Контрастный душ возымел свое лечебное и бодрящее действие. Семирядин почувствовал себя значительно лучше, хотя, конечно, алкогольный дурман не собирался полностью отпускать его из своих страстных и пленительных объятий. Состояние Андрея невозможно было даже охарактеризовать как похмельное. Напротив, он был пьян. Вытираться после душа он не стал, а просто набросил на мокрое тело махровый халат. Парадная одежда Семирядина: костюм, сорочка, галстук — все это в хаотичном беспорядке валялось здесь же на полу, у двери в ванную комнату. Андрей не помнил, как раздевался, но наверняка он делал это сам. Не доставивший же его домой шофер помог разоблачиться?

Встретившись с собственным отражением в чуть запотевшем зеркале, Андрей осторожно провел ладонью сначала по мокрым волосам, а затем и по лицу. Заметив что-то, он с удивлением поднес поближе к глазам согнутые пальцы.

— Ай-ай-ай… — пьяно протянул Семирядин. — А под ноготочками-то — ободки… Земля не вымылась из-под ноготочков… И никто не заметил…

Со злорадной усмешкой на губах он включил кран и направил мощную струю на дно раковины. Подхватив щетку, принялся остервенело растирать ею ногти. Попутно Семирядин, не прерывая данной гигиенической процедуры, еще раз покосился в зеркало и вздрогнул от испуга. Резко повернул голову. Ему показалось, что куча сваленной на полу одежды шевелится. Щетка выпала из рук Андрея и с мерзким стуком упала в раковину.

Померещилось. Шмотки лежали абсолютно неподвижно. Однако на всякий случай Семирядин решил удостовериться в этом до конца. Крадучись, он направился к двери ванной, не спуская глаз с кучи тряпья, увенчанной сверху ботинком. Точно, показалось. Облегченно переведя дух, Андрей прислонился затылком к дверному косяку. Нет, так не годится. Появление галлюцинаций — весьма нездоровый признак. Даже он сам это признавал. Решение пришло быстро и оказалось Андрею по душе.

Шлепая по полу босыми ногами, он направился к бару, распахнул его и без лишних раздумий сунул руку в самое нутро заветного местечка. Пальцы тут же наткнулись на бутылку со знакомым ликером. Семирядин замер в недоумении. Этой бутылки здесь не должно было быть. Тем не менее Андрей усилием воли заставил себя взять подвернувшуюся под руку емкость. Затем он, как бомбу, перенес ее на вытянутой руке по направлению к столику и осторожно водрузил на твердую поверхность.

— Лепестки роз… — пробормотал он, ощущая себя в какой-то непонятной и необъяснимой прострации. — Жуткая дрянь… У меня была всего одна такая бутылка…

Семирядин в ужасе попятился от стола, наткнулся копчиком на стул, вздрогнул и отскочил в сторону. Беспомощно замер возле окна и прижался лбом к прохладному стеклу.

— Так нельзя… — укорил самого себя Андрей Матвеевич. — Это все из подкорки что-то лезет и давит реальность… И это — симптом. — Опасливо повернув голову, Семирядин посмотрел на стол и вместо выуженной им из бара бутылки ликера обнаружил там лишь обычную поллитровку хорошей водки. Увиденное не принесло облегчения. Скорее, наоборот, еще больше напугало Андрея. — Нельзя! — Он энергично похлопал себя по щекам, вроде как пытаясь привести в чувство. — Опасно так себя распускать!..

Возвращение к столу было не просто стремительным, оно было молниеносным. Только в заветном глотке прямо из горлышка Семирядин видел спасение для себя лично. И он сделал этот глоток, предварительно лихо свернув пробку с бутылки. Но в этот момент, скрипнув, самостоятельно развернулось низкое кресло с высокой спинкой, стоящее на одной массивной крутящейся ножке.

Андрей подавился водкой и непроизвольно закашлялся. Страх пришел прежде, чем он осознал увиденное. В его кресле, поигрывая пистолетом, сидел Лавриков. Он с усмешкой — усталой и брезгливой — разглядывал своего визави. То есть самого Семирядина.

— Опасно, конечно… — негромко произнес Федор Павлович. — А если учесть, что ощущение опасности или безопасности зависит совсем не от того, что действительно происходит…

— А… А от чего? — Рука Андрея, по-прежнему сжимавшая узкое горлышко поллитровки, заметно подрагивала.

— Думаю, от того, что варится в наших мозгах, — философски просветил его Лавриков. — Но с этим процессом у вас не все в порядке. Да, Андрей Матвеевич?

Семирядин поспешно сделал новый обжигающий горло глоток и поставил бутылку на стол. Нервная дрожь в руках от этого не прекратилась, но понемногу Андрей начинал успокаиваться. Присутствие в квартире живого человека, пусть даже и с огнестрельным оружием в руках, подействовало на него благотворно. Куда страшнее для Семирядина было сейчас ощущать себя в обществе бестелесных привидений. Галлюцинации пугали его больше, чем реальная опасность.

