— Ангелина… — неторопливо произнес темноволосый мужчина в летах, с удовольствием делая такой же неспешный глоток вина из пузатого хрустального бокала. — Ангел… — Улыбка озарила его смуглое овальной формы лицо. — Вы носите имя ангела, госпожа Виннер, не так ли?

Они сидели в раскладных парусиновых креслах рядом с огромным роскошным бассейном. Изумрудного цвета вода подсвечивалась изнутри, со дна.

На этот раз на Ангелине было вечернее бирюзовое платье с открытой спиной. Нельзя сказать, что это одеяние делало ее сухощавую фигуру более привлекательной. Отнюдь. Госпожа Виннер и не пыталась подражать светской львице. Платье было надето по той причине, что ни в каких других нарядах Хартман не признавал представительниц слабого пола. Был такой странный пунктик у этого господина.

Сам же Франц Хартман, обратившийся к Ангелине со столь игривым вопросом, напротив, щеголял перед своими гостями в коротких шортах и просторной пестрой рубахе. На ногах Франца красовались обычные домашние сланцы. Он чувствовал себя хозяином положения и, надо заметить, таковым и являлся. Именно он пригласил сюда гостей, по совместительству являющихся его подчиненными, и предоставил им возможность не только испробовать дорогие напитки из личных запасов, но и насладиться прекрасным видом прилегающего ландшафта.

Третий участник загородной встречи компаньонов, Юрий Мякинец, в разговоры особо не вступал, предпочитая больше слушать, нежели говорить, и от души наслаждался ароматной сигарой, зажатой у него в зубах. Юрий вынимал ее изо рта исключительно для того, чтобы глотнуть вина. Мякинец был значительно моложе Хартмана, да, скорее всего, и госпоже Виннер он уступал в возрасте. Долговязый и нескладный, с юношескими чертами лица, он даже в вечернем смокинге, который болтался на нем, как на вешалке, выглядел эдаким жиганом постреволюционного периода. Лицо серое и невыразительное. Что, кстати, удачно сочеталось с профессией Юрия.

— И что в этом смешного, господин Хартман? — небрежно откликнулась Ангелина, продолжая вынужденное общение на английском языке, ибо тут никаких отклонений Франц не признавал.

В отличие от мужчин госпожа Виннер не пила вина, довольствуясь натуральным соком из плодов авокадо. Осушив уже второй по счету высокий бокал, она отставила его на круглый столик справа от себя.

— Несоответствие, — пояснил Хартман. — Это всегда забавно.

— Ангелы бывают разные, — не сдавалась Ангелина. Она сидела боком к своему собеседнику и была вынуждена слегка поворачиваться, чтобы видеть глаза Франца. — В том числе и ангелы смерти.

Хартман рассмеялся и вновь отпил из бокала. Невзирая на возраст, Франц был еще довольно симпатичным мужчиной, способным вызвать интерес у женщин. Ко всему прочему, он и сам знал об этом, что способствовало своего рода позерству. Хартман тщательно следил за своей внешностью, поддерживая ее на достойном уровне.

— Я плохо знаю небесную иерархию, — вынужденно признался он, но тон мужчины свидетельствовал о том, что он и не стремился постичь области, о которых рассуждал. — Пробьет час — увижу воочию… Но если вы говорите о губительной сущности отдельных ангелов, то почему еще дышит миссис Кирсанова? — Хартман прищурился. В нем уже не было прежней игривости и добродушия. — Она была отдана под ваше черное крыло.

— Чисто техническая задержка, — не замедлила оправдаться Ангелина. — Это легко поправимо.

Она нередко ловила себя на мысли, что Хартман намеренно давит на нее. Возможно, даже опасается и потому предпочитает держать на дистанции, не натягивая, но и не отпуская поводок. Хитрая тактика. И госпоже Виннер приходилось мириться с ней. Вот уже много лет она целиком и полностью зависела от этого человека. Франц мог поднять ее социальный статус и материальное благополучие, а мог и втоптать в грязь так, что потом век не отмоешься. В разумных пределах Ангелина тоже побаивалась его.

— До какой степени поправимо? — усилил напор Хартман.

— До летальной, — сухо вымолвила женщина и, выдержав небольшую паузу, весомо добавила при этом: — Что естественно в ее положении.

