— Давай смелее! — ободряюще крикнул Кирсанову Федечка, взметая вокруг себя целые тучи брызг. — Только учти — вода ледяная. Эту речушку родники питают и подводные ключи. — Он с усмешкой посмотрел на оробевшего Ивана. — Ну?

Розгин уже был в воде. Ему даже удалось сделать два небольших заплыва к противоположному берегу реки и вернуться обратно. Кирсанов, раздевшись, все еще в нерешительности топтался на невысоком размытом откосе берега, заросшего ивняком. Ему казалось безрассудством прыгать с утра пораньше в ледяную воду. Они ведь не моржи какие-нибудь. Когда Федечка предложил утреннюю прогулку до завтрака, Иван никак не предполагал, что дело обернется именно таким образом. Надо было отказаться, сославшись на усталость и желание поспать еще часок-другой. Однако парнишка не был уверен в том, что ему удалось бы так легко отделаться от Федечки. Столь абсурдных и несущественных оправданий Розгин бы не принял.

— Может, я оботрусь просто? — с надеждой спросил Иван.

— Не может! — категорически отверг подобное предложение Федечка и отступил еще дальше в воду, где дно располагалось ниже, что позволило парню скрыться по плечи. Теперь над поверхностью торчала только его рыжая голова. — Три раза окунуться надо. С головой. Тогда силы прибавится и все страшные сны исчезнут. Речка в давние времена Иорданом называлась. Сечешь?

Кирсанов не сек. Понятие «Иордан» ему мало о чем говорило. Но с другой стороны, веским доводом для согласия на купание в холодной воде послужило то, что мальчик страстно хотел избавиться от своих назойливых ночных кошмаров. Он решительно спрыгнул с откоса, героически заставил себя быстро пройти по мелководью, потом резво разбежался, поднимая вокруг себя тысячи искрящихся брызг, и, ойкнув, бросился в воду всем телом. Федечка не обманул приятеля. Несмотря на летний сезон, вода в речке, особенно в этот ранний час, была очень холодной.

В том месте, где нырнул Кирсанов, глубина оказалась приличной, и мальчик тут же ушел с головой под воду. Мгновение спустя он вынырнул с испуганными, слегка ошалевшими глазами и энергично заработал ногами.

— Дна нет! — заверещал он.

Розгин рассмеялся и, совершая размашистые движения длинными руками, подплыл к пареньку.

— Найдется. Еще раз! — скомандовал он.

На этот раз Кирсанов послушно исполнил требуемое. Голова снова скрылась, затем появилась, но этим процедуры не ограничились. Уже без Федечкиных подсказок Иван несколько раз подряд нырнул, отчего и впрямь почувствовал бодрость во всем теле. Организм адаптировался к холодной воде, и теперь ее температура уже не казалась такой устрашающей.

— Все, хорош! — последовало новое распоряжение Розгина.

Но Иван опять скрылся в потоке, который вдруг стремительно понес его по диагонали от берега. Парнишка вынырнул на поверхность и отчаянно забарахтался. В глазах Кирсанова появился прежний испуг.

— Не могу!.. — бросил он Розгину осипшим от волнения голосом. — Течение тащит!

Но Федечка уже, как опытный пловец, побывавший в водах этой речушки не один раз, оказался рядом с тонущим другом.

— Цепляйся. — Юноша подставил Ивану свое плечо.

Тот судорожно вцепился в Розгина, и последний, не имея возможности совершать прежних размашистых движений руками, по-собачьи поплыл в сторону мелководья. Тащить на себе Кирсанова оказалось не таким уж простым и безболезненным занятием, каким представлялось гипотетически. На практике он осознал неверную оценку собственных сил. Федечка тяжело дышал и чувствовал, как его руки и ноги наливаются тяжелым свинцом усталости. Однако сейчас от него зависела не только собственная судьба.

— Сейчас, не бойся… — приободрял Розгин висевшего у него на правом плече Ивана. — Сейчас песок под ногами появится… Тут мелко-мелко, а потом — сразу Марианская впадина… — В горле пересохло, и каждое слово давалось ему с большим трудом. — Пьяные тонут запросто… Отпускай! Становись.

