Глава 1

— Привет! — Кирсанов призывно взмахнул рукой, заметив появившегося на берегу Федечку.

Он уже доплыл до мелководья и сейчас уверенно стоял на ногах. Ранним утром Иван не стал никого будить. Проснувшись и почувствовав себя в высшей мере отвратительно, он бегом направился к речке, как и научил его новый приятель. Розгин проснулся лишь несколькими минутами позже. Будто почувствовал отсутствие подопечного.

— Здорово. — Федечка остановился возле воды и недовольно покачал головой — Ты напрасно один сюда…

Волнение, охватившее его в первые минуты, когда он заметил, что Ивана нет в комнате, отступило. Но тем не менее Федечка считал, что ему необходимо растолковать приятелю ситуацию во всей красе. Мальчику теперь вообще не стоило оставаться без присмотра. Уж больно нехорошая возня началась вокруг его персоны. Пауки, как охарактеризовал недоброжелателей Лавр, наступали.

— Было много кошмаров, — оправдался Кирсанов.

— Во сне?

— Нет. Наяву. Вчера.

Розгин присел на корточки, внимательным взглядом ощупывая сконфуженное лицо Ивана. Мальчик по-прежнему находился по горло в прохладной воде и не спешил выбираться на берег. Теплые солнечные лучи игриво ласкали его пепельно-русые волосы.

— И какие легче река смывает? — на полном серьезе поинтересовался Федечка. — Те, что снятся, или те, что реальные?

— Конечно реальные… — Иван открыто улыбнулся. По его внешнему виду никто бы и не заподозрил, чего пришлось натерпеться пареньку вчера вечером. Не знай Розгин этого наверняка, и сам бы не поверил. Кирсанов разительно переменился. — Нырнул — как в прорубь. И кошмары уже там… — он взмахнул рукой, указывая куда-то вниз по течению, — внизу…

Федечка поднялся на ноги. За эмоциональный вопрос по отношению к Ивану можно было не беспокоиться. Мальчик действительно вел себя вполне естественно. А ведь вчера этот вопрос немало волновал Розгина. Полночи он проворочался в постели, прикидывая, какова будет реакция Кирсанова при пробуждении.

— Тогда давай-ка назад, — решительно, но по-дружески скомандовал Розгин. — Сегодня объявлена ранняя побудка.

— Чего вдруг?

Иван не стал с ним спорить. Он резво выбрался на берег и вытерся захваченным полотенцем. Тело его слегка подрагивало от холода, но это быстро прошло. Он счастливо улыбался, слушая объяснения Федечки.

— Военное положение, — вещал тот. — Могут без завтрака оставить.

— А я ужасно хочу чего-нибудь съесть, — признался Кирсанов, натягивая шорты и майку. — У меня желудок слипся.

— Ничего удивительного, — хмыкнул Федечка. — Его мыли из брандспойта…

Он посчитал, что не стоит скрывать истину от Ивана. Парень достаточно взрослый, чтобы иметь представление об истинном положении вещей. Правда, не очень приятном для него. Ребята уже устремились в обратном направлении и, помогая друг другу, карабкались на высокий откос.

— Зачем?

— Из-за отравления.

Кирсанов мучительно поморщился, припоминая события вчерашнего вечера. Память высвечивала далеко не все, но некоторые отрывки Иван хорошо помнил.

— Водитель случайной машины дал мне таблетку, — сообщил он Федечке.

Тот отрицательно помотал головой:

— Машина не была случайной. И водитель с таблетками, скорее всего, не случайный.

Иван остановился, оказавшись на вершине откоса, и перевел дыхание. Лицо его уже не было таким светлым и улыбчивым, как после бодрящих водных процедур. Уголки мальчишеских губ грустно опустились к подбородку, а в глазах отразилась неподдельная печаль.

— Все-все подстроили? — уточнил он, глядя на Федечку. — И все — не случайно?

— Ага.

Кирсанов не спешил продолжать путь, даже после того, как Розгин двинулся дальше. Он запрокинул голову вверх и окинул взглядом чистый небесный купол без единого мрачного облачка.

— Это очень жестоко, — вынес он свое собственное резюме.

Федечка тоже был вынужден остановиться и вернуться к разочарованному в жизни и в людях мальчику. Он слегка пихнул его кулаком в плечо, желая приободрить.

— Пойдем. Не расстраивайся. Такой уж нам мир достался…

— Неправда. — Кирсанов покачал головой. — Мир не может быть таким.

— Очень даже может.

— Нет. — Иван не столько спорил со своим оппонентом, сколько с самим с собой. Он продолжал таращиться в небо. — Жестокость разрушает. А мир — он целый. Ну, ты оглянись, Федечка. Целый же мир!

Федечка невольно оглянулся под действием такого убедительного словесного напора. По большому счету, в словах Кирсанова была истина. С точки зрения логики. Но как же порой в мире много алогичного. С этим тоже приходилось считаться. Однако Федечка еще не был таким уж крупным знатоком в жизненных вопросах. То же самое относилось и к Ивану.

— Пока — да, — неуверенно буркнул Розгин.

— Всегда — да, — пришел к решению Кирсанов и энергично встряхнул головой. Теперь он уже не искал ответа на свои вопросы под облаками. — Пойдем! Кушать хочется…

— Уже иду…

Иван первым зашагал в направлении дачи, но, заметив, что за ним никто не следует, немного растерянно оглянулся. Его недавний душевный настрой, как по цепочке, передался Федечке. Теперь уже тот в задумчивости изучал небосклон, стоя на месте и задрав подбородок кверху.

Окатив из шланга служебную «Волгу», Николай перевел мощную струю на стоящий по соседству пыльный «фольксваген». Парень просто не мог допустить такого непрезентабельного вида авто. Машина всегда должна находиться в идеальном состоянии, чтобы глаз радовала. Так, во всяком случае, думал водитель Лаврикова.

Голощапова с каким-то умилением наблюдала за этой сценой, расположившись у окна столовой и чуть отодвинув занавеску. Женщина давно уже проснулась и успела привести себя в порядок. Сейчас она покорно ждала, когда наконец раскачаются коренные обитатели дачи.

— Елизавета Михайловна, — окликнул кто-то Голощапову, остановившись за ее спиной. — Санчо что-то о пакете говорил?

Старая экономка обернулась. Она не слышала шагов. Лавриков передвигался настолько бесшумно, что обнаружить его присутствие позади себя можно было только вот так, как сейчас, когда он заговорит. Федор Павлович был идеально, до синевы, выбрит и выглядел свежим, бодрым и подтянутым. На депутате красовался белоснежный костюм, из-под которого выглядывала фиолетовая рубашка.

— Был пакет, — честно ответила Елизавета Михайловна. Скрывать что-то от Лаврикова, на ее взгляд, не имело никакого смысла. — Большой такой. С документами, наверно. Я не заглядывала, не мне адресован. Ну, я его от греха подальше еще раз упаковала и по почте отправила на свое имя.

— По адресу?

— Туда, где прописана постоянно, где пенсию получаю, где квартира, — пояснила Голощапова. — Девочки на почте меня знают. Тридцать лет уж, наверно.

— А квартиру сдаете? — продолжал допытываться Лавр.

— Нет. — Лиза отлепилась от окна, прошла вперед и села за пустующий стол. — Пустует. Чего там сдавать? Однокомнатная в хрущевке. Убирать, ремонтировать после квартирантов дороже будет.

— Понял. — Федор Павлович по давней привычке заложил руки в карманы брюк и качнулся на носках. — О квартире в хрущевке мы потом поговорим. А пока… — Он оглянулся на закрытую комнату, совмещенную со столовой, и громко крикнул: — Санчо!

Мошкин, еще не успевший облачиться в штаны, но уже в свежей сорочке, которую он энергично застегивал в области необъятного пуза, живо выглянул из своих апартаментов.

— А?

— Я сейчас в больницу заеду, — проинформировал соратника Лавриков. — Поколение next-два — Ваня — со мной. А next-первый с Лизаветой Михайловной — на почту, будьте любезны. Если бандероль поступила — бережете ее пуще глаз. Федечка смотрит, что там за бумажки. — Он еще больше повысил голос. — Федя!..

— Здесь я, не вопи. — Сын действительно спускался по лестнице.

Федор Павлович обогнул стол, поравнялся с Санчо, все еще старательно копошащимся с непослушными пуговицами, и продолжил детальный инструктаж своей команды, вводя в курс дальнейших действий Федечку.

— Часов в одиннадцать подгребай во вчерашний магазинчик. Мы созвонимся, уточним… Леди двигается мне на смену в больничную палату, — последовало обращение к Голощаповой. — Ты, Санчо, — он водрузил ладонь на плечо Александра, — занимаешься кадровым вопросом. И дальше — сам знаешь куда.

— Куда? — Мошкин, видимо, еще не до конца отошел ото сна и соображал в высшей степени туго.

Лавр недовольно покосился в его сторону. Он считал, что всем, как и ему, уже давно пора собраться с мыслями. Иначе никакой слаженной работы не получится.

— Куда в десять надо.

— А-а. — Санчо кивнул.

— Улегся маршрут?

Рубашка наконец сошлась на животе, и все пуговицы благополучно застегнулись. Александр радостно осклабился, воодушевленный одержанной победой, но тут же наткнулся на серьезный пристальный взгляд Федора Павловича. Улыбка стерлась с его губ, уступив место сосредоточенной вдумчивости.

— Улегся, — ответил Мошкин. — Не без труда… Только зачем Феде одному в магазин, не пойму.

Лавриков уже пристроил во рту вожделенную сигарету, но прикуривать ее не торопился. Сначала хотел выйти на свежий воздух.

— Не один он будет. Мы после десятичасовой встречи всей бригадой сунемся в пасть к дракону. — Федор Павлович выдержал многозначительную паузу. — Желание большое возникло на «Империю» глянуть с близкого расстояния. Иван — представитель заинтересованной стороны, Федечка — консультант по финансово-экономическим вопросам, ты — для нагнетания ужаса. Сможешь ужаса немножко нагнести?

— Спрашиваешь… — Александр раздулся от гордости, отчего его рубашка явственно затрещала по швам. — А у тебя какая роль?

— У меня? — усмехнулся народный избранник. — У меня роль божества из машины.

— Первый раз о таком слышу. — Санчо сделал вид, что припоминает то, что ему известно о религии.

— Трагедии надо читать, древнегреческие, — пресек его попытки иронизировать Лавриков. — Тем более — на даче. Как только в трагедии у древних греков возникал ну абсолютно безвыходный тупик — на машине спускалось привязанное за веревочку божество и всем давало прикурить. Классика.

Елизавета Михайловна и Федечка молча наблюдали за этой сценой обмена мнениями.

— Классика, — завистливо повторил Мошкин. — Хорошую роль ты себе отхватил.

— На то и главный режиссер.

На пороге комнаты, из которой несколько минут назад выплыл полуобнаженный Санчо, появилась Клавдия. Она, в отличие от своего бойфренда, уже была прилично одета и готова на выход. Правда, женщине еще предстояло накормить всех домочадцев незамысловатым завтраком на скорую руку, но для этого достаточно было только накинуть передник. Розгина всегда так поступала. А сегодня, судя по настрою Федора Павловича, завтрак и подавно обещал занять собой предельно минимальное время. Отстранив Александра в сторону, Клава вышла вперед и оказалась лицом к лицу с «полководцем». Открыто заглянула ему в глаза.

— А мне что, Лавр? — решительно спросила она, сгорая от жажды деятельности.

Лавриков был вынужден разочаровать боевую женщину.

— Клав, ты знаешь, малый бизнес дает стране ощутимый процент национального дохода, — совсем уж как поднаторевший в таких делах политик сказал он.

— Догадываюсь, что дает, — погрустнела Розгина. Уже по началу беседы становилось ясным, к чему клонит мужчина.

— Вот ты и давай стране на своем рабочем месте. — Федор Павлович обезоруживающе улыбнулся.

Такое радушие не сильно сгладило ситуацию. Оскорбленная в своих самых лучших чувствах, Клавдия набычилась и попыталась отыскать моральную поддержку в лице своей старинной подруги Елизаветы Голощаповой.

— Лиз, нет, ты видишь, с кем мне приходится существовать под одной крышей?.. — посетовала она на судьбу, но экономка Кирсановых только улыбнулась в ответ. Она уже успела более или менее разобраться во взаимоотношениях своих новых знакомых. — И сейчас еще кофий потребуют, спасибо, что не в кровать.

— А что? — Федор Павлович заговорщически подмигнул Голощаповой. — Чашечка кофе была бы очень кстати…

Розгина посмотрела на него испепеляющим взглядом и направилась за своим фартуком. Федечка, внимательно следивший за этой перепалкой, громко рассмеялся. На лестнице появился Иван Кирсанов.

Внутренняя решимость оставила Лавра, едва он оказался в салоне служебного автомобиля наедине с Иваном. Сидящий за рулем Николай не спешил вступать в разговоры. Занятый какими-то собственными мыслями и следящий за интенсивным движением на дорогах, Федор Павлович прекрасно понимал, куда они с мальчиком сейчас направляются. Это послужило проявлению двойственного чувства. С одной стороны, Лавриков твердо решил для себя, что зайдет в палату Ольги и снова будет любоваться ее неподвижным лицом. Но в то же время он и боялся этого. Опасался выдать свои чувства перед Кирсановым и, возможно, тем самым отпугнуть его. Заставить относиться к себе настороженно. Душевные переживания наполнили сердце бывшего криминального авторитета. Но и молчать, предаваясь самоедству, он тоже не мог. Хотелось поговорить с мальчиком о том, что больше всего занимало сейчас его мысли. И Федор Павлович решился, переступив через себя.

— Слышь, Вань… — Лавр повернул голову.

— А?

Кирсанов живо отреагировал на предлагаемое общение. Он тоже чувствовал себя отнюдь не на высоте. Молчание угнетало мальчика. Ему продолжали рисоваться мрачные перспективы, связанные с болезнью матери и с тем, что она, возможно, никогда не откроет глаз. Такое не просто пугало Ивана, а повергало его в граничащий с паникой ужас.

— Твои отец и мама… — Лавриков невольно запнулся, но тут же поспешил взять себя в руки, не отводя взгляда от голубых глаз мальчугана. — Они сильно любили друг друга?

— Ага, — охотно ответил Кирсанов. — Сильно.

Эти слова немного покоробили Лавра. А что он, собственно говоря, рассчитывал услышать? Что Иван скажет о взаимной ненависти между родителями? Глупо.

— И не ссорились никогда? — не отступал Федор Павлович.

— Еще как ссорились. — Припомнив что-то, Кирсанов прикрыл глаза и с улыбкой покачал головой из стороны в сторону.

— Но — любили?

— Очень.

Лавриков изумленно распахнул глаза. Рассуждения мальчика были одновременно по-детски наивны и в то же время пропитаны уверенностью человека, знающего, о чем он ведет речь. Кирсанов в этот момент невольно ассоциировался у Лавра с психологом по семейным отношениям. Те тоже состоят из сплошных противоречий, но безапелляционно высказывают профессиональную точку зрения.

— Ты как это определял? — полюбопытствовал Федор Павлович.

— Не знаю. — Иван пожал плечами. Чувства сложно объяснить словами. Особенно двенадцатилетнему мальчику. — В дом приходишь и… чувствуешь как-то. Вот и все. — Он простодушно улыбнулся в надежде, что его объяснение будет принято.

Лавриков был в смятении. Он понял, что хотел донести до него Иван, и от этого на душе стало еще более муторно. Нельзя сказать, что смелые мечты депутата растаяли как дым, но они уже рисовались ему не в столь радужном свете.

— И все… — машинально повторил он вслед за Кирсановым и погрузился в свои мысли, постичь которые Ивану было не по силам.

Оба пассажира «Волги» на несколько минут замолчали. Тишину салона нарушало лишь мерное шуршание шин по асфальту. Первым прервал паузу Кирсанов. Теперь и он набрался смелости, дабы обратиться к Лаврикову с интересующим его лично вопросом.

— Федечка мне про вас рассказывал, — осторожно произнес он. — А про свою маму — нет. Неудобно было спрашивать… Вы к ней как относились?

— К кому? — Лавр не сразу понял, о ком идет речь.

— К Фединой маме.

Новый удар ниже пояса. В сознании Лаврикова сразу же всплыли воспоминания почти двадцатилетней давности. Сочи, золотистый песок, брызг волн. И Катя… Смеющаяся, жизнерадостная, полная оптимистических взглядов на будущее. А потом… Федор Павлович невольно зажмурился. Тогда он тоже смотрел на жизнь немного под иным ракурсом. Более юношеским и романтическим. И все могло бы сложиться иначе, если бы не роковое стечение обстоятельств. Лавриков даже наедине с самим собой редко вспоминал ту давнюю историю. И уж тем более не старался ее проанализировать детально.

— Видишь ли… — Лавриков нервно сглотнул. Слова давались ему с трудом. Он не мог открыть этому пареньку всей правды, но и открыто пуститься в лживые объяснения не мог тоже. Кирсанов этого не заслуживал. — Я… Я ее не знал совсем, чтоб относиться.

Теперь пришла очередь Ивана удивляться.

— Разве так можно? — спросил он.

— Нельзя, — совершенно серьезно ответил Федор Павлович, хмуря брови. — Но получилось так. Небрежно… А за любую небрежность рано или поздно приходится расплачиваться. — Он лихорадочно искал, как соскользнуть с этой неприятной для него темы разговора, не ущемляя самолюбия любопытного мальчугана, и в итоге не придумал ничего лучше, как обратиться с ироничной интонацией к водителю «Волги»: — Правда, Коль? Где-то всегда стоит неподкупный инспектор с чутким радаром и фиксирует любые нарушения. А потом — извольте заплатить штраф. Так?

Николай моментально просек ситуацию и охотно подыграл шефу. Посмотрев в лицо Кирсанову при помощи зеркальца заднего обзора, он улыбнулся и подмигнул пареньку левым глазом.

— Ну, лично я в неподкупных с радаром не верю, — бодро произнес он.

— А я вот верю, — вздохнул Лавриков и, не в силах бороться с самим собой, отвернулся к боковому окну. — Или начинаю верить…

Больше никто ничего не сказал. Оставшуюся часть пути до стоянки перед больницей пассажиры «Волги» проделали в полном молчании. Никто ни к кому не лез с новыми расспросами, и, наверное, благодаря этому удалось сохранить хорошее дружеское отношение друг к другу.

Николай припарковал автомобиль в положенном месте и повернул ключ в замке зажигания. Двигатель затих. Лавриков потянулся, затем расправил свой пиджак, галстук и бросил подбадривающий взгляд на Кирсанова.

— Двинули, Иван Владимирович? — лукаво прищурился он.

— Двинули, Федор Павлович, — в унисон ему откликнулся мальчик.

— Коля, мы ненадолго… — проинформировал Лавр водителя, решительно распахивая дверцу.

Кирсанов выбрался из автомобиля с противоположной стороны. Некоторое время они без движения постояли на тротуаре, что позволило Лаврикову прикурить сигарету и сделать несколько глубоких затяжек. Докуривать ее до конца он не стал и небрежно бросил себе под ноги. Только после этого они с Иваном направились к дверям клиники.

На этот раз их пропустили в отделение реанимации беспрепятственно, благодаря имеющемуся у Ивана пропуску и благодаря удостоверению Федора Павловича. Ольга лежала все в той же палате, без каких-либо видимых изменений. Положение коматозной больной оставалось стабильным. Седовласый мужчина в очках и двенадцатилетний мальчик остановились недалеко от порога и молча смотрели на Кирсанову. Иван первым шагнул к матери, присел на краешек ее кровати. Лавр немного потоптался на месте в нерешительности и тоже приблизился. Садиться не стал, замер за спиной мальчугана, положив одну руку ему на плечо. Кирсанов чуть обернулся.

— Как вы думаете, мама слышит то, что ей говорят? — шепотом спросил он у старшего по возрасту спутника.

Лавр с трудом оторвался от созерцания объекта своей любви и грустно вздохнул.

— Хотел бы обмануть, но — думаю, что нет, — честно ответил он. — Иначе датчики мозговой деятельности чего-нибудь регистрировали бы.

— Все равно, я на всякий случай скажу «С добрым утром», ладно?

— Конечно.

Тонкие мальчишеские пальцы скользнули по руке матери от локтя до запястья и легонько пожали неподвижную, но теплую кисть женщины. При этом он ласково смотрел ей в лицо и в любую секунду ожидал, что глаза Ольги приветственно распахнутся.

— С добрым утром, мамочка… — с чувством произнес Иван, а к горлу уже подступили предательские рыдания. Кирсанов подавил их силой воли.

Лавриков это заметил и нежно потрепал парня по плечу. Иван поднялся и отошел в сторону. Лавр откашлялся, вроде как собираясь спросить о чем-то. Мальчик вопросительно посмотрел на него. Федор Павлович выглядел крайне смущенным и растерянным.

— Теперь я у тебя попрошу разрешения… — отважился народный избранник, почувствовав, как сердце его при этом болезненно сжалось. Защемило.

— А чего вы хотите?

— В сказке, помнишь?.. Там принц спящую принцессу поцеловал, и она проснулась. Твоя мама — королева. Но… хм, и я отчасти… — Федор Павлович с большим трудом подбирал необходимые слова. — Не так давно… Словом, я тоже носил корону. И… Давай я ее… поцелую? Для эксперимента, а? — В голосе прозвучала надежда отчаявшегося человека. — Вдруг сработает?

Кирсанов сначала удивился, но потом детский азарт одержал верх, и он с задорной улыбкой решительно мотнул головой.

— А давайте…

Холодный пот выступил на лбу Лаврикова, и он быстро смахнул его рукавом пиджака. Неловко приблизился к «королевскому ложу», наклонился и замер в такой позе всего лишь на долю секунды. Вроде как зафиксировал в сознании чудное мгновение. Затем его губы коснулись щеки Ольги. Иван дипломатично отвернулся в другую сторону, и взгляд его наткнулся на столы с аппаратурой. В тот же момент на одном из дисплеев движущаяся волнистая линия отобразила высокий всплеск. Короткий, стремительный, но совершенно четкий.

Лавр торопливо отошел от кровати.

— Эксперимент не удался… — грустно поведал он.

Однако Кирсанов был совсем другого, противоположного мнения. Он несмело дотронулся до руки Федора Павловича и указал ему на дисплей.

— Я видел, дядя Лавр… — прошептал он.

— Что, где? — Федор Павлович пристально вглядывался то в один экран, то в другой, но никаких изменений там не замечал.

— Датчик какой-то среагировал, когда вы ее поцеловали, — радостно провозгласил Кирсанов. Его переполняли эмоции. — Эта вот линия подскочила.

— Да ладно, Вань. — Лавр смутился. — Тебе показалось.

В действительности, когда он предлагал мальчику эксперимент с поцелуем, он не думал ни о чем таком. Лавр был достаточно зрелым человеком, чтобы понимать разницу между сказками и реальной жизнью. Но, признаться, реакция Ивана ему была приятна.

— Честное слово!.. — не унимался тот. — Мама просыпается…

' Его убежденность в правоте собственных слов обескуражила Лаврикова и заставила снова оглядеть и дисплеи аппаратуры, и саму Ольгу Кирсанову. Но ничего не изменилось. Лавр пожал плечами.

— Елизавета Михайловна…

Сидеть долго в молчании в тесном салоне «жука» Федечка не мог. Дорога и без того казалась ему бесконечной. Согласно распоряжению отца, Розгин отправился с Голощаповой в район старой массовой застройки, где и находилась хрущевка, принадлежащая экономке Кирсановых. Забрать конверт с документами покойного владельца «Империи» — дело нехитрое. Совсем иное — трястись в «фольксвагене» по колдобинам малопрестижной части столицы. Тут кого хочешь скука одолеет.

— Прости, Федечка, — перебила его сидящая за рулем допотопной иномарки женщина, — но ты можешь называть меня просто Лизой? Тогда вместо наполовину выжившей из ума домоправительницы я буду ощущать себя достаточно шустрой теткой.

Парень от души рассмеялся.

— О’кей, Лиза… — с легкостью согласился он и тут же вернулся к своему вопросу: — Почему Ивана пришлось вызывать из Англии? Там занятия начинаются раньше, чем здесь?

— Родители Вани выбрали уплотненный курс, — пояснила Голощапова, весьма умело лавируя в плотном транспортном потоке. — Сразу после вступительных экзаменов — с головой в науку. Несчастный ребенок… — сокрушенно высказалась она. — С таких ранних лет изучать деньги. Я понимаю — ботаника или… орнитология. Литература, наконец…

— Орнитологи с литераторами без зарплаты сидят, — напомнил ей Федечка о суровых реалиях жизни. — Везде требуются специалисты по финансам.

С этим сложно было не согласиться. Не окажись она так удачно в свое время рядом с Ольгой Кирсановой, взявшей Елизавету Михайловну к себе на работу в качестве экономки, — неизвестно, где бы сейчас находилась бывшая школьная учительница. Возможно, уже и в живых-то ее не было бы. Пропала бы за обочиной жизни, испытав все тяготы голода и холода. А может, песни бы пела в подземном переходе, как тот недавно встреченный ею мужчина. Впрочем, нет. До такого бы Лиза никогда не опустилась. Гордость бы не позволила.

Голощапова опустила боковое стекло, и в салон стремительно ворвался благодатный свежий ветерок. Сразу создалась некоторая иллюзия простора, с которым в «фольксвагене» была катастрофическая напряженка.

— Птичка тебя не съест, а финансы — в два счета, — все-таки выдвинула Елизавета Михайловна веский контраргумент, продолжая прерванную беседу с юношей. — Нет ничего прожорливее и страшнее денег. Я понимаю всю глупость своих рассуждений, но они — вампиры, — провела она весьма странное и оригинальное сравнение.

Федечка снова рассмеялся. Женщина во многом по своим суждениям напоминала ему родную тетку. Особенно такую, какой она была до того, как судьба свела ее с Александром Мошкиным. Санчо удалось кое в чем переубедить Клавдию и заставить относиться к жизни по тем правилам, которые эта самая жизнь и навязывает.

— Значит, нужны укротители вампиров, — сказал он.

Голощапова тяжело вздохнула и направила «фольксваген» в узкий переулок между двумя рядами полуоблезлых пятиэтажных построек, воздвигнутых здесь еще до легендарной эпохи застоя.

— Запаситесь кольями, мальчики… — тихо произнесла она.

«Жук» остановился уже через несколько метров. Федечка понял, что они добрались-таки до пункта назначения. Голощапова, оставив его в салоне, вышла на улицу и весьма проворно скрылась за одной из металлических дверей. По вывеске над входом Розгин определил, что это и было почтовое отделение.

Федечка хотел было вылезти из «фольксвагена», чтобы размять затекшие конечности, но не успел этого сделать: Лиза вернулась на удивление быстро. Минуты через три или около того. В правой руке она несла полиэтиленовый пакет, чем-то явно загруженный. При этом женщина опасливо озиралась по сторонам, что заставило и Федечку невольно скосить глаза. Но за ними никто посторонний вроде бы не наблюдал.

Голощапова обогнула автомобиль, подошла к раскрытому окну со стороны парня и бросила пакет ему на колени.

— Держи.

Только после этого она, снова совершив круг почета возле «жука», расположилась на своем месте за рулем. Первым желанием Розгина было немедленно разорвать пакет и ознакомиться с содержанием хранящихся в нем документов, но он не стал этого делать. Елизавета Михайловна удивленно оценила его сдержанность: Федечка спокойно зажал пакет под мышкой.

— В библиотеке институтской вскрою, — пояснил молодой человек. — Там и просмотрю. Подбросьте меня до метро.

— Наверное, лучше до самого института, — предложила Голощапова.

— Не лучше, — отверг сей благой порыв юноша. — Медленней гораздо выйдет. Потом, вам же в больницу надо.

Розгин был прав. Времени у них оставалось в обрез, иначе парочка «бойцов» имела все шансы не вписаться в расписание «военачальника» в лице Федора Павловича. Лиза признавала это, но все же высказала некоторые собственные соображения, касавшиеся элементарных мер безопасности.

— А не опасно таскать это по метро в простом пакетике? — Взгляд ее красноречиво уперся Федечке в подмышку.

— Чем небрежней транспортируются ценности, тем меньше они привлекают внимания, — высказал он бесспорный постулат, что вызвало на устах Елизаветы Михайловны непроизвольную улыбку.

— Как скажешь.

Дискуссия на том и прекратилась. «Фольксваген» плавно тронулся с места. Правда, ехать пришлось сначала задом, ибо переулок, где располагалось почтовое отделение, венчался тупиком, и развернуться там не представлялось возможным. Голощапова успешно справилась с этим маневром и вывела старенький «жук» на широкую трассу.

— Взгляни, за нами нет хвоста?.. — на полном серьезе шепотом произнесла она, уставившись в зеркало заднего вида.

Федечка послушно огляделся, отмечая наличие подозрительных авто и пешеходов. А вернее, их полное отсутствие. Определенно за «фольксвагеном» никто не наблюдал.

— Чисто, — успокоил он мнительную Елизавету Михайловну.

Женщина перевела дух.

 

Глава 2

Заведующий отделением молодой симпатичный врач Игорь Карпович бережно опустил телефонную трубку и мягко, не желая задеть чувства такой высокопоставленной персоны, как Федор Павлович Лавриков, усмехнулся.

— Мониторинг вашу сенсацию, увы, не подтверждает, — тихо произнес он, обращаясь к сидящим по другую сторону стола двум посетителям. — Состояние больной — без изменений.

Лавр и сам успел пожалеть, что поддался на уговоры Кирсанова и поднял этот вопрос при беседе с местным светилом медицинской науки. А может, и не только уверенность Ивана повлияла на его решение поставить врачей в известность. Федору Павловичу и самому хотелось верить, что его легкий и нежный поцелуй, запечатленный на щеке Ольги, мог принести желаемые результаты. Глупо, конечно. Жизнь — это не сказка, а Лавриков — давно не ребенок.

— Но я своими глазами видел, — продолжал стоять на своем Кирсанов, наваливаясь корпусом на стол заведующего.

— Что ты видел? — терпеливо вопросил Игорь Карпович.

— Такая зеленая волна как скакнет вверх!

Доктор улыбнулся:

— Скорее всего, была реакция на механическое раздражение открытых участков кожи. Вы дотрагивались до лица?

Иван молча покосился на Лавра. Тот опустил глаза, будто его застали за чем-то очень неприличным и недостойным взрослого человека. Он сконфуженно кивнул, не глядя в глаза собеседнику.

— Ну… Совсем немножко, — пробубнил народный избранник. — Чисто символически, я бы сказал.

— Этого делать нельзя. — Игорь Карпович нахмурился. — Стерильность нарушается.

— Вот-вот приедет Лиза. Лиза стерильность восстановит, — с ходу отреагировал Лавриков, избегая возвращения к неприятной теме разговора. Подняв голову, Федор Павлович обратился уже к Кирсанову: — Иван, будь добр, подожди несколько минут в коридоре.

Мальчик обиженно поджал губы, но согласно кивнул. Взрослые всегда стремятся сделать из всего тайну, оградив при этом детей. Но им почему-то не приходит в голову, что, например, в данном конкретном случае речь идет не о ком-нибудь, а о его маме.

— Хорошо… — Соскочив с высокого стула, Иван направился к выходу.

Плелся он очень неохотно, нарочито медленно. Но в итоге все равно оказался за дверью. Осмотревшись по сторонам в больничном коридоре и не обнаружив ничего интересного, Кирсанов подошел к окну. Подперев щеки кулачками, уставился на улицу, разглядывая снующую там взад-вперед многоликую толпу. У каждого прохожего, вышагивающего по тротуару, была какая-то своя личная цель. Свои мысли, свои интересы. Жизнь по-прежнему текла вокруг в привычном для нее русле. И никому не было дела до тех проблем, с которыми пришлось столкнуться какому-то там Ване Кирсанову. Впрочем, здесь мальчик лукавил. Нашлись ведь люди, протянувшие ему руку помощи, не оставшиеся безучастными к постигшему его несчастью. И один из них сидел сейчас как раз в кабинете заведующего отделением и решал вопросы, напрямую связанные с судьбой Ивана.

Федор Павлович действительно изложил уже доктору тот вопрос, ради которого он, собственно говоря, и пожаловал сегодня в клинику. Но и на это Игорь Карпович отреагировал более чем скептически.

— Поймите. — Эскулап закурил сигарету. Он внимательно выслушал, как ему показалось, экстранеординарное предложение депутата Государственной думы, а теперь счел целесообразным высказать собственную оценку. — Мы работаем по договору с частной компанией. Случись что с пациенткой по моей вине — я персонально, своей репутацией, своими деньгами отвечаю перед страховщиками.

Лавр помотал головой. Ему были вполне понятны опасения Игоря Карповича, но и сам визитер был подкован. Федор Павлович предвидел подобную постановку вопроса и в связи с этим провел половину бессонной ночи в рассмотрении всевозможных вариантов.

— Именно страховая компания в случае необходимости и даст санкцию на перевод, — успокоил он заведующего отделением.

Лавриков последовал дурному примеру собеседника, и теперь они уже курили вдвоем, попеременно пользуясь стоящей на краешке стола пепельницей.

— Перевод при такой тяжелой картине? — изумился Игорь Карпович.

— Будут предприняты все надлежащие меры.

— Но куда?

Лавр обнажил зубы в чарующей улыбке. В такой ситуации он не собирался доверять никому. Даже незаинтересованному на первый взгляд человеку. Но Федор Павлович отдавал себе отчет в том, что на любого доктора, и даже на этого, сидящего перед ним за рабочим столом, можно отыскать разные способы воздействия. Подкупить, запугать. Да мало ли что еще. Так к чему же неоправданный риск? Чем меньше народу будет знать о местонахождении Ольги Кирсановой, тем лучше.

— Это пока не обсуждается, — лаконично ответил он на прямо поставленный вопрос.

— Нет, это необходимо обсуждать! — не согласился с ним собеседник. — Ольга Сергеевна — не кукла, которую можно перебрасывать с места на место, из рук в руки. Я веду ее с самого начала, и никто другой…

Федор Павлович прервал эту тираду, выставив вперед растопыренную ладонь.

— Погодите, доктор, — мягко произнес он без малейшего давления на оппонента. — С руками — это тоже вопрос для обсуждения. А пока вы можете просто поверить мне, отбросив всякие телефонные указания? Просто поверьте. — Голос недавнего криминального авторитета звучал очень убедительно. — Это будет исключительно во благо этой несчастной женщине.

— Неспециалист не всегда в состоянии отличить благо от вреда, — парировал заведующий после непродолжительной паузы, но на этот раз его тон был более миролюбивым. Он уже не высказывался так категорично, как несколько минут назад.

— Рассчитываю на ваши подсказки, — решил дожать его Лавриков. — И еще. Простите, Семирядин платит вам напрямую?

Ответа на вопрос не последовало. Игорь Карпович счел за благо промолчать. С какой стати он должен обсуждать подобные нюансы с малознакомым ему человеком? К тому же облеченным государственной властью. Но его скрытность не смутила Лавра. Федор Павлович был и к этому готов заранее. Душа человека — не такие уж потемки, как он сам об этом думает.

— Здесь нет ничего зазорного. — Лавр пожал плечами и загасил в пепельнице лишь наполовину искуренную сигарету. — При таком жалованье… Прошу вас, Игорь Карпович, не будьте излишне щепетильным. Я заплачу гораздо больше. — Слова подтвердились незамедлительным действием. Лавриков выудил из внутреннего кармана пиджака пухлый конверт и осторожно опустил его рядом с пепельницей, на все тот же краешек стола. — Пока всего лишь — гонорар за молчание. Этого разговора не было. Разговор умер между нами. Уверен, на вас можно положиться. А появление охраны у палаты я предварю звонком и заручусь вашим согласием.

— Какая еще охрана? — опешил Игорь Карпович.

К предложенному конверту он все еще не прикоснулся, но Федор Павлович заметил, как блеснули глаза эскулапа.

— Вооруженная, — невозмутимо пояснил Лавриков как о чем-то само собой разумеющемся. — Всего доброго. Приятно было пообщаться. — Он поднялся на ноги с извиняющейся улыбкой на устах. — Катастрофически опаздываю туда, куда опаздывать ну никак нельзя…

Игорь Карпович не стал его задерживать. Пухлые конверты с недвусмысленным содержимым на дороге не валялись.

— Эй! Федечка! — окликнула юношу худосочная очкастая девица с пляжной панамой на голове. — Ты зачем здесь?

Розгин прервал свое вдумчивое шествие между двумя стеллажами с книгами к дальнему просвету окна и обернулся. Назвать девушку симпатичной, не говоря уже о чем-то большем, было никак нельзя. Прилежная ученица из разряда тех, что до старости мечтают о встрече с прекрасным принцем на белом коне, но в итоге так и остаются старыми девами. Однако, будучи человеком в высшей степени интеллигентным и благородным, Федечка никогда бы не стал говорить таких вещей в лицо, пусть даже и таким представительницам слабого пола.

— По тебе, Танюша, соскучился, — весело откликнулся он.

— Наглая ложь, — фыркнула девица. — Библиотека закрыта.

— А панамка тогда зачем?

Федечка сделал несколько шагов по направлению к собеседнице и кивнул на ее далеко не библиотечный головной убор.

— Пыль столбом, и волосы пачкаются. — «Синий чулок» по имени Таня кокетливым жестом поправила на голове свою желтенькую панамку и стрельнула глазками. Разумеется, ровно настолько, насколько умела это делать. Вышло очень забавно и нелепо. — Инвентаризация идет. Я ж говорю — мы закрыты. А у нормальных студентов — каникулы.

— Где ты видишь нормальных? — Федечка картинно посмотрел по сторонам, чем вызвал заливистый смех девицы. — Плюс ко всему — дверь я не взламывал! Дверь была открыта!

Таня вздохнула и положила на столик большую стопку книг, которую до этого нежно, почти по-матерински баюкала в руках.

— Дверь открыта, но мы-то, персонал, закрыты! — парировала она. — И не занимайся казуистикой!

— Не буду. — Розгин состроил серьезное выражение лица. — Я обожаю работать в закрытых условиях.

— Я серьезно, Федечка! Выметайся.

Нужно было срочно что-то предпринимать. Иначе молодой человек так и рисковал уйти из библиотеки ни с чем. А как допустить подобное, если каждая минута дорога? Придется идти на абордаж, пуская в ход все свое мужское обаяние, унаследованное от отца. Тот с такими дамочками быстро расправлялся. В два счета. Стоит рискнуть.

— Клевые, кстати, очки. — Он приблизился к девушке почти вплотную и заинтересованно уставился не столько на тот предмет, о котором вел речь, сколько в ее маленькие бесцветные глаза. При этом изогнул правую бровь. — Италия?

— Смеешься? — Таня клюнула на эту нехитрую уловку и, немного смутившись, отступила на полшага. Уперлась в библиотекарский стол. — Италия ширпотреб гонит. Настоящий эксклюзив делают французы.

— Дай адрес, где брала. — Федечка, вроде бы случайно, коснулся пальцами ее холодной руки. — Мне давно пора оправу сменить. А здесь… мне всего-то чуть-чуть посидеть надо со своими бумагами, я книг брать не буду. — В завершение он продемонстрировал ей ослепительную улыбку и театральным шепотом заявил: — Документы секретные, Тань. На миллионы, а может, на миллиарды долларов.

— Правда, что ли?

Шар упал точно в лузу. Таня не только стала заикаться от нахлынувшего на нее волнения, но и вся зарделась, как какая-нибудь первоклассница, которую симпатичный мальчишка дернул на перемене за косичку. Федечка ликовал, но старался ничем не выдать своих настоящих эмоций. Удалось.

— Я тебя когда-нибудь обманывал? — вполне искренне изобразил он негодование и без всякого перехода спросил: — Ксерокс работает?

— Работает, — машинально ответила Таня.

Розгин уже отступил от нее, но ощущение его горячего дыхания на ее щеках по-прежнему сохранялось. Голова у библиотечной девочки закружилась. Она сохранила равновесие лишь благодаря тому, что нащупала рукой твердую опору в виде стола.

— Включи, чтоб прогрелся. — Федечка продолжал сиять, как пятиалтынная монета, чем еще больше очаровывал девицу. — И чайку бы желательно покрепче. С печеньем. Позавтракать не успел.

— Вот нахал! — воскликнула Таня, но в ее голосе сквозило неподдельное восхищение. По мнению этой девушки, именно так и должен вести себя настоящий мужчина. Федечка почти полностью подошел под ее определение принца на белом коне. — А документы тебе зачем?

— Проценты светят за аналитическую справку, — доверительно сообщил он.

— Большие?

— Лучше не спрашивай. Сглазишь.

— Ладно, сейчас включу, — радостно пообещала девица.

Разительные перемены в ее поведении были налицо. Сменив гнев на милость, она теперь готова была во всем услужить молодому человеку, лишь бы произвести на него столь же приятное впечатление, какое произвел на нее он.

— Ксерокс и чайник, Танечка, — повторил Розгин, глядя на уже удаляющуюся спину «синего чулка». — Как закипит — неси, только не отвлекай.

— Я тихонько. — Она обернулась и послала ему один из самых пылких взглядов, имевшихся у нее в запасе.

— Умница, — похвалил ее Федечка.

Но уже через секунду он напрочь забыл о ее существовании. Мимо высоких книжных стеллажей он направился к ближайшему столу. В левой руке он держал заветную папку с документами покойного Владимира Кирсанова. Пора было приступать к запланированной акции.

Под звуки цыганского песнопения, струящегося из колонок стереосистемы, из ванной, растирая щеки после бритья лосьоном, бодренько вышел Андрей и подсел к краю стола, где был сервирован завтрак на одну персону. То есть на самого Семирядина. Серебряной ложечкой он надбил яйцо вкрутую, пододвинул тарелку с румяными тостами, а затем и расписанную под хохлому масленку. Однако приступить к утренней трапезе не успел. Сквозь пение Андрей уловил звук дверного звонка.

Вернув яйцо в подставку, Семирядин при помощи пульта убавил громкость стереосистемы и без всякого волнения направился в прихожую. Включил маленький экран видеонаблюдения. Появившееся изображение подсказало Андрею, кто именно пожаловал к нему в гости в столь ранний час. У калитки стояли двое. Ангелина Виннер и Мякинец, облаченный в черные брюки и такую же черную рубашку с длинными рукавами. За их спинами с небольшим искажением виднелась и пара машин — «бьюик» и внедорожник.

Андрей нажал кнопку замка калитки, заодно отпер входную дверь и с безразличным выражением лица вернулся к столу. Встречать визитеров у порога он посчитал излишним. Слишком большая честь для них. Они и сами минуты через две появились в гостиной, когда Семирядин степенно размазывал масло по тосту.

— В такую рань! — воскликнул Андрей, приветствуя вошедших, но не поворачивая головы в их сторону. — Такие высокие гости!.. Чем обязан, господа?

Юрий первым пересек комнату от входа до того места, где сидел за столом хозяин, и без приглашения опустился в кожаное кресло с высокой спинкой. Вольготно вытянул длинные ноги вперед. Госпожа Виннер не последовала этому примеру, а лишь совершила пару шагов в сторону, оказавшись почти за спиной Семирядина.

— Яичко не желаете вкрутую? — доброжелательно спросил Семирядин.

Его вопрос был обращен к Мякинцу. Всем своим видом Андрей демонстрировал тот факт, что сегодня ему ничто не в силах испортить благодушное настроение. Невзирая на похмелье, он чувствовал себя превосходно. Вчерашний поступок, связанный со смертью родной матери, будто вдохнул в Семирядина новую жизнь.

Юрий презрительно скривил губы. Сегодня при нем не было раздражающей окружающих сигары. Вместо нее Мякинец использовал спичку, которую самозабвенно перекатывал из одного уголка рта в другой.

— Я сыт крутизной, — ответил он Андрею.

— Госпожа Виннер?.. — Семирядин хотел было обернуться к женщине, но передумал. Откусил тост с маслом и энергично заработал челюстями. — Между прочим, у вас имя очень подходит к экстрасенсорной практике. Не пробовали? Взгляд волевой, брюнетка. Все в масть, — продолжал разглагольствовать он, не прерывая процесса трапезы. Собственные изречения казались Андрею очень веселыми, и он ожидал соответствующей оценки собеседников. — Акцент только надо южный добавить — и готова потомственная целительница.

— Я вас таким балагуром еще не видела.

Госпожа Виннер сошла с места и обогнула сидящую за столом персону хозяина. Остановилась теперь немного сбоку от него, попадая в поле зрения.

— Это возбуждение, что ли, перед сегодняшним собранием акционеров?

— Просто настроение хорошее, — беспечно взмахнул рукой Семирядин. — Как-то легко на душе стало.

— С чего бы?

Андрей пожал плечами. Он толком и сам не мог объяснить себе причины столь ярких перемен в его поведении. Хотя определенные догадки имелись. Из жизни ушел человек, который, даже не будучи рядом, подавлял все его естество. Семирядин будто освободился от гнета. Но даже если это и есть первопричина, не говорить же об этом Ангелине и ее сообщнику.

— Наверно, планеты сошлись, луна в нужной фазе. — Пухлые залоснившиеся от масла губы Андрея разъехались в широкой улыбке. — Покровительство Меркурия или Девы… Я в звездах не разбираюсь. А вы?

Пару минут Ангелина молча изучала мужчину и пыталась определить истинную причину его сегодняшнего странного поведения. Положительно Семирядин, на ее взгляд, был не в себе. Неужели на него так подействовали трудности последних дней, что он слегка тронулся? Вполне вероятно.

— Я разбираюсь, — заявила она и покосилась на Мякинца.

Тот все еще равнодушно перекатывал в зубах спичку и визуально знакомился с обителью слабохарактерного владельца «Империи». Владельца, естественно, временного.

— Вот видите! — неизвестно чему обрадовался Семирядин. — Готовый экстрасенс! Так в честь чего визит?..

— В честь мальчика… — Ангелина наконец соизволила сесть на диван и закинула ногу на ногу. — Он должен присутствовать на совете. Вам очень хотелось, чтоб я приехала и просила? Я приехала и прошу.

— Мне хотелось вчера, — обескуражил женщину Андрей Матвеевич. Он уже благополучно расправился с тостом и теперь, взявшись за серебряную ложечку, приноравливался к яйцу. — А сегодня расхотелось. Ну их к дьяволу — интриги, обиды, наивные способы самоутверждения…

— Приятно слышать.

Эти слова Андрея тоже показались ей странными. Настораживало и то, что Семирядин не собирался сопроводить свой завтрак бутылочкой вина или чего-нибудь в этом роде. При таком раскладе он рисковал остаться трезвым до обеда. Как минимум.

— Кирсанов-младший находится у бывшего криминального царька Лавра, — проинформировал тем временем своих гостей Андрей Матвеевич и для пущей ясности добавил: — У Федора Лаврикова.

Госпожа Виннер перевела вопросительный взгляд на Мякинца. Юрий выудил изо рта спичку и небрежно бросил ее на журнальный столик. Коротко кивнул.

— Я знаю Лавра, — признался Юрий. — Недавно только вспоминали с Кекшиевым… — Совпадение показалось Мякинцу странным, но внешне виду он не подал. — Живет где?

Семирядин оторвал взгляд от завтрака, осознав после паузы, что спрашивают именно его.

— Если на соседнюю трассу выскочить, не заезжая в город, считайте, рукой подать. Хотите съездить, успеть до совета?

— Управимся, — без тени сомнения заявил Юрий. Он уже был настроен на решительные действия.

— Может, кофе? — гостеприимно предложил Андрей Матвеевич. — С ликером?

Мякинец смерил его недовольным взглядом. По выражению Ангелины, Семирядин был дураком. Юрий имел несколько иное мнение насчет этого человека. Скорее Андрея Матвеевича можно было охарактеризовать как бесхребетного. Не умеющего достигать поставленных целей. Если таковые вообще ставились им.

— Адрес напиши. — Выудив из нагрудного кармана рубашки компактный блокнот и ручку, Мякинец протянул все это вроде бы завершившему свой завтрак хозяину.

Андрей машинально принял предлагаемое. Ангелина все еще ощупывала взглядом Юрия.

— Если не захотят отдать, твои ребята готовы? — поинтересовалась она с подначкой.

— Всегда готовы, — осклабился Мякинец, и в глазах его появились озорные искорки. Он лукаво подмигнул женщине. — Как и я.

Ангелина уловила его намек и засмеялась.

— В этом я убедилась ночью…

Лицо Семирядина, царапавшего в это время ручкой что-то в блокноте Юрия, напряглось. Он коротко зыркнул сначала на Виннер, затем на Мякинца и озадаченно почесал подбородок.

— Вы о чем? — изумленно полюбопытствовал он.

— Написал адрес? — вместо ответа снисходительно бросил Юрий.

— Сейчас…

Андрей поспешно поставил в блокноте еще несколько закорючек и оценил свое художество. Что-то не удовлетворило Семирядина, и он размашисто перечеркнул все написанное. Принялся выводить буквы по новой. Заметив это, Мякинец поднялся на ноги, пружинисто выбросив сухощавое тело из кожаного кресла.

— Вынесешь, отдашь пацанам в джипе, — величественно распорядился он. — Они первые покатят. — Юрий кивнул Ангелине. — Идем.

Они оба вышли из гостиной, не прощаясь с хозяином, и вскоре до слуха Андрея донесся звук захлопнувшейся входной двери. Семирядин непроизвольно вздрогнул. Непрошеным гостям удалось добиться того, что он снова был выбит из колеи.

— Ты, спесивая… — злобно прошептал он, прерывая свою писанину. — Ты допросишься… Вот когда полегчает всерьез… И надолго полегчает…

Несколько раз Семирядин вдохнул и выдохнул, успокаивая себя. Потом улыбнулся и уже энергично завершил написание адреса лавровской дачи в блокноте Мякинца.

К десяти часам утра солнышко разгулялось вовсю. Под его теплыми ласковыми лучами даже не столь заметны были кратковременные порывы ветра. Отмытая Николаем до блеска служебная «Волга» Лавра отражала эти самые лучи не хуже зеркала.

Николай согласно распоряжению шефа за считаные минуты домчал его с Иваном от клиники до нового пункта назначения. «Волга» затормозила у многоэтажного дома постройки тридцатых годов, и Николай заглушил двигатель.

— Ребята, вам придется еще немножко погрустить, пока я… — Лавриков с улыбкой попробовал подыскать нужное слово. — Повеселюсь.

Рука депутата уже легла на дверную ручку, а взгляд поднялся куда-то вверх, к одному из последних этажей здания. Нельзя сказать, что Федор Павлович боялся предстоящей встречи, но он немного волновался. Всегда тяжело соприкасаться с прежней, почти забытой жизнью.

— Газеты-то купить можно, Федор Павлович? — поинтересовался Николай.

— Нет, — сурово отчеканил Лавр. — Ни шагу из салона. Запритесь и… радио слушайте, — посоветовал он водителю и Кирсанову. — Радио сейчас — на любой вкус. Коль, ты уловил? За Ваню головой отвечаешь.

Иван непроизвольно улыбнулся и незаметно для Лаврикова подмигнул водителю.

— От одних охранников я уже сбежал, — напомнил он Федору Павловичу.

— А от меня фиг уйдешь, колобок, — в унисон ему отреагировал Николай, принимая безобидную игру паренька.

Однако все это совсем не развеселило Лавра.

— Выбирай выражения, Николай! — строго осадил он своего подчиненного.

— «Фиг» — это вовсе не выражение, — оправдался тот.

Но Лавриков мысленно уже был далеко отсюда. Он прокручивал в уме какие-то одному ему ведомые планы, автоматически доставая сигареты и зажигалку. Лавр открыл дверцу машины, щелкнул зажигалкой и прикурил. Дым пустил не в салон, а на улицу.