Но Хартман не разделил ее уверенности. Он даже сокрушенно покачал головой в знак несогласия с приведенными сообщницей доводами. Ему не нравилась вся эта затянувшаяся волокита вокруг «Империи». Он рассчитывал разрешить проблему значительно раньше. А ввиду некомпетентности отдельных лиц процесс тормозился.

— Если все так легко и естественно, тогда какие сложности? — Карие миндалевидные глаза Франца сузились и превратились в две жесткие кристаллические льдинки.

Ангелина закурила длинную дамскую сигарету, выпустила облачко дыма и решилась. Так или иначе, босс должен знать об истинном положении вещей.

— Из пустого железного ящика появилась копия завещания. — Госпожа Виннер прочистила горло. — По нему Ольга становится временной, но ключевой фигурой. И наш общий друг господин Семирядин решил добиться ее руки и сердца, — изложила она в итоге новую концепцию плана в свете открывшихся неспрогнозированных ранее событий.

Молчавший до сего момента Мякинец саркастически ухмыльнулся и, вытащив изо рта смердящую сигару, молвил по-русски:

— Не теряется дядя…

Хартман неодобрительно зыркнул в его сторону.

— Я хочу знать ваше отношение к подобной свадебной идее, — осторожно проговорила Виннер.

За столиком воцарилась тишина, время от времени нарушаемая лишь тяжелым дыханием Юрия, когда он выпускал дым из легких. Франц размышлял.

— Плохая идея… — изрек он наконец, откидываясь на спинку парусинового кресла и забрасывая ногу на ногу. — Зачем давать нашему общему другу лишние рычаги? Он не справляется и с теми, которые уже в его руках. Пусть остается прикрытием, оболочкой, румяным гусем, из которого вытащили сердце, желудок и прочие потроха и начинили яблоками, например. Или черносливом. Или еще чем-нибудь, что сочтет нужным… шеф-повар. — Хартман снова улыбнулся при этом.

— Когда человека отстраняют от дел, он чувствует это, — со знанием дела заявила Ангелина. — И может натворить глупостей. От обиды. А Семирядин и без того слишком закомплексованная личность.

— Он не есть личность, — вновь не удержался от высказывания Мякинец, но на этот раз использовал в обращении ломаный английский. Иностранные языки давались ему не очень хорошо. — Он — дурак.

— Бойся дураков, Юрочка, — ответила госпожа Виннер по-русски, бросив короткий взгляд на сообщника.

— Нет-нет! — протестующе замахал руками Хартман. — Отстранять не надо. Существует оригинал завещания, существует нотариус со своей конторой… Шикарная возможность для господина Семирядина утвердиться, обрести в собственных глазах солидную роль… Отдайте ему эту роль, — распорядился большой босс и добавил, обращаясь напрямую к Юрию: — Приставьте к нему помощников из своих людей. Только, пожалуйста, не откровенных головорезов, — взмолился он.

Его последнее изречение задело Мякинца за живое. Он обиженно выпятил вперед нижнюю губу и загасил, наконец, свою вонючую сигару в пепельнице. Одернул пиджак.

— Откровенных головорезов не держу, — с достоинством высказался он. — Слишком перспективное дело, чтобы рисковать из-за дешевой рабочей силы.

Хартман поднялся на ноги быстрым по-спортивному движением. Сладко потянулся и принялся расстегивать пуговицы рубашки у себя на груди. Сначала на обозрение его сообщников предстал дорогостоящий золотой крестик, а потом джунглеподобные заросли на груди, еще более густые, чем на ногах. Рубашка легла на натянутую парусину.

— Правильно мыслите, Юрий… — польстил Франц подчиненному. — Я хочу окунуться, с вашего позволения. Три-четыре раза туда-обратно — и это лучшее снотворное, не сравнимое ни с каким валиумом…

— Как быть с прямым наследником? — остановила его вопросом Виннер.

Женщина не могла допустить того, чтобы Хартман позволил себе расслабиться, в то время как остались еще не обговоренные моменты. Уж ей-то было прекрасно известно, как меняется шеф после принятия водных процедур. Полное расслабление организма, включая и мыслительные функции. После тех трех-четырех заплывов, о которых только что упомянул Франц, ему понадобится осушить до дна бокал с вином, и на этом аудиенция будет завершена. Босс отправится на боковую.