Он и в самом деле достиг, наконец, мелководья. Сбросил с плеча руку Кирсанова и поднялся на ноги. Вода доходила Федечке только до пояса. Однако он пошатнулся. Но сумел удержать равновесие. Ноги гудели, как трансформаторные провода. Такое же неприятное ощущение имелось и в руках юноши. Он оглянулся на младшего товарища. Иван еще барахтался в воде какое-то время, не в силах поверить в собственное благополучное спасение, но потом, заметив, что Федя стоит на своих двоих, тоже нащупал подошвами песочную опору и поднялся. Тело Кирсанова сотрясала мелкая нервная дрожь. Розгин заставил себя открыто улыбнуться, будто и не было в случившемся никакой реальной опасности.

— Что? Небольшой мандраж?.. — лукаво прищурился он. — Ничего. Зато грехи смыты. Кошмаров по ночам не будет больше. Ты теперь сильный, новый. Ощущаешь?

Его бодрый голос и те слова, которые произнес Розгин, нашли отклик в душе двенадцатилетнего мальчика. Он гордо распрямил спину и постарался унять дрожь. Получилось не сразу, но озноб уже не был таким сильным. Кирсанов улыбнулся и, запрокинув голову, посмотрел на выкатившееся на небосклон солнце. Прищурился. Утренние лучики уже становились более жаркими, чем двадцать минут назад, когда ребята еще только пришли к реке. Тепло зачинавшегося дня прочно вступало в свои законные права. Кирсанов расслабился. Дрожь полностью прекратилась.

— Ага. — На губах заиграла озорная мальчишеская улыбка. — Ощущаю…

Ребята насухо обтерлись захваченными с собой полотенцами и, не надевая помимо уже имевшихся на них мокрых плавок ни шортов, ни футболок, заторопились в обратный путь. Ободряющие водные процедуры на рассвете способствовали пробуждению волчьего аппетита.

Выходные дни закончились не только для Лаврикова, но, соответственно, и для его водителя Николая. Началась бурная трудовая неделя, всегда дававшаяся ему нелегко. Учитывая то, что Федор Павлович, как правило, засиживался в здании Государственной думы допоздна, рабочий день растягивался и для его водителя, превращаясь в едва ли не бесконечный. Но Николай не роптал. Ни на судьбу, ни на своего босса. Работать на Лавра было значительно приятнее, нежели на кого-нибудь другого.

Подогнав «Волгу» к центральным воротам загородной дачи депутата, Николай выбрался из салона и приступил к мойке транспорта. Этим процессом начинался каждый рабочий день и им же заканчивался. В этом плане Лавр был особенно придирчив, да и самому водителю не нравилось, когда его автомобиль находился не в идеальном состоянии.

В очередной раз сполоснув тряпку в ведре и отжав ее, Николай, закончив с верхней частью машины, присел на корточки и сосредоточил все свое внимание на переднем левом крыле.

— Привет, Коля, — бодро окликнул кто-то водителя со стороны дороги.

Николай обернулся и заметил приближающихся к даче Федечку и Ивана Кирсанова. Расплылся в добродушной бесхитростной улыбке.

— Мое почтение, — ответил он на приветствие Розгина.

Отпрыск Лаврикова, не задерживаясь больше возле служебного автомобиля отца, прошел в раскрытые ворота и направился к крыльцу. Но Иван немного задержался, оценивая точные и уверенные движения руки шофера, натирающего тряпкой крыло.

— Здравствуйте… — подал голос и Кирсанов, обращаясь к подчиненному Лавра.

— Привет. — Николай снова повернул голову. — А ты кто?

Его прямой и в то же время такой простой вопрос заставил почему-то Ивана на мгновение задуматься. Он мысленно прикидывал, как лучше ответить.

— Кирсанов-младший, — выдал он, наконец, с гордостью. — Иван Владимирович.

— Ни фига себе! — Николай театрально прищелкнул языком, подыгрывая пареньку. — Не из Романовых, случайно? К престолу отношения не имеешь?

— Не… — Кирсанов обезоруживающе улыбнулся, оценив юмор собеседника, но на всякий пожарный случай счел необходимым добавить: — Но вообще-то мама иногда называла меня принцем.

— А кто у тебя мама?