— Будет выражением, — сказал он. — Если мне его сейчас под нос сунут… Санчо появится — возьмите на борт. Не вернусь через полчаса — пусть он попробует подняться…

Он выбрался-таки из «Волги» и захлопнул за собой дверцу. Николай тут же нажал какую-то кнопку возле коробки передач, и дверные блокираторы-замки с сухим щелчком опустились вниз. Последние слова Лаврикова настораживали и наводили на серьезные размышления. Ситуация, выходит, и впрямь серьезная.

Федор Павлович заметил действия водителя и удовлетворенно кивнул. Развернулся и стремительно зашагал к подъезду. При этом краем глаза он сумел засечь в окрестностях дома несколько фигур праздного вида, которые ненавязчиво приглядывали за входом. Их работу можно было оценить на отлично. Парни знали свое дело.

На лифте Федор Павлович поднялся на предпоследний этаж. Интересующая его квартира располагалась справа. Лавр приблизился к ней и уже собрался было нажать на кнопку звонка рядом с глазком телекамеры, но дверь отворилась автоматически. Медленно и плавно. Взгляду остановившегося на пороге Лаврикова открылся темный холл квартиры, в котором уже буквально через секунду зажегся яркий свет. Тоже автоматически. Но в холле никого не было. Прямо по ходу движения расположилась только здоровенная собака, которая, чуть склонив голову набок, внимательно изучала пожаловавшего гостя.

Лавр, немного растерявшись от столь необычного приема, заставил себя переступить через порог и оказаться в коридоре. Дверь за ним тут же бесшумно захлопнулась. Федор Павлович коротко оглянулся назад, но затем вернул свое внимание на псину. Сделал несколько шагов вперед и уже без всякого волнения присел на корточки перед собакой. Заглянул в ее большие, немного грустные глаза.

— Красивая собачка, — сказал он с улыбкой. — Хорошая…

Псина вильнула хвостом, развернулась и удалилась прочь. Вместо нее перед глазами сидевшего на корточках Лавра появились истоптанные тапочки и дешевое спортивное трико хозяина квартиры. Федор Павлович стремительно поднялся на ноги и оказался лицом к лицу с седым непричесанным мужчиной простецкого вида. Нелепую картину завершал кухонный фартук, повязанный на поясе одного из самых крупных воротил криминального бизнеса. Действующий вор в законе с холодной улыбкой разглядывал бывшего.

— Здравствуй, Касатик, — первым приветствовал мужчину в фартуке Федор Павлович.

— Не разувайся, проходи так, — откликнулся тот. Голос у Касатика был приятный, но немного хрипловатый. — Привет, Лавр. Ствол только на вешалку повесь…

Лавриков не заставил себя упрашивать дважды. К тому же он понимал, что играть в подобные игрушки с именитыми ворами, такими, как этот, — крайне опасно и нежелательно. В конце концов, он явился сюда с мирными намерениями. Рука Лавра скользнула под белый пиджак и отстегнула наплечный ремень с кобурой. Гость повесил оружие на вешалку.

— У тебя телохранитель новый? — улыбнулся Федор Павлович.

Касатик не сразу понял, о чем речь. Минуту стоял молча, затем расплылся во встречной улыбке.

— А, ты про Жучку? — хмыкнул он. — Оценил?

— Ха! Не то слово…

— Люди — обманки, — со знанием дела, основываясь на личном жизненном опыте, поведал Касатик. — А псина не продаст ни за что. С ходу злой умысел чует, и уж тогда… — Хозяин выдержал паузу. — Но тебе она хвостиком повиляла. Редкий случай… С кормами только беда. Не жрет, паразитка, никакие тебе гранулы, никакие консервы — ни наши, ни импортные. Подавай ей все натуральное.

У Касатика имелась странная особенность перескакивать в разговоре с одной темы на другую настолько стремительно, что не привыкший к такому общению человек мог запросто растеряться. Но только не Лавр. Он остался абсолютно невозмутимым.

— Это потому что Жучкой назвали, — охотно поделился он с авторитетом своими личными соображениями. — Имя многое определяет.

— Думаешь?.. — откровенно озаботился этим вопросом Касатик.

— А то! Жучка из патриотизма всякий там «педи» жрать откажется, — сказал Лавриков. — Джулия какая-нибудь — с удовольствием схрумкает. Жучка же — никогда!

— Переименую суку! — моментально определился для себя Касатик. — А то мясо, кашу, лапшу, рыбные закуски — все приходится самому стряпать. Себе не готовлю, а ей — извольте.

— Разве некому? — хитренько прищурился Федор Павлович.

— Так отравят псину, сволочи, — с негодованием произнес собеседник. — Не по умыслу, так из ревности.

— А тебя не отравят?

Касатик опустил взгляд на свои тапочки и озадаченно поскреб в затылке. Казалось, что до нынешнего момента он об этом не задумывался. Однако размышления его были недолгими. Лавр знал, что стоящий перед ним вор в законе — известный фаталист. Это и подтвердилось в очередном его высказывании.

— Меня отравят — значит, так тому и быть, — вымученно улыбнулся Касатик. — Мне, отравленному, уже все до лампочки станет. Но если собачка сдохнет — расстройство придется переживать большое. А я расстраиваться отвык… — Только сейчас, спохватившись, хозяин заметил, что все еще держит гостя в коридоре. — Проходи, Лавр. Чего стоишь?..

— Куда? — с готовностью откликнулся Федор Павлович.

— Извини, но — на кухню, — виновато ответил Касатик. — Фарш как раз кручу. Биточки будут у нас сегодня с добавлением овсяных хлопьев.

Мужчины прошли в просторную, но порядком захламленную кухню. К краю деревянного стола была прикручена мясорубка, рядом с ней расположились миски с мясом и уже готовым фаршем. Касатик подсел к этой самой мясорубке и решительно ухватился пальцами за ручку.

— Присаживайся, где почище, — радушно предложил он Лаврикову. — Пить будешь чего?

— Нет, не буду. — Лавр выбрал стул возле самого окна и вроде случайно покосился на улицу. Однако с такой высоты разглядеть свое авто не представлялось возможным, если только прижимаясь лбом к стеклу. — Утро же.

— Ну и правильно… — одобрил его позицию хозяин.

Приготовление фарша возобновилось. Пожилой кулинар монотонно вращал ручку мясорубки, то и дело докладывая в нее сырого мяса. С минуту или около того Лавр наблюдал за его действиями.

— Ты бы на электрическую мясорубку разорился, Касатик, — посоветовал он. — Не так дорого стоит.

— Стоит-то недорого, мне притаскивали, — ответил тот. — Но там режимы всякие, насадки. Для академиков. И потом, знаешь, сколько она энергии потребляет? Уйму! А счетчик скручивать как-то западло… Ну, говори давай.

Касатик с ходу брал быка за рога. Он понимал, что не о мясорубках и электроэнергии потолковать пришел сюда Лавр. Именитому законнику еще вчера вечером передали о желании Федора Павловича встретиться. И именно он, Касатик, назначил сегодня встречу на десять утра. К настоящему моменту часы показывали двадцать минут одиннадцатого. Не хотелось бы раздувать аудиенцию до бесконечных размеров. Приблизительно такое же мнение было и у Лавра.

— Сразу и говорю, — сказал он. — Сними с меня Хомута.

Касатик усмехнулся. Из радушного хозяина, добросовестно готовящего биточки для себя и для Жучки, он мгновенно превратился в того, кем являлся на самом деле. Хитрым, опасным и изворотливым типом, который всегда знал, чего хочет, и мог быть предельно жестоким для достижения цели.

— А зачем тогда ты на Охотный подался? — иронично произнес он. — Мигалку к машине пришпандорить хотелось?

— Нет у меня никакой мигалки, — тут же открестился Лавриков. — А дела на Охотном Ряду есть. По профилю. По общему интересу. Тюремная система. Пацаны с пацанками.

— Ага, — коварно осклабился Касатик. — Ты на одном пацане положение уже профукал.

Федор Павлович не спасовал. Напротив, он гордо вскинул голову и прямо посмотрел в глаза собеседнику.

— Я в открытую поступил. — В голосе прозвучал вызов.

— Знаю… — Касатик уловил эту перемену и решил немного сбавить обороты. — Чем Хомут не мил? От большого человека большая благодарность была бы. А иначе… — Вор в законе грустно покачал головой. — С него начнут, до всех доберутся. И пока суд да дело, резня среди наших оголтелых начнется за место под уральским солнышком. Конфликт поколений.

— Не смогу я с Кекшиевым договориться, — честно признался Федор Павлович.

— Мешок бабок — и весь разговор.

— Так мешок тоже поднести требуется с поклоном. А я с ним раз столкнулся — мурашки по телу.

Касатик саркастически хмыкнул. Он приостановил процесс приготовления фарша и подался вперед.

— Нежными стали, — изрек он. — Туалетную бумагу повышенной мягкости берете, розовенькую. Забыли, как наждаком подтираться.

— Ты это к чему, Касатик, с наждаком? — не сразу врубился Лавр.

— К слову!

Федор Павлович интуитивно почувствовал, что обстановка накаляется. Свидетельствовали об этом резкие нотки в интонациях собеседника. Следовало вести себя с Касатиком более дипломатично. Иначе желаемого результата не добьешься.

— Не в нежности дело. — Лавр достал сигареты и вопросительно взглянул на хозяина. Тот кивнул, что позволило гостю уже без всякого стеснения закурить. — Сорвусь, дело провалю. Если все так просто — другого снаряди с мешком.

— Гордыня, Лавр. — Касатик подцепил с подоконника пепельницу и поставил ее перед депутатом Государственной думы. — Здорово тебе гордыня мешает.

— Может, это простое достоинство? — предположил Федор Павлович, глубоко затягиваясь.

— Какое еще достоинство?

— Человеческое.

Касатик нахмурился.

— У нас — свой аршин, — жестко произнес он. — Что достойно, а что нет.

— Касатик, я ведь вроде не с вами теперь, — осторожно напомнил Федор Павлович.

— Значит, против нас? — усмехнулся тот.

— Ну зачем эти цитаты столетние?

В разговоре снова образовалась пауза. Касатик поднялся на ноги, придвинул поближе миску с фаршем и принялся месить его обеими руками. На Лавра при этом не смотрел.

— Есть в них определенная логика, в столетних… — философски заметил он. — Да не бойся. Ты по совести вышел, чисто все сдал…

— Лучку бы добавить, — совершенно неожиданно прервал его тираду Федор Павлович. У него у самого-то вырвались данные слова непроизвольно.

— А? — Касатик повернул голову.

— В фарш, говорю, луку репчатого. — Лавр кивнул на миску, в которой бродили руки законника. — Собакам очень полезно для пищеварения. Вредные микробы дохнут. И глиста гонит.

В глазах Касатика вспыхнула неподдельная заинтересованность.

— А чего? Надо попробовать, — решил он. — Лук чуть потушится, остроту потеряет, духом мясным пропитается. Сожрет. Натуральный продукт. Отечественный… — Вор в законе расплылся в одобрительной улыбке. — Достань-ка в том шкафу, внизу. И шкурку сдери.

Лавр нагнулся к самому нижнему ящику встроенного шкафа, расположенного непосредственно у него за спиной, и достал одну луковицу. Мысленно Федор Павлович порадовался, что столь незамысловатым образом ему удалось разрядить атмосферу на кухне криминального авторитета.

— Доверяешь? — Лавриков взялся за один из ножей на столе.

— Нет, — просто ответил Касатик. — Заплакать боюсь. Лет двадцать не плачу. Слезные каналы все, наверно, усохли. И ни к чему их смачивать.

Ответ вполне устроил Лавра. С ножом и луковицей он отошел к раковине и на удивление ловко и быстро расправился с поставленной перед ним задачей. Прямо в ладони он рассек головку лука на несколько частей, сунул под струю воды и только после всех этих манипуляций протянул хозяину плод своих трудов. Касатик с любопытством следил за происходящим.

— На, — сказал Федор Павлович. — Теперь не защиплет.

— Ловко получилось, — невольно восхитился вор в законе.

Лавр хитро прищурился.

— А бывает, я заранее знаю, — отреагировал он, все еще стоя возле раковины. — Не получится ничего, один вред.

Намек был слишком прозрачным, чтобы Касатик не сумел его уловить.

— Вред мне от тебя без надобности, Лавр. — Он бросил лук в общую миску. — Наши дорожки — параллельные. Не захотел — договорились. Гуляй без Хомута. А на этого козыря охоторядского и правда любая шестерка выйдет. Сильно жадный… — Решение авторитетом было принято окончательно и бесповоротно. — Только руки вытри сначала и отмерь мне двести граммов овсянки. Вон стакан, потоньше. Но без горки чтоб, ровно по краешку.

— Отмерим двести без горки, — улыбнулся Лавриков. — Доза привычная…

У депутата будто гора с плеч свалилась. Давно он не чувствовал такого облегчения. Тем более после всех этих треволнений последних дней.

 

Глава 3

— Никого?

Два коренастых парня, оба в одинаковых куртках-ветровках, наброшенных поверх пестрых футболок, отрицательно покачали головой. Даже этот жест вышел у них синхронно. Заглянув в каждую комнату, в каждое нежилое помещение на загородной даче, они не обнаружили ни единой живой души. С такими неутешительными результатами ребятки и вернулись в общую комнату первого этажа, где грубым вопросом встретил своих верных исполнителей Мякинец.

Сам Юрий в обыске участия не принимал. Остался в столовой, склонившись, как фельдмаршал над картой, и уперев кулаки в покрытую белой скатертью столешницу.

Последней из комнаты Санчо и Клавдии выплыла Ангелина Виннер. Она, как и Мякинец, была здорово разочарована отсутствием положительных результатов.

— И ничего интересного при беглом осмотре, — коротко бросила она. — Только заприте все, как было.

— Убогонькая хижина у отставного короля, — саркастически заметил Юрий, отходя от стола и направляясь к выходу.

— Здесь другое есть, — подхватила тему разговора Виннер.

— Что?

— Ощущение дома.

Мякинцу показались странными и неестественными в голосе женщины грустные нотки. В душе Ангелины колыхнулось что-то, прежде неведомое ей самой.

— Жилья человеческого.

— Не совсем понял вас…

Юрий шагнул на крыльцо и двинулся вслед за своей боевой подругой к оставленным на тропинке автомобилям. Запирать дачу, в которую они ворвались без всяких стеснений и моральных ограничений, предстояло двум молчаливым подручным.

— Как вам понять, босячкам бездомным?.. — не поворачивая головы, бросила Ангелина. Но уже через секунду к ней вернулось прежнее самообладание, она громко воскликнула: — Опаздываем, ребята! Поторопитесь…

Времени и в самом деле оставалось в обрез. Запланированный совет в «Империи» должен был состояться, что называется, при любой погоде.

«Волга» оказалась пустой. Лавр, едва показался из подъезда многоэтажки, сразу почувствовал внизу живота неприятный холодок. Неужели Касатик обманул его и заготовил такую подлость? Это было очень не похоже на крупного криминального авторитета, которого Федор Павлович знал уже не первый год. Прежде он был верен собственному слову.

Но факт оставался фактом. В машине не было ни водителя Николая, ни, что самое главное, Ивана Кирсанова на заднем сиденье. Рука Лаврикова автоматически нырнула под пиджак, и пальцы сомкнулись на холодной рукоятке огнестрельного оружия. В это мгновение Федор Павлович был готов к любым неожиданностям. Вернее, он так думал до тех пор, пока где-то неподалеку не раздался взрыв хохота. Такого народный избранник явно не ожидал.

Крадучись, он двинулся на голоса и осторожно, опасаясь ловушки со стороны неизвестного неприятеля, выглянул из-за угла дома. Первым, что увидел Федор Павлович, была колоритная фигура Мошкина. Он сидел на высокой лавочке в окружении Николая, Ивана и команды наружного наблюдения Касатика. Мужики громко ржали над какой-то неведомой Лавру шуткой, но уже секунду спустя Федор Павлович совершенно точно знал то, что шутки исходят непосредственно от Санчо. Его верный помощник и веселил толпу. Причем делал он это совершенно неподобающим для административного работника способом. Достаточно было послушать его переполненную воровским сленгом речь. Слышал бы сейчас Александра Кекшиев или кто-нибудь другой из государственного аппарата!

— А она тогда этому бамбуле катит, — продолжал травить очередную байку Мошкин среди обступившей его с разных сторон заинтересованной толпы. — Разунь, мол, чичи! Я не бикса, а ты не бобик! Ты меня, как профуру за пищик, не возьмешь! Забирай, говорит, свое солнце в мешке, паси угол с дуплетом, и наше вам аля-улю!

Очередной взрыв смеха оглушил Федора Павловича. При этом он невольно отметил, что Кирсанов, не понявший, наверное, ни слова из всего монолога Санчо, хохотал громче всех остальных. Лавр выступил из-за угла и в два-три шага приблизился к развеселой шумной компании братков. Скрестил руки на груди.

— В Руанде вулкан опять активизировался, — сухо произнес он, после чего взгляды всей компании устремились на него. — Только что передали. Плюс повстанцы… А у вас все ржач? В нарушение всех правил и приказов?

Смех мгновенно угас. Санчо поднялся с лавочки и выступил навстречу боссу. В первое мгновение он смутился, засуетившись, как провинившийся школьник под строгим взглядом классного руководителя, но почти сразу сумел взять себя в руки.

— А чего такого, Лавруша? — обезоруживающе улыбнулся Александр, поправляя свой съехавший набок галстук. Понемногу он начинал привыкать к необходимости одеваться как респектабельный бизнесмен. — Я на бомбисте подкатил, гляжу: всюду родные, знакомые лица, голубоглазые в большинстве. — Он обернулся и дружески подмигнул подручным Касатика, осуществлявшим для своего шефа внешнее наблюдение за домом. — И все скучают. Ну и…

Лавр уловил в лице соратника то, что другим было не под силу. Мошкин балагурил здесь не по собственной прихоти. Отвлекал людей Касатика на случай, если что-то в их беседе с Федором Павловичем не заладится. Подстраховывался, так сказать.

— Поехали. — Лавриков хлопнул по плечу Николая и вновь обратился к Санчо: — Звони Федечке — где он? И с чем он?..

Уяснив для себя, что встреча Лавра и Касатика прошла благополучно, Мошкин на скорую руку попрощался с братками и двинулся к «Волге» вслед за остальными. Спустя пару минут вся компания уже двинулась в путь. Санчо привычно занял место на переднем сиденье рядом с водителем, а Лавр и Иван расположились сзади так же, как и до приезда к дому Касатика. По пути Александр, согласно полученным инструкциям, вызвонил Федечку и договорился о встрече возле одной из станций метро. Николай заверил босса, что домчит до этого места за пять минут. Максимум — за шесть. Федор Павлович сверился со своими наручными часами и с удовлетворением отметил, что пока они не выбиваются из намеченного утром графика.

Машина прижалась к обочине. Ждущий у метро Федечка быстро подошел к ней и уселся третьим на заднее сиденье.

— Триста метров вперед, — с ходу проинформировал юноша членов «зондеркоманды».

Лавриков недовольно покосился на него и на зажатую в правой руке сына небольшую стопку бумаг.

— Надеюсь, ты не собираешься трясти оригиналами? — высказал он закравшиеся в душу опасения.

Федечка только хмыкнул.

— С точки зрения генетики таким вопросом, папенька, ты обижаешь сам себя, — витиевато загнул он.

— Слова по-простому не скажет!..

Лавр отвернулся к противоположному окну, и «Волга» тронулась с места. Ни Санчо, ни Кирсанов не приняли участия в развернувшейся между родственниками дискуссии. Важность предстоящих событий на всех действовала напрягающе.

Путь Лавра и его приближенных лежал в «Империю».

За длинным столом, располагавшемся в головном офисе «Империи», собралось около десяти человек, среди которых были все директора филиалов и пышногрудая тетка с кипой бухгалтерских бумаг. Был здесь и еще кое-кто рангом пониже. Председательствовал на совете Андрей Семирядин. Находилась в офисе и госпожа Виннер, успевшая к началу заседания, но она держалась несколько обособленно, занимая скромное место в кресле возле окна. Прямо напротив сейфа.

— Три дня прошло. Из них два — выходные, — вещал Семирядин. Он не вставал с кресла, откинув голову на спинку, и был на удивление трезв. — Но всякое случалось за этот срок. Некоторые странные шаги Владимира Леонидовича… Странные — это по меньшей мере… Они грозят нам полнейшим хаосом. Например, все оборотные средства переведены им на новый счет и блокированы. Просочилось это или нет, но акции при открытии биржи упали на тридцать-сорок пунктов. По-моему, не без вашего участия, господа. И напрасно, — укорил Андрей Матвеевич собравшихся. — Логика бегущей крысы не всегда оправдывается. Час назад падение остановилось. Спасибо, в торги включилась международная корпорация «Глобал миат». И она же открыла нам кредит на текущие продуктовые поставки. Непроясненной остается ситуация с официальным переходом управления и личными активами нашего бывшего президента. Никаких письменных указаний на сей счет не оставлено. Поэтому госпожа Виннер уже к вечеру обратится в суд, чтобы разблокировать финансы и решить вопрос материальной компенсации родственникам. — Семирядин слегка скосил взгляд на Ангелину. — Я правильно говорю?

— Юридически коряво, но по сути — да, — откликнулась со своего места женщина. — Наша задача — добиться, чтобы судебным решением как можно скорее была установлена опека над пакетом акций прямых наследников умершего, так как никто из них в настоящее время не дееспособен. Это минимум. А по максимуму — полное управление этим пакетом.

Один из присутствующих в офисе мужчин, модно одетый молодой человек с щеголеватой ниточкой усов над верхней губой, достаточно громко усмехнулся, чем привлек всеобщее внимание. Сфокусировали на нем свои взгляды и Виннер с Семирядиным.

— Кидаем родню, если по-русски? — уточнил молодой человек.

Такая формулировка слегка покоробила Андрея Матвеевича, ибо она во многом отражала истинное положение вещей, но внешне он ничем не выдал неудовольствия. Неторопливо прикурил сигарету от золоченой зажигалки и пустил мощную струю дыма под потолок.

— А ты что хочешь, Денис? — обратился Семирядин к модно одетому щеголю. — Выдернуть из фирмы больше трети? Тогда этот дом рухнет, ты и по лестнице спуститься не успеешь. Этого тебе хочется?

— Не хочется, Андрей, — тут же открестился тот. — Я просто констатирую.

Семирядин подался вперед. Сцепленные в замок пальцы легли на гладкую поверхность стола. Табачный дым застилал опухшее лицо без пяти минут нового президента компании.

— Лучше звони своему брокеру, — посоветовал Андрей. — Пусть кончает сбывать «Империю» по кусочкам.

— He волнуйся. — Молодой человек продемонстрировал Андрею Матвеевичу зажатый в руке мобильник. — Он уже сорок минут как покупает.

— А как с зарубежными счетами? — подал голос еще один директор филиала. — Что с капиталовложениями в строительство сети магазинов по стране?

Он обращался к Семирядину, но вместо него ответила Ангелина. Вернее, даже не ответила, а фактически продолжила начатые ранее разъяснения.

— Я ведь не закончила, господа. — Виннер поднялась на ноги и шагнула к общему длинному столу. — Меня перебили…

Семирядин не стал ей мешать. Пусть сыграет роль первой скрипки, если ей так хочется. К тому же кто, как не Ангелина, сумеет обрисовать ситуацию в целом? Андрей Матвеевич произвел целую серию энергичных затяжек, наполняя легкие едким табачным дымом.

Грохот, пальба, звериные стоны и еще бог знает какие звуки целиком заполонили собой нижнее фойе служебного входа в «Империю». Сегодня здесь вместо обычных камуфляжных охранников расположилась парочка ребят из бригады Юрия Мякинца. Те самые коренастые крепыши, которые часом ранее проводили под руководством своего шефа обыск на даче Федора Павловича. Сейчас же у парней имелось более интересное занятие. Так сказать, для души.

На экране ноутбука велась игра в «стрелялку». В клочья разлетались одни монстры, но на их месте тут же возникали другие. Развернувшиеся графические баталии захватили братков, однако хлопок реальной двери привел их в чувство и заставил оторваться от компьютерных ужасов. Парни резво поднялись на ноги и живо преградили дорогу ворвавшейся в служебное помещение четверке, в которую входили Лавр, Санчо, Федечка и Иван. Навстречу парочке боевиков грозно выступил Мошкин, в любую секунду готовый сразиться не на жизнь, а на смерть. Но ребята Мякинца тоже были не робкого десятка, под стать своему шефу.

— Эй, куда топаем? — грубо обратился к незваным гостям один из них, по виду явно бывший боксер, о чем ярко свидетельствовал его когда-то сломанный нос.

Санчо уже приготовился припомнить годы своей бурной юности и ударом кулака развернуть переносицу паренька в противоположную сторону, но в наметившуюся дискуссию благоразумно вмешался Лавр.

— Вань, покажи этим недорослям, как разговаривают благовоспитанные юноши у вас в Лондоне, — обратился Федор Павлович к Кирсанову, обнимая его за плечи.

Иван открыто улыбнулся коренастым браткам.

— Добрый день, джентльмены, — вежливо начал он. — Позвольте пройти на совет акционеров, где наше присутствие наверняка сочтут целесообразным.

Парни немного растерялись. К ним еще ни разу в жизни никто не обращался подобным образом. А слово «джентльмены», по их мнению, вообще было ругательное. Они синхронно переглянулись.

— Как доложить, дж… — Браток все-таки невольно споткнулся на этом слове. — Джентльмены?

Санчо широким движением руки отстранил парня, загораживавшего проход. Второй подручный Мякинца, коротко стриженный блондин со свиноподобными щеками, стоял немного левее, возле стола с ноутбуком.

— Наследный принц «Империи» в докладах не нуждается, — важно провозгласил Мошкин с таким видом, будто ему большую часть жизни приходилось сопровождать титулованных особ.

Коротко стриженный шагнул к своему напарнику и тихо вполголоса произнес:

— Мальчик и правда сын. Вчера его возили…

Бывший боксер оборвал товарища на полуслове, предупредительно вскинув руку. Болтать лишнего не стоило. Суровый взгляд братка пробежался по лицам Санчо, Лавра и стоящего дальше всех Федечки.

— А вы? — небрежно поинтересовался он.

— Мы — его свита… — продолжал куражиться Александр, видимо воображая себя при этом великим князем или кем-то еще в этом роде. — Отойди ж ты, наконец, а то лекарства дорогие, да и больничный тебе не оплатят!..

Парни решили не связываться с этой странной компанией. Во всяком случае, до особого распоряжения со стороны шефа. Поэтому они молча отступили в сторону, давая дорогу. Процессия из четырех человек двинулась дальше вверх по лестнице. Иван показывал дорогу. Ему уже доводилось бывать здесь прежде, еще до своего отъезда в Лондон. Нужная дверь обнаружилась на втором этаже здания. Изнутри доносились чьи-то голоса, но разобрать отдельные слова не представлялось возможным.

Теперь инициативу лидера взял на себя Лавриков. Он толкнул от себя дверь, и та широко распахнулась. Вся компания во главе с Федором Павловичем решительно переступила порог головного офиса «Империи». Голоса тут же смолкли, и все присутствующие на совете директоров автоматически повернули голову на вошедших. Лавр открыто улыбнулся.

— Извините, опоздали. — Он нарочито любезно расшаркался.

Затем его взгляд встретился со взглядом Семирядина, и Лавриков все с той же холодной улыбкой недовольно покачал головой. В кабинете повисла гнетущая тишина. Санчо, Иван и Федечка смело выступили из-за спины депутата и выстроились в линию. Никто из них также не произносил ни слова, отчего пауза откровенно затягивалась. Андрей Матвеевич, поначалу испугавшийся этой улыбки Лавра, как ни удивительно, первым взял себя в руки. Он пружинисто поднялся с «командирского» кресла и засеменил навстречу гостям, нелепо переваливаясь. Широко раскинул руки.

— Как хорошо, что вы привели мальчика, Федор Павлович… — буквально возликовал Семирядин. — Ванюша, подойди сюда, — но он уже сам к этому моменту оказался рядом с мальчиком и присел перед ним на корточки. Дружески заглянул в лицо. — Хочешь сесть на место своего папы?

Иван вопросительно посмотрел на своих друзей и в первую очередь, естественно, на Лавра, лидерство которого в этой компании никто оспаривать не собирался. Федор Павлович одобрительно кивнул.

— Иди, не бойся, — сказал он Кирсанову. — Займи свое место.

Переборов свое детское смущение, Иван пошел вдоль длинного офисного стола, дробно постукивая по паркету подошвами. Семирядин сопровождал его. Директора филиалов, сидящие на стульях, поворачивали голову, а иные даже вставали и провожали мальчика взглядом. Достигнув «главного» кресла, Иван снова в нерешительности остановился. Что-то смутило его, и он растерянно оглянулся.

— Тебе помочь? — Андрей подхватил Кирсанова под локоть.

— Спасибо. Я сам.

Иван грубо выдернул руку и, стараясь не быть смешным, забрался в кресло, совсем недавно принадлежавшее его отцу. Над высоким столом виднелись только его голова и плечи. Но мальчик, максимально выпрямившись, выложил на столешницу еще и руки. Он чувствовал себя крайне неуютно, но виду не подавал. Держался с достоинством.

— Удобно? — осведомился Семирядин.

— Это не мой размер… — ответил Иван и тут же добавил неожиданно жестким тоном: — Пока не мой.

Семирядин почувствовал в его последней поправке скрытый вызов и поспешил изобразить на своем лице безраздельное радушие и предупредительность.

— А мы как раз обсуждали, как сделать так, чтобы ты и твоя мама ни в чем не нуждались, — известил он Кирсанова.

— И как это сделать? — На первый взгляд вопрос был вполне простодушным и наивным.

Семирядин прочистил горло и коротко переглянулся с Ангелиной Виннер.

— Пока мама не может ответить, решай сам, — улыбнулся Андрей Матвеевич. — Как мужчина. Или сразу получить много-много денег, или получать поменьше, но каждый месяц. Ну, нечто вроде пенсии.

В офисе снова повисла пауза. Кирсанов размышлял о чем-то, и никто не торопил его в этом процессе. Наконец мальчик откинулся на спинку кресла, сцепив пальцы в замок. Теперь он не чувствовал себя скованно. Скорее наоборот. Привыкал к положению человека, голос которого является решающим.

— Дядя Андрей, — неспешно произнес Иван. — Я знаю, пенсию получают старые люди. Лиза, например. Она называет ее «смешной».

Семирядин снова откашлялся и, подхватив один из пустующих стульев, придвинул его поближе к креслу Ивана. Сел.

— Ваша пенсия будет совсем не смешной, а серьезной. — Андрей многозначительно покачал головой. — Весьма.

— Но я же не старый, — упорствовал Кирсанов. — И мама не старая.

— Да, ты молод, — согласился Андрей Матвеевич и грустно добавил к уже сказанному: — К сожалению, слишком молод.

Иван развел руками.

— Поэтому никакой пенсии и не надо, — гордо и величественно отказался он с таким видом, будто только сейчас принял это окончательное и бесповоротное решение. — Мне сейчас объяснили. Да я и сам знаю… Нашей семье принадлежит больше третьей части всего, что есть в «Империи». И я — наследник.

— Кто тебе это сказал? — Семирядин занервничал. Даже его правое веко едва заметно задергалось.

— Вон, Федечка стоит… — Кирсанов указал на своего друга, все еще скромно отиравшегося в тени своего отца, и Андрей Матвеевич машинально обернулся. — Сегодня есть я и мама. А потом у меня родятся дети, потом внуки. Вы им тоже будете давать пенсию? Но вдруг вы умрете к тому времени… — Иван пожал плечами. — Все ведь умирают. Что тогда?

Андрей Матвеевич уже начинал покусывать нижнюю губу. Сейчас ему больше всего хотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда и выпить. Но внимание всех присутствующих сконцентрировалось именно на нем. Даже улизнуть незаметно не получится.

— Твой друг Федечка не слишком в курсе дел… — начал было он, но его перебила Ангелина. Не выдержав, она поднялась на ноги, и Семирядин облегченно вздохнул. Вот пусть эта стерва и отдувается теперь.

— У нас нет лишних минут для этих заигрываний балаганных и сюсюканья! — жестко провозгласила госпожа Виннер и, развернувшись лицом к Лавру и его компании, почти официально проинформировала незваных гостей: — Если отбросить личное имущество Кирсановых, при отсутствии завещания не может быть и речи ни о каких наследственных половинах и иных долях в капиталах «Империи»!

Лавриков понял, что настала и его пора. Древнегреческая трагедия дошла до того кульминационного момента, когда появляется «божество из машины».

— А кто вам сказал, добрая женщина, что завещание отсутствует? — негромко, но с нажимом произнес он.

— Я вам говорю!

Лавр улыбнулся:

— Но вы не есть истина в последней инстанции…

Теперь уже объектами всеобщего внимания стали эти двое. Федор Павлович и Ангелина. Взоры присутствующих обратились в их сторону, и директора филиалов ловили каждое произнесенное слово. Почти все они были уверены, что именно сегодня, сейчас все и прояснится. Встанет на свои места, так сказать.

— Поэтому я уверяю вас, — продолжил Лавриков, — что завещание не отсутствует, а присутствует. И содержание его вполне однозначно, в нем нечего трактовать или подвергать сомнению, что подтвердит любая судебная инстанция — от микрорайонной до самой верховной.

— Вы можете предъявить и огласить его? — с ироничной улыбкой осведомилась Ангелина, предварительно оглянувшись на Семирядина, но не поймав его глаз.

Теперь уже вперед шагнул Федечка. Гости будто передавали друг другу эстафету. Один оратор сменял другого, что своего рода тоже было грамотной тактикой. Смена оппонентов в споре причиняла дополнительный дискомфорт.

— Я могу огласить, — заявил молодой человек. — Пожалуйста, вот копия… — С этими словами он выбросил вперед правую руку, в которой были зажаты несколько листов бумаги.

Ангелина презрительно скривилась.

— Копии подобного рода документов не имеют силы, — ехидно заявила она. — Знать надо бы, юноша.

Но госпожу Виннер ожидал новый удар судьбы.

— Копия снята часа два тому назад с оригинала, оформленного в полном соответствии с текущим законодательством России, — сухо отчеканил Федечка. — Оригинал, если потребуется, будет предъявлен в суде.

— Блеф! — Женщина вздрогнула, как от звонкой пощечины.

— Мне читать или своими словами можно?

— Читай! — раздались нестройные возгласы от стола заседаний. — Давай, парень, основные пункты!..

Федечка открыл было рот, но Ангелина требовательно вскинула руку, останавливая процесс оглашения завещания. Она лихорадочно искала выход из сложившегося неприятного положения, но не находила. Госпоже Виннер требовался тайм-аут, а его в такой ситуации получить было делом крайне сложным. Если не сказать — невозможным. Она хваталась за несуществующую соломинку.

— Стоп!.. Кто вы такие, собственно, чтобы вмешиваться в ход закрытого собрания акционеров?

— Свита принца, мадам! — Санчо капитально вжился в свою роль.

Ангелина уткнулась взором в его гордо выкаченную колесом грудь.

— Я вижу клоунов, — грубо бросила она.

Смутить Лаврикова подобным незначительным уколом было невозможно. Он даже не выказал признаков неудовольствия. Вроде как не отрицал обидных слов женщины.

— Шут — ключевая фигура в свите любого владыки… — только и ответил Федор Павлович. — В общем, господа мальчики-девочки, читальни сейчас не будет. Копию мы вам оставим. Я только хочу донести до вашего сознания простенькую мысль. Обманом, подлогом либо юридическим забалтыванием никто из вас не сможет ущемить права беззащитного ребенка и еще более беззащитной женщины. А если кто-то попытается — будет иметь дело не только с судебными инстанциями, но и непосредственно со мной, — уже более жестко заключил он.

Ангелина порывисто шагнула навстречу Лавру и оказалась с ним едва ли не нос к носу.

— Я снова спрашиваю: кто вы такой? — повторила она, повышая голос.

Внешний вид Федора Павловича был весьма смиренным. В диссонанс вступали только его глаза, смотревшие на госпожу Виннер прямо и жестко.

— Меня зовут Робин Гуд, — спокойно произнес он. — Я почти всю жизнь отбирал деньги у богатых и иногда раздавал их бедным. Не верите — запросите соответствующий отдел МВД. — Лавр выдержал паузу и, заметив, что пока никто более не собирается ему перечить или задавать новых наводящих вопросов, повернул голову к сидящему возле Ивана Семирядину. — Андрей Матвеевич, нам надо бы поговорить с глазу на глаз. Ваша визитка сохранилась, так что созвонимся и увидимся. Только без этой… доброй женщины, — очередная змеиная улыбка в адрес Виннер.

Кирсанов проворно соскочил с кресла и, понимая, что разбор полетов на сегодня завершен, торопливо вернулся в общество своих друзей и защитников.

Модно одетый молодой человек тем временем снова активизировал свой мобильный телефон и шепотом вещал в трубку:

— Начинай продавать, пока цена хорошая…

Многие из собравшихся за столом последовали его примеру, и никто не обратил внимания на поднявшегося во весь рост Семирядина. Андрея Матвеевича слегка штормило от пережитого волнения, и он оперся кулаком о столешницу.

— В связи с новыми обстоятельствами предлагаю сейчас прервать совет, — как можно громче обратился он к директорам филиалов. — Мы продолжим его, скажем, в среду, после консультации с компанией-донором.

Четверка гостей к этому моменту уже двинулась к выходу. Шествие замыкал Федечка, и, когда Лавр, Санчо и Иван покинули пределы офиса, парень буквально на одну лишнюю секунду задержался на пороге и оглянулся назад. Гул голосов все возрастал.

— У этого донора мясо — от бешеных коров! — крикнул Розгин, перекрывая общий шум. — Кушайте на здоровье!..

Затем, выскочив в коридор, он быстренько захлопнул за собой дверь. Этот мальчишеский поступок заметно поднял Федечке настроение.

 

Глава 4

— Федечка, а под занавес ты дал слишком пацанскую реплику, — сурово буркнул себе под нос Лавриков, раскрывая бумажник и копаясь в обильном количестве скопившихся у него визиток. — Легкомысленно как-то…

Они уже всей компанией ехали в обратную от «Империи» сторону. Куда именно лежал путь в настоящий момент, никто из присутствующих не знал. Никто, кроме Лавра. Но тот упорно сохранял эту информацию в тайне, лишь загадочно улыбаясь. Скрытничал.

Федечка рассмеялся и озорно посмотрел на отца. На заднем сиденье «Волги» их разделял примолкший и задумавшийся о чем-то своем Кирсанов.

— А про Робин Гуда — не пацанство? — парировал молодой человек.

Лавр ничего не ответил. Он уже полностью сосредоточился на извлеченном ворохе визитных карточек. Присутствовало здесь и много ненужных, как казалось Федору Павловичу, устаревших по своей информации. Но депутат Государственной думы твердо знал, какую именно он ищет в настоящий момент и, к сожалению, пока не может отыскать.

— Мне про Робин Гуда понравилось, — подал голос Кирсанов.

Санчо всем корпусом развернулся на переднем сиденье и в упор уставился на сидящих позади него. На лице Мошкина отразилось некое подобие ностальгии по давно минувшим годам собственной юности, и его глаза даже подернулись слегка заметной поволокой. Положительно, сегодня он был на пике своих чувственных восприятий.

— Ай, господа… — неспешно протянул он, смакуя каждое произносимое слово. — Все мы до смерти — пацаны. Только игры с возрастом меняются, а так — все то же. Двор на двор. Но по башке бьем, к сожалению, уже не песочным совочком.

Не отрываясь от своего занятия, Лавр покачал головой.

— Дети! — сказал он. — Слушайте толстого дядю. И услышите…

Договорить Федор Павлович не успел. На глаза ему, наконец, попалась необходимая визитка, и он извлек ее из общей массы. Остальные запихнул на прежнее место в бумажник, мысленно пообещав себе, что, как только появится свободная минута, он обязательно наведет в них соответствующий порядок. Найденную визитную карточку Лавр протянул водителю.

— Коля, меня здесь высадишь, — распорядился он.

Николай не взял визитку в руки, а только коротко заглянул в нее.

— Это где церковь, что ли? — уточнил он.

— Во-во, туда и надо, — моментально подхватил Федор Павлович и спрятал визитку в боковой карман пиджака. — Я останусь, вы — домой. Санчо…

— Команда до вечера будет, — отрапортовал Мошкин. — А сам как?

— Машину вызвал из гаража управделами. Имею право.

— Скажите пожалуйста…

Лавриков не принял иронии. В настоящую минуту он напоминал комок нервов. А точнее говоря, был предельно собран и настроен на кардинальные действия. Мерное течение жизни прекратилось для Федора Павловича еще вчера. Теперь он походил на себя прежнего, каким был больше года тому назад. Ориентировался на принцип: бей первым, пока не ударили тебя.

— Дальше говорить не надо. Федечка! — Лавр повернул голову к сыну и протянул раскрытую ладонь. — Оригиналы!..

Розгин послушно расчехлил свою папку и, покопавшись в ней не больше пяти-шести секунд, выудил несколько листов рукописного текста. Это и были подлинные документы покойного Владимира Кирсанова. Лавр взял их и положил в собственный портфель.

Николай остановил машину за перекрестком. Храм располагался прямо перед ними. Лавриков выбрался из салона и с портфелем в руке зашагал в сторону золоченых куполов. Рядом с входом в храм прислоненная к стене стояла крышка гроба. Федор Павлович лишь пробежал по ней взглядом и зашел внутрь.

«Волга» плавно отъехала и уже через мгновение скрылась за ближайшим поворотом. На ее место почти сразу подкатила другая машина. Медленно и мягко. Остановилась у тротуара.

— Он еще и набожный… — протянула расположившаяся на переднем сиденье Ангелина, наблюдая за тем, как Лавриков скрылся за воротами храма.

Юрий Мякинец неторопливо распечатал новую сигару и вставил ее в рот. На этот раз излишне мусолить ее не стал. Прикурил сразу, наполнив салон автомобиля едким противным дымом. Виннер закашлялась. Юрий улыбнулся и поспешил деликатно опустить боковое стекло со стороны водителя. Разогнал дым рукой.

Его отношение к Ангелине после вчерашней — или, вернее, сегодняшней — ночи разительно переменилось. Он не относился к ней как прежде, с ощутимой долей снисходительности и внутреннего превосходства. Нельзя сказать, что Мякинец придавал большое значение сексуальным отношениям между мужчиной и женщиной. Но госпоже Виннер удалось поразить его. При всей ее внешней неженственности Ангелина, как оказалось, была способна удовлетворить мужчину даже с самыми привередливыми запросами. Впрочем, справедливости ради надо отметить, что и сама госпожа Виннер не осталась в обиде на своего кавалера. Мякинец также не разочаровал ее.

Сигара показалась в раскрытом окне салона.

— Все воры ужасно религиозны, — со знанием дела произнес Юрий, оглядываясь по сторонам.

Мысленно он уже прикидывал, каким образом Лавр собирается покидать церковь и зачем депутату понадобилось отпускать машину с водителем. Не ночевать же он здесь останется?

— А ты? — спросила Ангелина.

Юрий не сразу понял, что она имеет в виду. Когда же до него дошло, что ее вопрос лишь продолжение разговора на тему религиозности, с улыбкой пожал плечами.

— Я не вор. Я — голову в песок, и сделал вид, что Всевышний ушел в отпуск — как раз на отрезок моей жизни.

— Удобная поза… — одобрила госпожа Виннер и тут же переключилась с праздной беседы на животрепещущие аспекты их общего непростого дела. — Есть возможность отследить телефонные переговоры этого некстати выскочившего Робин Гуда?

Мякинец хитро прищурился. Когда же его подельники поймут, насколько он, Юрий, бесценный сотрудник в их коллективе? Пора бы уже привыкнуть к тому обстоятельству, что для таких профи, как он, не существует неразрешимых проблем.

— Возможности есть любые, — с пафосом заявил он. Он и сам ловил себя на мысли, что с сегодняшнего дня непроизвольно рисуется перед Виннер. — Были бы деньги. Обращение к своему человечку в ФАПСИ — большая копейка. Моментальная переадресация трепологии сюда на приемник — еще копейка. — Он пыхнул сигарой. — Итого…

Однако его затянувшиеся рассуждения вызвали отнюдь не положительную реакцию со стороны Ангелины, как того ожидал мужчина. Напротив, она проявила недовольство и раздражение.

— Я не торгуюсь, Юрий, — злобно бросила эта стерва, как любил охарактеризовывать ее Семирядин наедине с самим собой. — Мне по морде дали. Публично. Сильно. — Она скрипнула зубами. — И теперь, если не играть на опережение, — дрянь дело. Да и мотаться за ним времени нет.

Юрий самодовольно осклабился. Интим — дело хорошее, но набить себе цену и тем самым пополнить личные капиталы — никогда не будет лишним.

— Не дергайся. — Он выудил из кармана свой заветный мобильник. — Сейчас поищу человечка по закрытой линии… — Мякинец набрал какой-то номер.

— Извините, мне сейчас покойника отпевать… — почему-то немного сконфуженно признался отец Алексей.

Лавр с пониманием покачал головой:

— Я видел…

Они шагали бок о бок по достаточно темному коридору, расположенному в служебной части храма.

— Минуту отниму, Алексей Петрович. По сугубо мирскому делу.

Батюшка остановился и внимательно посмотрел на Федора Павловича. Оба они чувствовали, что между ними существует какая-то скрытая связь. Может быть, и не религиозная, но духовная точно. А ведь познакомились эти на первый взгляд абсолютно разные люди несколько дней назад. И вот Лавриков вторично наносит визит в церковь.

— На минуту-другую могу опоздать, — невольно улыбнулся священнослужитель.

Федор Павлович не стал злоупотреблять излишним вниманием столь занятого человека. Да и к чему было резину тянуть? Время и самого Лаврикова поджимало. Он достал из своего кожаного портфеля бумаги, переданные ему Федечкой, и чересчур бережно протянул их отцу Алексею. В голове промелькнула забавная мысль. Мог ли догадываться Владимир Кирсанов, какие путешествия предстоят его завещанию, когда опускал его в верхний ящик письменного стола? Скорее всего, нет.

— Прошу вас, приберите это куда-нибудь до лучших времен. — В голосе Лаврикова звучала мольба. — Ничего скверного. Завещание ушедшего человека.

Батюшка принял стопку бумаг.

— Хорошо, Федор Павлович, — с легкостью согласился он, но не сумел удержаться от попытки поиронизировать над словами бывшего криминального авторитета. — Только лучшие времена — они когда объявлены?

Лавр тоже не сдержал улыбки.

— Это уж вам виднее… — подхватил он предложенную игру, но тут же осекся, припомнив еще один немаловажный момент, послуживший причиной его прихода к отцу Алексею. — И еще… обедню заказать можно? Качественную обедню. По блату.

— За упокой этого ушедшего? — Батюшка кивнул на бумаги в своих руках.

— Нет. — Федор Павлович невольно смутился. — Во здравие. Женщина больна тяжело… Вдруг да поможет.

Мысль о тяжелом состоянии Ольги и отсутствии прогресса в положительную сторону не оставляла Лавра ни на мгновение. Для себя он решил, что от заказанной обедни хуже точно не будет, а дополнительные шансы на успех все-таки добавлялись. Однако давно уже Федор Павлович не чувствовал себя столь неловко. Особенно под этим пристальным, буквально пронизывающим взглядом священнослужителя с кристально-голубыми глазами.

— Мы гарантий не даем, — серьезно заявил отец Алексей.

— Я и не требую, — тут же открестился от каких-либо претензий в будущем Лавриков. — Просто… Как это говорится?.. Уповаю.

Некоторое время они еще молча разглядывали друг друга, пока, наконец, батюшка не раздвинул губы в добродушной и бесхитростной улыбке.

— Ну-ну… — одобрительно хмыкнул он. — Там на входе в загородочке — Марья Анисимовна, — проинформировал отец Алексей своего нового знакомого. — Она все оформит. Без блата.

— Благодарю. — Федор Павлович протянул священнику раскрытую ладонь для прощания. — Всего доброго.

Отец Алексей ответил на удивление крепким рукопожатием. Пальцы у батюшки были длинные и жилистые. Рука уверенного в себе человека.

— Значит, приходите потихоньку? — шепотом вопросил служитель церкви, заговорщически подмигивая Лаврикову.

— А куда денешься? — в унисон ему ответил тот, пожимая плечами.

На том они и распрощались. Отец Алексей двинулся в основное помещение храма, где должно было состояться запланированное отпевание, а Лавр черным ходом покинул Божью обитель. Оказавшись на улице с противоположной от центральных ворот стороны, Федор Павлович обошел церковь, миновал тот самый переулок, через который явился сюда, и вышел на проезжую часть.

Машины Юрия Мякинца там уже не было. Разрешив вопрос с прослушкой лавровского мобильника, он благополучно удалился. Зато на углу, возле магазина по продаже зонтов, Федор Павлович заметил темную «Волгу» с административными номерами. К ней-то он и направил свои стопы. Склонился к раскрытому окну и встретился глазами с чисто выбритым мужчиной лет тридцати. Видок у этого типа был очень представительный. Сразу видно — на государственной службе. Цену себе знает. Даже курит, стряхивая пепел не за окно, а в специально отведенное под приборной панелью место.

— Здравствуйте, — вежливо поприветствовал водителя Лавриков. — Вы из гаража?

Представительный серьезный шофер кивнул в знак подтверждения. Открывать лишний раз рот без крайней на то надобности его не учили. Помалкивай, дескать, и крути баранку. За то тебе и платят.

— Я — Лавриков, — представился Федор Павлович, по-своему расценив молчаливость водителя. — Спасибо, что не опоздали.

Он забрался в салон на заднее сиденье и, когда «Волга» тронулась, позволил себе ненадолго расслабиться. Устало смежил веки. Спать Федор Павлович, разумеется, не собирался. Еще не все дела на сегодня были завершены.

Темная «Волга» с тонированными стеклами и номерами, свидетельствующими о принадлежности к административному гаражу, свернула с шумной многолюдной улицы на более тихую и сразу же остановилась.

Лавр степенно покинул уютный комфортный салон и на мгновение замер на тротуаре. Огляделся. Внимание депутата привлек скромный и с виду ничем не приметный киоск, торгующий прессой и канцелярской мелочью. Без лишних раздумий Федор Павлович направился именно к нему. Остановился, приблизившись вплотную к киоску, и с интересом осмотрел ассортимент газет и журналов, выставленных за стеклом. В глазах буквально рябило от пестрых обложек — настолько богат был местный выбор. Но Федору Павловичу нужно было совсем не это.

Слегка нагнувшись к квадратному окошечку, Лавр взглянул на самого киоскера, в роли которого выступал не слишком ухоженный мужчина примерно такого же возраста, как и сам Лавр. Две огромные залысины на лбу продавца не очень качественно прикрывала синенькая, уже изрядно потрепанная бейсболка.

— Уважаемый, — с улыбкой обратился к мужчине Лавриков. — Что бы вы могли порекомендовать для души?

Киоскер лениво зевнул и поковырялся мизинцем в левом ухе.

— Для души лучше всего Ламброзо Чезаре или Карл Ясперс, — ответил он. — Но они кончились. Расхватал народ. Осталась только порнуха типа «СЕМЬ XL»… И ты меня, крестничек, не задуришь, несмотря на очки и крутой прикид, — совершенно не изменив скучающей интонации, продолжил мужчина в бейсболке.

Лавр расхохотался.

— С ходу колет Егор Ильич… — скороговоркой выдал он некогда заученную в молодости фразу по отношению как раз к этому человеку.

— Четверть века следовательского стажа — это тебе не курс молодого бойца, — не без бахвальства хмыкнул киоскер. — Да и память пока — как затвор фотоаппарата.