Хартман обернулся через плечо. Ему уже успело наскучить общество тупоголовых исполнителей, которым необходимо разложить по полочкам все возможные действия. Пора бы уже, черт побери, и собственные мозги подключать. Не дети малые.

— Неужели, мой черный ангел, вам нужны разъяснения? — снисходительно бросил он, взирая на сидящую Ангелину сверху вниз.

Не в первый раз уже госпожа Виннер замечала, насколько желчен Хартман. Когда ему хотелось унизить собеседника и продемонстрировать собственное превосходство, Францу достаточно было только выпустить эту желчь наружу, и она окатывала собеседника с ног до головы.

— Здесь — грань, — как можно тверже сказала Ангелина, грациозно затягиваясь сигаретой. Ее окрашенные в ярко-красный цвет ногти выглядели очень хищно. — И переступить ее непросто. Даже для меня.

— О-о! — скривился, как от зубной боли, Хартман. — Нет никаких граней. Есть необходимость. При отсутствии завещания будет каша. Хаос. В неразберихе легко проводится нужная расстановка фигур, и никто ничего даже не заметит. — Он помолчал, выразительным взглядом окинув и Юрия, и Ангелину. — Но это лишь в том случае, если для мальчика не найдется места на игровом поле. Он лишний, увы… — Франц сделал скорбную мину, будто и впрямь сожалел о чем-то. — Зачем иметь пешку, которая, пользуясь своими маленькими размерами, может незаметно проскочить в ферзи и создать кучу лишних проблем?

С этими словами он стянул с себя шорты, оставшись в одних облегающих плавках темно-синего цвета. Шагнул к краю бассейна и еще раз с улыбкой оглянулся на гостей. Госпожа Виннер машинально отметила, что в действительности поджарая фигура Франца, которой он всегда так гордился, была уже не столь хороша, как прежде. Беспощадные годы взяли свое.

Хартман втянул живот и расправил плечи. Будто почувствовал ход мыслей сообщницы.

— Ангелина, дорогая, — пропел он бархатным голоском, и только хорошо знающий Франца человек мог знать, что именно скрывается за подобными интонациями. Это был зверь. Хитрый, изворотливый и очень жестокий. — Вам не удастся испепелить меня взглядом. Кожа огнеупорная. Сердце — донорское, от титанового киборга…

Госпожа Виннер ни на минуту не усомнилась в том, что так оно и есть.

— Верю, господин Хартман, — жестко произнесла она, но дуэль взглядов выдержать не сумела. Первой опустила глаза. — Но там — ребенок.

Похоже, что в этом вопросе переубедить госпожу Виннер было крайне сложно. Если не сказать — невозможно. Похоже, она уперлась категорически. С женщинами такое случается. К сожалению. Франц вынужденно пошел на попятный. Мыслями он уже был там, в бассейне.

— Так найдите какой-нибудь более гуманный, менее болезненный способ, — небрежно посоветовал он Ангелине. — У вас развязаны руки. Дерзайте, птица ночи с шестью крыльями! Без ограничений.

— Спасибо. — Женщина была вполне удовлетворена исходом состоявшейся беседы. Она поднялась с кресла и одернула на себе и без того длинное платье. Стройность ног была не самой сильной стороной госпожи Виннер. Она отдавала себе в этом отчет. — И… последний вопрос.

— Последние вопросы мне будут задавать там. — Хартман поднял вверх палец, указывая в направлении бегущих по небу облаков, но, тем не менее, не стал становиться в позу перед сообщниками. — Слушаю.

— Чтобы… дерзать грамотно, без ошибок, я должна понять… — Госпожа Виннер склонилась к круглому столику и небрежно бросила в пепельницу наполовину выкуренную сигарету. Загасить ее, по своему обыкновению, она не удосужилась. — Неужели вся эта длительная, дорогая и многоходовая комбинация затеяна лишь для того, чтобы сбыть сотни тонн падали?

Франц прореагировал на ее последние слова лишь снисходительной улыбкой, затем отвернулся и нырнул в воду. Несколько секунд его голова была скрыта под прозрачной изумрудной гладью. Потом Хартман вынырнул и, смахнув раскрытой ладонью капли с лица, блаженно растянулся на спине.

