Для семейного обеда они выбрали ресторан в центре города, с красивым и романтическим названием «Елисейские Поля». Лавр щедро расплатился с любезно подбросившим их до места частником и выбрался из салона. Федечка уже ждал его на тротуаре, с восхищением рассматривая роскошную вывеску, способную вызвать аппетит даже у самого придирчивого в этом отношении человека.

— Внутрь пойдем или снаружи?.. — обратился Федор Павлович к сыну, кивая в сторону нескольких вынесенных на улицу под навес столиков.

— Снаружи лучше, — принял решение Розгин и с улыбкой добавил: — Как в Париже получится…

Лавр согласно кивнул и слегка приобнял сына за плечи. Обретшие друг друга родственные души, к сожалению, не замечали в этот момент происходящих вокруг событий.

А тем временем частник, услугами которого воспользовались Федечка и его отец, откатившись на несколько метров от ресторана, остановил свой автомобиль у обочины и выудил из кармана мобильный телефон, быстро и уверенно пробежался пальцем по мягким кнопочкам, набирая номер. Дождался соединения.

— Это я… — произнес он, обращаясь к невидимому собеседнику. — Нет, не у дома… Да они в город своим ходом собрались, ну, я сориентировался и подвез… «Елисейские Поля». Час точно побудут. Столик на улице… Это если с Тверской направо свернуть, вверх от Маяковки… Знаешь, да? Ну, лады.

Побитое оспой лицо мужчины осветилось счастливой улыбкой, и он, с чувством выполненного долга выключив мобильник, убрал его в карман. Мотор плавно заурчал, и автомобиль неспешно тронулся с места.

В этот самый момент на автомобильную стоянку, расположенную напротив ресторана, вкатился невзрачненький «жигуленок» салатового цвета, с немного помятым левым крылом. За рулем советского авто восседал Санчо с мрачным выражением лица. Выходить из салона Мошкин не стал, он и так прекрасно держал в поле зрения сидящих под навесом Лаврикова и Розгина. Он только побольше приспустил лобовое стекло и, откинувшись на спинку непривычно жесткого сиденья, толкнул пальцем торчащую в магнитоле аудиокассету. Ритмично забегали огоньки, после чего «жигуленок» шестой модели наполнился звуками итальянской оперной арии.

Сутулый официант с тоненькой линией усиков над верхней губой осторожно поставил на столик поднос с заказанными блюдами. Два горшочка с запеченным мясом и высокие бокалы с морсом. Лавриков радостно потер руки в предвкушении. Наблюдавший за Федором Павловичем издалека Санчо сокрушенно покачал головой и хотел уже было нарушить процесс своим непосредственным вмешательством, но передумал. Одно исключение из правил особого вреда не принесет. А сегодня Лавр, по мнению соратника, мог позволить себе это исключение. Но только сегодня.

— …Так что законы не на пустом месте возникли, Федя, — продолжил вчерашний крупный авторитет, дождавшись, пока сутулый официант не оставит их с сыном наедине. — Не напрасно. Просто в этой стране нельзя иметь близких. Имея близких в этой стране, ты становишься уязвимым, беззащитным.

— Может, наоборот? — лукаво поинтересовался юноша, подхватывая со стола вилку и активно принимаясь за полуденную трапезу.

— Не понял, — удивленно уставился на него Федор Павлович. — Что наоборот?

— Ну, эта страна столько лет такая, потому что все в ней — не близкие?

Лавр озадаченно поскреб пальцами подбородок и с явным интересом ощупал взором сидящего напротив Федечку. Порой парнишка высказывал очень даже интересные мысли. Лавр криво ухмыльнулся.

— Нет, надо сначала выпить, раз уж загул у нас, — решительно заявил он и оглянулся в поисках официанта.

Обслуживающий их молодой человек с тоненькими усиками скрылся внутри ресторана. Никакой другой обслуги поблизости не было.

— Я сейчас принесу, — вызвался Федечка.

Он отодвинул в сторону горшочек с мясом и предпринял попытку подняться из-за стола. Однако Лавриков накрыл его руку своей сухощавой ладонью.

— Да сиди, — отсоветовал он сыну. — Появится — закажу.

Но юноша упрямо замотал головой. И его кисть проворно выскользнула из отцовского плена.

— Не, не, — запротестовал он, поднимаясь на ноги. — Тебе чего? Может, мне приятно.