Водитель бросил тряпку в ведро и облокотился на раскрытую переднюю дверцу автомобиля. Коротко бросил взгляд на наручные часы и, определив, что время, остающееся до отъезда Федора Павловича на место службы, позволяет устроить ему небольшой перекур, выудил из кармана пачку сигарет. Щелчком большого пальца выбил одну и вставил ее себе в зубы. Вспыхнул озорной огонек компактной зажигалки. Николай задымил.

— Мама у меня… мама. — Все люди, с которыми Ивану пришлось столкнуться после его возвращения в родные пенаты, вызывали симпатию. Даже этот не в меру высокий коротко стриженный блондин с раскосыми глазами. Он смотрел на Кирсанова по-доброму и располагал к общению. — Говорят, она спит сейчас все время. Значит, мама — спящая принцесса.

Николай отрицательно покачал головой, выражая крайнее несогласие с последними словами мальчика. Клубы густого дыма вырвались у него изо рта и растаяли в воздухе.

— Если ты — принц, мама не может быть принцессой, — со знанием дела проинформировал Кирсанова водитель Лавра. — Она же старше по званию, правильно?

Иван внимательно вгляделся в лицо мужчины, но никакой насмешки заметить ему не удалось. Николай говорил вполне серьезно, без тени иронии. Будто речь шла о чем-то важном для него лично. Да и для всего человечества в целом.

— Конечно старше, — охотно согласился Кирсанов, признавая всю правоту приведенного довода. — Правильно… Тогда она — спящая королева, — резюмировал он.

— Это лучше, — кивнул Николай. — Все сходится.

— Да… Спящая королева — гораздо лучше…

Удовлетворенный состоявшейся беседой со своим новым знакомым, и в частности тем, что удалось выяснить в итоге касаемо его мамы, Иван бодро зашагал в сторону дачи, где уже сравнительно давно скрылся Федечка. Пулей взлетев на крыльцо и распахнув дверь, мальчик зашел внутрь.

Закипев и после этого отключившись, электрический чайник, водруженный на правый угол стола, громко щелкнул, нарушая установившуюся в кухне тишину. Клавдия неторопливо бросила в чашки чайные пакетики и залила их кипятком. Ароматный дым поднялся к потолку. Исполнив одну из своих обязанностей по дому, Розгина вновь переместилась к плите, продолжая над чем-то колдовать там. Поверх ситцевого халата она нацепила кухонный красный фартук с крупными ярко-желтыми подсолнухами. Волосы забраны назад в конский хвост.

Здесь же за столом расположились Лавр и Санчо. Федор Павлович уже облачился в выходной костюм стального оттенка, приготовившись сразу же после завтрака отправиться на работу. Однако он не мог отбыть с дачи без своего помощника. А Мошкин, как свидетельствовало из его одеяния, явно не торопился с выполнением своих обязанностей сопровождать босса повсюду. Избавившись от своей жеваной майки с вызывающей надписью, он до сих пор пребывал в нижнем белье, которым были семейные трусы. Торс Александра, если, конечно, так можно было охарактеризовать это огромное тело с вместительным пивным брюшком, ничем прикрыт не был. Проще говоря, он был голым.

Водрузив на огромный ломоть хлеба такой же внушающий уважение кусок бекона, Мошкин плотоядно облизнулся и распахнул рот. Зрелище было почище, чем на цирковой арене в момент выступления зубастых хищников. Половина приготовленного бутерброда мигом скрылась в недрах этого котлована, и Александр щелкнул зубами. Начался длительный и вдумчивый процесс пережевывания пищи.

Что касается господина Лаврикова, то его никак нельзя было назвать грешником в плане чревоугодия. Во всяком случае, он ел более культурно, не набрасываясь на пищу, как одичавший вождь племени тумба-юмба. Да и сами яства, потребляемые Федором Павловичем, не содержали большого количества калорий. Сегодня у депутата на завтрак была рисовая каша. Но не быстрого приготовления, аналогичная той, какой он питался в административной столовой, а производства Розгиной. Вид самозабвенно жующего Мошкина и оставшаяся половина бутерброда в его широкой руке заставили Лаврикова поморщиться и с отвращением отвернуться в другую сторону.

— Смотреть страшно, — сказал он, отправляя в рот очередную ложку каши. — Кусок холестерина.