— Умная дама… — вымолвил он вполголоса, будто обращаясь к самому себе, но его слова прекрасно слышали и стоящая у края бассейна Виннер, и сидящий в кресле немного подальше Мякинец. — Молодец! Вы не хотите верить, что я — кретин. И правильно, госпожа Виннер… Россия — по-прежнему громадный необжитой рынок. И стратегически все чрезвычайно просто. Когда этот рынок окажется в системе Всемирной торговой организации, мы окажемся уже внутри его. И не с благими намерениями, а с мощной, развивающейся сетью внутри страны. С готовой инфраструктурой. С якобы российской национальной вывеской, под которую будет загоняться все, что сочтет нужным… шеф-повар, — вновь ввернул он свое излюбленное словечко. — Рождественский гусь должен быть готов к Рождеству. Только и всего. Приятно было поговорить. А теперь — простите. Я уплываю…

Хартман перевернулся на живот и умелым брассом поплыл к противоположному краю бассейна. Гости его уже не интересовали. С ними Франц попрощался без всяких этических условностей. Мякинец и Виннер переглянулись между собой.

— Акула, — уважительно протянул Юрий, имея в виду удаляющегося Хартмана. — А башка варит… Что это за Всемирная торговая организация?

— ВТО, — коротко ответила Ангелина.

— Похоже на театральное общество.

Виннер криво усмехнулась.

— Да, с театром много схожего… — буркнула она себе под нос и отошла от бассейна. — С драматическим… Когда поднимается занавес…

Она двинулась по тропинке в сторону высотного строения с твердым намерением немедленно покинуть временную резиденцию господина Хартмана. Ее ждали дела поважнее. Мякинец не успел залпом осушить свой бокал с кроваво-красным напитком, как женщина уже скрылась из вида. В этом у нее было много общего с потусторонними силами. В чем Мякинец не раз имел возможность убедиться. Юрий оглянулся по сторонам, пожал плечами и тоже поднялся с парусинового кресла.

Первые солнечные лучи беспощадно врезались в невысокий и не слишком густой слой тумана, стелющегося внизу. Натянув старые, местами потертые джинсы и на ходу застегивая ремень, Федечка подошел к раскрытому окну и замер, с удовольствием созерцая открывшуюся его взору картину.

Иван, опираясь на одну руку, приподнялся и заспанно огляделся по сторонам. Почти в самую последнюю очередь заметил и стоящего у окна Розгина.

— Привет. — Федечка улыбнулся ему, как старому доброму знакомому, с которым они уже знали друг друга бог знает сколько лет. — Я тебя разбудил?

— Нет, я сам проснулся, — прозвучало в ответ. — Доброе утро.

— Доброе, — с ходу согласился Розгин и вновь перевел восхищенный взгляд за окно. — И денек классным должен быть.

— Я все вспомнил… — тихо произнес Кирсанов, и в его голосе появились детские плаксивые нотки. — Все, что вчера было, — это правда, ведь так? Это не противный сон, который мне снится каждую ночь?

— Нет, это правда…

Объяснить двенадцатилетнему мальчику с точки зрения логики все случившееся — задачка не из простых. Прекрасно понимал это и Розгин, немного более умудренный жизнью, чем его младший товарищ. Но все же он попытался в силу своих возможностей и способностей. Маневрируя между разбросанными по полу шмотками, он вернулся к кровати и присел на нее рядом с Иваном.

— Вань, только давай по новой не будем переживать, — подал он дельный совет мальчугану. — Ты уже пережил… Ты уже живешь дальше… Я, например, сам без отца семнадцать лет рос. И ничего. Даже полезно. Без крыши, без опеки. Швырнули в море. Выплывешь — хорошо. Нет — извините, никто не виноват, кроме теории естественного отбора… А последние пять лет — и без матери. Так что рядом с тобой — классический сирота, полный сил и оптимизма… — Федечка улыбнулся и с удовольствием отметил, что его речь не осталась безрезультатной. Лоб Кирсанова разгладился, плакать ему расхотелось. Уже прогресс. — Писать хочешь?

— Хочу.

— А чего тогда сидишь, жмешься? — Федечка хлопнул мальчишку по плечу. — Беги.

Он поднялся с кровати одновременно с Кирсановым и проводил последнего до двери комнаты. Собственноручно приоткрыв ее, Розгин указал пальцем в конец коридора.