— Чего же тогда в будке прозябаешь? — укорил его Федор Павлович.

— А чем тут плохо пенсионеру?

Лавриков взирал через стекло на этого пожилого мужчину и не мог поверить в то, что перед ним именно тот самый человек, которого он знал когда-то давно. Знал тогда не с лучшей стороны. Но таковы были условия игры между криминалитетом и прокуратурой. Один догоняет, другой убегает. Как детская игра в казаки-разбойники. Много кровушки тогда попортил Лавру Егор Ильич. Но, как ни странно, именно этот следователь был едва ли не единственным человеком в прокуратуре, которого Лавриков уважал по-настоящему. За то, что честным был и правильным. На подлость никогда не шел, но и на компромиссы с преступниками тоже. Про таких людей, как Егор Ильич, стоящих на стороне государства, говорили: «мент в законе». Очень уважительное, надо отметить, обращение у авторитетных воров.

А вот сейчас судьба-злодейка распорядилась иначе. Неравноценно как-то. Ревностно оберегавший закон человек торговал на улице желтой прессой, а нарушавший его заседал теперь в Государственной думе. Вопиющая несправедливость, и Лавр, как человек интеллигентный и уважительно относящийся к людям, пусть даже и к своим бывшим врагам, осознавал это.

— За мной охотился — так соколом был, — поддел он пожилого мужчину в бейсболке.

Егор Ильич не обиделся. Напротив, коварно улыбнулся и лукаво глянул на Федора Павловича из-под кустистых седых бровей.

— Я и сейчас сокол, — заявил он без стеснения. — Только старый, но мудрый. Сокол в скворечнике.

— Не, серьезно, Егор Ильич. — Лавриков и в самом деле перестал улыбаться. — Куча всяких детективных агентств расплодилась. Мог бы неверных жен выслеживать или сынков олигархических пасти.

Бывший «мент в законе» отрицательно покачал головой. Он даже не стал задумываться над словами собеседника и над теми финансовыми перспективами, которые могли бы открыться перед ним в свете такой карьеры.

— Не по мне, Лавр, — просто, но с достоинством ответил он.

Мысленно Федор Павлович был вынужден согласиться со сверстником. Представить Егора Ильича в роли такого проныры детектива было крайне сложно. Другого полета человек. Другого мировоззрения. Выдержав небольшую паузу, Лавриков перешел к тому вопросу, ради которого, собственно говоря, и явился сегодня к этому киоску с газетами.

— Тогда есть совсем свежее дело по тебе. — Депутат понизил голос до шепота, хотя рядом с ними никого и не было. — Гражданин один очень странно в дерево врезался и сгорел.

— Дерево росло не там? — прищурился Егор Ильич.

— Дерево росло там. — Лавр поправил очки у себя на переносице. — А гражданин, наверное, кому-то не там дорогу переехал…

Взгляд киоскера изменился. Старый мудрый сокол почувствовал запах добычи. Подумав секунды две, не больше, он опустил стеклянную перегородку, сунул за стекло объявление, написанное от руки на мятой картонке «БУДУ ЧЕРЕЗ ПЯТЬ МИНУТ», и скрылся от взора Лаврикова в недрах киоска. Вышел с противоположной стороны и запер дверь на ключ.

— Здесь рядом забегаловка не слишком дорогая, — кивнул он на противоположную сторону улицы. — С пивом. Пойдем, расскажешь…

Лавриков не стал противиться.

— Пойдем, Егор, в забегаловку с пивом. Здравствуй, между прочим. — Он протянул руку следователю в отставке.

— Привет, давно не виделись. — Тот охотно ответил встречным рукопожатием.

Мужчины не спеша двинулись прочь от киоска и пересекли проезжую часть. Забегаловка, упомянутая Егором Ильичом, действительно оказалась сразу за поворотом. Лавр оглянулся на оставленный киоск с желтой прессой.

— Ты там написал «Через пять минут». Думаю, не управимся, — усомнился он.

«Мент в законе» беспечно махнул рукой.

— А ведь никто не знает, когда отсчет этим минутам пошел, — совершенно серьезно заявил он. — Их, Лавриков, до вечности растянуть можно. И все равно — будет честно…

С этими словами он остановился и распахнул тяжелую дверь забегаловки, пропуская вперед Федора Павловича. Можно было себе только представить, с каким видом наблюдал за этой сценой до сего момента невозмутимый водитель из административного аппарата, сидя в салоне «Волги». Прежде ему не доводилось видеть, чтобы народные избранники с такими яркими представителями этого самого избравшего их народа запросто перешагивали пороги подобных третьесортных заведений.

— Елизавета Михайловна, выйти можете?

Голощапова, сидевшая на низенькой табуреточке у изголовья кровати Кирсановой, повернулась. На пороге палаты реанимации стояла дежурная медсестра с чьей-то историей болезни в руках.

Лиза коротко кивнула, что заставило медсестру понять этот жест как согласие, и она так же бесшумно, как и зашла, удалилась из палаты. Рядом с ее столом стояла девушка в длинной джинсовой юбке и однотонной синей блузке. Длинные волосы забраны наверх и пришпилены едва заметной заколкой.

— Сейчас, погодите… — сказала ей дежурная медсестра и, уже не обращая больше внимания на посетительницу, расположилась на своем рабочем месте. Принялась что-то энергично заносить в интересующую ее историю болезни.

Голощапова появилась в коридоре минуты через полторы. По ходу она связывала в узел постельное белье Кирсановой. Разобраться в новых обязанностях сиделки при Ольге оказалось не так уж и сложно. Медсестра подняла голову, когда Елизавета Михайловна приблизилась.

— Вас девушка вот спрашивает, — указала она рукой на блондинку в джинсовой юбке и тут же строго проинформировала: — Только здесь не стойте. На лестнице лучше…

— Добрый день, Елизавета Михайловна, — тихо произнесла незнакомая старой экономке Кирсановых особа.

— Здравствуй, детка. Мне в прачечную как раз. — Лиза кивнула в направлении служебной лестницы. — Проводи…

Они спустились всего на один лестничный пролет, и этого времени девушке оказалось достаточно для того, чтобы рассказать Голощаповой, кто она и чего, собственно говоря, хочет. Услышанное заставило Лизу остановиться на площадке этажом ниже и опустить тяжелый узел с бельем на кафельный пол. Теперь, слушая девушку, представившуюся Аней, Елизавета Михайловна с интересом и волнением разглядывала нежданную собеседницу.

— Владимир Леонидович, когда в конторе бывал, о вас много рассказывал, — продолжала тем временем Аня. — Ну, я сразу и догадалась, что рядом с Ольгой Сергеевной искать надо.

Лиза понизила голос до шепота и на всякий пожарный случай бросила взгляд вниз и вверх по лестнице. Не подслушивает ли их кто? Пусть даже случайно.

— Я нашла документы, успела передать их в надежные руки, — поведала она помощнице адвоката. — Думаю, это и был второй экземпляр.

Аня горько усмехнулась. Из-за пережитого рано утром волнения она едва держалась на ногах.

— Дело не только в завещании, Елизавета Михайловна, — сказала она. — Дело в самом господине Семирядине. Он интересовался документами, предлагал Борису Юзефовичу незаконную сделку.

— Вот говнюк, прости за брань, — невольно вырвалось у Голощаповой.

Но Аня не обратила на это особого внимания. Она как раз подошла к основной теме разговора.

— И был он у нас накануне пожара, — с ударением чуть ли не на каждом слове сообщила девушка. — А после того, как Борис Юзефович его выгнал, он с бандитами какими-то говорил, которые в машине сидели.

— Прямо с бандитами? — недоверчиво высказалась Голощапова.

Но Аня твердо стояла на своем. К разговору она была подготовлена заранее и на сто процентов.

— У меня глаз наметанный, профессиональный, — уверенно заявила помощница погибшего Ваенбландта. — Я номер машины запомнила. Сразу ведь после этого все и случилось, — завершила она, имея в виду последствия пожара в конторе.

— Так в милицию надо.

— Сунулась в райотдел. — На глаза девушки навернулись слезы. — Там пожарников запросили, говорят: дело очевидное, старая проводка, слишком мощный ксерокс. Все закрыто. Никому новые версии не нужны. Понадобитесь, мол, так вызовем повесткой… Но я никому не понадоблюсь, Елизавета Михайловна.

В голосе Ани зазвучали плаксивые нотки маленькой обиженной девочки, и Голощапова поспешила одернуть ее, выставляя себя, напротив, женщиной мужественной и решительной:

— Только без слез.

— Ага. — Аня шмыгнула носом. — Держусь…

Елизавета Михайловна перевела взгляд за окно и о чем-то задумалась. Как будто бы в события вмешался Его Величество Случай. Но в странные совпадения Лиза, особенно с недавних пор, не верила. Уж больно подозрительно выглядела вся эта история. Вот Федор Павлович, например, насколько она поняла, даже в случайности смерти Владимира Леонидовича усомнился. Проверять собирается. А тут еще и адвокат, которому Кирсанов завещание свое оставил на хранение…

Аня продолжала молча топтаться рядом, ожидая, какой же вывод сделает пожилая женщина.

— Очень может быть, что ты и понадобишься, — наконец сказала Елизавета Михайловна. — Телефон свой сейчас принесу, и мы позвоним одному человеку… Стереги белье только, чтоб не умыкнули, — кивнула она на тугой узелок под ногами. — Я здесь материально ответственной сделалась, за каждую тряпочку подписываюсь…

С этими словами Голощапова удалилась обратно наверх за оставленным в палате Кирсановой телефоном, а девушка покорно осталась ждать ее возвращения и стеречь бесценное казенное тряпье.

Выскочив на загородное шоссе, «Волга», подчиняясь желаниям профессионального водителя Николая, резво помчалась в сторону дачи. Однако буквально через несколько преодоленных метров магистрали Федечка наклонился вперед и хлопнул шофера по плечу. В голове юноши созрела, как ему казалось, гениальная идея.

— Останови-ка… — коротко бросил сын депутата.

— По-маленькому? — живо отреагировал Мошкин, поворачивая голову.

Машина послушно свернула к лесополосе и затормозила.

— По-большому… — Федечка уже выбирался из салона на свежий воздух. — Позвонить надо срочно.

— Звонил бы отсюда.

— Имею я право на личную жизнь?.. — недовольно буркнул молодой человек.

Дальнейших дискуссий на эту тему не последовало, хотя бы потому, что Розгин уже проворно отбежал от машины метров на десять, попутно извлекая из кармана мобильный телефон. Палец бегло пробежался по мягким кнопкам. Федечка приложил трубку к уху и замер в ожидании ответа. Вызываемый абонент вышел на связь секунд через пятнадцать.

Парень воровато оглянулся через плечо на оставленную у обочины «Волгу» и бегло затараторил в аппарат.

— Гарик, это Федя, — для начала представился он и тут же без пауз продолжил: — Глянь, будь добр, чего у вас там с «Империей» происходит?.. Вниз, вверх и снова вниз?.. Как предел падения почуешь, бери все, что можно. Понимаю, это не «голубые фишки». Но ты бери, бери… — приободрил он невидимого собеседника. — Зачем — это уже мое дело. Пока, отзвонись вечером…

На этом разговор завершился. То, что Гарик слабо въехал в суть проблемы, Федечку не шибко волновало. Главное, чтобы сделал все грамотно. Так, как он только что ему посоветовал. С довольным выражением лица молодой человек спрятал телефон обратно в карман и бегом вернулся к машине. Юркнул в салон на заднее сиденье.

— Поехали, пацаны!.. — распорядился он.

«Волга» возобновила прерванное движение. Никто не полез к Федечке с расспросами, прекрасно осознавая, насколько это бессмысленно и бесполезно.

Выпитое пиво подействовало на Лавра благотворно. Он уже не казался таким напряженным, как час назад, до встречи с отставным следователем. Но основные дела, намеченные на сегодня, Федор Павлович еще не завершил. По-прежнему болела душа за Ольгу и за то положение, в котором она находилась. Лавриков отдавал себе отчет в том, что Кирсановой грозит большая опасность. Следовательно, ее срочно нужно перебазировать из клиники в другое, наиболее безопасное место. А такая сложная операция, как верно заметил Санчо, требовала немалых денег. Вот их-то Лавр и намеревался раздобыть.

Казенная машина из административного гаража весьма удачно проехала по узкой ухоженной дороге и остановилась в каком-то метре от ворот роскошного особняка. Представительный водитель «Волги» вряд ли подозревал о том, что это строение некогда принадлежало именно Лаврикову. Еще фактически пару недель назад. Сейчас особняк сменил хозяина.

Лавр вышел из машины и направился к дому пешком, без особой ностальгии разглядывая свое былое жилище.

— Нет, надо было в свое время архитектора наказать… — проворчал он себе под нос и с досады пнул носком ботинка какой-то подвернувшийся ему под ноги камешек.

Навстречу Федору Павловичу по ступенькам парадного крыльца энергично сбежал толстенький подвижный дядечка в дорогом спортивном костюме. Именно он и был нынешним владельцем роскошного загородного особняка. Волосы дядечки блестели от обильного слоя бриолина, бородка клинышком была аккуратно подстрижена на французский манер.

— Так чего же не въехали, Федор Павлович? — сокрушенно всплеснул руками радушный хозяин. — Я после вашего звонка охрану предупредил и номер машины сказал.

— Полезно иногда ноги размять, — улыбнулся Лавриков.

Мужчина закудахтал от смеха, как клушка на насесте. Фраза показалась ему очень смешной.

— Давайте входите, — гостеприимно предложил он, отсмеявшись да еще и отдышавшись после этого. — Мы не только ноги разомнем, но и в целом… Разомнемся от души. — Новый приступ кудахтанья сотряс его рыхлое тело. Даже щеки резво болтались вверх-вниз. — Тем более — супруга то ли на Таити, то ли на Гаити, хрен ее разберет. А мы — по-холостяцки…

Но Федор Павлович тактично отказался от столь заманчивого предложения. На сегодня было достаточно и пива.

— Нет, Георгий… Я здесь, на воздухе.

— Распоряжусь, чтоб на воздух разминку вынесли… — с ходу нашелся Георгий.

— Не надо. — Лавр покачал головой. — В другой раз.

— В другой раз супруга вернется, особо не покуролесишь.

Настойчивые просьбы хозяина особняка, его смешливость, нелепые потуги на остроты и главное — дурацкое кудахтанье — все это понемногу начинало раздражать Лаврикова. Он даже с удовольствием, о котором не помышлял прежде, произнес следующую, неприятную для Георгия фразу:

— Сейчас я вам желание куролесить отобью. Мне деньги нужны. — Однако, заметив, что лицо хозяина действительно потеряло всякое жизнелюбие и стало настороженным, Федор Павлович добавил немного виновато: — Извините, Жора. Но вот так складываются дела.

— Мы с вами, Федор Павлович, совершенно четко договаривались, — обиженно молвил смешливый хозяин. — Вторая половина — к концу года. Это же не тысяча. И не сто тысяч.

— Я помню о договоренности, — вздохнул Лавриков. — Ни на чем не настаиваю. И делаю лишь предложение.

— Какое?

— Двадцать процентов скидки. Солидный кусок. — Федор Павлович выудил из пачки сигарету и закурил. — Но деньги — сейчас.

Георгий закатил глаза и быстро зашевелил своими пухлыми губами. Звука не было, только шевеление. Мужчина подсчитывал что-то в уме. Лавр не торопил его. Выжидал.

— Двадцать пять, — выдал, наконец, новый владелец особняка.

— Грабеж.

— Но мы не обуславливали форсмажора, господин Лавриков! — ринулся на защиту собственных интересов Георгий. Он и сам понимал, что сделка с двадцатью процентами крайне выгодна для него. Но почему бы еще не сбить цену? Ведь не ему же понадобились деньги так срочно. — Я иду вам навстречу исключительно по слабости характера.

— Хорошо. — Выбора у Лаврикова не было.

Просветлевший Георгий тут же решил дожать оппонента новым контрпредложением.

— А если вы отнимете тридцать процентов, — с непонятной радостью провозгласил он, — то получите итоговую сумму сию секунду и — наличными.

Лавр молчал, разглядывая алчно блеснувшие глаза собеседника. На губах Жоры заиграла прежняя жизнерадостная улыбка. Он тоже смотрел на Лавра, хитро прищурившись. Дескать, ваш ход, господин хороший.

— Ну, Жорик… — Новоиспеченный слуга народа покачал головой.

— Наличными, Федор Павлович! — не унимался тот, входя в раж. — В нынешних-то условиях такую сумму запросто через банк не проведешь. Армия финансовых разведчиков только и ждет — с микроскопами и наручниками. А так вы мне портфельчик дадите, я в сусеки сбегаю, портфельчик верну. И все прекрасно, — продолжал тараторить он без передыху. — Можно будет с чистой совестью опрокинуть за полное завершение сделки.

Лавриков несколько раз смачно затянулся сигаретой, выпустил дым в сторону и стряхнул пепел себе под ноги. Георгий вел себя в высшей степени нагло, и, основываясь на здравом смысле, бывший криминальный авторитет никогда не пошел бы с ним на подобную сделку. Но перед глазами невольно всплыл образ Ольги Кирсановой. Такой милой и такой беззащитной. Отказаться сейчас от предложения нынешнего хозяина особняка означало поставить ее жизнь под угрозу. Мог ли допустить Лавр подобный исход дела? Разумеется, нет.

— Опрокидывать не будем, — недовольно поморщился он. — Но… Беги в сусеки.

Это означало полное и безоговорочное согласие. Оно же расценивалось как капитуляция.

— Лечу… — выпалил на одном дыхании Георгий.

Он и в самом деле так стремительно кинулся к входной двери, опасаясь, что Лавр может передумать и расторгнуть только что достигнутое соглашение, что Федору Павловичу пришлось окликнуть ретивого толстячка.

— Портфель забыл, Жора… — напомнил он, протягивая необходимый предмет.

Георгий вынужденно вернулся.

— Да, забыл! — посетовал он, на этот раз забирая портфель. — Ранний склероз.

С этими словами он скрылся в недрах дома.

— Про склероз расскажи кому другому… — недовольно буркнул Лавриков, но Георгий его не слышал.

Федор Павлович, по-стариковски покрякивая, опустился на верхнюю ступеньку крыльца и блаженно вытянул ноги. Небрежным щелчком пальцев отшвырнул окурок в сторону и покосился себе за спину. Сквозь стекла окон на первом этаже прекрасно просматривались силуэты охранников, сновавших внутри дома. Лавр невесело усмехнулся. Когда-то здесь также кучковались и его братки, бдительно охраняя покой босса. Нахлынувшие было на него воспоминания прервала трель мобильного телефона в боковом кармане. Депутат достал трубку.

— Лавриков… — сразу представился он. — Да, Лизавета Михайловна. Слушаю… Кто у вас?.. Ну… Ну… Да, начинаю понимать… Вот что девушка пусть сделает. Знаете перекресток Арбата с Гоголевским? Не где «Прага», ниже по бульвару. Там киоск газетный. И продавец в киоске — Егор Ильич. Девушка скажет ему, что от Лавра, и смело можно рассказывать…

Федор Павлович и представить себе не мог, что в этот самый момент сидящий в своем собственном автомобиле Мякинец внимательно вслушивался в каждое произносимое им слово, звучащее сквозь эфирные помехи из приемника.

— А если не будет никого в киоске, — продолжал информировать Голощапову народный избранник, — если там табличка — мол, скоро буду, — пусть ждет. Минут через пятьдесят, через час я сам туда подъеду…

— Да, передам все в точности, — донесся из динамика голос Елизаветы Михайловны. — До свидания, Федор Павлович.

Тишину автомобиля пронзили короткие гудки отбоя. Юрий убавил громкость приемника, а сам подхватил с соседнего пустого сиденья свой мобильник. Надавил пальцем заветные кнопочки.

— Мальчики, — небрежно бросил он в трубку. — Тут срочная халтурка подвернулась с отдельной графой оплаты… Координаты возьмите…

Используя в разговоре те же ориентиры, что и Лавр, Мякинец разъяснил своей бригаде, где и как отыскать заветный киоск Роспечати.

 

Глава 5

Уже второй раз за сегодняшний день административная машина Лаврикова свернула на Гоголевский бульвар и, миновав гостиницу «Прага», остановилась в двух шагах от интересующего депутата киоска Роспечати. Федор Павлович распахнул дверцу и ступил на асфальт. Его временный водитель по-прежнему оставался безучастным ко всему происходящему. Или, во всяком случае, так казалось. Лавр огляделся по сторонам. Никакой ожидающей девушки, о которой поведала ему по телефону Елизавета Михайловна, поблизости не наблюдалось. Ни возле самого киоска, ни в его окрестностях. Только одинокие прохожие, вечно спешащие куда-то по своим неотложным делам.

Что-то уже в эту секунду насторожило Лавра. Пока он и сам не мог объяснить, что именно, но некое внутреннее чувство, сходное с интуицией, заставило Федора Павловича расстегнуть пиджак. При необходимости так будет удобнее выхватить из кобуры пистолет.

Лавриков приблизился к киоску. Тот был закрыт, но уже прежде виденной депутатом таблички за стеклом почему-то не было. Федор Павлович развернулся, намереваясь двинуться обратно к машине и дождаться возвращения Егора Ильича сидя в салоне, но передумал. Ноги сами заставили его вернуться обратно к киоску и, вытянув шею, заглянуть внутрь.

Самые худшие опасения Лавра оправдались в то же мгновение. Натренированный взгляд бывшего законника выхватил в полумраке киоска женскую руку в неестественном изломе, а рядом с ней и затылок мужчины в бейсболке, пропитанной кровью. Лавр резко отшатнулся. Осторожный, но в то же время стремительный поворот головы назад. Рука уже нырнула под пиджак и ухватилась за прохладную металлическую рукоятку оружия. Однако Федор Павлович не заметил поблизости ничего подозрительного. Никто не пытался напасть на него и вроде даже не следил за его действиями.

Усилием воли Лавриков заставил себя расслабиться. Устало опустил плечи, вернул на лицо скучающее выражение, но уходить от киоска не спешил. Мысленно анализировал ситуацию.

— Так, значит, господа, вы решили… — выдал он, наконец, шепотом, придя к какому-то определенному решению. — Ох, напрасно…

Выудив из кармана мобильный телефон, Федор Павлович с размаху бросил его на асфальт и наступил на трубку каблуком. Сокрушительный удар — и пластмасса хрустнула, как ядовитое насекомое.

Мерным, спокойным шагом Лавр направился прочь от киоска. Застывшее, как маска, лицо его не выражало при этом ни малейших эмоций. Распахнув заднюю дверцу служебной «Волги», Федор Павлович подхватил с сиденья оставленный им довольно тяжелый, распухший портфель. В глаза водителю Лавриков старался не смотреть. Опасался, что, несмотря на его природное самообладание, проницательный молодой человек сумеет заподозрить неладное.

— Вы свободны, — коротко проинформировал подчиненного народный избранник. — Спасибо.

Водитель не повернул головы.

— Подпишите тогда путевой… — только и произнес он.

Лавр так и сделал. Затем, пока автомобиль удалялся, он без движений стоял на тротуаре, с каким-то даже неподдельным интересом разглядывая носки своих туфель. Однако стоило «Волге» свернуть на центральный проспект, как Федор Павлович моментально устремился к магазину-салону по продаже мобильных телефонов, расположенному на противоположной стороне улицы. Благо дело, такие магазины сейчас на каждом углу отыскать можно.

Лавр скользнул внутрь застекленного помещения. Появился обратно уже буквально через минуту. Задержался на ступеньках и, поставив портфель к ногам, достал из коробочки новый аппарат. Зарядное устройство спрятал в карман, а саму коробку без лишних раздумий сунул в стоящую рядом урну, предварительно проверив, не наблюдает ли кто-то за его странными манипуляциями. Вроде бы нет.

В завершение всех своих действий Лавр опробовал разные звонки аппарата. Выбор его остановился на мелодии Моцарта. В городском шуме музыкальная фраза из неоконченного концерта в своеобразном электронном исполнении прозвучала несколько необычно. Но Федору Павловичу понравилось. Лицо бывшего криминального авторитета заметно расслабилось, ожило. Он уже целенаправленно, решившись на какие-то действия, спустился со ступенек.

Книга оказалась очень даже интересной. Иван никогда прежде не соприкасался с творчеством Стивена Кинга, а вот теперь погрузился в него, что называется, с головой. В заросшем травой одичавшем саду лавровской дачи Кирсанов удобно расположился на старой раскладушке в полусидячем положении. Губы его едва заметно шевелились, а в детских небесно-голубых глазах отражалось сопереживание тому, что было напечатано на странице.

Иван, увлеченный изложенными в книге событиями, не заметил, как из-за густой листвы вынырнул Федечка и приблизился к нему. В руках молодого человека была трехлитровая банка с морсом и пара стаканов.

— Холодненькое будешь? — с ходу предложил Розгин.

Кирсанов не стал отрываться от книги. Он просто кивнул, не поворачивая головы в сторону собеседника.

— Давай.

— Подано… — шутливо провозгласил Федечка, ставя стаканы прямо в траву и наполняя их прохладным морсом, правда умудрившись расплескать немного красноватой жидкости на землю. Только сейчас он более внимательно пригляделся к книжному экземпляру в руках паренька.

— Книга у тебя какая-то… бракованная, — высказал Розгин свою точку зрения.

На этот раз Иван оторвался от захватывающего чтения, свесил ноги с раскладушки и сел. Федечка опустился рядом с ним и протянул приятелю один из наполненных стаканов. Кирсанов с благодарностью принял его и тут же совершил небольшой бодрящий глоток.

— Я же говорил, — грустно напомнил он Розгину. — Меня пытались раздавить. Это не бредом было. Но раздавили «Темную Башню».

Мальчик похлопал книгой себя по колену и отложил ее в сторону, на раскладушку между собой и Федечкой.

— Ничего, — хмыкнул Розгин. — Привыкай. Люди обожают давить друг друга.

— Почему?

Иван искоса посмотрел на своего старшего товарища, но тот лишь беспомощно развел руками. Что тут можно было ответить? Глубоко вдаваться в психологию человеческой натуры не хотелось, а на абстрактных примерах и уж тем более на пальцах законы несовершенного мира не объяснишь. Сложно все это.

— Потому, что внутривидовая борьба идет острее, чем межвидовая, — более-менее доходчиво, как ему самому показалось, разъяснил Федечка.

Но Кирсанов слегка подрастерялся.

— Я такого еще не проходил, — с улыбкой признался он.

— Но столкнулся на практике…

Тему непростого разговора пора было сменить. Розгин перевел взгляд на лежавшую между ним и Иваном книжку, взял ее и вяло, без интереса, пролистал несколько страниц. Потом снова оценил обложку фолианта. На лице Федечки появилось скептическое выражение. Литературой подобного рода он интересовался крайне редко. А вернее, совсем не интересовался.

— Что за «Темная Башня»? — спросил он у Ивана. — Муть, наверное, в жанре фэнтези?

— Нет, не муть… — не согласился с подобным выводом Кирсанов. — Интересно… Тут Стрелок есть, и мальчик, который в параллельном мире очутился. Он очень несчастный, его даже Стрелок бросил — не знаю, на время или навсегда. Вот, смотри… — Иван перехватил книгу из рук приятеля, открыл ее на какой-то странице, куда до этого предусмотрительно вложил кусочек бумажки в качестве закладки и отыскал пальцем необходимые строки. — «Внезапно Стрелка поразила мысль, больше похожая на озарение, — с воодушевлением принялся зачитывать Кирсанов. — Единственное, что сейчас ему действительно нужно предпринять, так это бросить все к чертовой матери, отступиться, повернуть назад, взять с собою парнишку и сделать его средоточием новой силы. Нельзя прийти к Башне таким унизительным, недостойным путем. Пусть бы мальчик вырос, стал мужчиной, и тогда они вдвоем смогли бы отшвырнуть человека в черном со своего пути…»

Неизвестно, как долго собирался читать Иван, может, до конца главы или всей книги, кто знает, но Федечка остановил его:

— Ладно, хватит. — Розгин бесцеремонно отобрал помятый фолиант и вернул его на прежнее место, на раскладушку. — Морса лучше попей, а то совсем согреется. Отец графин расколошматил, тетка ругается: банка плохо в холодильник встает. Графин в дверцу помещался, плоским был, а банка — ни фига.

Иван улыбнулся. Разочарование от того, что Федечке не понравилась зачитанная выдержка, уже прошло, и парнишка действительно сосредоточил все свое внимание на стакане с морсом. Напиток, как и предсказывал Розгин, уже порядком потеплел, но все еще сохранял свои освежающие качества. Кирсанов сделал один глоток, потом второй, побольше и повнушительнее. Облизал губы.

— Новый графин надо купить, — со знанием дела посоветовал он.

— Тогда повод для ворчанья у тетки пропадает, — парировал Федечка. — У них с папулей соревнование — кто лучший повод для скандала найдет. Надо же чем-то развлекаться.

На несколько минут в разговоре юношей повисла пауза. Розгин почувствовал, что Иван хочет спросить его о чем-то, но из скромности или по каким другим причинам не решается этого сделать.

— Что? — Федечка легонько ткнул приятеля в плечо. Вроде как приободрил.

Иван действительно решился.

— Я давно хотел спросить… — Он склонился к земле и сорвал травинку. Принялся разминать ее между пальцами. — Твой папа чем занимается?

Федечка пожал плечами:

— Дзен-буддизмом.

— Это как?

— Сидит скрестив ноги и созерцает свой пупок в ожидании откровения свыше, — без тени иронии проинформировал Розгин младшего по возрасту товарища.

— Я его в такой позе не видел, — осторожно заметил Иван.

— А он не здесь, — поджал губы Федечка. — Он себе в Государственной думе кабинет исхлопотал, там и медитирует.

— Но тогда на что жить?

Нельзя сказать, что Кирсанов воспринимал слова приятеля за чистую монету, но Федечка говорил настолько искренне и убедительно, что в душу парнишки закрались определенные сомнения. А что, если правда? Интересно ведь.

Розгин задумчиво помассировал свой подбородок, затем поправил очки на переносице и откровенно признался:

— Были какие-то хлипкие капитальцы. Остатки былой роскоши. Я их вложил и теперь управляю потихоньку.

— Чем управляешь?

— Деньгами.

Слова Федечки напомнили Ивану о том, что именно об этом всегда говорил его ныне покойный отец. Умение управлять деньгами. Вернее, капиталами, как он выражался. Кирсанов болезненно зажмурился, вспоминая отца, но расплакаться себе не позволил. Хоть и очень хотелось в эту минуту.

— Я тоже должен учиться этому, — сказал он. — Но… Пока не знаю… По-моему, иногда выходит все наоборот.

— Это как? — не понял сразу его глубокой мысли Федечка.

— Последние дни мне кажется, что деньги сами управляют людьми, — признался Иван.

— Ты этого еще не проходил, поэтому не спеши со скоропалительными выводами, — предостерег парнишку старший товарищ.

— Разве я сейчас не прохожу это?

Розгин усмехнулся и снова наполнил стаканы морсом.

— Точно знаю одно, — с заметным уважением в голосе протянул он. — Голова у тебя варит не по возрасту…

Кирсанов хотел спросить еще что-то в связи с наметившейся в разговоре темой, но не успел. Их беседа была прервана появлением Николая. Пригнувшись, водитель Лаврикова проскочил под низко склоненной ветвью яблони и остановился прямо перед ребятами.

— Алло, наследники! — весело обратился он к попивающим морс мальчишкам. — За столик переберитесь, мне раскладушка нужна. Бандиты прибыли, а спальных мест не хватает.

Иван и Федечка послушно поднялись на ноги, и Николай тут же одним движением подхватил раскладушку правой рукой и сунул ее под мышку. Силы, по всему видать, у водителя были немалые. Он уже двинулся было в обратном направлении, но Кирсанов остановил мужчину удивленным возгласом.

— Бандиты? — переспросил мальчуган, моргая.

Водитель Лавра обернулся, но Федечка опередил здоровяка с возможным ответом.

— Николай — шутник, — сказал он, обнимая Кирсанова за плечи. — Не бандиты, конечно, а благородные разбойники низших чинов, — но, тем не менее, он сам с любопытством обратился к Николаю: — И много бандитов?

— Пять голов благородных разбойников.

— Спасибо, что не полк, — кивнул Розгин и снова заглянул в лицо Ивану: — Мы на чем остановились?

— На деньгах, — напомнил тот.

— Не надо на них стоять, — решительно заявил достойный потомок Федора Павловича. — Деньги должны двигаться, и мы — вместе с ними… Пошли за столик, пока он окончательно не сгнил… — Однако прежде, чем перебазироваться в указанное место, Федечка не удержался от давно волновавшего его вопроса и в очередной раз окликнул собравшегося уйти Николая: — Да, Коль! А чего у тебя такие зубы?

— Это чтоб тебе улыбаться, внученька, — осклабился тот.

— Не, правда.

Николай тяжело вздохнул, припоминая не самые радужные события давно минувших лет.

— Как молочные на эти сменились, чуть что — кулаком били, — признался он.

— Кто?

— Батя, конечно.

— В зубы? — болезненно поморщился Розгин.

— Но не в глаз же.

— Садюга, — прозвучал вердикт в адрес Колиного папаши.

— Не… — не согласился водитель с такой характеристикой родителя. — Жизни человек меня учил — что такое хорошо и что такое плохо. Я до сих пор к нему на «вы» обращаюсь.

— Зачем на «вы»? — Изумление Федечки с каждым мгновением только росло.

— За науку. А зубы… — Николай снова улыбнулся. — Федор Павлович прибавочку к окладу содержания произведет — зубы и выправим.

— Кошмар!.. — вполне натурально ужаснулся Розгин, видимо представив себе во всех красках, как Николай будет выправлять свои зубы. — Мне легче палец отрезать, чем к стоматологу пойти.

— Мне — тоже… — со вздохом подхватил Иван.

Николай, как пушинку, перекинул раскладушку под другую руку и с укором посмотрел на ребят.

— Сейчас так лечат, что совсем не больно, — поделился он с собеседниками собственными познаниями в области современной стоматологии.

— Когда тебе чего-нибудь вскрывают, всегда больно, — парировал Кирсанов.

— А ну вас!..

Водитель махнул рукой и, на этот раз уже не задерживаясь, скрылся в изумрудной листве деревьев.

Габаритные фигуры братков, некогда принадлежавших к группировке Лавра, а также их действительно бандитские физиономии внушали неподдельное уважение и своего рода священный ужас. Их было пятеро, как и сказал об этом ребятам Николай. Все, как на подбор, бритоголовые, раскачанные, в разноцветных майках-борцовках.

Вытянувшись в стройный ряд на веранде дачи, боевики покорно выслушивали инструктаж «командира», функции которого исполнял Мошкин. Санчо расхаживал перед братками взад-вперед, заложив руки за спину, и смотрел не на них, а все время прямо перед собой.

— Я вам, ребята, не Ессентуки, — старательно разъяснял положение Александр. — Пальбы-стрельбы не обещаю, но бабки будут нормальные, по суткам.

— Санчо, ну хоть характер операции какой? — не выдержал один из братков, розовощекий амбал с глубоко посаженными серыми глазами.

— Прикрытие. — Санчо остановился перед обратившимся к нему с вопросом боевиком. — Только прикрытие. Не понадобится ничего другого — и слава богу.

— Чего тогда такая экстренность? — не отставал любопытный браток.

— Магнитные бури, Славик! — криво ухмыльнулся Мошкин. — Атмосфера, сгущенная бензиновыми выхлопами! Все ясно с экстренностью?

— Ну, — неопределенно мотнул головой розовощекий Славик и покосился на своего хмурого соседа справа.

А Мошкин уже пошел дальше. Как вдоль немногочисленного строя бойцов, так и в своих инструкциях, обращенных к ним.

— Тогда жрачка наша. Сортирами хозяйскими не пользоваться, — строго предупредил он. — В саду стоит прекрасный образец деревянного зодчества с унитазным седалищем на очке. Так что, если пожурчать, — Александр демонстративно вскинул вверх пухлый указательный палец, — седалище, пожалуйста, поднимайте. Но пожурчать можно и в кустики. Дикорастущего кустарника на участке навалом, хоть все облейте. Только на грунт, а не на листья, — добавил он. — Нежные листочки иногда от грубой мочи сгорают, я убедился методом проб и ошибок. Спать здесь будете, если доведется. Выпивать нельзя. Се ту, — заключил он.

Братки растерянно переглянулись между собой. Санчо же, давая понять, что инструкции завершены, небрежно взмахнул рукой. Как и в прошлый раз, не выдержал общего дискомфорта Славик. Он прочистил горло и осторожно шагнул вперед.

— Про выпивать — понятно, — сказал розовощекий амбал. — А вот «сету»…

— «Се ту» в переводе с французского значит «базар окончен», — щегольнул своими познаниями в иностранных языках Мошкин. — Но стволы, ребятки, держите наготове. Мало ли что. Жизнь-то гораздо сложнее наших о ней представлений…

С этими словами он оставил своих подопечных и спустился с крыльца веранды на покрытую побитой плиткой дорожку. Выудил из кармана мобильник, набрал номер и оглянулся на покинутую бригаду. Мужики не спешили расходиться и тупо переминались с ноги на ногу, не зная, куда можно двинуться с веранды, не нарушив никаких инструкций «командира».

— Клавуль, это Санчик… — Опасаясь, как бы кто из братков не услышал его ласковых слов, обращенных к женщине, Мошкин прикрыл трубку ладонью и перешел на едва различимый шепот. — У тебя все в порядке?.. В смысле — никаких поводов для стрессов?.. Вот и замечательно. Тогда у меня к тебе просьба большая будет, Клав. Я в поселковый магазин заглянул — там одни пельмени с начинкой из дерьма со специями. Будь любезна, как поедешь сюда — прихвати чего-нибудь покушать… Что в холодильнике? В холодильнике — на семью, — загадочно произнес Александр, прекрасно осознавая, что сейчас последуют бурные эмоции. — А у нас — пять дополнительных едоков… Не кричи, пожалуйста, — взмолился он, еще раз оглядываясь в сторону крыльца. — Ты их знаешь — хорошие ребята из нашей бывшей… э-э… футбольной команды. Надо, значит, надо, Клава, — неожиданно сурово добавил он, понимая, что чисто человеческими увещеваниями подругу сердца унять не удастся. — Беляшей купи у знакомой. Никто от тебя глобальных жертв не требует. До свидания.

Санчо выключил телефон и, подняв глаза, вздрогнул от неожиданности. Прямо перед ним на дорожке стояли Иван и Федечка, появившиеся невесть откуда. Мошкин поспешно убрал мобильник в карман, но, как оказалось, ребята слышали финальную часть его беседы с возлюбленной.

— Втычок-с поимели? — с улыбкой поинтересовался Федечка.

— Уж конечно!.. — Санчо гордо выкатил грудь колесом. — С ними так надо! Чуть слабину покажешь — весь мир оказывается с точки зрения таракана, которого придавили каблуком… — И он тут же поспешил сменить опасную тему, обратившись к Кирсанову: — Вань, у тебя в Англии девочка есть?

— Нет, откуда…

— Заведи англичанку, обязательно, — нравоучительно произнес Александр. — Англичанки, я слышал, дамы выдержанные, с этикетом в крови. Чаек в файф-о-клок пьют и культурно помалкивают. В крайнем случае — о погоде разговаривают. Не то что наши. — Он широко раскинул руки в стороны. — По любому поводу варежка сразу — во!

— Попробую завести, дядя Санчо, — пообещал наставнику Кирсанов.

— Как вернешься — сразу, не откладывая…

— Договорились, — кивнул Иван. — Если вернусь.

— А почему нет?

Иван несмело выдавил улыбку.

— Я же не могу маму одну бросить… — печально произнес он.

— Теперь она не одна, — немедленно опроверг высказывание мальчика Мошкин. — У нее теперь… гвардейцы есть.

— Какие гвардейцы? — не понял Кирсанов.

Санчо подтянул живот и лихо ударил себя кулаком в грудь.

— Мы!.. Не гвардейцы разве?

— Мушкетеры… — с улыбкой внес поправку Иван.

Александр согласно замотал головой. Дескать, мушкетеры и впрямь лучше.

— Почему такое плохое настроение? — вскинул брови Мякинец.

Его английское произношение было в высшей степени отвратительным, что невольно заставило поморщиться до неприличия молчаливых сегодня Ангелину и Франца.

Как и пару дней назад, троица расположилась за столиком возле бассейна по месту проживания господина Хартмана. Официант в черном смокинге подал заказанные кружки с пивом и чинно удалился. Юрий жадно припал губами к краешку стеклотары, в надежде утолить мучившую его жажду. По завершении процесса он отер пену над верхней губой и широко улыбнулся, разглядывая хмурые лица сообщников.

Бестактный и панибратский вопрос подчиненного взбесил Хартмана. Он резко подался вперед и слегка толкнул локтем столик между ним и Мякинцем. Пиво из кружки Франца расплескалось.

— Потому что ситуация стала просто неприличной, — жестко изрек англичанин. — Вы нашли единственную коровью лепешку на всей дороге, вляпались и скользите в ней уже который день! Трупы только размножаются! Без всякой пользы для дела! Мне противно и стыдно. Я, между прочим, поставил на кон свою репутацию!

Его последние слова насторожили Ангелину, успевшую неспешно пригубить свою порцию пива. Она резонно полагала, что Хартман — самая высшая инстанция в их структуре. Однако вырвавшееся заявление Франца, как минимум, свидетельствовало об обратном.

— Разве вы должны отчитываться? — подозрительно прищурилась госпожа Виннер.

— И не по телефону. — И без того мрачная физиономия Хартмана сделалась похожей на грозовую тучу, готовую в любую секунду разразиться проливным дождем. — Я — тоже лишь звено. На самом верху цепочки, но — звено. А там сидит господин…

Франц сделал едва уловимое движение головой, ненавязчиво пытаясь указать своим сообщникам на кого-то присутствующего здесь же, в центре досуга. Юрий и Ангелина осторожно повернули голову. По периметру бассейна располагалось около десятка таких же столиков, но лишь еще три из них облюбовали поклонники трапез на свежем воздухе.

Одно из таких мест, чуть дальше относительно бассейна и ближе к корпусу, занимал одинокий посетитель. Это был седовласый старец с холеным, но ничего не выражающим лицом и размеренными точными движениями. Он умело разделывал на блюде крупного омара, и, казалось, ничто в мире больше не интересовало его так, как этот экзотический дар морских глубин.

— Кто это? — В голосе госпожи Виннер просквозило явное любопытство.

— Какая разница? — раздраженно огрызнулся Хартман, закуривая сигарету и выпуская дым сквозь плотно стиснутые зубы. — Если хотите, шеф-повар!.. Сейчас он за минуту расчленит океанского дружка. И, смею заверить, столько же времени ему потребуется, чтобы расчленить меня. Но прежде я буду вынужден приготовить закуску из вас, — счел необходимым добавить Франц, откидываясь на спинку стула. — Не уверен, что блюдо удастся и будет съедобным. Тем не менее придется учиться на своих ошибках.

— Пейте пиво, господин Хартман, — невозмутимо молвил Мякинец. — Мы уплотним программу, только и всего. Ведь правда, мой ангел?..

Последний вопрос был обращен к Ангелине, которая хмуро раскручивала на столе свой бокал. Женщина была уязвлена до глубины души, и ее аккуратно выщипанные брови сошлись в области переносицы.

— Чтобы уплотнять, надо взяться за ручку пресса, — остудила она оптимистический порыв Юрия. — Где эта ручка?

— Есть автоматический кузнечный молот, — откликнулся Мякинец по-русски. — И я знаю, как его зовут…

— Что он говорит? — По уже укоренившейся в нем привычке Хартман делал вид, что не понимает никакого другого языка, кроме английского.

— Юрий что-то придумал, — усмехнулась Ангелина.

— И сейчас потребует дополнительной суммы?

— Нет, — успокоил Мякинец своего непосредственного босса. Новым огромным глотком он уже до конца осушил кружку и со стуком опустил ее на столешницу. — Будет классический бартер. Бартер с чужим товаром. Надо только свести потенциальных участников сделки. А это — только ради вас — я сделаю бесплатно…

— Делайте. Христа ради, делайте хоть что-то.

Франц поднялся со стула и, не простившись со своими гостями, двинулся прочь. На ходу он уже расстегивал рубашку, а значит, намеревался традиционно совершить парочку небольших заплывов в бассейне. Снять стресс, так сказать. Что ж, каждому свое. Мякинец криво улыбнулся и полез в нагрудный карман рубашки за сигарой.

— Забавно слышать имя Христа в его устах, — сказал он.

— Я бы на твоем месте не думала о забавах, — язвительно бросила Ангелина, хотя последняя реплика Юрия скорее была обращена к самому себе, нежели к ней.

— Если не забавляться, надо лезть в петлю, дорогая…

Но женщина уже не слышала этой реплики своего новоиспеченного любовника. Внимание Виннер вновь сосредоточилось на дальнем от бассейна столике.

Старый холеный господин уже с удовольствием поедал мясо омара, методично и тщательно пережевывая его и не обращая внимания ни на что вокруг. Он полностью посвятил себя процессу поглощения пищи.

Бойцов из бригады Мякинца здесь уже не было. Вместо них служебный вход в «Империю» сторожил обычный сонный вохровец лет сорока пяти, с густыми темными волосами, уложенными на косой пробор, и неровной щеточкой седеющих усов. При появлении Лаврикова мужчина даже не соизволил подняться со своего насиженного места и вел ленивую беседу с незваным посетителем, глядя на него снизу вверх.

Федор Павлович, разрешив почти все необходимые вопросы на сегодня и в итоге столкнувшись с убийством ни в чем не повинных людей, прибыл в головной офис «Империи» во второй половине дня. Он и сам не знал, что именно ему здесь могло понадобиться, но в душе кипела такая злоба на противников, что Лавр понимал: просто так это чувство не уйдет само по себе. Оно требовало логического выхода.

— Никого из высшего руководства? — на всякий случай еще раз переспросил Федор Павлович, хотя вохровец и так недвусмысленно дал ему понять, что здание сейчас пустует.

— Ну я ж тебе говорил! — немного грубовато проворчал тот. — Хочешь — поднимись, дверь подергай. Есть только менеджер. Но он не по компании начальник, а по торговому залу, — уточнил мужчина. — И торчит поэтому в зале. Нужен он тебе — иди в зал. Может, чего купишь.

— У меня все есть, — открестился от такого предложения собеседника Лавр.

— Был этот, Девятирядин…

— Семирядин, — машинально поправил вохровца депутат Государственной думы.

— Какая разница?.. — все так же лениво взмахнул рукой охранник. Казалось, этому человеку все было, мягко говоря, по барабану. Лавр был почти уверен, что до его прихода мужчина спал за столом и продолжит этот процесс, едва визитер покинет помещение через служебный выход. — Андрейка, одним словом. Уехал, минут как двадцать тому… Чуть-чуть с ним разминулся.

— Один? — Вопрос Лавра прозвучал резко, как удар хлыста.

В голове недавнего вора в законе созрел дерзкий план. В конце концов, что он теряет? А Семирядин, как ни крути, обошелся с ним довольно по-свински. Там еще, в больнице, при их первой встрече. Запудрил ему мозги, как последнему лоху. Неужели и в самом деле надеялся, что подобное сойдет ему с рук? Думал, Лавр — несерьезный противник. Старая дохлая кляча. А вот фигушки! Мы таких кордебалетов не прощаем и не забываем.

Вохровец надменно усмехнулся.

— Да какое там!.. — сказал он, будто сплюнул. — Один он был не в состоянии. Ему новая ведьма шофера приставила. А иначе он бы — прямехонько за Владимиром Леонидовичем, царство ему небесное.

Похоже, местный контингент сотрудников не жаловал нового временного президента корпорации. Оно и понятно. Кому приятно, когда тобой помыкает хронический алкоголик, место которому давно уже где-нибудь под забором или в ширпотребной забегаловке в обществе себе подобных.

— Болтлив ты, однако, — все же счел необходимым упрекнуть охранника Федор Павлович.

— Скучно, земляк, — честно признался сонный мужчина с седыми усами. — Сидеть и видеть, что делается, страх как скучно…

Похоже, вохровец не врал. Было в его лице что-то искреннее, но что именно — Лавр уточнять не стал. Развернувшись лицом к двери, Федор Павлович распахнул ее и шагнул на улицу. На небе ненавязчиво скапливались тучки, но, если Лаврикову не изменяла память, дождя сегодня синоптики не обещали. Впрочем, эти и соврут — недорого возьмут. С них станется.

Лавр призывно взмахнул рукой, и почти тут же к обочине плавно приткнулся автомобиль из службы таксопарка. Будто специально и поджидал здесь потенциального клиента. Федор Павлович уселся рядом с таксистом на переднем сиденье и немного путано разъяснил ему, куда следует доставить его персону. Худощавый тип с длинным заостренным носом кивнул и выжал сцепление. Автомобиль сорвался с места и устремился в сторону загородного шоссе.

Двадцати минут оказалось вполне достаточно для такого опытного водителя, чтобы достичь хорошей ровной дороги, петлявшей через сосновый лес. Лавр пристально вгляделся вперед и почти сразу заметил то, что искал. Взгляд депутата зафиксировал до сих пор неубранный остов сгоревшего автомобиля около спаленного дерева. Чуть дальше просматривался поворот к охраняемому дачному поселку.

— Останови, приехали… — распорядился Федор Павлович, и рука его нырнула во внутренний карман пиджака за бумажником.

Щедро расплатившись с таксистом, Лавриков вышел из машины и далее направился пешком. Доставившая его на это место машина развернулась прямо по центру трассы и умчалась в сторону города.

Вот, значит, где произошла эта злополучная трагедия, унесшая жизнь Владимира Кирсанова и отправившая на больничную койку его жену Ольгу. У Лавра болезненно сжалось сердце. Какая-то необъяснимая щемящая тоска. Будто он сам был свидетелем автокатастрофы. Или ее жертвой.

Не доходя до шлагбаума и домика сторожей, Лавр свернул с узкой дороги в рощу. Так и короче будет до дачного поселка, решил он, и неприметнее для окружающих.

С тяжелым портфелем в руке Федор Павлович брел вдоль забора из железных прутьев до тех пор, пока не обнаружил лаз, сделанный, наверное, самими дачниками. Старый вор в законе и не сомневался, что найдет здесь нечто подобное. Ведь он родился и вырос в России. А какая же это Россия, если нет раздвинутых и изломанных прутьев забора и по обе стороны от него хорошо натоптанной тропинки?

Лавр протиснулся между прутьями. Остановившись по ту сторону забора, цепко огляделся вокруг, поставил портфель к ногам и достал из наплечной кобуры пистолет. На всякий случай проверил состояние обоймы и только после этого снял пистолет с предохранителя. Подумав немного, Федор Павлович забросил портфель в кусты и убедился в том, что с первого взгляда обнаружить его будет крайне сложно. Усмехнулся.

— Ох и повезет кому-то, если напорется… — буркнул он себе под нос и, опустив пистолет в боковой карман брюк, двинулся дальше по тропинке.

 

Глава 6

Контрастный душ возымел свое лечебное и бодрящее действие. Семирядин почувствовал себя значительно лучше, хотя, конечно, алкогольный дурман не собирался полностью отпускать его из своих страстных и пленительных объятий. Состояние Андрея невозможно было даже охарактеризовать как похмельное. Напротив, он был пьян. Вытираться после душа он не стал, а просто набросил на мокрое тело махровый халат. Парадная одежда Семирядина: костюм, сорочка, галстук — все это в хаотичном беспорядке валялось здесь же на полу, у двери в ванную комнату. Андрей не помнил, как раздевался, но наверняка он делал это сам. Не доставивший же его домой шофер помог разоблачиться?