Но смутить такой мелочью непробиваемого в вопросах питания Санчо оказалось не так-то просто. Он лишь на секунду прервал движения челюстями, сглотнул и пробубнил с набитым ртом:

— Отвернись. Я специальной добавкой его нейтрализую, сумасшедших денег стоит.

— Дешевле сало не жрать, — разумно заметил Лавриков.

Мошкин ничего не ответил. К первой половине бутерброда присоединилась и вторая, и места, для того чтобы двигать языком, во рту просто не осталось. А тем временем руки Александра уже проворно сооружали второй точно такой же бутерброд. Но вместо него на последнее изречение Федора Павловича откликнулась Клавдия. Прервав процесс приготовления завтрака для младшей части семьи, она обернулась лицом к депутату.

— Пусть кушает то, что организм требует, — оправдала она чрезмерное обжорство бойфренда.

— Да пусть… — примирительно согласился Лавр и, покончив с рисовой кашей, взял в руки чашку чая. Слегка отодвинулся от стола. — Ладно. Смех смехом, а как нам с делом Хомута быть? — переключился он на насущные проблемы. — За ним ведь крови — цистерны. Состав целый. И из-за такого на карачки становиться?

Лавриков лукавил даже перед самим собой. Дело было не в самом Хомуте, а в том, что ему, Лавру, придется на поклон к Кекшиеву идти. Хоть и были они сейчас с последним, можно сказать, на равных, но, как ни крути, в прошлом один из них был вором в законе, а другой горбатился в прокуратуре. То есть люди не просто из двух разных миров, а, можно сказать, враждующих кланов. Почище, чем Монтекки с Капулетти. Вот это и угнетало Федора Павловича больше всего.

— Общество поручило. — Санчо успешно прожевал-таки первый бутерброд и на второй уже набросился не столь стремительно. Откусывал меньшими порциями и запивал при этом чаем. — Тут уж…

— С какой стати? — прервал его словоизлияния Лавр. — Противно! Я перед обществом долгов не имею. Хоть бы его, Хомута, действительно пришибли в предвариловке. А то — становись на карачки!.. Перед кем? Ради кого?!

Лавриков так разволновался, что не заметил, как из растревоженной его нервными движениями чашки несколько капель чая упали на пол. К счастью, не обратила на это внимания и Клавдия. Федор Павлович искренне негодовал.

— Давай я попробую, — неожиданно предложил Александр. — Я — помощник, мне не западло. Завалюсь к прокурорскому, смету попрошу составить, ты утвердишь, оплатишь, я бабки отдам. — Он на время отложил бутерброд в сторону и шумно отхлебнул из чашки. — Ну и всех дел…

— Хорошо, если бы так… — выказал сомнения Лавр, не удовлетворившись столь простым и гениальным планом Мошкина.

— А чего тут хоровод разводить? — не унимался тот. — Так или иначе — все в определенную сумму упрется. Так было, есть и будет. С нее и начнем. Без парламентских зигзагов ваших и ля-ля…

Тема их разговора, связанного с личностью какого-то там Хомута и взятками бывшим сотрудникам прокуратуры, мало беспокоила Клавдию. У нее имелись более важные проблемы, решить которые следовало сию секунду. Подсев к столу, за которым завтракали мужчины, она бесцеремонно вырвала чашку из рук Александра и сделала приличный глоток.

— Мальчонку в больницу кому везти? — спросила она при этом, переводя взгляд с Санчо на Лаврикова и обратно. — Мне?

— У тебя ж магазин, Клава, — ответил Санчо.

— Потому и спрашиваю. У меня магазин, у вас — Дума. Что тут важней?

— Конечно магазин, — без тени сомнения заявил Мошкин.

Попробуй ей скажи, что торговля менее ценна, нежели политика. Огреет тряпкой по спине, и никакая депутатская неприкосновенность не поможет. Осознал это и Лавриков, а потому даже язвить на эту тему не стал.

— Мы сами отвезем этого юного джентльмена, — согласился он. — По пути. Заодно въеду, что там за ситуация…

— Тебе сто раз объясняли…

Ну что за женщина! Не к одному, так к другому придерется. Федор Павлович мысленно посочувствовал своему соратнику, но вслух по этому поводу ничего не сказал.

— Не надо мне объяснений, — терпеливо произнес он. — Я щупать привык. Кончики пальцев еще чуткие, все улавливают. — Он сделал еще несколько торопливых глотков чая и посмотрел на свои наручные часы. — Машина пришла?

