше и больше.
На выручку товарищу незамедлительно пришел его напарник, которому было почти под сорок.
— Ну-ка, документики достань!
То ли случайно, то ли с изначальным умыслом, но пальцы народного избранника нащупали именно депутатскую книжку. Лавр достал ее и предъявил ретивой четверке.
— Такой документик устроит? — небрежно произнес он.
Первый милиционер взял «корочку» в руки и пристально изучил ее.
— Вроде настоящая ксива, — сразу изрек он со знанием дела. Затем смущенно вернул Лаврикову документ. — Наверное, он и вправду первый раз в электричке. — В глаза пассажиру он теперь смотреть избегал, обращаясь к коллеге.
Ситуацию попытался сгладить светловолосый контролер.
— Извините за беспокойство, — дружелюбно улыбнулся он Федору Павловичу. — Сразу бы сказали.
— Что? — не понял тот.
— Вы имеете право на бесплатный проезд, — проинформировал контролер.
— С какой стати?
— Как депутат Государственной думы.
— А депутаты — не люди? — По какой-то непонятной причине Лаврикова задело столь несправедливое отношение. Уже какая-то дискриминация получалась. — Сколько надо штрафа?
Старший милиционер тактично откашлялся и выступил вперед. Остальные сотрудники транспортной бригады, предоставив ему решающее слово и потеряв всякий интерес к персоне неординарного пассажира, двинулись дальше вдоль битком забитого вагона.
— Перед вами уже извинились, това… — Милиционер осекся и тут же поправился: — Тьфу!.. Господин Лавриков. Не будем усугублять. Счастливого пути.
Он тоже хотел развернуться и уйти, но Лавр бестактно ухватил мужчину в форме за руку чуть выше локтя.
— Может, я — вор в законе? — громко высказал он не такое уж далекое от истины предположение. — Для меня штраф этот ваш — не деньги. Я хочу, наконец, заплатить за проезд!
— Может, вы и вор, может — инопланетянин. — Милиционер тактично высвободил из плена руку и снова улыбнулся. — Но по документам — депутат. А депутаты — не по нашей части. Без них хватает.
Милиционер отвернулся и ринулся через плотную толпу в надежде догнать свою бригаду. В растрепанных чувствах Лавр сошел с электрички уже на следующей станции. Остановился на платформе и поднял голову вверх. Около десяти минут молча изучал звездное небо, будто пытаясь определить, как обстоят дела с депутатскими льготами у представителей других инопланетных цивилизаций. Но ответ на этот вопрос темный небесный купол ему, увы, не подсказал.
— Обложили… — буркнул Лавриков, обращаясь неизвестно к кому и неизвестно зачем.
В руке депутат по-прежнему сжимал свое удостоверение. Убирая его на место, Федор Павлович случайно наткнулся на лежащую в одном из отделений бумажника визитную карточку с православным крестиком в правом верхнем углу. Он выудил ее на свет, источаемый уличным фонарем, и подслеповато вгляделся в написанное.
— «Настоятель…», «В миру — Костиков Алексей Петрович…», «Тел… Факс… Мобильный… E-mail…» — монотонно прочел некоторые отдельные слова и в завершение криво ухмыльнулся: — Что за «емайл» еще такой, интересно?..
У депутата созрело неожиданное решение: а что, если наведаться в монастырь к этому священнику прямо сейчас? На месте он или нет? Хоть будет с кем поговорить на отвлеченные темы.
До города Федор Павлович добрался на попутке. В электричку больше не полез. Сильных впечатлений на сегодня достаточно. К тому моменту, как Лавр, расплатившись, вышел из машины, заморосил легкий дождик. Едва заметный, но все же неприятный в это время года.
Лавриков деловито огляделся. Шпили церковных куполов располагались немного справа, и попасть к храму можно было, миновав узкий безлюдный переулок. Череда маленьких магазинов-бутиков с ярко освещенными и стильно оформленными витринами освещала его путь. Маленькие дождевые капельки бесстыдно забирались Федору Павловичу за воротник твидового пиджака. Неприятный озноб пробежал по спине вдоль позвоночника. И тут он остановился возле одной из витрин. За высоким узким стеклом в искусственном свете было выставлено на обзор несколько предметов: портфель, зонтик, туфли, галстук и целый веер носовых платков. Здесь было и еще что-то, но внимание повернувшего голову Лавра привлекли именно зонты.