— Да… Возможно… — через силу выдавил он. — Полоса нервных потрясений… Когда умирает близкий человек, о, сколько усилий нужно, чтобы приспособить свой образ мира к изменениям… Эти усилия — скорбь. А скорбь изнуряет. Изнурительно высасывает… — При желании он мог тоже здорово ораторствовать и сыпать красивыми словечками. Однако пора было перейти и к более насущному вопросу. Что Андрей Матвеевич и не преминул сделать. — Зачем пистолет, Федор Павлович?

Лавр криво ухмыльнулся.

— У вас своей теории философской нет про оружие? — саркастически поинтересовался он.

— Нет… Зачем?..

— А зачем пистолеты промышленность выпускает? — Федор Павлович был явно настроен побалагурить. Вот так, наверное, и кошка играет с мышкой перед тем, как задушить ее острыми коготками. — Станки работают, зарплату слесарям платят. Не просто же так, не на ветер деньги. Да пули еще… Да чтоб калибр совпадал… Индустрия целая, господин Семирядин! Конвейер! Зачем это? Чтоб сыскаря старого и девчоночку в будке положить? Ни за что, на всякий случай, да?..

Андрей удивленно заморгал глазами. Вряд ли бывший криминальный авторитет шутил с ним таким замысловатым образом. Вид у Лавра, напротив, был вполне серьезный и даже пугающий. Но то, о чем он рассуждал сейчас, вроде не имело под собой никакой реальной подоплеки. Бред какой-то.

— Не понимаю — о чем слова… — совершенно искренне признался Семирядин, опускаясь в кресло напротив. Рука снова потянулась к бутылке, но зависла в воздухе. Андрей передумал. Решил повременить с этим процессом пару минут. — Я мухи не обидел, мать только в гроб загнал…

— Матерей мы все потихоньку… — сокрушенно покачал головой Лавриков.

— А какой сыскарь? Какая девчонка?.. — Семирядин поморщился. — Им мальчишка нужен, а девочка — нет. Не нужна.

— Кому? — Лавр подался вперед.

— Псу наглому и сучке его… — с чувством бросил Андрей и тут неожиданно почувствовал, что расслабился. Полностью расслабился. Будто выплеснул накопившуюся в нем желчь, и от этого заметно полегчало. Даже голос зазвучал по-другому. — Прикончить хочется меня — давайте, — бесстрашно заявил он. — Может, оно к лучшему. Чуть сбился с дорожки. Совсем чуть-чуть… И — устал сразу.

— И партнера, да? — осведомился Федор Павлович. — Владимира… забыл отчество.

— Они. — Андрей кивнул. — С моего ведома.

Теперь он уже ничего не скрывал. В эту минуту Семирядину стало все равно, что будет с ним дальше. Иногда человек достигает такой кульминационной точки. Лавр это почувствовал. Он направлялся сюда с твердым намерением разобраться с Андреем Матвеевичем как мужчина с мужчиной, но сейчас злость и ненависть по отношению к этому морально убогому человеку схлынула. Ствол в руках Лаврикова качнулся, и дуло смотрело теперь не в грудь Семирядину, а ему под ноги.

— Я тебя приканчивать не хочу, — признался Федор Павлович. — Противно. Ты, должно быть, и без меня на очереди. А если нет — сам себя кончишь. Уже начал.

Семирядин продолжал согласно кивать. Как китайский болванчик, не отдавая себе отчета в собственных действиях. Из глаз его сами собой покатились слезы, но и этого Андрей не замечал. Рука все-таки ухватила бутылку, и жалкое подобие человека совершило бессознательный глоток. Не содрогнулся, не поморщился. Лавр еще ниже опустил дуло пистолета.

— С сучкой — понятно, — сказал он. — Вот пес… Что за пес? Я всех их знавал в округе… Кличка у пса есть?

— Кличка? — Андрей уже не очень четко видел черты лица сидящего перед ним мужчины. Изображение смазывалось одурманивающим действием алкоголя и застилавшими глаза слезами. — Кличку не слышал… Юрий Мякинец зовут. — И тут он неожиданно вскочил с кресла. Лавр машинально вскинул ствол. Но действия Семирядина не были агрессивными. — Да вы посидите, Федор Павлович! Мне с вами даже спокойней… Они утром приезжали и… Кассету сейчас достану. — Он, раскачиваясь на ходу, двинулся к пульту у входной двери. — У меня видеонаблюдение с записью. Все думал: зачем мне эта запись, лишний наворот, чтоб деньги содрать. И только сейчас понял — нужна, оказывается!.. Очень нужна запись! Всем нужна, чтоб видно было, кто к тебе пришел!.. — Он осекся на полуслове, и лицо озарилось улыбкой ненормального человека. — И мама там, если она сначала позвонила. Мама пришла и… не ушла…

— Э! Не плыть!.. — громко окликнул его Лавриков. — С мамой сам разберешься! Собаку давай!..