Клавдия вновь покинула их общество, выяснив все интересующие ее аспекты дела, и возвратилась к плите. По ходу движения она выглянула в раскрытое окно и мазнула взглядом по подъездной дорожке.

— За воротами Коля, — сказала она, отвечая на последний повисший на некоторое время в воздухе вопрос Лаврикова. — Моет.

— Почему к столу не зовете?

Федор Павлович уже поднялся из-за стола и направился к выходу, но слова Розгиной заставили его задержаться. Он остановился по центру комнаты, замерев, как статуя командора.

— А то ты его не знаешь… — живо откликнулась женщина. — Свой термос, свой бутербродик в коробочке. Щепетильный сверх всякой меры.

Лавр воспринял ее слова с явной иронией.

— А прибавки вчера попросил твой щепетильный, — поддел он Розгину.

— Ну и прибавь парню, — подключился к диалогу Санчо. — У него зубы все неправильно растут. — Для убедительности он даже попытался продемонстрировать на своих собственных зубах, что такое неправильный рост, раздвигая их пальцами, но те не поддались на провокацию. — А починку зубов никакие прибавки не перекроют.

— Не учи. — Федор Павлович сменил изначальный курс следования и подошел к окну. Самолично удостоверился в присутствии на территории водителя и служебного автомобиля. — Сам знаю. Мальчишки где?

— Переодевают трусы мокрые после речки. — Розгина шагнула к лестнице, ведущей на второй этаж, и громко прокричала: — Ванечка, Федечка! Завтракать, быстро! Опаздывают все!..

Лавр задумчиво взирал на «Волгу», которую Николай уже протирал сухой тряпкой во избежание подтеков, но мысли его двигались совсем в ином направлении.

— Вот ведь… — сказал он себе под нос. — Как быстро они забывают свое горе. Уже на речке полощутся.

Розгина раскладывала приготовленную еду на тарелки. Санчо наблюдал за этим процессом, и у него неожиданно потекли слюнки. И это несмотря на то, что он минуту назад закончил трапезничать. Устыдившись собственной реакции, Александр со скрипом отодвинул стул, поднялся на ноги и тоже подошел к кухонному окну.

— Федь! — опять крикнула Клавдия, добавив в голос побольше строгости. — Скорей переодевайся, со мной поедешь, бухгалтерию доделывать! — Она вернула на плиту сковороду, вытерла руки тряпкой и после этого избавилась, наконец, от фартука с большими подсолнухами. — Ничего они не забывают, — ответила она Лавру, который и сам успел забыть, о чем только что сокрушался. — Это называется защитной реакцией. Ребенок как бы отгораживается от плохого.

— Почему тогда у меня мозги ни от чего не отгораживаются? — ворчливо произнес депутат, разминая пальцами выуженную из нагрудного кармана рубашки сигарету. — Все время думают, думают, и ни о чем хорошем, замечу. — Он заложил руки в карманы брюк и болезненно поморщился. — Закипят скоро.

Розгина сразу нашлась что ответить на эти жизненные сетования.

— Потому что ты старый. — Использованную уже посуду она сложила в раковину, но мыть пока не стала. Протерла стол тряпкой.

— Я старый? — Федор Павлович подскочил, как от звонкой пощечины.

Выходит, не только женщинам неприятны напоминания о возрасте. Никому не хочется чувствовать себя не в форме, особенно если этот факт соответствует действительности. Как говорится, правда глаза режет.

— Ну не я же, — решила окончательно добить депутата Розгина.

— Не ты, Клавонька… — тут же подхватил Мошкин.

Польстить любимой даме никогда не бывает лишним. Настанет момент, и эта, казалось бы, ничего не значащая фраза обязательно зачтется. С лучшей стороны, естественно.

Лавриков горько усмехнулся в усы. Сигарета, зажатая у него в зубах, до сих пор оставалась неприкуренной.

— Значит, прав Господь, говоривший: «Будьте как дети…» — философски заключил он этот бессмысленный спор с Розгиной.

Санчо и Клавдия удивленно уставились на него, но произнести что-либо в ответ так и не успели. Переодетые и аккуратно причесанные Федечка и Иван спустились с деревянной лестницы и перешагнули порог кухни.

