Побросав свои скудные пожитки в спортивную холщовую сумку с грязно-белыми полосами поперек, Федечка решительно застегнул «молнию», перебросил сумку через плечо и еще раз окинул долгим грустным взглядом свой рабочий кабинет в лавровском особняке. На душе у парня было муторно. Чего там говорить? Расставаться со всей этой предложенной в его полное пользование аппаратурой Розгину явно не хотелось. Другой такой шанс в жизни ему вряд ли представится. Да и обретенный отец играл в его сознании не последнюю роль. Как это ни странно, но Лавру удалось прочно обосноваться в душе и сердце юноши. Впрочем, из-за него-то Федечка и покидал сейчас особняк. Он действительно верил в то, что без него у Федора Павловича будет гораздо меньше проблем. У них разная жизнь, разные миры, разные приоритеты. И ничего не поделаешь. Так распорядилась судьба.

Розгин тяжело вздохнул и направился к двери. Стараясь производить как можно меньше шума, он выскользнул из кабинета в общий холл. Где-то внизу, на первом этаже строения, утреннюю тишину нарушил пронзительный телефонный звонок. Федечка сверился с наручными часами. Без пятнадцати шесть. По его расчетам, и Лавр, и его верный Санчо еще обязаны были мирно почивать. Парень надеялся покинуть особняк незамеченным. Дополнительная встреча с отцом посеяла бы в его душе еще большее смятение. А для исполнения принятого решения молодому человеку требовалось максимум решительности и твердой воли.

Однако судьбе-злодейке вновь приспичило распорядиться иначе и подкинуть пареньку новое испытание. Едва Розгин спустился вниз и лишь наполовину пересек просторный, увешанный многочисленными картинами холл, как одна из боковых дверей стремительно распахнулась, и на открытое пространство выскочил полуголый Мошкин. Маленькие глазки Александра беспокойно бегали из стороны в сторону, реденькие волосы на тыквообразной голове торчали в разные стороны, небрежно заправленная футболка выглядывала снизу из-под трусов.

— Пожар? — обеспокоенно спросил его Розгин, когда его взгляд встретился в пространстве с взволнованным взором Санчо.

— Хуже. — В голосе управляющего просквозило откровенное осуждение. Мошкин и сам не хотел этого, но так получилось. — На десять сходку назначили. Внеочередную. Твоего зовут… — Он неопределенно мотнул головой в сторону широкой лестницы.

— Да ухожу я! — сорвался на истеричный крик Федечка, и на глазах у него выступили незваные слезы. — Ухожу! Живите, как жили!

— Извини, — прозвучал спокойный монотонный голос сверху. — Как жили, не получится…

Санчо и Федечка повернулись одновременно и вскинули головы. На самой верхней ступеньке величественно возвышался Федор Павлович. Лицо его было осунувшимся и невыспавшимся. Под глазами появились синие мешки, щеки и лоб были бледнее обычного. Авторитет запахнул свой шелковый халат и потуже затянул пояс.

— Я теперь не могу делать вид, будто тебя не существует. — Открытый взор Лавра был устремлен прямо на сына.

Розгин быстро отвернулся, пряча мокрые от слез глаза, порывисто шагнул к порогу и с надрывом в голосе выкрикнул, обращаясь к дежурному братку в смокинге и бабочке:

— Отопри дверь! Скорее!

Тот беспрекословно подчинился, отомкнул замок и отошел в сторону, пропуская юношу. Никто не останавливал Федечку, никто не стал ему перечить. Лавриков лишь мрачно наблюдал за тем, как спина его сына скрылась за массивной дверью. Он молча шагнул на одну ступеньку вниз, затем еще на одну, качнулся и, чтобы сохранить равновесие, ухватился пальцами за перила. Взволнованный происходящим Санчо приблизился к боссу.

— Завтрак подавать? — спросил он, нарушая затянувшуюся паузу.

— А как же? — Лавр заставил себя улыбнуться. — Конечно! Сегодня овсянка или манка?

— А чего бы тебе хотелось?

— Свинину на углях, — честно признался авторитет.

— Нельзя. — Санчо виновато пожал плечами.