Лавр почувствовал, как по его телу разлилось благостное во всех отношениях тепло. Розгин заботился о нем не потому, что ему платили деньги, как это было в случае с Ессентуки и ему подобными братками. Он делал это исключительно из любви и сыновнего внимания. Неведомое Федору Павловичу прежде ощущение показалось весьма умиротворяющим. Все-таки он не ошибся сегодня утром на сходе, когда во всеуслышание заявил: «Корона — от людей, сын — от Бога». Иначе и быть не могло.

— Коньяку грамм сто, — с улыбкой сделал он надлежащий заказ.

— Минутку, папаша. — Федечка отвесил Лавру полушутливый поклон и стремительно направился внутрь ресторана.

Федор Павлович проводил его долгим влюбленным взором и устало откинулся на спинку пластикового стула с жесткими подлокотниками. Веки недавнего авторитета смежились.

Белоснежный «форд-скорпио» с опущенными боковыми стеклами выскочил из-за ближайшего поворота так стремительно, что даже бдительный Санчо, добросовестно несший вахту в своем неприглядном «жигуленке», не успел среагировать должным образом. Кроме сидящего за рулем иномарки Дюбеля, в салоне бешено несущегося автомобиля никого не было. Визг шин по раскаленному солнцем асфальту привлек внимание отиравшихся поблизости ротозеев. Довольно спокойно повернул голову и Лавр. В эту секунду он не ждал никакого удара в спину.

Дюбель притормозил напротив ресторана всего на одно мгновение. Рука с зажатым между пальцев автоматическим пистолетом Стечкина выскочила из раскрытого окна, как на пружине. Молодой авторитет прищурил левый глаз и дважды выстрелил. Его оружие не было снабжено глушителем, и вслед за громкими пистолетными хлопками улица перед «Елисейскими Полями» наполнилась криками встревоженных прохожих. Лавр качнулся назад, стул под ним опрокинулся навзничь, и раскоронованный законник упал на землю. «Стечкин» скрылся в салоне «форда-скорпио» так же стремительно, как и появился, и Дюбель резко вдавил в пол педаль газа. Автомобиль убийцы, набирая обороты, помчался прочь.

Вмиг побледневший как полотно Санчо трясущимися руками повернул ключ в замке зажигания.

— Знал ведь! — болезненно простонал Мошкин, трогая салатовый «жигуленок» с места. — Так будет! И прохлопал!

Отчаяние Александра было полным. Он узнал Дюбеля за рулем «форда» и прекрасно понимал: вероятность того, что тот промахнулся, очень незначительна. Невольно на глазах Александра выступили слезы, когда он подумал о том, что Лавр лежит там, под навесом, бездыханный, но он тут же смахнул их тыльной стороной ладони, ибо влага застилала ему дорожный обзор. Помочь своему боссу и, как считал сам Санчо, лучшему другу Мошкин сейчас ничем не мог. Зато он рассчитывал во что бы то ни стало настигнуть киллера и поквитаться с ним любой ценой. Именно эта мысль и заставляла Санчо до упора топить педаль акселератора старенькой «шестерки». «Форд» Дюбеля, маячивший впереди, стремительно удалялся.

Паника, посеянная в рядах прохожих, осталась позади Александра.

Из ресторана на улицу выскочил Федечка с маленьким тонким графинчиком коньяка. Парень слышал пистолетные выстрелы и крики прохожих, но в глубине его души теплилась надежда, что происходящее никак не связано с персоной его отца. Иллюзии эти растаяли как дым, едва он заметил лежащего на спине возле круглого пластикового столика Лавра.

Розгин бросился к нему и припал рядом на одно колено. Отец был жив, но лицо его посерело, а глубоко посаженные впалые глаза закатились под веки. Дыхание Лавра было тяжелым и неравномерным. Графин выпал из рук молодого человека, и заказанный Федором Павловичем коньяк разлился под ногами.

— Благо… дарю, сынок, — тяжело прохрипел Лавриков и с огромным трудом заставил себя улыбнуться. Он даже предпринял отчаянную попытку подняться на локтях, но не смог и снова опрокинулся на спину. Федечка подхватил его седую голову. — Там — жилет… Не помогла сковородка… Прохудилась…

Розгин скосил взгляд и заметил небольшой разрыв на рубашке под расстегнутым пиджаком Лавра в области подреберья. Пока еще тонкий ободок крови расползался в разные стороны и стремительно увеличивался в размерах.