Встретившись с собственным отражением в чуть запотевшем зеркале, Андрей осторожно провел ладонью сначала по мокрым волосам, а затем и по лицу. Заметив что-то, он с удивлением поднес поближе к глазам согнутые пальцы.

— Ай-ай-ай… — пьяно протянул Семирядин. — А под ноготочками-то — ободки… Земля не вымылась из-под ноготочков… И никто не заметил…

Со злорадной усмешкой на губах он включил кран и направил мощную струю на дно раковины. Подхватив щетку, принялся остервенело растирать ею ногти. Попутно Семирядин, не прерывая данной гигиенической процедуры, еще раз покосился в зеркало и вздрогнул от испуга. Резко повернул голову. Ему показалось, что куча сваленной на полу одежды шевелится. Щетка выпала из рук Андрея и с мерзким стуком упала в раковину.

Померещилось. Шмотки лежали абсолютно неподвижно. Однако на всякий случай Семирядин решил удостовериться в этом до конца. Крадучись, он направился к двери ванной, не спуская глаз с кучи тряпья, увенчанной сверху ботинком. Точно, показалось. Облегченно переведя дух, Андрей прислонился затылком к дверному косяку. Нет, так не годится. Появление галлюцинаций — весьма нездоровый признак. Даже он сам это признавал. Решение пришло быстро и оказалось Андрею по душе.

Шлепая по полу босыми ногами, он направился к бару, распахнул его и без лишних раздумий сунул руку в самое нутро заветного местечка. Пальцы тут же наткнулись на бутылку со знакомым ликером. Семирядин замер в недоумении. Этой бутылки здесь не должно было быть. Тем не менее Андрей усилием воли заставил себя взять подвернувшуюся под руку емкость. Затем он, как бомбу, перенес ее на вытянутой руке по направлению к столику и осторожно водрузил на твердую поверхность.

— Лепестки роз… — пробормотал он, ощущая себя в какой-то непонятной и необъяснимой прострации. — Жуткая дрянь… У меня была всего одна такая бутылка…

Семирядин в ужасе попятился от стола, наткнулся копчиком на стул, вздрогнул и отскочил в сторону. Беспомощно замер возле окна и прижался лбом к прохладному стеклу.

— Так нельзя… — укорил самого себя Андрей Матвеевич. — Это все из подкорки что-то лезет и давит реальность… И это — симптом. — Опасливо повернув голову, Семирядин посмотрел на стол и вместо выуженной им из бара бутылки ликера обнаружил там лишь обычную поллитровку хорошей водки. Увиденное не принесло облегчения. Скорее, наоборот, еще больше напугало Андрея. — Нельзя! — Он энергично похлопал себя по щекам, вроде как пытаясь привести в чувство. — Опасно так себя распускать!..

Возвращение к столу было не просто стремительным, оно было молниеносным. Только в заветном глотке прямо из горлышка Семирядин видел спасение для себя лично. И он сделал этот глоток, предварительно лихо свернув пробку с бутылки. Но в этот момент, скрипнув, самостоятельно развернулось низкое кресло с высокой спинкой, стоящее на одной массивной крутящейся ножке.

Андрей подавился водкой и непроизвольно закашлялся. Страх пришел прежде, чем он осознал увиденное. В его кресле, поигрывая пистолетом, сидел Лавриков. Он с усмешкой — усталой и брезгливой — разглядывал своего визави. То есть самого Семирядина.

— Опасно, конечно… — негромко произнес Федор Павлович. — А если учесть, что ощущение опасности или безопасности зависит совсем не от того, что действительно происходит…

— А… А от чего? — Рука Андрея, по-прежнему сжимавшая узкое горлышко поллитровки, заметно подрагивала.

— Думаю, от того, что варится в наших мозгах, — философски просветил его Лавриков. — Но с этим процессом у вас не все в порядке. Да, Андрей Матвеевич?

Семирядин поспешно сделал новый обжигающий горло глоток и поставил бутылку на стол. Нервная дрожь в руках от этого не прекратилась, но понемногу Андрей начинал успокаиваться. Присутствие в квартире живого человека, пусть даже и с огнестрельным оружием в руках, подействовало на него благотворно. Куда страшнее для Семирядина было сейчас ощущать себя в обществе бестелесных привидений. Галлюцинации пугали его больше, чем реальная опасность.

— Да… Возможно… — через силу выдавил он. — Полоса нервных потрясений… Когда умирает близкий человек, о, сколько усилий нужно, чтобы приспособить свой образ мира к изменениям… Эти усилия — скорбь. А скорбь изнуряет. Изнурительно высасывает… — При желании он мог тоже здорово ораторствовать и сыпать красивыми словечками. Однако пора было перейти и к более насущному вопросу. Что Андрей Матвеевич и не преминул сделать. — Зачем пистолет, Федор Павлович?

Лавр криво ухмыльнулся.

— У вас своей теории философской нет про оружие? — саркастически поинтересовался он.

— Нет… Зачем?..

— А зачем пистолеты промышленность выпускает? — Федор Павлович был явно настроен побалагурить. Вот так, наверное, и кошка играет с мышкой перед тем, как задушить ее острыми коготками. — Станки работают, зарплату слесарям платят. Не просто же так, не на ветер деньги. Да пули еще… Да чтоб калибр совпадал… Индустрия целая, господин Семирядин! Конвейер! Зачем это? Чтоб сыскаря старого и девчоночку в будке положить? Ни за что, на всякий случай, да?..

Андрей удивленно заморгал глазами. Вряд ли бывший криминальный авторитет шутил с ним таким замысловатым образом. Вид у Лавра, напротив, был вполне серьезный и даже пугающий. Но то, о чем он рассуждал сейчас, вроде не имело под собой никакой реальной подоплеки. Бред какой-то.

— Не понимаю — о чем слова… — совершенно искренне признался Семирядин, опускаясь в кресло напротив. Рука снова потянулась к бутылке, но зависла в воздухе. Андрей передумал. Решил повременить с этим процессом пару минут. — Я мухи не обидел, мать только в гроб загнал…

— Матерей мы все потихоньку… — сокрушенно покачал головой Лавриков.

— А какой сыскарь? Какая девчонка?.. — Семирядин поморщился. — Им мальчишка нужен, а девочка — нет. Не нужна.

— Кому? — Лавр подался вперед.

— Псу наглому и сучке его… — с чувством бросил Андрей и тут неожиданно почувствовал, что расслабился. Полностью расслабился. Будто выплеснул накопившуюся в нем желчь, и от этого заметно полегчало. Даже голос зазвучал по-другому. — Прикончить хочется меня — давайте, — бесстрашно заявил он. — Может, оно к лучшему. Чуть сбился с дорожки. Совсем чуть-чуть… И — устал сразу.

— И партнера, да? — осведомился Федор Павлович. — Владимира… забыл отчество.

— Они. — Андрей кивнул. — С моего ведома.

Теперь он уже ничего не скрывал. В эту минуту Семирядину стало все равно, что будет с ним дальше. Иногда человек достигает такой кульминационной точки. Лавр это почувствовал. Он направлялся сюда с твердым намерением разобраться с Андреем Матвеевичем как мужчина с мужчиной, но сейчас злость и ненависть по отношению к этому морально убогому человеку схлынула. Ствол в руках Лаврикова качнулся, и дуло смотрело теперь не в грудь Семирядину, а ему под ноги.

— Я тебя приканчивать не хочу, — признался Федор Павлович. — Противно. Ты, должно быть, и без меня на очереди. А если нет — сам себя кончишь. Уже начал.

Семирядин продолжал согласно кивать. Как китайский болванчик, не отдавая себе отчета в собственных действиях. Из глаз его сами собой покатились слезы, но и этого Андрей не замечал. Рука все-таки ухватила бутылку, и жалкое подобие человека совершило бессознательный глоток. Не содрогнулся, не поморщился. Лавр еще ниже опустил дуло пистолета.

— С сучкой — понятно, — сказал он. — Вот пес… Что за пес? Я всех их знавал в округе… Кличка у пса есть?

— Кличка? — Андрей уже не очень четко видел черты лица сидящего перед ним мужчины. Изображение смазывалось одурманивающим действием алкоголя и застилавшими глаза слезами. — Кличку не слышал… Юрий Мякинец зовут. — И тут он неожиданно вскочил с кресла. Лавр машинально вскинул ствол. Но действия Семирядина не были агрессивными. — Да вы посидите, Федор Павлович! Мне с вами даже спокойней… Они утром приезжали и… Кассету сейчас достану. — Он, раскачиваясь на ходу, двинулся к пульту у входной двери. — У меня видеонаблюдение с записью. Все думал: зачем мне эта запись, лишний наворот, чтоб деньги содрать. И только сейчас понял — нужна, оказывается!.. Очень нужна запись! Всем нужна, чтоб видно было, кто к тебе пришел!.. — Он осекся на полуслове, и лицо озарилось улыбкой ненормального человека. — И мама там, если она сначала позвонила. Мама пришла и… не ушла…

— Э! Не плыть!.. — громко окликнул его Лавриков. — С мамой сам разберешься! Собаку давай!..

— Обязательно. — Взгляд Семирядина устремился куда-то мимо Лавра и сфокусировался, насколько это было возможно, на журнальном столике. — Только прежде скажите мне, господин Лавриков. Что все-таки стоит на столе? Водка или… ликер, настоянный на лепестках розы?..

Видение снова появилось перед лицом Андрея. Он видел злосчастную бутылку ликера. Несмотря на окрик Федора Павловича, хозяин дома плыл. И плыл уже основательно. Лавр перевел взгляд на стол, но тут же звук падающего тела вернул его внимание к Семирядину. Андрей Матвеевич упал. И не просто упал, а отрубился. Старый вор в законе поднялся с крутящегося кресла, убрал пистолет, а вместо него выудил свой новый мобильник.

— Санчо, команда собрана?.. — вопрошал он в трубку уже через секунду. — Посылай их в больницу немедленно. Там напротив маленькая гостиница есть, пусть снимут номер для отдыха. И — по двое у палаты, сам знаешь, как это делается, я заведующего предупрежу сейчас… У меня, к сожалению, есть основания торопиться… Потом…

Отключив связь, Лавр тут же начал набирать номер телефона заведующего отделением Игоря Карповича.

— Удачно я вас перехватил, Геннадий Церенович.

Мякинец буквально светился от счастья. Такое ощущение, будто он только что нашел оброненные кем-то по неосторожности сто баксов. Бок о бок с Кекшиевым он гордо вышагивал по коридору Государственной думы. Величие данной обители, пропитанное властью, не смущало Юрия. Казалось, что он только тем и занимался всю свою сознательную жизнь, что мерил шагами административные корпуса. Чувствовал себя как рыба в воде. Чего, кстати, нельзя было сказать о его спутнике. Геннадий Церенович, напротив, боязливо оглядывался через плечо и вел беседу тихо, почти шепотом.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты здесь мельтешил, — сурово предупредил он Мякинца. — Больше пропуска не получишь.

— Обстоятельства поджимают, — признала Юрий, пожимая плечами.

— Ну?

Кекшиев остановился как раз напротив того самого злополучного дивана, на который не далее как вчера почти силком усадил его Мошкин. Правда, на этот раз приземляться на диванчик высокопоставленный чиновник не стал, а внимательно и пристально смотрел на своего нынешнего собеседника.

— Вы о Лаврикове спрашивали недавно, — напомнил Мякинец и тут же в лоб, без обиняков, поинтересовался: — Что-то общее есть?

Кекшиев нахмурился.

— Нет и быть не может, — с достоинством провозгласил он. — Разные группы крови. Антипатия взаимная. Подкатывал насчет одного… — Геннадий Церенович запнулся всего на полсекунды, — уголовного элемента.

— Хомут, да?

— Все-то ты знаешь, — покачал головой Кекшиев, но в его голосе непроизвольно просквозило восхищение.

— Это мой хлеб… — Мякинец расплылся в широкой улыбке. — Наш общий друг Хартман просит, — продолжил он почти без перехода. Помогите с… элементом. Пусть выпустят, потом снова заберут. У нас это просто…

Геннадий Церенович удивленно вскинул брови. Вот уж чего он не ожидал от Юрия и уж тем более от своего нового знакомого господина Хартмана, так это просьбы, связанной с личностью все того же Хомута. Ну подумать только! Не так, так этак достанут. Не мытьем, так катаньем, как говорится.

— С какой стати? — заносчиво вскинулся чиновник.

Мякинец огляделся по сторонам, убеждаясь, что поблизости нет ни единого свидетеля их с Кекшиевым беседы, и снова уставился на рыхлое, слегка отдающее желтизной лицо Геннадия Цереновича. Заложил руки в карманы пестрых просторных брюк и весь как-то ссутулился. Ну ни дать ни взять жиган натуральный.

— Ну, это не только ваш счет увеличит, — добродушно поведал Юрий. — Но и участие в самом проекте сделает более весомым, что ли… Проект застрял из-за того, что у Лаврикова есть… Как бы это сказать? — Мякинец замялся, подыскивая подходящее словосочетание. — Маленькая связка ключиков.

— Ключи ты умеешь отбирать без посторонней помощи, — иронично заметил Кекшиев, припоминая былые заслуги Юрия, известные ему еще по прежнему месту работы.

Уголовник и чиновник некоторое время молча изучали лица друг друга. Мякинец невольно отметил для себя, что, невзирая на нынешнее высокое положение на политическом поприще, прокурорский сотрудник заметно сдал. Состарился, осунулся. В глазах не было прежнего блеска. Да, время никого не щадит, будь ты мент или вор. Но сейчас не анализ личности Геннадия Цереновича являлся для Юрия первостепенным. Необходимо было дожать его, уговорить пойти на сделку.

— Не тот случай, — вроде бы беспомощно развел руками Мякинец и тут же продолжил развивать свою мысль: — Вы обещаете подписку для Хомута, и тогда на Федора Павловича уже не я накачу — авторитетные товарищи одной с ним группы крови потребуют отдать то, что нужно нам. Это умная, выгодная провокация. «Разделяй и властвуй»… Стравим уголовников, Геннадий Церенович. — Юрий игриво подмигнул чиновнику. — Причем ни с кем из этой среды вам общаться не придется. Грязь беру на себя. Только подписку устройте князю уральскому. А дивиденды — ошеломительные, и, главное, вы в пуле.

— Где? — моментально насторожился Кекшиев.

Интуитивно Мякинец почувствовал, что одолел его в словесной схватке. Геннадий Церенович сдал свои позиции. Оно и понятно, не с Лавром сейчас разговаривал, с которым он по каким-то причинам не сошелся характером, а фактически со своим кредитором по жизни. Не было у Кекшиева выбора, да и чувствовал свой интерес, старый лис.

— Не от слова «пуля», а от слова «пул», — добродушно поведал Юрий.

— Изъясняйся так, чтоб понять можно было без толкового словаря, — недовольно буркнул Кекшиев.

Развернувшись, он оставил Юрия стоять возле дивана, а сам размашисто зашагал по направлению к своему рабочему кабинету. Мякинец радостно осклабился. Устного согласия на сделку, высказанного вслух, от Геннадия Цереновича и не требовалось. Достаточно того, что он не выражал более протеста. Хороший знак. Теперь он уже без всяких дополнительных напоминаний сделает все, что необходимо. О судьбе Хомута можно было уже не беспокоиться. Юрий знал это на сто процентов.

— Да все же ясно как белый день… — произнес он вполголоса, глядя на удаляющуюся спину Кекшиева.

Уже через час после судьбоносного свидания с Геннадием Цереновичем в кулуарах Государственной думы Мякинец решительно зашел в подъезд многоэтажного дома. Поднялся на лифте и, оказавшись на интересующей его лестничной площадке, огляделся по сторонам. Никакой видимой охраны не наблюдалось возле обители именитого вора в законе. Но Юрий прекрасно знал, что братки где-то поблизости. Иначе быть просто не могло.

Мякинец вдавил кнопку дверного звонка и в полной тишине предался ожиданиям. Реакция на его действия последовала буквально через минуту, если не меньше. Дверь, приведенная в движение каким-то скрытым механизмом, плавно поехала в сторону, и в то же мгновение из-за нее раздался неистовый собачий лай, сразу разнесшийся по всему подъезду. В щели уже появилась оскаленная морда Жучки. Собаку кто-то оттаскивал за ошейник, но совладать с ней было не так-то просто. Юрий отступил на шаг назад, из двух соседних квартир, ориентируясь на лай, выскочили четверо дюжих пареньков. Мякинец и пикнуть не успел, как мгновенно оказался прижатым лицом к стене. Кто-то надавил ему всей пятерней на затылок, а еще чьи-то руки при этом лихо прошлись по карманам незваного гостя. Пистолет за брючным ремнем был тут же обнаружен и изъят. Юрий, впрочем, особо и не сопротивлялся, молча снося оскорбительные действия ретивых братков. А что поделаешь? Парни только выполняли свою работу. Прямые обязанности, за которые получали деньги.

— Тише, братва! Не ломайте! — вполне добродушно, но громко произнес Мякинец. — Разговор к Касатику есть важный!..

Хватка сзади немного ослабла, псину уже оттащили, и ее лай раздавался теперь откуда-то из глубины квартиры. Юрия оторвали от стены и развернули лицом. Первое, что увидел пленник прямо перед собой, так это две широкие скуластые физиономии, одна из которых блеснула при тусклом подъездном освещении золотой фиксой. Мякинец открыто улыбнулся боевикам криминального авторитета, демонстрируя тем самым, что он не таит за душой ничего дурного. Ни против них лично, ни против их босса. Однако так просто этих ребят не уймешь. Тут требовалось веское слово хозяина.

Касатик в неизменном дешевом трико и стоптанных тапочках появился на лестничной площадке минуты через две. Зверские рожи его подручных раздвинулись, и Юрий лицом к лицу оказался с одним из самых влиятельных воротил теневого бизнеса. Касатик внимательно и молча разглядывал гостя. Процесс настолько затянулся, что Мякинец немного забеспокоился. Неужели не признает его авторитет? Но опасения визитера оказались напрасными.

— А-а… Свободный предприниматель… — протянул вор в законе и сделал небрежный жест рукой. Громилы тотчас же отпустили Мякинца и отошли в сторону. — Карманы ему наизнанку, пусть войдет, поговорит. Жучку только придержите, — распорядился Касатик. — Порвет ненароком. Жучка — новый стиль в работе — ни на дух… — Собственная шутка пришлась авторитету по душе, и он сухонько засмеялся.

На сей раз Лавр добрался до дачи на попутке. Водитель запыленной «девятки», молодой паренек лет двадцати пяти, с побитым оспой лицом, оказался не в меру словоохотлив. Всю дорогу до пункта назначения он пытался веселить Федора Павловича какими-то несусветными историями, которые, как утверждал паренек, произошли лично с ним. Уже одно только количество этих баек по сравнению с молодым возрастом водителя вызывало сомнение в их подлинности. Лавриков мысленно окрестил для себя парнишку сказочником, но перебивать его не собирался. Впрочем, и сам участия в разговоре не принимал. Молча сидел на соседнем сиденье и вполуха слушал водителя «девятки».

Езда была не самой быстрой, какую знал на своем веку Федор Павлович, и запыленный автомобиль подкатил к воротам дачи минут через сорок пути.

Мошкин уже дожидался возращения Лавра, переминаясь с ноги на ногу у самых ворот. Верный соратник устремился навстречу Лаврикову, едва тот устало выбрался из салона автомобиля. Веселый и не в меру болтливый парнишка, восседавший за рулем «девятки», потеряв в лице Федора Павловича благодарного слушателя, не стал более задерживаться на прилегающей к даче депутата территории. Развернув машину на широкой подъездной дорожке, он умчался прочь.

— Чего такой портфель беременный?

Санчо приветливо улыбнулся Лавру, останавливаясь прямо напротив прибывшего. Федор Павлович потянулся, а затем неспешно пристроил во рту неприкуренную сигарету. Перекатил ее из одного уголка губ в другой.

— Возьми лучше, — вполголоса отреагировал он на реплику Александра. — Обрыдло таскать.

Портфель послушно перекочевал из рук недавнего криминального авторитета в пухлые пальцы Мошкина.

— Ни хрена себе! — присвистнул Санчо. — Кирпичи?

— Ага. — Лавриков наконец прикурил сигарету от пляшущего огонька зажигалки. — Зеленые. Особо модной расцветки.

Не вдаваясь ни в какие дополнительные разъяснения, Федор Павлович зашагал по направлению к парадному крыльцу с горевшей над ним тусклой лампочкой. Впрочем, добавлять к сказанному ничего и не требовалось. Оброненных Лавром слов Александру оказалось достаточно, чтобы понять причину такой «беременности» депутатского портфеля. Он затопал следом за народным избранником, мечтательно закатывая глаза к усыпанному звездами сумрачному небосклону.

— Эх, годиков двадцать сейчас сбросить бы… — Полные губы Мошкина растянулись в слащавой улыбке. В этот момент он наверняка припомнил все перипетии собственной бурной молодости. — Погуляли бы!

— Замели бы тебя на первой же сотне, — не оборачиваясь и не сбавляя шага, саркастически отреагировал Лавриков. — Фарца в особо крупных…

Мошкин на секунду остановился, перебросил портфель из правой руки в левую и освободившимися пальцами задумчиво поскреб свой не богатый волосами затылок. Мысленно прикинул что-то.

— Не, с сотней «особо крупного» не пришьешь, — со знанием дела в итоге изрек он. — По официальному курсу — шестьдесят рублей, по черному — пятьсот. А шили бы по официальному. — Подкованность в подобных вопросах у Александра была стопроцентной. Некоторым адвокатам мог десять очков форы дать. — Вот если со всем портфелем — тогда другое дело, тогда — конечно. Судя по весу, вышачком запахло бы. И статья в газете на всю страницу: «Санчо — выкормыш империализма…» Интересно было жить, Лавр!

Мошкин сорвался с места и в три гигантских прыжка сумел догнать ушедшего вперед Лаврикова. Федор Павлович уже достиг покосившегося крылечка, но заходить в дом по каким-то причинам не торопился. Замер на самой нижней ступеньке и огляделся по сторонам. Зажатая в зубах сигарета шумно пыхнула.

— Нынче тоже не соскучишься… — машинально отреагировал депутат на последнюю реплику своего помощника и уже мгновением спустя сфокусировал взор на стоящем чуть поодаль «фольксвагене» Голощаповой. — Почему Лиза здесь?

— Команда в больницу прибыла, — разъяснил сложившееся за сегодняшний день положение вещей Санчо. — А Лиза до тебя не дозвонилась. Всполошилась тетечка, решила уточнить и — сюда… Я тоже не мог дозвониться.

— Трубку и номер сменил. — Лавр затянулся едким табачным дымом и выудил сигарету изо рта. — Слушали.

Мошкин не успел ничего уточнить в связи с вновь открывшимся для него обстоятельством. Беседа двух бывших уголовников, не один год успевших за свою жизнь провести в местах не столь отдаленных, была прервана появлением в дверях дачи Елизаветы Михайловны.

— Добрый вечер, Федор Павлович. — Она остановилась на верхней ступеньке крыльца и смущенно смотрела на Лаврикова сверху вниз.

— Добрый. — Лавр отбросил окурок в сторону.

— Я без приглашения, извините…

— Какие вам нужны приглашения, Елизавета Михайловна?.. — с улыбкой на устах отмахнулся депутат Государственной думы, тем самым давая понять женщине, что он успел уже включить ее в круг близких людей, для которых не существует никаких условностей.

— Но там, у палаты, появились довольно воинственные молодые люди… — продолжала лепетать Голощапова.

Лавриков снова оборвал ее словоизлияния:

— Это мои люди.

— Да, Санчо сказал. — Лиза кивнула. — И я возвращаюсь.

Она спустилась еще на одну ступеньку вниз, но Федор Павлович выставил прямо перед собой раскрытую ладонь и отрицательно покачал головой.

— Не надо.

— Не понимаю… — В очередной раз Голощапова растерялась.

— Мальчишки где? — вместо объяснений поинтересовался Лавриков.

— Наверху, с компьютером возятся. По-моему, Федечка учит Ивана не совсем законным штучкам.

Федор Павлович улыбнулся.

— В виртуальном мире — пусть… — Он поднялся вверх по ступенькам и галантно подхватил Елизавету Михайловну под локоть. Понизил голос почти до шепота: — Вам надо домой вернуться.

— Мне там делать нечего, — ответила старая экономка Кирсановых. — И страшно в пустоте.

— В другую квартиру, Лиза. В свою собственную.

— Зачем в свою?

Лавр выдержал минутную паузу.

— Ольгу Сергеевну к вам перевезем, — сказал он в итоге. — Со всем оборудованием, со всем… что нужно, короче. И доктор рядом будет. Можно? Ненадолго, пока я не подыщу более надежное место.

Глаза бывшей школьной учительницы и бывшего криминального авторитета встретились. Лиза внимательно изучала лицо стоящего перед ней отнюдь не молодого, но в то же время полного внутренней энергии человека, затем первой отвела взгляд в сторону.

— Так плохо? — тихо спросила она.

Лавр неопределенно повел плечами.

— Плохо не плохо, но… — Он с шумом вы пустил воздух из легких. — Не слишком здорово.

— Если это не повредит Оленьке. — Голощапова при этом коротко обернулась на топтавшегося чуть поодаль Санчо, вроде как пытаясь заручиться и его поддержкой. — Какие могут быть вопросы? Я сейчас же поеду, устрою генеральную уборку. У меня там даже кварцевая лампа есть!

— А зачем она? — не понял Лавриков.

— Стерильность можно создать, — пояснила старая экономка.

С западной стороны налетел легкий порыв ветерка, и Елизавета Михайловна зябко поежилась. Лавр продолжал задумчиво смотреть на женщину, мысленно прикидывая в уме еще что-то. Решал одному ему ведомую дилемму. Санчо не считал необходимым встревать в их беседу. Терпеливо дожидался ее окончания и, скорее всего, до сих пор предавался ностальгии по давно минувшим годам своей отчаянной молодости.

— Правильно, — согласился Федор Павлович. — Стерильность, наверное, потребуется. А помощники?

— Мешать только будут… — тактично отказалась Голощапова и уже по-деловому уточнила: — Когда?

— Возможно, завтра ночью, — проинформировал женщину Лавриков. — Хотел бы сегодня, да не получится. Чиновники разбежались, а без них…

— Понятное дело. Тогда я с квартирой управлюсь и — к Ольге. Ее тоже подготовить не помешает.

С этими словами Голощапова ступила на садовую тропинку и направилась к своей машине. Но на этот раз Санчо просто не мог не вмешаться в ситуацию. Выйдя из прострации, он проворно преградил Елизавете Михайловне путь.

— Куда рванули-то сразу? — недовольно буркнул он. — Метеор! Поешьте по-человечески, отдышитесь. Клава вот-вот вернется. Потом и покатите.

Лиза вынужденно остановилась.

— Признаться, чаю я бы выпила, — сказала она с улыбкой. — Или, даже лучше, кофе… — Но тут мысли пожилой домработницы переключились на давно волновавший ее, но как-то незаметно выскочивший из загруженной проблемами головы вопрос. Она снова перевела взгляд на хмурое лицо Лаврикова: — Забыла спросить. Девочка, Анечка, которую я к вам направила, помогла?

Федор Павлович никогда не жаловался на отсутствие у себя самообладания, но на этот раз он против собственной воли отвел глаза в сторону. Не взглянул даже на недоумевающего Мошкина. Едва заметно стушевавшись, он, вместо того чтобы зайти в дом, направился в сторону сада.

— Да. Помогла, — бросил он на ходу. — Сильно помогла. Спасибо, Лизавета Михайловна. Мне бы тоже кофе. В сад… Там, на лавочке, чуть-чуть остыну…

— Сейчас сделаем и доставим, — живо отреагировал на просьбу Федора Павловича Мошкин. Интуитивно он сумел уловить настроение босса. Что-то было не так. Уход Лавра больше напоминал по сути бегство с места сражения. — В сад. На лавочку. Вам эспрессо или капуччино?

— Мне кофе, Санчо, — рассеянно откликнулся Лавриков.

Александр подозрительно прищурился, наблюдая за удаляющейся спиной депутата.

Кирсанов как завороженный наблюдал за тем, что происходило на светящемся в темноте голубом экране монитора. Федечка сидел к нему спиной, поглощенный начатым процессом. В настоящий момент компьютер запрашивал у пользователя дальнейший путь в Интернете. Глаза Розгина сияли так же ярко, как и экран. Работа в сети увлекала его, и парень мог часами «зависать» во всемирной паутине, выискивая для себя лично все новые и новые интересные факты или сообщения. Сегодня Федечке хотелось заразить этим азартом и своего нового приятеля Ивана.

Двенадцатилетнему юнцу было небезынтересно, но он предпочел расположиться немного поодаль от основного места событий, оккупировав кровать. Кирсанов сидел на пестром покрывале в позе лотоса и время от времени даже покачивался из стороны в сторону.

Федечка на мгновение прервал свои замысловатые манипуляции с мышью и клавиатурой. В крутящемся кресле развернулся на сто восемьдесят градусов и открытым задорным взглядом уставился на Ивана.

— Ты знаешь баланс своей кредитки? — поинтересовался он.

Кирсанов не сразу понял, что имеет в виду его друг, и удивленно заморгал. Парнишка, ко всему прочему, испытывал сейчас еще и легкое головокружение. Он не знал, чем именно объяснялось такое не совсем здоровое самочувствие. То ли причиной была простая человеческая усталость, то ли на него так подействовало длительное созерцание работающего монитора, а может, имелись и другие, неизвестные ему причины.

— Примерно, — неторопливо ответил он, уловив, наконец, суть заданного Федечкой вопроса. Иван отклонился назад и спустил босые ноги с кровати. Хотел было подняться во весь рост, но передумал. — Я одной пользуюсь. Мне отец другую дал на всякий случай, но не разрешил в нее влезать, пока первая «VISA» не кончится.

— Дай-ка мне, — азартно попросил Федечка.

Он буквально горел желанием сделать что-нибудь существенное и полезное для Кирсанова. Жизнь и так преподнесла мальчугану в последнее время много неприятных моментов и испытаний, так что неплохо бы было компенсировать этот негатив позитивными сторонами.

— Которая запретная? — на всякий случай уточнил Иван, хотя и так прекрасно понял, что именно эта кредитка в первую очередь интересует Розгина.

— Ага.

Кое-как справившись с головокружением и неприятными ощущениями в желудке, Иван спрыгнул с кровати и приблизился к стоящей возле подоконника дорожной сумке из синей болоньевой ткани. Рука мальчика привычно нырнула в просторный боковой карман и выудила оттуда кожаный бумажник. Вскоре Кирсанов отыскал в одном из кармашков заветную пластиковую карту, некогда врученную ему лично отцом.

— На, только не снимай ничего. — Он подошел к столу с компьютером и протянул другу синий прямоугольник.

— Ну как я могу снять на обычном компьютере? — улыбнулся Розгин.

Иван лукаво прищурился и шутливо погрозил юному программисту пальцем.

— Не знаю как, но ты можешь… — польстил он самолюбию лавровского отпрыска. — Я сейчас к Лизе…

Кирсанов ощущал, что ему просто необходимо прогуляться, а не сидеть на одном месте. Размять конечности, так сказать. А потому он без долгих раздумий двинулся к выходу из комнаты, намереваясь, как и сказал Федечке, навестить для начала старую экономку их семейства. Но уже приступивший к коварным махинациям Розгин окликнул его в тот момент, когда Иван коснулся пальцами дверной ручки.

— И персональный код.

Кирсанов повернул голову. Федечка вовсю колдовал над клавиатурой, быстро пробегая пальцами по кнопкам. На Ивана он при этом не смотрел.

— Так не помню, — пожал плечами наследник «Империи». — В сумке дно вынимается, с обратной стороны записан…

Федечка молча кивнул в знак того, что он все понял и справится. Кирсанов улыбнулся и вышел за порог комнаты. Осторожно прикрыл за собой дверь. Розгин, казалось, и не заметил его ухода. Низко склонившись в кресле, он с головой ушел в увлекательный для него лично процесс.

В маленькой, выделенной ей на первом этаже дачи комнатке Лиза чувствовала себя не очень уютно. Не из-за тесного пространства, конечно, а по причине неловкости ситуации. Умом и сердцем женщина понимала, что она не может бесконечно долго злоупотреблять добротой и гостеприимством хозяев дачи. Невзирая на то, что говорил ей об этом Лавр, да и все остальные тоже. Голощапова была не дома. Вот что самое главное.

Расчесав густые седеющие волосы старым гребнем, видавшим на своем веку и лучшие времена, Елизавета Михайловна критически осмотрела себя в большом квадратном зеркале. Убрала гребень на прежнее место в ридикюль и несколько минут сидела молча без всяких движений. Свет в комнате женщина тоже не включала, хотя сумерки за окном уже были настолько плотными, что пространство перед зеркалом почти полностью погрузилось в темноту. Угадывались только очертания. Но окна еще были относительно светлыми.

Приоткрытая дверь тихо скрипнула, и Елизавета Михайловна обернулась на звук. Порог маленькой комнаты осторожно переступил Иван. Лиза поднялась ему навстречу.

— Ты далеко?

Кирсанов сделал всего несколько шагов по направлению к центру комнаты и остановился. Огляделся по сторонам. Ощущение тошноты и головокружения у него уже прошло, но в душе по-прежнему присутствовал какой-то неприятный осадок. Будто предчувствие чего-то недоброго. Мысли о плачевном состоянии матери, лежащей там, на больничной койке, ни на мгновение не оставляли его сознание. Просто парнишка старался не показывать своей слабости окружающим. Даже Лизе, с которой он был знаком ровно столько, сколько помнил себя самого. Неудивительно. Эта женщина находилась рядом с ним с самого момента рождения. Иван это знал.

— Надо вернуться в город… — Ответ почему-то дался Голощаповой с большим трудом.

Как бы ни старался Кирсанов, от опытной домработницы не скрылись его внутренние переживания. Она скорее почувствовала их, нежели сумела разглядеть на лице мальчика в комнатном полумраке. Иван молчал, не спешил продолжать наметившуюся с Елизаветой Михайловной беседу. Голощапова немного смущенно шагнула к нему и, обняв за плечи, привлекла мальчика к своей груди. Теперь он мог расслышать каждый удар ее сердца.

— Мы справимся, Ванечка, — сказала она. — Ты уже справился. Осталось взрослым разобраться с какой-то ерундой, и…

— Это не ерунда, — перебил ее на полуслове Кирсанов, слегка отстраняясь.

— Что? — не поняла Елизавета Михайловна.

— Я чувствую, как вокруг что-то крутится… — решился-таки Кирсанов на откровенность. Но выразить точно то, что творилось в его душе, оказалось не так-то просто. — Буря такая невидимая… И не могу понять, откуда она и когда кончится.

На глаза Голощаповой невольно навернулись предательские слезы, и, дабы скрыть их от своего воспитанника, она вновь заключила его в объятия.

— Скоро, маленький. Совсем скоро… — заверила она Ивана.

Он проворно высвободился из рук женщины и отступил на шаг назад. Пристально посмотрел в лицо экономке. Елизавета Михайловна была рада тому, что освещение в комнате отсутствовало.

— Больше не называй меня так, Лиза, — жестко, совсем по-взрослому попросил ее Кирсанов.

— Как?

— «Маленьким»… Я не маленький теперь. Я — единственный. — Иван выдержал многозначительную паузу и, гордо вскинув подбородок, с мальчишеским пафосом добавил: — Последний в фамилии.

Даже в сгущающейся тьме было видно, как блеснули его глаза. Лиза нервно сглотнула, не зная, как ей стоит реагировать на подобное заявление. Меньше всего она сейчас была готова именно к такому повороту событий.

— Да. — Женщина невольно перешла на шепот, но до Кирсанова без труда долетали ее слова. — Ты — последний…

Он согласно кивнул. Вот что, оказывается, требовалось. Убедить самого себя в том, что сила духа еще есть. Что она никуда не делась. Окружающие могут до бесконечности приободрять тебя и настраивать на оптимистический лад, но это никогда не принесет своих плодов до тех пор, пока человек сам не осознает собственную состоятельность и уверенность в грядущих поступках. Иван прочувствовал данный постулат на собственном опыте.

 

Глава 7

Лавр полюбил это местечко. С недавних пор, а точнее говоря, с того самого момента, как он и его домочадцы переехали с прежнего места жительства на эту дачу, Федор Павлович часто приходил в сад и садился за врытый в землю стол, наслаждаясь здесь предвечерней тишиной и одиночеством. В саду вечером было хорошо. Свежо, прохладно и, главное, умиротворяюще. Идеальное место для того, чтобы побыть наедине с самим собой.

Лавриков закурил очередную сигарету, напрочь забыв о данном себе недавно обещании сократить количество употребляемого за день никотина. Выпустил дым через ноздри и запрокинул голову. Небо еще не было по-ночному черным, но и голубым его назвать нельзя было никак. Скорее оно было темно-синим, что уже сейчас позволяло различать высыпавшие на куполе многочисленные звезды.

Идиллия единения с природой и всем окружающим миром была нарушена уже минут через шесть грубым вторжением Александра Мошкина. Лавр услышал его мягкую поступь намного раньше, чем сам Санчо появился в поле зрения босса. Это заставило новоиспеченного депутата Государственной думы загасить наполовину искуренную сигарету о краешек стола и небрежно бросить бычок себе под ноги. Федор Павлович повернул голову на звук шагов.

Александр вынырнул из листвы, как черт из табакерки. В руках у него был круглый широкий поднос, на котором мирно покоилась горящая керосиновая лампа, а рядом с ней ароматно дымилась чашечка кофе. С такой нехитрой ношей Мошкин и приблизился к садовому столику.

— Извольте, сударь…

Он аккуратно поставил поднос прямо перед Лавром, а сам опустился на противоположную от стола скамеечку. Устало крякнул при этом, а затем подпер голову руками, уткнувшись пальцами в двойной мясистый подбородок. Молча уставился в лицо Федору Павловичу. Тот же осторожно, двумя руками подхватил с подноса чашку и плотно стиснул ее, будто стараясь согреть окоченевшие пальцы. Однако это было лишь видимое впечатление. Продрогшим Лавриков себя не чувствовал.

— Неужели этот изматывающий день кончается?.. — вполголоса произнес он, задумчиво изучая содержимое предоставленной ему фарфоровой емкости. Отпивать кофе Лавр не торопился.

Санчо уже раскрыл было рот, намереваясь что-то ответить на поставленный риторический вопрос, с которым, по большому счету, Федор Павлович обращался скорее к самому себе, нежели к собеседнику, но так и не успел вымолвить ни единого слова. До слуха мужчин со стороны подъездной дорожки донесся приближающийся шум автомобильного двигателя. Мошкин расплылся в счастливой улыбке и пружинисто поднялся на ноги. Общество Лаврикова в одно мгновение стало для него скучным и неинтересным.

— Клава, наверное, — с неподдельным и искренним обожанием в голосе предположил он.

Санчо развернулся с намерением вновь скрыться в листве, но реплика, вроде как неохотно оброненная Лавриковым, заставила его на секунду притормозить.

— Клава не ездит сразу на двух машинах, — вполне резонно заметил Федор Павлович.

Мошкин навострил уши. Природное чутье битого жизнью бывшего криминального авторитета и на этот раз не подвело его. Александру ничего не оставалось делать, как согласиться. Судя по шуму моторов, автомобилей действительно было два. Теперь и он явственно различил этот нюанс в предвечерней тишине микрорайона. Санчо покосился на Лаврикова, но тот более не выказал никакой реакции. Даже поза депутата не изменилась. Констатировал очевидный факт, и не более того.

— Сбегаю гляну… — В голосе Мошкина невольно просквозило волнение.

Лавр кивнул, а затем, когда верный соратник скрылся в густой зеленой листве и засеменил в сторону ворот, спокойно склонился над фарфоровой чашечкой и сделал маленький осторожный глоточек. Приятное тепло ароматного напитка разлилось по горлу, а потом двинулось ниже. В область желудка. Федор Павлович блаженно смежил веки. Однако справедливости ради стоит заметить, что спокойствие Лавра было исключительно внешним. Внутренне он весь подобрался и превратился в слух. Ночной шум двух прибывших автомобилей, по мнению Федора Павловича, не предвещал обитателям дачи ничего хорошего. Кто бы это мог быть? Лавр сделал еще один глоток кофе. До его ушей не долетало больше ни единого звука. Двигатели авто смолкли, да и Санчо что-то не спешил возвращаться с известиями. Может, пора вставать и двигаться ему на выручку?

Наверняка Лавриков так и сделал бы, но уже меньше чем через минуту после того, как его посетила такая мысль, ожидание депутата было вознаграждено. Послышались поспешные шаги и характерное шмыганье носом. Из разведки возвращался старый толстый боец. Но вот с какими известиями?

Мошкин выплыл из стремительно обволакивающей окрестности темноты и замер в круге света, источаемого керосиновой лампой. Лицо взволнованное, глазки бегают, губы плотно поджаты. Нехороший знак. Кому, как не Лаврикову, было знать об этом?

— День еще не кончился, Лавр, — сказал Александр, встретившись глазами с Федором Павловичем.

Выходит, сбылись самые нежелательные прогнозы. Интуиция, как обычно, не подвела старого лагерного волка. Совершив еще три неспешных глотка и отставив в сторону ополовиненную чашку с кофе, Лавриков поднялся на ноги. Чертовски не хотелось ему сейчас расставаться и с любимым местечком в саду, и с тонизирующим бодрящим напитком, и даже с этим тусклым рассеянным светом керосиновой лампы, но, похоже, судьба не оставляла Лавру не малейшего выбора.

— Я понял. — Он одернул по привычке полы пиджака, поправил тугой узел галстука под воротником белоснежной рубашки и шагнул по направлению к замершему в растерянности соратнику. — Но выстрелов вроде не было.

— Касатик приехал. — Санчо закусил губу. Того и гляди, расплачется заботливый опекун. — Сам.

— Да? — Федор Павлович изогнул бровь дугой и позволил себе скромную улыбку. — Это льстит. Он никуда не выезжал лет десять… — Лавриков задумался на несколько секунд, а рука непроизвольно потянулась в карман за сигаретами. Но депутат остановил этот собственный порыв слабохарактерного человека. Попытался скрыть неловкость за кривой ухмылочкой. — А раз приехал, значит, это уже не Касатик. Это Косатка. Незаметная разница, но существенная… Пригласил в дом?

Санчо отрицательно помотал головой.

— Он просит, чтоб ты сам вышел, — проинформировал он Лаврикова.

В это мгновение неприятный холодок пробежал по спине Федора Павловича. Аккурат вдоль позвоночника. Опять же нехороший знак. В душу Лавра закралось недоброе предчувствие. Зачем мог пожаловать к нему с визитом Касатик? Вопрос с Хомутом и личностью Геннадия Кекшиева они вроде благополучно разрешили еще в прошлый раз. Именитый вор в законе дал слово, и, насколько знал Лавр по опыту прошлых лет и своих прежних контактов с легендарным криминальным авторитетом, Касатик никогда не разыгрывал комбинацию в обратном направлении. Даже в том случае, если признавал допущенную ранее ошибку. Уж шибко пекся господин Касаткин о своем безупречном реноме. Значит, тут что-то другое. Новая цель визита. Какая? У Лаврикова имелось предположение, но, честно говоря, он даже самому себе боялся признаться в страшной догадке. Оставалось надеяться, что на этот раз он ошибся в предположениях.

— Уважим гостя, раз просит… — только и сказал Федор Павлович, обращаясь к Мошкину.

После этого он уже решительно зашагал по направлению к центральным воротам дачи, где, как оказалось, его дожидались два автомобиля. Личное транспортное средство Касатика в лице темно-синего «мерседеса» последней модели и массивный внедорожник, около которого в нетерпении топтались трое ребят из службы безопасности действующего законника. Всех троих Лавр, впрочем, как и Санчо, неотступно следовавший за своим боссом, прекрасно знал и в лицо, и по кличкам. Однако подходить к «быкам» с приветствиями Федор Павлович не стал, а прямиком направился к «мерседесу». При его приближении задняя дверца иномарки любезно распахнулась, и Лавр юркнул в салон. Кроме самого Касатика, здесь больше никого не было. Даже водитель на привычном месте отсутствовал. Федор Павлович захлопнул за собой дверцу.

Что касается Александра Мошкина, тот не стал выказывать излишний гонор или амбиции. С дружеской улыбкой на устах он присоединился к бравой троице Касатика, покуривающей возле раскрытых дверей джипа, и с ходу затеял непринужденную беседу. Ребята охотно откликнулись на предлагаемую беседу. Разговаривали негромко, но доброжелательно. Хотя Санчо и знал, что этим парням ничего не стоит разрядить в его пивное брюшко целую обойму патронов, последуй такой приказ от оставшегося сидеть в своем «мерседесе» босса.

Касатик не стал ходить вокруг да около, а сразу взял быка за рога. Время свое наверняка дорого ценил. Но уже первых его слов было достаточно для того, чтобы подтвердить ту самую догадку Лаврикова, которая возникла у него еще там, в тени раскидистой яблони. Касаткин приехал вести речь именно об «Империи» и о тех событиях, что происходили на ее фоне.

— Не в моих правилах так… — Видно, и самому вору в законе нелегко давалась эта беседа. — Даже против правил… Но с другой стороны, я не требую снова, чтоб ты к Кекшиеву лез. Просто отдай чужим людям чужие бумажки, и мальчонка пусть подпишет что-то… Даже в твоем присутствии, мальчонку отдавать не надо… — Касатик не выдержал и отвел взгляд. Хмуро уставился в противоположное боковое окно. — Будь добр, Федя, уважь. Куча проблем решается одномоментно. И деньги общаковские целы. И Хомут выходит… И тебе уважение и почет с низкими поклонами. — Он замолчал, ожидая реакции собеседника. Но Лавр будто отключился, целиком погрузившись внутрь себя. Это начинало нервировать Касатика. — Не надо молчать, Лавруша, — продолжил он. Разговор на то и разговор, что двое мнениями обмениваются, а не один трындит, как монолог в театре.

— Какие же тут мнения, Касатик? — печально усмехнулся Федор Павлович.

— Верно, — не стал спорить тот, прекрасно понимая, что имеет в виду его собеседник. — Тут двух мнений быть не может. И вариант всего один. Надо сделать что просят. А уж потом мы к этой компании приглядимся. И плотно приглядимся. Еще пожалеют, что ко мне сунулись.

Лавр выудил из кармана сигарету, но прикуривать ее не стал. Просто механически перекатывал ее между пальцами и тупо созерцал пространство прямо перед собой. Взгляд депутата Государственной думы был при этом совершенно пустым и отрешенным. Касатику очень хотелось предугадать ход мыслей бывшего коллеги, но он не мог этого сделать. Лавр прекрасно умел скрывать бушевавшие в нем чувства и эмоции. Всегда старательно прятал их вот под такой маской внешней отрешенности. Ситуация была патовой. Если не сказать больше. Несколько крошек табака из разминаемой пальцами сигареты просыпались на пол салона и туфли Лаврикова. Касатик не заметил этого.

— К тебе ведь от зампреда комитета Государственной думы не постеснялись сунуться! — саркастически заметил Лавриков, отчаянно хватаясь за последнюю спасительную соломинку.

Но этим, как оказалось, тертого калача, каким без сомнения и являлся многоуважаемый господин Касаткин, не прошибешь. Он беззлобно улыбнулся, достал из кармана упаковку жевательной резинки и отправил в рот одну из небольших мятных подушечек. Ритмично заработал челюстями, и Федор Павлович невольно отметил для себя идеальное состояние зубов криминального авторитета.

— Эка невидаль!.. — небрежно взмахнул рукой Касатик. — Как говаривал один наш коллега: «Чем выше я поднимался, тем больше находил грязи».

— Кто же у вас такой наблюдательный? — не смог удержаться от иронии Лавр.

— Не у нас, а — вообще, — безмятежно парировал собеседник. — Дон Корлеоне, Лавр.

— Дон… — Федор Павлович поскреб пальцами подбородок. — Вспомнил… — Но тут же, вскинув голову, он открыто уставился в стальные глаза Касатика. — А если я откажусь?

Вор в законе нахмурился. На мгновение даже замерли его двигающиеся челюсти, перемалывающие жевательную резинку. Касатик откинулся всем корпусом на спинку сиденья и сцепил пальцы рук у себя на животе. Сейчас он совсем не походил на забавного старичка в спортивном трико и стоптанных тапочках. Для выхода нынешний криминальный авторитет облачился в светло-зеленый двубортный костюм, идеально подогнанный по его справной фигуре, и в серый галстук с зелеными ромбиками. Очень представительно получилось. И главное, стильно.

— А ты даже отказаться не успеешь, — сказал Касаткин вполголоса. — И все, что надо, без тебя произойдет. Вопрос уж очень острый. Как заточка. Не надо даже думать об отказе. То есть подумать ты, конечно, можешь. И я тебе времени дам до послезавтра, чтобы ты созрел, совесть свою убаюкал, если надо… — Авторитет снова заработал ровными белыми зубами. — Но решение будет таким: в четверг к двенадцати закрыть вопрос.

Это уже был приговор. Причем окончательный.

— Говорил, мы параллельно живем. — Сигарета Лавра, так и не побывав у него во рту, вернулась обратно в боковой карман.

— Хорошо, что ты запоминаешь мои слова, — не остался в долгу Касаткин. — Но… В школе геометрия — евклидова, прямая. А в жизни получается — по Лобачевскому. Извилистая геометрия… Я ведь соображаю… — Вор в законе понизил голос до шепота. — Понимаю тебя, хоть и не в курсе тонкостей. Чувствую, что-то ты предать должен или нарушить обещание. Однажды по правилам ускользнул от подлости, но теперь… Дважды не бывает. Перетерпи. Один раз Бог простит. — С этими словами он дружески и энергично хлопнул Лаврикова по колену. Вроде как подбодрил. — И ты прости уж за поздний визит и… ультиматум. Поеду. Рано привык ложиться, а нам еще пилить и пилить по этим сумасшедшим дорогам… Четверг. До двенадцати. Не оплошай.

— Уж постараюсь, — ответил Федор Павлович после секундной паузы.

Говорить больше было не о чем. И так все сказали друг другу. Лавр выбрался из салона «мерседеса» и, не простившись с высокопоставленным в криминальном мире гостем, ссутулившись, направился к даче. Разухабистые разговоры в стане телохранителей тут же прекратились. Мошкин, распростившись с троицей Касаткина, заспешил вслед за Лавриковым. Что касается оставшихся братков, то те, так и не получив от босса никаких соответствующих инструкций, лишь равнодушно проводили Александра взглядами. После чего двое из них заняли места в джипе, а третий, долговязый детина с широким, на пол-лица носом вернулся к «мерседесу» Касатика и занял свое законное место за рулем дорогостоящего и престижного авто.

Все дверцы обеих машин захлопнулись, а затем взревели и моторы. Иномарки тронулись с места. Развернувшись, они укатили прочь от лавриковской дачи. Сначала «мерседес», а вслед за ним на почтительном расстоянии и внедорожник. Шум и суета мгновенно сменились наступившей тишиной.

Лавр поднялся на крыльцо и скрылся в недрах своей обители. Он даже ни разу не оглянулся. Ни на отчаливших гостей, ни на сопровождавшего его до порога Санчо. Мошкин, впрочем, все прекрасно понимал. Видать, разговор с Касатиком не принес Лавру никаких положительных эмоций. Расспрашивать сейчас Федора Павловича о чем-то было бессмысленно. Да он и сам в скором времени поведает преданному соратнику суть беседы.

Елизавета Михайловна и Иван, находящийся в отведенной женщине комнате, также прекрасно слышали шум автомобилей, подъехавших к территории дачи. Все это время старая экономка и мальчик сидели тихо и не покидали пределов помещения. Не торопились они выйти за дверь и после того, как таинственные машины незваных визитеров укатили в неизвестном направлении. Кирсанов приблизился к окну и старательно пытался разглядеть хоть что-нибудь в сгустившейся уличной темноте. Более или менее ему удавалось сделать это. Голощапова осталась возле порога, но свет по-прежнему не включала.