— Вон дверца. Под лестницей на чердак, — пояснил он. — Сейчас еще вода в унитазе должна быть, пока напор не упал.

Иван, как был босиком и в одних трусах, прошмыгнул мимо Федечки в коридор второго этажа и устремился в заданном направлении. Розгин счел излишним проверять, доберется ли мальчик до места назначения, и, прикрыв дверь, вернулся в глубину своих апартаментов. Почти в тот же самый момент с легким скрипом отворилась и дверь в комнате напротив.

Совсем сонный Лавр шагнул в пространство тесного коридора и устремился к заветной дверце под лестницей на чердак. Однако его слух уловил звук струи, негромко бьющей по унитазу. Лавриков остановился.

Дверца в туалет-каморку осталась за Иваном открытой. В свете электролампы, освещавшей затылок и спину худенького мальчика, совершающего свое малое дело, Лавр прекрасно видел того, кто успел составить ему поутру конкуренцию. Иван закончил жизненно необходимый процесс, спустил воду и, подтягивая трусы, повернулся к выходу из каморки. Взгляд мальчугана встретился с пристальным взором какого-то незнакомого непричесанного дядька в пижаме, стоявшего в коридоре на втором этаже. Кирсанов вышел ему навстречу и немного смущенно мотнул головой.

— Доброе утро… — растерянно произнес он и по лондонской привычке добавил: — Сэр…

— Хм… «Сэр»… — Федор Павлович усмехнулся в усы. Сонливое состояние понемногу проходило. — Звучит искренне, а потому — приятно. Итонская школа, да?

— Итон в Северной Америке, с вашего позволения, — тактично поправил собеседника Иван. — Я начал обучение в подготовительной школе при Оксфорде.

— Ну да, правильно… — Лавр согласно покачал головой и пригладил на макушке непослушные вихры. — Оксфорд — это Англия. Англия — это Оксфорд. Примерно так… Вы часто писаете?

Его новый вопрос еще больше выбил мальчика из колеи. Незнакомый ему обитатель дачи был каким-то странным. Было похоже, что, общаясь с собеседником, он при этом не переставал копаться в самом себе. По большому счету Кирсанов был не так уж далек от истины.

— Первый раз с ночи, — честно признался он.

— То есть никаких проблем с предстательной железой? — с завистью протянул Федор Павлович.

— А что это такое?

Лавриков пожал плечами:

— Не буду вдаваться в неактуальные для вас проблемы. Я еще сплю. Кстати, который час?

— Начало шестого, я видел у Феди на будильнике.

— Елки, только шестой час!.. — мучительно простонал странный тип и опять, как показалось Кирсанову, не к месту добавил: — У Феди есть будильник, у меня — нет… Непорядок ведь?

Что тут можно было ответить? Вопрос был чисто риторический, и потому Кирсанов счел благоразумным промолчать. Лишь неопределенно повел плечами. Лавриков проделал то же самое.

— Ладно, потом… — заключил он. — Иду по вашим стопам, потом снова ложусь, а детали обсудим за завтраком. Подчеркиваю — за первым завтраком, — веско и убедительно произнес он. — А то в этом доме его могут запросто пропустить и к обеду как ни в чем не бывало подсунуть второй… До встречи, мальчик.

— Благодарю вас, сэр, — обескураженно произнес Иван.

— Не за что…

Лавр скрылся-таки, наконец, в заветной кабинке, захлопнув за собой фанерную дверцу, а мальчик, облегченно переведя дух, бочком прошмыгнул в комнату Федечки. Быстро и проворно, будто опасаясь, что странный мужчина появится из туалета снова и начнет сыпать неадекватными вопросами.

— Все в штатном режиме? — задорно поинтересовался Розгин, едва его гость появился на пороге.

Он, сидя на незаправленной кровати, был занят тем, что вдохновенно шнуровал кроссовки. Иван с ногами забрался на кровать и, не принимая горизонтального положения, натянул на плечи легкое одеяло.

— Ага… — кивнул он. — А это твой отец?

— Который?

Федечка оторвался от своего занятия и бросил короткий взгляд на входную дверь. Там никого не было, так что становилось неясным, о ком именно завел речь Кирсанов. Розгин повернулся к нему и вопросительно поднял брови.

— Ну, в пижаме, — пояснил мальчуган. — У него будильника нет, он жаловался.