— Отец! — Слезы брызнули из глаз юноши, и он еще сильнее стиснул в объятиях голову разжалованного и лишенного регалий авторитета, осторожно и заботливо провел ладонью по высокому покатому лбу Федора Павловича. У того уже выступила холодная испарина. — Папа!

Лавриков откинулся назад и закрыл глаза. Вокруг Федечки уже толпились любопытные прохожие и причитали что-то на все лады. Розгин не слышал их, так же как и звуков приближающихся сирен. Спустя мгновение кто-то потянул его за руку и оттащил от распростертого на земле тела. Федечка не отрывал взора от пробитой пулей неприятеля груди Лавра и с затаенной надеждой отмечал тот факт, что она все еще хаотично вздымается. Федор Павлович дышал. Люди в белых халатах, похожие на ангелов, сошедших с небес, бережно погрузили раненого на носилки и закатили в машину «Скорой помощи». В тот же автомобиль на законных правах ближайшего родственника забрался и Федечка. Толпа зевак понемногу начинала рассасываться.

«Форд-скорпио» лихо выскочил на загородную магистраль и помчался в направлении ближайших лесопосадок. Дюбель был в прекрасном расположении духа. Он даже позволил себе радостно присвистнуть и с чувством хлопнуть обеими руками по кожаной баранке. Все удалось так, как он и запланировал. Конкурент не только разжалован из законников, но и благополучно отправлен на небеса. Теперь уж при новом переделе сфер влияния в городе никто не помешает Дюбелю урвать колоссальный кусок.

Проезжая по низенькому мосточку, под которым переливалась на солнце бирюзовая гладь природного водоема, киллер размахнулся и бросил в окно использованный «стечкин». Авторитет покосился в зеркальце заднего обзора и только сейчас заметил повисшую у него на хвосте салатовую «шестерку». Преследователь явно отставал.

Дюбель не знал, кто находится за рулем «Жигулей», но по внешнему виду самого автомобиля резонно предположил, что противник не может быть чересчур серьезным. Он намеренно сбросил скорость «форда» и позволил «шестерке» неприятеля настигнуть его. Автомобили поравнялись на трассе спустя неполных две минуты. Свирепое лицо Мошкина, пошедшего на обгон, оказалось прямо напротив улыбающейся физиономии Дюбеля.

— Что ты можешь, придурок? — громко расхохотавшись, выкрикнул убийца. — Ты такая же ржавая банка, как твоя тачка! Вам всем пора на свалку, законники!

Вместо ответа, Санчо резко бросил руль вправо, и его старенькая «шестерка» впечаталась в гладкий полированный бок иномарки. От удара «Жигули» выскочили на встречную полосу. Дюбель выровнял «форд» и расхохотался еще громче.

— Поцарапал, козел! — по какой-то непонятной причине радостно провозгласил он.

Однако уже в следующую секунду идиотский смех беспредельщика оборвался как по мановению волшебной палочки. Испуганный взгляд Дюбеля сфокусировался на отчаянных и решительных действиях Санчо. Александр остервенело выдернул зубами чеку из зажатой в пальцах гранаты и швырнул взрывной боеприпас себе под ноги. «Шестерка» снова пошла на таран. Мошкин распахнул боковую дверцу и вывалился на теплый асфальт, закрыл голову руками. Дюбель ударил по газам, но уйти от неминуемого столкновения двух автомобилей не успел. Старенький «жигуленок» с диким скрежетом вписался в белоснежный корпус «форда», и в то же мгновение грохнул оглушительный взрыв. Нечеловеческий крик загнанного в ловушку Дюбеля потонул в его раскатах.

Санчо поднял голову только спустя минуту или около того. В нескольких метрах от него полыхали останки любимой «шестерки». Все-таки он избавился от нее, как и советовал Лавр, правда несколько нецивилизованным и диким способом. Но нет худа без добра. От белого «форда» тоже остался лишь горящий остов. В трагической гибели пассажира иномарки сомневаться не приходилось.

Мошкин поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Ему следовало срочно покинуть место катастрофы и каким-то образом вернуться обратно в город. И больше всего Александра беспокоил сейчас вопрос о судьбе Лаврикова.

— Я вот все думаю… — тихо произнес Лавр, но Федечка не дал ему закончить начатой фразы.

— Это уже прогресс, — с усмешкой вклинился он, но тут же поинтересовался: — И о чем мысли?