— Знаю.

Лавр подмигнул соратнику и дружески похлопал его по округлому плечу. Однако опытный в таких вопросах Санчо не мог не заметить грусти в голубых глазах именитого вора. Вот только высказываться по этому поводу счел нецелесообразным.

В десять часов утра в полуподвальном, тускло освещенном зале ресторана «Александр Невский» собралось около пятнадцати человек. Все эти люди разного возраста, внешне во многом отличавшиеся друг от друга, принадлежали к одному социальному сословию. Воры в законе. Признанные авторитеты, получившие свою корону за те или иные заслуги перед воровским сообществом. На своих сходах они обладали правом совместными усилиями принимать важные и порой судьбоносные решения.

На длинном столе, накрытом белой скатертью, не было ничего, кроме пепельниц. При обсуждении деловых вопросов законники придерживались строгого правила: никакого спиртного и никаких яств. Все это предназначалось уже для второй, неофициальной части схода, да и то в тех случаях, когда авторитеты достигали в ходе обсуждений необходимого консенсуса.

Во главе стола находился председательствующий, интеллигентный пожилой мужчина в широких очках, с зажатой в зубах сигарой. На нем был строгий костюм темно-синего цвета, белая рубашка и однотонный галстук бронзового отлива. На пальце правой руки точно такая же массивная золотая печатка, как и у Лавра, расположившегося по правую руку от председательствующего.

Рядом с Федором Павловичем, облаченным в шикарный белый костюм, восседал верный Санчо, по случаю схода также соизволивший втиснуть свое грузное тело в пиджак и отутюженные брюки со стрелками. Мошкин хмуро взирал на всех присутствующих, и особенно на сидящего с противоположной стороны стола Дюбеля. Победоносного выражения на лице конкурента не было. Длившийся уже около получаса сход проходил совсем не так, как ожидал молодой авторитет. События поворачивались таким образом, что Лавр, так удачно подцепленный Дюбелем на крючок, готов был сорваться в любой момент. И только потому, что все присутствующие относились к Федору Павловичу с большим уважением. Дюбель готов был кусать себе локти с досады. Если бы, конечно, мог это делать.

Лавр не брал слова, ожидая того момента, когда его попросят об этом, и на протяжении длительных дебатов был занят лишь тем, что с интересом разглядывал свою воровскую печатку с таким видом, будто видел ее впервые в жизни.

— Все мы хорошо знаем заслуги уважаемого Лавра перед обществом, — громко и с напором вещал председательствующий приятным баритоном, окутываясь сизыми клубами сигарного дыма. — Мы знаем, как щепетильно, даже в ущерб себе Лавр относится к кассе взаимопомощи, к соблюдению всех норм, правил и законов. Его нельзя воспринимать иначе как человека высшей, эталонной пробы…

Присутствующие в зале ресторана одобрительно закивали, соглашаясь с доводами оратора.

— Поэтому я предлагаю, — продолжил авторитет с толстой сигарой в зубах, выдержав непродолжительную, но вескую паузу. — Охладить пыл Дюбеля, поставить на вид… это… — он на мгновение замялся, подыскивая подходящее выражение, — хамство его поведения.

Вновь над столом прокатился гул одобрения, отчего у Дюбеля неприятно заныло где-то внизу живота. Он невольно поморщился, и дрогнувшая рука потянулась к распечатанной пачке сигарет. Конкурент Лаврикова выудил одну сигарету и сунул ее в рот. Щелкнул зажигалкой, затянулся.

— Я еще ничего не предпринимал! — не очень уверенно высказался он в свое оправдание.

— И не надо ничего предпринимать. — Кустистые брови председательствующего, лишь наполовину скрытые очками, сурово съехались к переносице. — Нам всем как воздух необходимы порядок и стабильность! Но… — он выпустил изо рта очередной клуб сизого дыма, — Лавр, именно как эталон законника, должен ответить на один вопрос. Даже не нам ответить, друзья, а самому себе…

Сухо откашлявшись в кулак, председательствующий неспешно перевел взор на расположившегося справа Лаврикова и уже без всякого пафоса или напускного величия обратился к уважаемому законнику, как к своему старому доброму приятелю:

— Федор Палыч, у тебя, оказывается, семья. Ребенок. Сын…

Лавр поднял глаза на собеседника, от этого холодного взора тот почувствовал себя очень неуютно.