— О! Мне новый зонтик давным-давно нужен… — мгновенно припомнил народный избранник. С этими словами он подошел ближе и вгляделся в ценник. — Сколько-сколько? Триста у.е.?.. — Федор Павлович отпрянул как ошпаренный, и глаза его удивленно округлились. — И ручка даже не деревянная… Ну вы, ребята, разгулялись. За такие деньги я лучше мокрым насквозь побегаю…
Не обращая более внимания на моросящий дождь, Лавриков свернул-таки в заветный переулок. Пройдя несколько метров вперед и оказавшись перед огороженной территорией вокруг небольшого недавно отреставрированного храма, Лавр для пущей уверенности решил еще раз свериться с имеющимся у него адресом. Он нашарил в кармане визитную карточку с крестом в уголке и прочел всю информацию по новой. Да, сомнений не осталось, перед Федором Павловичем действительно был тот самый храм, где исправно нес службу уже знакомый ему священник. Тот самый, с которым депутат завел шапочное знакомство в административной столовой.
Лавр, неумело перекрестившись, вошел внутрь храма. В этот поздний час здесь было пустынно. Ни одного посетителя. Или как там называют тех, кто является в обитель Божью. Лавр этого не знал. В церкви царил полумрак, кое-где догорали самые толстые свечи. Несколько маленьких сухопарых бабулек в плотно повязанных платках собирали погасшие огарки. Некоторые из них умело и энергично оттирали от налетов воска темно-золотистые подставки. Помимо этих добровольных служительниц храма размашисто натирала шваброй кафельный пол уборщица.
Минуты две потоптавшись в нерешительности на одном месте, Лавр приблизился к одной из бабулек и, склонившись к ней, тихо и почтительно обратился:
— Вечер добрый. А службы нет?
Бабушка обернулась и внимательно изучила облик припозднившегося прихожанина.
Опытный глаз старушенции без труда мог определить человека, являвшегося нечастым гостем в священной обители. К таковым относился и Федор Павлович.
— Кончилась, — вежливо проинформировала женщина обратившегося к ней с вопросом солидного господина. — Сегодня ранняя была.
— Тогда как мне найти батюшку?
Лавр не шибко рассчитывал в этом деле на какой-либо успех. Отслужив вечерню, Алексей Костиков, как значилось в визитке священника, мог уже покинуть пределы храма и отправиться куда-нибудь по своим мирским делам. Однако бабушка произнесла то, что Федор Павлович меньше всего ожидал услышать.
— Которого? — уточнила она.
— Алексея Петровича.
— Отца Алексея? — Лицо ее осветилось и приняло весьма благожелательное выражение. Видимо, к разыскиваемой Лавром личности здесь относились с особым почитанием. — Пойдемте, провожу. Если примет…
— Так ведь обязан принять, — несколько бестактно перебил женщину Лавриков.
— Кого обязан? — Бабулька снова покосилась на прихожанина с недоверием.
— Душу смятенную, — как ни в чем не бывало молвил Федор Павлович.
При этом он улыбнулся немного сконфуженно и не заметил, как голос предательски дрогнул. Зато этот факт отметила для себя его провожатая.
— Душу — да, — сказала она. — Душу примет…
Путь их был не очень долог. Всего один узкий проход после основного зала и тут же ответвления по направлению к другим комнатам. Келья отца Алексея оказалась второй по правую руку. Бабушка в синем платочке остановилась возле этой двери и осторожно постучала. Лавр покорно замер рядом, наблюдая за действиями пожилой особы. После стука она просунула голову в дверь и что-то сказала. Видимо, прозвучал и ответ, но его Федор Павлович не слышал. Голова бабульки вновь показалась в пределах его видимости, а затем она и вовсе отошла на шаг назад. Молча указала рукой на дверь. Лавриков воспринял это как приглашение.