— Обязательно. — Взгляд Семирядина устремился куда-то мимо Лавра и сфокусировался, насколько это было возможно, на журнальном столике. — Только прежде скажите мне, господин Лавриков. Что все-таки стоит на столе? Водка или… ликер, настоянный на лепестках розы?..

Видение снова появилось перед лицом Андрея. Он видел злосчастную бутылку ликера. Несмотря на окрик Федора Павловича, хозяин дома плыл. И плыл уже основательно. Лавр перевел взгляд на стол, но тут же звук падающего тела вернул его внимание к Семирядину. Андрей Матвеевич упал. И не просто упал, а отрубился. Старый вор в законе поднялся с крутящегося кресла, убрал пистолет, а вместо него выудил свой новый мобильник.

— Санчо, команда собрана?.. — вопрошал он в трубку уже через секунду. — Посылай их в больницу немедленно. Там напротив маленькая гостиница есть, пусть снимут номер для отдыха. И — по двое у палаты, сам знаешь, как это делается, я заведующего предупрежу сейчас… У меня, к сожалению, есть основания торопиться… Потом…

Отключив связь, Лавр тут же начал набирать номер телефона заведующего отделением Игоря Карповича.

— Удачно я вас перехватил, Геннадий Церенович.

Мякинец буквально светился от счастья. Такое ощущение, будто он только что нашел оброненные кем-то по неосторожности сто баксов. Бок о бок с Кекшиевым он гордо вышагивал по коридору Государственной думы. Величие данной обители, пропитанное властью, не смущало Юрия. Казалось, что он только тем и занимался всю свою сознательную жизнь, что мерил шагами административные корпуса. Чувствовал себя как рыба в воде. Чего, кстати, нельзя было сказать о его спутнике. Геннадий Церенович, напротив, боязливо оглядывался через плечо и вел беседу тихо, почти шепотом.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты здесь мельтешил, — сурово предупредил он Мякинца. — Больше пропуска не получишь.

— Обстоятельства поджимают, — признала Юрий, пожимая плечами.

— Ну?

Кекшиев остановился как раз напротив того самого злополучного дивана, на который не далее как вчера почти силком усадил его Мошкин. Правда, на этот раз приземляться на диванчик высокопоставленный чиновник не стал, а внимательно и пристально смотрел на своего нынешнего собеседника.

— Вы о Лаврикове спрашивали недавно, — напомнил Мякинец и тут же в лоб, без обиняков, поинтересовался: — Что-то общее есть?

Кекшиев нахмурился.

— Нет и быть не может, — с достоинством провозгласил он. — Разные группы крови. Антипатия взаимная. Подкатывал насчет одного… — Геннадий Церенович запнулся всего на полсекунды, — уголовного элемента.

— Хомут, да?

— Все-то ты знаешь, — покачал головой Кекшиев, но в его голосе непроизвольно просквозило восхищение.

— Это мой хлеб… — Мякинец расплылся в широкой улыбке. — Наш общий друг Хартман просит, — продолжил он почти без перехода. Помогите с… элементом. Пусть выпустят, потом снова заберут. У нас это просто…

Геннадий Церенович удивленно вскинул брови. Вот уж чего он не ожидал от Юрия и уж тем более от своего нового знакомого господина Хартмана, так это просьбы, связанной с личностью все того же Хомута. Ну подумать только! Не так, так этак достанут. Не мытьем, так катаньем, как говорится.

— С какой стати? — заносчиво вскинулся чиновник.

Мякинец огляделся по сторонам, убеждаясь, что поблизости нет ни единого свидетеля их с Кекшиевым беседы, и снова уставился на рыхлое, слегка отдающее желтизной лицо Геннадия Цереновича. Заложил руки в карманы пестрых просторных брюк и весь как-то ссутулился. Ну ни дать ни взять жиган натуральный.

— Ну, это не только ваш счет увеличит, — добродушно поведал Юрий. — Но и участие в самом проекте сделает более весомым, что ли… Проект застрял из-за того, что у Лаврикова есть… Как бы это сказать? — Мякинец замялся, подыскивая подходящее словосочетание. — Маленькая связка ключиков.

— Ключи ты умеешь отбирать без посторонней помощи, — иронично заметил Кекшиев, припоминая былые заслуги Юрия, известные ему еще по прежнему месту работы.