— Мне тут информацию подсунули. Ты, Федь, оправдайся как-нибудь. Ну, на худой конец, не жить вместе пообещай. Всякое бывает, я понимаю. Другой раз не уследишь… — Председательствующий виновато улыбнулся. — А простого обещания в твоих устах будет вполне достаточно. Правильно?

Его последний вопрос был обращен ко всем присутствующим в зале, и авторитеты снова закивали, как китайские болванчики. Дескать, кто не без греха. Мало ли они наплодили потомков по свету за свою бесшабашную в этом плане жизнь. Главное ведь в другом. Не признавать факта на законном основании. Санчо покосился на своего босса, но тот по-прежнему не реагировал на все происходящее на сходе. Лавриков по каким-то своим, непонятным соратнику причинам хранил полное молчание.

— Ну, Лавр! — В голосе председательствующего появились нетерпеливые и слегка раздраженные интонации. — Дело-то чисто формальное. Взгляды либеральные, терпимые. Есть ребенок, и бог с ним. Пусть живет. Пообещай только, что никого признавать юридически не будешь. И — все! — Наполовину искуренная сигара авторитета энергично ткнулась в хрустальное дно пепельницы и сломалась. Тоненькая струйка дыма от тлеющего окурка поднялась к потолку и растворилась в тусклом пространстве. — Закрыт вопрос. Иначе ведь корону снять придется… Фу! — скривился вор в законе. — Сказал, аж самому дико!.. А Дюбель… — Испепеляющий взор пронзил молодого законника насквозь. — Если ты еще раз рыпнешься — тебе всем коллективом башку отвинтят, понял?

Дюбель готов был провалиться сквозь землю. Надо же было так грубо облажаться. В эту секунду он ненавидел Лаврикова пуще прежнего. Однако пижону ничего не оставалось делать, как согласно кивнуть в знак того, что он все прекрасно понял и осознает собственную недальновидность.

— Давай, Федя! — в очередной раз обратился председательствующий к Федору Павловичу. — Сами себя задерживаем.

Улыбка тронула губы Лавра. Впервые за все время схода он поднял взор на собравшихся и внимательно всмотрелся в их благожелательно настроенные лица.

— Нет, — просто и беспечно вымолвил он. — Я ничего обещать не буду.

Санчо скрипнул зубами. Ничего он не опасался в жизни больше, чем такого нестандартного поведения со стороны босса. Но интуитивно Мошкин предполагал именно такой поворот событий на сходе. Неприятные ожидания и прогнозы полностью оправдались.

— Почему? — Председательствующий удивленно вскинул брови.

Над столом повисла напряженная тишина, и взгляды всех собравшихся в ресторане авторитетов устремились на Лаврикова. Зависший в полуподвальном помещении табачный дым делал атмосферу еще более мрачной и гнетущей. Вор в законе, выполнявший сегодня функции руководителя и организатора схода, даже сдернул с переносицы свои большие очки в роговой оправе и интенсивно растер пальцами веки.

Лавр откинулся на спинку стула, а руки вытянул перед собой, накрыв ладонями забранную скатертью столешницу. Улыбка авторитета стала еще шире и доброжелательнее, чем пару минут назад.

— Потому. — Он шумно выпустил воздух из легких. — Корона — от людей. Ребенок — от Бога. Вопрос действительно закрыт. — Федор Павлович обеими руками оттолкнулся от стола и поднялся во весь рост. — Не будем себя задерживать, господа.

Развалившись на заднем сиденье «Чайки», Лавр невидящим взором уставился за боковое окно салона. В настоящий момент в голове авторитета не было ни одной мысли. Он даже не мог полностью сосредоточиться на проносящемся мимо ландшафте. Пальцы левой руки по-прежнему машинально вертели золотую печатку с именным вензелем. Наконец Лавр стянул ее и, чуть склонившись вперед, приспустил стекло справа от себя. Рука коротко замахнулась, и дорогостоящее украшение полетело на тротуар. Ни малейшей тени сожаления не промелькнуло на лице недавнего вора в законе. Если теперь у него не было короны, то к чему хранить прочие атрибуты былого авторитета? Стекло вернулось на прежнее место, а Федор Павлович вновь откинулся назад. Взор его плавно переместился на объемный затылок сидящего за рулем Мошкина.