— Испугался? — шепотом спросила Елизавета Михайловна.

— Нет, — честно ответил Кирсанов, но почему-то непроизвольно поежился. — Там не было… плохой машины.

Лиза не успела уточнить, что именно имеет в виду мальчик. Входная дверь, ведущая с улицы в общую комнату на первом этаже, резко распахнулась, затем в холле вспыхнул свет, и в тишине дачи раздался громкий окрик Лаврикова:

— Федечка!

Голощапова, оставив Ивана в комнате, успела выскочить навстречу хозяину апартаментов в тот момент, когда он уже собирался было развернуться и вновь выйти на улицу в сопровождении неизменного Александра Мошкина. Лавр только мазнул по ней взглядом, вскинув голову, еще раз окликнул сына, обитавшего где-то в недрах второго этажа, и шагнул в направлении крыльца. Щурясь от яркого света, Елизавета Михайловна по лицу Федора Павловича пыталась определить его настроение.

— Так мне готовить квартиру? — несмело произнесла она, так и не сумев ничего прочесть в глазах бывшего криминального авторитета.

Лавриков замер на месте, уткнувшись взглядом куда-то за спину Мошкина, оккупировавшего дверной проем. Как назло, Голощапова застала его своим вопросом в самый неподходящий момент. Тогда, когда он был готов к нему меньше всего на свете. Федору Павловичу потребовалось не более пяти секунд, дабы вернуть себе самообладание, после чего он опять повернулся к женщине. Заставил себя улыбнуться.

— Конечно, — просто ответил он. — Все без изменений. Это… — Лавр ослабил узел галстука, а затем и вовсе сдернул его с воротника, — совсем по другому поводу гости…

Больше он не добавил ничего. Санчо предусмотрительно посторонился, и Федор Павлович шагнул на свежий воздух. Даже дверь за собой оставил распахнутой. Елизавете Михайловне ничего не оставалось делать, как вернуться обратно в свою комнату. Иван уже сидел на кровати, погруженный в какие-то собственные мысли. Голощапова подхватила с тумбочки ридикюль, подошла к мальчику и нежно поцеловала его в щеку.

— До завтра, Ваня, — мягко произнесла она.

— До завтра, Лиза… — машинально откликнулся Кирсанов, и женщина почувствовала в его голосе ничем не прикрытую апатию.

Но говорить она ничего не стала. В конце концов, сейчас ей не было необходимости беспокоиться о судьбе Ивана. Мальчик, по мнению Голощаповой, находился в надежных руках. Она снова вышла из комнаты.

В этот самый момент и Федечка, перепрыгивая сразу через две ступени, спустился по лестнице со второго этажа, пересек гостиную и следом за Лизой выскочил во двор. Он знал, где можно найти отца. На его заветном местечке в саду. Елизавета Михайловна благоразумно прикрыла за собой входную дверь.

Только Кирсанов продолжал сидеть неподвижно в маленькой комнатке Лизы, освещенный светом из общей гостиной, падавшим на его лицо. Дача погрузилась в полную тишину. Слух Ивана улавливал только едва заметное шебуршение где-то в дальнем углу комнаты. За стенкой скреблась мышка. То ли ела что-то, то ли пыталась соорудить для себя очередную норку. Других звуков не было. Кирсанов уперся руками в край кровати, а голову обреченно уронил на грудь. На глаза мальчика навернулись непрошеные предательские слезы, но он усилием воли сумел взять себя в руки. Порывисто поднялся на ноги. Тишина начинала давить на его детское сознание.

— …И получается: с одной стороны — эти захватчики «Империи». С ними бы я сыграл партию без труда. Но с другой стороны — ультиматум Косатки. А он слов на ветер не бросает. Вот с ним играть никому не советую… — Лавр сокрушенно покачал головой и, сцепив пальцы в замок, водрузил их на столешницу прямо перед собой. Обвел долгим взглядом небольшую по количеству компанию своих преданных единомышленников. — И как выскользнуть?

Втроем они расположились в саду, под самой заветной яблоней, где Федор Павлович находил для себя умиротворение. Тусклый свет, источаемый керосиновой лампой, выхватывал из темноты напряженные лица трех представителей сильного пола человечества. Как и предполагал Санчо, лезть к Лаврикову с расспросами не стоило, тот и сам выложил всю подноготную своей недавно состоявшейся встречи с Касатиком. И подноготная эта была отнюдь не утешительной. Положение осложнялось фактически до безобразия. Понимал это и сидящий по правую руку от Мошкина Федечка. Он так же, как и Александр, молча, не перебивая, выслушал длинный монолог отца, и лишь когда Лавриков произнес свой последний отчаянный вопрос, парнишка позволил себе недовольно прищелкнуть языком.

— Н-да-с… — протянул он. — Полная жопень получается…

— Выбирай, пожалуйста, выражения! — недовольно осадил отпрыска Федор Павлович.

— Пожалуйста… — Сын стянул с переносицы очки и интенсивно потер подуставшие за день глаза. — «Не люди, а подобие зверей, гасящие пожар смертельной розни струями красной жидкости из жил!..» — процитировал он вполголоса и тут же поспешил добавить во избежание какого-либо непонимания со стороны собеседников: — Выражаюсь не я. Шекспир. Устраивает?

Ему никто не ответил. На некоторое время за столом повисло тягостное молчание, в течение которого Лавриков, утомленный своей предыдущей длинной тирадой, выудил-таки сигарету и с чувством закурил ее. И так уже предостаточно за последний час испытал силу собственной воли. Пора и расслабиться. Чиркнула спичка, оранжевый огонек весело лизнул кончик сигареты, и Федор Павлович блаженно втянул дым в легкие. Санчо бессмысленно следил за его нехитрыми манипуляциями, но по глазам Александра было видно, что думает в этот момент он о чем-то другом. Мысли его не касались слабой или сильной воли лавровского характера.

— Кстати, о Шекспире… — протянул Мошкин, взгромождая на столешницу свои массивные локти и подпирая ладонями подбородок. — По ходу дела я у ребят Косаткиных узнал: они пришлого потом от дома до дома довели. Адресочек имеется.

— Что это дает? — безучастно вопросил Лавриков.

Он заранее знал о том, какое предложение сейчас последует от верного соратника. В подобных ситуациях Санчо всегда славился тем, что любил предлагать радикальные решения. Как говорится, особо не мудрствуя и не пытаясь без необходимости усложнять и без того непростые события. Однако такая альтернатива не всегда устраивала Федора Павловича.

Санчо не подкачал и в этот раз. Разогнав рукой едкий дым от лавровской сигареты, он состроил самое свирепое выражение лица, на какое только был способен, и глухо произнес:

— Загасить… Пугнуть этими струями жидкости…

Увлеченная дискуссией троица не обратила внимания на то, как в темноте сада к месту их штаба бесшумно приблизился Кирсанов. Даже Лавриков со своим природным чутьем и обостренным слухом сумел каким-то образом упустить из виду этот аспект. А Иван тем временем, двигаясь сначала на свет керосиновой лампы, остановился под яблоней, не дойдя до заветного стола нескольких шагов. Он замер в тени, оставаясь незамеченным для Лавра и остальной компании, в то время как сам имел уникальную возможность видеть заговорщиков и слышать каждое произносимое ими слово.

Предложение Мошкина повисло в воздухе, так и не найдя отклика в душах и сердцах соратников. Лавриков лишь беспечно отмахнулся и уставился на кончик тлеющей сигареты, зажатой в правой руке между средним и указательным пальцами. Федечка же, помолчав секунды три, соизволил-таки отреагировать на последнюю фразу Александра. Правда, совсем не так, как хотелось последнему.

— Ничего это, Санчо, не даст! — решительно заявил парнишка. Он уже вернул очки на прежнее место, и теперь свет керосиновой лампы отражался от круглых стекол, создавая эффект сатанинского блеска в глазах юного заговорщика. — Хуже будет! Меня, или тетку, или тебя — любого — подстерегут и…

Последний аргумент показался Мошкину очень убедительным. Одно дело — ставить на кон свою собственную жизнь, и совсем другое — безопасность и благополучие близких людей. Санчо очень рельефно представил себе в этот момент, как кто-то может причинить вред его любимой женщине, и огромное страстное сердце Александра болезненно сжалось при этом. Грустными глазами он посмотрел сначала на Федечку, а затем и на Лаврикова. Голос Мошкина невольно дрогнул при следующем волнительном вопросе.

— Клаву подстерегут?

— А это трудно? — саркастически заметил Федечка.

Санчо тяжело вздохнул. Юноша был прав на сто процентов. Подстеречь Клавдию возле магазина сумел бы не то что профессиональный киллер, но и обычный представитель уличной шпаны. Никаких видимых трудностей здесь не наблюдалось и в помине. Мошкин сконфуженно опустил глаза. Возможно, сейчас он, как никогда раньше, явственно осознал истинное положение вещей.

— Обросли мы близкими. — В голосе Александра появилась не присущая ему прежде обреченность. — И стали, оказывается, беззащитными…

Вот, значит, почему воровской закон не терпит исключений из правил. Санчо знал это и раньше, а теперь, что называется, убедился в данном факте на собственной шкуре. Обзаволиться семьей — означало становиться предельно уязвимым. Давать противнику дополнительные рычаги воздействия на тебя. Законы возникают не на пустом месте. Все правильно, все так и должно быть. От досады Александру только оставалось скрипнуть зубами. Что он и сделал, кстати.

— А если иначе? — оторвал Санчо от невеселых размышлений на тему несовершенности жизни задумчивый голос Лаврикова.

Мошкин поднял глаза.

— Что иначе-то? — не сразу врубился он.

— Есть багаж, положенный каждому, — пустился в свойственные ему философские рассуждения Федор Павлович. — Багаж ответственности за других… Может, мы не просто так влипли в эту историю? Может, она послана как проверка?.. Вот есть женщина — люби и спаси. Вот есть ребенок — люби и помоги… — Лавр не смотрел при этом ни на кого конкретно. Рассуждал вроде как исключительно для себя лично. — Главное испытание, после которого — или вверх, или вниз.

— Хватит, пап! — оборвал его словоизлияния Федечка. — Кончай со своей мистикой. Есть заурядная нравственная дилемма — порядочно поступить или не слишком. Такие каждый человек каждый день решает, даже не замечая того.

— Плохо, что не замечая, — парировал Федор Павлович. — Так незаметно все вместе и соскальзываем…

— Ну умник на умнике! — язвительно произнес Санчо, вклиниваясь в дискуссию кровных родственников. — А чего делать конкретно? Смыться? Исчезнуть?

Новое предложение, прозвучавшее из уст соратника, пришлось Лаврикову по душе еще меньше, чем предыдущее. Представив себе картину, как он, бывший вор в законе, спешно собирает свои вещички и дает деру, Федор Павлович пренебрежительно поморщился.

— Я из спринтерского возраста вышел, — ответил Лавр. — И Ольга с мальчиком не очень-то разбегутся… Наконец, это стыдно! От кого скрываться? Людям от… как их?.. От подобия зверей, от нелюдей? Не, я не побегу. Пусть режут, стреляют — не побегу, и все.

Санчо понятливо покачал головой.

— Значит, если исключить термин «жопень», — резюмировал он, — остается безвылазный тупик.

За столом снова воцарилось молчание, и теперь уже стоящий поодаль Кирсанов счел для себя необходимым обнаружить собственное присутствие. Он и так уже слышал достаточно и чувствовал себя из-за этого крайне неловко. Тактично кашлянув, мальчик вышел из-за листвы и оказался в поле зрения заговорщиков.

— Простите… — Он совершил пару осторожных шагов по направлению к столу. — Я слышал… Нечаянно… — Три мужских головы повернулись в его сторону. — И мне кажется, ваши трудности появились из-за меня и мамы. А это нечестно.

— Что нечестно, Иван? — открыто поинтересовался Лавриков.

— Нечестно заставлять других мучиться из-за себя. — Иван выдержал его взгляд. — Я — Кирсанов…

— А я — Санчо, — с усмешкой подхватил диалог Мошкин, надеясь столь незамысловатым образом разрядить ситуацию.

Однако никто не принял его энтузиазма.

— Да помолчи! — одернул Александра сидящий рядом Федечка и даже слегка толкнул соседа острым локтем в объемное пузо.

— Ты еще позатыкай!.. — обиженно огрызнулся Санчо.

— У меня есть свой дом, — продолжил тем временем Кирсанов, повышая голос и, казалось, не обратив внимания на возникшую перепалку. — Есть мама. Есть Лиза. Вы вернете мне мои документы. И я уйду. И решу все самостоятельно. Как только я уйду, от вас никто ничего не сможет потребовать.

— Ага, как в песне, — не унимался Мошкин. — «Мы странно встретились и странно расстаемся…»

На этот раз никто не отреагировал на очередное саркастическое высказывание помощника депутата. Кроме самого Ивана. Он перевел хмурый взгляд на упитанного мужчину, и в голосе мальчугана появились решительные взрослые нотки.

— Дядя Санчо, у нас — мужской разговор, — с достоинством заявил он.

Санчо невольно осекся, возможно впервые не зная, как следует реагировать на услышанное. А Кирсанов уже пустился в дальнейшие рассуждения:

— Ничего другого вы уже не придумаете. Наверное, это не слишком здорово для меня и моей мамы, но не выйдет по-другому, — печально улыбнулся он. — И я сам придумаю, как драться дальше. Те люди, которые сидели там, за длинным столом, — они, по-моему, не очень храбрые. Просто их много. Но можно драться с каждым по отдельности. И только я имею законное право на такую драку. И просто так я им ничего не отдам, честное слово. — Мальчик замолчал, однако, заметив, что никто не собирается вступать с ним в полемику, уточнил после паузы: — Ладно?

Собравшиеся взирали на него с неподдельным изумлением. Первым из затянувшегося оцепенения вышел Федечка. Он поднялся на ноги, подошел к Кирсанову и дружески обнял его за плечи. На губах юноши блуждала улыбка.

— А правда, если подключить классных юристов…

Но отец прервал его на полуслове.

— Хватит на сегодня… — сказал он, также поднимаясь на ноги и подхватывая со стола керосиновую лампу. — Приняв такое решение, Иван, ты действительно показал себя мужчиной. Но «ладно» или «неладно» — это мы окончательно решим утром, — подвел Федор Павлович под дискуссией жирную черту и на всякий случай добавил: — Мы обязательно решим…

Со стороны дороги до их слуха вновь донесся шум приближающегося автомобиля. На этот раз, совершенно определенно, одного-единственного.

— Это уже точно Клава… — расплылся в улыбке Мошкин. — И что перед ней всякие Касатики?..

Он последним поднялся из-за стола, но, в отличие от остальных, все еще продолжавших топтаться в тени яблони, устремился к центральным воротам навстречу предмету своего обожания.

— Так пойдем, а? — Едва Санчо скрылся, Федечка потрепал по плечу Кирсанова, хотя вопрос его больше был обращен к отцу. — Поздно.

— Погоди чуть-чуть, — улыбнулся Федор Павлович. Он уже успел остыть в своих эмоциях. В настоящий момент ситуация с Кирсановыми не казалась Лавру такой уж патовой. Выход, как известно, всегда существует, главное — знать, где искать его. — Сейчас интермедия Санчо с теткой закончится, тогда можно… И еще, Федь… — Народный избранник на мгновение замялся.

— Что еще? — приободрил отца Федечка.

В одной руке Лавра по-прежнему была зажата керосиновая лампа, в другой — тлеющая сигарета. Бывший авторитет несколько раз энергично затянулся густым дымом и отбросил окурок в сторону. По большому счету, он до сих пор так и не определился для себя с дальнейшими действиями. Но одно Федор Павлович знал точно. Отступать или сдаваться он не намерен. И дело тут было не только в чувстве долга, хотя этот факт имел и не последнее значение. Лавриков чувствовал ответственность за судьбу Ольги Кирсановой. Ответственность, основанную еще и на самом глубоком чувстве в мире. На любви. Если уж предавать любовь, то, значит, в жизни вообще нет ничего святого. Но как осуществлять борьбу? С какой стороны подступиться? Вот где дилемма. Лавр сейчас находился как будто в тумане, когда не знаешь, в какую сторону выгоднее идти, дабы в итоге из этого тумана выйти.

— Собери-ка ты всю информацию по этой глобальной жратвяной компании, — проинструктировал депутат своего гениального в области компьютерных технологий отпрыска. — Ее связи здесь с отдельными законодателями. Всю картинку, короче, включая вереницу удивительных смертей. Чтоб одни убойные факты. — Лавриков коварно осклабился. — И прикинь, куда эту живопись перегнать…

Федечка без особого труда уловил ход мыслей отца. И мысленно даже одобрил такое решение. Неизвестно, к чему такой ход может привести, но это все же лучше, чем тупое бездействие.

— Как хорошо, что ты живая, Клавонька! — Санчо буквально светился от счастья, выскакивая за ворота и устремляясь к служебной машине, из которой в этот момент степенно выбралась Розгина.

— Кто тебе сказал, что я живая? — пробурчала в ответ женщина, но так и не сумела скрыть, насколько ей было приятно такое внимание со стороны бойфренда. — Я едва на ногах стою.

Мошкин решил закрепить произведенное на Клаву благоприятное впечатление. Подскочив к ней вплотную, он заключил ее статное тело в пленительные объятия и страстно поцеловал в губы.

— Готов отнести тебя в дом на руках, — известил он ее о своих джентльменских намерениях.

— После всех травм тебе только грыжи не хватало… — шутливо отказалась от данного предложения Розгина и осторожно, ненавязчиво высвободилась из загребущих рук Александра. Правда, предварительно она все же удосужилась скромно ответить на его поцелуй. — Лучше забери из багажника еду, шофера отпустить надо.

Мошкин так и сделал. Обогнув автомобиль, он распахнул вместительный багажник служебного авто и выудил на свет божий две увесистые коробки с провизией. Ноша оказалась не такой уж легкой, как изначально рассчитывал Санчо, но он постарался не подать виду. Так или иначе, обе коробки в совокупности, по большому счету, весили меньше, чем Клавдия, то есть ему еще повезло. Розгина же тем временем склонилась к раскрытому окошку машины со стороны водителя.

— Все, Петь, спасибо, — обратилась она с улыбкой к усатому мужчине лет сорока с хвостиком. — Езжай. Извини, что так задержала…

Водитель не заставил себя долго упрашивать. Мотор заурчал, и вишневая «пятерка» тронулась с места. Клавдия развернулась и достаточно быстро нагнала шагающего по двору Санчо. Александр сопел от усердия, и обильный пот уже заструился по его мясистым щекам. Клавдия, шествуя рядом, несколько секунд с улыбкой наблюдала за титаническими усилиями своего кавалера, но в итоге все же смилостивилась над ним.

— Давай одну, а то надорвешься, — предложила она.

Санчо не был бы самим собой, если бы согласился на такое положение вещей. Женщина не должна помогать мужчине в таскании тяжелых предметов. Скорее наоборот. Александр не собирался ронять собственное достоинство.

— Да отстань… — недовольно поморщился он и сдул с губы липкие капельки пота. — А зачем так много?

— На пять-то дополнительных ртов? — Розгина шагнула на крыльцо и предусмотрительно распахнула входную дверь, освобождая проход Мошкину.

Александр сконфуженно остановился на нижней ступеньке, напрочь забыв о тяжелых коробках с провизией. Маленькие глазки беспокойно забегали из стороны в сторону. За всеми перипетиями сегодняшнего вечера он как-то забыл о данном аспекте дела. Теперь жди очередной словесной бури из уст дамы сердца. На всю ночь претензий хватит, до рассвета.

— Да тут… — пробормотал Санчо. — Так получилось… Нет уже ртов.

— Как нет? — ахнула Клавдия.

— Ну, уехали рты. — Мошкин потупил взгляд, уставившись куда-то себе под ноги. — В город.

— Зачем?

— На задание.

Клавдия уперла руки в крутые бока. Теперь уже и ее не волновал вопрос о том, что коробки по-прежнему находились в руках Александра и грозили обернуться непоправимым радикулитом или еще чем-то в этом роде. Сейчас женщину куда больше беспокоили другие вопросы. Больше всего на свете Розгина не любила, когда ее выставляли круглой дурой.

— Что ж ты меня не предупредил, а? — набросилась она на Александра. — Я, как дура последняя, после работы, да чтоб самое свежее, от надежных поставщиков!.. Два часа с лишним моталась, как идиотка!

Санчо чувствовал свою вину. Так же как и обоснованность претензий со стороны возлюбленной. Ему давно уже следовало позвонить Клавдии и предупредить об изменениях в плане. Сам виноват, вот теперь и отдувайся по полной программе. А так хорошо все начиналось! Встретил ее у машины, коробочки помог донести. Влюбленные взгляды, поцелуи. И такой облом в итоге. Мошкин приподнял правую ногу, водрузил ее на ступеньку повыше, а сверху на колено примостил обе коробки. Облегченно перевел дух.

— Клавонька, ну зачем ты эти коробки так близко к сердцу принимаешь? — заискивающе произнес он так, будто вел беседу с душевнобольным человеком. — Съедим мы их за милую душу. Куда они денутся?

— Это скоропортящиеся продукты! — продолжала напирать Розгина. В конце концов, дело было в принципе.

— Заморозим, — не сдавал своих позиций и Александр. — Станут долгопортящимися!.. Ну, замотался я! — честно признался он, наткнувшись на хмурый взгляд обожаемой тетушки. — Забыл позвонить. То одни бандиты приезжали, то другие!.. Криминальный хоровод какой-то!

Тут на выручку Санчо своевременно подоспел Лавриков. Депутат Государственной думы от независимой фракции вынырнул из темноты и остановился практически перед самым крыльцом. Керосиновая лампа в руках Федора Павловича уже не горела, так что единственным источником света являлась лампочка над дверью.

— Можете вы хоть сегодня без сцен у фонтана, а? — недовольно высказался депутат, разглядывая Клавдию и ее дружка.

— И правда, Клав, — еще больше стушевался Мошкин. — У нас неприятности хуже некуда.

— Ничего! — небрежно ответствовала дама и, демонстративно развернувшись на сто восемьдесят градусов, удалилась в недра помещения. — У вас каждый день хуже некуда. Существуем, однако ж…

— Дай-то бог… — буркнул Александр и с тяжелым вздохом вновь подхватил коробки с колена. — Где мальчишки, Лавр? Крикни. Тут что-то очень скоропортящееся и наверняка вкусное…

Он тоже двинулся в дом, покрякивая на ходу. Прерогативу поисков Ивана и Федечки Мошкин оставил за Лавриковым. В конце концов, ему и так сейчас нелегко. Клавдия уже скрылась где-то в области кухни, куда и потопал Александр, пересекая просторный холл первого этажа. В желудке Санчо уже приятно урчало, и он во всеоружии был готов к принятию припозднившейся вечерней трапезы. Мошкин облизал губы.

— Клавонька! — ласково окликнул он женщину, переступая порог кухни. — Клавусик!

 

Глава 8

Кирсанов не изменил принятого им несколько минут назад решения. Несмотря на то что там в саду никто не захотел взять в расчет его неоспоримых аргументов, легче мальчику от этого не стало. Подсознательно он до сих пор чувствовал себя обузой в доме Лаврикова. Ведь именно из-за него и из-за его мамы у этих добрых и отзывчивых людей начались существенные проблемы. Подслушанной части разговора ему оказалось достаточно для того, чтобы все осознать. Только на этот раз Кирсанов решил сделать все по-своему, не ставя никого в известность. Так или иначе, он сам может принимать решения. Он взрослый и самостоятельный человек. Он последний в фамилии. Даже Лиза согласилась с этим.

Воспользовавшись тем, что Федечка по возвращении в комнату вновь засел за свой компьютер и углубился во всемирную паутину под названием Интернет, Иван осторожно подхватил с пола свою дорожную сумку. Но у Розгина, похоже, имелись глаза на затылке. Или унаследованное от отца природное чутье. Прервав один из этапов выхода в сеть, Федечка повернул голову.

— Ты куда? — спросил он Ивана.

Надо было что-то отвечать на столь прямой вопрос. Благо мальчик был заранее готов к этому.

— Дядя Лавр разрешил в маленькой комнате переночевать, — охотно ответил он своему другу. — Ну, где Лиза спала. Все равно пустует. А я тебе мешаю.

— Ничего ты мне не мешаешь, — открестился от такого абсурдного предположения Розгин. — Я думал, ты боишься один.

— Не. — Иван решительно покачал головой. — Теперь я не боюсь. А если и боюсь немножко, то надо привыкать.

Он обезоруживающе улыбнулся, и благодаря этому обстоятельству у Федечки не возникло никаких лишних подозрений. В том, что говорил Кирсанов, бесспорно имелось зерно истины. Рано или поздно любому человеку необходимо было избавляться от своих внутренних страхов и прочих предрассудков. Розгин согласно кивнул.

— Иди тогда, — милостиво разрешил он и добавил: — Сейчас тоже спущусь. Нам ужин обещали какой-то шикарный…

Но трапеза сейчас интересовала Кирсанова меньше всего. Не прощаясь, он бочком вышел из комнаты и затворил за собой дверь. Федечка уже снова погрузился в мир компьютерных технологий. Отыскав то, что ему было нужно, парень взял со стола ту самую кредитную карточку Ивана, которую мальчик вручил ему прежде. Пальцы стремительно забегали по клавиатуре. Преодолеть защиту оказалось не так-то просто.

— А мы тогда так… — бубнил себе под нос начинающий хакер. — Да?.. А вот так не желаете?..

Спустя пару секунд он, уже удовлетворенный достигнутым результатом, заносил в открывшееся «окно» цифры, старательно списывая их с тисненого номера пластиковой карты. Энергичный удар по клавише ввода завершил сей сложный процесс. Ожидания оказались недолгими.

— Чего-о?.. — Удивленно разинув рот, Розгин склонился почти вплотную к светящемуся экрану.

Увиденное огорошило его. Честно говоря, он ожидал подобного результата, но не настолько же… Федечка уважительно присвистнул и блаженно откинулся на спинку крутящегося кресла. Вот так фортель! Надо срочно сообщить об этом Ивану.

А ничего не подозревающий Кирсанов в это время уже сидел на кровати в комнате Лизы, готовый к выходу. Колебаний уже не было. Ни малейших. Мальчику предстояло покинуть дачу незамеченным, пока все ее обитатели находятся в предвкушении долгожданного ужина. Другой такой возможности может просто не представиться. А отступать от намеченного плана нельзя. Ни в коем случае.

Иван решительно поднялся на ноги, перекинул через плечо застегнутую дорожную сумку, а на застеленное покрывало положил свернутый вдвое листок бумаги. В приоткрытое окно безжалостно ворвался легкий ветерок и тут же перевернул записку. Кирсанов, немного подумав, достал из сумки своего верного Винни-Пуха в короне и прижал им бумагу. Затем, еще раз оглянувшись и оценив дело рук своих, он тихонечко вышел из маленькой комнаты, пересек общий холл и скрылся в глубине улицы.

Загородного шоссе Иван достиг минут за десять стремительной ходьбы. Дачный поселок остался уже за спиной, а Кирсанов все еще продолжал брести вдоль ночной магистральной дороги с немногочисленным количеством транспорта. Пока что мимо него проскочила только здоровенная груженая фура, причем даже не с московскими номерами. Деньги у Кирсанова были благодаря тому, что Семирядин тогда позволил ему обналичить некоторую сумму через банкомат. Так что дело оставалось за малым. Остановить подходящую попутку. Страха, как это ни странно, у Ивана не было. Попытаются отравить его еще раз — ну что ж, знать, судьба такая. А от нее, как известно, не уйдешь.

Он оглянулся на звук приближающегося мотора. По шоссе мчалась какая-то солидная машина иностранного производства. Иван сначала вскинул было руку, призывая частника остановиться, но передумал. Кисть опустилась вниз, и автомобиль промчался мимо. Кирсанов продолжил свое шествие. Все-таки некоторые опасения у него имелись. Но и задерживаться на дороге слишком долго мальчик тоже не имел права. На даче в любой момент могли хватиться его и отправиться на поиски.

Иван обернулся, глянул через плечо.

Первое, что привлекло внимание Лаврикова, спустившегося по лестнице на первый этаж, шлепая домашними тапочками, был отодвинутый внутренний засов на входной двери. Нехорошие предчувствия закрались к нему в душу. Федор Павлович уже более стремительно преодолел последние ступеньки лестницы, миновал гостиную и выглянул через распахнутую дверь во двор. На крыльце никого не было. Последняя надежда на то, что это Санчо и Клава решили уединиться на свежем воздухе, растаяла как дым.

Лавр порывисто метнулся к двери в маленькую комнату и толкнул ее. Прижатая игрушкой бумажка, которую любезно оставил в качестве прощального письма Кирсанов, бросалась в глаза прямо с порога. Лавриков даже не стал приближаться к застеленной кровати, чтобы ознакомиться с содержанием записки. Для него и так все стало предельно ясно. Иван принял свое собственное решение.

Федор Павлович вернулся обратно в гостиную.

— Мальчик сбежал… — глухо произнес Лавр с какой-то даже детской обидой.

На горизонте уже появился красный диск восходящего солнца, а Иван по-прежнему брел в сторону города на своих двоих, так и не сумев остановить ни одной попутной машины. Он уже не так бодро вышагивал по обочине магистрального шоссе, постепенно приближаясь к пересечению с узкой двухполосной дорогой. Кирсанов слегка щурил глаза, предохраняя их от слепящих солнечных лучей, бьющих точно в лицо.

За спиной мальчика в очередной раз возник звук мотора, но какой-то непривычный для слуха и неестественный. Он звучал подозрительно жиденько и с дребезжанием. Кирсанов остановился и повернул голову. По дороге в его сторону неспешно катил старенький маленький «Запорожец».

Кирсанов неуверенно вскинул правую руку, но и на этот раз уже мгновение спустя безвольно опустил кисть вдоль тела. Однако автомобильный раритет украинского производства, то есть в настоящий момент — полноправная иномарка, обогнав его на несколько метров, свернул к обочине и остановился. Более того, дверца с противоположной от водителя стороны услужливо распахнулась. Иван подошел ближе к «Запорожцу» и с любопытством заглянул внутрь этой диковинки. Из тесного салона на него выжидательно смотрел прыщавый парнишка, которому на вид было никак не больше двадцати лет.

— Здравствуйте… — вежливо поздоровался Кирсанов и растерянно замолчал, не зная, как дальше продолжить беседу.

Парнишка выжидал, наверное, с минуту, но в итоге, почувствовав, что продолжения фразы так и не будет, взял инициативу беседы на себя.

— Привет, — с добродушной улыбкой на устах произнес прыщавый тип. — Можешь обращаться ко мне на «ты». Тебе далеко?

— Нет, не очень. — Задорный тон парнишки и бесхитростное, едва ли не деревенское лицо приободрили Ивана. — Мне надо с этой дороги перескочить на Новорижское шоссе.

— Ого! — Прыщавый присвистнул и закатил глаза. — Новая Рига — не ближний свет. И скакать я не умею. Я езжу, — с достоинством добавил он.

— А я смотрел по карте. — Кирсанов поправил на своем плече дорожную сумку и слегка оперся ладонью на раскрытую дверцу «Запорожца». — Если свернуть вон там вправо, получится совсем близко.

Однако и этот довод не слишком убедил водителя украинского авто. Он неопределенно повел плечами и покачал головой.

— На картах все получается близко, — резонно заметил он, как человек, уже не раз попадавшийся на данную удочку. — Пальцем ткнул — и на месте. На самом деле это далеко.

— Извини тогда, что задержал. — Иван хлопнул дверцей и зашагал дальше.

«Запорожец» нагнал его уже через пару шагов, остановился, и пассажирская дверца снова отворилась.

— Слышь, парень! — окликнул юного путника прыщавый. — Я могу подбросить, я же тебе не отказал. Но только при условии, что ты мне заплатишь. Деньги-то есть?

Иван хлопнул себя по заднему карману брюк. Но тут же настороженно замер и пристально вгляделся в лицо молодого собеседника.

— Деньги есть, — сказал он с расстановкой. — Я заплачу. Но тоже при условии.

— При каком?

— При условии, что ты меня не убьешь, — огорошил парнишку своим ответом Кирсанов.

Голубые глаза прыщавого удивленно полезли на лоб. Он был искренне обескуражен таким нестандартным поворотом беседы, но уже в следующую секунду рассмеялся.

— Вот псих!.. — высказался он. — Зачем мне тебя убивать?

— За деньги.

В памяти мальчугана до сих пор были свежи воспоминания о недавнем знакомстве с Юрием Мякинцем, которое произошло при аналогичных обстоятельствах. И ничем хорошим это знакомство для Ивана не закончилось. И спасся он только благодаря своевременному вмешательству Федечки. Не появись тот в самый ответственный момент, история могла закончиться еще плачевнее. Но прыщавый парнишка из «Запорожца», естественно, всего этого знать не мог, и удивление его только росло.

— Зачем мне убивать тебя за деньги, а потом иметь кучу проблем, если эти деньги ты сам заплатишь мне, когда я доставлю тебя до Новорижского? — пожал он плечами.

— И чуть-чуть вверх по шоссе, — на всякий случай внес новую коррективу в предстоящий маршрут Кирсанов.

— И чуть-чуть вверх, — охотно согласился водитель. — Так и быть. Садись.

Иван все еще колебался. Сначала он растерянно оглянулся назад, но никаких других машин поблизости видно не было. Впрочем, как и не было гарантии того, что в другую машину он сядет без страха. Мальчик поежился.

— Рассуждаешь ты логично, — сказал он прыщавому пареньку. — Даже слишком логично. Но все равно — здесь убивают за деньги, которые можно заработать без всякого риска. А это уже совсем не логично.

— Садись, наконец! — поторопил его владелец «Запорожца». — Гарантирую: ты останешься жив. Если, конечно, сам не накинешься на меня.

— Я псих, что ли?.. — теперь уже удивился Иван. — Зачем мне на тебя накидываться?

— Чтобы завладеть машиной. Тогда учти — монтировкой по лбу, и всех дел.

— Мне не нужно завладевать этой машиной, — открестился Кирсанов.

— Почему?

Парнишка явно был уязвлен тем тоном, в котором Иван отозвался о его транспортном средстве. Кирсанов понял свою оплошность и поспешил загладить неприятное впечатление, вызванное последней фразой.

— Я вожу плохо, — сообщил он, уже спокойно забираясь в тесный салон автомобиля.

Прыщавый остался удовлетворен таким невинным объяснением.

— Зато я хорошо, — гордо провозгласил он, переключаясь на первую передачу. — Поехали?

— Поехали.

Допотопный «Запорожец», смачно плюнув черным выхлопом, тронулся с места, сотрясаясь и дребезжа. Ощущения были не самыми приятными, но Кирсанов смирился с неизбежным. В конце концов, ехать гораздо лучше, нежели идти пешком. Да и устать он успел уже изрядно. Парень прибавил скорости.

Солнце стремительно выкатывалось на небосклон, и его лучики резво побежали по изумрудным верхушкам высоких деревьев. Кирсанов еще слабо представлял себе, куда именно он держит путь, но пока старался не думать об этом. Будущее покажет.

— «Я позвоню вам сам. Не волнуйтесь. Спасибо. Иван Кирсанов…» — в очередной раз Клавдия зачитала оставленную мальчиком записку вслух, хотя все присутствующие за столом помнили ее уже наизусть. — И телефон отключил, паршивец. Выпороть бы за такие пожелания «не волноваться»!.. — с чувством завершила она свои словоизлияния.

— Теть, — с усмешкой подал голос Федечка, — ты меня много порола?

Все четверо обитателей дачи расположились в гостиной за пустым столом. Лавр и Санчо уже были облачены в костюмы и галстуки, как перед выходом на работу. Розгина и ее племянник также приготовились на выход. Никто не собирался оставаться безучастным, все планировали предпринять самые активные действия, направленные на поиски Кирсанова. Необходимо было только составить план предстоящей работы.

— Ты такие коварные фортели не выкидывал, — оправдалась Клавдия.

— Все люди разные, теть.

После этого философского изречения молодого человека над столом повисла гробовая тишина. Слышно было только ставшее для всех привычным сопение Мошкина. Лавриков принялся нервно барабанить пальцами по столешнице. За окном уже окончательно рассвело, и надо было на что-то решаться. Федор Павлович даже самому себе боялся признаться, в какой он растерянности находится на настоящий момент. Давненько такого не случалось. Депутат обвел долгим взглядом всех своих домочадцев.

— Как-то вдруг пусто стало, — хмуро произнес он, и голос бывшего криминального авторитета надломился. — Оказывается, нас всего четверо… Это очень мало для такого большого дома…

— Лавр, только, пожалуйста, не впадай!.. — живо отреагировал Мошкин, хлопнув депутата по плечу.

Уж ему-то была прекрасно известна такая манера Лаврикова. И ничего хорошего она не предвещала. Александр весьма щепетильно относился не только к физическому здоровью босса, но и к душевному. Иногда даже строил из себя профессионального психолога, способного что-то подсказать в нужный момент, направить, так сказать, заблудшую душу на путь истинный.

— Куда я впадаю? — покосился на него Федор Павлович.

— В философский транс, — пояснил Мошкин. — Не надо. Мальчик наверняка появится у матери. Не может не появиться. — Санчо уже решил для себя, что сегодня именно он будет двигателем прогресса. Лавриков, по его мнению, раскисал на глазах, а тонущему кораблю нужен был решительный и уверенный в себе рулевой. А может, даже и капитан. — Давай-ка задницу от стула отрывай, Лавруша, и действуй. Звони в инстанции, организовывай транспортировку Ольги Сергеевны. Ваню мы там перехватим и спрячем вместе с ней. А дальше будь что будет, — резюмировал он. — Времени до завтра еще о-го-го.

Федор Павлович перестал постукивать пальцами по столу и нырнул правой рукой в боковой карман пиджака, выудил пачку сигарет.

— Что бы я делал без твоих ценных указаний, Санчо?.. — саркастически произнес он, выбивая большим пальцем одну сигарету и пристраивая ее во рту. Розгина неодобрительно зыркнула на депутата, и тот поспешно спрятал сигаретку в ладонь.

— Ты бы без меня вообще ничего не делал!..

Санчо поднялся из-за стола и гордо прошествовал к резному окошку, слегка отдернул штору и выглянул на улицу. Легкий утренний ветерок раскачивал верхушки деревьев. Мошкин нервничал. Да, он старался не показывать своих внутренних переживаний окружающим, но самого-то себя не обманешь. Александр отдавал себе отчет в том, что будет, если Лавр решит идти против воли Касатика и тех, кто стоял за именитым вором в законе. Неприятности грозили своей масштабностью и непредсказуемостью. Еще какой-то год назад Санчо определенно сказал бы «нет». Не может быть и речи, чтобы отказаться от навязываемых условий. Год назад, но не сейчас. Мошкин изменился за это время не меньше Лаврикова. Он прекрасно понимал, что творится сейчас в душе босса. Они оба находились на грани войны. Войны с могущественным и превосходящим их в силе противником.

— Не хами, будь добр, отцу моего племянника! — бросила в спину своего бойфренда Клавдия, но, как ни странно, Александр пропустил этот укол мимо ушей. Может, он даже и не услышал его.

Розгина насторожилась, но внимание на себя отвлек Федечка. Юноша тоже встал из-за стола и машинально застегнул верхнюю пуговицу рубашки.

— Я вижу, жизнь входит в обычное русло, — язвительно заметил он, имея в виду последнюю реплику тетушки. — Поэтому удаляюсь. Пошарю в законодательстве, адвокатов поищу. Ваня не пропадет, — уверенно бросил он на прощание. — У него закваска стальная.

Розгин и сам верил в то, что говорил. Развернувшись, парень зашагал по направлению к лестнице. Никто не стал останавливать его, и вскоре Федечка скрылся в недрах второго этажа. После его ухода в разговоре снова повисла пауза. Санчо обернулся и прислонился мягким местом к подоконнику, с трудом скрестил руки на своей необъятной груди.

— Погодите, а что с завтраком? — как можно строже вопросил он.

Клавдия громко хмыкнула.

— Хоть наводнение, хоть цунами — он своего не забудет!.. — ворчливо произнесла она, но с места все-таки поднялась.

Последовал ее примеру и Лавр. Но в отличие от женщины, скрывшейся в направлении кухни, Федор Павлович двинулся к лестнице. Лишь достигнув ее основания и ухватившись правой рукой за дубовые перила, депутат обернулся в сторону единственного оставшегося в гостиной человека, коим являлся Александр Мошкин.

— Перезвони нашим, Санчо, — деловым тоном отдал распоряжение «военачальник». — Скажи про Ивана. И пусть они там… — Лавриков подыскивал подходящее слово. — Готовность номер один, короче.

Федор Павлович хотел добавить еще что-то, но передумал. Он раздосадованно махнул рукой и начал неторопливо подниматься по лестнице.

— Слушаюсь, сэр. — Александр вытянулся по стойке «смирно», подобрал живот и по-военному козырнул спине народного избранника. — Сию минуту, сэр!..

Лавр никак не отреагировал на это шутовство соратника.

— Парень, у тебя неприятности? — не выдержал длительного молчания прыщавый водитель «Запорожца».

Они находились в пути уже более десяти минут, и за все это время Кирсанов не проронил ни единого слова. Мальчик будто замкнулся в себе, на своих невеселых думах. А то, что эти думы крайне невеселые, попутчик без труда мог определить по выражению лица Ивана. «Запорожец» мчался по трассе не очень резво, а потому совместная дорога не обещала быть быстрой.

— А?.. — Иван заставил себя выйти из небытия.

— Что-то наперекосяк?

Прыщавый не смотрел на него. Все внимание водителя сосредоточилось на полосе движения, ложившейся под колеса. Кирсанов тоже таращился в лобовое стекло и старался лишний раз не шевелиться. Салон был настолько тесным, что мальчик боялся ненароком зацепить что-нибудь и помешать управлению. Говорить об этом вслух он тоже не стал. Иван прекрасно помнил, как обидчиво воспринимал его попутчик двусмысленные намеки, адресованные любимому транспортному средству.

— Есть немножко, — вяло ответил он.

Но отвязаться от расспросов со стороны прыщавого оказалось не так-то просто. Парень был из категории тех людей, которые не могли спокойно относиться к чужим проблемам. Таким обязательно нужно что-нибудь посоветовать, приободрить. В конце концов, вызвать собеседника на обычную откровенность.

— Тогда не ковыряй, — выдал этот знаток жизни. — Само засохнет и отшелушится… Знаешь, меня еще никто ни разу не подряжал на извоз. Ты — первый.

— Поздравляю. — Кирсанов позволил себе робкую улыбку.

— Это я тебя поздравляю, потому что на меня напоролся, — весело подхватил новую тему разговора паренек. — С одиноким мальчиком любой другой лихой водитель может и вправду сделать все что угодно.

Иван боязливо покосился на собеседника. В глазах мальчика снова промелькнуло сомнение.

— А ты не сделаешь?

— Опять?.. — нахмурился водитель. — Нет, сказал же!

— Тогда я заплачу тебе очень хорошо.

Только сейчас Кирсанов обратил внимание на то, как парнишка управляет своим автомобилем. В его движениях рук было что-то странное и неестественное. Прежде Ивану никогда не доводилось видеть подобного способа управления. Прыщавый с усмешкой перехватил его заинтересованный взгляд.

— Что тебя удивляет? — бодро спросил он.

— Как-то странно ты ведешь.

— Нормально веду. Ручное управление.

— А почему в твоей машине ручное управление? — Теперь уже Кирсанов проявлял чрезмерное любопытство и дотошность.

Прыщавый пожал плечами.

— Один старенький инвалид у нас в райцентре помер, вот администрация и передала его тачку мне в торжественной обстановке, — просветил он попутчика, а затем, выдержав небольшую паузу, так же просто добавил: — У меня же ног нет.

— Врешь, — не поверил Кирсанов.

Парнишка рассмеялся:

— Постучи, убедись.

— Куда постучать?

— Не куда, а по чему, — поправил его прыщавый.

— Почему? — машинально отреагировал Иван, и вид его при этом был настолько растерянный, что тут же вызвал новый приступ веселости у водителя. Он опять засмеялся.

— Не «почему», а по какому предмету… — не унимался он. — По дереву. Ниже колен у меня немножко железок, а потом — сплошное дерево. Постучи, не бойся, — приободрил он мальчугана.

Кирсанов с опаской покосился на штанины веселого собеседника, а затем, решившись, осторожно постучал согнутыми пальцами по правой ноге водителя в том месте, где должна быть икра.

— Да. Жестко, — вынужден был признать он. — Похоже на дерево.

— Оно и есть, — кивнул паренек. — У нас не умеют делать хорошие протезы. А хорошие, заграничные, стоят бешеных денег. Я перемножил свою пенсию на шестьдесят лет жизни — все равно не хватит.

— Ты получаешь пенсию?

— Конечно. Тогда я прибавил еще десяток годков — опять не хватило на протезы, — пустился в откровения прыщавый. — Одним словом, я их смогу купить, если буду получать пенсию до девяноста семи лет, сразу переводить рубли в доллары и при этом не есть, не пить, не одеваться.

— Тогда совсем скоро ты умрешь от голода и холода, — резонно заметил простодушный Иван.

— Да, но тогда мне не понадобятся дорогие импортные ноги!

С каждой минутой общения водитель диковинного автомобиля все больше и больше нравился Кирсанову. Нравилась его веселость, жизнерадостность. Не часто можно встретить человека в его положении, у которого не только не возникало желания ныть и сетовать на судьбу, но еще и относиться к самому себе с неприкрытой иронией.

— Хорошо, — невольно вырвалось из уст Ивана.

— Чего тут хорошего? — не понял собеседник.

— У тебя есть варианты.

На этот раз прыщавый не просто засмеялся, а буквально захохотал в голос. Заразился смехом и Кирсанов. Спустя мгновение оба обитателя «Запорожца» покатывались от хохота. На глазах Ивана выступили слезы. Он и сам не мог понять, то ли это от бурной веселости, то ли, наоборот, в противовес ей.

— А у меня вариантов нет, — выдавил он сквозь смех.

Прыщавый покачал головой. Он уже не смеялся в голос, но на губах играла задорная улыбка.

— Всегда есть варианты, парень, — твердо заявил он, как человек абсолютно уверенный в произносимых словах. — Даже у меня — везунчика, который пробыл на войне всего один день и быстренько вернулся домой без пары конечностей, но живой. И сегодня — замечательный день.

— Я бы не сказал. — Иван перевел взгляд за окно, и глаза его снова сделались грустными.

— А я говорю — хороший! — упрямо и настойчиво гнул свою линию парнишка. — У меня — пассажир. Если дела так и дальше пойдут, у меня появится шанс не трогать пенсию, не умереть при этом с голода и дожить до девяноста семи, чтобы купить протезы.

— Но тогда ты, наверное, умрешь от старости.

— Ну и что? — На этот раз в голосе прыщавого не было той бодрости и задора, что пять минут назад, однако он продолжал улыбаться. — Зато похоронят с приличными импортными ногами.

Возразить на это было нечего. Да Кирсанов и не стал. У каждого человека должна быть мечта. Цель, к которой он обязан стремиться. Даже если эта цель кажется окружающим дикой. А какая цель у него, Кирсанова? О чем он мечтает? Не в эту самую секунду, а вообще, глобально. Пока ответа на этот вопрос у Ивана не было.

Болезненный пот обильно струился по лбу и щекам Семирядина. Андрей с открытыми глазами лежал на кровати, вытянувшись во весь рост, и тупо, бессмысленно смотрел на зашторенное окно. Лицо его сильно осунулось, глаза запали, и различить их теперь можно было только по фиолетовым обводам. Вся постель под грузным телом Семирядина сбилась в единый сплошной комок. Очередная ночь прошла без сна, лишь время от времени погружая сознание Андрея в какие-то липкие кошмарные видения. Это было ужасно. И даже нельзя все было списать на стандартное похмелье, хотя и оно играло здесь не последнюю роль.

Семирядин опустил руку и коснулся початой бутылки водки, стоящей тут же на полу. Он сомкнул пальцы на узком горлышке, но поднять емкость не смог. А может, просто не захотел. Кашель сдавил ему горло. Семирядин плыл. Натурально. У него даже не было ни сил, ни желания сменить позу и перевернуться на бок. Позвоночник будто не слушался его. Или до него не доходил сигнал, направленный центральной нервной системой.

Дверь в спальню со скрипом приоткрылась. Андрей не повернул головы. Он и так знал, кто это. Только мать всегда имела привычку входить в его опочивальню без стука. Так оно и оказалось. Маленькая худенькая женщина в нелепом чопорном костюме медленно пересекла комнату и склонилась над лежащим сыном. Семирядин зажмурился, но образ матери все равно никуда не исчез. Он видел его даже с закрытыми глазами.

— Вставай, Андрэ! — Голос у мамы был скрипучим и до неприязни отвратительным. — Тебе давно полагалось встать! Ведь проваляешься так всю жизнь!..

— Я встаю, мама… — автоматически отреагировал на ее слова Семирядин и на этот раз заставил-таки себя повернуть голову.

Дверь спальни монотонно раскачивалась от сквозняка. Никакой женщины в костюме не было и в помине. Снова померещилось. Андрей вскинул руки и до боли стиснул виски. Голова разламывалась на части в буквальном смысле слова. Да еще и эти чертовы галлюцинации.

— Боже мой, боже мой… — простонал Семирядин, морщась и старательно пытаясь обрести чувство реальности. — Ну спасу нет от старухи… Забери ты ее наконец!..

Опорно-двигательная система уже начинала понемногу функционировать, преодолевая похмельный ступор. Андрей Матвеевич не замедлил воспользоваться такой уникальной возможностью. Кто знает, представится ли она еще когда-нибудь. Кутаясь в простыню, как в античное одеяние, Семирядин с трудом поднялся с кровати и коснулся босыми ногами прохладного пола. При этом он случайно задел ступней бутылку, и та, опрокинувшись, покатилась в сторону окна. Драгоценная водка веселой жизнерадостной струйкой зажурчала по паркету. Андрей грубо выругался, но догонять и уж тем более поднимать стеклотару не стал. Не в той кондиции он сейчас, чтобы совершать столь сложные акробатические этюды. Пошатываясь, он поднялся на ноги и нетвердой походкой двинулся в гостиную. Поход занял у него не менее пяти минут.

Первое, что бросилось в глаза Семирядину, так это бутылка розового ликера, водруженная по центру стола, и рядом небольшая рюмка с засохшей бордовой пленкой на дне. Из такой всегда пила ликер мама. Андрей это помнил. Он снова застонал.

— Еще и пьет чуть свет… — проворчал он, затем с привычной обреченностью подхватил бутылку со стола и убрал ее на прежнее место в бар. — Но я чуть свет пить не буду. Нельзя. — Он решительно покачал головой, что вызвало в висках новый приступ боли. Андрей оперся о стол. — У нас крупные финансовые дела… Где-то у нас должно быть пиво. Пиво можно, — решил он.

С этим благим намерением Семирядин и поплелся в прежнем темпе к холодильнику, но путь его был прерван беспощадным дверным звонком. Еще одно испытание. Андрей медленно развернулся к входной двери, сфокусировал взгляд. На маленьком экране видеоконтроля появилось изображение. Иван Кирсанов, дожидающийся у калитки. Семирядин громко рыгнул. Скорее от удивления, нежели по каким-либо иным причинам. Поверить в приход сына покойного Владимира было крайне сложно. Наверняка очередное видение, не более того. Господи!