Уголовник и чиновник некоторое время молча изучали лица друг друга. Мякинец невольно отметил для себя, что, невзирая на нынешнее высокое положение на политическом поприще, прокурорский сотрудник заметно сдал. Состарился, осунулся. В глазах не было прежнего блеска. Да, время никого не щадит, будь ты мент или вор. Но сейчас не анализ личности Геннадия Цереновича являлся для Юрия первостепенным. Необходимо было дожать его, уговорить пойти на сделку.

— Не тот случай, — вроде бы беспомощно развел руками Мякинец и тут же продолжил развивать свою мысль: — Вы обещаете подписку для Хомута, и тогда на Федора Павловича уже не я накачу — авторитетные товарищи одной с ним группы крови потребуют отдать то, что нужно нам. Это умная, выгодная провокация. «Разделяй и властвуй»… Стравим уголовников, Геннадий Церенович. — Юрий игриво подмигнул чиновнику. — Причем ни с кем из этой среды вам общаться не придется. Грязь беру на себя. Только подписку устройте князю уральскому. А дивиденды — ошеломительные, и, главное, вы в пуле.

— Где? — моментально насторожился Кекшиев.

Интуитивно Мякинец почувствовал, что одолел его в словесной схватке. Геннадий Церенович сдал свои позиции. Оно и понятно, не с Лавром сейчас разговаривал, с которым он по каким-то причинам не сошелся характером, а фактически со своим кредитором по жизни. Не было у Кекшиева выбора, да и чувствовал свой интерес, старый лис.

— Не от слова «пуля», а от слова «пул», — добродушно поведал Юрий.

— Изъясняйся так, чтоб понять можно было без толкового словаря, — недовольно буркнул Кекшиев.

Развернувшись, он оставил Юрия стоять возле дивана, а сам размашисто зашагал по направлению к своему рабочему кабинету. Мякинец радостно осклабился. Устного согласия на сделку, высказанного вслух, от Геннадия Цереновича и не требовалось. Достаточно того, что он не выражал более протеста. Хороший знак. Теперь он уже без всяких дополнительных напоминаний сделает все, что необходимо. О судьбе Хомута можно было уже не беспокоиться. Юрий знал это на сто процентов.

— Да все же ясно как белый день… — произнес он вполголоса, глядя на удаляющуюся спину Кекшиева.

Уже через час после судьбоносного свидания с Геннадием Цереновичем в кулуарах Государственной думы Мякинец решительно зашел в подъезд многоэтажного дома. Поднялся на лифте и, оказавшись на интересующей его лестничной площадке, огляделся по сторонам. Никакой видимой охраны не наблюдалось возле обители именитого вора в законе. Но Юрий прекрасно знал, что братки где-то поблизости. Иначе быть просто не могло.

Мякинец вдавил кнопку дверного звонка и в полной тишине предался ожиданиям. Реакция на его действия последовала буквально через минуту, если не меньше. Дверь, приведенная в движение каким-то скрытым механизмом, плавно поехала в сторону, и в то же мгновение из-за нее раздался неистовый собачий лай, сразу разнесшийся по всему подъезду. В щели уже появилась оскаленная морда Жучки. Собаку кто-то оттаскивал за ошейник, но совладать с ней было не так-то просто. Юрий отступил на шаг назад, из двух соседних квартир, ориентируясь на лай, выскочили четверо дюжих пареньков. Мякинец и пикнуть не успел, как мгновенно оказался прижатым лицом к стене. Кто-то надавил ему всей пятерней на затылок, а еще чьи-то руки при этом лихо прошлись по карманам незваного гостя. Пистолет за брючным ремнем был тут же обнаружен и изъят. Юрий, впрочем, особо и не сопротивлялся, молча снося оскорбительные действия ретивых братков. А что поделаешь? Парни только выполняли свою работу. Прямые обязанности, за которые получали деньги.

— Тише, братва! Не ломайте! — вполне добродушно, но громко произнес Мякинец. — Разговор к Касатику есть важный!..

Хватка сзади немного ослабла, псину уже оттащили, и ее лай раздавался теперь откуда-то из глубины квартиры. Юрия оторвали от стены и развернули лицом. Первое, что увидел пленник прямо перед собой, так это две широкие скуластые физиономии, одна из которых блеснула при тусклом подъездном освещении золотой фиксой. Мякинец открыто улыбнулся боевикам криминального авторитета, демонстрируя тем самым, что он не таит за душой ничего дурного. Ни против них лично, ни против их босса. Однако так просто этих ребят не уймешь. Тут требовалось веское слово хозяина.

Касатик в неизменном дешевом трико и стоптанных тапочках появился на лестничной площадке минуты через две. Зверские рожи его подручных раздвинулись, и Юрий лицом к лицу оказался с одним из самых влиятельных воротил теневого бизнеса. Касатик внимательно и молча разглядывал гостя. Процесс настолько затянулся, что Мякинец немного забеспокоился. Неужели не признает его авторитет? Но опасения визитера оказались напрасными.