Сразу после судьбоносного для Лаврикова схода в «Александре Невском» и принятого ворами решения Ессентуки покинул впавшего в немилость хозяина. Впрочем, так же, как и все остальные. За исключением преданного Лавру до гробовой доски Санчо. Вчерашний законник не осуждал своих старых прихлебателей за этот некрасивый и предательский поступок. В глубине души он даже понимал их. Оказаться рядом с опальным означало в скором времени только одно: самому угодить в немилость. В воровских кругах такое безрассудное самопожертвование не приветствовалось. Да на него никто и не шел сознательно.

— К сестре подамся, в Дедовск, — нарушил, наконец, молчание Александр, покосившись на лицо Лавра в зеркальце заднего обзора. — Я им дом построил на самой окраине. Зато земли много, огород, банька есть. Племянники там, внучатые племянники. Куча целая спиногрызов, а огород вскопать сеструха никого не допросится. Вот и буду… — Санчо осекся на полуслове, заметив, что босс его совсем не слушает. Даже не вникает в смысл произносимых соратником слов. — Лавр!

— А?

Оклик Мошкина выдернул Федора Павловича из состояния прострации, в которое он сам себя и погрузил несколько минут назад. О чем все это время думал бывший криминальный авторитет, для Санчо оставалось загадкой, но он искренне рассчитывал выведать у Лавра ход этих мыслей. С этой целью и был заведен разговор о домике в деревне. На самом деле Александр даже не помышлял о том, чтобы оставить хозяина, которому он служил все эти долгие годы верой и правдой. Перспектива начать собственную независимую жизнь в том же Дедовске или где-то там еще выглядела весьма заманчивой и альтернативной. Но Санчо не был бы Санчо, отважившись на такой жизненный шаг. Он прекрасно осознавал, что Лавриков долго не протянет без него. Загнется либо от самобичевания, либо от язвы. Кто же, как не Мошкин, будет следить за тем, чтобы Федор Павлович регулярно принимал пищевые добавки и тем самым держал себя в необходимом тонусе?

Ответ напрашивался сам собой. Никто.

— Ты не обидишься? — Александр лукаво прищурился, отметив для себя тот факт, что Лавр не видит выражения его лица.

Санчо откровенно изгалялся над собеседником. Дескать, когда же ты, чертов упрямец, начнешь меня просить остаться? Управделами вознамерился словесно отыграться на Лаврикове за все свои былые обиды. Когда именно босс обижал его и чем, Санчо сейчас не помнил, но резонно предполагал, что таковые инциденты имели место быть.

Но и Лавр был не тот человек, чтобы умолять кого-то о снисхождении. Он лишь с трудом подавил рвущийся из груди тяжелый вздох и с нарочитым равнодушием пожал сухощавыми плечами.

— С какой стати, Санчо? — как можно равнодушнее бросил он и даже смежил при этом веки. — Все — как положено. Огород — хорошо. И внучатые — хорошо…

Невольно в его мозгу всплыл вчерашний разговор с сыном и вынесенное Федечкой резюме.

— Это — не кино, — добавил Лавр с усмешкой.

Мошкин вновь удивленно зыркнул в зеркальце заднего обзора, пытаясь понять, к чему относится это последнее изречение Лаврикова, но пояснять свои слова тот и не подумал. Задать наводящие вопросы Санчо не успел. Управляемая им «Чайка» уже плавно подкатила к территории загородного особняка и привычно замерла возле стальных ворот. Мошкин решительно надавил кнопку клаксона, но с противоположной стороны забора никто не откликнулся. Полная тишина.

— Разбежались… — сварливо бросил управляющий и со злостью выдал подходящую для бывших коллег характеристику: — Крысы!