— Вот и мальчики кровавые в глазах… — горестно произнес Андрей Матвеевич, но кнопку внешней связи все-таки нажал. — Минутку, Ванечка, я сейчас…

Семирядин наспех облачился в домашние штаны, а сверху на голое волосатое тело набросил куртку-ветровку. В таком виде он спустился с крыльца своей загородной дачи и, покачиваясь из стороны в сторону, как тростинка на ветру, прошествовал по гранитной дорожке от дома до кованой калитки. Остановился. Теперь его отделяли от Кирсанова только черные фигурные прутья. Андрей пристально вгляделся в строгое, сосредоточенное лицо Ивана, смахнул со лба капельки холодного пота.

— Ты настоящий, Ванечка? — на всякий случай уточнил хозяин дачи, прежде чем гостеприимно распахнуть раннему визитеру калитку.

— Я — да, — ответил Кирсанов, так же внимательно изучая заплывшую физиономию своего собеседника. — А вы, дядя Андрей?

Семирядин хмыкнул.

— Я — нет. Я — ненастоящий… Но все равно входи… — С этими словами он открыл калитку и впустил мальчика. Мозг Семирядина заработал. С трудом, со скрипом, но все-таки заработал. — Сейчас придет машина, я сделаюсь якобы настоящим, и мы поедем в офис. Ты подпишешь несколько бумажек, и весь этот кошмар кончится. Да? — Он с надеждой заглянул в голубые глаза Кирсанова, остановившегося немного справа от него и не спешившего направляться к коттеджу.

— Куда мне ехать, я решу после того, как поговорю с вами, дядя Андрей, — жестко произнес Иван. — У меня есть вопросы…

Широкой ладонью Семирядин провел по лицу сверху вниз. Полегчало, но не до конца. Пиво все-таки придется выпить. Андрей любезно указал Кирсанову-младшему направление к парадному крыльцу. Мальчик развернулся и неторопливо направился к дому. Семирядин закрыл калитку и направился вслед за гостем.

— Получается, что папу убили, — шепотом произнес Иван, когда Андрей Матвеевич без всяких стеснений и экивоков поведал мальчику истинное положение вещей и ответил на все его интересующие вопросы. — Убили за деньги…

Кирсанов сидел в том самом кресле, в которое последним опускался Лавр, и чувствовал себя в нем не очень уютно. Но, как и в головном офисе «Империи», когда Семирядин любезно предложил Ивану занять место отца, он, забыв про неудобство, продолжал держать спину прямо и уверенно. Будто застыл в величественной позе. На протяжении длительной, но продуктивной беседы с партнером покойного отца Кирсанов смотрел на последнего изумленными, широко открытыми глазами. Андрей же, все еще чувствуя себя разбитым, судорожными глотками потягивал пиво прямо из бутылочки. Это уже была четвертая по счету, но Семирядин благополучно расправился и с ней. Опустошил до дна, с удовольствием крякнул и поставил пустую бутылку на пол. Потом развернулся на табурете лицом к маленькому гостю. Их взгляды встретились.

— Получается… — Как это ни странно, выпитое пиво прибавило Андрею Матвеевичу сил, и он даже удосужился не отвести глаза в сторону. — Но ты думаешь, он был таким чистеньким, большим и красивым? — В своих откровениях Семирядин решил идти до конца. — Он тоже убил однажды, малыш. И тоже за деньги. Во имя «Империи»! Виват!

— Вы лжете.

— Зачем? — В руках Андрея, как по мановению волшебной палочки, появилась новая бутылка пива. — Зачем же мне врать?

— Вы хотите оправдаться.

— Перед тобой, что ли? — усмехнулся Семирядин, открывая бутылку и делая первый глоток.

— Может, и перед собой, — предположил Иван.

— Нет нужды. — Голос Андрея Матвеевича звучал как-то устало и безучастно. — Ни перед собой, ни перед кем другим нет нужды оправдываться! Меня самого скоро тоже… Вот только после этого придется быть максимально красноречивым…

Последние слова Семирядина, отставившего, наконец, в сторону бутылку с пивом и заменившего процесс опохмела поглощением табачного дыма, невольно заворожили Ивана. Каким-то шестым или седьмым чувством на уровне подсознания он определил, что партнер его покойного отца говорит сейчас искренне, а не пытается намеренно запудрить ему мозги. Уж слишком убитый вид был у Андрея Матвеевича. Будто у него недавно почву из-под ног выбили, а нащупать ее снова мужчине так и не удалось. Три-четыре минуты Кирсанов молча наблюдал за тем, как Семирядин окутывался сизыми клубами дыма. Тот даже курить нормально не мог. Пыхтел только, как паровоз.

— Как и кого убил папа? — не выдержал наконец мальчик.

— Сейчас…

Андрей Матвеевич вытянул руку и неуклюже бросил окурок в пепельницу. Промахнулся. Дымящаяся сигарета покатилась по полированному столу и замерла почти у самого края, рискуя свалиться на легковоспламеняемый ворсистый ковер. Семирядин этого не заметил. Он уже мысленно перестроил собственный мозг на какую-то вполне определенную мысль. Скрывшись в боковой комнате, хозяин загородного коттеджа довольно-таки быстро вернулся обратно в общество юного гостя. Под мышкой он тащил какую-то коробку и, едва переступив порог гостиной, высыпал из нее все содержимое на ковровое покрытие. Это были старые фотографии, преимущественно черно-белые.

— Сейчас, Ванечка, сейчас… — бубнил себе под нос Семирядин. — Терпение… Вот оно!..

Поиски Андрея Матвеевича были успешными. Подхватив нужный снимок, он подскочил с ним к Кирсанову и бросил фотографию на колени мальчику. Только после этого он, удовлетворенный, возвратился на свое прежнее место, попутно подхватил с края стола недокуренную сигарету и опять пристроил ее во рту. Иван машинально обратил внимание на то, что след от окурка на полировке все же остался. Однако куда больше его интересовал сейчас предложенный Семирядиным снимок.

— Смотри! — предложил Ивану Андрей Матвеевич. — Ты помнишь дядю Сашу?..

— Дядю Сашу? — в полном недоумении переспросил Кирсанов. — Нет…

Но Семирядин, как оказалось, ожидал именно такого ответа.

— И не можешь помнить… — согласно качнул он головой. — Тогда ты был слишком мал. А дядя Саша был третьим из нас, кто начинал дело. Вернее, — Андрей невесело усмехнулся, — по всем статьям он был первый! Смотри… — вновь кивнул он на черно-белую фотографию.

Иван посмотрел. На снимке были запечатлены трое веселых обнявшихся молодых людей. Одним из них, как без труда определил Кирсанов, был его родной отец, но лет на двадцать моложе. Если не больше. В центре троицы находился Андрей Семирядин. Тоже не такой толстый и лысый, как сейчас. Впрочем, и тогда внешность у него была не из самых приятных. Третьего парня, на голову выше остальных, Иван действительно не знал. Стройный, подтянутый, по-спортивному сложенный молодой человек с густыми темными волосами, аккуратно уложенными на косой пробор, был облачен в расстегнутую до груди просторную красную рубаху. Он счастливо и беззаботно смеялся. В его глазах было столько оптимизма, что ему просто обязан был позавидовать любой нормальный человек. Скорее всего, это и был тот неизвестный Кирсанову дядя Саша, о котором только что упомянул Семирядин. Иван перевел взгляд с фотографии на Андрея Матвеевича.

— Как?.. — только и спросил он, но собеседник его прекрасно понял.

— Так же, как и я… — поморщился Семирядин. — Убийство способом неучастия… Сашка иногда выпивал. И потерял папочку… Грош ей цена была со всем содержимым. Но Владимир Леонидович воспользовался ситуацией, быстро провел решение, по которому лидер компашки на месяц полностью отстранялся от всех дел. Легкое такое профилактическое наказание. Хотя твой отец знал, куда уйдет на этот месяц первый номер. — Андрей загасил сигарету и снова взялся за пиво. — Все он прекрасно знал!.. Через три недели беспросветного пьянства Саша выбросил себя из жизни. Что и требовалось номеру два, который автоматом переместился на вакантное место.

— Что значит «выбросил себя»?

Поверить во все только что услышанное Ивану было крайне сложно. Никогда прежде он не слышал ничего подобного ни от отца, ни от кого-либо еще. Нелепая какая-то история, из которой выходило, что его родитель по меньшей мере подлец. Ну как тут можно оставаться безучастным? Тем более двенадцатилетнему мальчику. Задавая новый вопрос, Кирсанов и сам был готов предугадать ответ. Понимал это и Семирядин. Он согласно замотал подбородком. Глаза Андрея Матвеевича уже осоловели от только что выпитого пива.

— Буквально значит, Ванюша… — протянул он. — Человек открыл окно на шестнадцатом этаже, встал на подоконник и решил уподобиться птице. Но мы не птицы, — философски заключил Семирядин. — Мы разбиваемся при таком способе спуска с большой высоты… Не веришь?

— Не верю, — с трудом выдавил из себя Кирсанов.

— Так проверь, мальчик! — охотно и даже как-то весело предложил ему единственный оставшийся в живых основатель «Империи». — Осталась семья, которая живет все в той же шестнадцатиэтажной башне и смотрит на небо через все то же окно, потому что нет денег сменить квартиру вместе с окном.

Иван нервно сглотнул набежавшую слюну. Комок, застрявший в горле, упорно не желал проскакивать дальше. Похоже на то, что Андрей Матвеевич не собирался лукавить и изворачиваться. Говорил именно то, что думал. У каждого человека рано или поздно наступает такой момент искренности. Кульминационный момент, можно сказать. Когда уже просто не хватает сил копить все это внутри себя и задыхаться от подобного ощущения. Но Кирсанов был намерен убедиться во всем до конца, не полагаясь только на интуицию и на слова сидевшего перед ним далеко не трезвого человека.

— И вы скажете мне, где эта башня? — Мальчик подался вперед, собираясь в следующую секунду подняться на ноги. — И квартира?

То ли для приличия, то ли еще по каким причинам, но Андрей Матвеевич немного подумал над поставленным вопросом. Однако колебания эти были недолгими. Семирядин расплылся в идиотской улыбочке и утвердительно тряхнул головой.

— Скажу. Хотя бы ради того, чтобы не быть экзотическим чудовищем в твоих чистых глазах… Нет, чудовищем я останусь, но уже вполне обычным. Заурядным. — Андрей снова поплыл. — Как все. Каким когда-нибудь станешь и ты. Может, мне от этого хоть чуточку полегчает…

Иван Кирсанов терпеливо ждал.

 

Глава 9

— Мне нужна карта Москвы. — Кирсанов склонился к небольшому окошечку киоска Роспечати. — Не путеводитель, а карта, где есть улицы и дома, и как куда проехать. У вас найдется такая?

Пухлая розовощекая продавщица в светло-коричневом жакете и с высокой, как башня, прической коротко глянула на двенадцатилетнего юнца и небрежно бросила поверх газет компактную брошюру-путеводитель по городу.

— Пятьдесят шесть рублей… — сухо проинформировала она Ивана, и тут же природное женское любопытство взяло верх, проявив себя во всей бестактной красе. — И чего ты, такой чистенький, в Москве этой потерял? — подозрительно прищурилась пышная дама. — Возвращайся, друг, пока не поздно.

— Уже поздно… — вполне серьезно отреагировал Кирсанов с заметным холодком в голосе.

Забрав брошюру и заплатив за нее положенную сумму, названную продавщицей, он удалился. Разговаривать с незнакомыми людьми ему сейчас совсем не хотелось. И уж тем более изливать им душу.

Благодаря удачно сделанному в киоске приобретению мальчик достаточно быстро отыскал интересующий его спальный район. Тот располагался не так уж и далеко. Но время на поиски все-таки было затрачено, а потому, когда Иван остановился перед единственным подъездом сдвоенной шестнадцатиэтажной башни, построенной из панелей с зеленой облицовочной плиткой, солнце уже почти стояло в зените. Дом, где, по словам Семирядина, когда-то проживал Александр Курыкин, уже порядком обветшал. Часть плитки осыпалась. Швы между панелями были заделаны кое-как, что называется, на скорую руку. Лишь бы отделаться.

Кирсанов запрокинул голову кверху и прикрыл глаза от солнечных лучей раскрытой ладонью. Теперь дом как бы завис над ним в слегка смещенной перспективе. Голова у Ивана закружилась. Он с ужасом представил себе, каково это — лететь с такой высоты навстречу своей гибели.

В холле на шестнадцатом этаже было всего четыре двери. Кирсанов отыскал нужную и вдавил круглую кнопку звонка. Отступил на один шаг, разглядывая дерматин обивки. В одном месте тот был даже порван и заклеен куском скотча. Через минуту или даже меньше из-за двери донеслись неторопливые шаги. Затем они смолкли у самого порога с внутренней стороны помещения. Иван догадался, что кто-то внимательно изучал сейчас его скромную персону в глазок. От этого стало немного неловко, и мальчик поежился, однако честный открытый взгляд от двери не отвел.

— Тебе чего, мальчик? — спросили, наконец, из недр квартиры.

Голос был женским, но слишком молодым для той дамы, увидеть которую рассчитывал Кирсанов и о которой в двух словах поведал ему Андрей Матвеевич, когда давал адрес Kyрыкиных.

— Можно Людмилу Борисовну? — вежливо поинтересовался Иван.

Возникла небольшая пауза, но дверь все же отворилась. Не настежь, а лишь на ту незначительную ширину, которая позволила симпатичной девушке лет семнадцати просунуть голову в образовавшуюся щель. Прическа у обитательницы квартиры была короткой, а волосы светлыми. Один глаз девушки накрашен, другой — еще нет. Видимо, процесс этот был прерван как раз приходом Ивана. Об этом свидетельствовала и коробочка с тенями, зажатая в пальцах правой руки хозяйки.

— Что надо-то? — не очень дружелюбно произнесла юная особа, окидывая визитера взглядом с головы до пят. — Она хворает.

Возможно, на этом их диалог и закончился бы, но провидению было угодно распорядиться иначе. Сквозь щель Кирсанов смог заметить, что одна из комнатных дверей, выходящих в небольшую прихожую, та, что была до этого плотно закрытой, отворилась, и из нее вышла женщина лет сорока пяти или даже чуть больше. Возраста даме прибавляло еще и то, что она была худой и какой-то изможденной. Можно даже сказать, высохшей. Сальные нечесаные волосы с двух сторон бесформенными прядями свисали женщине на сутулые плечи. Из одежды на ней был только истертый темно-синий халат. Тапочки на ногах отсутствовали. Зубами тетечка сжимала потухший окурок сигареты без фильтра. Заметив за порогом квартиры гостя, женщина замерла, опершись о дверной косяк, тонкими пальцами выудила изо рта бычок и уставилась прямо на Ивана. Девушка с одним накрашенным глазом повернулась назад.

— Мама, зачем ты встала? — строго спросила она женщину.

При этом входная дверь отворилась еще шире, но семнадцатилетняя блондинка старательно пыталась загородить от глаз Кирсанова новое действующее лицо.

— Я слышу — меня спрашивают, — спокойно отреагировала на вопрос дочери худощавая дама, и по ее голосу Иван догадался, что она не слишком трезвая. — Ты ко мне?

Кирсанов невольно отвел глаза. Его взгляд застрял на надорванных обоях, из-под которых виднелся кусок бетонной стены. В эту минуту он почему-то уже пожалел о своем приходе к Курыкиным. Кому это нужно? Что теперь меняет его визит? Ничего. Ни для этих людей, ни для самого Ивана.

— Не молчи, раз пришел… — поторопила его с ответом женщина, которая, как понял мальчик, и была той самой Людмилой Борисовной.

Кирсанов пересилил себя и вновь посмотрел на обращавшуюся к нему хозяйку квартиры.

— Меня зовут Иван. — В горле снова появился тот самый предательский комок, который возникал всякий раз, когда мальчик чувствовал себя неловко. — Иван Кирсанов.

Людмила Борисовна хрипло и неестественно засмеялась, высоко запрокинув голову. При этом ее нечесаные волосы колыхались из стороны в сторону, что немало напугало Кирсанова. У женщины теперь было просто колоссальное сходство со сказочной ведьмой.

— Я почему-то об этом сразу догадалась, — сказала она, отсмеявшись.

А вот девушке с одним накрашенным глазом, как оказалось, было совсем не до смеха. Напротив, ее лицо сделалось совсем неприятным и злым. Губы плотно сжались в одну единую линию, ноздри свирепо раздулись, как у запыхавшейся лошади.

— Для чего он пришел?! — спросила девушка неизвестно кого, а затем стремительно шагнула по направлению к Кирсанову, сдвинула брови к переносице. — Ну-ка, вали отсюда на хрен! Давай за дверь быстро!..

Иван растерянно оглянулся. Он и так стоял за пределами квартиры, не успев шагнуть на порог. Но под напором блондинки на всякий случай он все же отступил еще немного назад.

— Светлана! — поспешила вмешаться в ссору Людмила Борисовна. — Светик! Он-то ни в чем не виноват. Ну что ты так бросаешься?.. — Она закашлялась.

— Пусть уйдет! — не унималась Света. — Ты слышал? Уходи, пока морда цела!..

Дверь перед носом Кирсанова стремительно захлопнулась. Видимо, девушка боялась потерять контроль над собственными эмоциями. Иван готов был расплакаться от досады.

Но в итоге он принял иное решение. Спустившись вниз и отстояв в небольшой очереди к тесному помещению со стеклянной дверью, зажатому между крупными торговыми точками, около двух минут, Кирсанов оказался возле банкомата. Для осуществления намеченного плана пареньку требовалась наличка. Повернув голову, он окинул взглядом проезжую часть улицы позади себя. Автомобили ползли по дороге одним сплошным потоком. Мальчику казалось, что выхлопы двигателей уплотняются, становятся зримыми, и постепенно вся улица тонет в сгустившемся грязно-синем смоге…

Кирсанов энергично встряхнул головой, прогоняя возникшее наваждение. Получив деньги, Иван вернулся к дому Курыкиных, где его так нелюбезно встретили, снова поднялся на последний, шестнадцатый, этаж и позвонил в дверь. Свернутый полиэтиленовый пакет он плотно прижимал к своей худенькой груди. В любой момент в случае агрессивной атаки со стороны хозяев квартиры Иван был готов к стремительному бегству.

Но на этот раз дверь открыла сама Людмила Борисовна. Теперь у нее между пальцами находилась дымящаяся сигарета, а другой рукой женщина стискивала на горле воротник старого халата.

— Опять ты?.. — удивилась она.

— Я.

— В самом деле, Иван. — Жена покойного бизнесмена сокрушенно покачала головой. — Тебе ни к чему приходить сюда… Я… Я помню тебя совсем маленьким, да… А сейчас… — Она с трудом подбирала необходимые слова. — Нет смысла. В визитах. Светка еле успокоилась. Но боюсь, подкурит сегодня, как минимум… Не приходи. Да?

— Я не приду… — заверил Людмилу Борисовну Кирсанов и несмело протянул ей заветный сверток. — Возьмите, пожалуйста. Здесь деньги. Я снял столько, сколько дал банкомат, а потом появилась надпись, что мой суточный лимит исчерпан.

Женщина медленно переводила взгляд с мальчика на пакет и обратно, но предлагаемый дар все-таки не брала. Иван, склонившись, осторожно положил пакет на грязный резиновый коврик перед дверью.

— Простите, пожалуйста… — пролепетал он и тут же устремился прочь.

Оборачиваться Иван не стал, так же как и пользоваться лифтом. Бегом преодолел он огромное расстояние между шестнадцатым и первым этажом, а затем и улицу. Остановился Кирсанов только тогда, когда достиг входа в метро. Тяжело дыша, мальчик остановился на эскалаторе, и тот услужливо понес его вниз под землю. На душе было предельно муторно. До самого последнего момента у Ивана еще были сомнения, что Семирядин солгал ему, намеренно оклеветал отца, но сейчас… Сейчас Кирсанов знал наверняка. Не будь все это правдой, дочь покойного Александра Курыкина не встретила бы его подобным образом. Фамилия Кирсановых здесь действовала как красная тряпка на быка. Значит, причины были. И причины весомые.

Иван сошел с эскалатора и направился к станции. Слезы, уже не сдерживаемые ничем, покатились по щекам мальчика. Он плакал беззвучно, но некоторые прохожие подозрительно косились на Кирсанова, видя, как сотрясаются его щуплые плечики. Парнишка зажмурил глаза, но горькие слезы все равно выкатывались из-под век. Иван успокаивал себя тем, что это последние детские слезы, которых больше никогда не будет… Так он решил для себя. Все это непозволительные для мужчины слабости.

В вагоне подземной электрички было очень много народу. Странно. Время-то для массового скопления совсем неподходящее. Иное дело — часы пик. Кирсанов прижался к стеклу. Никакого следа слез уже не было. Лицо мальчика было серьезным и сосредоточенным. Только дышалось немного тяжеловато. Хотя это могло быть вызвано и тесным соседством обильного количества потных людей.

Покинув метро, Кирсанов принял решение немного пройтись пешком, подышать свежим воздухом. Вот только ветерка сегодня, как назло, не было. Сплошное марево и духота. Неудачный денек, чтобы там ни говорил прыщавый парнишка из «Запорожца».

Возле одного из подземных переходов, привалившись спиной к бетонной стенке, сидел пожилой бомж. Трудно было на вид определить его возраст, но, как показалось поравнявшемуся с ним Ивану, человеку этому было явно не меньше шестидесяти. Бомж был небритый и грязный, но по какой-то причине Кирсанов невольно замедлил шаг, а потом и вовсе остановился и грустно взирал на это осунувшееся почти уродливое лицо опустившегося человека. Выцветшие глаза бомжа слезились и тоже пристально изучали двенадцатилетнего юнца.

Иван уже хотел было пройти дальше, но бомж вдруг прохрипел ему в спину:

— Дай закурить, парень.

— Извините. — Кирсанов пожал плечами и развел руки в стороны. — Я не курю.

Некоторое время бомж молча шевелил истресканными белесыми губами, а когда заговорил снова, голос его неожиданно повысился едва ли не до фальцета.

— Жалко сигареты? — сказал он, будто плюнул.

Кирсанов на мгновение растерялся.

— Не курю я, честное слово! — обиженно заявил он и, наконец отвернувшись от бомжа, зашагал в противоположную сторону. Но грязный неопрятный мужчина, сидевший возле подземного перехода, продолжал буравить своими глазенками удаляющуюся фигуру мальчишки и методично, через паузы, отпускал в его адрес обидные ругательства.

— Брезгует, потрох сучий… — брызжа в разные стороны слюной, обращался он неизвестно к кому. — Сволота сытая… Буржуй… Ублюдок…

Ваня Кирсанов этого уже не слышал.

Семирядин объявился в головном офисе почти к обеду. Разумеется, госпожа Виннер уже была на месте. Как истинная хозяйка владений, она была занята тем, что раскладывала на длинном столе распечатки каких-то документов. При появлении Андрея женщина подняла голову и внимательно оценила внешний вид своего бездарного компаньона. Тот уже более или менее находился в форме. Побрился, причесался и облачился в выходной костюм. Подводили Семирядина только оплывшее лицо и слегка сгорбленная фигура. Передвигался он тоже не слишком быстро.

— Вы еще трезвый? — язвительно бросила Ангелина и, тут же потеряв всякий интерес к вновь прибывшему, опять погрузилась в рутинную работу, связанную с документацией.

Андрей пересек кабинет и устало плюхнулся в кресло президента компании.

— И даже хотел поздороваться, — ответил он в унисон сообщнице. — Но передумал.

Столь невинная колкость ни в коей мере не могла ущемить достоинства госпожи Виннер. Говоря откровенно, она вообще пропустила ее мимо ушей, не придав ни малейшего значения. Ее длинные пальцы резво сортировали бумаги на четыре фактически равные стопки.

— Лучше поздоровайтесь с сестрой Ольги, — сказала она, не глядя на собеседника. — Здесь срочно нужны Кухарины. Оба.

— У меня на них аллергия, — поморщился Семирядин.

Он уже выудил из кармана сигареты и небрежно вертел распечатанную пачку в руках. Прикуривать не спешил, думая о чем-то своем. Ангелина криво ухмыльнулась. На этот раз, прервав рабочий процесс, она в открытую уставилась на Андрея.

— Выпейте антигистаминное и звоните, — безапелляционно заявила женщина. — Районные органы образования дали решение: Наталья эта с мужем становятся опекунами мальчика. Но они должны подписать просьбу об опекунстве.

— Сначала — решение, — ввернул Семирядин. — Потом — просьба о решении?

Но и этой его издевки госпожа Виннер не приняла. У нее уже не осталось никаких сил спорить с раскисающим буквально на глазах Андреем Матвеевичем и реагировать на его необоснованные выпады.

— В квантовой механике следствие может опережать причину… — заметила умная женщина Ангелина.

— Интересно, какие еще фокусы допускает ваша механика? — ухмыльнулся Семирядин.

— Еще? — Она вновь сосредоточила свое внимание на бумагах, ловко и проворно отыскала какой-то документ. — Вот еще… Доверенность на представление интересов Кирсанова И.В., которую даст эта колоритная парочка. — С этими словами госпожа Виннер толкнула бумагу от себя, и та, прокатившись по гладкой поверхности стола, ткнулась в указательный палец Андрея.

— Доверенность кому?

— Совету директоров, разумеется, — пожала плечами Ангелина. Выдержав небольшую паузу, она продолжила с нажимом в голосе: — Остается последний пункт. Мальчик. Но мы его достанем со всеми атрибутами. Со скипетром и державой. И все с этой затянувшейся увертюрой! Конец преамбуле.

К документу Семирядин так и не притронулся. Откинувшись на спинку кресла, он сунул в рот сигарету и щелкнул зажигалкой. Дым витой струйкой взвился под потолок. Андрей запрокинул голову вверх, наблюдая за его движением в воздухе. Наконец клубы бесследно растворились.

— Не надо доставать мальчика, Ангелина, — сказал Семирядин. — Вы достаете грубо.

— А у вас есть нежный способ? — саркастически спросила женщина.

Говорить ей о том, что произошло сегодня утром в его загородном коттедже, Андрей не собирался. Во всяком случае, пока не собирался. Он знал наверняка, что Виннер не поймет и не оценит его поведения. Скрывая неловкость, Семирядин несколько раз затянулся сигаретой и с шумом выпустил дым.

— Подождите до завтра, — как можно небрежнее бросил он.

Ангелина не почувствовала никакого подвоха. Поднявшись из-за стола, она проследовала к своему излюбленному месту возле широкого окна, задумчивым взглядом окинула улицу.

— Все и так ждут до завтра. — В руках женщины появилась пачка сигарет. — Но Кухариных сегодня обеспечьте…

— А потом будет шашлык? — Андрей ощупывал глазами ее спину.

Он ненавидел эту заносчивую дамочку. Ненавидел и боялся. Только сейчас Семирядин понял это на сто процентов. Никаких иных чувств к Ангелине он не испытывал. Ни партнерских, ни уж тем более дружеских. Представься ему такая возможность, он убил бы ее без всяких угрызений совести. И если бы он не зависел от нее… Но это только иллюзии.

— Банкет не исключается, — ответила госпожа Виннер, не оборачиваясь.

— Большой шашлык из тех, кто выступал в увертюре, до поднятия занавеса, а потом стал ненужным?

— Вы параноик, Семирядин.

Она была права. Диагноз поставлен абсолютно точно. Вернее просто не скажешь.

— Я знаю, — кивнул Андрей Матвеевич. — Но к этому быстро привыкаешь…

Ангелина, наконец, развернулась в его сторону. Глаза мужчины и женщины встретились. И в ее зрачках Семирядин прочел свой приговор. Так ему показалось, во всяком случае. Натуральная снежная королева с колючим, холодным взглядом. В нем так и читалось слово «вечность». От подобного ощущения Андрея передернуло.

Как и нынешним утром, Кирсанов стремительно вышагивал вдоль загородной магистрали, не рискуя останавливать ни одну из попутных машин. Да и зачем? Гораздо приятнее пройтись пешком, подышать свежим воздухом, размять конечности. Для здорового юного организма это не проблема. Вот только двигался он теперь в противоположную сторону, да и настроение было несколько иным. Внутри Ивана будто что-то перегорело. Он это чувствовал.

На появившуюся из-за поворота «Волгу», устремившуюся навстречу молодому путнику, шествовавшему по обочине с дорожной сумкой через плечо, Иван не сразу обратил внимание. Зато пассажиры автомобиля заметили мальчика сразу. Николай вдавил педаль тормоза в пол, и машина остановилась на месте как вкопанная. Обе задние дверцы синхронно распахнулись, и на асфальт с разных сторон ступили Лавр и Санчо. Мужчины двинулись вперед, обошли корпус «Волги» и замерли перед капотом. Ждали, когда Кирсанов сам приблизится к ним.

Иван узнал своих опекунов, улыбнулся и, вскинув руку, приветливо помахал депутату и его помощнику.

— Только без педагогических закидонов, пожалуйста, — шепотом и даже стараясь при этом не размыкать губ, произнес Мошкин, обращаясь к своему спутнику.

— Не учи, — зашипел Лавриков. — Я сына вырастил…

— Ха!.. — последовала многозначительная оценка Александра.

Иван подошел к ним вплотную. В глазах у мальчика не было чувства вины, что сразу отметили для себя оба мужчины. В его взгляде присутствовало что-то новое. Скорее всего, он уже не выглядел детским и наивным. Перемена, что называется, налицо. В прямом смысле этого слова. Собиравшиеся было слететь с уст Федора Павловича слова застряли в горле. Лавр немного растерялся.

— Вы волновались, да? — как ни в чем не бывало поинтересовался Кирсанов.

Мошкин и Лавриков изумленно переглянулись. Санчо при этом пожал плечами, и недавнему криминальному авторитету ничего не оставалось делать, как взять инициативу беседы на себя. Он тактично откашлялся.

— Ну а как ты думаешь?.. — покачал головой Лавр. — Мобильник вырублен…

Без лишних рассуждений и ненужных препирательств Иван выудил из кармана свой телефон и нажатием одной кнопки активизировал его.

— Включаю на ваших глазах… — спокойно ответил он.

Но Лавр, как оказалось, еще не до конца завершил свои поучения и нападки.

— В больнице у матери ты так и не появился… — сказал он.

Кирсанов снял с плеча сумку и поставил ее на землю между собой и двумя собеседниками. Коротко провел рукой по светлым волосам и обреченно вздохнул.

— Я не смог к маме… — вынужден был признаться он.

— Чего вдруг? — подключился к разговору Санчо.

— Ну… — Иван и сам не мог толком объяснить своего нынешнего состояния, а потому с трудом подбирал необходимые слова. — Я вдруг грязным каким-то сделался… Пыльным… Пришлось много ходить.

— По каким таким местам, интересно? — подозрительно прищурился Лавриков.

От Федора Павловича вновь не укрылась перемена в мальчишке. Теперь он обратил внимание не только на его взрослый взгляд. Все остальное тоже было под стать. Осанка, наклон головы, голос. Даже слова, которые произносил Кирсанов, сейчас, казалось, принимали по своей сути совсем иную окраску.

— По всяким… — Иван неопределенно пожал плечами и тут же поспешил сменить не очень приятную для него тему разговора, вести которую совсем не хотелось, по крайней мере на данный момент: — Куда вы едете?

— По всяким местам, — сухо парировал Федор Павлович, подражая интонациям юного собеседника. — А что?

Их глаза встретились. Кирсанов с честью выдержал тяжелый взгляд бывшего вора в законе.

— Я бы хотел получить свой пакет с документами… — проинформировал он Лавра, а заодно и его верного соратника. — Он же мой, правда?

— Ваш с мамой, правильно, — на всякий случай внес существенную поправку Лавриков, но на мальчика это не подействовало.

— Но мама не может ничего решать, — сказал он.

— А ты можешь?

— Теперь — да.

Иван знал, о чем говорил. Видел это и Лавр. Он прекрасно понимал, что спорить и уж тем более переубеждать сейчас парня бесполезно. Неблагодарное занятие. Тот принял решение и не собирался отступать от намеченного.

— Вот и хорошо. — Федор Павлович машинально потянулся к своему галстуку и по привычке поправил сбившийся узел. — Поговорим на эту тему, когда мы с дядей Санчо вернемся.

— Ладно, — не стал противиться такому положению вещей Кирсанов. — Я подожду.

На этом разговор и завершился. Лавриков развернулся и зашагал обратно к распахнутой задней дверце машины. То же самое проделал и Мошкин. Они оба скрылись в салоне, а Иван, подняв с земли сумку, отступил немного назад, на край дороги. «Волга» тронулась с места и покатила в сторону города. Мальчик провожал ее долгим внимательным взглядом. Наконец автомобиль скрылся из вида. Народный депутат и его помощник отправились по каким-то своим делам. А может, эти дела напрямую были связаны и с личностью самого Ивана. Этого парнишка не знал.

Поправив на плече сумку, он опять зашагал по направлению к даче, затратив на это еще около двадцати минут. По телу мальчика разливалась сильная усталость, но по непонятным причинам эта усталость была приятной.

Иван поднялся на крыльцо и, открыв дверь, уверенно шагнул в общий холл первого этажа. Огляделся по сторонам. Теперь и на обитель Лаврикова он смотрел совершенно другими глазами. Кирсанов не намеревался более использовать дом Федора Павловича в качестве укрытия от внешнего мира со всеми существующими в нем глобальными и неглобальными проблемами. Достаточно уже. Пора вынимать голову из песка и открыто смотреть в будущее. Пусть не в радужное и не такое счастливое, как хотелось бы, но это было его, Ивана Кирсанова, будущее. Только его. Он не имел морального права втягивать в свалившиеся на него неприятности посторонних людей.

Иван прошел вперед и остановился по центру комнаты. Справа на лестнице раздались осторожные шаги, и мальчик повернул голову. Со второго этажа, поскрипывая ступеньками, спускался Федечка. Заметив Кирсанова, он тоже остановился и с улыбкой застыл где-то на уровне четвертой ступеньки.

— Привет, путешественник, — весело поприветствовал Розгин своего недавно приобретенного товарища. — Как дела?

— Нормально. — Иван тоже улыбнулся.

Они синхронно двинулись навстречу друг другу и, сблизившись, обменялись крепкими рукопожатиями. Федечка при этом еще и бодро хлопнул по плечу Кирсанова.

— Ты у меня карту забыл кредитную, — сообщил он доверительно, понижая голос до шепота. Парня буквально распирало от желания поделиться тем, что удалось обнаружить при помощи компьютерных махинаций. — Знаешь, мне все-таки удалось…

Но Иван не дал ему закончить начатую фразу, перебив собеседника фактически на полуслове:

— Извини, я очень устал, — признался он в том, что действительно было непреложной истиной. — Я хочу ополоснуться и — спать.

Федечка понятливо кивнул. Дескать, какие тут могут быть обиды или претензии. К тому же и от его глаз не укрылось то, что Кирсанов теперь выглядел иначе. Не как мальчишка, а как уверенный в себе и своих поступках мужчина. В отличие от Лавра такой факт пришелся Федечке по душе.

— Тогда воспользуйся летним душем в саду, — посоветовал он Ивану. — Ванная грибком пахнет, а в летнем вода дождевая…

Идея пришлась Кирсанову по вкусу. Он бросил свою дорожную сумку на пол и, развернувшись, зашагал к выходу. Розгин не стал его останавливать и спрашивать еще о чем-либо. Захочет, так и сам расскажет, а нет… На нет, как известно, и суда нет. Право каждого человека. Федечка пересек просторный холл дачи и скрылся в кухне. Отсутствие в доме Клавдии не означало того факта, что нельзя было отыскать в холодильнике чего-нибудь съестного. А именно такую цель и ставил сейчас перед собой юноша.

Иван же тем временем, следуя доброму совету, избавившись от верхней одежды и пристроив ее на одной из ветвей яблони, в одних плавках шагнул в душевую кабину, повернул кран. Не слишком мощные, но прохладные и бодрящие струи воды защекотали его тело. Достаточно долгое время Кирсанов стоял без движения с закрытыми глазами. Напор воды, поступавшей из ржавого бака через короткую трубу и насадку от лейки, постепенно начинал иссякать, превратившись сначала в жиденькую струйку, а потом и вовсе в отдельные капли. Иван запрокинул голову вверх, и несколько таких капель упали на лоб и щеки.

Старые гнилые доски душевой кабинки, расположенной в саду едва ли не на открытом пространстве, были настолько плохо подогнаны друг к другу, что образовывали на стыках массу внушительных щелей. Именно сквозь эти отверстия в кабинку и проникали солнечные лучи. От воды и солнца Иван почувствовал себя значительно бодрее. Усталость, появившаяся в результате длительных пеших переходов, которых за сегодняшний день было немало, оставила его. Вроде и не было ее прежде.

Кирсанов вышел в сад. Одеваться не стал, а как был в одних плавках, так и устремился обратно по направлению к дому. Капельки воды с его мокрого тела падали на землю.

 

Глава 10

Над городом уже сгустились вечерние сумерки, когда Лавру наконец удалось разрешить все вопросы, связанные с одной из главных проблем, — транспортировкой Ольги Кирсановой в надежное и безопасное место. Федор Павлович посвятил этому весь день.

И вот сейчас, когда солнце уже село за горизонт, но ночь еще не вступила в свои полные права, к больничному корпусу осторожно подкатил современный реанимобиль с тонированными стеклами и с фирменной эмблемой страховой компании. Максимально приблизившись к служебному входу, машина остановилась. Однако глушить двигатель водитель не стал. Реанимобиль продолжал работать на холостом ходу.

В дверях клиники появился сначала Санчо, а затем за его спиной нарисовались двое широкоплечих парней, нанятых Мошкиным ранее для охраны больничной палаты Кирсановой. Александр отошел в сторону, и здоровенные амбалы с синими от татуировок руками подошли к специализированной машине, распахнули задние створки и замерли, придерживая их локтями. Только после этого в проходе возникли санитары со своей бесценной ношей, коей, разумеется, являлась каталка с неподвижным телом Ольги. За каталкой чинно двигались Лавриков, заведующий клиникой Игорь Карпович и Лиза. Замыкали шествие еще трое качков из бригады, нанятой Мошкиным. Те пристально поглядывали по сторонам и готовы были в любую секунду ринуться на неприятеля с оружием наперевес. Пока же стволы мирно покоились у каждого из них за брючным ремнем или в наплечной кобуре.

Каталку с больной осторожно подкатили к корпусу реанимобиля. Ольга по-прежнему была подключена к аппаратуре, которую также катили санитары на отдельном передвижном металлическом столике. Плавно опустилась специально предназначенная для таких транспортировок платформа, и на нее аккуратно установили кровать и приборы. Платформа поднялась вверх и вползла в освещенный салон. Игорь Карпович, до сего момента молча наблюдавший за всеми этими манипуляциями, неодобрительно покачал головой.

— Безумие… — пробормотал он себе под нос с нескрываемым осуждением. — Форменное безумие…

Федор Павлович слышал его слова. Он и сам предельно нервничал, опасаясь, как бы чего не случилось с Кирсановой. Ведь что ни говори, а запланированная им акция могла пагубно сказаться на состоянии здоровья любимой женщины. Но выбора у Лаврикова не было. Теперь уже игра шла по завышенным ставкам, и никто не имел права на ошибку. Промедление, как говорится, смерти подобно. Лавр в нетерпении покусывал губы, а пальцами разминал неприкуренную сигарету. Табак крошился, забивался ему под ногти, но сейчас это не имело существенного значения.

— Да уж… — машинально подхватил он последние слова Игоря Карповича. — Безумия — с избытком… Может, я как-нибудь притулюсь и — с вами?

Он ни на секунду не желал оставлять Ольгу без личного присмотра и опеки. Но доктор категорически отказался от такого благого намерения со стороны депутата Государственной думы.

— Нет уж, — твердо заявил он. — Поедет Лиза. В случае чего она мне поможет. Вам вообще не надо нас сопровождать. Одним присутствием дергаете.

Лавриков покорно вскинул обе руки кверху, демонстрируя безоговорочную капитуляцию. Достаточно было уже и того, что заведующий согласился на всю эту затеянную Федором Павловичем авантюру.

— Отхожу, Игорь Карпович, — сказал он. — Отхожу без боя.

— У нас глагол «отходить» имеет несколько иное значение… — ворчливо откликнулся эскулап и тут же отвернулся от Лаврикова.

— Так мне куда? — вмешалась в их дискуссию Голощапова. — В кабину или с вами?

— Сюда, — распорядился Игорь Карпович, указывая женщине на все еще открытый салон реанимобиля, куда только что закатили кровать с коматозной больной.

Затем врач первым умело заскочил в чрево автомобиля и, положив чемоданчик на боковое сиденье, лично проверил крепление кровати и аппаратуры. Вроде бы все в порядке.

Лавр тем временем отыскал взглядом своего шофера, стоящего чуть поодаль, и поманил его пальцем. Николай приблизился к боссу в ожидании соответствующих указаний.

— Коля! Тебе Лизавета Михайловна объяснила, как ехать? — спросил у него Федор Павлович.

— Да. Но водила этого рефрижератора руль не отдает, — с улыбкой поведал тот.

— В общем-то он прав. — Лавриков заметно нервничал и в нетерпении потирал руки, будто от холода. Ему сейчас казалось, что ключевой момент, когда Ольга, наконец, окажется на квартире своей домработницы, не наступит никогда. — Тогда садись с ним. Штурманом будешь. И — для страховки. — Федор Павлович уже переключил свое внимание на Голощапову, помогая ей подняться в салон реанимобиля. — Ногу! Ногу поднимайте!

— Все, забралась. — Она поблагодарила Лавра за содействие добродушной улыбкой.

— Лиза, там есть креслице специальное… — подал изнутри голос Игорь Карпович.

Лавриков отшвырнул в сторону измятую сигарету и выудил из бокового кармана пиджака какой-то огрызок бумажки. Протянул его Елизавете Михайловне, уже находящейся рядом с кроватью Кирсановой.

— Это мой новый номер, — сказал депутат. — Как доберетесь — сразу звоните.

— Разумеется, Федор Павлович, — заверила его Голощапова. — Нет никаких оснований для волнения.

— Хотелось бы верить…

Лавриков по-прежнему не отходил от реанимобиля, стоял на месте даже тогда, когда задние створки закрылись. За тонированными стеклами он не мог видеть того, что происходило в салоне, и от этого волновался еще больше. Усилием воли Федор Павлович взял себя в руки и глубоко вздохнул. Николай уже скрылся в кабине, как он выразился, рефрижератора, где за рулем восседал водитель от страховой компании. Санчо суетился неподалеку, отдавая необходимые распоряжения группе прикрытия, состоящей из пяти братков со свирепыми по природе своей мордами.

— В тачку, ребята! В тачку! — кричал Мошкин и для пущей убедительности хлопал в ладоши, как какой-нибудь заправский хореограф на занятиях по танцам. — Едете вперед, и там — у подъезда и в доме — чтоб все тихо было. Шепотом.

Парни согласно кивнули и дружно разместились в темно-сиреневом «вольво». Мотор иномарки благодушно заурчал. Лавриков, наблюдая за всем этим со стороны, достал сигареты и закурил. Дым окутал его лицо. На улице темнело все больше и больше с каждой уходящей секундой. «А завтра четверг», — поймал себя на мысли Федор Павлович. Стало быть, истекал срок, данный ему Касаткиным на размышления. Выхода из сложившейся непростой ситуации все еще не было. А чего, собственно говоря, он ждал? Божественного провидения? Так ведь этого не будет.

Реанимобиль, включив ярко-красные габаритные огни, мягко тронулся с места, оставляя Лавра позади. Сорвалась с места и машина с прикрытием. Она обогнала собственность страховой компании и покатила впереди. Федор Павлович все еще не двигался с места. Оба автомобиля скрылись за поворотом.

— А она и впрямь ничего… — раздался над самым ухом народного избранника знакомый голос Мошкина. — В этом зыбком свете ночи.

— Кто? — Лавр обернулся.

Только сейчас он обратил внимание, что он и Санчо остались совершенно одни. Впрочем, это довольно часто случалось в его жизни. Особенно по молодости. Мошкин, по своему обыкновению, сопел и шмыгал носом, но сейчас это не вызывало у Лаврикова раздражения. Широкая физиономия соратника вызывала в нем исключительно положительные эмоции, граничащие с умилением.

— Спящая королева, — пояснил Александр, кивая в ту сторону, где только что скрылся в ночной темноте реанимобиль с Ольгой Кирсановой на борту.

Федор Павлович улыбнулся.

— Как всегда, ты нашел самое подходящее время оценивать женскую красоту, — высказался он.

— Это можно делать всегда. — Санчо обиженно надул губы. Дескать, я хотел как лучше, а этот сноб вечно всем недоволен.

— Можно всегда, но молча. — Лавр дружески похлопал его по плечу. — Про себя… — И добавил после паузы: — Тревожно как-то, Санчо.

Александр нашелся мгновенно. Он вообще крайне редко лазил за словом в карман.

— По телику передавали, что на солнце офигительная вспышка. Скоро погаснет… — Загадочная улыбка блуждала по его губам. — Поехали домой.

Лавр согласно кивнул.

— Э, друг! — Николай сначала пристально глянул на освещенную иллюминацией улицу, а затем перевел растерянный взгляд на водителя реанимобиля. — Кажется, тебя куда-то не туда заносит…

Переодетый в униформу страховой компании Юрий Мякинец только криво усмехнулся и прибавил скорости. На Николая он при этом даже не взглянул.

— Крестись, когда кажется, — вполголоса произнес наемный убийца Хартмана. — Самое время.

Николай не успел среагировать должным образом. Зародившееся в мозгу подозрение, что с водителем что-то нечисто, мгновенно переросло в уверенность, но Юрий уже к этому моменту приподнял правую руку, которой держал руль, а левой нырнул в карман халата. В ту же секунду пистолет ткнулся Николаю в бок. Немного снизу, почти в упор, Мякинец выстрелил. Никакой борьбы между мужчинами не было. Юрий знал, что делает. Знал, на что идет. В тишине ночной улицы, по которой на предельной скорости мчался в этот момент реанимобиль страховой компании, никто даже не успел обратить внимание на то, как правая дверца кабины отворилась, и от толчка из ее чрева вывалилось тело молодого крепко сбитого мужчины. Николай упал на дорогу, и уже в следующее мгновение задние колеса реанимобиля проскочили в сантиметре от его головы. Мякинец захлопнул дверцу. Но это был еще не весь план, санкционированный лично его любовницей госпожой Ангелиной Виннер.

Свернув на очередную улицу, где в основном располагались промышленные базы, Юрий значительно сбросил скорость, а через пару-тройку метров и вовсе остановил машину у обочины. Он выбрался из салона, обошел реанимобиль по периметру и распахнул задние дверцы. Игорь Карпович и Елизавета Михайловна в полном неведении относительно недавних событий сидели, склонившись, возле кровати Кирсановой. Время от времени они поглядывали на приборы, свидетельствующие о состоянии здоровья больной.

— Женщина! — небрежно обратился к Голощаповой Юрий, выуживая из нагрудного кармана рубашки сигару и вставляя ее в рот. — К вам едем?

— Ко мне, — ответила та.

Мякинец расплылся в обезоруживающей и, казалось бы, на первый взгляд абсолютно бесхитростной улыбке. Прикурил сигару, выпустил густой дым в сторону.

— Тогда пересядьте, — предложил он Елизавете Михайловне. — А то что-то плутаем…

Наивной женщине не пришло в голову поинтересоваться, где Николай, которому, как она знала, Федор Павлович и поручил разбираться с дорогой, и почему именно он не пришел с аналогичным вопросом, а послал вместо себя водителя страховой компании. Все эти, казалось бы, очевидные вопросы в этот момент не пришли ей в голову. Напротив, она обернулась к сидящему немного в глубине Игорю Карповичу и спросила его:

— Я могу?..

— Идите, раз надо… — Заведующий клиникой равнодушно пожал плечами. Он-то и вовсе не подозревал подвоха.

Опершись о руку Юрия, который в этот момент был сама галантность и предупредительность, Лиза спрыгнула на асфальт. Огляделась по сторонам. Местности она явно не узнавала, но набрасываться с претензиями на ни в чем не повинного водителя реанимобиля, который просто-напросто заблудился, Голощапова не спешила.

— Вы, док, не волнуйтесь… — сказал Мякинец, обращаясь к оставшемуся внутри Игорю Карповичу, и тут же захлопнул задние дверцы машины.

При этом он повернул рукоятку запора в крайнее положение, тем самым сделав эскулапа и его подопечную Кирсанову невольными пленниками обстоятельств.

— Есть телефон? — Попыхивая сигарой, Юрий обернулся к Елизавете Михайловне. — Диспетчеру звякнуть…

Совершенно машинально женщина выудила из сумочки мобильный телефон и передала его Мякинцу. Тот охотно забрал телефон, но набирать номер диспетчера не торопился.

— Я не пойму даже, где мы. — Так и не сумев определить нынешнее место расположения реанимобиля, Голощапова растерянно пожала плечами.

— Все понимать вредно… — тут же отреагировал Юрий.

Левой рукой он вынул изо рта сигару, а пальцы правой уже сжались в кулак. Удар был быстрым, точным и профессиональным, но главное — сильным. В голове у Елизаветы Михайловны будто бомба взорвалась. Она, как тряпичная кукла, отлетела на обочину, упала и осталась лежать без движения, не подавая признаков жизни.

Дальнейшая ее судьба Мякинца и не волновала. Он вернулся в кабину, и реанимобиль вновь тронулся с места. Теперь его путь лежал к заранее оговоренному с Ангелиной месту, каковым являлся склад «Империи». Минут за десять или около того Юрий достиг пункта назначения.

Автоматические ворота плавно отъехали в сторону, пропуская реанимобиль с Мякинцем за рулем на территорию склада. Затем, когда машина оказалась уже внутри, ворота снова закрылись. Миновав небольшой заасфальтированный дворик, реанимобиль по пандусу спустился к еще одним воротам. На этот раз подземным. Юрий безмятежно покуривал свою сигару в ожидании. Металлическая створка ползла вверх, как ему казалось, слишком медленно. Но в итоге она все же достигла своей конечной точки, распахнув во всей красе черный квадрат въезда на огромный склад.

Юрий переместил сигару из левого уголка губ в правый и с улыбкой направил реанимобиль в подземное помещение. Где-то здесь, на складе, его и дожидалась Ангелина. Настроение у Мякинца было превосходным. Если не сказать больше.

Завершив неутешительные телефонные переговоры, Санчо с досадой швырнул свой мобильник на стол, и тот едва не соскочил на пол. Федечка услужливо подставил руку, не давая аппарату шмякнуться об паркетный пол.

— Что?.. — тут же спросил у Мошкина Лавр.

В общем холле на первом этаже дачи в районе полуночи собралась вся компания. Санчо, Клавдия, Федечка и сам Лавр, разумеется, во главе стола, на месте истинного полководца. Отсутствовал только Иван. И то по причине того, что он до сих пор мирно почивал в комнате по соседству, переутомленный дневными походами по городу и за его чертой. Ситуация складывалась не самая лучшая. Реанимобиль с Кирсановой на борту затерялся где-то в дороге. По всем подсчетам он уже должен был прибыть на место, а соответственно, и Лиза, как договаривались, обязана была поставить обитателей дачи в известность об этом факте. Но звонка от нее все не было. Тогда-то Мошкин и позвонил группе прикрытия из пяти человек, отправленных им на «вольво» впереди реанимобиля на квартиру Голощаповой.

— Они не дождались и едут назад по маршруту, — сообщил Александр неутешительные новости. — Никого пока.

Волнение нарастало. Лавриков не выдержал и, сорвавшись с места, нервно забегал по комнате из угла в угол. Шаги Федора Павловича были размашистыми, руки по-зоновски заложены за спину. Все молча наблюдали за его метаниями, но нарушить их никто не осмеливался. Каждому и так было ясно, что в дороге с реанимобилем произошло что-то нестандартное. Другого объяснения просто не могло быть. Иначе он бы уже объявился. Вопрос теперь заключался в том, что именно случилось и как исправлять плачевное положение. Нет, существовал и еще один вопрос: где теперь находилась Ольга? И главное, жива ли она в настоящий момент?