— Я готов к поглощению пищи, — весело провозгласил Розгин и мигом оказался за столом перед дымящимся на тарелке блюдом.

— Доброе утро, господа… — Кирсанов на секунду замешкался на пороге.

Его слова вызвали легкое смятение в душах собравшихся. И в то же время каждый из взрослых людей подсознательно почувствовал, что этот милый и обходительный паренек стал неотъемлемой частью их жизни. Он теперь такой же полноправный член семьи, как и остальные. Во всяком случае — до тех пор, пока врачам не удастся вернуть к жизни его маму. Если удастся, конечно.

Утро сегодняшнего дня уже само по себе оказалось знаменательным для Андрея Семирядина. Он был трезв. То есть абсолютно. Наручные часы Андрея показывали половину девятого утра, а во рту еще не побывало ни грамма спиртного. Более того, он даже практически не был с похмелья, ибо накануне закончил поглощать алкоголь в районе обеда. Вот такая вот неприятная штука с ним приключилась. Но от осознания собственной трезвости Семирядин был мрачнее обычного.

С нахмуренными густыми бровями и поджатыми губами он пересек порог головного офиса «Империи» и неспешно прикрыл за собой дверь. Прошествовав вперед, Андрей небрежно бросил на ближайший край стола свой объемистый портфель, забитый рабочими документами.

Сидящую в кресле, которое при жизни всегда занимал Владимир Кирсанов, Ангелину он заметил не сразу. Госпожа Виннер вытянула ноги вперед, отчего большая часть ее тела, покоившаяся на «императорском троне», скрылась под столом. Определив присутствие женщины сначала по ее дыханию, Семирядин вздрогнул от неожиданности. В последнее время нервы и так у него были расшатаны до предела. А Ангелина обладала уникальной способностью во многом походить на бестелесное привидение.

— О… — Андрей судорожно сглотнул и постарался как можно быстрее взять себя в руки. — Примеряете креслице? Как оно вам?

Она не оценила его иронию. Состоявшийся накануне разговор с Хартманом настроил госпожу Виннер на совсем иной лад. Требовалось переходить к самым решительным и кардинальным действиям. Сегодня или никогда. Так уже решила сама Ангелина и с раннего утра успела связаться с Юрием Мякинцем, договорившись о совместных действиях. Но в их тесной компании имелся еще и этот тип с отечным лицом, но сегодня на удивление трезвый. Что ж, это, может, и к лучшему. Верная своему правилу, что дураки опасны и их не стоит злить сверх меры, Виннер собиралась предоставить Семирядину шанс проявить себя в действии. С этой целью она и прибыла в головной офис.

— Не подходит. — Ангелина пружинисто поднялась на ноги и уперлась кулаками в столешницу, склонившись вперед.

— И на том спасибо.

Семирядин остановился в двух шагах от Виннер и выудил сигареты. Неспешно прикурил, выпуская к потолку густые клубы дыма. Может, стоит нарушить данное самому себе слово и приложиться к заветной фляжке? Семирядин тут же отогнал эту навязчивую мысль.

— В конструкции не заложена компенсация нагрузок на позвоночник. — Ангелина обошла «командирское» кресло по периметру и слегка покачала невысокую спинку.

Андрей криво ухмыльнулся. Придвинул к себе пепельницу и, игнорируя какие-либо иные сидячие места, взгромоздился прямо на стол.

— Ну, наш брат и на табуреточке может… — отреагировал он на последнее высказывание сообщницы и тут же без паузы переключился на иные вопросы: — Вы здесь ночевали, что ли? — В голосе все тот же сарказм.

— Для ночевок есть более удобные места, — фыркнула Виннер и, следуя примеру собеседника, тоже прикурила сигарету. Отошла на свою излюбленную позицию возле окна, избрав в качестве пепельницы горшок с цветком. — Хотя я в принципе не люблю спать.

— А я, признаться, грешен. — Андрей сладко потянулся, забросив руки за голову, а фильтр тлеющей сигареты прикусив зубами. На лице его отразилась неподдельная мечтательность.

— Проснитесь, Андрей Матвеевич, — весьма грубо одернула его Ангелина.

— Так ведь уже…

— Незаметно… — Женщина энергично щелкнула ногтем указательного пальца, и столбик скопившегося пепла упал в цветочный горшок. — Кто там рядом с Кирсановыми? Нянька, домработница?