Лавр только улыбнулся. Негодование Санчо по этому вопросу лучше всего прочего свидетельствовало о том, что он не намерен относить себя к той же категории грызунов. Значит, остается при Федоре Павловиче. Неизвестно, правда, в качестве кого. Александр же, не подозревая о том, что его коварная игра так легко и быстро оказалась раскрытой, тяжело пыхтя, выбрался из салона и самолично направился открывать стальные ворота.

Лавр тоже вышел из автомобиля, разминая затекшие конечности, полной грудью вдохнул загородный воздух.

Двухэтажный загородный особняк встретил хозяина гнетущей пустотой. Лавр остановился по центру огромного нижнего холла и растерянно огляделся по сторонам. Даже развешанные по стенам картины казались ему сегодня чересчур мрачными. Спина вчерашнего авторитета невольно накренилась вперед, отчего Федор Павлович стал похож на сутулого, разбитого каким-то тяжелым недугом старика. В эту минуту он даже не мог определиться, что ему делать дальше. То ли отправиться на второй этаж и оккупировать широкую кровать в спальне, то ли устроить поздний завтрак тет-а-тет с верным Санчо, то ли… Лавр потерял для себя самое основное. Жизненный стимул. Хотя это могло быть и временным явлением.

И тут совершенно неожиданно тишину особняка нарушил звук льющейся воды где-то справа от замершего по центру холла Лаврикова, а затем впавший в немилость авторитет услышал, как звякнуло ведро в той же стороне. Удивленный взор Лавра уткнулся в закрытую дверь буфетной. Всего несколько секунд он размышлял над тем, как ему следует поступить, а затем решительно двинулся в необходимом направлении и толкнул дверь ногой.

Возле раковины, согнувшись в неприличной позе, стояла Клавдия. Она располагалась спиной к выходу и старательно отжимала над ведром половую тряпку. Не меняя позы, женщина неспешно повернула голову и заметила вошедшего Федора Павловича в дверном проеме. Лишь после этого она приняла вертикальное положение и добродушно улыбнулась. Мокрая тряпка по-прежнему находилась в ее широкой мозолистой руке.

— Живой? — лукаво прищурилась Клава. — А то Федечка сказал — убить могут.

Лавр растерянно заморгал глазами, наивно полагая, что вследствие негативных событий у него начали развиваться галлюцинации.

— Глупости какие. — Федор Павлович неопределенно повел плечами, так до конца и не проникнувшись темой предложенного Клавдией разговора. — Ты… ты чего здесь делаешь?

— Прибираюсь, — буднично ответила женщина таким тоном, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся. — По центру вроде чистота. А по углам заросло все. Неужели уборщицу трудно нанять было? — строго спросила она Лаврикова.

— Мужики пылесосили, — весьма вяло оправдался тот.

— Оно и видно. Мужики…

Потеряв к Лавру всякий интерес, женщина вновь вернулась к прерванному занятию. Несколькими мощными движениями она до конца выжала половую тряпку и, опустившись на корточки возле буфета, приступила к нехитрым манипуляциям, в результате которых, по ее мнению, запущенная мужчинами территория обязана была стать значительно чище.

— А где… Федя? — Лавр шагнул к женщине и склонился над ее растрепанными волосами.

— В Интернете, наверно, — ответила Клавдия, не оборачиваясь и ни на мгновение не прерывая свои размашистые телодвижения.

— Где? — не понял Федор Павлович.

— Там. — Указательный палец правой руки Клавдии поднялся вверх и ткнулся в направлении потолка. — У них это называется зависнуть.

Большего Лавру и не требовалось. Уже само ощущение того, что сын находится здесь, в доме, окрылило опального авторитета. У него снова появился тот самый утраченный смысл жизни. Все перевернулось в душе Лаврикова в одно мгновение, и он, пулей выскочив из буфетной, как засидевшийся за партой первоклассник, помчался к лестнице на второй этаж. Возникшего на пути Мошкина Федор Павлович лишь небрежно отстранил сухощавой рукой, но тот и сам, опасаясь быть сбитым обезумевшим хозяином, проворно для своей комплекции ушел в сторону. Перескакивая через две ступеньки, Лавр мчался на встречу с родным ему по крови человеком.