Отец и сын находились на территории больницы. Федор Павлович вот уже в течение целой недели имел возможность передвигаться по усыпанному цветами саду в кресле-каталке. Врачи смело прогнозировали его скорейшее выздоровление. Розгин все это время находился рядом, лишь изредка отлучаясь из больницы, сменяемый теткой или Александром Мошкиным, у которых за это время успели завязаться весьма теплые взаимоотношения. Юноша без всяких дополнительных просьб со стороны своего раненого отца успел избавиться от своей косматой шевелюры с многочисленными тугими косичками и в настоящий момент был практически лысый. Короткий ежик волос прикрывал гладкий череп всего на каких-то полсантиметра.

— О вихревом генераторе, — признался Федор Павлович, не поворачивая головы к толкавшему сзади кресло-каталку юноше. — Помнишь, ты говорил? Если он такой элементарный — моторчик, трубы, — откуда ж в нем берется сто семьдесят процентов КПД?

— Точно не знаю. — Розгин пожал плечами. — А у мужика денег нет на исследования. Могу лишь предположить… Молекулы воды соприкасаются с космическим вакуумом.

— С космическим вакуумом? — заинтересованно переспросил Лавр.

— Ага.

— И от этого тепло?

— Жарко, — честно поведал Федечка.

— Удивительное дело, — поджал губы Лавриков. — В обычной трубе вдруг космос возникает…

— Так! — Федечка остановил кресло и обошел его по периметру. Проникновенно заглянул в отцовские глаза. — Много думать вредно. Действовать пора. Вставай.

— Я палку забыл, — попытался улизнуть от изнуряющего организм процесса Лавр.

Вот уже пару дней Федечка настойчиво требовал от отца передвижения на своих двоих. Врачи советовали разрабатывать конечности и считали это неотъемлемой частью выздоровительного процесса. А бывший криминальный авторитет столь же старательно филонил и избегал этого мероприятия. Ему куда приятнее было осознавать, что по цветочным аллеям его катает родной сын. Однако в вопросах здоровья Федечка оказался на поверку еще большим тираном, чем Санчо.

— Ничего, — безапелляционно заявил юноша. — На меня обопрешься. Вставай, вставай, не коси под инвалида! Своими двоими надо учиться.

— Садист, — шутливо пожурил Лавр паренька, но на ноги все же поднялся, по-стариковски кряхтя и охая.

Федечка бережно подхватил его, и Лавриков оперся на плечо сына.

— Давай! — подбодрил его Розгин. — Шаг… Другой… Молодец! Замечательно у нас получается! Еще шаг!.. Следующий…

Продвинувшись всего на метр вперед по аллее, Лавр остановился. Тяжелое дыхание со свистом вырывалось из его легких. Он судорожно сглотнул.

— Все! Не могу больше! — признался Федор Павлович сыну.

— Устал?

— Не… — Некогда могущественный и влиятельный авторитет покачал седой головой. — Стыдно… Ну что ты, в самом деле, будто нанялся нянькой… Костылем!

— Я не нанялся, — открестился от этого предположения Федечка. — Просто… дееспособный ребенок обязан заботиться о недееспособном родителе. По закону.

Брови Лавра недовольно сошлись к переносице. Он чуть повернулся корпусом влево и встретился взглядом с юношей.

— Опять «по закону»? — сердито пробурчал он и непроизвольно мазнул взглядом по коротко стриженной макушке отпрыска. — По какому еще закону?

— По человеческому закону, Лавр! — гордо и с достоинством ответил парень. — По человеческому, понимаешь?.. Такие я признаю…

Секунду подумав, Федор Павлович согласно кивнул. Его рука, обхватившая плечо Розгина, сжалась крепче, и потрескавшиеся губы растянулись в улыбке.

— Ладно. Тогда поживем еще немножко. — Лавриков даже позволил себе распрямиться и вскинуть вверх заостренный подбородок. — По человеческим законам…

— Поживем, куда денешься, — подхватил Федечка.

И они двинулись дальше. Неторопливо, шаг за шагом, к дальнему концу аллеи больничного сада. Кресло-каталка осталась позади, и ни Лавр, ни его сын ни разу не обернулись в ее сторону. Желтые листья падали им под ноги, свидетельствуя о том, что золотая осень, так пылко и страстно любимая Александром Сергеевичем Пушкиным, уже основательно вступила в свои законные права. Сын и отец, обретя друг друга после долгой разлуки, начинали свой новый жизненный виток.