— Лиза не отвечает… — На протяжении последних двадцати минут Лавр неоднократно набирал номер мобильника Голощаповой. Результата не было никакого, и сейчас Федор Павлович просто констатировал факт. — Ты была права, Клава, когда обозвала нас засранцами самоуверенными. — Он остановился напротив примолкшей Розгиной и болезненно поморщился. — Еще какие самоуверенные!.. И не засранцы! Хуже! Кизяки сухие, которые можно растоптать, отшвырнуть в сторону носком башмака!.. Вместо того чтобы… — Лавр раздосадованно махнул рукой и снова принялся расхаживать из угла в угол.

— Не надо обсуждать то, чего уже не сделаешь! — отважился все-таки на реплику Санчо.

У него у самого-то на душе кошки скребли, а наблюдая душевные переживания Лаврикова со стороны, Александр и подавно ощущал себя морально подавленным. Однако раскиснуть до конца он себе не позволял. Выход все равно отыщется. Рано или поздно… Мошкину хотелось в это верить. Сегодня он даже о трапезе умудрился забыть и не обращал сейчас ни малейшего внимания на требовательное урчание оскорбленного в своих лучших чувствах желудка.

— Нет, мы сделаем! — Федор Павлович прямо на ходу хлестко ударил самого себя по бедру. — Я виноват. И сделаю!.. Достань что-нибудь огнестрельное, оруженосец! — потребовал он от Санчо, притормаживая за спиной соратника. — В резерв. Я их из-под земли достану, все норки разворошу!.. Будет нынче… офигительная вспышка на солнце!.. — с чувством заключил бывший криминальный авторитет.

— И на мою долю… — подал голос Федечка, отрывая взгляд от стола и устремляя его на сидящего справа Мошкина.

— Чего?.. — не понял тот.

— Ствол…

— Сиди, стрелок! — одернула племянника Клавдия, механически разглаживая на коленях юбку.

— Не вмешивайся, теть, — весьма сурово отреагировал на ее последнее высказывание Федечка. — Я сказал…

Глаза его в этот момент наткнулись на взгляд отца, и Федор Павлович отрицательно покачал головой. Он ничего не произнес при этом, но юноша и без слов понял, что с этим человеком спорить бесполезно. На уступки он не пойдет. Никогда.

Мошкин пожал плечами и, покрякивая, выбрался из-за стола. Совет был фактически закончен, а решение принято. Во всяком случае, одно из решений.

Ваню Кирсанова, расположившегося сразу после принятия душа в комнате, где до этого провела ночь Голощапова, разбудил звонок его недавно активизированного мобильного телефона, мирно покоившегося здесь же, в изголовье кровати на тумбочке. Иван мгновенно распахнул глаза и резко сел на кровати. Голубоватый огонек дисплея звонящего телефона призывно подмигивал ему. Кирсанов взял трубку в руки и нажал кнопку соединения с вызывающим абонентом.

— Кирсанов Иван слушает… — произнес он и тут же узнал голос звонившего. Вернее, звонившей. — Я понял, кто это. Зачем вам Лавриков? Думаю, что вы можете говорить и со мной…

Это была Ангелина.

— С тобой?.. — переспросила она с удивлением. И тут же у нее в голосе появились веселые интонации. — Возможно, это даже лучше. Твоя мама у нас, мальчик. Пойми и передай взрослым. Если утром ты не привезешь все документы отца и не приедешь сам, чтобы подписать пару бумажек, твоей мамы не станет. — Госпожа Виннер говорила жестко и отрывисто. — Ее не будут убивать или мучить. Ее просто отключат от приборов, и она незаметно умрет. Вот так, Кирсанов Иван Владимирович. Я тебе предложила самый добрый вариант решения наших проблем. Думай. Ты умный. Повторять, перезванивать, угрожать я больше не буду.

Иван переместился на самый край кровати и плотнее прижал трубку к уху. Лицо его освещалось только дисплеем.

— Вы предложили очень злой вариант решения, — так же жестко, как и его собеседница, произнес Кирсанов. — Но я не буду думать.

Дверь в комнату отворилась, и на пороге появились привлеченные голосом мальчика Лавр и Федечка. Они остановились и не спешили приближаться к Ивану, не понимая еще, с кем он ведет беседу.

— Я принимаю ваши условия, — продолжал говорить в трубку Кирсанов. — И прибуду, как только смогу. Маму отключать не надо. Будьте добры, подождите…

Лавр, объективно оценив ситуацию, порывисто шагнул к кровати и протянул раскрытую ладонь.

— Дай мне! — потребовал он.

Но Кирсанов не подчинился. Напротив, вместо этого он нажал кнопку отключения связи, и дисплей погас. Иван поднялся на ноги.

— Ну, зачем же ты разъединил? — недовольно спросил Лавриков.

— А больше не о чем говорить, дядя Лавр. — Мальчик прямо и открыто смотрел в глаза народного избранника. — Мы… Нет, я… Я отдаю все. И мне вернут маму.

Лавр растерянно оглянулся на сына. Тот вышел вперед и приблизился к кровати, на которой до этого сидел Иван.

— Вань, надо было уточнить, с ними можно было торговаться, определить более выгодные условия! Ты сам кричал: «Не отдам!» — напомнил мальчику Федечка.

— Я кричал, потому что не был в курсе.

— Нужно было хотя бы…

Но Иван перебил его:

— Не нужно, — твердо заявил он. — Мне не нужно это наследство. Совсем ничего не нужно из этого наследства.

— Рассуждения ребенка!.. — покачал головой Федечка. — Ну, скажи, почему ты так круто все решил поменять?

— Потому что… — Кирсанов тяжело и часто дышал. — В этих деньгах есть кровь человека, который выбросился из окошка… Из-за них убили папу… Андрей Матвеевич сходит с ума… Он был таким веселым… Мама может умереть… — Он поднял с тумбочки книгу Стивена Кинга и продемонстрировал ее собеседникам. — Вместо этой книги хотели раздавить меня… И я забыл спросить у них, что с Лизой… И сколько еще людей — не знаю. Я просто знаю… Это плохие деньги. Для них не надо жить. И не надо умирать за них. Они плохие. И… И все.

Завершив свою длинную обличительную тираду по отношению к капиталам «Империи», Кирсанов небрежно бросил книгу на кровать и резко отвернулся к темному зашторенному окну. Уже четверо стояли в двери маленькой комнаты и смотрели на мальчика. К прибывшим до этого Лавру и его сыну присоединились Санчо и Клавдия. Федор Павлович осторожно поднял все тот же раздавленный «бьюиком» томик и открыл его в том месте, где имелась закладка. Слегка развернулся к свету.

— «…Нельзя прийти к Башне таким унизительным, недостойным путем. Пусть бы мальчик вырос, стал мужчиной, и тогда они вдвоем смогли бы отшвырнуть человека в черном со своего пути…» — прочел он первое, что попалось на глаза.

— Пожалуйста, дядя Лавр… — прервал его Кирсанов. — Мне нужен тот конверт. И помогите добраться до «Империи»…

На мгновение в комнате повисла напряженная тишина. Только что прочитанные вслух строчки из книжки Кинга явственно перекликались с событиями действительности. Лавр судорожно сглотнул набежавший в горло ком. Настаивать на своем решении он не имел морального права. И Федор Павлович прекрасно знал об этом. Выбора у него не было. Двенадцатилетний мальчик просто не оставил теперь ему этого самого выбора. Мужчина согласно кивнул.

— Да, Иван, — ответил он наконец. — Мы так и сделаем…

— Спасибо.

— Ты уже не прибавляешь «сэр»? — улыбнулся Лавриков, надеясь таким образом разрядить обстановку.

Ему это удалось.

— Отвык, — с точно такой же улыбкой парировал Иван. — Как-то быстро… Извините за беспокойство, сэр…

Федор Павлович развернулся и стремительно зашагал в обратную сторону по направлению к общему холлу, по пути с трудом обогнув массивные фигуры Мошкина и Розгиной. Из кармана пиджака, повешенного на стул, он достал бумажник и вытряхнул из него несколько визиток. Нашел карточку с крестиком и, взяв со стола первый попавшийся телефон, набрал интересующий его номер.

— Алексей Петрович, — спросил он после непродолжительного ожидания. — Это Лавриков. Разбудил наверняка?.. Уж очень вы нужны сейчас, Алексей Петрович… Буквально жизненно необходимы… Пакет, который я отдал вам, он где?.. — Лавр внимательно выслушал ответ невидимого собеседника. — Благодарю. Выезжаю…

Федор Павлович выключил телефон и, повернув голову назад, заметил, что вся компания близких ему людей замерла у него за спиной в ожидании предстоящих распоряжений.

— Клавдия, — не стал разочаровывать их Лавриков. — Садись на телефон и ищи Лизу, Николая… — Он помолчал секунд пятнадцать, затем решительно бросил: — Мужики, собирайтесь…

Пошатываясь, как юнга на палубе во время своего первого выхода в открытое море, Семирядин приблизился к калитке и остановился в некоторой нерешительности, будто боялся вступить в собственные владения. Нельзя сказать, что Андрей был в стельку пьян к одиннадцати часам вечера, но и от трезвого человека он был бесконечно далек. Наконец он заставил себя зайти на территорию коттеджа и двинуться по дорожке. Но калитку Андрей так и не закрыл. Он поднялся на крыльцо, отпер сложный замок и вошел в дом.

За столом в гостиной, как и ожидал Семирядин, сидела его мать и неприязненно смотрела на вошедшее чадо. Перед женщиной традиционно стояла бутылка розового ликера.

— Когда, наконец, закончится твое пойло? — спросил Андрей, как баран качая головой из стороны в сторону. Галлюцинации не проходили.

— Пока ты здесь — никогда, Андрэ, — все тем же скрипучим голосом, каким она говорила с сыном в последнее время, заявила старушка. — Надо думать, прежде чем что-то делаешь. А ты сначала нашкодишь, а потом начинаются хныканья, потом мать виновата.

Лицо Андрея расплылось в идиотской улыбке. Радикальное решение посетило его сознание спонтанно, но Семирядин знал, что как раз такие решения и являются в жизни единственно верными. От этой мысли ему стало заметно легче, и он сразу повеселел.

— Нет, я лишу тебя этого бесконечного кайфа… — безапелляционно сообщил он матери. — Без всякого хныканья… Надоело!..

С этими словами Андрей направился в ближайшую комнату, аккуратно затворил за собой дверь. Минуты две ничего не происходило, словно весь загородный коттедж Семирядина погрузился в полную тишину. Затем раздался звук выстрела, а вслед за ним и шум падающего тела.

Стол тут же опустел. Исчезла и мать Андрея Матвеевича, и бутылка розового ликера. Исчезло все. Только из-под двери ближайшей комнаты по светлому паркету вытекала небольшая струйка, по густоте и цвету здорово напоминавшая тот самый ликер. Однако в действительности это была кровь. Кровь последнего из основателей «Империи», самостоятельно сведшего счеты с жизнью.

В столь ранний предрассветный час храм выглядел чересчур пустынным и даже каким-то заброшенным. Сейчас внутри божественной обители не было ни одного прихожанина, ни одной горящей свечи, что всегда придавало церкви какое-то особенное величие и ощущение единства с Господом. Освещение храма состояло только из редких электрических лампочек, которое отдавало холодностью, да от лампад под теми иконами, где всегда полагается гореть огню. И еще рассветное небо белело за высокими окнами.

Вчетвером они пересекли порог храма и остановились в центре пустого огромного пространства. Немного впереди остальных находился Федор Павлович. За его спиной маячила грузная фигура Мошкина. А уже у самой двери замерли Федечка и Иван. Кирсанов с неподдельным интересом разглядывал лики святых, которые прежде не были ему знакомы. Честно говоря, он и сам не помнил, когда последний раз бывал в священной обители. Не говоря о том, чтобы присутствовать на богослужении. Федечке же доводилось в последнее время довольно-таки часто бывать в подобных местах, и он на правах более старшего и опытного товарища потрепал Ивана по плечу. Это подействовало. Кирсанов выпрямил спину и приосанился.

Лавр в нетерпении раскачивался на носках своих туфель, время от времени поглядывая то на запястье левой руки, где находились его часы, то в сторону служебных помещений. Отец Алексей просил подождать его здесь, в основном помещении, и Лавриков покорно следовал инструкции. Как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Поговорка как нельзя более подходила к нынешней ситуации. Едва ли не в прямом смысле этого слова. Но Федор Павлович нервничал. Он явственно понимал, что сейчас дорога каждая секунда. Жизнь Ольги Кирсановой находилась на кону, и во многом ее дальнейшая судьба зависела сейчас от действий Лаврикова. Как тут можно оставаться спокойным? А вот Санчо это удавалось. Во всяком случае, внешне. Лавр даже невольно позавидовал самообладанию соратника. Время тянулось бесконечно долго.

Но наконец батюшка появился со стороны служебных помещений и окинул пристальным взором ранних визитеров. Отец Алексей был облачен в обычный цивильный костюм и в настоящий момент мало чем походил на священнослужителя. Глаза батюшки остановились на постной физиономии Лаврикова.

— Федор Павлович, можно на минуту?.. — окликнул он известного ему депутата Государственной думы.

Лавр с излишней поспешностью сорвался с места и зашагал по направлению к священнику. Тот же, не дожидаясь спутника, уже скрылся из вида и исчез где-то в подсобных помещениях церкви. Учитывая то, что, кроме Федора Павловича, батюшка никого больше не позвал, остальные гости, прибывшие в храм вместе с народным избранником, остались недвижимыми. Только Мошкин сделал один несмелый шаг вперед, провожая босса долгим взглядом. Иван и Федечка по-прежнему были увлечены рассматриванием ликов, писанных на досках и стенах, которые сейчас казались почти неразличимыми в предутреннем полумраке.

Лавриков же быстро догнал священнослужителя в темном низком коридоре. Отец Алексей обернулся. Из-за скудного освещения мужчины не могли видеть глаза друг друга, но каждый пристально вглядывался в лицо собеседника.

— Да, Алексей Петрович… — первым нарушил установившееся минутное молчание Лавр.

Батюшка выудил из-под пиджака знакомый Федору Павловичу пакет и протянул визави.

— Забирайте, — сказал он при этом.

Лавр не заставил себя упрашивать дважды. Он принял конверт из рук священника и так же, как до этого делал сам отец Алексей, спрятал драгоценную ношу за отворот своего костюма. Открыто улыбнулся и протянул батюшке раскрытую ладонь.

— Еще раз простите за ранний подъем, — тактично извинился Федор Павлович.

— Ничего страшного. — Отец Алексей ответил на предлагаемое рукопожатие. — Почти вовремя. Сегодня ранняя служба… А чем вызвана такая спешка?

Лавриков колебался не более двух секунд. Если уж от кого-то и стоило скрывать истинное положение вещей, притворяясь и недоговаривая, то уж никак не от этого честного и открытого человека. Ему можно было сказать правду. Федор Павлович так и сделал.

— У парнишки похитили мать, — признался он. — И просят за нее это. — Лавр похлопал ладонью по спрятанному пакету. — Вот он и решил отдать все, даже не подумав и не посоветовавшись. В конверте — целое состояние…

— Состояния не хранятся в конвертах… — с улыбкой опротестовал такое предположение отец Алексей. — Состояние — здесь…

При этом он тоже коснулся груди Лаврикова и, отодвинув в сторону заветный конверт, легонько постучал кончиками пальцев в области сердца. Федор Павлович понял его мысль и спорить не стал. Они вдвоем вышли из служебного помещения и присоединились к спутникам Лавра. Священник вопросительно покосился на депутата, и тот едва заметно качнул головой в сторону Кирсанова. Отец Алексей подошел к Ивану, остановился напротив него и внимательно заглянул в детские голубые глаза. Рука батюшки взметнулась вверх, и он едва заметным движением перекрестил мальчика.

— Храни тебя Господь… — шепотом произнес отец Алексей.

Кирсанов на мгновение растерялся от такого неожиданного поступка служителя церкви. Он растерянно оглянулся на Федечку, потом покосился в сторону Лавра. Но и тот и другой оставались безучастными к произошедшей сцене. Дескать, так и надо.

— На мне нет крестика… — смущенно отозвался Иван, опуская взгляд.

Батюшка широко и добродушно улыбнулся. Его сухощавая кисть легла на щуплое плечо подростка, ободряюще стиснула его.

— Не в крестике дело, сынок, — ласково сообщил он непросвещенному в подобных вопросах Кирсанову. — Все, что действительно надо, у тебя есть…

Больше отец Алексей не добавил ничего. Развернувшись, он зашагал в обратном направлении, в сторону служебных помещений, откуда и появился к приходу утренних гостей. Иван провожал его взглядом. Лавриков подошел ближе и подмигнул парнишке. Санчо и Федечка уже двигались по направлению к выходу из церкви. Иван тяжело вздохнул.

 

Глава 11

Роковая, судьбоносная встреча двух противоборствующих сторон состоялась, как и было изначально оговорено по телефону, в головном офисе «Империи», где уже прежде доводилось бывать и самому Лаврикову, и членам его команды. Только на этот раз во встрече не принимал участия Андрей Семирядин. Так же, как и не было здесь сегодня всех прочих представителей совета директоров. Руководила всем процессом и ходом заключения сделки госпожа Виннер, по этому случаю облаченная в светло-зеленый костюм, состоящий из блузки и юбки. Она, если так можно выразиться, задавала тон.

Присутствовал в кабинете и Юрий Мякинец. Он и еще несколько его людей из убойной бригады расположились на стульях вдоль правой стены помещения. Верный своей привычке, Юрий традиционно перекатывал между пальцами толстую сигару, время от времени не забывая подносить ее к носу и вдыхать аромат дорогого импортного табака. На губах Мякинца блуждала слащавая улыбочка, что свидетельствовало о крайне благодушном настроении этого человека.

С противоположной стороны кабинета на низеньком диванчике в двух шагах от выхода расположились Лавр и Санчо. Федор Павлович бесцеремонно курил, стряхивая пепел на пол, а Мошкин бдительно наблюдал за вражеской группировкой Мякинца. Не выкинули бы те какую-либо подлость.

Что касается Вани Кирсанова, главного действующего лица данной встречи, то они с Ангелиной, как натуральные деловые партнеры, сидели за столом друг против друга, обложенные многочисленными бумагами, имеющими самое прямое отношение к компании. За спиной у Ивана находился Федечка в качестве консультанта, и лицо лавровского потомка было предельно сосредоточенным.

Госпожа Виннер, тщательно скрывая удовлетворение, закончила разбирать те документы, которые были в пакете, принесенном Кирсановым. Иван в это время просматривал предложенную женщиной распечатку. Откровенное недовольство отобразилось на лице мальчика, и он, демонстративно надув губы, протянул лист Федечке.

— Это я подписывать не буду, — категорично заявил он.

Розгин тоже быстро пробежался взглядом по тексту и согласно кивнул, поддерживая решение своего юного подопечного. Ангелина подняла на них изумленные глаза.

— Мы так не договаривались, — лукаво напомнила она и покосилась в сторону Мякинца.

Тот понимающе хмыкнул, но вступать в полемику или предпринимать какие-либо действия пока не стал. Но его реакция не осталась незамеченной для окружающих. В том числе и для Федечки. Парень попытался сгладить ситуацию.

— В самом деле, мадам! — галантно произнес юноша. — Согласие на опекунство родни нужно было лишь в том случае, если через эту родню вы собирались прибрать к рукам наследство. Теперь все отдано компании напрямую. Не слишком ли жирно навязывать мальчику еще и не слишком приятных родственников? — Розгин старался говорить спокойно и непринужденно. Давал понять, что вроде как подобный пункт не выгоден ни одной из сторон и даже нет никакого смысла его обсуждать.

Ангелина равнодушно пожала плечами и потянулась к собственной пачке сигарет. Тонкими пальчиками выудила одну и закурила.

— Однако есть юридические и моральные проблемы, связанные с судьбой самого ребенка… — лениво протянула она не столько ради убеждения, сколько для того, чтобы просто не потерять собственного достоинства в глазах окружающих.

Но такого поворота в разговоре не сумел выдержать Лавриков. Он весь подобрался и скорчил язвительную гримасу. Невзирая на то что прежде он дал Ивану и остальным слово не вмешиваться в процесс заключения сделки, Федор Павлович, которого и так распирали негативные эмоции, не утерпел.

— Да ну?! — неожиданно воскликнул он, из-за чего подручные Мякинца сразу насторожились. — Даже моральные?.. Пусть эти проблемы вас не волнуют.

— Хорошо. — Виннер без боя отступила. — Об этом мы подумаем в рабочем порядке…

Уж ей ли было не понимать, что отношения с Лавриковым сейчас лучше всего не обострять. До сего момента все складывалось крайне благополучно. Так зачем же из-за такого пустяка, как вопрос об опекунстве над Иваном, рушить собственный фундамент? Женщина вытянула руку вправо и аккуратно стряхнула в пепельницу столбик пепла. Пальцы Ангелины нисколько не дрожали, хотя сама перед собой она вынуждена была признать, что немало волнуется. Уж слишком шаткое положение у нее было. Пока документы окончательно не подписаны, Кирсанов имел полное право встать, развернуться и уйти. В любой момент. А где гарантия, что в этом случае старый вор в законе по кличке Лавр не подстраховался? Всякое может случиться. Но госпожа Виннер превосходно держала себя в руках.

— Осталось три экземпляра основного документа, — бесстрастно произнесла она и подвинула в сторону Ивана папку.

Кирсанов взял документы в руки. Федечка нагнулся к нему и тоже изучал написанное, глядя через плечо несостоявшегося наследника «Империи». Потянулись томительные для всех минуты ожидания.

— А пока, — вновь не выдержал Федор Павлович, — женщину, пожалуйста, верните. Со всем медицинским обеспечением.

Ангелина не могла не признать законность такого требования. Ясное дело, и Лавр волнуется. Не хочет оказаться в дураках. Что ж, это приятно. Госпожа Виннер повернула голову, и ее взгляд снова пересекся с взглядом Юрия Мякинца.

— Распорядись, пусть вывезут Ольгу и врача… — отдала она распоряжение своему любовнику, а затем с улыбкой уставилась на сидящего перед ней Кирсанова. — Я училась с твоей мамой, — поведала мальчику Ангелина. — Она была королевой курса, а я — утенком. Маленьким гадким утенком… — При этом ее зубы противно скрипнули друг об друга. Скорее всего, воспоминание было не из самых приятных. Но женщина продолжала улыбаться. — Наконец-то мы меняемся ролями. Теперь гадкий утенок — она.

— Не думаю… — парировал Иван, отрываясь от чтения документов и поднимая глаза на собеседницу. — Вы не королева.

— Почему же, малыш? — снисходительно поинтересовалась Ангелина.

Прежде чем ответить на поставленный вопрос, Кирсанов положил бумаги перед собой и накрыл их ладонями. Взгляд у него в этот момент был тяжелый и холодный.

— Настоящие королевы не говорят детям про их матерей гадко, — с расстановкой произнес он, наблюдая за тем, какую реакцию вызовут его слова.

Расчет мальчика был верным. Все, что он сейчас мог себе позволить, так это словесно уколоть. И его удар достиг цели. Сначала с лица Ангелины стерлась дурацкая слащавая улыбочка, а затем и рука с зажатой между пальцами сигаретой мелко задрожала. Нервы «черной леди», как окрестил ее сам Кирсанов, сдали. Даже самой Ангелине было трудно определить сейчас, какие чувства овладели ею. Но подсознательно она прониклась ощущением того, что у двенадцатилетнего мальчика есть над ней какое-то превосходство. Да, он передавал сейчас в ее руки целое состояние в лице огромной компании под названием «Империя», то есть именно госпожа Виннер диктовала условия, с которыми другие были вынуждены считаться. Она заправляла балом. Но Иван все равно оставался на голову выше ее. Каким образом?

Все эти промелькнувшие в голове Ангелины мысли заставили ее на некоторое время даже утратить дар речи. На выручку своей возлюбленной мгновенно пришел Мякинец. Юрий поднялся со стула и приблизился к месту деловых переговоров. Он склонился почти к самому уху госпожи Виннер, но следующие слова произнес так, чтобы его слышали все, включая и Лаврикова с Мошкиным, сидевших на достаточно отдаленном расстоянии.

— Пусть подмахнет. — Юрий рельефно изогнул левую бровь. — Потом я дам команду. Все ведь рядом, на складе.

— Нет, — покачал головой Кирсанов, давая понять всем, что это его решение окончательное и обжалованию не подлежит.

Лавриков удовлетворенно кивнул и толкнул в плечо расположившегося рядом Александра.

— Санчо, ступай прими машину с больной, — отдал он распоряжение верному помощнику. — Ребята там?

— Внизу. — Мошкин поднялся во весь рост.

— Иди. И перезвони, как получишь, — напутствовал его последними инструкциями Федор Павлович. — Смотри, чтоб доктора на складе не зажилили.

Санчо направился к выходу и уже через секунду скрылся за дверью. В офисе снова повисла непродолжительная пауза, нарушенная на этот раз Мякинцем.

— Боишься, что обману? — криво ухмыльнувшись, поинтересовался он у Лаврикова.

— Грязи не боятся, — небрежно отмахнулся тот. — В нее противно наступать. Противно замараться.

— То-то ты ни разу не смог ответить на мои ходы, чистюля. — Глаза Юрия задорно блеснули.

Это уже был вызов. Откровенный и ничем не прикрытый. Не ответить на него означало для Лавра утратить самоуважение. Но в настоящий момент у бывшего криминального авторитета были связаны руки. И Федор Павлович это понимал.

— Еще не вечер, — презрительно бросил он. — Еще только утро. Самое раннее…

— Это угроза? — вскинулся Мякинец.

— Прекратите!.. — Ангелина призывно хлопнула ладонью по столу, предотвращая бессмысленную сейчас ссору, и тут же добавила, обращаясь к Кирсанову: — Иван, подписывай.

Но Федечка отрицательно покачал головой.

— Погоди, Ваня, — на всякий случай предостерег он мальчика, хотя тот и так не спешил поставить свой автограф там, где мечтала увидеть его госпожа Виннер. — Мы ждем звонка от Санчо.

Лавриков и Мякинец не отрываясь смотрели в глаза друг другу. И оба улыбались. Коварно, по-змеиному.

Автоматические ворота полуподвального склада «Империи», приведенные в движение при помощи скрытого механизма, медленно поползли вверх, раскрывая во всей красе свое истинное темное нутро. По пандусу в небольшой заасфальтированный дворик поднялся реанимобиль страховой компании, управляемый одним из верных подручных Мякинца, и подкатил к внешним распашным воротам. Те, затарахтев механизмом, также услужливо освободили проезд транспортному средству. Реанимобиль выехал на улицу, где его уже встречала бригада братков из трех человек под чутким руководством самого Александра Мошкина. Боевики находились в боевой готовности, ситуация не исключала вероятность схватки. Но соответствующей команды от Санчо не поступало, и никто из них не смел проявить личную инициативу.

Из машины прикрытия, припаркованной в нескольких метрах дальше по улице, вышли еще двое мордоворотов и зашагали по направлению к своим товарищам. Санчо заметил это, поднял руку, и братки остановились, не достигнув конечного пункта следования.

Мошкин самолично прошел вперед, приблизился к задней части реанимобиля и открыл дверцы. Наружу тут же выпрыгнул насильно плененный Игорь Карпович и ошалело огляделся по сторонам. Видимо, за последние часы он пережил в салоне реанимобиля не самое приятное время в своей жизни. Александр мысленно посочувствовал эскулапу. Но что поделаешь? Это называется — не повезло.

— С вами все в порядке, доктор? — участливо поинтересовался Санчо, осторожно дотрагиваясь до острого плеча заведующего частной клиникой.

Игорь Карпович сфокусировал взгляд на своем спасителе.

— Это бе… беспредел форменный! — выдал он, слегка заикаясь от перенесенной моральной травмы.

— А я что говорю?.. — охотно подхватил нить беседы Мошкин. — И по морде дать никому не разрешают…

Но доктор, к сожалению, не разделил его чувств, сейчас им владели совсем иные эмоции.

— Идите в задницу со своим триллером! — грубо отреагировал он на все происходящие события сразу.

— Я с вами именно оттуда и разговариваю… — невозмутимо произнес Санчо. — Успокойтесь только, сейчас поедем.

Игорь Карпович так сильно замотал головой, что у Мошкина появились опасения, не отвалится ли она вовсе.

— Я больше никуда не поеду, только в больницу, — твердо заявил заведующий. — И пациентку не отдам! И никакие звонки из Минздрава!.. Хоть из президентской администрации! Только в мое отделение!

Александр поспешил его успокоить.

— Договорились, — бодро согласился он, но уже в следующее мгновение сделался мрачнее тучи. Санчо всегда славился быстрыми переменами настроения. — Тем более, что наших пациентов в больнице прибыло. Порадовали меня по телефону. У Лизы сотрясение. И Николай со сквозным пулевым…

— Какой Николай? — недовольно буркнул Игорь Карпович.

После того, как ему пришлось провести почти целую ночь в душном закрытом салоне реанимобиля, мозги эскулапа работали не слишком быстро и не слишком продуктивно. Голова побаливала. Периодически накатывали легкие приступы тошноты.

— Ни Первый, ни Второй, — печально бубнил себе под нос Александр. — Просто водитель. Хороший парень.

Заведующий хмуро покосился на него и сокрушенно покачал головой. Больше всего на свете ему сейчас хотелось оказаться где-нибудь подальше ото всей этой суматошной компании и проблем, связанных с их персонами. Но похоже, что выбора у Игоря Карповича не было. Долг есть долг! Тем более профессиональный. От него никуда не денешься. Клятва Гиппократа.

Придя к таким невеселым и неутешительным выводам, доктор покорно полез обратно в салон реанимобиля, где все так же без признаков сознания находилась Ольга Кирсанова.

— Все — сумасшедшие!.. — все же вынес он собственное резюме, неизвестно кому адресованное.

— Не без этого, док, — согласился с ним Мошкин. — Ох не без этого…

Боевик Мякинца уже успел уступить место водителя реанимобиля одному из братков, нанятых Санчо. Можно было смело отзваниваться Федору Павловичу. Все прошло чисто.

— В Питере церковь есть, — негромко произнес Лавриков, обернувшись уже у самого порога. — На крови. Так и называется. Давно стоит. А вы… — Федор Павлович усмехнулся. — Вы не устоите. Потонете…

Таково было его пророчество относительно новых владельцев «Империи». Как только Санчо отзвонился своим сообщникам и недвусмысленно дал понять, что сделка состоялась и Ольга Кирсанова находится у них, Иван подписал все необходимые документы. Виннер тут же спрятала драгоценные для нее бумаги в папочку и поднялась из-за стола. Федору Павловичу и его команде больше нечего было делать в этом помещении. А потому он в сопровождении сына и Ивана Кирсанова поспешил удалиться, не забыв при этом на прощание одарить еще одним многозначительным взглядом Юрия Мякинца. Лавр на мгновение только задержался у выхода и, пропустив вперед мальчиков, бросил эту самую фразу.

После этого Федор Павлович вышел из кабинета, тихонько прикрыв за собой дверь, словно она была сделана из хрусталя. Троица спустилась вниз, где у служебного входа их уже в нетерпении дожидался Мошкин. Вся операция завершилась к девяти часам утра.

Рядом с водителем реанимобиля расположился Федечка, Санчо занял место в машине прикрытия, которая теперь на всякий случай должна была держаться в хвосте, а Лавр и Иван забрались в машину «Скорой помощи», где находились хмурый Игорь Карпович и неподвижная Кирсанова. Только после этого кортеж двинулся. Поехали в клинику, из которой до этого Ольгу пытались увезти в более безопасное место.

Дороги еще были достаточно пустынными, учитывая то, что наступил выходной. А потому реанимобиль имел возможность набрать высокую скорость. За ним неотступно следовала машина прикрытия.

Скрючившись в маленьком креслице, рядом с зафиксированной кроватью Ольги сидел Иван. Он механически поглаживал руку матери и не обращал никакого внимания на происходящее вокруг. В эту минуту мальчик полностью сосредоточился на единственном по-настоящему родном и близком ему человеке. И врач и Лавр, расположившиеся по другую сторону от Кирсановой, прекрасно понимали состояние Ивана и потому не приставали к нему с ненужными разговорами. Так и ехали в полном молчании.

Но вдруг мальчик замер как парализованный. Он почувствовал шевеление материнской руки, его вмиг захлестнули эмоции, отчего пропал дар речи. Пальцы Ольги чуть согнулись и как бы прихватили руку сына. Кирсанов медленно завороженно перевел взгляд на лицо женщины и, вздрогнув, приподнялся в кресле. Раскрытые глаза Ольги смотрели точно на него. И это была не галлюцинация. Все происходило в реальности.

— Смотрите! — севшим от волнения голосом наконец прохрипел Кирсанов. — Мама!.. Она просыпается!..

И Лавриков, и Игорь Карпович устремили взгляд на лицо коматозной больной. Мужчины только успели заметить, как, дрогнув, медленно закрылись Олины веки. И тут же из-под ресницы левого глаза скатилась одинокая слеза. Доктор перевел взгляд на экран основного прибора, где уже началась самая настоящая пляска кривых линий. Увиденного оказалось более чем достаточно.

— Стукните им! — завопил как полоумный Игорь Карпович. — Пусть остановятся! Надо сделать инъекцию!.. — Пока Лавриков выполнял его распоряжение, эскулап проворно распахнул саквояж с медикаментами. — Мы выдернем ее сейчас! Выдернем!

Машина остановилась.

— И — все отсюда! Прочь! — суетился заведующий. — Чтоб ни души!..

Лавр с Иваном покорно подчинились. Федор Павлович, распахнув дверцы, первым спрыгнул на тротуар, затем подхватил правой рукой Кирсанова и захлопнул дверцу. К ним тут же подбежал Федечка. От машины прикрытия мчался, как огромный локомотив, Санчо. Не в меру разволновавшийся Мошкин успел притормозить только в последнюю секунду, чуть не сбив с ног депутата Государственной думы.

— Что?.. — обеспокоенно выпалил Александр.

— Кажется, порядок. — Лавриков нервно теребил пальцами полу своего модного светлого пиджака. Сердце бешено колотилось в груди и никак не желало возвращаться обратно в привычный для себя ритм. Федор Павлович глубоко вздохнул. — Велено не мешать процедурам.

— Вы видели, да? — Приблизительно такие же ощущения были сейчас и у Кирсанова.

Мальчик то и дело оглядывался на закрытые дверцы реанимобиля и в нетерпении переминался с ноги на ногу. Больше всего на свете ему хотелось в эту минуту быть там, рядом с мамой. Но Иван понимал, что его присутствие все равно ничего не изменит. Сейчас о маме должны позаботиться профессионалы. Те, кто знает в этом толк.

— Я-то видел, — улыбнулся Федор Павлович. — А как ты думаешь, она меня видела?

— Вас — вряд ли, — честно ответил Кирсанов. — Меня — точно.

— Жаль… — Лавриков осторожно пригладил рукой свои седые волосы. — Ну ничего. В следующий раз увидит обязательно… А тебя просто невозможно не заметить… — Мужчину захлестнуло огромное, но необъяснимое чувство радости, и он под воздействием положительного заряда эмоций схватил Ивана и поднял его вверх двумя руками. — Вон какой ты высокий!

— Нет, я маленький, — засмеялся Кирсанов. — Это ваш большой рост плюс мой маленький…

Лавр опустил мальчика на асфальт и внимательно вгляделся в его улыбающееся лицо.

— Ты в другом отношении выше, Иван, — абсолютно серьезно сказал Федор Павлович. — И хорошо, что так… Почти всегда я смотрел вниз на собеседников. А теперь мне приходится поднять голову…

— Папа! — прервал их дискуссию Федечка. — Что случилось?

— Пока все в порядке… — Лавриков посмотрел на сына и, помолчав немного, добавил: — Если, конечно, не считать пауков…

Федечка и Санчо растерянно переглянулись. Но никаких других, более разумных и понятных объяснений со стороны Лавра не последовало.

— Счет, который вам подсунули вместе с завещанием, — тихо, но напористо, едва сдерживая рвущееся наружу бешенство, вещал Хартман, сидя за столиком на своем привычном месте возле бассейна, — это пустышка, перевалочный пункт. Деньги не пролежали там и двух дней, а потом исчезли, ушли в неизвестном направлении.

И Мякинец, и Ангелина, которых в настоящий момент отчитывал, как нерадивых детей, их непосредственный босс, прекрасно осознавали свою ошибку. Юрий сидел насупившись и злобным взглядом буравил пустое пространство прямо напротив себя. Ощущение от того, что Лавриков со своей командой кинул его, как какого-нибудь лоха, было крайне неприятным. Мякинец во что бы то ни стало хотел посчитаться с обидчиком. И желательно прямо сейчас, сию секунду. Однако вместо ответных действий он вынужден был сидеть здесь и выслушивать нотации господина Хартмана. Утешало Юрия только одно: госпожа Виннер подвергалась той же отвратительной экзекуции. Однако женщина куда лучше скрывала обуревавшие ее чувства. Откинувшись на спинку пластикового кресла, Ангелина беспечно курила тонкую дамскую сигарету, периодически пуская вверх колечки дыма.

— Деньги всегда оставляют след, господин Хартман, — лаконично заметила она в ответ на претензии со стороны Франца.

— Да! — Тот подался вперед и буквально ввинтил свой тяжелый колючий взгляд в переносицу собеседницы. Ангелина внутренне поежилась от охвативших ее при этом ощущений, но виду снова не подала. Держалась, так сказать, молодцом. — Но для этого потребуется ищейка! И это займет время!

Возразить на это было нечего. Да женщина и не стала этого делать. К чему? Она и так-то успела пожалеть о высказанной вслух мысли. Сейчас Хартмана, как она понимала, ничто было не в силах переубедить. Лучше выждать, потянуть время.

— Господа, — подал голос Мякинец, выуживая из кармана свою извечную сигару. — Сложные финансовые проблемы — не по мне. Я человек наличный и умею мыслить исключительно на уровне осязаемого.

— К чему эта преамбула? — недовольно повернул голову в его направлении Хартман.

Юрий невесело усмехнулся. В конце концов, он-то прекрасно знал истинное положение вещей. Эти двое, Виннер и Хартман, могут сидеть здесь до скончания века и толковать о том, как все плохо. А действовать-то придется именно ему, Мякинцу. Только он в итоге может поправить истинное положение вещей. Но предварительно стоит набить цену. Нечего считать его рядовой шестеркой.

— Наш друг из нижней палаты, некто Кекшиев, — Юрий неспешно подпалил толстый кончик сигары, и лицо его тут же скрылось за густыми клубами дыма, — требует предоплаты. Он хочет войти в дело. — Мякинец многозначительно хмыкнул. — И только после этого выполнит…

Но это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Франца. Теперь он взорвался, как триста тонн тротила, и ничто уже было не в состоянии удержать его от этого безотчетного каскада эмоций. И самое главное, весь гнев господина Хартмана излился в первую очередь на Юрия.

— В какое дело? — заверещал он, брызжа в разные стороны слюной и зеленея на глазах. Странно, что в этот момент он вообще не сбился с английской речи на куда более присущий для ситуации русский язык вперемешку со стандартным матом. — Нет дела! Есть одна болтовня и суета! И мне в данном случае плевать, что выполнит ваш парламентарий, а что — нет.

Мякинец достойно выдержал эту лавину ругательств и равнодушно пожал плечами.

— Своими плевками вы ставите меня в крайне неловкое и опасное положение, — высказался он, но это не произвело должного впечатления на Хартмана.

Напротив, тот злобно осклабился и добавил к вышесказанному:

— Скажи спасибо, что ставлю, а не кладу!..

Ангелина молча слушала перепалку сообщников, не рискуя в нее вмешиваться. Женщина уже старательно продумывала дальнейшие действия, которые необходимо было предпринять, дабы в корне изменить положение.

Под едва различимые звуки мелодий, льющихся из работающего на подоконнике радиоприемника, Клавдия быстро и умело перебирала гречку, ссыпая отобранные крупинки в стоящую по правую руку синюю мисочку. Лицо Розгиной было очень хмурым, и оставалось только догадываться, что за невеселые мысли одолевали ее в эту минуту. Подавшись вперед, женщина водрузила свой необъятный бюст на столешницу. Музыку она не слушала, лишь машинально отмечая в сознании смену композиций.

Из маленькой комнаты, опершись на плечо Ивана и осторожно ступая, вышла Елизавета Михайловна. Вид у старой экономки Кирсановых был далеко не самым лучшим. Женщина заметно осунулась, цвет лица был болезненный, правая скула Голощаповой прихвачена широким пластырем, глаза терялись в больших синих кругах. Но тем не менее держалась она молодцом. В том смысле, что старательно бодрилась и не показывала окружающим своей внутренней подавленности. Лиза очень боялась, что не скоро сможет покинуть пределы комнаты, куда поместил ее Лавр сразу по возвращении из больницы.

Розгина обернулась и стремительно вскочила на ноги.

— Куда?! — Брови Клавы сурово сошлись на переносице, а голос зазвенел от напущенного в него металла. — Мне тебя под подписку отдали с единственным условием — покой и неподвижность!

Голощапова открыто улыбнулась подруге и протянула ей руку. То ли в знак приветствия, то ли вымаливая прощение за непослушание.

— Я еще не скончалась, чтоб выполнять эти условия, — сказала Елизавета Михайловна.

Отвечать на рукопожатие Клавдия не стала. Напротив, она демонстративно ткнула кулаки в свои широкие бедра и грозно шагнула в направлении подруги, рассчитывая тем самым потеснить ее обратно к комнате. Увлеченные собственной перепалкой, женщины не заметили, как наверху лестницы, ведущей на второй этаж дачи, появился Лавр, одетый в темно-синий костюм для выхода, и остановился, прислушиваясь к разговору. При этом он даже слегка склонил голову набок.

— Так и скончаешься, — гнула свою линию Розгина. — За этим дело не станет! Ваня, веди ее назад!

— Она меня не слушает, — честно признался мальчик.

Кирсанов и в самом деле пытался уговорить свою наставницу остаться в постели и не предпринимать никаких необдуманных действий, но разве ж ему справиться с такой упрямицей.

Ей невыносимо было чувствовать себя беспомощной. Прежде такого никогда не случалось. Она даже в эту минуту попробовала было оторвать руку от щуплого плечика Ивана, но не смогла. Пошатнувшись, Голощапова вынуждена была вновь отыскать единственную для нее точку опоры.

— Если я лягу, — ответила Елизавета Михайловна на весьма обоснованные претензии со стороны Клавдии, — то почувствую себя… дерьмом, не при ребенке будь сказано!.. Меня никто никогда в жизни не бил по лицу.

— Простите, Лиза, — не выдержав, подал голос Лавриков и тут же продолжил свой спуск по лестнице. — Я не должен был допустить, чтобы с вами так обошлись. Это — по моей вине.

— Не говорите ерунды, Федор Павлович, — не согласилась с ним Голощапова. — Просто я хочу ощутить себя живым человеком. Я хочу вымыться.

— Нельзя ни в коем случае! — запротестовала Розгина. Приблизившись к подруге, она подхватила ее под руку и тем самым избавила мальчика от обязанностей поводыря. — Водкой протру, если надо, или спиртом.

Ситуацию, как это часто случалось в последнее время, разрядил Мошкин. Он появился в комнате со стороны улицы, причем пятился задом. Санчо волочил за собой инвалидную коляску, бряцавшую колесами по неровному полу возле двери. Спустившийся вниз Федор Павлович посторонился, пропуская соратника.

— Не ссорьтесь, девочки, — миролюбиво произнес Александр на ходу. — Я привел в порядок этот трактор, и он выглядит прямо как новенький. Полюбуйтесь! — С этими словами он гордо разместил кресло-каталку в центре комнаты и отступил на шаг назад, как скульптор, разглядывая творение рук своих под определенным ракурсом. — Абсолютно незаменимая в любом хозяйстве вещь… Елизавета Михайловна, сит даун, плиз. — Мошкин сделал приглашающий жест. — Управлять этим если и сложнее, чем вашим «жуком», то совсем не намного. За час урока вождения я не возьму ни копейки.

— Садись, Лиза, — поддержал инициативу Санчо Кирсанов. — Я буду тебя катать.

— Ну это хоть что-то, — согласилась женщина.

Пошатнувшись, она при помощи Клавдии и Ивана не слишком ловко устроилась в кресле. Все-таки было не очень уютно, но, тем не менее, значительно лучше, чем лежать пластом на кровати, как беспомощная старушенция. Лиза заставила себя улыбнуться и с благодарностью посмотрела на Мошкина. Тот склонился в галантном поклоне.

На лестнице появился Федечка. На нем были только просторные семейные трусы и пестрая мятая майка. Волосы взлохмачены. Но глаза юноши сияли каким-то задорным огнем, будто он только что сделал какое-то сверхважное открытие и теперь его имя окажется в одном ряду с Архимедом и Исааком Ньютоном. Спускаться в общий холл парень не стал. Он остановился в поле зрения собравшихся, радостно потирая руки.

— У меня все готово, пап, — сообщил он, обращаясь только к Лаврикову и игнорируя всех остальных.

— Без комментариев, надеюсь? — вполголоса уточнил Федор Павлович.

Сын кивнул в знак подтверждения.

— Только факты и схема связей между этими фактами, — ответил он.

Никто из присутствующих в общем холле первого этажа не понимал, о чем они говорят. Зато Федечка и его родитель прекрасно знали, о чем идет речь. Это походило на заговор. Лавр поскреб пальцами подбородок и решительно взмахнул рукой.

— Запускай, — велел он своему отпрыску и, как только тот скрылся в недрах второго этажа, переключил свое внимание уже на Мошкина: — Санчо, мы возвращаемся в город.

Не добавив больше ни слова, Федор Павлович шагнул к выходу и скрылся за дверью. Следом за ним заторопился и Александр. В комнате остались только Клавдия, Иван и понемногу привыкавшая к предложенному ей средству передвижения Голощапова.

Ударом одной клавиши Федечка запустил рассылку файла. На отдельной полосе экрана тут же стали быстро меняться электронные адреса. Улыбаясь, Розгин следил и за тем, как с той же скоростью более низкая контрольная полоса снова и снова заполняется квадратиками прохождения документа. Процесс, что называется, пошел. И юноша прекрасно знал, какие результаты это принесет и чем все завершится. Особенно для госпожи Виннер и всех прочих «достойных» личностей, стоящих у нее за спиной.

Федечка сам придумал этот ход и сообщил о своей задумке только отцу. Лавриков одобрил решение отпрыска. Идея даже показалась ему крайне оригинальной.

Юноша слегка отклонился в сторону и утопил пальцем клавишу «play» в панели стоящего рядом кассетника. Комната тут же наполнилась приятным мотивом свежего шлягера. Розгин в такт мелодии постукивал пальцами по подлокотнику крутящегося кресла. Он знал, что вся проводимая им операция займет не более двадцати минут. Ну, максимум двадцать пять. В любом случае у него есть время расслабиться и насладиться несколькими музыкальными фрагментами.

Громкая музыка со второго этажа, где колдовал в Интернете Федечка, доносилась и до гостиной. Именно под этот самый аккомпанемент Елизавета Михайловна и осваивала тонкости управления креслом-каталкой. Как и прогнозировал Санчо, ничего сложного в этом не было. Под пристальным наблюдением со стороны Клавдии и под восхищенным взором Кирсанова Голощапова то резко брала влево, затем так же резко вправо, а то направляла свой транспорт прямо к столу.

— Класс, Лиза! — Иван даже зааплодировал ей. — Авторалли по «Формуле-3»!

Однако Розгина не разделила его восторгов. Напротив, ей совсем не понравилось то, как подруга отчаянно и рискованно выписывала виражи.

— Прекрати! — прикрикнула она на Елизавету Михайловну. — Что ты творишь? — Посчитав, что нападок на одну только Лизу будет явно недостаточно, Клавдия запрокинула голову и крикнула невидимому на втором этаже племяннику: — Федечка, паразит! Немедленно заткни свою шарманку! Тете Лизе необходима абсолютная тишина!

Лиза остановилась, поморщилась от очередного приступа боли, растерла ладонью лоб, но, тем не менее, на губах ее светилась счастливая улыбка. Секунду спустя она и вовсе безмятежно рассмеялась, чем вызвала удивление со стороны Розгиной.

— Ой не могу, люди добрые! — произнесла Голощапова сквозь смех. — Сто лет такого кайфа не ловила!

— Наверное, ты была хорошей учительницей? — высказал предположение Кирсанов.

Он подошел к старой экономке и положил руки ей на плечи. Ему была приятна мысль, что теперь и он может быть полезен женщине, много лет ухаживавшей за ним. Сейчас ей как раз требовался уход. И Иван готов был в полной мере помочь Лизе.

— Спрашиваешь! — хмыкнула Голощапова, гордо вскидывая подбородок кверху.

Клавдия сокрушенно покачала головой. Ей ничего не оставалось делать, как смириться со сложившимся положением и опуститься обратно на стул, где она сидела до того, как подруга выплыла из своих апартаментов.

— Кончится, наконец, этот дурдом? — тихо произнесла она.

Вопрос был риторическим, не обращенным ни к кому конкретно.

Санчо нервно расхаживал из стороны в сторону в ожидании Лавра и тех известий, которые народный избранник должен был принести из больницы. Тут же, в сквере перед зданием клиники, топтались и пятеро шкафообразных братков, нанятых Мошкиным. По большому счету, необходимость в этих свирепых рожах отпала, но Александр не торопился распускать бригаду. Мало ли что. От таких, как Мякинец, можно было ожидать любого подвоха.

Парни покуривали чуть в сторонке, но так же, как и их шеф, то есть Санчо, с нетерпением поглядывали в сторону больничных дверей. Они тихо переговаривались между собой, но никто не рисковал вовлекать в беседу Мошкина, маячившего у них перед глазами.

Наконец на крыльце появился Лавриков, и Александр остановился прямо напротив него. Замерли и братки. Шесть вопросительных взглядов сфокусировались на лице Федора Павловича. Лавр был печален.

— Коля умер… — сообщил бывший криминальный авторитет после непродолжительной паузы.

После этого Лавр, отвернувшись, резко впечатал кулак правой руки в раскрытую левую ладонь, спустился с крыльца на асфальтовую дорожку и, уронив голову на грудь, побрел прочь. Только через пару-тройку метров он обернулся через плечо и еще раз окинул пристальным взглядом своих единомышленников.

— Ольгу сберегите… — распорядился Лавриков, хотя это и так для всех было понятным. Мог бы обойтись и без напоминаний. — Санчо!

— Иду…

Александр красноречиво мотнул головой в сторону больницы, и его боевики, побросав окурки на землю, заторопились внутрь здания. Выходит, их работа еще не была закончена.

Сам же Санчо двинулся следом за хмурым депутатом Государственной думы и догнал последнего почти в самом конце сквера. Служебная машина, вызванная из административного гаража, дожидалась их совсем рядом, но напоминать Лавру об этом Мошкин не стал. Ничего не случится, если они прогуляются несколько кварталов пешком, а потом вызовут водителя по телефону. С разговорами к Федору Павловичу Санчо сейчас тоже не лез. Даже когда поравнялся с ним и зашагал рядом. Александр понимал, что в эту минуту Лавриков хочет побыть наедине со своими невеселыми мыслями. Николая действительно было жаль.