Санчо, проводив его сочувственным взором, повернул голову в раскрытую дверь буфетной и сам замер как парализованный. Женщина его мечты, уже переместившаяся в сторону окна, в лучах полуденного солнца выглядела еще краше и аппетитнее. Во всяком случае, так казалось самому Александру. Он несмело перешагнул порог и замер в двух шагах от объекта своих сердечных чувств. Клавдия услышала его тяжелое сопение, присущее человеку с хроническим гайморитом, и обернулась. Санчо робко улыбнулся.

— Я почему-то знал, что в нашей опере будет счастливый конец, — отважился высказаться он, тем самым наводя новые мосты во взаимоотношениях со знойной женщиной.

Клавдия строго нахмурилась и окинула Мошкина долгим испытующим взглядом с головы до ног. Тот машинально подобрал живот и приосанился.

— Ну, как дальше сложится, не загадывайте, — остудила она его донжуанский пыл.

Однако Санчо расценил эти слова совсем иначе. Как брошенную ему спасительную соломинку.

— Лишь бы было «дальше», — мечтательно произнес он, закатывая глаза к потолку.

Запыхавшийся от быстрого бега по лестнице Лавр порывисто распахнул дверь в кабинет Федечки и со счастливой улыбкой не совсем нормального человека замер на пороге. Розгин обернулся. Помимо включенного компьютера, на столе перед ним возвышалась целая гора конфет, а рядом с ней приблизительно такая же по объему куча смятых фантиков. Челюсти парня находились в интенсивной работе и напоминали отходоперерабатывающий комбинат в миниатюре. Юноша буднично взглянул во взволнованные глаза хозяина особняка.

— Ты извини. — Он снял ноги со стола и опустил их на ворсистый ковер. — Клава внизу нашла целый ящик «Южной ночи». Ну, я и отсыпал без спроса…

Лавр добродушно и беззаботно рассмеялся.

— Кушай, о чем речь, — великодушно разрешил он, отирая рукой выступившие на глазах слезинки счастья. — Только сладкое перед обедом — плохо.

— Обед не скоро, — разочаровал родителя Федечка. — Тетка еще не готовила. Она не может готовить, если кухня не вылизана.

— Ну и не надо!

Федор Павлович небрежно махнул рукой, при этом внимательно изучая каждую черточку лица своего отпрыска, ради которого он каких-то пару часов назад добровольно сложил с себя воровскую корону. А ведь когда-то Лавр так целенаправленно шел к ней, так гордился ее получением. В этом были все его жизненные стремления. И вот сейчас приоритеты неожиданно сменились. Но вор не жалел об этом.

— Хочешь, мы поедем куда-нибудь? И закажем чего-нибудь? — предложил он Розгину.

— Чего?

— Вкусного. И запретного. — Лавр хитро прищурился и на всякий случай бросил опасливый взгляд себе за спину. Не дай бог, его сейчас услышит Мошкин. — То, что мне нельзя, а тебе — не по карману.

Федечка размышлял над альтернативой всего секунду. Затем пружинисто выбросил свое юношеское тело из уютного кресла на колесиках и поднялся на ноги. Глаза его засветились чисто мальчишеским азартом.

— А поехали! — принял он предложение отца.

Розгин покинул свое рабочее место перед монитором, даже не удосужившись выйти ни из одной программы, и вплотную приблизился к Лавру. Они открыто улыбнулись друг другу, а затем, подобно самой дружной семье в мире, бок о бок покинули кабинет. Спускался по лестнице Лавриков уже не так бодро, как до этого преодолел то же пространство вверх. Федечка слегка обогнал его и проворно проскочил мимо открытой двери буфетной. То же самое сделал и Федор Павлович.

Они вышли на улицу и остановились возле допотопного автомобиля, гордости хозяина. Из раскрытого окна первого этажа, где располагалась взятая Клавдией на абордаж стерильности буфетная, доносилась оперная ария из итальянской классики. Лавр с усмешкой покачал головой:

— Завел шарманку…

Затем он открыл перед сыном заднюю дверцу «Чайки», и Розгин забрался в салон. За руль сел сам Федор Павлович. Ключ уже был готов провернуться в замке зажигания, как раскоронованный законник с досадой хлопнул себя по высокому лбу.