— А-а… Свободный предприниматель… — протянул вор в законе и сделал небрежный жест рукой. Громилы тотчас же отпустили Мякинца и отошли в сторону. — Карманы ему наизнанку, пусть войдет, поговорит. Жучку только придержите, — распорядился Касатик. — Порвет ненароком. Жучка — новый стиль в работе — ни на дух… — Собственная шутка пришлась авторитету по душе, и он сухонько засмеялся.

На сей раз Лавр добрался до дачи на попутке. Водитель запыленной «девятки», молодой паренек лет двадцати пяти, с побитым оспой лицом, оказался не в меру словоохотлив. Всю дорогу до пункта назначения он пытался веселить Федора Павловича какими-то несусветными историями, которые, как утверждал паренек, произошли лично с ним. Уже одно только количество этих баек по сравнению с молодым возрастом водителя вызывало сомнение в их подлинности. Лавриков мысленно окрестил для себя парнишку сказочником, но перебивать его не собирался. Впрочем, и сам участия в разговоре не принимал. Молча сидел на соседнем сиденье и вполуха слушал водителя «девятки».

Езда была не самой быстрой, какую знал на своем веку Федор Павлович, и запыленный автомобиль подкатил к воротам дачи минут через сорок пути.

Мошкин уже дожидался возращения Лавра, переминаясь с ноги на ногу у самых ворот. Верный соратник устремился навстречу Лаврикову, едва тот устало выбрался из салона автомобиля. Веселый и не в меру болтливый парнишка, восседавший за рулем «девятки», потеряв в лице Федора Павловича благодарного слушателя, не стал более задерживаться на прилегающей к даче депутата территории. Развернув машину на широкой подъездной дорожке, он умчался прочь.

— Чего такой портфель беременный?

Санчо приветливо улыбнулся Лавру, останавливаясь прямо напротив прибывшего. Федор Павлович потянулся, а затем неспешно пристроил во рту неприкуренную сигарету. Перекатил ее из одного уголка губ в другой.

— Возьми лучше, — вполголоса отреагировал он на реплику Александра. — Обрыдло таскать.

Портфель послушно перекочевал из рук недавнего криминального авторитета в пухлые пальцы Мошкина.

— Ни хрена себе! — присвистнул Санчо. — Кирпичи?

— Ага. — Лавриков наконец прикурил сигарету от пляшущего огонька зажигалки. — Зеленые. Особо модной расцветки.

Не вдаваясь ни в какие дополнительные разъяснения, Федор Павлович зашагал по направлению к парадному крыльцу с горевшей над ним тусклой лампочкой. Впрочем, добавлять к сказанному ничего и не требовалось. Оброненных Лавром слов Александру оказалось достаточно, чтобы понять причину такой «беременности» депутатского портфеля. Он затопал следом за народным избранником, мечтательно закатывая глаза к усыпанному звездами сумрачному небосклону.

— Эх, годиков двадцать сейчас сбросить бы… — Полные губы Мошкина растянулись в слащавой улыбке. В этот момент он наверняка припомнил все перипетии собственной бурной молодости. — Погуляли бы!

— Замели бы тебя на первой же сотне, — не оборачиваясь и не сбавляя шага, саркастически отреагировал Лавриков. — Фарца в особо крупных…

Мошкин на секунду остановился, перебросил портфель из правой руки в левую и освободившимися пальцами задумчиво поскреб свой не богатый волосами затылок. Мысленно прикинул что-то.

— Не, с сотней «особо крупного» не пришьешь, — со знанием дела в итоге изрек он. — По официальному курсу — шестьдесят рублей, по черному — пятьсот. А шили бы по официальному. — Подкованность в подобных вопросах у Александра была стопроцентной. Некоторым адвокатам мог десять очков форы дать. — Вот если со всем портфелем — тогда другое дело, тогда — конечно. Судя по весу, вышачком запахло бы. И статья в газете на всю страницу: «Санчо — выкормыш империализма…» Интересно было жить, Лавр!

Мошкин сорвался с места и в три гигантских прыжка сумел догнать ушедшего вперед Лаврикова. Федор Павлович уже достиг покосившегося крылечка, но заходить в дом по каким-то причинам не торопился. Замер на самой нижней ступеньке и огляделся по сторонам. Зажатая в зубах сигарета шумно пыхнула.

— Нынче тоже не соскучишься… — машинально отреагировал депутат на последнюю реплику своего помощника и уже мгновением спустя сфокусировал взор на стоящем чуть поодаль «фольксвагене» Голощаповой. — Почему Лиза здесь?