Розгин от души расхохотался, запрокинув голову вверх. Подобное описание его родителя из уст Ивана показалась ему предельно забавным.

— Если в пижаме, то мой, — доверительно сообщил он сквозь проступившие на глазах слезы. — Санчо ни в какие пижамы не влезает, а если и влезает, то они у него обязательно по швам лопаются… А про будильник папенька врет бессовестно. Есть у него отличный будильник. У меня, видишь, «Восход», а у него — фирменный сейковский.

Федечка продолжал посмеиваться, но Кирсанов не разделил этой веселости старшего товарища. Его интересовали сейчас вопросы поважнее и посерьезнее. Он выбрался из-под одеяла и, опустив босые ноги на коврик, расположился по правую руку от Розгина.

— А как ты его нашел? — с неподдельным любопытством в голосе вопросил паренек.

— Будильник? — не сразу врубился Федечка.

— Папу. Ты ж сказал — семнадцать лет без него… — напомнил Иван тему их прерванного разговора.

— Семнадцать с лишним, — на всякий случай уточнил Розгин. — Только я его не искал. Это тетка моя родная, Клавдия, отца из небытия извлекла и мне притащила. Мол, получите к совершеннолетию подарочек. Очень была трогательная встреча. Он мне даже с ходу башмаком врезал, — припомнил тот кульминационный момент юноша. — Но не больно. Больше для понта, для утверждения своих родительских прав.

— А меня никогда не били, — с некоторой гордостью признался Иван.

— Плохо.

— Почему?

— Надо привыкать.

Сначала Кирсанову показалось, что Федечка шутит, но он быстро понял, что тот говорит вполне серьезно, без тени иронии.

— Жизнь деручая. Надо уметь держать удар.

— Теперь, наверно, придется привыкать… — неожиданно легко согласился Иван. — Но у меня тоже тетя есть. Только не родная, но на самом деле совсем родная. Тетя Лиза.

Федечка согласно кивнул:

— С тетей Лизой ты, Вань, наверняка не пропадешь, это я сразу понял. — С этими словами он завершил-таки шнуровку и поднялся на ноги. Критично осмотрел обувку и остался явно доволен увиденным. — Пойдем погуляем, что ли?

— А к маме ехать? — тут же встрепенулся Иван.

— Ну, это когда поднимутся все, раскачаются… — умерил его прыть Розгин. — В такую рань ни в какую больницу не пустят.

— Тогда пойдем… — Иван поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Комната была еще мало знакома ему. Он видел ее вчера впервые, да и то было сумрачно. — Я тут где-то одежду сложил…

— Там, под моей курткой, — подсказал ему Федечка. — Извини, набросил…

Ваня молча принялся одеваться.

С пластиковой миской в руке и в неизменном ситцевом халатике, туго затянутом в той области, где у женщин не столь роскошной комплекции обычно находится талия, Клавдия обогнула дом и направилась в сторону овощных грядок. Присев на корточки, она сначала нарвала зеленого лука, затем приступила к выдергиванию редиски. При этом женщина тихонько напевала себе под нос, полностью погрузившись в свои мысли, так или иначе связанные с воспоминаниями о минувшей ночи. Невзирая на то что поспать сегодня качественно так и не удалось, Розгина была в превосходном расположении духа. И за это стоило поблагодарить Санчо. Мошкин давно уже не был на такой высоте в плане мужских возможностей. Клавдия улыбнулась собственным воспоминаниям. Орел, ничего не скажешь.

Ее амурные мысли были нарушены самым ужасным и непредсказуемым образом. Из зарослей кустарника с левой стороны у самой стены дома, то есть в каком-нибудь неполном метре от Розгиной, раздались громкие трели звонков. Причем их громкость с каждой секундой только усиливалась. От неожиданности и испуга Клавдия охнула, выронила из рук свою миску, рассыпав лук и редиску, и, потеряв равновесие сама, плюхнулась задом на тропинку между грядками. Ее расширившиеся и округлившиеся до невероятных размеров глаза с ужасом взирали на злополучный кустарник. Но уже в следующее мгновение женщина сообразила, в чем дело, и витиевато выругалась вполголоса, что случалось с ней крайне редко.