Пора было переходить к цели своего визита. Но не сразу, а постепенно. Такого, как Семирядин, и спугнуть недолго, а это в данный момент совершенно нежелательно. Со страху нагородит огород, потом разгребайся с новыми проблемами.

— Есть заноза одна. — Андрей Матвеевич болезненно поморщился. — И была давно. Елизавета Михайловна Голощапова, бывшая учительница-словесница, ныне — в прислугах.

Ангелина немного помолчала, как бы размышляя о чем-то, затем бодро встряхнула головой.

— Сегодня же найдите способ эту занозу извлечь, — сухо распорядилась она. — Посторонние люди рядом с мальчиком мешают. Потом — нотариус. — Вот теперь госпожа Виннер играла ва-банк. — Не знаю, сколько это будет стоить… Да и не важно… Оригинального завещания быть не должно. Вообще никакого завещания.

Семирядин спрыгнул со стола, бросил окурок в пепельницу и, вытянувшись в струнку настолько, насколько позволяла его тучная комплекция, шутливо отдал честь даме.

— Не должно, мой генералиссимус!

— Давайте без дешевой иронии, — пренебрежительно оборвала его Ангелина. Волокита с «Империей» уже настолько затягивалась, что с каждым потерянным днем все больше и больше грозила обернуться неминуемым крахом. В этом женщина полностью была согласна с господином Хартманом. — Время идет. Счетчик тикает. Мальчик должен ночевать дома. Тоже ваша забота. Как только он вернется — сразу позвоните мне на мобильный, — продолжала она инструктаж подельника. — Потом… Посмотрите в окно. Там стоит машина. Если она повиснет на хвосте — не пугайтесь. Это ваша охрана, помощь. Профессиональные исполнители. Вы понимаете?

Нехорошие предчувствия овладели Андреем. Неприятный холодок пробежал по спине. К нему приставили соглядатаев. Не охрану, как выразилась госпожа Виннер. Хомут для самого Семирядина. Он не стал подходить к окну и смотреть на машину сопровождения. Опасался, что эмоции выдадут его и Ангелина это заметит. Подобное уж совсем ни к чему. Если даже ты и испытываешь страх, постарайся хотя бы не показать его потенциальному неприятелю — слишком большое преимущество получит он в ином случае.

— Догадываюсь. — Андрей уронил голову на грудь.

— В случае чего — обращайтесь, требуйте, приказывайте, — решила подбодрить его Виннер, хотя сама прекрасно осознавала, что Юрием и его бригадой шибко не покомандуешь. В лучшем случае Мякинец пошлет куда подальше, в худшем — оторвет башку.

Однако Семирядин заметно приободрился. Нельзя сказать, что он поверил этой женщине, но в нем появилась надежда, что, может быть, не все еще так плохо и рано бить в набат.

— Такое мне великое доверие? — осклабился он.

— Почему нет?.. Тем более если приказ последует не ахти, они согласуют его… по инстанциям, — на всякий случай добавила она.

— Это все?

— Пока все. Можете идти.

Последние слова покоробили Андрея. Он уже давно не чувствовал себя, как рассчитывал поначалу, хозяином положения, но и совсем уже переходить в разряд подчиненных казалось крайне унизительным. Запинаясь, он невнятно пробормотал:

— Я бы хотел… Здесь…

Но госпожа Виннер жестко осадила его, пресекая попытку неповиновения на корню:

— Здесь вам делать нечего. Совсем нечего. Шевелите извилинами, Андрей. И шевелитесь сами. Я вам искренне советую. — Она уже пожалела, что была слишком ласковой сегодня с Семирядиным. Пора было в бочку меда добавить и ложку дегтя. — Кресло-то совсем ненадежное… — короткий кивок в нужном направлении.

Андрей конечно же прекрасно понял, на что она намекала. И подчинился. Забрав свой портфель, он молча двинулся к выходу.

— Стойте! — окликнула его Ангелина. — Вы забыли посмотреть на машину сопровождения, вам нужно знать, как она выглядит.

— Сядут на хвост — там и познакомимся… — буркнул Семирядин.

С этими словами он и вышел из головного офиса, в сердцах хлопнув дверью так, что косяк задрожал.