— Команда в больницу прибыла, — разъяснил сложившееся за сегодняшний день положение вещей Санчо. — А Лиза до тебя не дозвонилась. Всполошилась тетечка, решила уточнить и — сюда… Я тоже не мог дозвониться.

— Трубку и номер сменил. — Лавр затянулся едким табачным дымом и выудил сигарету изо рта. — Слушали.

Мошкин не успел ничего уточнить в связи с вновь открывшимся для него обстоятельством. Беседа двух бывших уголовников, не один год успевших за свою жизнь провести в местах не столь отдаленных, была прервана появлением в дверях дачи Елизаветы Михайловны.

— Добрый вечер, Федор Павлович. — Она остановилась на верхней ступеньке крыльца и смущенно смотрела на Лаврикова сверху вниз.

— Добрый. — Лавр отбросил окурок в сторону.

— Я без приглашения, извините…

— Какие вам нужны приглашения, Елизавета Михайловна?.. — с улыбкой на устах отмахнулся депутат Государственной думы, тем самым давая понять женщине, что он успел уже включить ее в круг близких людей, для которых не существует никаких условностей.

— Но там, у палаты, появились довольно воинственные молодые люди… — продолжала лепетать Голощапова.

Лавриков снова оборвал ее словоизлияния:

— Это мои люди.

— Да, Санчо сказал. — Лиза кивнула. — И я возвращаюсь.

Она спустилась еще на одну ступеньку вниз, но Федор Павлович выставил прямо перед собой раскрытую ладонь и отрицательно покачал головой.

— Не надо.

— Не понимаю… — В очередной раз Голощапова растерялась.

— Мальчишки где? — вместо объяснений поинтересовался Лавриков.

— Наверху, с компьютером возятся. По-моему, Федечка учит Ивана не совсем законным штучкам.

Федор Павлович улыбнулся.

— В виртуальном мире — пусть… — Он поднялся вверх по ступенькам и галантно подхватил Елизавету Михайловну под локоть. Понизил голос почти до шепота: — Вам надо домой вернуться.

— Мне там делать нечего, — ответила старая экономка Кирсановых. — И страшно в пустоте.

— В другую квартиру, Лиза. В свою собственную.

— Зачем в свою?

Лавр выдержал минутную паузу.

— Ольгу Сергеевну к вам перевезем, — сказал он в итоге. — Со всем оборудованием, со всем… что нужно, короче. И доктор рядом будет. Можно? Ненадолго, пока я не подыщу более надежное место.

Глаза бывшей школьной учительницы и бывшего криминального авторитета встретились. Лиза внимательно изучала лицо стоящего перед ней отнюдь не молодого, но в то же время полного внутренней энергии человека, затем первой отвела взгляд в сторону.

— Так плохо? — тихо спросила она.

Лавр неопределенно повел плечами.

— Плохо не плохо, но… — Он с шумом вы пустил воздух из легких. — Не слишком здорово.

— Если это не повредит Оленьке. — Голощапова при этом коротко обернулась на топтавшегося чуть поодаль Санчо, вроде как пытаясь заручиться и его поддержкой. — Какие могут быть вопросы? Я сейчас же поеду, устрою генеральную уборку. У меня там даже кварцевая лампа есть!

— А зачем она? — не понял Лавриков.

— Стерильность можно создать, — пояснила старая экономка.

С западной стороны налетел легкий порыв ветерка, и Елизавета Михайловна зябко поежилась. Лавр продолжал задумчиво смотреть на женщину, мысленно прикидывая в уме еще что-то. Решал одному ему ведомую дилемму. Санчо не считал необходимым встревать в их беседу. Терпеливо дожидался ее окончания и, скорее всего, до сих пор предавался ностальгии по давно минувшим годам своей отчаянной молодости.

— Правильно, — согласился Федор Павлович. — Стерильность, наверное, потребуется. А помощники?

— Мешать только будут… — тактично отказалась Голощапова и уже по-деловому уточнила: — Когда?

— Возможно, завтра ночью, — проинформировал женщину Лавриков. — Хотел бы сегодня, да не получится. Чиновники разбежались, а без них…

— Понятное дело. Тогда я с квартирой управлюсь и — к Ольге. Ее тоже подготовить не помешает.

С этими словами Голощапова ступила на садовую тропинку и направилась к своей машине. Но на этот раз Санчо просто не мог не вмешаться в ситуацию. Выйдя из прострации, он проворно преградил Елизавете Михайловне путь.

— Куда рванули-то сразу? — недовольно буркнул он. — Метеор! Поешьте по-человечески, отдышитесь. Клава вот-вот вернется. Потом и покатите.

Лиза вынужденно остановилась.

— Признаться, чаю я бы выпила, — сказала она с улыбкой. — Или, даже лучше, кофе… — Но тут мысли пожилой домработницы переключились на давно волновавший ее, но как-то незаметно выскочивший из загруженной проблемами головы вопрос. Она снова перевела взгляд на хмурое лицо Лаврикова: — Забыла спросить. Девочка, Анечка, которую я к вам направила, помогла?