— Ну, ети тя, Лавр, что придумал! — громко выкрикнула она, по-прежнему сидя в траве и грозя кулаком в направлении окон спальни Федора Павловича. — Ты б еще бомбу в грядку мне подсунул, а не один часовой механизм!..

Реакция на ее крики не заставила себя ждать. Из-за поворота выскочил Санчо с крайне свирепой физиономией. Мошкин был бос, из одежды на нем были только семейные трусы и мятая майка с надписью «I want you!». Все это не очень сочеталось с его воинственным видом и тем более — с зажатым в правой руке пистолетом. Ни дать ни взять обезумевший маньяк-насильник, чудом раздобывший огнестрельное оружие и решивший немедленно, не откладывая дела в долгий ящик, испробовать находку на практике.

— Что? — Он в два гигантских прыжка, как австралийский кенгуру, подскочил к своей возлюбленной и обвел стволом прилегающую территорию. — Где бомба?

— Глухой, что ли? — ворчливо огрызнулась Клавдия и кивнула в сторону кустарника.

После этого она встала сначала на четвереньки и уже из этого положения, активно помогая себе руками, поднялась. Александр тем временем, нервно сжимая пистолет, храбро ринулся в самую гущу зелени, наклонился к источнику звука и двумя пальцами свободной левой руки вытащил из кустов трезвонящий будильник. Детально рассмотреть находку у Мошкина просто не было времени. Инстинкты взяли верх над разумом.

— Отбеги, Клава! — заорал он. — Ложись!

— Зачем?

— Вдруг рванет! Я с ним — на улицу!..

Заметив, что женщина вовсе не собирается подчиняться его приказу, Санчо без долгих раздумий сам подскочил к ней, слегка присел и толкнул покатым плечом в грудь. Розгина вновь повалилась на траву, задрав ноги кверху. Мошкин же бросился в сторону распахнутой калитки. Все, о чем он мечтал сейчас, так это поскорее удалиться со взрывоопасным предметом подальше от территории дачи. Самоотверженный герой не думал о собственной безопасности. Он готов был с честью сложить свою буйную голову во благо близких людей. Сам погибай, а любимых выручай. Вот что сейчас управляло действиями Александра.

Но добежать до ворот он так и не успел. Из раскрытого окна спальни на втором этаже, привлеченный странным шумом, свесился заспанный Лавр. Федор Павлович уже успел благополучно справить нужду и после этого процесса изволил почивать по новой.

— Не надо на улицу, — окликнул он Мошкина без тени иронии. — Он не заряжен!

— Кто?

Санчо остановился и недоуменно уставился на невозмутимую физиономию Лавра. Приостановила свою брань и барахтавшаяся на тропинке, как перевернутый на спину жук, Клавдия.

— Будильник не заряжен… — пояснил Лавриков.

Мошкин безвольно опустил вдоль туловища руку с пистолетом и уже внимательно, без суеты, осмотрел поднятый им с земли трезвонящий на всю округу предмет.

— Фу… — Он облегченно перевел дух и смахнул со лба капельки выступившего пота. — Холостой, значит.

— Вдовец… — буркнул Федор Павлович и, тут же недовольно повысив голос, прокричал: — Но выспаться нет никакой возможности! Заткните его, наконец! Кто-нибудь!

Санчо резко ударил по кнопке будильника, и тот послушно примолк. Лавр облокотился на подоконник, устало покачал головой. Мошкин тем временем картинно, как в голливудских вестернах, сунул за резинку трусов свое огнестрельное оружие и подошел к Розгиной. Галантно протянул ей руку, помогая подняться. Героическая схватка с потенциальным взрывным устройством была завершена. Пришел черед вспомнить и о дамах.

— Шуточки у тебя, Лавр, однако… — недовольно протянул Александр.

Клавдия встала на ноги и одернула ситцевый халат.

— Нет, Санчик, — сурово произнесла она. — Это не шутки. Это провокация. Я чуть не померла от страха. Меня чуть инсульт не расшиб. Валялась бы здесь на сырой земле, наполовину парализованная, а он бы сверху смотрел и радовался.

— Что ты несешь, Клавдия? — поморщился Федор Павлович, видимо представив себе во всех красочных деталях ту картину, которую только что обрисовала женщина. — Кому нужно разглядывать тебя, да еще наполовину парализованную? Ладно бы целиком… Ты думаешь, это такое захватывающее зрелище?