 

Глава 12

Иван, встав на колени, подтянул к себе брошенные до этого на песке штаны и, достав из кармана мягкого Винни-Пуха, поднялся на ноги. Он и Федечка, как они часто делали это в последнее время, сразу после обеда отправились на речку. Солнце нещадно палило, а потому окунуться в прохладную водичку и смыть с себя усталость было особенно приятно. После длительного заплыва Розгин блаженно распластался на песке в форме морской звезды. Рядом с ним расположился и Кирсанов. Но сейчас он, видимо, принял какое-то одному ему ведомое решение, которое и заставило мальчика встать во весь рост.

Иван двинулся к реке и зашел в воду по щиколотку. Федечка с интересом наблюдал за тем, как его друг с минуту любовно разглядывал мягкую игрушку и осторожно поглаживал ее указательным пальцем левой руки. Действия Кирсанова по-прежнему оставались для него непонятными.

— Прощай, Винни… — произнес, наконец, Иван и, размахнувшись, бросил игрушку в реку.

Течение тут же подхватило пушистый комочек и несло его вниз до тех пор, пока он не намок и не ушел на глубину. Кирсанов не стал дожидаться окончательной участи своего плюшевого друга, вернулся на берег и снова лег рядом с Федечкой. Тот неодобрительно покачал головой.

— Зачем игрушечку-то выкинул? Симпатичный был медвежонок.

— Ага, еще какой симпатичный, — не стал спорить Иван. — Но наши дороги с ним… разошлись.

— Жестокий человек… — вынес свой вердикт Розгин, но ни к чему не обязывающая тема, связанная с Винни-Пухом, тут же выветрилась у него из головы. Только сейчас Федечка вспомнил, что так и не успел ни разу поговорить с Кирсановым о главном. — Вань, знаешь, сколько денег на кредитке, которую ты мне оставил?

Но тот отреагировал на предлагаемую тему весьма вяло. Равнодушно пожал плечами и стал неспешно подгребать себе под грудь кучу песка.

— Нет, не знаю, — без всякого интереса заявил он, увлекаясь незамысловатым процессом.

Розгин хитро прищурился. Он-то уже знал истинное положение вещей.

— И не надо знать, — сказал юноша. — А то начнешь изображать из себя миллионера…

Лицо Ивана мгновенно напряглось, и теперь он уже сосредоточенно уставился на собеседника. Никакой радости или удивления со стороны мальчика не последовало. Напротив, он откровенно опечалился, если не сказать больше. Федечка мог поспорить, что в этот момент в глазах Кирсанова отобразилось неподдельное негодование.

— Опять эти деньги? — горько спросил Ваня.

— Этот счет был открыт на имя Ивана Кирсанова тогда, когда Ивану Кирсанову исполнился ровно год, — поспешил ввести друга в курс дела Розгин. — Там были чистые деньги.

Мальчик на мгновение задумался, после чего все же позволил себе улыбнуться. Его посетила радостная мысль.

— Тогда ладно, — согласно кивнул он. — А то мне нужно.

— На что?

Кирсанов колебался не долго. Он доверял Федечке и знал, что с ним можно поделиться самым сокровенным. Тот, без сомнения, поймет, ибо если уж Розгин не поймет и не оценит его благой порыв, то этого уже не сможет сделать никто. Иван перекатился на спину, затем принял сидячее положение.

— У меня приятель один появился — без ног, — поведал он Федечке. — Он хочет дожить до девяноста восьми лет…

Брови собеседника удивленно изогнулись. Он был готов услышать из уст мальчугана все что угодно, но только не это.

— Зачем твоему приятелю жить так долго? — поинтересовался он. — Да еще без ног.

— Чтобы скопить на протезы, — как ни в чем не бывало продолжил Кирсанов. — Вот я и хочу пораньше ему подарок сделать. Пораньше годков на семьдесят восемь. А это — уйма денег.

— У тебя хватит, — заверил паренька Розгин.

— Правда?

— Ну. Хоть всю Москву на протезы ставь.

Они дружно рассмеялись. Федечка действительно не стал осуждать друга за благой порыв по отношению к малознакомому, но явно нуждающемуся в поддержке человеку. Он даже подумал, что и сам, наверное, на месте Ивана поступил бы точно так же.

— Всю не надо, — уже серьезно заявил Кирсанов, отсмеявшись и поднимаясь на ноги. — Одного парня. И то — если мама разрешит… — на всякий случай добавил он.

Больше мальчик не сказал ничего. Оставив Федечку нежиться на теплом песочке, Иван зашагал к речке. В паре шагов от воды он остановился, вроде как размышляя о чем-то, затем резво сорвался с места и, разбежавшись, врезался в прохладную гладкую поверхность реки. Мальчишка скрылся с головой, а вынырнул только секунд через двадцать, счастливый и улыбающийся. Поднялся с песка и Розгин. Вид купающегося Ивана побудил и его окунуться.

— Геннадий Церенович! — окликнул Кекшиева Юрий, едва высокопоставленный чиновник показался из дверей здания Государственной думы.

Мякинец поджидал своего могущественного должника, сидя в машине. Он припарковался возле административного корпуса около получаса назад. Все это время он неторопливо попыхивал традиционной сигарой, поглядывая время от времени то на свои наручные часы, то на мраморное крыльцо Думы. Кекшиев долго не появлялся. Мякинец был один, без подручных. Наконец ожидания хартмановского исполнителя были вознаграждены.

Он выбрался из уютного салона иномарки и призывно взмахнул рукой. Геннадий Церенович не заставил себя упрашивать. Он стремительно пересек разделявшее их с Юрием пространство и, обменявшись рукопожатием со старым кредитором, забрался внутрь внедорожника, на переднее пассажирское сиденье.

— Заминка у вас, значит?.. — недовольно пробурчал чиновник, когда Мякинец честно, без прикрас, изложил ему нынешнее не очень-то обнадеживающее положение вещей.

При этом Кекшиев нервно открывал и закрывал крышку бардачка, расположенного под приборной панелью. Все только что услышанное, мягко говоря, не обрадовало Геннадия Цереновича.

— Заминка, — согласно кивнул Юрий.

— Ну что ж… — Кекшиев оставил, наконец, в покое злополучную крышку бардачка и откинулся на спинку сиденья. Губы чиновника тронула злорадная усмешка. — Я не напрашивался. С Хомутом тоже будет заминка.

Мякинец выпустил клуб сигарного дыма в раскрытое окно. Он ожидал подобной реакции от этого скользкого и изворотливого человека, прекрасно знающего цену себе и оказываемым им услугам. Но Мякинец обязан был брать быка за рога, ибо отказ от сотрудничества со стороны Кекшиева грозил неприятностями именно ему. Причем неприятностями крупными, так как исходили они непосредственно от такого могущественного и жестокого человека, как Касатик. Тут было над чем поразмыслить.

— А вот это напрасно, — попытался Юрий достучаться до благоразумия собеседника.

Но тот был настроен сегодня на иной лад. Как оказалось, отнюдь не мажорный.

— Напрасно какая-то сволочь убийственный слив в Интернет сегодня сделала, — злобно прошипел Кекшиев. — Там и твои Хартман и компания, и мое имя полощется, и наша договоренность засвечена… — Геннадий Церенович многозначительно помолчал и продолжил уже не столь гневно: — Слава богу, я никаких конкретных шагов без денег не сделал.

Мякинец был поражен. Он ничего не знал ни об Интернете, ни о том, как выразился чиновник, сливе, о котором сейчас шла речь. Выходит, ситуация не просто осложнялась с каждой секундой, но и грозила перерасти в самую настоящую катастрофу. Какое-то фатальное невезение преследовало их компанию. А может, чересчур опасные противники встали на пути?

— Это кто же постарался? — мрачно произнес Юрий.

— Какая разница? — В голосе Кекшиева сквозило откровенное пренебрежение. — Выясним… Но руки у меня теперь связаны, Юрик. Меня по партийной линии иметь будут после обеда. Так что не до уголовных элементов сейчас…

— Проскользнете, — поспешил приободрить высокопоставленного подельника Мякинец, выбрасывая в раскрытое окно толстый окурок и разгоняя рукой повисший в салоне густой дым. — Не впервой. Только уголовнички могут голову повредить за нарушенное слово, — не преминул ввернуть он в заключение.

Геннадий Церенович не особо отреагировал на это замечание. Он уже распахнул дверцу, намереваясь покинуть джип Юрия, но на мгновение задержался.

— Не до головы, — криво усмехнулся Кекшиев. — Задницу бы прикрыть.

— И там и там полушария, — пожал плечами Мякинец. — Но какие важнее?

Чиновник нахмурился. Ему показалось, что в последних словах собеседника прозвучала неприкрытая угроза.

— Ты о чьих полушариях печешься? — вскинулся Геннадий Церенович.

— И о своих в том числе, — сказал Юрий. — О верхних.

Кекшиев молча изучал киллера из-под прищуренных век, но тот достойно выдержал эту бессловесную экзекуцию, не моргнув глазом. Уж чего-чего, а самообладания Мякинцу было не занимать. И Геннадий Церенович знал об этом.

— Тогда каждый за себя, — заключил он, выставляя одну ногу из салона. — Разбегаемся. Не дергай меня в ближайшее время! Вот-вот репортеры у подъезда дежурить начнут. И не звони!..

Кекшиев выбрался из машины и очень быстро, чуть ли не бегом, засеменил обратно в административное здание. Юрий озадаченно смотрел ему вслед. Большой человек, некогда трудившийся в прокуратуре, выглядел, по его мнению, сейчас чересчур забавно. Даже как-то нелепо. Мякинец, несмотря на собственное отчаянное положение, не смог скрыть улыбки.

— Ой, дурачок… — вынес он свое собственное резюме вслед убежавшему Геннадию Цереновичу. — Но ведь удержится… Как сопля на заборе…

Сказать так о себе со стопроцентной уверенностью Юрий не мог. И это удручало его больше всего. Но пора было действовать. Пора было спасать положение. Мякинец повернул ключ в замке зажигания.

— Ты, молодой человек, шутки со мной шутить решил? — Касаткин из-под нахмуренных бровей пристально изучал непрошеного гостя. — Так я, когда повеселиться хочу, сам покупаю билет на вечер сатиры и юмора. Понимаешь? А когда мне смехерочки навязывают — разозлиться могу.

О жестокости и решительности вора в законе по кличке Касатик в криминальном мире ходили легенды, старательно передаваемые из уст в уста. Многие из них не раз доходили и до Мякинца. Оттого-то он и чувствовал себя столь неловко и сконфуженно, сидя в кресле напротив крупного криминального авторитета. В заблуждение относительно характера Касатика не могли ввести даже его поношенное домашнее трико и стоптанные тапочки, в которых вор всегда щеголял по своей квартире. Знающему человеку они даже внушали ужас, как бы подчеркивая диссонанс между внешним и внутренним обликом Касаткина.

— Знаю, — нервно сглотнул Мякинец, стараясь выглядеть не слишком напуганным и жалким. Удавалось это не очень хорошо. Может, впервые в жизни. — Потому и пришел сразу. Сам, без понуждений. — Он старался даже не смотреть в глаза собеседнику. — Я кто?..

— Говно, — спокойно перебил его жидкие попытки оправдаться Касатик.

Мякинец стушевался еще больше, но брошенное ему в лицо оскорбление мужественно стерпел. Перечить авторитету не имело смысла. Да и себе дороже, как говорится. Пусть обзывает, как хочет, лишь бы не переходил от слов к действиям. А Юрий понимал, что рано или поздно вор в законе именно так и поступит. Все эти задушевные разговоры только прелюдия к событиям, которые уже не за горами.

— Я — посредник, — продолжил он, еще больше понижая голос. — Поверенный между двумя сторонами. Одна сторона подвела. Ну, бывает…

— Не тот случай, чтоб бывать! — снова жестко перебил его Касатик.

Кресло под авторитетом как-то уж слишком зловеще скрипнуло, отчего Юрий внутренне передернулся. Все, чего ему сейчас хотелось, так это выбраться из дома Касатика живым. А дальше… Дальше — посмотрим. Глядишь, как-нибудь да и выплывем.

— Прямой моей вины в том нет, — сказал Мякинец после небольшой паузы, отметив, что Касаткин снова замолчал в ожидании. — Тем не менее — виноват, да. И готов за собственные бабки найти другое решение проблемы. Устраивает вас это?

Вор в законе неторопливо сложил руки на животе и прищурил один глаз. Сердце Юрия болезненно сжалось. Неужели все? Конец?

— Ступай-ка отсюда, поверенный… — небрежно бросил Касаткин, демонстративно отводя взгляд в другую сторону и тем самым выказывая полное презрение по отношению к сидящей напротив персоне. — Я подумаю и решу.

— И я подумаю. — Юрий облегченно перевел дух и энергично поднялся на ноги.

— Ну!.. — Губы авторитета скривились. — Куда ни плюнь, в думца попадешь. А пальцем грамотно пошевелить никто не может!

Юрий до сих пор не мог поверить в собственную удачу. Его пока не собирались убивать. Во всяком случае, не сейчас. Стало быть, поживет.

— Не горячитесь только, Касатик, — на прощание ласково пропел он, пятясь к выходу задом, подобно раку. — Всего доброго…

Он скрылся за массивными дверями, стараясь не производить лишнего шума, а Касаткин так и не соизволил ничего ответить этому облажавшемуся посреднику. Минуты три или около того вор в законе сидел молча и без всяких движений. Наконец, будто очнувшись от забытья, он слегка повернул голову назад и тихо окликнул еще одного посетителя, все это время присутствовавшего неподалеку:

— Лавр!

Ближайшая к гостиной дверь отворилась, и в помещение вошел Федор Павлович в сопровождении огромной псины, которая игриво толкала его мордой под коленки. Лавриков обогнул замершую в кресле фигуру Касатика и оказался у него перед глазами.

— Что скажешь? — Авторитет улыбнулся своему старинному другу и коллеге.

— Он — мой, — коротко ответил Лавр, не отводя взгляда.

Касаткин милостиво кивнул в знак согласия.

— Бери, если столько на нем… — Вор в законе расцепил переплетенные пальцы, подался вперед и ухватил со стола высокий стакан с оранжевой жидкостью. По опыту Лавриков знал, что это страстно любимый Касатиком морковный сок, который, как утверждал хозяин квартиры, не только полезный, но и вкусный. — Хомута сегодня тоже… не станет. Просочилась информация.

Касаткин делился с Лавром самым сокровенным. Такое случалось нечасто, а потому не отреагировать на последнее высказывание должным образом Федор Павлович просто не мог.

— Ваши?.. — Брови депутата рельефно изогнулись.

— Нет, ты что! — даже обиделся на такое предположение собеседник, аккуратно промокая губы салфеткой. — Он официальным господам с развязанным ртом совсем не нужен. Они и… Я наших туда откомандировал, чтоб заранее шпану местную приструнить, интересы увязать… Может, без большой резни обойдется. — Вор в законе печально причмокнул пухлыми губами. — Только как быть с твоим замзавом охоторядским? Спускать на тормоза нельзя, но и наказывать как положено не слишком… э-э… своевременно. Уж такая борьба с оргпреступностью кипит — аж страшно.

— Пугни его, Касатик, — посоветовал Федор Павлович, имея в этом вопросе, естественно, и личную заинтересованность. — Чем скорей, тем лучше. А я на деньги выставлю большие.

— Для кого деньги?

Лавриков машинально провел рукой по волосам, приводя их в порядок, и покосился на псину, будто пытаясь отыскать у нее поддержку.

— Да хоть для лагерей малолеток, — честно ответил он. — Так вот и станет Кекшиев спонсором и меценатом. В насильственной форме.

Касаткин расплылся в улыбке.

— Смешно жить, Лавр… — констатировал он и тоже, по примеру Федора Павловича, решил подключить к дискуссии молчаливую собаку с большими грустными глазами. — Жуча, тебе смешно видеть, как живут люди?

Но вместо нее Касаткину ответил Лавр:

— Жуче печально это видеть. — При этом он дружески прошелся пальцами по холке собаки.

Она подняла морду и заглянула ему в лицо. Вроде как выразила согласие с высказанной вслух сентенцией. Касатик от души рассмеялся. Поддержал его смех и Федор Павлович.

Седовласый холеный на вид старец лет семидесяти или около того с благородным морщинистым лицом, сидя за отдельным столиком немного в стороне от бассейна и всей остальной публики, сосредоточенно поедал какой-то салат из морепродуктов. Именно такой пище он отдавал предпочтение. Поглощенный процессом насыщения, старик не обращал ни на что внимания. Во всяком случае, именно так казалось со стороны. Однако боковым зрением он прекрасно видел, как к месту его уединения неторопливо направился явно огорченный чем-то Хартман.

Франц подошел вплотную, скромно опустился в кресло напротив и, коротко оглядевшись по сторонам, проверяя, не привлекает ли он внимание посторонних, подсунул под прибор со специями несколько листков с убористым текстом.

Старик бросил в его сторону вопросительный взгляд и слегка вскинул левую бровь, молчаливо интересуясь, какова причина столь бестактного и неоговоренного заранее поведения Хартмана.

— Это десерт, — грустно поведал Франц.

Он знал, какова будет реакция большого босса на принесенные им известия, и мысленно уже готовился к самому худшему.

— Точнее?

Хартман набрался смелости и поднял взгляд на сухощавое лицо собеседника. Пока тот сохранял спокойствие, но далеко ли будет до бури, когда он узнает истинное положение вещей? В душе Франц откровенно проклинал своих нерадивых подручных в лице Мякинца и Виннер.

— Появилось в интернет-изданиях и направлено в желтые газеты, в белые газеты, в полицейские органы, — на одном дыхании произнес Хартман.

Семидесятилетний старец даже не подумал прерывать процесс приема пищи. В его лице ничего не изменилось, не дрогнул ни один мускул.

— Я не о цвете газет спрашиваю, — только и сказал он, отправляя в рот очередную порцию салата.

— Тут вся невидимая часть айсберга, сэр. — Хартман уставился на кончики пальцев собственных рук, которые к этому моменту уже выбивали на столе нервную дрожь. — Почти вся подноготная.

— Зеро… — последовала крайне странная реакция старика. Та, которой меньше всего ожидал господин Хартман. — До времени придется закрыть офис. Сбрасывайте все ценные бумаги, если есть, что сбрасывать, и — ноги в руки, пока сюда не поступил официальный запрос из Интерпола.

Франц энергично встряхнул головой, будто прогоняя наваждение, и подался корпусом вперед. В эту секунду он даже забыл обо всех предосторожностях. Его не интересовало, кто наблюдает за ними со стороны и какое мнение этот наблюдатель может составить относительно таинственных переговоров между двумя якобы незнакомыми друг с другом людьми. А ведь именно Хартман чаще всего пропагандировал конспирацию.

— А вы не торопитесь идти на такие убытки? — спросил он холеного старика. — В России к подобным разоблачениям относятся гораздо спокойней, чем, например, в Индии. В конце концов, есть солидные покровители в министерстве…

Оппонент не дал ему завершить намеченную тираду. Он оборвал его на полуслове уже одним колючим взглядом. Франц мгновенно прикусил язык и с опаской зыркнул через плечо себе за спину. Только сейчас он с запозданием догадался об истинных чувствах старика. Оказывается, тот лишь внешне сохранял спокойствие, пытаясь не вызвать нежелательных кривотолков. В душе большого босса клокотала ярость, и придет момент, когда вся эта гамма эмоций изольется на многострадальную голову проштрафившегося сообщника. У Франца буквально оборвалось сердце. К горлу подступила предательская тошнота. В глазах собеседника он прочел свой смертный приговор.

— Хартман! — Старик взял в руки бумажную салфетку и скомкал ее тонкими сухими пальцами. — Не мешайте мне завтракать!.. Иногда критическая масса глупостей и ошибок перевешивает любые покровительства и… айсберг переворачивается подбрюшьем к солнцу. Мы по профессии проходимцы. Значит, к подобным кульбитам надо относиться спокойно. Иной подход скверно сказывается на пищеварении. Шапито переезжает, только и всего. Займитесь чемоданами…

На негнущихся ногах Франц поднялся из-за стола. С каждым мгновением дурнота только усиливалась. Старик больше не смотрел на него. Хартман вообще перестал для него существовать.

Вот уже добрых двадцать минут Ангелина, скрестив руки на груди и чуть ссутулившись, будто ей зябко, вышагивала вдоль стола в головном офисе «Империи» то в одну, то в другую сторону. В эту минуту она больше всего напоминала свободолюбивую львицу, насильно оторванную от прайда и запертую в клетке до конца своих дней. Сигарета в зажатой правой руке истлела уже почти до основания, но Виннер, похоже, не замечала этого.

Когда настенные часы в офисе показали половину седьмого вечера, Ангелина, устав, наконец, от бессмысленной беготни, приблизилась вплотную к столу и порывисто сняла трубку. Набрала номер.

— Господин Хартман, — заговорила она по-английски, едва вызываемый абонент вышел на связь. — Это Ангелина…

Но Франц повел себя в высшей мере странно. Во всяком случае, женщина никак не ожидала от него подобного финта.

— Какая Ангелина?.. — грубо буркнул он в трубку. — Какая Виннер?.. Я не понимаю, о чем речь. Видимо, вы ошиблись номером…

После чего он просто-напросто отключил связь. Ангелина в смятении вслушивалась в доносившиеся до ее слуха короткие гудки. Разум отказывался понимать происходящее. Вряд ли она знала в этот момент, что Хартман, ехавший в такси в сторону аэропорта, не просто выключил свой мобильный телефон, но и, раскрыв боковое окно автомобиля, выбросил аппарат на улицу.

Швырнув в пепельницу обугленный фильтр сигареты, госпожа Виннер заторопилась к выходу. Она и сама не могла понять, куда именно направляется, но сидеть на месте, не предпринимая никаких действий, Ангелина просто не могла.

Спустившись на первый этаж, Виннер через служебные двери прошла в торговый зал «Империи» и двинулась по одному из рядов между стеллажами с товаром. Навстречу ей уже семенил дежурный менеджер.

— Ангелина Ивановна, моя помощь требуется? — участливо поинтересовался он, останавливаясь буквально в двух шагах от явно растерянной дамы.

— Ваша помощь?.. — Она неопределенно повела плечами, пытаясь понять, чего же именно от нее хотят. — Едва ли… Впрочем… Дома у меня абсолютно пустой холодильник. Я сутками не вспоминаю о еде, а сейчас вдруг захотелось… — Женщина заставила себя улыбнуться. — Голодно как-то. Голодно…

— Мы сейчас что-нибудь придумаем, — тут же заверил ее исполнительный служащий.

— Хотелось бы… — Ангелина развернулась на сто восемьдесят градусов и также рассеянно зашагала в обратном направлении, — хоть что-то придумать.

Молоденький прыщавый юноша в униформе с подачи старшего менеджера тут же собрал все необходимое, и уже минут пятнадцать спустя госпожа Виннер, более или менее вернув себе былое расположение духа, в его сопровождении вернулась в офис. Парнишка молча нес вслед за ней объемную корзину с продуктами. Но в головном офисе «Империи» Ангелину уже поджидал новый удар судьбы. На этот раз неприятности приняли облик двух молодых мужчин, блондина и брюнета, в строгих серых костюмах, расположившихся на стульях возле стены и с интересом разглядывающих вошедшую даму.

— Поставь и иди, — коротко бросила Ангелина молодому прыщавому юноше и, когда тот, послушно опустив корзину у двери, ретировался, переключила все свое внимание на незваную парочку визитеров. — Здравствуйте. Чем обязана, господа?

Один из мужчин, тот, что был брюнетом, поднялся со стула и сделал два шага по направлению к Виннер. Второй так и остался сидеть без движения.

— Извините, что без разрешения вторглись. — Брюнет слегка склонил голову в приветствии, и Ангелина машинально отметила, что он недурен собой. — Дверь была открыта.

— Госпожа Виннер? — тут же сухо и официально подхватил блондин.

— Я.

— Восемь часов назад, — блондин, так и не соизволив подняться, вольготно забросил ногу на ногу, — обнаружено тело исполняющего обязанности президента данной торговой фирмы Семирядина Андрея Матвеевича на его собственной даче. И еще труп старой женщины. Там же, в клумбе, под слоем дерна с цветочками…

Ангелина была поражена, но не настолько, чтобы не справиться с охватившими ее эмоциями. Честно говоря, она ожидала услышать нечто подобное. Семирядин был слишком слабым человеком, вполне способным на суицид. К тому же его отсутствие в течение сегодняшнего дня…

— Двойное убийство? — переспросила Виннер. — Или что-то другое?

— Пытаемся это выяснить, — попытался сгладить ситуацию брюнет, но его напарник снова грубо вторгся в диалог:

— И разрешите сначала нам задать вопросы, а уж потом ответить на ваши, — веско произнес он.

Ангелине ничего не оставалось делать, как пройти к креслу во главе стола и с демонстративным спокойствием опустить в него свое сухощавое плоское тело. Только после того, как села она, занял свое место на стуле и симпатичный брюнет.

— Слушаю вас, — сказала женщина.

— Начнем, в частности, с компании «Глобал чего-то там»… — с усмешкой начал блондин, но на этот раз уже госпожа Виннер оборвала неприятного типа на полуслове.

— К этой компании я не имею ни малейшего отношения, — заявила она с такой уверенностью, что усомниться в ее словах мог только самый привередливый следователь. — Но кажется, кто-то из кабинета министров оказывал ей содействие. Вот в кабинете вам все и объяснят.

Блондин криво усмехнулся.

— Кабинет министров никуда не денется, гражданочка, — язвительно высказался он. — А вот вы…

— Я, мальчики, — снова не дала договорить представителю закона Виннер со встречной усмешкой на устах, — совершенно дохлый для вас номер. Юридически чиста, как горный хрусталь. А если хотите говорить о Семирядине, давайте говорить. И побыстрее. — Она нарочито покосилась в сторону оставленной юношей у порога корзины. — Очень кушать хочется…

Блондин впервые за время визита растерялся, переглянулся с напарником, отыскивая его поддержку. Дескать, ты-то чего молчишь? Брюнет тактично откашлялся в кулак.

— Глянь! — радостно завопил Санчо так громко, что Лавриков от неожиданности вздрогнул. — Засосал! Схрумкал!

Все восклицания Мошкина относились к дисководу системного блока, куда он, предварительно сверившись с руководством по эксплуатации, ткнул большим пальцем правой руки дискету. Та действительно утонула в специально предназначенной для нее щели, что вызвало неподдельный восторг со стороны начинающего пользователя ПК.

Лавр со своего места за рабочим столом недовольно покосился на помощника.

— Давай без эмоций, — посоветовал он Мошкину.

Но тот с этим не согласился.

— Без эмоций невеликий труд был самому Федечке пару страниц распечатать, — обиженно заявил Александр и вновь сунул свой мясистый нос в руководство по эксплуатации. — Так… Теперь, значит, открыть диск «А»… Открылся, ну надо же!.. — в очередной раз счастливо сообщил он народному избраннику, в точности следуя инструкциям из учебника. — Лавруша, я, кажется, становлюсь компьютерным гением!

— Увольняйся и иди на службу к Биллу Гейтсу, — довольно равнодушно отреагировал Федор Павлович.

— Это кто такой?

— Самый богатый в мире человек.

— Я поразмышляю над твоим предложением… — Санчо едва ли не раздувался от охватившей его гордости. — А теперь подводим курсор к «печати»… Подвели… Жмем мышку-норушку с нашей гнилой дачи и… Опаньки! — Довольная физиономия помощника депутата мгновенно сменилась на озабоченно-опечаленную. — Ни черта он не печатает!

На этот раз Лавр не смог сдержать улыбки. Сдернув очки и положив их прямо перед собой на рабочий стол, бывший криминальный авторитет интенсивно растер переносицу.

— Бумажку в принтер вставь, гений, — любезно подсказал он начинающему программисту.

— Ты думаешь, надо? — Тот досадливо поскреб пальцами в затылке.

— Думаю!

Спорить Мошкин не стал. В конце концов, как он рассудил, попытка — не пытка. Не получится — виноват уже будет не он, а надоумивший его Лавриков. Санчо вложил в принтер лист бумаги, и распечатка моментально началась.

— Поехали!.. — К Александру вернулся оптимистический настрой, а вместе с ним и перспектива работы на самого богатого человека в мире.

В этот самый момент дверь в кабинет Федора Павловича без стука отворилась, и на порог не очень смело и не очень уверенно ступил Геннадий Кекшиев. Санчо, а вслед за ним и Лавриков дружно обернулись на незваного визитера. Федор Павлович для солидности даже снова нацепил очки. Высокопоставленный чиновник неловко кашлянул.

— Лавр, на минутку… — тихо произнес он и недовольно мазнул взглядом по широкой улыбающейся физиономии Мошкина. — Только этого своего… Дантона сумасшедшего не бери.

С этими словами Геннадий Церенович ретировался обратно за дверь и замер в ожидании коллеги. Он явно чувствовал себя сейчас растерянным и подавленным, но пытался выглядеть строго. Лавриков появился в коридоре через две минуты. В руках он держал пару сложенных пополам листков бумаги.

— Вообще-то я — Федор Павлович, а не Лавр, — с ходу проинформировал он собеседника, разглядывая его через стекла небольших прямоугольных очков.

— Брось!.. — Кекшиев с улыбкой отмахнулся от этого высказывания, давая понять, что здесь все свои и настроены по отношению друг к другу крайне дружественно. — Позвонили сейчас… У меня дача горит.

— То есть как? — удивился Лавриков. — Почему горит? В буквальном смысле?

Геннадий Церенович тяжело вздохнул. Лавр, хоть и выглядел внешне рассеянным и безучастным, успел заметить, что руки у чиновника мелко-мелко подрагивали. Волнуется, значит. Боится. Это хорошо.

— В буквальном смысле пожар у меня на даче!

— Вот беда. — Федор Павлович с досадой причмокнул губами. — К пожарникам надо обращаться срочно. Может, отвоюют у стихии хотя бы часть имения.

— Не юродствуй!.. — Кекшиев нахмурился. — Что это?

— Три варианта. — Лавр поднял руки почти на уровне лица собеседника и принялся загибать пальцы. — Непогашенная сигарета, короткое замыкание или утечка газа. — Склонившись поближе к Кекшиеву, он понизил голос до шепота и добавил: — Вариант совсем фантастический — чей-то намек.

Бывший прокурорский сотрудник взорвался.

— Я не давал никаких письменных обязательств! — закричал он, нисколько не смущаясь тем, что его могут подслушать нежелательные в подобных обстоятельствах свидетели. — Никто ничего не докажет!

Лавриков был куда более спокойным и рассудительным, что, впрочем, было неудивительно. Ведь это не у него земля под ногами горела. Как в прямом, так и в переносном смысле слова. Он коротко оглянулся в конец коридора, заметил там маячившую спину уборщицы и вернул суровый взгляд на лицо Кекшиева.

— Вы взвинчены, Геннадий Церенович, — спокойно произнес Лавр. — И несете чушь. Вашим партнерам, не знаю уж по какой договоренности, не нужны ни доказательства, ни решение палаты о снятии неприкосновенности. Прикоснутся и…

Кекшиев не дал ему закончить начатую фразу, но Федор Павлович и не стремился это сделать. Все и так было предельно ясно без всяких дополнительных намеков. Чиновник протяжно застонал и обхватил голову руками. Никогда еще он не чувствовал себя настолько загнанным в угол. Да будь иначе — и не пришел бы он сейчас к своему непримиримому противнику. Однако визит состоялся, потому как Геннадий Церенович знал, что если и есть сейчас на свете человек, способный помочь ему и вытащить из полного тупика, то этот человек — не кто иной, как Лавриков.

— Что им нужно?

— По-моему, речь шла о Хомуте, — тактично напомнил ему Федор Павлович.

— Я пальцем для Хомута сейчас пошевелить не могу. — Кекшиев кусал губы с досады. — Дай бог отбрехаться.

— Значит, теперь им нужна ваша голова.

— Зачем? — Глаза чиновника испуганно округлились и стали похожи на чайные блюдца.

— Вот и я думаю, — усмехнулся Лавриков. — Зачем такая голова? Разве что для музея истории эпохи… Заспиртуют в назидание грядущим поколениям.

— Хватит, хватит, хватит! — снова завопил как полоумный Геннадий Церенович, но Лавру уже надоела эта истерия, и он стремительно ухватил визави за руку чуть выше локтя. До боли сдавил пальцы, что заставило Кекшиева немного согнуться.

— Тихо ты… — уже злобно, с негодованием, прошипел Федор Павлович.

Кекшиев сглотнул и мужественно взял себя в руки. Открыто посмотрел в глаза собеседнику.

— Выход какой, Лавр? Компромисс. Можно ведь что-нибудь придумать?

— Можно, — успокоил его Лавриков. — Отдавай.

— Что?

— То, что всегда брал. Что было смыслом каждого твоего шага. Бога своего отдавай, — саркастически заключил серию намеков Федор Павлович. — Деньги.

— Какие деньги? — Глаза Геннадия Цереновича бегали из стороны в сторону.

Но Лавр, в свою очередь, совершенно спокойно развернул захваченные из кабинета листы, выбрал среди них один и протянул распечатку Кекшиеву.

— Вот эти, — ответил он. — Это только полулегальные сбережения.

— Все? — Чиновник бегло просмотрел предложенный документ, и ему сделалось совсем дурно. — И нищим остаться?

Федор Павлович обезоруживающе улыбнулся.

— Я сейчас попрошу Санчо сделать распечатку нелегальных вкладов, — сказал он.

Лавр развернулся, намереваясь скрыться в своем кабинете, но на этот раз за руку коллегу схватил Кекшиев.

— Не надо… — покачал он головой. — То есть… мне предлагается отдать деньги бандитам? Так?

Лавриков склонился вперед и горячо зашептал на ухо Кекшиеву:

— Ты куда как хуже бандита, Гена. Ты маленький гнусный хапальщик, вечно прикрытый государственными должностями. Клоп. — Отстранившись, он уже спокойным и не терпящим возражений тоном добавил: — Деньги перечислишь до завтра вот по этому списочку. — Федор Павлович протянул собеседнику еще один лист.

Кекшиев снова окинул внимательным взглядом предложенную бумагу.

— Чьи это реквизиты? — поинтересовался он.

— Это лагеря для несовершеннолетних преступников, господин законодатель, — просветил Геннадия Цереновича Лавр. — Там всегда с хлебушком проблемы, и за электричество опять же платить нечем. Ваша благотворительная акция будет иметь успех.

— А если… — Кекшиев предпринял попытку встать в привычную для него независимую позу, но Федор Павлович отрицательно помотал головой.

— Вопрос не ко мне, — с ходу урезонил он большую административную шишку. — Я предлагаю лишь детишкам помочь. А если — «если», — дальнейшее просчитать не сложно. Вы отчасти профессионал. И знаете, что бывает, когда «если»… Квитанции о переводе — мне. — Лавриков по-приятельски похлопал Кекшиева по покатому плечу. — Для отчета.

— Перед кем? — снова растерялся Геннадий Церенович. Его полную лоснящуюся шею и лоб успели покрыть мелкие капельки пота. Но нырять в карман пиджака за платочком чиновник что-то не спешил.

— Перед Ним… — Указующий перст Федора Павловича ткнулся в область потолка.

Затем он, оставив ошалевшего Кекшиева топтаться в коридоре, шагнул за порог своих рабочих апартаментов. Пусть теперь этот скользкий тип думает что хочет. Пусть решает, как ему поступить. В конце концов, на то ему и дана голова. Но Лавр практически не сомневался, какое решение будет принято в итоге Геннадием Цереновичем. Не так уж велик предоставленный ему выбор. Жить-то всем хочется. Против этого уже не попрешь.

Санчо к моменту возвращения шефа по-прежнему сидел перед включенным компьютером и все с тем же интересом изучал справочник. Лавр погасил верхний свет, и Мошкину невольно пришлось прерваться. Теперь кабинет освещался только уличными огнями, а лицо Александра — экраном монитора.

Федор Павлович прошел к окну и остановился, глядя на поток машин внизу.

— Ну вот… — произнес он тихо. — Остался один Юрик…

— Давай я сам? — азартно предложил Санчо, откладывая толстенный фолиант и поднимаясь на ноги. — У меня здесь больше опыта.

— А у меня — плевки кровавые на лице… — парировал Лавриков. — Так что вторую щеку я начну подставлять не раньше чем с завтрашнего дня… — Он развернулся лицом к соратнику. — По машине ничего не нароют?

— Машина чистая, угонная, — заверил Федора Павловича Александр. — Там, в переулке, чуть повыше, реконструкция идет. Ее у забора и поставят. Ни одна собака внимания не обратит. Двадцать секунд после отмашки, и — по газам.

— Точно дай, — строго предупредил сообщника Лавриков.

Мошкин в очередной раз надулся. Больше всего на свете ему не нравилось, когда его работу ставили под сомнение. А ведь он всегда так старался. Можно сказать, душу вкладывал. Ну что за люди!

— Рассчитано все… — буркнул он и тут же решил поддеть самого Федора Павловича: — Не боишься замараться, Лавр?

Брошенная шпилька не достигла цели. Более того, Лавриков вообще не обратил на нее существенного внимания. Даже его взгляд был устремлен мимо Санчо, поверх лысой головы соратника.

— Не я замараюсь, — автоматически откликнулся вор со стажем. — Колеса. Я — отскребусь хоть немножко.

Мошкин не стал продолжать дискуссию. Пора было переходить к действиям.

 

Глава 13

Засада расположилась в районе Сретенки после наступления ночных сумерек. Санчо и пара его боевиков из ударной бригады сидели в неприметной на первый взгляд машине, припаркованной к тротуару почти в самом конце улицы. Слева вверх тянулся один из многочисленных переулков.

В гораздо более плохо освещенном переулке, немного на возвышении, у строительного забора расположился огромный темный «КамАЗ» с погашенными фарами. Его двигатель мерно урчал на самых малых оборотах, и заметить его присутствие мог только самый дотошный человек. Но Мошкин знал, что «КамАЗ» там.

Один из братков, расположившихся в салоне вместе с Александром, пристально смотрел в сторону бульвара. Подходящий момент нельзя было упустить. Это бы приравнивалось к полному провалу намеченной акции. И парень оказался бдительным.

— Санчо, кажется, он, — вполголоса произнес боевик, едва с вышеупомянутого бульвара на нужную улицу свернул внедорожник Юрия Мякинца.

Мошкин тоже оглянулся и, удостоверившись в том, что подручный не ошибся, быстро нажал кнопку соединения на мобильном телефоне. Секунду спустя в кабине «КамАЗа» раздался тихий звонок. Лавр включил трубку.

— Считаем!.. — донесся из динамика до боли родной и знакомый голос Александра.

Это был заветный сигнал. Лавр убрал телефон на прежнее место в карман стеганой куртки, выжал педаль газа, дернул рычаг переключения скоростей и распахнул дверцу кабины. При этом Федор Павлович был предельно сосредоточен. Сердце бешено колотилось.

В переулок, направляясь к фешенебельному дому, медленно вывернула машина Юрия и, притормаживая, покатила к ближайшему подъезду. Лавриков криво усмехнулся. В этот момент он вспомнил лицо Мякинца там, в офисе «Империи», когда состоялась их словесная дуэль. Именно тогда Федор Павлович заявил своему оппоненту, что еще не вечер. Интересно, помнит ли тот эти слова. Впрочем, теперь это уже не имело существенного значения.

Неожиданно ярко вспыхнули огромные фары, и «КамАЗ», набирая обороты, помчался под горку прямо на автомобиль Мякинца. Помимо Юрия, в салоне джипа на заднем сиденье был еще кто-то из его бригады. Два человека. Именно они, заметив летящую на них махину, принялись было дергать дверцы, но не успели. Сам Мякинец попытки спастись не предпринимал. Он просто завороженно взирал на приближающийся свет до тех пор, пока тот не сменился кромешной темнотой и забытьем. Отчаянный скрежет металла наполнил ночной переулок, но ни любовник Ангелины Виннер, ни его подельники этого уже не слышали.

Машина с Санчо на борту тронулась с места и медленно проехала мимо злополучного переулка. Лавр, спокойно стягивая с рук черные тонкие перчатки, вышел на Сретенку и проворно юркнул в салон автомобиля на заднее сиденье рядом с Мошкиным. Машина на полной скорости помчалась в сторону Садового кольца.

Никто ничего не обсуждал. Пассажиры авто не перекинулись меж собой ни единым словом.

Журчание прохладной воды действовало на Лаврикова успокаивающе и умиротворяюще. Стоя под струями, льющимися из насадки от лейки в душевой кабинке, Федор Павлович, закрыв глаза, подставлял лицо воде. В настоящий момент любой, кто знал Лавра прежде, мог бы поспорить, что некоторые морщинки возле глаз и на щеках бывшего криминального авторитета разгладились. Давно он уже не чувствовал себя таким расслабленным и помолодевшим.

Завершив водные процедуры, депутат вышел в сад как раз в тот момент, когда первые солнечные лучики осветили бесконечно далекий горизонт. Занимался новый день. Что он принесет лично ему, Федор Павлович, разумеется, не знал, но свято верил, что теперь все неприятности, связанные с ним и с близкими ему людьми, остались уже позади.

В халате и галошах на босу ногу Лавриков двинулся через весь участок по направлению к парадному крыльцу. Однако, не доходя до него, народный избранник заметил за вкопанным в землю столиком сидящего Федечку. Сын уже был на ногах, и это тоже приятно радовало Лавра. Он подошел к столу и опустился рядом с юношей на скамейку.

Федечка подозрительно покосился на отца и тут же изумленно присвистнул.

— Ты чего такой… свеженький? — лукаво поинтересовался он.

— А мне и годков не так много, как тебе кажется… — с чувством парировал Лавриков и для пущей убедительности расправил свои отнюдь не широкие от природы плечи. — Сам-то почему не спишь?

Федечка неопределенно пожал плечами.

— Тяжкие думы гонят прочь мой юношеский сон, — поэтически высказался он, что заставило Федора Павловича задорно рассмеяться.

— Эротического содержания думы? — подковырнул он сына.

— Ах, папенька, если бы эротического!.. — вздохнул юноша, театрально подняв глаза к чистому небосклону. — Сугубо экономического… Как, например, с этой «Империей» управляться.

— Ну, нашел повод… — Лавриков хлопнул паренька по плечу и легонько встряхнул его при этом. — Нас это теперь не касается.

— Очень даже касается, — выразил несогласие с таким мнением Федечка. — У нас больше тридцати процентов акций. Взял вчера почти даром. У Ивана примерно столько же. Да еще у него на счете весь оборотный капитал.

Лавр порывисто вскочил на ноги, обуреваемый целой гаммой чувств. От прежнего благодушного настроения не осталось и следа. Лицо депутата буквально перекосилось от душевных переживаний.

— Какой кошмар!.. — воскликнул он. — Кто тебе разрешил?! Зачем, Федечка?

— Ну надо ж было кому-то… — вполне невинно ответил тот, но Лавриков почувствовал, что сын затеял все это неспроста. А уж если он решил чего, то, как в песне поется, сделает обязательно. И никакого специального разрешения ему для этого не понадобится. — А что? Следующее поколение цивилизованных предпринимателей.

— Это у нас цивилизация?! — продолжал буйствовать Федор Павлович, плотнее кутаясь в махровый халат и звонко хлюпая галошами. — Кому ты гонишь? Это сплошная клоака!

Складывалось такое ощущение, что Лавр напрочь забыл, с кем именно пытается спорить. Со своим вторым «я» фактически. Сын был точно таким же упрямцем, как и его родной папаша. Переубеждать просто бесполезно. Потому что нереально.

— Так ты ж у меня — замечательный ассенизатор, — как ни в чем не бывало заявил Федечка и коварно прищурился при этом. — Или я ошибаюсь?

— Я… Я… — Лавриков растерялся, не зная, как реагировать на последний укол отпрыска. — Дурак ты, Федечка! Вот и весь мой сказ!

— В сказке дураки обычно оказываются самыми умными, — моментально нашелся с ответом юноша.

Лавр досадливо махнул рукой и, развернувшись, зашагал в сторону дома. Галоши захлюпали еще сильнее, что вызвало искренний смех у сына. Федор Павлович недовольно оглянулся на него. Сдвинул брови к переносице.

— Мы не в сказке!

— Ну, это как посмотреть… — протянул Федечка, продолжая спокойно восседать на одном месте, не собираясь составлять отцу компанию по дороге домой.

Лавр плюнул себе под ноги.

Возле могилы Владимира Кирсанова собралось не слишком много народу. Кроме отца Алексея, служившего заупокойную, здесь были только самые близкие люди.

Лиза услужливо поддерживала под руку еще слишком слабую после болезни Ольгу Сергеевну, одетую в траурное платье. Лицо Кирсановой заострилось, глаза запали, но природная красота все-таки не ушла. Напротив, складывалось такое впечатление, что она только-только возрождалась. Чуть в стороне расположились Иван, Клавдия и необычайно серьезный, каким он бывал крайне редко, Санчо.

Никто из присутствующих не заметил, как тенью меж старых могил по-кошачьи передвигалась Ангелина Виннер. Зато она сквозь кустарники и ограды прекрасно видела собравшихся. Легкие порывы ветра даже доносили до ее слуха отдельные слова молитвы.

Что касается Лаврикова, то он остался сидеть в машине перед кладбищенскими воротами, так и не решившись покинуть салон. Там была Ольга, и Федор Павлович чувствовал какое-то мальчишеское стеснение перед ней. Не покидал Лавра и сын, не забывая, правда, возмущаться сложившимся положением.

— Нет, ну я не понимаю, чего ты здесь сидишь, а? — не унимался Федечка. — Чего ты расселся?

— А чего мне делать?

— Иди познакомься по-человечески!

Федор Павлович покачал головой.

— Очень неподходящий момент для знакомства, — не слишком уверенно произнес он.

— При выписке был неподходящий, сейчас — неподходящий, — ворчал Федечка. — Ну что ты за тормоз?

— Я… это… робею.

— Тогда я сам пойду и скажу ей, — предложил юноша. — Так, мол, и так, там папенька застрял и робеет…

— Еще чего не хватало! — принял все за чистую монету Лавриков.

Почувствовав его испуг, сын решил дожать родителя.

— Все! Иду. — Он даже предпринял нарочитую попытку выбраться из машины, но Федор Павлович перехватил его за локоть.

— Сиди! — одернул он не в меру разошедшегося отпрыска. — Я сам!.. — Лавр медленно распахнул дверцу автомобиля. — Вот дьявольщина. Когда-то я это на раз-два-три проделывал.

— Тогда ты не любил, папа, — любезно подсказал Федечка.

— Тоже верно.

— Так ты идешь?

— Иду уже! — огрызнулся Лавриков. — Бегу! Мчусь!

Он выбрался из машины, но тут же вновь остановился, не решаясь убрать руку с раскрытой дверцы. Сын недолго думая откинулся на сиденье, резко выбросил вперед ногу и легко пихнул носком ботинка отца под зад.

— Это еще что такое? — недовольно обернулся Федор Павлович.

— Динамический импульс.

Лавр вздохнул и поплелся в сторону кладбища. Он уже знал, где находится могила Кирсанова, но шел по направлению к ней не слишком уверенно по причине все той же робости.

И тут Федор Павлович резко остановился. Проницательный цепкий взгляд старого вора совершенно четко зафиксировал уже знакомую ему фигуру госпожи Виннер, скрывавшуюся от посторонних глаз за холмом земли, сваленной у свежевырытой для кого-то могилы. Ангелина нырнула правой рукой к себе в сумочку и тут же извлекла из нее небольшой пистолет. Лавр стремительно кинулся по направлению к женщине.

Прицел остановился сначала на Иване, потом переместился на бледное лицо Ольги, снова двинулся к мальчику, опять к его матери. Ангелина никак не могла определиться для себя с выбором жертвы. Указательный палец плавно лег на курок. Все-таки Ольга.

Лавриков успел подскочить к «черной леди» практически в последнюю секунду. За мгновение до рокового выстрела он перехватил руку с пистолетом и резко опустил ее вниз. Женщина гневно дернула головой и обернулась.

— Не надо этого… — тихо произнес Федор Павлович, глядя прямо в глаза неприятельнице.

Она попыталась высвободиться из цепкого плена, но пальцы Лавра с каждой секундой все сильнее и сильнее сжимали кисть Ангелины. Раздался легкий хруст, пистолет выскользнул из пальцев женщины и скатился в пустую могилу. Виннер судорожно глотала пересохшими губами воздух.

— Вы мне запястье сломали… — с трудом прохрипела она.

Федор Павлович остался невозмутим. Он просто отпустил ее руку.

— Такая хрупкая кость… А туда же… — с какой-то даже печалью в голосе произнес депутат. — Зачем?

Она отвернулась. А затем, все-таки посмотрев на Лавра еще раз, но уже каким-то потухшим, сломанным взглядом, госпожа Виннер направилась прочь от места событий по запутанной тропинке вдоль оград. Лавриков не стал ее останавливать, не стал ничего предпринимать. Он даже не обернулся ей вслед, а тупо смотрел на оброненный пистолет, который покоился в настоящий момент на дне могилы. Носком ботинка Лавр толкнул землю с холмика, и несколько комьев полетели вниз, присыпая оружие.

К этому моменту заупокойная уже кончилась. Присутствующие развернулись и зашагали по направлению к центральной аллее. Иван первым заметил переминавшегося с ноги на ногу в некотором отдалении Лавра. Ухватив маму за руку, мальчик устремился ему навстречу.

— Мама! А вот Федор Павлович! — радостно провозгласил он.

— День добрый. — Лавриков неловко кивнул.

— Я тебе про него все время рассказывал, мама.

Кирсанова протянула Лавру свою белую тонкую кисть с длинными пальцами.

— Здравствуйте, Федор Павлович. — Ее голос казался депутату едва ли не божественной музыкой. — Действительно, Ваня рассказывал, Лиза рассказывала… А я даже не позвонила. Простите.

— Да ну, о чем речь… — Лавр совсем стушевался.

— Спасибо за участие во всем этом… ужасе.

— Не за что благодарить…

При этом Лавриков непроизвольно взял руку Ольги и, не замечая того, продолжал удерживать ее в плену собственных пальцев. Образовалась явная заминка. Столкнувшись с его не по возрасту смущенным взглядом, Ольга осторожно высвободила свою кисть и, сама вдруг смутившись, торопливо отвела глаза в сторону.

— Как же не за что?.. — улыбнулась она и тут же добавила: — Пожалуйста, пообедайте с нами, ладно?

Неловкую обстановку поспешил разрядить Санчо своим спонтанным вмешательством. Он, как черт из табакерки, вынырнул из-за спины Кирсановой и легонько хлопнул оторопевшего Федора Павловича по плечу.

— Пообедай с нами, Лавр, пообедай, — громко провозгласил он. — Мне Клава намекнула — дома нам ничего не светит.

— Ну врет же! — моментально взвилась Розгина от столь незаслуженных нападок в свой адрес. — Врет!

Однако придуманная Мошкиным хитрость привела к положительному результату. Все дружно засмеялись, включая и отца Алексея. Неловкость испарилась, будто и не было ее вовсе.

— Лиза, — обернулась к экономке Кирсанова. — У нас, надеюсь, на всех хватит?

— Я вам прощаю этот вопрос, Оленька, — с улыбкой молвила Голощапова.

— Действительно, глупо спросила.

— А Федечка где, дядя Лавр? — поинтересовался Иван.

— Он в машине ждет.

— Ваш сын? — подхватила беседу Ольга.

— Мой сын. — Федор Павлович очень радостно кивнул.

— Вот и поедем тогда, — сказала Кирсанова. — Ваш сын, мой сын. Все…

Немногочисленная группа близких людей двинулась дальше по аллее в направлении центральных ворот. Сердце Лавра, шествовавшего рядом с Ольгой впереди остальных, гулко стучало в груди, готовое вырваться наружу. То ли от счастья, то ли от любви. Федор Павлович не мог сказать точно. Очень хотелось закурить, но он не смел этого сделать.

Ольга осторожно взяла его под руку.

 

 

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.