Федор Павлович никогда не жаловался на отсутствие у себя самообладания, но на этот раз он против собственной воли отвел глаза в сторону. Не взглянул даже на недоумевающего Мошкина. Едва заметно стушевавшись, он, вместо того чтобы зайти в дом, направился в сторону сада.

— Да. Помогла, — бросил он на ходу. — Сильно помогла. Спасибо, Лизавета Михайловна. Мне бы тоже кофе. В сад… Там, на лавочке, чуть-чуть остыну…

— Сейчас сделаем и доставим, — живо отреагировал на просьбу Федора Павловича Мошкин. Интуитивно он сумел уловить настроение босса. Что-то было не так. Уход Лавра больше напоминал по сути бегство с места сражения. — В сад. На лавочку. Вам эспрессо или капуччино?

— Мне кофе, Санчо, — рассеянно откликнулся Лавриков.

Александр подозрительно прищурился, наблюдая за удаляющейся спиной депутата.

Кирсанов как завороженный наблюдал за тем, что происходило на светящемся в темноте голубом экране монитора. Федечка сидел к нему спиной, поглощенный начатым процессом. В настоящий момент компьютер запрашивал у пользователя дальнейший путь в Интернете. Глаза Розгина сияли так же ярко, как и экран. Работа в сети увлекала его, и парень мог часами «зависать» во всемирной паутине, выискивая для себя лично все новые и новые интересные факты или сообщения. Сегодня Федечке хотелось заразить этим азартом и своего нового приятеля Ивана.

Двенадцатилетнему юнцу было небезынтересно, но он предпочел расположиться немного поодаль от основного места событий, оккупировав кровать. Кирсанов сидел на пестром покрывале в позе лотоса и время от времени даже покачивался из стороны в сторону.

Федечка на мгновение прервал свои замысловатые манипуляции с мышью и клавиатурой. В крутящемся кресле развернулся на сто восемьдесят градусов и открытым задорным взглядом уставился на Ивана.

— Ты знаешь баланс своей кредитки? — поинтересовался он.

Кирсанов не сразу понял, что имеет в виду его друг, и удивленно заморгал. Парнишка, ко всему прочему, испытывал сейчас еще и легкое головокружение. Он не знал, чем именно объяснялось такое не совсем здоровое самочувствие. То ли причиной была простая человеческая усталость, то ли на него так подействовало длительное созерцание работающего монитора, а может, имелись и другие, неизвестные ему причины.

— Примерно, — неторопливо ответил он, уловив, наконец, суть заданного Федечкой вопроса. Иван отклонился назад и спустил босые ноги с кровати. Хотел было подняться во весь рост, но передумал. — Я одной пользуюсь. Мне отец другую дал на всякий случай, но не разрешил в нее влезать, пока первая «VISA» не кончится.

— Дай-ка мне, — азартно попросил Федечка.

Он буквально горел желанием сделать что-нибудь существенное и полезное для Кирсанова. Жизнь и так преподнесла мальчугану в последнее время много неприятных моментов и испытаний, так что неплохо бы было компенсировать этот негатив позитивными сторонами.

— Которая запретная? — на всякий случай уточнил Иван, хотя и так прекрасно понял, что именно эта кредитка в первую очередь интересует Розгина.

— Ага.

Кое-как справившись с головокружением и неприятными ощущениями в желудке, Иван спрыгнул с кровати и приблизился к стоящей возле подоконника дорожной сумке из синей болоньевой ткани. Рука мальчика привычно нырнула в просторный боковой карман и выудила оттуда кожаный бумажник. Вскоре Кирсанов отыскал в одном из кармашков заветную пластиковую карту, некогда врученную ему лично отцом.

— На, только не снимай ничего. — Он подошел к столу с компьютером и протянул другу синий прямоугольник.

— Ну как я могу снять на обычном компьютере? — улыбнулся Розгин.

Иван лукаво прищурился и шутливо погрозил юному программисту пальцем.

— Не знаю как, но ты можешь… — польстил он самолюбию лавровского отпрыска. — Я сейчас к Лизе…

Кирсанов ощущал, что ему просто необходимо прогуляться, а не сидеть на одном месте. Размять конечности, так сказать. А потому он без долгих раздумий двинулся к выходу из комнаты, намереваясь, как и сказал Федечке, навестить для начала старую экономку их семейства. Но уже приступивший к коварным махинациям Розгин окликнул его в тот момент, когда Иван коснулся пальцами дверной ручки.

— И персональный код.

Кирсанов повернул голову. Федечка вовсю колдовал над клавиатурой, быстро пробегая пальцами по кнопкам. На Ивана он при этом не смотрел.