— Я и думать не могу после такого! — огрызнулась Розгина и демонстративно плюнула в сторону Лаврикова. — Сходила, называется, за петрушечкой, лучком…

А внимание Санчо уже полностью переключилось на его боевой трофей. Вернее, он задумчиво переводил взгляд с Лавра на будильник и обратно.

— Он тебе не нужен, да? — с надеждой в голосе поинтересовался Мошкин.

— Что значит «не нужен»?! Я без будильника как без рук.

— Но ты его выбросил!

— Ничего подобного, — тут же открестился Лавр. Ему не сложно было догадаться, куда клонит соратник. — Он сам выпал. Ночью. С подоконника. Может будильник упасть с подоконника?

Санчо отрицательно покачал головой.

— По такой траектории будильник выпасть не может, — продемонстрировал он свои познания в элементарной физике. — Ему был задан начальный динамический импульс.

— Ты контору сыскную открой — «Шерлок Санчо и Кº»… — раздраженно бросил Лавриков с сарказмом.

— Но будильники не летают, Лавр, — не сдавался его настойчивый оппонент.

— Фирменные японские, может, и летают. Вы б лучше чем другим озаботились, вместо того чтобы инсинуации какие-то нелепые сочинять! Детей в комнате нет. Может, их украли давно, а они тут сцену у балкона разыгрывают, во всех смертных грехах я виноват…

Он скрылся из вида, раздраженно захлопнув окно и нервно задернув штору.

— Пройтись ушли дети, никто их не крал! — громко крикнула Клавдия вдогонку впечатлительному депутату. — Гуляют просто, чуть свет поднявшись.

Штора в спальне Лавра отъехала в сторону, и за стеклом появился сам Федор Павлович. Открывать створки не стал, резонно полагая, что на улице его и так достаточно хорошо слышно. Особенно если продолжать орать, что он и делал.

— Если гуляют, вернутся голодными! Растущие организмы! Прошу это учесть! Тем более — трудовая неделя началась!..

Измученная резкими нервными движениями хозяина штора скрыла Лаврикова вторично.

— А хороший будильник я нашел, — продолжал бубнить себе под нос Санчо, не обращаясь ни к кому конкретно, за исключением самого себя. — Его выкинули, а он даже не разбился и зазвонил секунда в секунду.

Но Клава не разделила радости возлюбленного по поводу столь ценной находки.

— Плюнь ты на него, наконец! — Она продолжала изъясняться на повышенных тонах. — Зелени лучше помоги нарвать…

— Ага, — согласился Санчо. — Отнесу только, спрячу. Лавр спросит: «Где будильник?» — а я скажу: «Не помню, куда положил…»

— Санчо!

От резкого Клавдиева окрика уже засеменивший к дому Мошкин вздрогнул и выронил будильник. На этот раз виновник утренней сумятицы упал не в траву, а на бетонную дорожную плитку и раскололся. Санчо огорченно покачал головой.

— Вот, пожалуйста… — сказал он чуть не плача. — Теперь настоящего крику не оберешься…

Окно спальни на втором этаже распахнулось. Улыбающийся во весь рот Лавриков будто специально дожидался этого кульминационного момента.

— Чего кричать? — удовлетворенно хмыкнул он. — Все и так ясно. Купишь новый. На свои. Именно такой фирмы и расцветки.

Подобный расклад явно не мог устроить Александра. Он тут же набычился и засопел носом громче, чем обычно.

— Я попробую его склеить, — высказался он. — Тут корпус только…

Лавр не стал возражать.

— Вольному воля, — только и резюмировал он. — Но склеенный оставь себе. А мне, пожалуйста, «сейко» и сертификат соответствия. Можно в копии, но с синей печатью торгующей организации.

— Тьфу!.. — Мошкина охватила досада. — Депутат-законник…

Лавриков засмеялся. Произошедший инцидент придал ему с утра соответствующий заряд бодрости и хорошего расположения духа.

— Ты сам просил, чтобы я даже умер именно в этом качестве, — напомнил он с улыбкой соратнику.

— Так ты же не умираешь никак! — буркнул тот.

— Придется подождать. Сколько — пока не знаю. — Лавр сладко потянулся. — Но уж потерпите как-нибудь…

Окно снова закрылось.