— Во блин! — нервно высказался он.

— При чем здесь «блин»? — с ходу парировал Федечка, памятуя о своем недавнем разговоре с родителем. — «Блин» — это суррогат!

— Я ж водить не умею, — доверительно и несколько смущенно признался ему Лавр.

— И я. — Парень пожал плечами.

— Стыдоба какая! — Несколько секунд Федор Павлович лихорадочно барабанил пальцами по приборной панели автомобиля. — Надо Санчо…

— Не надо Санчо, — запротестовал сидящий рядом юноша. — Тетка им очарована. Пусть поворкуют…

— А как же?.. — Лавриков был откровенно выбит из колеи.

— Доберемся на такси, — высказал свою идею Федечка и первым покинул салон «Чайки».

Лавр выбрался следом. Такое простое разрешение ситуации никогда бы не пришло ему в голову. При былом изобилии автотранспорта и людей, способных в любой момент доставить авторитета в необходимый пункт назначения, Федор Павлович успел забыть о существовании такой сферы услуг, как такси. Он все еще продолжал жить в мире кино, как выразился Федечка. Но сейчас уже настало время выбираться из грез.

Розгин решительно зашагал к стальным воротам и покинул территорию через калитку. Лавриков неотступно и без лишних пререканий последовал за сыном.

Романтики-беглецы и не подозревали, что их вылазка не осталась незамеченной в особняке. Завершив процесс мытья полов, прошедший под лирические аккорды итальянской музыки, Клавдия переключилась на посуду. Едва она заняла рабочую позицию возле раковины, Санчо с задумчивым выражением лица приблизился к раскрытому окну. Опытный взгляд некогда лихого налетчика практически сразу выхватил спину Лавра, исчезнувшую в створе металлической калитки. Мошкин нахмурился и машинально нажал кнопку «стоп» на расположенном у него под рукой кассетнике. Мелодия резко оборвалась на самой кульминационной точке.

— Куда?! — недовольно буркнул Александр, обращаясь к самому себе. — Куда их несет?

Клавдия прервала свое занятие и тоже приблизилась к подоконнику. Она выглянула из-за массивного плеча Санчо, но уже никого не увидела.

— Да пусть погуляют, — беспечно заявила она. — Наверно, им есть о чем поговорить.

Однако слова женщины нисколько не убедили Мошкина. Напротив, он нахмурился еще больше и, машинально выудив кассету из магнитофона, бережно опустил ее в нагрудный карман своей рубашки. Стильного пиджака, в котором Санчо щеголял на воровском собрании в «Александре Невском», на нем уже не было. Отсутствовал и туго затянутый под горлом галстук. Все это в настоящий момент мирно покоилось на спинке кухонного стула с кожаной обивкой.

— Я им не помешаю, — почти шепотом произнес Санчо. — Но и приглядеть не грех. Уж извините. Хозяйничайте тут, а я…

Мошкин двинулся было к выходу, но Клавдия перехватила его за запястье левой руки.

— Зачем? — Глаза ее выражали искреннее непонимание.

— Ну… — замялся Александр и нелепо поскреб толстыми пальцами свою плешивую макушку. — Есть специфика, какую вы, Клавдия, понять не можете. Как для меня эти… диффузионные процессы каучука. У нас свой каучук… Не обижайтесь. — Он мило улыбнулся женщине. — Как только — так я сразу здесь. Договорились?

— Жду. — Клавдия отпустила его руку и смущенно потупила взор.

В это мгновение Санчо показалось, что у него за спиной прорезались крылья. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы по взглядам и действиям женщины понять, как она относится к собеседнику. В этом конкретном случае, разумеется. Понял это и Мошкин. Он почувствовал, что не только любит, но и любим. Одухотворенный таким открытием, он трусцой выбежал из буфетной, пересек холл первого этажа и оказался на улице. Ноги легко и непринужденно понесли его к гаражу. Санчо обернулся и послал Клавдии пылкий воздушный поцелуй. Женщина не ответила ему.