Комната, в которой оказался депутат, не была похожа на келью. Во всяком случае, не такой она должна была быть в представлении Лавра. Это больше походило на склад. В углу — целое нагромождение ведер и тазов. Немного правее, на грубом железном стеллаже, покоились упаковки со свечами, разнообразные иконы и еще что-то, чего Федор Павлович сразу не разглядел. Молодой батюшка Алексей, облаченный уже в мирской костюм, был занят тем, что укладывал в потертый портфель несколько книжек и какие-то бумаги. Лавр перехватил священника перед самым уходом из храма. Еще минут десять, и они могли разминуться.
Батюшка улыбнулся.
— Не ждал вас, если честно, так быстро, — произнес он все тем же спокойным, мелодичным голосом, который Лавру уже приходилось слышать однажды в административной столовой.
Федор Павлович шагнул вперед и по-простецки пожал руку священнослужителю. Отец Алексей охотно ответил на это дружеское приветствие. После чего гостеприимно указал Лаврикову на деревянную скамеечку у дальней стены комнаты. Визитер послушно сел.
— Позднее ждали? — спросил Лавр, продолжая шарить взглядом по сторонам.
— Все когда-нибудь приходят. — Батюшка сел рядом на ту же скамью.
— Но я еще не пришел. Я зашел. Гулял рядом, смотрю — ваш храм. — По каким-то самому ему непонятным причинам Федор Павлович не желал раскрывать перед собеседником всей правды. Да и была ли она, эта правда? — Дай, думаю, зайду на огонек. Заведу какой-нибудь теологический спор.
— Есть спорный вопрос, Федор Павлович? — спросил отец Алексей и тут же лукаво прищурился. — Или вы просто… испуганы, простите?
— Я испуган? — заносчиво вскинулся Лавриков, на минуту забыв, с кем именно он ведет беседу.
— Мне так показалось.
Повисла пауза. Лавриков обдумывал, как ему вести себя дальше, какую тактику выбрать, а священник не торопил его с решением.
— Возможно, правильно показалось… — признал-таки очевидное Лавр. Игры в прятки со служителем церкви не имели никакого смысла. Этим ничего не докажешь. Ни другим, ни себе. — Фильм такой был. Названия не помню. Черкасов там играл ученого, кажется, крупного. И сцена была. Он с могучим попом с бородищей в шахматы играет. И спорит, и спорит…
— О чем? — полюбопытствовал отец Алексей.
— О чем — тоже забыл. — Лавр несколько раз качнулся на низенькой скамеечке и поднял глаза на собеседника. — А вы не видели это кино? Известный черно-белый такой фильм.
— Нет, наверное, — ответил тот. — Не видел. Я при цветном кино родился. И при телевидении. Только смотреть телевизор некогда.
— Ну да, — улыбнулся Лавр. Возраст батюшки как-то непроизвольно выпал из его сознания. — Конечно. Вы — молодой человек.
— Так, может, в шахматишки? — со встречной иронией предложил священник.
Но настроение Лавра уже переменилось. Вернее, даже не настроение, а состояние. Федор Павлович почувствовал внутреннюю неуверенность. Неприятный осадок от встречи с Ессентуки упорно не желал оставлять его душу и сердце. Тем не менее народный избранник решительно поднялся на ноги.
— Нет… — отказался он от предложения батюшки. — Поздно. Вломился, от дел отвлекаю.
— Вовсе не отвлекаете, — открестился от этого довода отец Алексей. — Я просто домой собираюсь.
— Вот и отдыхайте. Пойду.
Лавриков двинулся к выходу. Священник тоже поднялся во весь рост и не сумел удержаться от искушения окликнуть депутата:
— Федор Павлович… И все же?
Лавр обернулся. Некоторое время мужчины молча смотрели друг на друга.
— Все же… — будто бы через силу вымолвил Федор Павлович. — Есть одна проблема. Одно расхождение мое с православным учением.
— Одно — не страшно.
— Страшно, — не согласился Лавр со столь простым отпущением грехов. — Очень страшно, Алексей Петрович! — Машинально он понизил голос до шепота. — Я в загробную жизнь не верю, в райскую жизнь небесную и в ад, который неизвестно где… Не верю.