— Так не помню, — пожал плечами наследник «Империи». — В сумке дно вынимается, с обратной стороны записан…

Федечка молча кивнул в знак того, что он все понял и справится. Кирсанов улыбнулся и вышел за порог комнаты. Осторожно прикрыл за собой дверь. Розгин, казалось, и не заметил его ухода. Низко склонившись в кресле, он с головой ушел в увлекательный для него лично процесс.

В маленькой, выделенной ей на первом этаже дачи комнатке Лиза чувствовала себя не очень уютно. Не из-за тесного пространства, конечно, а по причине неловкости ситуации. Умом и сердцем женщина понимала, что она не может бесконечно долго злоупотреблять добротой и гостеприимством хозяев дачи. Невзирая на то, что говорил ей об этом Лавр, да и все остальные тоже. Голощапова была не дома. Вот что самое главное.

Расчесав густые седеющие волосы старым гребнем, видавшим на своем веку и лучшие времена, Елизавета Михайловна критически осмотрела себя в большом квадратном зеркале. Убрала гребень на прежнее место в ридикюль и несколько минут сидела молча без всяких движений. Свет в комнате женщина тоже не включала, хотя сумерки за окном уже были настолько плотными, что пространство перед зеркалом почти полностью погрузилось в темноту. Угадывались только очертания. Но окна еще были относительно светлыми.

Приоткрытая дверь тихо скрипнула, и Елизавета Михайловна обернулась на звук. Порог маленькой комнаты осторожно переступил Иван. Лиза поднялась ему навстречу.

— Ты далеко?

Кирсанов сделал всего несколько шагов по направлению к центру комнаты и остановился. Огляделся по сторонам. Ощущение тошноты и головокружения у него уже прошло, но в душе по-прежнему присутствовал какой-то неприятный осадок. Будто предчувствие чего-то недоброго. Мысли о плачевном состоянии матери, лежащей там, на больничной койке, ни на мгновение не оставляли его сознание. Просто парнишка старался не показывать своей слабости окружающим. Даже Лизе, с которой он был знаком ровно столько, сколько помнил себя самого. Неудивительно. Эта женщина находилась рядом с ним с самого момента рождения. Иван это знал.

— Надо вернуться в город… — Ответ почему-то дался Голощаповой с большим трудом.

Как бы ни старался Кирсанов, от опытной домработницы не скрылись его внутренние переживания. Она скорее почувствовала их, нежели сумела разглядеть на лице мальчика в комнатном полумраке. Иван молчал, не спешил продолжать наметившуюся с Елизаветой Михайловной беседу. Голощапова немного смущенно шагнула к нему и, обняв за плечи, привлекла мальчика к своей груди. Теперь он мог расслышать каждый удар ее сердца.

— Мы справимся, Ванечка, — сказала она. — Ты уже справился. Осталось взрослым разобраться с какой-то ерундой, и…

— Это не ерунда, — перебил ее на полуслове Кирсанов, слегка отстраняясь.

— Что? — не поняла Елизавета Михайловна.

— Я чувствую, как вокруг что-то крутится… — решился-таки Кирсанов на откровенность. Но выразить точно то, что творилось в его душе, оказалось не так-то просто. — Буря такая невидимая… И не могу понять, откуда она и когда кончится.

На глаза Голощаповой невольно навернулись предательские слезы, и, дабы скрыть их от своего воспитанника, она вновь заключила его в объятия.

— Скоро, маленький. Совсем скоро… — заверила она Ивана.

Он проворно высвободился из рук женщины и отступил на шаг назад. Пристально посмотрел в лицо экономке. Елизавета Михайловна была рада тому, что освещение в комнате отсутствовало.

— Больше не называй меня так, Лиза, — жестко, совсем по-взрослому попросил ее Кирсанов.

— Как?

— «Маленьким»… Я не маленький теперь. Я — единственный. — Иван выдержал многозначительную паузу и, гордо вскинув подбородок, с мальчишеским пафосом добавил: — Последний в фамилии.

Даже в сгущающейся тьме было видно, как блеснули его глаза. Лиза нервно сглотнула, не зная, как ей стоит реагировать на подобное заявление. Меньше всего она сейчас была готова именно к такому повороту событий.

— Да. — Женщина невольно перешла на шепот, но до Кирсанова без труда долетали ее слова. — Ты — последний…

Он согласно кивнул. Вот что, оказывается, требовалось. Убедить самого себя в том, что сила духа еще есть. Что она никуда не делась. Окружающие могут до бесконечности приободрять тебя и настраивать на оптимистический лад, но это никогда не принесет своих плодов до тех пор, пока человек сам не осознает собственную состоятельность и уверенность в грядущих поступках. Иван прочувствовал данный постулат на собственном опыте.