— Как так? — растерялся священник.
— А так. — Лавриков снова помолчал, прикидывая, стоит ли ему продолжать развивать тему. — Мне как-то довелось заглянуть… Ну, за грань…
— Жизни?
— Смерти… — серьезно внес поправку Лавриков. — И не было никакого светлого коридора, не было встречающих — ни ангелов, ни чертей, ни родни… Я даже себя со стороны не увидел. Я дом увидел. Незнакомый, плохой. И увидел незнакомую женщину. Беременную. Восторга она тоже, к сожалению, не вызвала. Наверное, она собиралась родить… меня. — Все это бывший криминальный авторитет выпалил на одном дыхании, опасаясь, что если не выскажется сейчас, то уже не сделает этого никогда. — Это был вариант.
— Вариант чего? — Священник был немного сбит с толку и обескуражен.
— Участи, — спокойно ответил Лавр.
Батюшка позволил себе улыбнуться. Постепенно в его голове все становилось на свои места, обретало привычные формы. Он вернулся в прежнее русло.
— И на основании видения был сделан вывод?
— Да. Думаю, что нет судьи, который по грехам нашим постановление вынесет. Представляете?.. И такая дурацкая мысль, будто и ад, и рай — там, за стенами. Нынешними своими делами — ну, в этой жизни — мы сами создаем себе мучения или радости в жизни следующей.
— Ничего оригинального вы не придумали, Федор Павлович, — просветил его отец Алексей. — Теория кармы, переселения душ…
Но Лавр бестактно перебил собеседника.
— Да мне не важно, как эти теории называются, оригинально это или нет! Мне другое важно! — с чувством произнес он. — Если, допустим, Богу судить меня — он бы знал, что такой-то поступок плохой, но он — вынужденный, во имя чего-то другого, хорошего. Но если ад творится без прения сторон: сделал мерзость сегодня — получи мерзкую участь завтра, — тогда ведь никакие смягчающие обстоятельства не действуют. Голая статистика действует. И статистика эта — не в мою пользу.
— В таком случае, — священник снова опустился на деревянную скамью у стены, — проще и выгодней принять Бога и положиться на него.
Лавр продолжал стоять возле двери.
— Проще и выгодней — это приманка, прошу прощения, — вымолвил он с улыбкой. — На эту простоту легко соблазниться. Перемочил кучу народа, покаялся, взнос солидный на храм, крест заранее заказал мраморный метров в пять и — авось пронесет на суде без присяжных, и не так страшен он будет… Но на самом-то деле как жить?
Батюшка не торопился с ответом на поставленный вопрос. Встал, нахмурился и прошел к высокому шифоньеру. Молча извлек из него зонт, как показалось Лавру, похожий на тот, что он видел в витрине бутика, и подхватил со стола портфель. Подошел вплотную к Лаврикову и, склонившись к самому уху, прошептал:
— А не знаю я.
— Вот те раз, — опешил Федор Павлович, но искренний ответ священника немного развеселил его. — И никакого теологического спора, как в кино?
— Ну… — пожал плечами отец Алексей. — Вы — не Черкасов, а у меня — не бородища, а бороденка…
— На простейший вопрос ответить не можете? — не отставал Лавриков.
Батюшка беспомощно развел руками:
— Если без общих славословий — не могу… Крамольное признание, да?.. И еще одну крамольную вещь скажу. В истинном Спасителе сомневаетесь — так найдите Бога внутри себя. Пусть он судит.
— Ха!.. — осклабился Лавр. — Со своим-то всегда договориться можно.
— Нет, — отверг абсурдное предположение священнослужитель. — Если он Бог — не договоритесь. Главное, чтоб был. Чтоб нашелся… Но меня за подобные сентенции и уволить могут.
— Я никому не настучу, — живо откликнулся Лавр.
— Правда?
— Зуб даю.
— Золотой? — хитро прищурился батюшка.
— Не. Металлокерамика.
Они оба рассмеялись. Противный осадок все-таки улетучился. Лавриков почувствовал себя значительно лучше, нежели до прихода в храм.
— Ладно, — кивнул отец Алексей. — Сойдет и такой…